"Свет обратной стороны звезд" - читать интересную книгу автора (Петров Александр)

Глава 7 ТАНЦЫ-ОБЖИМАНЦЫ

— Ну что, парни, потешим концы сегодня?! — произнес Стрельников, скорее утверждая, чем спрашивая.

— А что, руки уже отсохли? — поинтересовался Гут.

Федору всегда становилось неудобно за себя и страшно жаль Авраама, когда речь шла о верхних конечностях. Судьба делает неожиданные и страшные повороты. Хорошо заштопанный хирургами крепостного лазарета, почти здоровый капитан Кинг был отправлен на поправку в стационарный госпиталь на Алой.

Корабль был перехвачен эланцами… Выжил только Авраам. Можно было лишь догадываться, что творила десантная группа с ранеными. Единственный свидетель предпочитал отмалчиваться.

Рассказывали, что залитые кровью и заваленные мелко нарезанными кусками плоти палубы госпитального судна больше напоминали скотобойню. Когда подоспела группа быстрого реагирования, эланцы расстреляли из массометов всех, кого не успели замучить до смерти.

Гуту повезло, если это можно считать везением. 50-миллиметровый шарик картечи оторвал капитану кисть. Его, залитого своей и чужой кровью, посчитали мертвым… Капитан Кинг с тех пор пожелтел и высох. Его списали с корабля и отправили в интендантскую службу, заведовать одним из складов крепости.

Конечников догадывался, что дело здесь не в нейроуправляемом киберпротезе, почти неотличимом по функциям от живой руки.

Непереносимый ужас, который испытал офицер на борту летающего госпиталя, разъедал когда-то храброго Гута изнутри.

С тех пор 4-я эскадра забыла одно из правил благородного боя. Скауты стали безо всякого стеснения расстреливать гражданские и санитарные транспорты эланцев.

Большие корабли, абордажным командам которых по силам было овладеть звездолетом противника, шли дальше, высаживая группы захвата, которые расправлялись с пассажирами не менее жестоко, чем это сделали в свое время подданные регул-императора с их сослуживцами.

— Чего задумался, Крок? — поинтересовался Стрелкин. — Выпей, и все пройдет.

— Там же будут шампанское давать, — возразил Федор. — Успеем еще…

— Федька, да ты своей кислой мордой всех баб распугаешь, раньше, чем успеешь принять «шипучки» до нужной кондиции.

— Ладно, Федор, чего ты? — вмешался Гут. — Давай и я за компанию хлопну.

Стрельников загадочно подмигнул и извлек из тайничка стандартный набор: бутылку, пластиковые стаканчики, сухарик, разложил все это на картонке. Потом добавил туда же из карманов десяток мятных конфет, разрезанный на три части бутерброд с сыром и зеленью, плоскую фляжку с водой и пачку жевательной резинки.

— Васька, а в честь чего мы сегодня шикуем? — поинтересовался Конечников.

— Так это же, типа праздник нынче, — день Военно-Космических сил, — ответил второй лейтенант, старательно отмеряя каждому дозу выпивки.

— Ну и х*ли? — несколько раздраженно спросил Федор. — С каких это пор ты праздники отмечаешь? Кроме ежедневного дня граненого стакана, конечно.

— А ты что, на наших целок будешь перегаром от «пакадуровки» тошнить? — не прерывая своего занятия, ответил Стрельников. — Посмотри, что пить будешь…

Стрелкин протянул Федору бутылку давно не виданной им формы, где плескался янтарный напиток. На роскошной глянцевой этикетке гордо сияло золотом слово «Мето» — название дорогого эланского коньяка.

— Ну ты, Василий, даешь, — поразился Конечников, возвращая бутылку Стрельникову.

— Повод есть, — ответил второй лейтенант. — Сам подумай… Разве не праздник? Единственный день в году, когда теткам приказано давать космолетчикам быстро и без мозгокрутства. А тетки, поверь мне, знают запах благородных напитков.

— Ну, теперь все бабы наши, — с улыбкой сказал Гут.

Капитан Кинг, словно боевой конь, ощутил приближение волнующего момента, когда сможет на законных основаниях облапить какую-нибудь девицу из медчасти или телефонной службы, такую притягательную после до дыр заезженных шлюх гарнизонного борделя. К тому же готовую отдаться бесплатно, если конечно он сможет произвести на нее впечатление.

— Ишь ты, Абрашка, как ты разошелся. Вздрогнем, что ли, господа офицеры… За праздник наш профессиональный и за женщин добрых, чтоб давали чаще. До дна!

— Ни хрена себе ты налил, — попробовал возмутиться Федор, поднимая полный до краев пластиковый шкалик.

— Пей, Федька, оно для отростка полезно. Стоять будет, как лом.

Приятели аккуратно чокнулись и выпили. Конечников, ненавидящий «клопид», через силу опустошил емкость. Почти сразу же, согревая тело, разгоняя печаль и усталость искусственным возбуждением, разгорелось темное пламя опьянения.

Конечников с некоторых пор терпеть не мог это состояние на всех стадиях: от чувства легкого превосходства над окружающими и желания подвигаться до головной боли при пробуждении наутро.

— Васька, а ты откуда коньяк взял? — поинтересовался Гут.

— Где взял, там уже нет, — ответил Стрелкин.

— Постой-ка, — с этими словами Федор взял бутылку, разглядывая голографические наклейки. — Вася, это что, еще та бутылка, которую я привез тебе из командировки?

— Да, — сказал второй лейтенант.

Было видно, что Стрельников смущен.

— Во даешь… — удивился Авраам. — Я и то свою выпил.

— Пошли, что ли, господа, — уклонился от обсуждения этой темы Стрелкин. — Еще немного, и всех мокрощелок разберут. И будем мы как дураки слоняться, хорошего коньяка напившись. Но сначала еще хлопнем. Для храбрости…

Это «для храбрости» было повторено еще и еще, пока не кончилось пойло.

— Двинемся, — со вздохом сказал Василий, разглядывая пустую емкость.

— Давай, — отозвался Федор. — Иначе опоздаем на построение, Палыч съест с дерьмом.

Пока они двигались к зале офицерского собрания, Федор размышлял о том, чего стоило Стрельникову удержаться от искушения выпить эту бутылку.

Особенно в прошлом месяце, когда на корабле закончились запасы оптической жидкости, и вся команда превратилась в свору голодных собак, вынюхивающих, где можно разжиться желанной отравой.

Технические помещения подходили почти к самому сердцу станции — широкому, похожему на улицу коридору, с витринами дорогих магазинов, небольшими, уютными кафе и фонтанами в нишах. Коридор был настолько широк, что мобили внутреннего сообщения могли без труда въезжать в него из транспортных туннелей. Этим пользовались начальники, доезжая на казенных «мыльницах» до порога своих роскошных резиденций.

На площадке «черной» лестницы, примыкающей к сверкающему бронзой и хрусталем пространству Первого коридора, была устроена курилка. Туда «ныряли» господа офицеры из зал Благородного Собрания, чтобы «засадить» косяк, хлебнуть вина или водки, доводя до кондиции свое состояние после изысканных, но чрезвычайно дорогих напитков, которые продавались в баре Собрания.

Когда приятели, будучи уже изрядно расторможенными добрались туда, они решили выкурить по сигаретке и заесть конфетами, чтобы не так пахло. Федор разглядывал изрисованные исписанные стены, усмехаясь глупостям, которые там были. Тут его взгляд упал на плакат, где могучий деметрианский воин прокалывал насквозь тщедушного, отвратительного эланца с лицом Бальдуро Второго, теперешнего регул-императора, вонзая длинный, как сабля штык в область «пятой точки».

Конечников хотел было отвернуться — патриотические плакаты давно набили оскомину, но увидел, что неизвестный художник удачно дополнил стандартную картинку, заменив оружие в руках солдата на гигантский половой член.

— Стрелкин, смотри, — мелко хихикая, произнес он.

Стрельников повернул голову, вначале не понял, потом издал звук похожий одновременно на фырканье и хрюканье, затопал ногами, заржал, тыча в плакат пальцем:

— Них*я себе, блин! Изрядно, — выдавил он в перерывах между приступами хохота.

— Чего вы там увидели? — поинтересовался Гут, возвращаясь.

Он долго и неодобрительно разглядывал «произведение», исполненное без проблесков интеллекта, в стиле тупого и непристойного армейского юмора.

— Художник великий пропадает, — со вздохом прокомментировал он. — Для оформления корабельного боевого листка. Взрослые ведь люди. Пойдемте, парни…

— Нет, подожди…

С этими словами Конечников достал из кармана кителя маркер и принялся править лицо эланца.

Физиономия регул-императора приобрела характерные пухлые щечки, поджатые губы, круглые очки и бакенбарды.

— Блин, Крок, да ты талант. Вылитый Симян.

Федор продолжил. Он пририсовал деметрианскому солдату ефрейторские погоны с буквами КР, то есть «комендантская рота», а в левую руку «защитника Отечества» дал листок бумаги с надписью «ЗАПИСКА ОБ АРЕСТЕ», а ниже меленько вставил: «Арестованный капитан Симонов направляется…»

Закончил Конечников тем, что внизу композиции большими буквами написал: «НИКИТКА НА ОТСИДКЕ».

— Федя, и ты туда же, — неодобрительно произнес Гут. — Да уж…

Но Конечников заметил, что как не старался капитан сохранить серьезный вид, на лице Авраама все равно мелькнула улыбка. Капитана Симонова — бездельника, пьяницу, стукача и профессионального мозгокрута, в эскадре не любили.

Стрелкин давился от хохота. Непонятно было, что его веселило больше: доработанный плакат или попытки Гута удержаться от смеха. Глядя на комичные усилия Абрашки, начал хихикать Конечников. Наконец, не выдержал и сам Гуталин. Вылупив глаза и корчась от истерического хохота, показывая пальцем на фигуру Симонова, он пробулькал: — «Никитка на отсидке, блин… Обоссаться»!

Когда приятели вдоволь насмеялись, Стрельников сказал:

— Целок, небось, уже всех разобрали… А все ты, Крок…

— Вот уж и помечтать нельзя, — возразил ему Конечников.

— Не знал, что ты из «этих», — усмехнулся Гут.

— Сам бы я мараться не стал, а вот факт бы порадовал.

— Ну его на х*й, п*дора этого ссученного, — пойдемте мужики, а то нам только и останется, что Никитку гомосечить.

Офицерское собрание со стороны черного хода напоминало скорее разбомбленный сарай, нежели место, где собирались благородные господа. Особенно сильно это было заметно теперь, когда в темные малопосещаемые коридоры вынесли мебель из зала. Приятели кое-как пробились сквозь скопище казенных, жестких кресел, соединенных, словно солдаты на параде в длинные шеренги, легких столиков из дешевого пластика, каких-то немыслимых, протертых до основы, грязных и пыльных ковров, которые раньше попирались ногами, а теперь были небрежно скатаны в рулоны, и брошены поверх прочей рухляди, грозя неминуемым падением.

Бог был добр к пьяной троице. Они пробрались сквозь завалы, не вызвав обвала барахла, и даже почти не испачкавшись.

Приятели вынырнули из неприметной узенькой дверки позади построения, ввинтились в строй, протискиваясь сквозь шеренги офицеров. Как всегда, торжество начато было с большим опозданием, и пьяная троица пропустила лишь самое начало.

Командующему Базы, который зачитывал поздравления великого князя-императора «доблестному космическому флоту» хаотическое движение в строю не понравилось.

Масса облаченных в темно-синие мундиры болванчиков в таких случаях обязана стоять, замерев от благоговения. Он повел глазами, пытаясь рассмотреть нарушителей дисциплины, но не смог различить лиц.

Помимо воли, выразительная, радостная декламация генерала Никифорова, положенная при прочтении подобных посланий, без счета клепаемых канцелярией Дубилы, сменилась саркастически-негодующим тоном. По рядам пошли смешки.

Скорее всего, командующий хотел выразить все, что он думает об опаздывающих на торжественное построение офицерах. Но со стороны это выглядело как издевательство над поздравлением государя.

Майор Тихонов укоризненно взглянул на Конечникова, когда тот встал на свое место, вздохнул. Краем глаза Федор увидел, как командир 2801, капитан Симонов молниеносно извлек из карманчика блокнот и сделал там пометку пижонским автоматическим пером в позолоченном корпусе. «Стукач поганый», — подумал про себя Федор.

Закончив с посланием князя-императора, генерал похлопал глазами, незаметно выудил из кармана бумажку и начал произносить ответную речь, которая по задумке дефективного Дубилы должна истекать из уст оратора непринужденным экспромтом, как сердечный ответ верноподданных своему горячо любимому правителю.

Командующий заглядывал в текст мастерски, почти незаметно. Однако Федор угадывал каким-то шестым чувством моменты, когда подобно списывающему на экзамене нерадивому курсанту, бригадный генерал обращался к шпаргалке.

Когда бригадный генерал закончил, офицеры, как полагалось, хором спели «Князь великий, князь державный, православия оплот» и долго скандировали Даниилу XIII «многие лета».

Наконец официальная часть была окончена. Прозвучала команда «Вольно». Пользуясь тем, что майор Тихонов не горел желанием портить себе праздник, разбираясь с пьяными подчиненными, Конечников помахал ему рукой и исчез в толпе вместе со Стрельниковым.

— А Палыч, пожалуй, заметил, что мы накирялись, — сказал Федор.

— Да ну, завтра он с бодуна и не вспомнит, — беззаботно ответил Василий. — Найдем Гута, и пойдем целок ловить.

Авраама успел перехватить Никита, и теперь со своим обычным высокомерно — снисходительным видом что-то объяснял ему, явно вешая лапшу на уши. Конечников и Стрелкин подошли поближе.

…Ты не представляешь, каковы эти благородные барышни. Они легко делают то, на что не всякая проститутка согласится. Сосать — пожалуйста. В жопу — пожалуйста. А мы шлюх наших на бал не пускаем, хотя они невинные девочки по сравнению с теми, кто сейчас в фойе ждет начала танцев.

— В жопу — это круто, — вставил Стрельников. — Как бы глаза на лоб не полезли.

— Да что вы понимаете, сосунки, — презрительно отозвался Никита. — Вам никто не даст. Только для богатых и благородных. Или тех, кто раскручивать баб умеет. Вам этого не испытать никогда в жизни, валенки.

Приятели переглянулись.

— Действительно, где уж нам, — с фальшивым смирением, произнес Конечников. — Но послушай, Ник, ведь действительно, наверное, больно.

— Как очко привыкнет, начинает нравиться, — ответил Симонов, не подозревая о подвохе.

— А ты часто пробовал… Ну, это…? — наиграно-уважительно произнес Федор.

— Да уж. Не то, что ты.

