"Явление Зверя" - читать интересную книгу автора (Ермаков Александр)

Глава 2. ПОЛКОВНИК ПРИХОДЬКО ( ИНЦИДЕНТ )

Начальника охраны Дубненского Исследовательского Центра полковника В.П. Приходько внеурочный вызов к начальству обрадовать не мог. С давних казарменных времен курсантской юности он неукоснительно руководствовался мудрым солдатским правилом — быть ближе к кухне и подальше от начальства. Вся его карьера подтверждала правильность с молодости выбранной жизненной установки.

Вчера у полковника был выходной и сегодняшние служебные дела скользили по поверхности сознания не оставляя заметных следов. Да, как обычно два прапорщика напились на службе, три бойца ходили в самоволку, но уже вернулись, сторожевой пес Буран, наверное, увязался за бродячей сучкой, до сих пор не вернулся — словом обычная нудная рутина. Кастрировать этого Бурана, чтоб не бегал с объекта, но будет-ли тогда способен к сторожевой службе? А-а-а, потом разберемся. Лениво послушал сплетни — и это было обычно и неинтересно — что-то там поломалось в секретной лаборатории К-7Б, а, там всегда ломается. Да секретарша директора, рога шефу наставила, так это дело наживное, Зоя баба такая — на передок слаба, зато крепка в заду.

Нет, после вчерашнего, заниматься всей этой ерундой не хотелось. Полковник, свободно рассевшись в кресле, полугрезил, ощущая приятное покалывание в низу живота. Клубнично вспоминалось сладкое давешнее.

С утра прошлого дня встал он неспешно, по привычке сделал легкую зарядку, неторопливо плотно покушал завтрак, а тут и служебная машина подъехала. Виктор Петрович буркнул своей дуре, что вот мол, и в выходной служба в покое не оставит, и уехал. Дура-то знала, что ее супруга и в будни служба особо не беспокоит, но заострять не стала. Машина споро завезла его в райский уголок за оградой и под названием «Зона отдыха ДНЦ». Этот уголок был построен под маркой «оздоровления персонала, работающего во вредных для человека условиях». Практика эксплуатации этой здравницы показала, что в ДНЦ во вредных условиях трудится очень ограниченый контингент, бысторо сплотившийся в крепкое братство закрытого типа. Виктор Петрович вполне в это братство вписывался, так-как всегда и с удовольствием поставлял своих бойцов для проведения разных хозяйственных работ.

Сама зона представляла собой участок ухоженного девственного леса с песчаным кристально чистым озерцем посередине. Стараниями персонала в озере водилась рыбка, и рыбка очень даже неплохая. Были и мостки удобные для ужения. Но рыбалка хороша, когда идешь в ночную. А ночная сегодня была, согласно договоренности,для оздоровления других членов крепкого братства зарезервирована.

Сегодня полковника интересовала банька — вот и она, крепко и просторно срубленная на бережке того-же озера. Из трубы, нет, не дымок, нечего дымку уже идти — истопник Семеныч службу знает, горячий воздух маревом дрожит. С любовью, добротно, по старинке банька-то сложена, без всяких там современных штучек электрических, дровишками дубовыми топится.

А в предбаннике уже и коллектив крепкий весь собрался. — Здравия желаем, Петрович! — Кричат, — опаздываешь, брат, штрафную положенно! — Весело кричат, видать все опоздали, все по штрафной приняли, а может и не по одному разу. Штрафную приносит дамочка новенькая, вроде бы не помнит ее Петрович, не было ее еще в баньке.

— Виктор Петрович, познакомься — это наша новая шифровальщица Катерина Семеновна. — Представил новенькую начштаба. На то майор и допущен ходить со своим командиром в баньку, что имеет организационный талант подобрать правильный контингент писарей, связисток и прочего личного состава женского пола. Вот она гвардия, ядрена корень!

Приятно было видеть Катерину Семеновну. Лицом красива, глаза веселые, задором женским блещут, приманывают. Да фигурка вроде хороша, ну да там разберемся, что по чем.

Принял на грудь штрафную, хорошо пошло, мягко легло на утренний завтрак. Похрустел традиционным огурчиком.