— Не болела задница? — тем же невинным тоном поинтересовался Конечников.

— Да нет, — машинально ответил Никита. — Эй, вы чего!? Не у меня, у них, — спохватился он.

Ответом ему был дружный хохот. Смеялся даже печальный Гут.

— Короче, с ним все ясно, — подвел черту Стрелкин. — То-то я гляжу он не такой как все. Пойдемте, парни, сегодня не его день, сегодня целки дают.

Приятели покинули пытающегося что-то сказать капитана Симонова, и направились в вестибюль, где нижние чины и сестры милосердия уже накрыли столы с закуской.

Там уже был потушен беспощадно-яркий верхний свет, подчеркивающий морщины и наложенный грим, потертости засыпанных перхотью мундиров, несвежесть воротничков и плохо вычищенные сапоги.

Лампы коронного разряда в настенных светильниках горели едва ли на четверть. В вестибюле царил интимный полумрак. Дамы сидели на скамейках или стояли кучками, оживленно беседуя, деланно смеясь и стреляя глазами во все стороны в поисках стоящих кавалеров.

— А они учли свои ошибки, — с усмешкой произнес Василий. — Впотьмах все выглядит гораздо привлекательней. Вот в прошлый раз люстры не погасили, все от смущения напились и разошлись.

— Я не видел, — отозвался Федор. — Мы с ребятами этот день в Аделаиде, у «торгашей» встречали. Тоже напились и думали, как там наши веселятся.

— Ну а что ж ты потерялся? — спросил Гут. — Приволок бы молоденькую «торгашку» и вздрючил.

— Ну да, — Федор усмехнулся. — Нас даже в сортир под конвоем водили, все боялись, что кто-нибудь сбежит.

Конечников поминутно глядел на часы, словно была какая-то необходимость знать, сколько сейчас времени. На самом деле, он просто демонстрировал окружающим свой роскошный «Куппермайн», «мэйд ин ЭсТи» на запястье. А заодно создавал видимость, будто с нетерпением ждет роскошную пышноволосую блондинку с умопомрачительной фигурой и ангельским, невинным личиком, способную безо всякого стеснения вытворять в постели то, о чем только что, со смаком, давясь слюной, рассказывал Симонов.

Взвинченные, наэлектризованные дамы бросали влажные взгляды на троицу, но, разглядев шевроны Дальней Разведки на рукавах и малочисленность звезд на погонах, обращали свое внимание на других кавалеров.

Кто-то умный, в давно прошедшие времена, придумал, что именно в этот день происходят счастливые в плане брака и семьи знакомства. А мужчинам подкинул другую сказочку, относительно того, что если в этот день иметь сексуальный контакт, лучше с той, с кем не спал раньше, то точно проживешь до следующего дня вооруженных сил.

Таков был день 14 февраля, к которому готовились и мужчины и женщины. В этот день завязывались короткие романы военного времени, к этому дню приурочивали влюбленные кульминацию своих немудреных отношений.

В этот день техники, пилоты и артиллеристы вспоминали, что они еще офицеры и джентльмены, а телефонистки, санитарки, поварихи придавали себе вид знойных охотниц на мужчин при помощи помады, пудры и краски, а также новейших изысков эланских портных и ювелиров.

Дамы действительно были хороши. Привычные лица под боевой раскраской с трудом угадывались. Освобожденные от униформы тела были затянуты в блестящие, тонкие ткани, которые не только подчеркивали наличие женских прелестей, но и давали возможность пытливому взгляду рассмотреть их анатомические особенности.

Дразнили глаз открытые глубокими вырезами груди, в разрезах подолов открывались затянутые в плотные чулки ноги.

В сочетании с полумраком, который делал женщин моложе, а офицеров более представительными и мужественными, чем в действительности.

Это создавало пропитанную сексуальным напряжением атмосферу ярмарки, где каждый выступал в роли продавца и покупателя, выставляя свой товар и зорко глядя, чтобы не упустить то, что ему надо.

По правилам, собравшиеся первые полчаса просто смотрели друг на друга, выискивали знакомых, здоровались, пили и закусывали. Василий тихонько комментировал женщин, мимо которых проходила троица приятелей.

Стрелкин разглагольствовал на тему: «ночью все кошки серы», что в его понимании означало одно — статус женщины можно определить только по нижнему белью. «Тетка может быть надушена и одета, как мажорка, но, к сожалению и духи чужие, и платье не ее. Раскатаешь губу на богатого тестя, — и облом», — сокрушенно сказал он. — «Семейка бедная, как мыши церковные, и „суженая“ страшна, как смертный грех».

— Хочешь богатенькую? — иронически поинтересовался Гут.

— А то, — без тени смущения сказал Васька. — И приданое, и протекция.

— И выпивки — залейся, — вставил Авраам.

— Не, мужики, — подумав, ответил Стрельников. — Пить бы я бросил, карьерой занялся.

Авраам вздохнул. Ему на этой ярмарке «вакансий», с его искусственной рукой и несколько нетрадиционным цветом кожи, ничего путного не светило.

Федор шел, слушая разговор приятелей и думал, что пожалуй не смог бы, даже если ему повезло, так нахально устроиться на чужой шее, чтобы решить все проблемы.

— Все бы в этой ситуации ничего, — вставил он в разговор, — но тут вопросик каверзный возникает — кто в семье мужиком будет?

— Да ну тебя, Крок, скажешь тоже, — обиделся Василий. — Линкоры с неба валили, а уж этих лохов построить, как два пальчика описать…

— Ну-ну, — только и ответил Конечников.

— Эта вот подруга точно замуж хочет, — произнес Стрельников, разглядывая кучку беседующих дам, — но видать очень долго собиралась, устарела. Той, что стоит напротив нее, не мешало бы жрать поменьше… Эта просто страшная. А вот к этой я, пожалуй, подкачу.

Стрелкин улыбнулся симпатичной, простоватого вида девице, и та скроила в ответ немного ненатуральную, но благосклонную гримаску.

Приятели круто повернули к дамам.

— Стрелкин, а как же приданое? — тихонько поинтересовался Гут. — У этой на лбу написано, что денег у нее не водилось никогда.

— Так это я потом, когда состарюсь, — с усмешкой ответил Василий. — А пока для души.

Он подошел к девушкам, щелкнул сапогами, громогласно представился, завязал разговор молодцевато-пошлым тоном. Дамы старательно смеялись остротам Стрелкина.

Гут и Конечников вынуждены были поддержать разговор с дамами, понимая, что на сегодня судьба предоставила им делать выбор лучшего из худшего. Даже простушка Таня, молодая, глупенькая телефонистка, которой вплотную занялся Стрельников, откровенно проигнорировала его приятелей, которые и чинов не выслужили, и развлекать женщин бесконечным трепом не научились.

А ее подруги, страшные тетки из лазарета, не вызывали особо желания совершать вокруг них галантные маневры, хоть и показывали всем своим видом, что для них единственный недостаток в мужчине — это когда у него не стоит.

— А что это у вас с рукой? — спросила пончикообразная Лена у Гута.

— Мода такая, перчатку на левой руке носить, — вымученно ответил он.

— Нет, ну правда, — настаивала та. — Можно посмотреть?

Женщина без церемоний взяла его за кисть.

— Протез? — поинтересовалась она.

Гут кивнул. «Пончик» собралась было переключиться на Конечникова, но вклинился Стрелкин:

— Капитан в нашей компании самый завидный жених.

Тетки повернули головы и обратились во слух.

— Милые дамы, вы не смотрите, что у Авраама петлицы интендантской службы. Он раньше был командиром малого крейсера, линкор сбил в сражении у Гало. Был ранен, в плен попал, потом наши отбили. Ему вот-вот присвоят майора, да и приказ о награждении орденом Алмазного Креста за тот бой уже подписан.

Капитан Кинг имеет хорошие шансы окончить службу лейтенант-полковником или даже полковником. А это означает хороший пенсион и наследственное дворянство. К тому же в офисе интендантской службы он в полной безопасности.

Гут стиснул зубы от досады и незаметно показал Василию кулак.

Эффект был полный. Дамы, даже Стрельниковская Татьяна, защебетали вокруг капитана Кинга, который отвечал на любезности односложно, борясь с желанием послать девиц подальше.

Побыв еще минут пять для приличия, Гут и Федор отошли, сославшись на неотложные дела, не обращая внимания на отчаянную жестикуляцию Стрелкина. Казалось, второй лейтенант просто кричит: «Вот же вам нормальные бабы. Дадут по паре разиков без проблем… Какого хрена вам еще надо, лохи?!».

Приятели пошли на четвертый круг, высматривать то, что осталось… Из зала уже раздавались звуки настраивающегося оркестра: фыркал тромбон, на разные голоса блеяли трубы, отчаянно, точно их распиливали напополам, голосили скрипки.

— Ты знаешь, — сказал Гут, — хватит с меня этих девочек-пустышек. Знаешь, зачем госпиталя каждые полгода переводят?

— Понятия не имею, — ответил Федор.

— Когда на тетках пробы становится негде ставить. А перебросят парсек на пятьсот — снова как целки, хоть замуж бери, — произнес Авраам…

— А ты что, о женитьбе задумываешься? — спросил Конечников.

— Нет, — ответил Гут.

— Сам ведь знаешь, что женщина в армии это нечто неприличное, но крайне необходимое. Мне кажется, что зря мы отказались от услуг Никитки Симонова.

Стоит сказать «черт», как он появится. Никита был уже здесь.

Симян пристроился к компании штатских из лаборатории бурового оборудования. Как всегда, научные сотрудники делали вид, что восторгаются остротами академика Корсакова.

Антон Петрович наивно принимал этот явный подхалимаж за чистую монету. Он, хвастливо-веселый, неприятно раскрасневшийся от выпитого, с самодовольным и гордым видом рассказывал бородатые анекдоты про аспирантов, мэнеэсов, жен академиков, не понимая, что смеются в первую очередь над ним.

При этом академик обнимал за тонкую талию Хелену, свою ассистентку, что еще больше усиливало комический эффект.

— Когда научный сотрудник защищает кандидатскую диссертацию, он в первый раз меняет жену.

— Почему? — спросила одна из слушательниц.

— Ему некогда, а природа женщины своего требует…

Раздался дружный смех. Академик подождал, пока он утихнет, и продолжил:

…Вот тогда у жены возникает молодой аспирант, а ее муж, получив кандидатскую «корочку», узнает про развесистые рога. Это оттого, что когда у него появляется свободное время, неверность супруги им обнаруживается сразу.

Когда веселье утихло, Симонов поинтересовался:

— Антон Петрович, а дальше?

— А дальше, молодой человек, все просто. Новоиспеченный кандидат наук подбивает клинья к жене коллеги, который работает над докторской, и которому тоже некогда заниматься женой.

Компания захихикала.

— А дальше? — не унимался Никита. — Доктор наставляет рога академику?

— Ах, юноша, — назидательно сказал Корсаков. — Сразу видно военного. У академиков, как правило, молодые жены. Чаще всего девочки, отбитые у своих аспирантов. Тут нужен свежий мальчик, только из института, которому жены академиков помогают пролезть в аспирантуру.

— И, наверное, не один? — внешне почтительно, но с большим ехидством поинтересовался Симонов.

— Ну, это уже по обстоятельствам, — не подозревая о подвохе, ответил Антон Петрович. — Смотря сколько сил кладется мужем этой дамы на науку.

— Простите, а чего на науку кладут? — поинтересовался Никита.

Народ вокруг захихикал.

— То самое, чего женам не хватает, — давясь от смеха, сказал академик.

Компания взвыла. Хелена так смялась, что облила Антона Петровича шампанским, чего он, будучи в упоении от собственного остроумия даже не заметил.

Вдруг Симонов увидел Конечникова и Гута.

Он показал Хелене глазами в сторону своих коллег.

Она освободилась от клешни академика, бросила быстрый взгляд вниз, проверяя, как сидит платье, облизнула губы и поправила волосы.

— Тед, — окликнула Хелена первого лейтенанта, призывно махая рукой. — Иди к нам.

— Кто это? — с неудовольствием спросил Корсаков.

— Это друзья моего мужа, — с легким нажимом ответила женщина.

Антон Петрович покачал головой и закатил глаза в деланном смирении, словно говоря, что ради нее он готов общаться даже с офицерами из службы охраны Дальней Разведки.

— Привет, Тед, — промурлыкала Хелена, целуя в щеку Федора и прижимаясь к нему своей упругой, сильно отрытой грудью несколько плотнее, чем требовалось, — Как давно я тебя не видела.

Конечникова накрыло облако дорогого парфюма, он почувствовал, как его начинает подташнивать от сладковатого запаха.

— Да вот все недосуг. Служба… — ответил он, с удовольствием отдаляясь от слишком надушенной женщины.

— Привет, Авраам, — совсем холодно приветствовала Хелена Гута.

— Здравствуйте, — печально ответил ей капитан, с сожалением вглядываясь в ее привлекательное, покрытое дорогой косметикой лицо.

— Антон Петрович, познакомься — первый лейтенант Федор Конечников, командир артсистем разведкрейсера 2803… Антон… — Хелена бесцеремонно дернула своего научного руководителя за рукав.

— Рад познакомиться, молодой человек, — как хорошо обученный попугай, прогнусавил Корсаков.

— Здравия желаю, господин академик, — на военный манер приветствовал его Конечников.

Они обменялись рукопожатиями. Рука у Корсакова была маленькой, слабой и потной.

— Как служба, молодой человек? — поинтересовался Антон Петрович.

— Превосходно, — тем же нарочито-молодцеватым тоном ответил Конечников, незаметно вытирая свою ладонь о штаны.

— В молодости все превосходно, — снова закатывая глаза, сказал академик. — Скоро начнутся танцы, присоединяйтесь к нам вместе со своим другом. Наши кавалеры совсем разучились развлекать дам.

— Да наш Конечников знатный мастер, — мстительно сказал Никита, — сказки рассказывать.

— Какие еще сказки? — поинтересовалась Хелена.

— Да вот… Он всех уже достал байками про то, как разведывательный гиперпространственный крейсер может в одиночку разделать под орех эланский линкор.

— Неужели? — заинтересовался академик. — Это забавно. Господин Конечников, поведайте нам, что вы там такого принципиально нового придумали.

— Байками народ травит только капитан Симонов. Служба у него такая, засорять чужие уши, — отреагировал Конечников. — Я моделирую на компьютере маневры кораблей для достижения огневого и тактического превосходства.

— Слышали, — возмущенно произнес Симян, оборачиваясь по сторонам в поисках поддержки. — Мы, рыцари неба привыкли биться честно и стоять до конца. А первый лейтенант Конечников флот позорит.

— Я думаю, Никита, ты выбрал не лучшее время и не лучшую аудиторию, — прервала его Хелена.

— Постойте, господа. О маневрах — это интересно, — удивленно продолжил Корсаков. — Меня всегда удивляло, что пилоты боевых кораблей знают лишь один маневр — медленное схождение на параллельных курсах.

— Такой способ сражений был обусловлен огромной массой звездолетов и отсутствием антиускорительных систем на большинстве боевых постов, — ответил ему Конечников. — Теперь компенсаторные установки скаута позволяют совершать маневры с перегрузками до 35 «g».

— Скаут? — удивленно переспросил Корсаков. — Это вы имеете в виду гиперпространственный крейсер-разведчик?

— Так точно, — протокольным тоном ответил Федор, желая замять неуместную на балу тему.

— Простите меня великодушно… э…э, — академик близоруко сощурился, разглядывая погоны Конечникова, — господин первый лейтенант. Очень похвально, что вы любите корабль, на котором летаете и очень здорово, что думаете, как усилить его мощь. Но между нами говоря, гиперпространственный крейсер — это летающий телепортатор, на который надели трубу чуть больше по диаметру, чтобы было, куда затолкнуть полторы сотни членов экипажа и несколько декоративных пушечек.

— Извините, господин Корсаков, — это в разговор вмешался Гут. — Эти, осмеиваемые вами и такими как вы корабли, уничтожили эланские верфи на Гало.

— Наслышан, — Антон Петрович сощурился, пытаясь разглядеть знаки различия на офицере. — Я, конечно, ценю мужество и героизм, но насколько я знаю, после израсходования ракет из действенного оружия на малом крейсере остается лишь только таранный удар. Чем, собственно говоря, в том бою и неоднократно воспользовались.

— Я знаю еще один способ, — произнес Гут.

Его лицо задергалось, он был готов долбануть академика своим коронным ударом с левой, железным кулаком протеза.

— Интересно, какой же? — поинтересовался Корсаков, чувствуя, как ему становится страшно.

— Сбросить как бомбы полуактивные мины.

— Вы знаете, большей чуши я не слышал, — пытаясь сохранить лицо, и отчаянно не веря, что простой офицер интендантской службы, посмеет его ударить, ответил ему академик. — И вообще, вы до этого в своей каптерке додумались?

Хорошо, что Симонов и Федор были наготове. Гут ринулся в драку, и они едва успели оттащить его.

— Вот и славненько, вот и славненько, — нервно повторял Корсаков, тыча трясущимся, худеньким пальчиком в сторону Авраама. — Это черт знает что такое. Не умеешь пить, не пей. Припадочный какой-то… Прямо страсти африканские. Чурка черножопая.

— Да я тебя… — рычал Кинг.

Сослуживцам стоило большого труда отвести Авраама на приличное расстояние, и успокоить. Компания научников сочла за благо убраться.

Никита, по своему обыкновению испарился, как только представилась возможность, и направился на новый круг охоты. Федор остался рядом с Гутом, который ни к кому не обращаясь, продолжал словесный поединок с Корсаковым:

— Хухрик — урод… Да таких так ты, давить надо… Если бы не ты, может, Сережка жив был бы… Скаут ему не нравится, хорек кабинетный.

Подошла Хелена, как всегда, насквозь фальшивая, неестественно заботливая. Даже сейчас, в туго обтягивающем серебристом платье, открывающем грудь и плечи, с прической от лучшего гарнизонного парикмахера и доведенной до совершенства при помощи тонального крема кожей лица, она не казалась Федору привлекательной.

— Авраам, — сказала она, — глядя почему-то на Крока. — Антон Петрович просит прощения, он не знал.

— Передай ему, пусть поцелует меня чуть пониже спины, — ответил капитан Кинг.

— Фу, какой, — наиграно засмеялась Хелена. — Я передам, что извинения приняты с благодарностью, и ты в свою очередь тоже сожалеешь о своей несдержанности. Ребята, ну чего вы, в самом деле, завелись?

— А чего он? — упрямо возразил Гут.

— Авраам, мне еще Сережа говорил, что скаут кораблик маленький, тесный, боезапаса на полчаса хорошего боя. А когда он закончится — только таран.

— Нет, теперь есть еще одно средство — на полной тяге вдуть движками в полевой створ. Это ведь давно известно про взаимодействие поля и тягового импульса, — сказал Конечников.

— А откуда ты… — начала Хелена, и остановилась по причине крайнего изумления. Но, быстро овладев собой, она предложила: — Мальчики, подходите попозже, когда Антон Петрович уйдет. Он обычно не задерживается на балах.

— Непременно, — дежурно улыбнулся Федор.

Толпа потянулась на танцы. Разглядывая сбившихся на пары и компании людей, веселых, цветущих, довольных, Гут заметил:

— Васька тоже хорош, выбрал себе молодую, симпатичную, худенькую. А нам предложил на выбор крокодила, бегемота и Бабу-Ягу.

— Никто не даст нам избавленья, ни Бог, ни царь и не герой. Добьемся мы освобожденья своею собственной рукой, — прочитал Конечников неведомо откуда пришедшие на ум строки, подразумевая, разумеется, второй по массовости, после пьянства порок деметрианского флота — онанизм.

— Или, таки Никитоса найдем.

— Кто поминает меня всуе? — капитан Симонов подкрался к ним сзади и слышал последние слова Авраама. — А вы, похоже, уже нашли друг друга…

Никита был в хорошем подпитии. Он, получив полный отлуп, утешался бесплатными выпивкой и угощением, выставленным в фойе.

— А ты видно тоже остался не у дел, — в тон ему ответил Конечников.

— Да нужны мне малахольные телки нашего исследовательского центра. Я тут такую девушку видел, закачаешься.

Никита вздохнул, отпил из бокала халявного шампанского, откусил от халявного бутерброда.

— Ну и что, облом? И это у тебя, мастера по съему? — иронически поинтересовался Федор.

— Сам бы попробовал, — огрызнулся Симонов.

— Кто такая? — спросил Конечников.

— Столичная штучка, хороша неземно… Бесподобна, — Никита мечтательно прикрыл глаза.

— Сопли не жуй, Симонов. Где видел? — оборвал его Конечников

— Улетела уже… Не посчитала нас, лапотников, достойными своего общества.

— Если ты валенок, то ведь не все такие, — усмехнулся Федор.

— Тоже мне герой, — с усмешкой ответил Симонов.

— Да я бы ее… А уж пригласить на танец — дело плевое, — сказал Конечников.

Его особенно вдохновили слова, что дама уже отбыла из расположения части, и он не упустил случая, чтобы поиздеваться над озабоченным Симяном.

— Поспорим? — взвился Никита.

— На что?

— Да хоть бы на твой «Куппермайн».

— Идет, — произнес первый лейтенант, чувствуя, что совершает большую глупость. — А ты публично признаешься, что имеешь склонность к мужчинам.

— Вот как, — Никита задумался, потом усмехнулся и сказал: — Ладно, х*й с тобой… Разбей, Гуталин.

Глаза капитана загорелись.

— Кому Гуталин, а тебе, Никитка, господин капитан Авраам Кинг, — хмуро сказал Гут.

Но все же «разбил» рукопожатие спорщиков.

— Ты с Авраамом не ссорься, Никитка, — бросил Федор, наслаждаясь возможностью поставить на место ненавидимого им Симонова. — Под левый прямой ему попадешь — сгоришь. Удар пушечный.

— Крок, а Крок… Ты ничего не слышишь? — издевательски поинтересовался Симонов. — Вроде как каблучки стучат… Как часики…

И действительно, в вестибюле раздались голоса и стук каблуков, скрытые до того доносящейся из зала музыкой. Конечников повернулся, и кровь бросилась ему в голову.

Нет, не оттого, что рядом с девушкой, которую он, по всей видимости, должен был пригласить, шли бригадный генерал Никифоров и командующий Базой генерал Соломатин. Не от того, что отставая на два шага, за ними двигался лощеный, положительный во всех отношениях адъютант командующего Базой майор Лебедянский, интриган, наушник, мастер подковерных маневров. И не потому, что компанию сопровождал зам командующего по безопасности, мрачный, наголо бритый, полковник Томский, недобро глядящий из-под бровей тяжелым, пристальным взглядом. Эти люди наводили ужас даже поодиночке, а когда высший командный состав собирался в кучу, то младшие офицеры старались не показываться им лишний раз на глаза.

Конечников обратил внимание, как свободно и независимо движется девушка. Было понятно, что «верхнее» начальство Базы и эскадры сопровождает молодую женщину, а не она идет за генералами и эсбешником.

Федору на мгновение показалось, что облаченная в длинное, простое платье девушка просто светится. Одежда девушки казалось жила своей особой жизнью, наполняемая молодым, упругим телом. Она была не просто хороша, от нее просто нельзя было оторвать глаз.

Длинные ноги, широкие бедра, тонкая талия, узкие плечи, длинная шея, копна светлых волос на голове, правильные черты лица, зелень глаз, действовали на подсознание, словно мощный наркотик.

Федору пришло в голову, что все виденные им ранее женщины по сравнению с ней могли быть отнесены к толстыми или тощими неуклюжим коровам.

— Что, хороша? — поинтересовался Никита. — Часы давай…

— А вот х*й тебе, — обозлился Конечников. — Приглашу, вот увидишь.

Федор решительно направился к девушке, словно одинокий скаут, атакующий прикрытый мощными кораблями охранения транспорт.

«Интересно, меня сразу на гауптвахту отведут или потом?» — промелькнуло в голове у первого лейтенанта.

Посмотрев на генерала, Федор стал слышать, о чем он беседует со своей спутницей. Расстояние было слишком большим, чтобы читать по губам, но Конечников давно понял, что механизм здесь совсем другой, возможно, хоть это и антинаучно и глупо — чтение мыслей.

— Я вас уверяю, что мы совершенно напрасно сюда вернулись. Если начался нуль-циклон, который вынудил нас отложить старт, это не значит, что вы должны проводить время среди этих людей, — пробубнил генерал Соломатин.

— Я должна их понимать, — возразила девушка.

Федор поразился, насколько красивый и сильный у нее голос, по крайней мере, тот, который возникал у него в голове.

— Вы отдаете себе отчет, — загремел своим командным голосом полковник Томский, — в том, что здесь нет вашей личной охраны, а вокруг полно пьяных офицеров заштатного гарнизона, рыщущих в поисках женского тела?

— Ну и что? — удивилась девушка.

— Культура у них не на уровне, это еще мягко сказано, — вставил Никифоров. — Они могут оскорбить вас, унизить, ударить наконец. Как мы это объясним вашему отцу?

— Что я сама этого захотела, — в голосе девушки появился металл. — А кроме того, я вполне могу постоять за себя… Кто это? — вдруг спросила она, увидев направляющегося к ним офицера.

Федор увидел, как на ее лице промелькнула целая гамма чувств: узнавание, удивление. Потом эмоции пробежали от удивления к испугу, от испуга к спокойствию. Конечников вдруг понял, что девушка знает, что он слышал ее слова, но ее напугало не это.

— Первый лейтенант Конечников, — ответил полковник Томский. — Мечтатель и фантазер. Отличился тем, что свалил один из линкоров, который взорвал Гало.

— И не просто подбил, — со вздохом добавил бригадный генерал, — достал его головоломным неуставным маневром. Вот и сейчас на гауптвахту напрашивается.

— Не вмешивайтесь, господа, — попросила девушка. — Это может быть забавно.

— Как скажете, Александра, — без энтузиазма согласился Никифоров.

— Здравия желаю, господин бригадный генерал, здравия желаю, господин генерал, здравия желаю, господин полковник, здравия желаю, господин майор! — пролаял Конечников, отдавая воинскую честь и удерживая на лице предписанное уставом выражение дебильного усердия.

— Чего тебе, первый лейтенант? — спросил бригадный генерал, — мимолетно приложив руку к голове.

— Разрешите обратиться к вашей спутнице!

— Конечников, шел бы ты мимо, — с угрозой произнес Томский.

— Простите, господин полковник, не понял…

— Шагай отсюда, лейтенант, — зашипел особист. — Сгною в кутузке.

— Господин бригадный генерал, — тем же идиотическим тоном продолжил Федор, — согласно правил Благородного Собрания, любой офицер может, с разрешения спутников завязать разговор и пригласить даму на танец. Если кавалеры этой дамы против, то сообщить они должны об этом вежливо и спокойно. Ваш подчиненный в вашем же присутствии нарушает вековые традиции флота, оскорбляя тем самым и вас, призванного следить за соблюдением правил и распорядка. А вы делаете вид, что так и должно быть.

— Конечников, ты что, пьян!? — рявкнул Никифоров.

— Никак нет, господин бригадный генерал. Я просто хочу пригласить вашу спутницу на танец.

Повисла неловкая тишина. Полковник, адъютант и генералы переглянулись, не зная, как поступить с нахальным лейтенантом: да, нетрезв, но в меру, обращается по уставу, апеллирует к правилам и вообще…

Каким-то потаенным чутьем Федор понял, что девушка для них жуткая обуза: ни напиться, ни отойти, ни за задницу ущипнуть. Более того, заставляющая обращать на себя внимание и говорить вежливо, обходя различные скользкие моменты, которых на Базе было предостаточно.

Еще Конечников догадывался, что отцы-командиры жутко боятся, что с вверенной им девицей произойдет что-нибудь. Рисковать карьерой из-за молоденькой вертихвостки, которой вздумалось потанцевать, им не хотелось. Они бы с радостью затолкали ее на курьерский лидер и отправили бы туда, где ей и место — в стольный город Нововладимир, но…

Взгляд Конечникова встретился со взглядом девушки. На мгновение первому лейтенанту показалось, что она просто просвечивает его насквозь как рентгеном, оценивая, что же прячется за настойчивостью офицера: пьяная бесцеремонность, беспримерная наглость, уверенность, наивное восхищение, которое заставило забыть об осторожности. На руке тревожно бился «Куппермайн», мигая красным глазком секундного пульса. Промежутки между вспышками казались Конечникову вечностью.

В голове у Федора, в такт работе механизма, пульсировало желание исчезнуть, усиленное зловещим молчанием высшего начальства и осознанием красоты той, которую он желал получить в полную власть на те несколько минут, которые длился танец, борющееся с жадностью и страхом потерять дорогостоящую цацку на запястье.

Внезапно Федор вспомнил, где он видел это лицо… Это было невозможным, но глаза не лгали — перед ним была лейтенант медслужбы Дарья Дремина или, по крайней мере, ее точная копия.

Двадцать девять лет, прошедших с того времени, когда он видел эту молодую женщину, не стерли из памяти черты той, что казалась ему в детстве ослепительно-прекрасной жительницей притягательно-манящего мира, где весело вспыхивают и гаснут разноцветные огоньки на пультах, а на огромных экранах, не мигая, горят как фонари близкие звезды.