Попарившись и в озере после того искупавшись, обмотались простынями и сели за стол. Выпили, закусили, завели музыку. Не этот современный скрип, под который нынешняя молодеж вихляет, а старый добрый рэп. Девчата, может в особом восторге от него и не были, но виду не подавали, а даже наоборот, предложили танцевать. Танцевать в полотенцах было не с руки, выплясывали без них. Хорошо плясали, особо приглянулась Виктору Петровичу новенькая Катерина. Хороша баба, все при ней, что с заду, что с переду, любо глянуть, самый сок. Ну запыхались, присели еще чуток дерябнуть. Катя рядом села, ляжкой прислонилась. Стала у Виктора Петровича косточка его офицерская, банькой пропаренная, заметно выделяться.

— Ух ты, какой боровичек! — Сладко смеялась Катька — Дай я тя сорву. — И потянувшись ухватила за шляпку. Выдергивать взаправду не стала, а только так, чуть-чуть, но под шаловливым этим рукоблудством уж совсем заматерел гриб-боровик, соком налился.

— Да чо там рвать-то, я сам-то его в твой кузовок запихаю. — Похохатывал Виктор Петрович.

— Да куды такого здоровенного, у меня кузовок то ма-а-ахонький, — кобенилась Катька, бесстыже глазами косила. — Я такого богатыря и не видала. — И тулилась плотнее к обладателю чудодейного гриба.

Хе, хе, а мы попробуем, проведем эксперимент. — Балагурил, расцветая душей Виктор Петрович. Гордился он этим своим боровиком, щедро был он награжден природой и этот дар не пропадал в туне, не скрывал его Приходько от народа, по мере сил щедро дарил людям радость. И себе тоже.

Тут заметил Виктор Петрович, что не много уже людей за столом сидит и предложил Катерине провести экскурсию по уникальной этой баньке. А банька таки была уникальной, по странной прихоти архитектора кроме собственно парилки и предбанника, имелись в ней отдельные кабинетики , как раз топчанчик у стены помещался и пройти можно было. Особенности архитектуры и дизайна очень заинтересовали Катерину Семеновну. Особенно ее привлекал топчанчик — хорошо ли сденан, крепок ли. Топчанчик оказался вполне качественным.

Показалось тут полковнику вполне уместным приступить к активным действиям и начал он разведку оборонительных бастионов Катькиной крепости по всему периметру. Бастионы были великолепны! Туги и упруги, свежей сауновской гладкости и благоухания. Оценив по достоинству неприятельскую цитадель, заслал вначале полковник диверсанта к центральным воротам крепости, а потом решил применить главную доктрину военную — глубокую стратегическую операцию и двинул в прорыв армию вторжения. Прошел танковый клин сквозь первые редуты, и, казалось уже торжествовал полковник легкую победу, и начал было развивать первый успех, но тут подверглись его передовые части, далеко ушедшие от своих тылов, фланговым контратакам противника. И так умело была проведена операция окружения и взятия в клещи, что полковник понял, что столкнулся не с необученным рекрутом, но с закаленным многими баталиями ветераном, знатоком тактических и стратегических приемов. Понял, что предстоит ему не избиение младенцев, но схватка с равным противником. А окруженные его части вели неравный бой, как триста спартанцев в теснинах Фермопильского ущелья. И сдавленная превосходящими силами, трещала танковая броня, вытекало горючее из распоротых баков, и все потонуло в пламени сдетонировавших боекомплектов.

Подавленные и сгорбившиеся отступали части первого удара, но полковник, едва прийдя в себя от оглушающего катаклизма, провел тотальную мобилизацию и бросил в бой второй стратегический эшелон. Напитанные свежими силами, армии вторжения переформировались, пополнились новой матчастью. А хитромудрый их полководец проведя лихую передислокацию зашел в тыл противника. Но и мощьные округлости дотов тыла были готовы к схватке и снова бой разгорелся с удвоенной силой.

Истребители шли на таран. Танковые колонны с марша разворачивались в атаку. Земля тряслась от артподготовок. Пехота шла плотными цепями но падала под кинжальным огнем. И крики сражающихся были ужасны. Мелькали чьи то ноги и руки, тела сплетались в бескомпромисном единоборстве, и было не понятно, кто-же берет верх.

Полковник провел отвлекающий маневр вдоль седловины стратовулканов Савских то двигаясь в атаку, то притворно отстутая назад, пока не прорвался к новому желанному бастиону. Но и там он натолкнулся на хорошо организованное сопротивление, на встречный удар подвижной группировки и фланговые сжимающие надолбы. И были высосаны все силы агрессора до последней капли. Обессиленные грандиозным сражением отступили обе стороны на исходные позиции к столу.