— Лейтенант, я думаю, что не нуждаюсь в разрешении моих спутников, — сказала девушка. — И спрашивать надо в первую очередь меня.

Ее голос жаром отдался в теле Конечникова. Он узнал его, голос той, что снилась ему долгими зимними ночами Амальгамы.

— Так точно, леди, — назвал он ее на манер, принятый в Союзе Небесных Городов. — Но я пытался быть вежливым по отношению к своим командирам. Прошу вас принять мое приглашение на тур вальса.

Лед высокомерного отчуждения в зеленых глазах сменился растерянностью, а потом согласием. Конечников, который, несмотря на бешено колотящееся сердце, не терял способность анализировать происходящее, отметил, что девушка сильно потеряла в величии, сойдя с пьедестала и обнаружив нормальные человеческие качества.

Не веря в свою удачу, первый лейтенант склонился в поклоне, и недоступная прежде красавица протянула ему руку, принимая приглашение.

— Конечников, постарайтесь держать себя в рамках приличия, очень вам это советую, — почему-то на «вы», зловещим тоном порекомендовал полковник Томский.

— Господа, я вас покину, — не обращаясь ни к кому конкретно, сказала девушка. — Когда я захочу вас видеть, я дам вам знать.

Бригадный генерал издал приглушенный полурык-полувопль и втихаря показал Конечникову кулак.

16 Апреля 10564 по н.с. 23 ч. 39 мин. Единого времени. Альфа-реальность. Деметра. Дом князей Громовых.

Девушка, которая успела к тому времени пропустить бокальчик красного вина и выкурить пару косяков, читала с интересом, забыв разыгрываемую перед Управителем холодную царственную незаинтересованность. Она хихикала в местах, где неизвестный автор описывал незатейливые приключения пьяных приятелей, и ухмылялась рассуждениям героев о женщинах. Но дочитав до момента появления Александры, Управительница с досадой покачала головой и нахмурила брови.

Она остановила движение текста на экране, нехотя встала, накинула халат и отбила на терминале код, который помнила наизусть. Монитор терминала почернел, на долю секунды выскочила табличка «номер не существует», потом на медальоне вспыхнул крошечный огонек и в глубоком темном колодце экрана появился Андрей. Мужчина сидел на веранде своего бунгало, наблюдая пронзительный красно-оранжевый закат. В реальности Живого Бога был вечер. Управитель удивленно покосился в сторону девушки.

— Привет, — сказал он. — Что случилось?

— Ты знал? — спросила Рогнеда.

— Конечно, — пожал плечами Андрей. — Что это меняет?

— Не знаю, сказала девушка. Мог бы хотя бы предупредить.

— Сюрприз, — с улыбкой сказал Управитель.

Улыбка вышла кривоватая и неискренняя.

— Завтра ко мне рано не приезжай, — предупредила Рогнеда.

— Ты, типа, уже пьяная и укуренная. Оттого будешь читать, пока не уснешь и проснешься не раньше полудня?

— Да.

— А может мне приехать сейчас? — хитро предложил Живой Бог.

— Ты решил заменить нежного семнадцатилетнего мальчика? — воткнула шпильку в самое больное место мужчины девушка. — На твоем месте, я бы не позорилась. Сравнивать лучше всего получается по контрасту.

Спокойное лицо Управителя на миг исказила злобная гримаса.

— Хорошо, я не буду приезжать слишком рано… Но ты…

— Что, милый? — ослепительно и призывно улыбаясь, спросила девушка.

— Ничего, — сделав над собой усилие, почти спокойно ответил Андрей.

Рогнеда досадливо вздохнула и отключилась.

Девушка выскользнула из халата, удобно устроилась в кровати и включила прокрутку на своем компе.

Федор взял девушку за руку и повел ее в зал. По мере того, как он удалялся от пышущих беспокойством и гневом командиров, к нему возвращалась способность к тактильным ощущениям. Он с удивлением обнаружил, что рука его спутницы восхитительно нежная, прохладная и одновременно крепкая и полная жизни. Федор непроизвольно обернулся, отметив растерянно-глупое выражение на лице Симонова и тревожный взгляд Гута.

— Господин первый лейтенант, — сказала девушка, — признайтесь. Вы ведь на меня поспорили?

Она опять посмотрела на него своим «рентгеновским» взглядом. Конечников понял, что врать бесполезно.

— Любой мужчина на балу был бы счастлив танцевать с вами, леди.

Девушка нахмурилась, и уже готова была стряхнуть руку первого лейтенанта со своей. Федор понял это по выражению ее лица и решил сознаваться.

— Да, мы поспорили…

— Вот как… И на что? — холодно поинтересовалась девушка, оттолкнув ладонь Конечникова.

— На мои часы…

— Вот как, — тон ее стал саркастическим. — Что ж… По крайней мере, хоть кто-то готов был рискнуть ради меня чем-то ценным, пусть даже не слишком хорошего качества сигнальным браслетом… — А что должен был сделать он? Я имею в виду вашего противника в споре.

— Публично объявить, что он педик, — сконфуженно признался Федор.

Помимо своей воли девушка рассмеялась. Она отчаянно давилась в попытке погасить приступы хохота, потом отказалась от сопротивления и принялась хохотать от души, булькая нечто неразборчивое, типа: — «Педик. Боже ты мой. Святая простота».

— Меня зовут Александра, — закончив смеяться, сказала она. — Я станцую с тобой, как обещала.

— А я — Федор… А что, ты могла бы отказаться? — зачем-то спросил Конечников.

— Я и сейчас могу отказаться, — серьезно сказала девушка. — Мне просто хотелось позлить этих провинциальных увальней, особенно бригадного генерала. А заодно и сбежать от них. Но ты удивил меня… Боже мой, надо же поспорить на такое…

Девушка снова засмеялась.

Конечникову не нравился этот смех, но тур танца был непременным условием того, что его «Куппермайн» останется при нем.

За этим разговором, они вошли в зал. Оркестр играл плавную, струящуюся мелодию, кружились пары. Девушка, поймав его взгляд на танцующих, указала на местечко у стены.

Они остановились.

— Федор, — спросила девушка, — А если бы не этот спор, ты подошел бы ко мне?

— Мне бы очень хотелось, но, наверное, я бы не решился. У тебя был такой грозный эскорт.

— Ах, вот в чем дело, — Александра усмехнулась. — А я расстраивалась оттого, что со мной общались лишь седенькие полковники или холеные педерасты вроде Лебедянского.

Со стороны Федор и эта странная, но чертовски красивая девушка, выглядели как мило беседующая, почти влюбленная пара. Конечников ловил на себе удивленные взгляды сослуживцев, приятелей, знакомых.

— Александра, если бы не генералы и особист, вокруг тебя бы толклись все офицеры. В этом случае, я бы не подошел ни за что.

— Отчего? — неожиданно серьезно спросила девушка.

— Мне не нравится то, что нравится всем. Я избегаю сборищ, где народ молотит языками, лишь бы не слышать самих себя…

Девушка ничего не ответила, лишь долго и внимательно посмотрела на него. Федору вдруг показалось, что и она страдает от вынужденного общения с пустыми и никчемными людьми.

— Так ты говоришь, что любой был бы рад?

— Да, конечно. Красота притягивает и умных и глупых, и молодых и старых. В некотором смысле хорошо, что с тобой ходили наши большие начальники, защищая от не в меру ретивых господ офицеров.

— Ладно, — девушка тряхнула головой. — Федор, а знаешь ли ты, что та, которую по твоим словам ангажировал бы весь гарнизон, не умеет танцевать?

— Этого не может быть, — вырвалось у Конечникова.

— Может, Федор, может. — Не умею я танцевать ваши провинциальные танцы.

— Ты что, совсем не танцуешь?

— Нет, отчего же, — девушка улыбнулась, видимо вспомнив что-то хорошее. Хот спайс, брейк ронд, свинг, дабл степ.

Она бы и дальше перечисляла, но Конечников ее перебил:

— Короче, то, что было модно в прошлом сезоне у «торгашей».

— Фи, как ты их называешь. У нас принято звать их «странниками».

— Ну что же, можно и так. По-другому не будет в государстве без земли, жители которого ютятся в источенных тоннелями астероидах.

— Ну отчего же, есть у них Новая Аркадия и Сома — очень приличные планеты.

— Оттого они набились туда миллиардов по 15 на каждую. Ни вздохнуть, ни еще кое-что сделать — с усмешкой ответил Федор.

— Ты имеешь в виду — «пернуть»? — девушка засмеялась. — И те, «торгаши» отняли за долги через арбитражный суд при Совете Семи. На месте Каранги я бы «эстешкикам» показала здоровенный кукиш, а к нему добавила бы ударный кулак из 18 эскадр бронированных рейдеров.

— Их вождь сильно увлекался кораблестроением, вот и загнал экономику. Чем бы он зарядил пушки своего грозного флота без кредитов UST? А потом эта темная история с исчезновением флота Тарского кагалата три года назад… Куда могли бесследно пропасть больше 200 громадных кораблей?

— В Обитаемом Пространстве много дыр, куда можно ухнуть как в прорубь. И ни одна собака знать не будет, — заметила Александра. — Все произошло своим чередом. Просто обидно, когда «торгаш» с калькулятором побеждает до зубов вооруженного воина.

Федор осознал, что говорит с девушкой, которая по идее не должна в этом ничего смыслить, о политике, в то время как у него «горит» дорогой коммуникатор. Поэтому он не стал интересоваться, в какой морковкиной заднице сгубил ратхор Каранга свои тяжелые, бронированные рейдеры и отчего в этом виноваты жадные интриганы из Скай Тауна-1.

— Был я у «торгашей», — сказал он, круто меняя тему. — Почти четыре месяца. Насмотрелся и наслушался. В нашей миссии каждую субботу были танцы, так что хот спайс и брейк ронд я выучил, когда они только входили в моду там.

Александра с интересом посмотрела на него:

— Ты меня еще раз удивил, — сказал она. — Мы станцуем хот спайс, если не боишься.

— Следующий танец — танго. Музыка по ритму подходящая, — ответил Федор.

Александра хищно улыбнулась. У Конечникова в желудке что-то тоскливо сжалось. Федор уговаривал себя, что не должен бояться, — он ходил в атаку на линкоры и не терял хладнокровия под перекрестным огнем в своем «скворечнике» артпоста.

Трубы смолкли. Дирижер повернулся к публике, прокашлялся и объявил: «Танго». Пространство зала очистилось — в гарнизоне этот танец считался слишком смелым и вызывающим, в котором партнеры слишком тесно прижимаются друг к другу.

Лишь немногие решались изобразить подобие любовного сплетения тел перед заранее неблагожелательными зрителями-судьями. Конечников отчаянно перебирал в голове многочисленные, сложные фигуры «горячего перца», танца требующего хорошей физической подготовки от мужчины, умения чувствовать ритм и партнершу. На какой-то миг Конечникову захотелось бежать, бросив эту чокнутую мажорку, но на руке тревожно мигал «Куппермайн», умоляя не отдавать его торжествующему Никитосу.

Он поклонился Александре, она присела в книксене, как благовоспитанная барышня, принимая приглашение. Они вышли почти в центр зала, начав вместо неприличного танго, еще более неприличный «хот спайс».

Танец состоял из трех десятков па, идущих в определенной последовательности, в процессе выполнения которых партнерша крутилась, подбрасывалась, наклонялась, прижималась к мужчине грудью, спиной и задом. Краем глаза Конечников увидел, что в зале перестали двигаться даже танцующие пары, изумленно разглядывая это пропитанное сексуальностью дикарское действо.

Федор обратил внимание, на обалделые лица знакомых офицеров, горящие ревностью глаза Хелены Ястребовой, удивление ко всему привычного Стрельникова, злобу, страх и обещание всех чертей наглому, перешедшему все границы подчиненному, исходящие от командующего эскадрой.

Александра, словно мстя за что-то Конечникову, старалась двигаться максимально эротично, прижимаясь к нему сверх всякой меры. Легкое платье не было преградой, и первый лейтенант чувствовал ее всю, ее точеное, крепкое, удивительно ладное тело.

Волосы девушки щекотали лицо Федора, оставляя божественно-прекрасный аромат свежести и ощущение прохлады. Федор с тревогой подумал, что его «перец» долго не выдержит того, как об него трется эта бесстыжая девчонка, но тут музыка кончилась.

Выпуская Александру из своих объятий, он вдруг почувствовал, как много он теряет, отдаляясь от нее. За край сознания ушли пылающие от злости генерал и эсбешник, тяжелое неодобрение присутствующих, горячая досада во взгляде Хелены, прикованной к своему академику, зависть Никиты, смущение Гута.

Федор нехотя отвел девушку к колонне.

Из толпы вынырнул Стрелкин. Он поклонился спутнице Федора, представился, завел на правах друга разговор с Конечниковым, и вдруг поинтересовался, может ли он, Василий Стрельников, пригласить на танец прекрасную незнакомку.

Федор взглянул в глаза Александры и с усмешкой ответил, что его спутница обещала все танцы ему. Стрелкин поклонился и отошел. Конечников заметил, что рядом, якобы совершенно случайно, словно линкор в конвое, барражирует полковник Томский, а вокруг полно молодцеватых особистов.

«По крайней мере, если я сам не справлюсь с нашими разудалыми обломами, найдется, кому помочь». — пронеслось в голове первого лейтенанта.

Совершенно неожиданно оркестр заиграл мелодию «дабл степа». Федор увидел, как от дирижера, бормоча ругательства, отошел бригадный генерал Никифоров. Но ему было уже все равно.

— Пойдем, — предложил он девушке.

Она кивнула в ответ.

Конечников и Александра танцевали снова и снова свои неприличные танцы, пока им не надоело общество неуклюже топчущихся под звуки незнакомых мелодий людей. Девушка потянула Федора к выходу. Где-то вдали, как показалось Конечникову, с большим облегчением, трубы оркестра задудели милый сердцу гарнизонных обитателей вальс.

— Я знаю местечко, где мы смогли бы спрятаться, — сказала Александра.

Федор сначала смутился, потом вдруг понял, что говоря это, девушка не имела в виду ничего кроме отдыха и разговора.

— Да, спокойно посидеть нам сейчас не дадут, — согласился Конечников.

— Тебе так важно мнение других? Что тебе они? — удивилась девушка.

— Бывает, когда устаешь от людей. Устаешь им улыбаться, произносить какие- то слова, наконец, воспринимать все это человеческое скопище.

Не «устаешь», а «не хочешь», — поправила его девушка.

Да, — согласился Конечников. — Устаешь от тесноты, от обязательного соседства с другими, оттого, что их мысли мешают тебе думать самому.

— Понимаю, — сказала девушка.

Александра открыла универсальным ключом маленькую неприметную дверцу, и они попали в сеть спрятанных в теле станции секретных коридоров. Федор почему-то даже не удивился. Он был готов к чему-то подобному. Девушка, которой так явно угождает командующий эскадрой, может иметь доступ к тайным отсекам для избранных.

Примерно пять-семь минут они шли запутанными, извилистыми, низкими коридорами, пока не вышли к шахте лифта. Его спутница набрала код на панели, и дверцы открылись.

Кабина подняла их на самые верхние этажи станции, в оранжерею.

Федор это понял по сияющим огням основного корпуса, видимым сквозь притемненные стекла. В помещении было темно. Орбитальная крепость была развернута так, чтобы загораживать это место от беспощадных потоков света, исходящих от огромного бело-голубого диска Кары и нестерпимо-яркого блеска сияющей как зеркало Солейны.

Воздух был прохладным, влажным. Стояла глубокая тишина, изредка нарушаемая лишь шорохом листьев и звуком падения капель конденсата с холодной поверхности стекол. После жаркой и душной залы тут было холодно.

Конечников непроизвольно пододвинулся к девушке. Она не отстранилась. Федор положил ей руку на талию, легонько прижал к себе. Девушка, тоже завороженная темнотой и покоем, казалось, этого не заметила. Федор прижал ее крепче, провел руками по упругому, точеному телу Александры, повернул к себе, нашел ее губы в темноте.

Она ответила, неожиданно сильно и страстно. Конечников положил ладонь девушке на грудь, чувствуя ее восхитительную упругость. Александра отстранилась, завлекающе улыбаясь, глядя при этом испытующе и серьезно.

Он хотел было снова прижать ее к себе, но встретил взгляд глаз Александры, которые пронизывали Федора насквозь. Девушка смотрела на него, но вроде бы и нет, обращенная к чему-то внутри себя.

Конечникову вдруг почудились в ее улыбке равнодушие и скука от тысяч повторений, словно эта юная красавица была старой, все повидавшей, усталой женщиной, прожившей уже сотни лет и по странному капризу природы остающейся молодой и цветущей. Повисла неловкая пауза. Александра сбросила его руки с себя.

«Ну что, убедился?» — иронически произнес в голове знакомый голос мертвой эланки. — «Крыса, — она и на „Солейне“ крыса. Даже Ястребова, — и та лучше».

Федор в недоумении потряс головой, отгоняя наваждение.

— Что не так? — спросила девушка с улыбкой. — Ничего другого никто и не обещал. Маленькая благодарность за небольшое, волнующее приключение.

— А… — только и нашелся сказать он.

— Скажи, ты видел меня прежде, чем поспорил на свой дурацкий будильник? — наконец спросила она.

— По всей видимости нет.

— Ты смелый, это я поняла, — сказала девушка. — Но, похоже, с головой у тебя не все в порядке. Как это — «по всей видимости»? Ты что хочешь сказать, что у тебя таких, как я — пруд пруди?

— Мне кажется, мы встречались когда-то давно, — ответил Конечников.

— Вот как, — в раздумье произнесла Александра, еще больше отодвигаясь.

— Объясни, — попросила девушка.

Конечников решил, что она раздосадована, ожидая банальных слов о ее красоте, обаянии, внезапном чувстве. Федор собрался с духом и начал рассказывать.

— Когда я был еще ребенком, мне довелось увидеть девушку, которую я запомнил на всю жизнь. Ее черты врезались в мою память, хоть видел я ее всего часов шесть.

— И что, она была похожа на меня? — с усмешкой спросила Александра. — Расскажи. Но сначала мы присядем.

Девушка взяла его за руку и подвела к простому деревянному столику с парой скамеек, стоящему под деревом.

— Падай, — предложила она.

Федор сел за стол, девушка устроилась напротив. Она пошарила под столом и извлекла коробку. Достала из нее огарок свечи, пачку сигарет и зажигалку. Александра ловко выбила из пачки сигарету. Ярко вспыхнул огонек, отбрасывая в темноту пространство сада. Резкий запах заставил затрепетать ноздри Конечникова.

— Тебе не предлагаю, — произнесла девушка, — удовольствие на любителя. Может не понравиться.

— Что это? — поинтересовался Федор.

— Травка, — сказала она, втягивая дым.

— Гашиш?

— Типа того, — ответила Александра. — Ничего особенного. У нас все это курят вместо табака.

Федор вытащил из кителя пачку сигарет.

— Вонючие? — поинтересовалась девушка.

— Нет, «мейд ин».

— Тогда ладно. От того, что смолят наши офицеры, просто тошнит.

— А сама?

— Сравнил тоже, благородную «дурь» и казарменную дешевку.

— Да уж, — только и смог ответить Конечников.

— Ты еще спроси, знает ли отец, что я курю, — Александра засмеялась. — Конечно нет. Он думает, что я еще совсем ребенок, даже разговаривает со мной, чуть ли не сюсюкая.

— А кто твой отец?

— Мой папа большой начальник и непросыхающий пьяница, — серьезно и горько ответила девушка. — Расскажи лучше, где тебе меня раньше видеть доводилось.

— Это было примерно 30 лет назад.

— И сколько тебе тогда было? — с улыбкой поинтересовалась девушка.

— Восемь. А тебе? — Конечников улыбнулся.

— Меня еще не было. В апреле мне исполнится 22 года.

— Значит, это была другая. Но сходство просто поразительное. Как я уже сказал, был я совсем маленьким. Жили мы с дедом.

— Мы?

— Да. Я и мой младший брат. Родители умерли от какой-то заразы. Тогда в землю ушла половина поселка. Деду помогала тетя Дуся. Они не были женаты, просто так было удобней. Он ей чинил инструмент, латал крышу и изгородь. Она стирала и готовила. Так многие жили…

— Где это было? — спросила Александра.

— Амальгама. Четвертая планета звезды Арисс.

— Извини, конечно, что я спрашиваю, но от чего? Что за болезнь была?

— Огневица. Как я узнал потом, еще ее называют корью.

— Боже мой, Федор, это ведь детская болезнь! От нее не умирают.

— Умирают, — ответил первый лейтенант.

Он отвел взгляд от девушки, обратясь к ранним, страшным воспоминаниям: хлопающим на ветру дверям домов, отчаянно ревущему некормленому скоту в сараях и вони неприбранных трупов.

— Но ведь наша медицина…

— На Амальгаме не было тогда ни современных лекарств, ни волновых регенерационных установок. Не знаю, есть ли они там сейчас.

— Да, планета считалась мертвой, — девушка вздохнула. — Теперь у вас будет все по-другому.

— Верится с трудом.

— Теперь на орбите планеты строят базу Космофлота. Скоро туда будут переброшены серьезные силы. А это инфраструктура, медицинские и обслуживающие центры.

Я знаю, что готовится законопроект о компенсации каждому коренному жителю. Так что, не зря первый лейтенант Конечников ломился в закрытые двери, требуя наказать эланцев. Хотя, если честно, эта история дошла до верхов только после того, как сбитый «Эстреко» рухнул на Гало.

— А откуда ты…

— Я каждый день слышу новости из первых уст. Хочешь перебраться в Нововлад? И ты будешь в курсе.

— Не знаю, надо подумать…

— Молодец, — тон девушки был странным. С одной стороны она была довольна выдержкой Федора, с другой, ее самолюбию польстило бы, если Конечников согласился немедленно. — Думай основательно, но с решением не затягивай. Расскажи мне лучше, где и как ты видел меня 30 лет назад.

— Тридцать лет назад тебя звали Дарья Дремина, тебе как и сейчас было чуть больше 20 лет. Ты была санинструктором на экспериментальном гиперпространственном корабле, прообразе наших С-29. Для меня ты была самой красивой и желанной женщиной на свете.

— Я почти поверила, — недовольно сказала девушка. — Смотри, не брякни кому-нибудь. Не поймут.

— Ты так спросила, я так ответил. Мне казалось — ты шутишь.

— Ну, если ты так хочешь, буду я для тебя санинструктором Дарьей. Здесь и сейчас, но больше никогда и нигде, — Александра улыбнулась. — Расскажи подробно, как ты ее встретил, про ее привычки, тембр голоса, косметику.

— Сказочка будет долгой, — сказал Федор, вытягивая из пачки новую сигарету, щелкнул зажигалкой и затянулся ароматным дымом дорогой эстешной отравы. — Однажды мальчик по имени Федор оказался в густом диком лесу, двигаясь за странным объектом в небе. Очень скоро летающий объект оказался гигантским веретеном с двумя парами крыльев. Он сел на поле, около озера, там, где тайга плавно переходила в редколесье, с громадными проплешинами заросших травой и кустарников пустых пространств и разбросанных здесь и там озер, возникших после того, как исчезла мерзлота, наследие многовековой ядерной зимы. Мальчиком был я.

— Я сразу об этом догадалась, — вставила Александра. — Продолжай, пожалуйста.

— Я увидел, что корабль снижается, и подумал, что он вот-вот сядет, может быть в километре или двух от меня. Я плюнул на брата Витю, доверенного мне на попечение дедом и кинулся через лес, прихватив самострел и набив в колчан все стрелы, которые успел сделать.

Витьке я сказал, чтобы он не высовывался из подземной сторожки ни под каким видом, тем более что дед обещал вернуться через час. Корабль виднелся в небе во всей красе. Я бежал за ним, спотыкаясь о корни сосен и поскальзываясь на влажной траве. Корабль, удаляясь, становился все меньше и меньше, но я двигался к нему с упорством достойным лучшего применения. Когда звездолет исчез, я некоторое время двигался по солнцу. Примерно через час откуда-то набежали густые, черные тучи. Я продолжал идти, но вскоре понял, что потерялся. Густой, темный ельник окружал меня со всех сторон, и ничто не подсказывало, в какую сторону идти. Делать было нечего, и я побрел наудачу.

Удача мне улыбнулась. Тучи также неожиданно унесло. Арисс ласково взглянул с белесого неба. Прикинув прошедшее время, я понял, что инстинкт охотника меня не подвел, и я двигался в правильном направлении.

— А как? — удивилась Александра.

— Меня дедушка научил, что Арисс движется по небу слева направо и за час проходит 20 своих диаметров. На других планетах, конечно, все по-другому.

— А как же то, что одна нога у человека короче, и без ориентиров он крутится на месте?

— Мы с дедом, когда он учил меня ходить по лесу, определили, насколько меня сносит, чтобы достаточно точно корректировать свое движение, — Федор с подозрением посмотрел на девушку, которая, как оказалось, умеет не только нарезать в бальном зале фигуры «дабл степа».

— Занятно, — Александра усмехнулась. — Прямо не дед, а академик какой-то.

У Федора включилось ночное зрение, и он стал видеть почти также ясно как днем. Крока поразило, что в зрачках девушки пылает огонь, который он никогда не видел в глазах других людей. Конечников не стал расспрашивать Александру, тем более, что тогда бы пришлось объяснять про присущий только жителям Амальгамы феномен.

Зрение отчасти было тепловым, позволяя видеть тело через не слишком плотную одежду. Федор сейчас бессовестно этим пользовался, разглядывая совершенную грудь своей собеседницы, не нуждавшуюся в тончайшем, прозрачном лифчике.

— Я почти успокоился, зная, что с солнцем я найду дорогу и туда, и обратно. Я даже поднял сломанную ветку, освободил ее от листьев и стал рубить травинки, представляя, что это злые эланцы. В голове стал складываться безумный, но показавшийся мне тогда крайне разумным план: — проникнуть на корабль, дождаться пока весь экипаж выйдет наружу и угнать его. То, что я понятия не имел, как управлять звездолетом, меня не смутило. На этот случай у меня был запасной вариант — захватить пилота, и, угрожая ему самострелом, заставить отвести корабль куда мне нужно.

Александра улыбнулась, опустила голову, чтобы Конечников не видел, как она веселится. Девушка даже прикрыла лицо рукой, оставив наблюдать за Федором один глаз, который для ночного зрения жителя Амальгамы сиял как звезда.

— Скоро лес перешел в отдельно стоящие группки деревьев и почти непроходимые заросли трав и кустарников. Как сейчас помню, это была конопля.

— О, твоя Амальгама просто райское место, — засмеялась она.

— Насколько я знаю, чтобы конопля стала ядреной, нужно чтобы было очень жарко. А на высоте климат более чем умеренный.

— Жалко, — с сожалением произнесла девушка, вытаскивая из пачки еще одну сигарету.

Федор сделал вид, что у него развязался шнурок и нырнул под стол и прикрыл рукой глаза, спасая ночное зрение от вспышки зажигалки. Когда он вылез обратно, второе зрение не выключилось, хоть огонек сигареты пылал в темноте как солнце для обычного человека. Конечников продолжил рассказ, стараясь не смотреть на ослепительную точку.

— Корабль я увидел издали. Он был огромным, с улицу поселка в длину. Небесный гость стоял на опорах, выпущенных под передними и задними крыльями. Сейчас бы я сказал, что неповрежденные посадочные демпфер-амортизаторы заняли штатное положение.

— Мне больше интересны твои детские впечатления, — быстро сказала девушка, в очередной раз, с удовольствием выпуская из себя характерно пахнущий дым.

— Одна из опор была перебита, отчего корабль стоял неровно, опираясь на нижнюю левую башню центральной батареи. Было видно, что звездолету пришлось несладко: на корпусе виднелись свежие дыры с рваными, висящими клочьями обшивки.

Левая верхняя башня центральной батареи была снесена вместе с колпаком артпоста, и теперь оттуда поднимался желтоватый дымок.

У меня от восхищения перехватило дыхание — передо мной был настоящий боевой звездолет, прямиком с орбиты, после жаркого боя, в котором, судя по тому, что я видел накануне, он оказался победителем.

Оставалось узнать, чей это корабль, наш или эланцев. Я лег и стал наблюдать, периодически переползая с места на место.

Луг был довольно сырым, отчего в ямках росла кровохлебка, покачивая на ветру своими бордовыми, жесткими цветками. Перед глазами маячили пучки пырея и редкие камышины увенчанные плотным, похожим на сосиску мягким, бархатистым кончиком.

Я выбрал точку для наблюдения возле кустов с дикой малиной, и конечно не мог удержаться от искушения, периодически дергая мелкие водянистые ягоды.

При этом я продолжал смотреть на пришельца, ожидая того момента, когда представится подходящий момент, чтобы пробраться вовнутрь. Я решил даже дождаться ночи, если это будет нужно, ведь дедушка не будет меня ругать, когда я пригоню огромный боевой крейсер. Время шло, Арисс двигался по небу, но ничего не изменялось, лишь дымок над кораблем стал жиже.