Там опять выпили и закусили, собой довольные весело переглядывались с садящимися за стол парами. И за тем весельем глядя на Катерину, пришел опять в полковничью голову старый вопрос — отчего это у младших офицеров такие сексопильные жены, а у старших всякая нечисть? Неприятно вспомнилась своя дура, и как он умудрился на ней жениться? Провда с молоду была она ничего, фигурка симпатичная, физиономия не страшная, вот только супружеских ласк побаивалась, забивалась в угол кровати и только жалобно попискивала. Но с годами стала не обростать мясом, а худеть до невероятности. И глядя на свою старую вешалку удивлялся Виктор Петрович — не затрахал ли я ее так в доску? А у этой доски шершавой , как на зло, вдруг объявились сексуальные намерения, совсем теперь кажущиеся ее супругу неуместными. Пусть сквозняк с тобой трахается, я здесь причем? — Сердился Приходько.

Между тем веселый коллектив продолжал развлечения. Пели хором заводные куплеты «Из-за леса, из-за гор показал мужик топор», а женская половина отвечала «Девки спорили на даче». Катерина все чаще и чаще Виктора Петровича касаться стала, призывно глазами постреливала.

— Да что, красавица моя, разве мало было? — Не без гордости спрашивал Приходько.

— Да не мало. — Отвечала ненасытная красавица. — Но много то-же не бывает. — И с нахальной жалостью смотрела на некогда такой славный гриб-боровик. — Совсем мол, скукожился, или как?

На обоюдную радость оказалось «или как», так, что выдающиеся стратеги еще раз сходили на полигон с тапчанчиком и провели такой Аустерлиц, что казалось рухнет весь мир вместе с банькой. Банька все-же устояла и мир пока тоже.

И вот этот вызов к начальству неприятно прерывал сладостные воспоминания. А ведь сигнал был! Был вчера, в его выходной день звонок. Звонил дежурный офицер и доложил, что интересовались полковником из директорской канцелярии. Однако говорил офицер как-то неубедительно, кто интересовался и зачем толком сообщить не мог. Приходько решил канцелярский интерес близко к сердцу не брать и велел дежурному отрапортавать наверх, что мол начальника тот не застал и где начальник свой выходной проводит ему, дежурному, не ведомо, а при нужде они, канцелярия, могут вызвать начальника караула. Но для подстраховки всеже велел, ежели дело обернется серьезно, то перезвонить снова. Звонков болеее не последовало и Виктор Петрович провел остаток дня в неге на диване у головизора.

И вот этот вызов. Теперь-то явно вырисовывалась связь между давешним канцелярским интересом и сегодняшним вызовом. А вот вчера не распознал полковник всю серьеэность ситуации. То-ли дело в младоофицерские годы чуял он жопой откуда, с какой командирской вершины завеет стужей начальственный гнев. Чуял и вовремя укрывал свою бесценную. А теперь, сам в чины вышедши, обрыхлел, заленился на синекурном посту. Чуткий орган заплыл свежим жирком, былую чувствительность утерял. Притупил бдительность. Сейчас очко играло, да уж поздно. Ох, и намылят же его, да вместе с шеей.

А что зовут его шею мылить говорило уже то, что не телефоном призывают его на директорские очи. Так было бы легко свинтить — послать зама к примеру. Ан нет, своей собственной персоной заявилась в Приходькинский кабинет личная секретарша директора Центра, крутобедрая Зоя.

— Владимир Петрович, — Вас вызывает Илья Кузьмич, срочно — с ходу в карьер обломала Зоя благодушное полковничье настроение.

— Зоинька, — начал было по инерции шеф охраны, но по выражению секретаршиных глаз понял, что действительно срочно и никакие отмазки тут не помогут. Приходилось принимать фронтальное сражение. Надо сменить дружески— игривую улыбочку — традиционный атрибут общения ответственных работников Центра с секретаршей босса на деловое, компетентно-ответственное выражение официальной физиономии.