Вдруг под брюхом произошло какое-то движение, часть корпуса начала перемещаться, образовав пандус, по которому спустился отряд землекопов из четырех человек в замызганных черных робах под предводительством командира, одетого в темно-синий мундир с погонами. На рукаве была повязана красная тряпка, а на груди сверкала пара каких-то железок, которые я принял за ордена.

Люди огляделись по сторонам, потом командир махнул рукой, все пошли на небольшой холмик и остановились, воткнув лопаты в землю возле одинокой сосны. К сожалению, было слишком далеко, чтобы понять, на каком языке они говорят. Люди стали копать землю, а командир направился обратно к звездолету.

По мере того, как начальник удалялся, землекопы вкладывали в работу все меньше и меньше усердия. Периодически человек с повязкой на рукаве оборачивался, тогда его подчиненные преувеличенно рьяно принимались за дело.

Когда командир скрылся, работники, поковыряв для вида землю, уселись отдыхать, пустив по кругу фляжку.

Я решил, что скоро наступит подходящий момент для выполнения моего плана, раз они оставили открытым вход на корабль, не выставив охраны.

Я приободрился и с удвоенной силой принялся за поедание малины — голод давал о себе знать. Внезапно по трапу спустилась женщина. Даже издалека ее ладная фигурка в серо-голубом комбинезоне, перехваченном широким ремнем, показалась мне крайне привлекательной, завораживающей, неправдоподобно тонкой в талии. После одетых в душегрейки и домотканые черные шерстяные юбки колодообразных женщин поселка девушка выглядела необычно, неправильно, но от нее нельзя было оторвать глаз.

Примерно в сотне метров от корабля, где было посуше, на пригорке росла высокая трава, в которой белыми пятнами цвели ромашки. Девушка направилась туда усталой, слегка покачивающейся походкой.

Я увидел, что она опустилась на колени, сорвала несколько цветов, потом вдруг уткнулась лицом в колени. Ее плечи затряслись.

Я захотел узнать, плачет она или смеется, поэтому с сожалением оставил свой наблюдательный пункт, и стал перемещаться к девушке. Подкравшись ближе, я увидел, что она плачет.

Плакала она всерьез, рыдания рвались у нее из груди, она колотила руками по земле, потом на некоторое время затихала, судорожно дыша, набиралась сил и снова принималась рыдать.

Она так была поглощена этим процессом, что не замечала, что лежит ничком на траве, пачкая одежду. Ее пилотка свалилась с головы, и волосы цвета спелой пшеницы рассыпались по плечам и земле. К сожалению, она плакала без слов, лишь иногда издавала сдавленное рычание, поэтому я так и не узнал, кто это на звездолете — наши или эланцы. Горе девушки было настолько завораживающим, что я чуть было не подошел к ней, чтобы утешить. Я быстро опомнился и юркнул в кусты, пятясь от этого места.

Вдруг кто-то положил руку мне на плечо.

— Стой, пацан, — как-то невнятно, с незнакомым выговором произнес грубый мужской голос.

От неожиданности я закричал. Страх придал сил, и я вырвался из цепких рук мужчины.

— Стандо, — прокричал он и бросился в погоню.

Он в несколько прыжков нагнал меня, но я был готов защищаться. Сдернув с плеча изготовленный к выстрелу самострел, я выпустил эланцу стрелку в горло. Она непременно убила бы его, если бы он с совершенно невероятной скоростью не закрылся рукой. Стрела пробила ему ладонь.

— Бастардо, мариконо, — заревел мужик.

— От марикона слышу, ту мальпура элана порко. Факинта уло, — выдав большинство из того, что знал на эланском, и сожалением убедившись, что противник не отдал концы от выстрела в упор, я кинулся бежать.

— Ах, ты, сучонок, какими словами лаешься, — донеслось сзади.

Я уже не понял, что кричит он на родном риче. В голове накрепко засела одна доминанта — бежать, бежать от этого разъяренного носорога.

Мужик переломил короткую стрелку, матерясь от боли, выдернул обломок древка и снова погнался за мной. Я был уже далеко, улепетывая изо всех сил, держа в руках разряженный самострел.

Вдруг я с разбегу налетел на что-то упругое и теплое.

Я поднял глаза и увидел, что протаранил девушку в светло-сером комбинезоне. Она с печальной улыбкой посмотрела на меня своими бездонными, зелеными глазами, прижала к себе и спросила на безукоризненном риче:

— Куда ты так торопишься, малыш?

— А это… — пробормотал я.

— Мы не эланцы, если ты это имел в виду.

— Ах ты, пащенок, — донеслось сзади. — Попался. Держи его Дарья.

Сапоги забухали совсем рядом.

— Стой где стоишь, Васька! Остынь!

Девушка плавно переместила меня к себе за спину.

— Ты посмотри, что этот сучонок сделал, — тот, кого девушка назвала Василием, показал пробитую ладонь.

— Зато мы знаем, что в эланцев здесь стреляют. А ладонь твою я за час вылечу.

— Я ведь его по нашему окликнул. Чего он побежал?

— Мальчик, — Дарья обернулась ко мне, — ты зачем нашему канониру руку прострелил?

— Он меня окликнул как-то странно. А потом и вовсе на эланский перешел. Вот я и подумал, что он эланец.

— А где ты так ругаться научился? Ты хоть знаешь, что эти слова обозначают? — спросила девушка.

— Это… Это, — я замялся. — Это язык такой.

Смеялся даже канонир Василий, зажимая побитую ладонь, из которой продолжала капать кровь.

— Ты чей, мальчик? — спросил мужчина.

— Сам по себе и свой собственный, — хмуро ответил я.

— Посмотри, малыш, — девушка потянула за цепочку на шее и вытащила из-под комбинезона странный прямоугольник из неизвестного материала. — Читать умеешь?

— Дедушка только осенью обещал научить. Но буквы почти все знаю.

— Ладно, поступим проще. Герб Деметрианской империи знаешь? — спросила девушка.

— Белая полосатая кошка с мечом в лапе, корона, пирамида и такая толстая спираль со звездами на заднем плане.

— Это вообще неизвестно кто, — озадаченно протянул мужик. — Пирамида, спираль со звездами, кошка…

— Это старый имперский герб, — вдруг сообразила девушка. — Они не могут знать другого, слишком давно отрезаны от мира. Он действительно был таким: белый тигр с мечом, корона, пирамида и галактика на заднем плане. Теперь там нет ни галактики, ни тигра, ни пирамиды — меч, корона и щит. Надо искать другой путь. Ну, а эланскую эмблему ты знаешь?

— А то, — с дурацкой гордостью ответил я.

— Отведем его на корабль, там разберемся, — сказал мужчина, хватая меня здоровой рукой.

— На твоем месте я бы этого не делала. У мальчика разряжен самострел, но на поясе висит нож. Попортит он тебе и другую руку.

Василий отпустил меня и занялся перевязкой, вытащив бинт.

— Как тебя зовут, мальчик? — спросила девушка.

— Федя, — ответил я.

— А где твои папа и мама?

— Померли от огневицы, — ответил я, вытирая глаза.

После всех волнений сегодняшнего дня меня пробило на слезы.

— Не плачь, — сказала девушка, прижимая меня к себе и гладя по голове своими теплыми, нежными руками.

— А с кем ты живешь, малыш? — спросила девушка, продолжая гладить по голове.

Мне неожиданно стало горько, и я заревел, обнимая ее чуть повыше попы и тыкаясь лицом в живот.

Она была как мама, которую я стал забывать. С Дарьей я почувствовал себя в тепле и безопасности.

— Один я, — вырвалось у меня в перерывах между всхлипываниями… В какой-то момент появилась мысль, что пока я не получу веских доказательств того, что они наши, правды я не скажу даже ей…

— Конечников, — прервала его воспоминания Александра. — Ты всегда был безбожным вруном.

Она улыбалась ему чувственной улыбкой. Было видно, что рассказ первого лейтенанта ей нравится. Поймав его взгляд, девушка поправила волосы и забросила ногу на ногу.

— Что было дальше? — спросила она,

Федор продолжил:

...Девушка терпеливо дала мне выплакаться. — Вот посмотри, — сказала она, поднося к моему лицу карточку. — На каком языке написано?

— На риче, — ответил я, не найдя эланских закорюк, которые видел в серых, невесть как попавших к нам в сени древних эланских газетах.

— Попробуй малыш прочесть буквы, какие знаешь.

— «У», «Д», «О», «С» «Т» «В» «Е» «Р» «Е» «Н» «И» «Е», — прочитал я знакомые буквы.

— Теперь прочти все вместе, — девушка опустилась на корточки. — «Удостоверение», ведь правда? Теперь посмотри на фото. Кто это?

— Это ты, тетя, — ответил я, глядя на медальон, удобно устроившийся в развилке крепких грудей, видимых с моей точки зрения в вырезе комбинезона. — Ты красивая…

— Так и сказал? — рассмеялась Александра. — С детства врун и сексуальный маньяк. Люблю таких….

Девушка перегнулась через стол и поцеловала Федора в щеку. Потом она достала новую сигарету и закурила.

— Продолжай, пожалуйста, — попросила девушка.

… — Она поймала направление моего взгляда и вытянула вверх язычок молнии.

— А что такое удостоверение ты знаешь? — спросила девушка.

— Это документ такой. У деда лежали старые карточки с маленькими картинками лиц, которые он называл удостоверениями.

— Вот и отлично. Какой умный мальчик. Верно, «удостоверение» от слова «удостоверять», то есть подтверждать. В данном случае, что я — это я. А теперь, малыш, смотри фокус.

Девушка прикоснулась к пластинке рядом с фото. Она окрасилась в зеленый цвет.

— Приложи теперь ты, — предложила она.

Пластинка стала красной.

— А Василий? — девушка протянула карточку мужчине.

Пластинка снова покраснела.

— И так для всех, кроме меня, — с этими словами она приложила палец к пластинке, которая немедленно окрасилась в зеленый цвет.

— Забавно, — сказал я.

— А что там еще написано?

— Прочтешь?

— Лучше ты, тетя, а я потом проверю.

— А написано здесь; «Удостоверение личности офицера, Департамент здравоохранения Деметрианской империи. Первое Управление медицинской службы Военно-Космических Сил. База ВКС „Крокус-3“ Второй лейтенант Дарья Дремина, врач…» Это я, Дарья Дремина, малыш, — девушка для убедительности прижала руку к груди.

— Что вы там возитесь, — раздался голос из черной коробочки на поясе канонира Василия. — Пацан наш или эланский?

— Да наш пацан, наш, — ответил тот. — Крученый только больно, темнит, ничего не рассказывает.

— А чего он хочет? — спросил тот же недовольный голос.

— Убедиться, что мы не эланцы, — отозвалась Дарья.

— Дремина, веди его на корабль, — приказала коробочка. — Мы ему доказательств вагон и маленькую тележку представим.

— Хорошо, — ответила девушка. — Я спрошу у него.

Девушка притянула меня к себе, к уютному теплу своего тела и спросила:

— Хочешь ко мне в гости, Федечка?

— Дарья, а почему от тебя так странно пахнет?

— Как странно? — девушка смутилась, незаметно наклонила голову и втянула воздух. — Нормально.

— От тебя пахнет сладкими грушами, маленькими горькими яблочками, малиной, ежевикой, свежей росой и еще чем-то, чего я не знаю.

— Запах приятный?

— Да, — я замялся. — Но неправильный. Малина отходит раньше, чем созревают груши. У вас на корабле есть сад, где все это растет?

— А, ты про это, — девушка засмеялась. — Это духи, Федечка. Просто запах. Но на корабле есть масса интересных вещей. Тебе понравится.

— Таких же, как запах без малины?

— Да ты малыш голодный, — воскликнула девушка. — Боже, как я сразу не сообразила. Давно не ел?

Я кивнул с жалостливым видом. То, что девушка гладила меня по голове, а мужчина улыбался, не значило ничего. Этим людям что-то было от меня надо, и они настроены были получить это силой или хитростью. А на корабль они отвели бы, даже если я этому очень сопротивлялся.

— Я согласен, — важно сказал я, решив ходить вокруг да около.

Дарья взяла меня за руку, и мы двинулись к кораблю. По мере того, как мы приближались к звездолету, он становился все больше и больше. Наконец, он стал неправдоподобно огромным. Я с интересом разглядывал его матовую, шершавую, неровную поверхность корпуса. Некоторые участки были блестящими, идеально гладкими.

Я догадался, что когда-то весь корабль был таким, пока не побывал в жестоких переделках. Его огромные башни с убранными под обтекатели орудиями, били по врагу, и те стреляли в ответ, расписывая обшивку горелыми разводами. Я самозабвенно разглядывал детали, раньше я и не подозревал, как много разных штучек на поверхности звездолета: фонари, блестящие призмы, штыри, трубки, шары на усеченных конусах. Так я стоял довольно долго.

— Пойдем, успеешь насмотреться.

Не дав мне полюбоваться на звездолет, Дарья повела меня вовнутрь.

Трап меня разочаровал. Он дребезжал и раскачивался под ногами. Но на входе в корабль меня ждал сюрприз. Когда девушка пересекла плоскость дверного створа, жуткий, не похожий на человеческий голос произнес: «Второй лейтенант медслужбы Дарья Дремина. Код допуска А2».

— Ай, — вскрикнул я, делая попытку вырвать руку.

Девушка держала мягко, но освободиться от ее пальцев было невозможно.

— Не бойся, — сказала она, — это сканер, машина. Сейчас про тебя скажет.

Как только моя голова поднялась над плоскостью пола, голос прогрохотал: — «Незаконное вторжение».

Замигали огни, корабль утробно заревел. Я снова попытался бежать, но сзади шел Василий, загораживая весь проход.

— Да выключи ты сирену, ребенка пугаешь, — высоким, сильным голосом, перекрывая рев, крикнула Дарья.

Огни погасли, звук прекратился.

Когда я поднялся, механический голос выдал полную информацию: — «Гуманоид, человек. Незначительные мутации. Возраст от семи до десяти лет. Вооружен метательным и холодным оружием. Может быть опасен. Команда на наведение оружия отменена постом наблюдения».

«Как хорошо, что я не сунулся сюда один», — пронеслось у меня в голове.

Корабль был внутри тихим и тесным. Дарья провела меня по длинным отсекам. Коридор был узким, кое-где он расширялся, образуя заставленные приборами закутки, где какие серьезные дядьки производили манипуляции на светящихся пультах. На экранах плыли красивые, непонятные картинки из кривых и прямых многоцветных линий, сеток, наброшенных на цветные круги из голубых и коричневых фигур. Я делал попытки притормозить, но Дарья была непреклонна.

Одна из дверей была открыта. Внутри маленького помещения очень близко друг от друга стояли койки, на которых сидели и лежали раздетые по пояс дядьки. Мне бросилось в глаза, что у одного из них, рука замотана бинтом с запекшейся кровью, а на коленях лежит короткое, массивное ружье.

— Вот бл*дь попали… Думали корабль исследовательский, а пришлось даже на абордаж сходить. Половине десантной команды — п*здец.

— Ребята, матом не ругайтесь, — попросила Дарья, задвигая дверь. — Не одни.

— Что Дашутка, эланца поймала? — поинтересовался один из этих мужиков, снова открывая дверь и высовывая голову в коридор.

— Сам ты эланец, дурак, — буркнул я, жалея, что мне не дали зарядить оружие.

— Ты с ним не ссорься, Николай. Это юноша боевой. Принял меня за эланца, так чуть не убил на месте, — с усмешкой сказал канонир Василий, показывая забинтованную ладонь.

— Чем это тебя? — поинтересовался дядька.

— Самострел… Не закрылся бы, лежал со стрелой в горле.

— Однако…

Мужик посмотрел на меня уже с совсем другим выражением.

Коридор закончился, и я попал в помещение, сплошь заставленное аппаратурой. Я увидел только большое рабочее место по центру, снабженное целым десятком экранов, досками с буквами, светящимися схемами корабля. Прямо за креслом размещалась короткая лесенка наверх, к наглухо задраенному люку в темном, словно обгоревшем потолке. Еще было видно место справа с четырьмя круглыми экранами, где по кругу бегали зеленоватые линии, рисуя призрачный узор.

О размерах помещения можно было судить по ряду длинных панорамных блистеров, которые уходили вперед. При нашем с Дарьей появлении с кресла у лесенки поднялся человек и направился к нам, делая знаки моей спутнице, чтобы она не вела меня дальше.

Девушка остановилась.

— Ну, покажись, диверсант, — громогласно произнес этот дядька. — Герой… Чуть лучшего канонира не уложил.

— А чего он на риче говорит невнятно и по-элански ругается?

— Он с Эпсилона, а там все немного не так по нашему говорят. Диалект.

— Может быть, — не стал спорить я.

— Чей ты, мальчик?

Я молчал.

— Он говорит, что сирота, что папа и мама умерли от болезни. Он давно не ел.

— Дремина, не вмешивайся. Я, конечно, понимаю, что тебе своих детей пора иметь, но пожалуйста, не вмешивайся в мужской разговор. Раз юноша живет в лесу один, значит он вполне взрослый, чтобы отвечать сам.

— Скажи нам, когда ты родился, где, кто был твоими родителями, сколько людей было еще. Куда они все потом делись? Как вы попали на эту планету? Расскажи, и Дарья отведет тебя на кухню.

— Как-то много всего за один обед, — сказал я, опустив голову.

— А тебе чего? Припасов на целый год? Бочку варенья и корзину печенья? — разозлился мужчина. — Я, командир корабля, майор Дегтярев спрашиваю тебя стратегически важную информацию, необходимую командованию ВКС, объединенному штабу наземных сил и ставке императора.

— Глюкранды, — невинно сказал я.

Дарья прыснула со смеху.

— Нет, вы видели такого тупого ребенка? — вне себя заорал майор. — Да ты на форму посмотри, на шевроны. Оглянись вокруг — все таблички и надписи на риче.

— Я не видел ни нашей, ни эланской формы, а читать я не умею, еще не все буквы знаю.

— Вот и говори с таким, — в сердцах сказал командир. — Разговаривают с ним на риче. А он заладил: «Эланцы, эланцы».

— Дедушка говорит, что жители планет типа Картуш-2 и Беллона, которые часто переходили из рук в руки, в совершенстве знают оба языка.

— Вспомнил тоже. Эланцы их давно захватили. Еще лет четыреста назад.

— Примерно тысячелетие назад так и было. Хозяева менялись каждые двадцать лет — вставила Дарья.

— Дремина, — строго сказал мужчина. — Я вот все думаю, кто ты: врач или историк? Историк нам по штату не полагается.

— Я совмещаю, — ответила девушка.

Командир проглотил эту реплику.

— А что еще тебе говорил дедушка? Почему ты так боишься эланцев? — осторожно поинтересовался майор.

— Потому что они могут прислать «рогатую камбалу» и опять сжечь планету.

Мужчина ошеломленно посмотрел на Дарью. Некоторое время он колебался, потом, наконец, решился.

— Как «рогатая камбала» выглядит, знаешь?

— Да, — ответил я. — Дедушка говорил, что она похожа на лист, на котором сверху и снизу попарно стоят 8 гусениц.

— Ну, слава Богу, молодец. Вот иди сюда, усаживайся.

Майор потянул меня к пульту. Я запрыгнул в кресло, положил руки на подлокотники, как вдруг оно ожило, поднявшись так, чтобы я мог дотянуться руками до кнопок, спинка приняла вертикальное положение.

— Не бойся мальчик, — произнесла Дарья, подходя — Это автоматика.

— Теперь смотри, — сказал командир, показывая на кнопки. — Эта вперед, эта назад. Будем смотреть записи систем наблюдения. Большой экран разбился на два десятка маленьких. — Каждый квадратик — ракурс того или иного видеодатчика. Знаешь, что такое видеодатчик?

— Да…

— А где ты видел? — спросила девушка.

— На Хо… — произнес я, и тут же прикусил язык. — Дед рассказывал.

— Какой замечательный у тебя дед. Прямо академик, — произнесла Дарья, ничем не показывая своего неудовольствия.

— А ведь это мы, тетя, — с восторгом крикнул я, увидев себя на экране.

Я помахал рукой, чтобы убедиться, даже сделал попытку повернуть голову, скосив глаза на экран, чтобы увидеть лицо. Разумеется, у меня ничего не вышло, я повернулся и огорченно вздохнул. Дарья улыбнулась в камеру и послала воздушный поцелуй.

— Дремина, Дремина, — ворчливо произнес командир корабля. — У тебя лазарет полон трупов, а ты все глазки строишь и хвостом крутишь.

— Разрешите идти? — со слезами в голосе спросила девушка, и, не дожидаясь ответа, выбежала из рубки.

— Зря ты так, — сказал человек за пультом слева, которого я не заметил, увлеченный техническим чудом, к которому получил доступ. — Размозженные головы, разорванные легкие и дыры в теле по полметра медицина лечить еще не научилась.

— А Борька Луговской? — хмуро поинтересовался майор.

— Девчонка кого могла — вытащила. А Борька — пока на орбите болтались, боялся, что в печке сожжем после смерти. А как приземлились, так он и расслабился. Может, испугался, что случая другого не представится в землю лечь. Сектант, одно слово.

— Он был хорошим парнем, зампотех. Если бы не он, нас бы уделали, — возразил майор.

— Да, Стас, он был хорошим парнем и способным командиром. Но на твоем месте я бы извинился перед Дашкой.

— Сейчас, — ответил командир, — только с пацаном разберусь.

Он повернулся ко мне.

— Ну, чего сидишь, крути. Клавиша «Назад».

— А можно?

— Нужно.

Я нажал. На экране картинка побежала задом наперед. Вошла Дарья, мелькнул майор, девушка сделала движение рукой, улыбнулась в камеру. Смешно пятясь, ушли мы с Дарьей. Тут на одном из экранов я увидел свое лицо. Я немного замешкался и отпустил кнопку перемотки с довольно большой задержкой.

Стало видно, как я крадусь среди зарослей, потом ныряю в свой НП в кустах малины. Изображение начало медленно приближаться. Ритмично заходили верхушки кустов, оттого, что я дергал ягоды.

Потом весь экранчик заняло мое изображение. Я со стыдом отметил, что лицо у меня чумазое, а ем так, будто голодал, по меньшей мере, неделю.

— Ну, молодой человек, мы так никогда не закончим. Позже на себя полюбуетесь, — с этими словами майор пустил картинку так, что изображение стало практически неразличимым.

— Вот, лучше это посмотри.

На экранах оживленно жестикулировали люди, открывали рты в неслышном крике, ожесточенно дергали рычаги и нажимали кнопки, приводя в действие механизмы корабля. На экранчике, где только что бегал я, плыли три яркие точки. От них, расширяясь, тянулись нестерпимо яркие полосы.

Командир корабля нажал несколько кнопок, и изображение заняло весь большой экран.

— Первая фаза боя, — пояснил майор. — Эланские разведывательные корабли обстреливают наш крейсер с дальней дистанции. Наши пушки не отвечают, все равно попасть можно лишь случайно.

Экран полыхнул огнем. Я непроизвольно отпрянул.

— Не бойся, это старт «пакадуры».

Цилиндр, оканчивающийся фиолетовым столбом света, устремился в сторону неприятеля. Очень скоро ракета стала неразличимой точкой. А когда я подумал, что артиллеристы крейсера промахнулись, один из кораблей разбух, превратился в ярко сверкающий шар, из которого летели искры. Шар стал увеличиваться в размерах, теряя свечение, превращаясь в неправильную фигуру, окруженную мерцающим туманом.

— Один готов, — прокомментировал майор. — Это было вчера.

Он решительно нажал на кнопку обратной перемотки.

— Дяденька, дяденька, дай посмотреть, что дальше было, — умоляющим тоном попросил я.

— Абордаж хочешь посмотреть? Не советую, мальчик. Тошнить будет и кошмары замучают, — сказал мужчина слева.

— Я тебе кое-что интересное покажу, — произнес майор, сдергивая палец с кнопки. — Узнаешь?

На экране, во всех деталях показался звездолет. Я лишь смутно догадывался о его размерах. Больше всего корабль по форме походил на лист неизвестного растения, раздутый в середине по ширине и толщине. На самом краю, спереди и сзади, попарно торчали какие-то толстые, расширяющиеся к основанию трубы. Я сразу же вспомнил про гусениц на листе. В центральной части корабля, от борта до борта, покрывая выпуклую броню главного бастиона, красовался огромный эланский герб — стилизованный орел, летящий на фоне солнечного диска.

— «Рогатая камбала»? — с ужасом спросил я.

— Да, мальчик. Линкор «Эстреко», регистровый номер 10149, флагман первой эскадры, эскадры «бессмертных», гордость регул-императора Бальдуро Первого.

— Их и в правду нельзя убить? — испугался я.

— Нет, это просто название. Что-то вроде смеси нашей гвардии с рыцарским орденом. Смотри внимательно, не болтай.

Из линкора вылетели четыре тонкие светящиеся черточки. По мере приближения стали просматриваться башни и пушки.

— Эланские разведчики.

— А они большие?

— Да, — ответил зампотех. — Примерно такие же как наш корабль, только тоньше и метров на сорок короче. Аварийных крыльев нет, зато пушек напихано… В основном без толку.

— А какая же сама «рогатая камбала»? — поразился я.

— Ты не смотри, что на экране линкор маленький. «Рогатая камбала» — это три километра бронированного панциря в длину, три миллиона тонн, до десяти крейсеров — разведчиков на борту. Каждый форт, ну вот эта штука на трубу похожая, больше, чем наш корабль. На каждой больше пятидесяти пушек крупного калибра. Как ты понял, их целых восемь. Это не считая адмиральской центральной батареи и огневого периметра. Вдруг изображение начало вращаться. Эланские крейсера, которые были в центре экрана, попеременно оказывались то вверху, то внизу, то справа, то слева.

— А зачем картинка крутится?

— Это наш корабль маневрирует.

— Неуставной маневр, — буркнул командир крейсера. — Виркоко испугались и стали пускать «Обузы», ну, в смысле ракеты. У них по одной на борт.

От кораблей противника стали отделяться черточки ракетных снарядов. Им навстречу устремились комки плазмы поставленных на короткий импульс плазменных пушек, замелькали вспышки массометов. Ракеты взорвались одна за одной.

Крейсер ускорился, резко сменил направление полета и пересек курс звездолетов противника. Мелькнул еще один огненный сполох, и заряд с крейсера проломил борт вражеского разведчика в районе боевой рубки. Мне показалось, что молибденовая болванка попала прямо в круг эланского герба. За темными стеклами центрального поста эланца вспыхнуло пламя.

— Так его! — вырвалось у меня.

— Артиллеристом он был от Бога, — вздохнул майор. — Какая реакция…

Внезапно изображение пропало, потом экран засиял непереносимо ярким светом. Снова темнота и совсем другие звезды, сливаясь в причудливые линии, заплясали на экране.

— Гиперпереход. Прыжок на пять тысяч парсек в одно мгновение. Были у звезды Альбено, в самом сердце чужой империи и вот уже Арисс, — прокомментировал зампотех. — На выходе трясет страшно. До сих пор пытаемся понять почему.

— Эланцы сканировали точку входа, и пришли за нами. По нашим данным Амальгама — мертвая планета, поэтому мы не особенно об этом беспокоились. Но Амальгама оказалась пригодной для жизни.

Мы приняли бой… Короче, завтра сюда снова придут разведчики с «Эстреко» и разделают нас под орех. Гиперпространственная связь тут — полное дерьмо, а сигнал аварийного буя будет идти до станции наблюдения не меньше 5 лет.

Нам нужно будет его запрограммировать, надежно спрятать и правильно навести. Не знаю почему, но ты мальчик тоже не любишь эланцев. То, что ты знаешь, может быть крайне важным. Сообщи это прямо сейчас, и наши товарищи смогут это узнать. Иначе, мы не успеем. Может быть, в штабе решат разместить тут корабли для защиты планеты или направят сюда целый флот.

— Спрашивайте, — сказал я после короткого раздумья.

— Давай так: вопрос — ответ, быстро, без сантиментов. Ты ведь уже совсем большой.

— Хорошо.

— Откуда тут люди? — быстро спросил майор.

— Есть невнятные сведения о городах на планете. Точно известно, что был поселок планетографов и геологов. Дедушка говорил, что это место до сих пор можно найти по остаткам горных разработок на востоке от этого места.

— Чьих планетографов?

— Наших, деметрианских.

— Как случилось, что на планете наступила ядерная зима?

— Дедушка говорит, что прилетела «рогатая камбала», в смысле эланский линкор и все это устроил.

— Как?

— Дедушка рассказывал про обстрел с орбиты.

Военные переглянулись.

— Ты ничего не путаешь? — спросил командир корабля.

— То, что сказал дедушка, я никогда не перепутаю.

— А дедушка?

— Дедушка мой ничего, никогда не путает.

— Не приставай к ребенку, в конце-концов столько лет прошло. В конце-концов все могло быть: падение реакторных блоков и накопитетелей телепорта, взрыв реакторов металлургического комплекса… Или на эланском корабле стояли планетарные пушки… Теперь этого никто уже не скажет точно. Для местных это уже легенды, смутные предания седой древности.