Требуемая замена сноровисто произведена, фуражка надета и по-уставному сцентрирована. Сложнее обстояло дело с верхней пуговицей. Третья звездочка добавила Виктору Петровичу весу не только социального, но и к сожалению сугубо материалистического, в килограммах. Чувство долга побороло соблазн скрыть разгильдяйство за галстуком. Виктор Петрович застегнулся, подтялулся и строевым шагом отправился, в этом уже не было сомнений, на ковер.

По дороге мудрее было молчать. Этот нехитрый психологический этюд все-же себя оправдал. Не прошли они еще и половины дороги, как Зоя не выдержала.

— Виктор Петрович, Зиберович приехал. — Выдала она секретным шепотом.

— Как?! — Шаг полковника утратил строевую четкость. — Как это Зиберович приехал? И меня не предупредили с вахты! Не доложили! — Мысли полковника потеряли связность. Ну я их! — А мозг рождал картины децимации, шпицрутенов и других, незаслуженно забытых форм дисциплинарных взысканий.

— Он сам приехал, в цивильном. — Продолжала искренничать Зоя.

— Час отчасу! — Вот кого уж желал видеть Виктор Петрович еще меньше, чем свою тещу, так это генерала Мойшу Зиберовича. А уж одного, без свиты, да еще и в гражданке! Бр-р-р! Полковник отер холодный пот. Очко вовсю разыгралось, от таких вестей затряслось.

Генерал Мойша Зиберович личностью был легендарной. Шеф контрразведки в струкуре безопасности Альянса Северных Демократий[3] отличался нравом крутым, умом дотошным.

Бывший выпускник Тамбовского танкового училища лейтенант Зиберович быстро утратил вкус к прямолинейной политике танковых клиньев и посвятил себя деятельности более утонченной. Первый успех не заставил себя долго ждать. Он своевременно обнаружил сокровенное желание правителя Персии обьявить неверным священную войну газават. Гениальный мозг Зиберовича породил нестандартный ход. Всячески поддерживая это благочестивое начинание свежеиспеченный агент МОСАДа сумел внушить шаху, что самый естественный враг сунитов — это шииты, погрязшие в богопротивной ереси. Шаху идея пришлась по душе и вскоре в самом стратегическом сердце Коалиции Южных Деспотий разразился обширный инфаркт затяжной, малопонятной непосвященным, внутриусобной резни. Далее, уже в качестве одного из руководителей МОСАДа он отличился в полицейской акции против алжирских пиратов. Свой переезд в Брюссельский генштаб АСД Зиберович отметил династическими войнами в улусах татаро-монгольских танковых кочевников.

Такой человек просто так в Дубненский центр ездить не будет.

В директорском кабинете несло густопсовой местечковостью. Помимо самого директора там были научный руководитель Центра профессор и нобелевский лауреат, и, почему-то заведующий суперсекретной лабораторией К-7Б. В теневом углу примостился Зиберович. Одет он был в засаленый кургузый пиджачишко и полосатую, линялую брючную пару. Из нагрудного кармана торчали кончики портновского швейного метра. Из под ермолки свисали пейсы. Он кособоко примостился на самом краюшке стула, ножки калачиком, ладошки сложены между колен. Вид он имел как портной, которого позвали снять мерку для свадебного костюма, а на самом деле всучивают в ремонт потертую кацавейку.

Директор выглядел обосранным и надутым, как лягушка с соломинкой в жопе.

Завлаб — вызывающе недовольным.

Научный руководитель выглядел как рассудительный человек. А полковник, как полковник перед жопонамыливанием.

Позднее в своем классическом жизнеописании Мойши Зиберовича «Подвиг разведчика» (изд-во Милитари Артис Пресс, Гонкуровская премия) Рувим Ольсон так прокомментировал эту встречу:

"Жизнью было предопределено раббе Мойше встречаться с несметными толпами гоев, но даже в его жизни редко когда в одном помещении одновременно собирались столь разные типажи. Чтобы быть понятным читателю, опишу гипотетическое отношение персонажей этого сейшена к гусю.

Мойшу Зиберовича гусь мог заинтересовать, как обьект потенциально перспективный в структуре стратегической обороны АСД, как некий биоморфный сенсор систем раннего обнаружения.

Для завлаба исключительно самоценным являлся сам процесс познания сложной биосистемы «гусь». Исследование — все, конечный результат, да ну его к дьяволу — в этом суть его жизненного кредо.

Директора ни гусь, ни процесс в отдельности интересовать не могли. Его интересовало, чтобы процесс гусеведения протекал согласно проекта и в отведенные сроки утвержденного план-графика НИР [4].

Научного руководителя интересовало, как гусем можно заинтересовать Зиберовича.

Полковника Приходько гусь интересовал вкусом мяса." Т.5, гл. 39.

Скрюченная фигурка легендарного генерала пугала полковника больше чем десяток краснорожих, орущих маршалов.Не столько силой воли, и силы и воли у полковника оставалось мало, а вошедшими в плоть и кровь требованиями строевого устава, приодолев гипнотическое воздействие полного волоокой грусти Зиберовического взгляда, он со всей возможной четкостью промаршировал на середину кабинета и щелкнув каблуками вытянулся во фрунт.

— Начальник охраны Дубненского— начал было отдавать рапорт Приходько, но внезапно был прерван настойчиво мягким голосом из затененного угла.

— Ой вей! Ну скажите пожалуста — кому нужен весь этот гевалт. Ми же тут все свои, не правда ли, Виктор?

Правдой тут и не пахло. Своих в этом кабинете полковник Приходько в упор не видел. Генералу Зиберовичу своим мог быть разве что тамбовский волк.

— Так точно! — За неименеем лучшего выпалил полковник, очень однако неприятно смущенный таким фамильярным обращением.

— Вот я же за это и говорю. Виктор, ви знаете потрясающую новость? Глаза Мойши излучали доброжелательный интерес.

Полковник Приходько не знал, так и ответил:

— Никак нет!

— Вай-нет? Да что ви мине говогите? Ви не знаете за последнюю новость? Ее же знает весь Брюссель. — Мойша удивленно тряс накладными пейсами. — Там все только за это и говорят. А говорят в Брюсселе только за то, что на Шпицбергене открывается новая секретная база. Это же замечательно! — Мойшины глаза лучились профессионально поставленным искренним счастьем. Он зателодвигался так, словно сегодня праздник Пурим и он кинется сейчас в обнимку с офицерами отплясывать хава-нагиву. Из системы вентиляции потянуло фаршированным фишем.

Офицеры, однако, хореографический порыв Зиберовича отнюдь не поддержали. Начальник охраны выпучив глаза даже отступил на шаг, а директор заметно сдулся.

Замечательного в этой новости они ничего не усматривали. А усматривали одну только подлость темного шпионского разума. Секретные базы плодились как белые мыши в вивариуме и так же внезапно исчезали. Естественно никто и никакими циркулярами руководящий состав Дубненского Центра об этом не уведомлял. Но ход мысли Зиберовича показался офицерам чемто уловимо неприятным.

— Я как то имел в тех краях один маленький гешефт. — Продолжал ласково откровенничать Мойша. — Ви знаете, мине там понравилось, даже больше чем в Сахаре. Ви спросите почему? Я вам отвечу — там очень даже трудно умереть от жары. И с кем я не говорил за эту тему, все били со мною согласны. Это значит что я прав! — Мойша улыбался, словно на шару завладел кошерной курицей. — И потом, там столько снега! Если хочется освежиться, всегда можно его немножечко натопить, жаль только, что не всегда это есть чем сделать.

Мойшины излияния все меньше и меньше нравились административной части участников совещания. Полковник Приходько огорчительно убедился, что его, помимо воли, пристегнули в одну с директором упряжку, а кучер Зиберович гонит ее по непотребному азимуту. Даже сбросив с хвоста кучера, что само по себе было маловероятно, полковник оставался тет-а-тет со своим коренным. Директор еще припомнит ему сегодняшние скачки.

— Ви конечно можите мине не повегить, но я вам все равно скажу, — со свойственной разведчикам откровенностью чистосердечничал Мойша. — Там на небе иногда такое горит! Это почти так красиво, как неоновые лампочки над Дерибасовскими борделями, только когда ви на ето смотгите надо тегеть себе нос. А то был один поц, но поленился это делать. Ви будете смеяться, но он тепегь ходит без носа, как будто вишел из этих самых Дерибасовских борделей. Ну тех, которые раньше держала тетя Софа. Это такая замечательная женщина! Но ее муж получил повышение по службе и сейчас работает на Сицилии. И тетя Софа должна била туда поехать, оставить свою родную Одессу. И теперь Дерибасовская совсем не лучше всякого там вшивого Бродвея, там осталась одна шпана. — Мойша, как в воды Понтиды, погружался в лазурные воспоминания.

— Во разошелся пархатый, чтоб тебя! — Зло думал директор, природно отторгавший от себя идеи демократического интернационализма. Глубины его великодержавной офицерской души тяготели к исконному жидоборству. Завлаб, как интеллигентный человек, естественно антисимитом быть никак не мог, но представить себе Энштейна, жующим мацу, категорически отказывался.

Полковник Приходько по простоте свойе широкой степной души, не был лишен некоторых предрассудков. Но касались они не столько этнических начал, скорее половых. Был он мужским шовинистом, а что до национального вопроса — знавал он нескольких жидовочек, очень даже ничего себе, славные были бабенки.

Научный руководитель неизменно воспарял значительно выше такого рода житейских нестыковок, в кулуарных беседах доверительно пошучивал: все мы, мол, господа, родом из Одессы, все мы не без прожиди.

— Да, но если ви ничего не слыхали за эту базу, — не унимался настырный Мойша, — значит ви вообще ничего не слыхали?

— Так точно! — К месту, не к месту гаркнул полковник.

— Ви знаете, — Мойша обратился к директору, — я не хочу сказать, что я такой умный, как раббе Голдхер, ну тот, что раньше жил на Брайтон Бич, а потом эмигрировал в Одессу и делал там на Дерибасовсой обрезания маленьким еврейским мальчикам. — Мойшины глаза затуманились сентиментальной нежностью детских воспоминаний. — Он и мне сделал обрезание. Да, я не такой умный, но всеже иногда кое-что слышу.

— Ты слышишь до хреновой матери сколько много, порхатая твоя морда! — Подумал директор, но вслух своего мнения о степени информированности шефа контрразведки не высказал. Сам нашивая генеральские погоны он от Зиберовича зависел, знал того немного, слыхал о нем много больше. Виденное и слышанное особого оптимизма не прибавляло. Ну погоди, гад! — Зло смотрел он на начальника охраны, который на излияния пархатого повторил сакраментальное:

— Так точно!

— Вот! — В очередной раз обрадовался Мойша, — я за это и говорю. Я имел слышать такую интересную вещь, будто бы на этой базе до сих пор должность начальника ВОХРы имеет быть вакантной. На это место почему-то нет ни одного претендента. Видимо молодые люди, те, которые сейчас кончают военные училища не мечтают о романтике! А как ви относитесь к романтике?

Вопрос был подленький и смысл его был до прозрачности гнусен.

— Я…, — затянул было полковник.

— Головка от противогаза! — Вдруг генеральски взревел Зиберович, более не похожий на обманутого местечкового портного. Грудь раздулась, как индючий зоб, ручищи сжатые в кулаки твердо упирлись в начальственно рассавленные колени.

Воздух в кабинете внезапно сгустился до консистенции казармы, порядком призабытой офицерами отежелевшими на околонаучных харчах. Кисло воняло портянками.

Завлаб, принципиально не приемлющий солдафонщины, укрылся за определением правомерности дельта трансформаций в постримановских пространствах.

Научный руководитель прикидывал величину обратнопропорциональной зависимости между дальнейшей карьерой директора и увеличением финансирования НИР. Предварительные результаты обнадеживали.

— Ожирели тут бля! — Тяжелый генеральский взгляд словно орудийный прицел переходил от директора на начальника охраны. — Ишь, животы поотращивали, как беременные мандавошки на мокром конце. Во, кони здоровые, хреном через копну сена быка свалят, а сами коту хвоста завязать не могут. Я с вас папахи то посрываю! Я вам дам попаху, и по морде дам! — В генеральском голосе грозно гудела сталь танковой брони. — Вы думаете я вас не вытрахаю? Поставлю раком и вытрахаю! — Генерал на ходу расширял дисциплинарный устав. — У вас диверснты как клопы прыгают, а вы водку тут пьянствовать! Иш носы красные, как огурец. Ты, — его палец, как жерло танкового орудия уставился в грудь Приходько. — Больно хитрожопый, приказал вчера дежурному себя не найти, занят был больно, с блядями парился! Учти на всякую хитрую жопу у меня есть хрен с винтом. Ты у меня будешь белых медведей пасти. С пингвинами строевой заниматься!

Полковник Приходько возалкал летального инфаркта.