Я не стал говорить про летопись, чтобы не отняли.

— Как люди выжили?

— Жили в пещерах, питались крысами, подземными рыбами и лишайниками. Были блоки биосинтеза, в которых росли водоросли, но потом они испортились — перегорели лампы. Дедушка говорит, что в разные годы под землей жили от 50 до 500 человек. На поверхности было очень холодно, налетали смерчи из углекислоты.

Люди удивленно переглянулись, но не стали меня прерывать.

— Сколько людей живет сейчас?

— Есть немножко… Человек 200. Не так давно была эпидемия, половина поселка умерла.

— Чем люди занимаются?

— Землю пашут, рыбу ловят, зверя бьют.

— А какая власть у вас?

— Выборный староста.

— А сами как свое гражданство определяете? — осторожно поинтересовался командир корабля.

— Мы жители Деметрианской империи.

— Вот и отлично… А где сейчас люди?

— Спрятались от «рогатой камбалы».

— А где?

— А вам зачем?

— Со взрослыми поговорить.

— Где они я не знаю, я потерялся. Говорите со мной.

— Парень, ты опять издеваешься? — разозлился командир.

— Нет. Я их вряд ли даже за три дня найду. Можете слетать в поселок, но он сейчас пустой, только ветер в брошенных домах свищет.

— Покажешь где он?

— Да.

— Твой дедушка возьмет Дашу Дремину к себе? — вдруг спросил майор. — Она и лечить умеет, и знает много. Связь вам с нашими обеспечит. Соглашайся… Девка она видная, подрастешь — женишься. Мы и приданого ей дадим: продукты, ружья, одежду, лекарства.

— Вот еще, — фыркнул я, покраснев до корней волос. — Она же взрослая.

— Ну вот, отойти не успела — уже женили, — раздалось от порога. — Даже мальчик понимает, что я офицер корабля, а не безбилетница, которую ссаживают на первой же остановке.

— А можно и я останусь, — заканючил я. — У дедушки есть Витя, а я с вами улечу… Я придумаю, как линкор сбить, честное слово придумаю…

Я увидел, как зампотех отчаянно борется со смехом.

— Прекратить, прекратить балаган! — страшно топая ногами, заорал командир. — Дремина! Марш на кухню пацана кормить. Зампотех! Ржать заканчивай и займись со связистами буем! А ты, мальчик, к деду пойдешь! И вообще слазь, это мое место!

— Все занимаются своим делом, — проорал майор в проход, где показались головы людей, привлеченных криком. — Как я сказал, так и будет.

Дарья потянула меня из рубки.

Столовой назывался крошечный закуток, в котором с трудом помещались пять маленьких столиков на четверых. В столовой гремели ложками. Семь или восемь членов экипажа ели. Я не понял тогда, обед это, завтрак или ужин, поскольку ели они какие-то кубики, трясущиеся как желе.

Дарья устроила меня в уголок за крайний свободный столик, а сама ушла за едой. Люди в столовой с улыбкой разглядывали меня, а я смущался и дулся, не понимая, отчего им так смешно.

Пришла девушка с подносом, на котором стоял закрытый стакан с соломинкой, тарелка с порцией «дрыгалок», как я про себя назвал съедобные кубики и чашка ароматного напитка.

— В стакане бульон. Можешь пить его так, можешь через трубочку, как настоящий звездолетчик. На второе — картошка с мясом по-космически. В чашке — какао. Это такой напиток, очень вкусный.

— Спасибо, — сказал я девушке как воспитанный мальчик и принялся за трапезу, чавкая, сопя и норовя подцепить на вилку сразу два куска желе, которое действительно оказалось очень вкусным.

Дарья с довольной улыбкой смотрела, как я ем. Народ глядел на меня уже с откровенным интересом. Наконец, бородач, который сидел напротив, не выдержал.

— Это наш новый член экипажа, Дашутка? — спросил он. — Где ж вы его взяли, такого голодного?

— Не смешно… — отрезала Дарья. — Ребенок, может быть, много дней не ел.

— Нет, не похоже, — возразил бородач. — Щечки пухлые, непохоже.

— А ты Иван Петрович что, знаешь, как после голодовки выглядят? — спросила девушка.

— Увы, да, — ответил бородатый. — В мою бытность на Эпсилоне с продовольствием туго было. А тут — благодать. В лесу ягоды есть, зверье, хлеб, наверное сеять можно и картошку.

— Тут не всегда так было, дяденька, — вставил я. — Сто градусов мороза, ветер, смерчи.

— А ты откуда знаешь, мальчик? — поинтересовался бородатый.

— Дедушка рассказывал…

— А он откуда?

— От своего дедушки, наверное.

— Жалко, — сказал бородатый. — Слухи, легенды и ничего конкретного. Если бы были данные по температуре, давлению, состоянию атмосферы и ее прозрачности, им бы цены не было.

Я чуть было не сказал, что есть, все есть в дедушкиной книге, где не каждый день велись записи по событиям, но вот непонятные циферки с показаний «метеоблока» проставлялись ежедневно.

— А кем будет у нас этот юноша? — продолжил мужчина.

— Стас еще не решил, — серьезно ответила Дарья. — Может быть, определит к вам, в планетологи.

— Ваш командир меня на свое место сажал, и советовался, как эланский линкор подбить.

— Ну, это значит в артгруппу, — вздохнул бородатый. — Хорошо не в десант. Заходите, юноша к нам, как закончите со своими делами, — обратился он ко мне. — Расскажете про Амальгаму. Я вижу вы большой специалист по климату.

Я важно кивнул и продолжил есть. Внутри меня все пело от восторга — они решили меня оставить. Пусть даже каким-нибудь младшим планетологом или юнгой, драящим полы. Главное, лететь на этом замечательном корабле и видеть звезды в иллюминаторах совсем близко…

— Они тебя и вправду взяли? — поинтересовалась Александра.

— Как тебе сказать, — вздохнув, ответил Конечников. — В некотором смысле — да. Мне подобрали пилотку по размеру, дали пояс. Дарья поговорила с десантниками, и они подарили мне настоящий пистолет, правда без батареи, зато дали два магазина пуль и еще много зарядов россыпью.

Пистолет был маленький, удобный, взятый как трофей на вражеском корабле. Потом, несколько лет спустя, я подобрал подходящий адаптер для наших микросотовых батарей и стрелял из этого пистолета сначала штатными пулями, а потом просто шариками из обожженной глины.

Дарья дала мне настоящую кожаную планшетку, а главное, подарила карманный компьютер. Между прочим, до сих пор нет модели лучше. Ни у эланцев, ни у «странников». А про наши я вообще молчу.

Короче… Командир корабля объявил мне, что в связи с чрезвычайным положением, принимает меня на службу его величеству императору и приказывает обеспечить контакт с группой гражданского населения на планете. После выполнения задания я направлялся в распоряжение зампотеха для обучения и выполнения посильной работы.

— Разрешите приступать? — радостно прокричал я, едва майор Дегтярев окончил.

— Ваши соображения по выполнению задания, юноша? — поинтересовался командир корабля.

— Мой дедушка учил меня, что только тот незваный гость дорог, который приходит с дорогим подарком, — ответил я.

Просто я запомнил, что майор предлагал за то, что мы возьмем Дарью в семью: лекарства, одежду и оружие.

— Как вы собираетесь доставить снаряжение? — спросил майор.

— Лучше всего — привезти на корабле, — ответил я.

Меня не оставляло желание если не силой, то хитростью привести крейсер к поселку, тем более, что дедушка наверняка бы увидел его на экране в своей маленькой железной комнатке, куда он отвел меня и Витю с бабой Дуней. Может не только он, но и другие стали бы свидетелями того, как первый за 900 лет деметрианский корабль приземлится у поселка, и именно я буду тем, кто успокоит испуганных односельчан. Потом я объяснил бы, что это — наши, что могучий имперский крейсер защитит от всех врагов, включая страшную «рогатую камбалу», что теперь будет все по-другому, и можно уже ничего не бояться…

— Боже мой, — сказала Александра. — Маленький, а туда же, за славой.

— Ты знаешь, вот об этом не думалось.

— Ну, и что было дальше? Удалось тебе прославиться, прилетев в родной поселок на боевом крейсере-разведчике?

— Не-а… — Конечников рассмеялся. — Не склалось. Командир корабля сказал, что возможно эланцы уже здесь, поэтому демаскировать место проживания местных жителей посадкой огромного корабля вряд ли будет разумным. Но он выделит грузовую платформу и пилота для доставки груза.

Тут вошел человек с повязкой на рукаве, — старший дежурной смены и доложил, что все готово для церемонии похорон.

Поскольку покойник лежал в хозяйстве второго лейтенанта медслужбы, Дарья вынуждена была остаться. Я был поручен заботам канонира Василия, который потянул меня к выходу.

Перед звездолетом был построен весь его небольшой экипаж — около 30 военных и гражданских специалистов. Люди стояли как попало, сгруппировавшись кучками. Через динамики корабля текла траурная, тягучая музыка.

В ожидании выноса тела народ курил и на совершенно законных основаниях прикладывался к бутылке. В воздухе висел дымок со странным, характерным запахом и обрывки непонятных разговоров. Василий подошел к своим артиллеристам, бросил в рот папироску, щелкнул зажигалкой, с наслаждением затянулся.

— Ну, ты прямо как лет сто не смолил, — сказал кто-то из канониров.

— Как же, дадут покурить, — ответил Василий, щурясь на низкое солнце. — Вот мало мне работы было, появился вот этот гаврик из леса.

— А чего, мальчонку к нам определили? — поинтересовался другой артиллерист. — Не было печали…

— Гоша, ты следи за базаром, — посоветовал Василий, — парень боевой, чуть, что не так, насквозь продырявит.

Он показал простреленную мной ладонь.

— Это как же так, мальчик, — иронически поинтересовался артиллерист, — зачем ты дяде Васе руку поуродовал? Ему же этой рукой пушки наводить.

— Я не нарочно, — ответил я смущенно, — он стал по элански со мной разговаривать.

— Так этому дядьке, чтобы детей не пугал, — усмехнулся артиллерист. — А с орудием сможешь также ловко управляться как с самострелом?

— Научите — буду.

— Молодец! — похвалил артиллерист и отвернулся.

Он что-то смахнул с глаз, и полез за куревом.

— Ты чего, дяденька? — спросил я.

— Очень ты на моего сына похож, — задумчиво ответил тот. — Если будешь на Алой, заходи в гости. Привет от меня передашь…

— А…

И тут меня перебила музыка. Она стала громкой, особенно заунывной, почти плачущей.

— Потом поговорите, — распорядился Василий, марш строиться.

Он схватил меня за руку и потащил с собой.

Экипаж построился в 2 шеренги — сначала летный состав, артиллеристы, техники. Затем шли гражданские специалисты, а замыкали строй дюжие мужики в десантных комбинезонах.

По трапу спустили гроб с телом. Гроб был импровизированным, наспех склеенным техниками из листов слоистого пластика. То, что лежало в нем, показалось мне куклой, настолько неестественно белой была кожа. Голова покойника была замотана бинтами. Гроб поставили на заранее вынесенные из корабля табуретки.

Тут я заметил, что у трупа странно впалый живот и какие-то почти плоские ноги. Штанины выглядели пустыми почти до колен. Один ботинок вдруг повернулся, точно у мертвеца затекли ноги, и он решил их немного размять.

Я дернул Василия за рукав, показывая глазами на тело. Канонир лишь нахмурился в ответ.

— Есть вещи, о которых лучше не знать, — произнес он. — Стой спокойно, не вертись.

Музыка стихла. Командир корабля прочитал положенные строки корабельного устава, сунул книгу дежурному и продолжил уже от себя. Говорил он долго, с чувством, рассказывая, каким замечательным человеком и специалистом был покойный. Люди слушали молча, низко опустив голову. Чувствовалось, что этого человека любили и тяжело переживали его смерть.

Когда майор закончил, гроб подняли на плечи и понесли на пригорок, опустили в могилу. Люди бросили по горсти земли.

В ногах покойника установили памятник из обломка неподъемно-тяжелой броневой плиты, обожженного струей вражеского плазмомета.

Караул дал залп сигнальными зарядами, потом другой, третий. Резкий свет магниевых вспышек осветил поляну, на которую уже легла тень.

Подошла Дарья, и Василий с удовольствием передал меня ей.

Военные построились внизу, где было более-менее ровно и под встречный марш, с развернутым знаменем, чеканя шаг, прошли мимо свежей могилы.

Дарья приложила руку к пилотке, и я, глядя на девушку, тоже сделал так. Бородатый планетолог, который расспрашивал о климате, посмотрел на меня и отвернулся, чтобы скрыть улыбку…

Федор остановился, чтобы снова пережить детское впечатления от того момента, когда впервые увидел, как это может быть красиво — подразделение регулярной армии, марширующее с развевающимся знаменем.

— А что было потом? — спросила Александра.

— Потом летающую платформу нагрузили всяческими припасами. Командир попросил Дарью лично доставить груз, объяснив это тем, что девушке легче будет вступить в контакт с населением.

— И она не испугалась?

— Нет.

— Еще бы, — Александра засмеялась, — под защитой грозного лесного разбойника.

— В этой ситуации один маленький мальчик из местных стоил больше роты солдат, — Конечников нахмурился.

— Извини, — сказала девушка. — Наверное было приятно, что она должна довериться тебе.

— Да, — совсем сухо ответил Федор. — Но все оказалось гораздо проще. Мы не стали лететь прямо в поселок — вдруг кто-нибудь начнет стрелять — и сели на поляне в полукилометре от крайних домов. Я побежал к себе. К своему большому облегчению я нашел дома деда. Он ждал меня, решив, что я заблудился и потерял неприметный вход в древнее подземное убежище. А раз так, то единственное место, куда бы я вернулся — это наш дом на хуторе.

Мне пришлось обстоятельно рассказать о своих приключениях. Дед пошел со мной в лес искать место посадки.

Как ты, наверное, поняла, Дарьи уже не было.

Оружие, лекарства и припасы были аккуратно сгружены. Поляну освещал маячок, благодаря чему мы увидели все это добро еще издали. Под фонарем лежал клочок бумаги, где было написано: «Я хочу, чтобы ты жил. Прости».

— Она улетела? — поинтересовалась девушка.

— Да, — ответил Федор. — Если бы она осталась, то нашлась бы рано или поздно.

— А я уж думала, что корабль ушел без нее, — Александра усмехнулась. — Все к тому и шло.

— Нет… А жаль… Осталась бы жить. Много лет спустя я узнал, что через несколько суток после взлета корабль вступил в бой и был уничтожен. Эланцы так и не узнали о нашей планете. Они ради приличия пошарили в окрестностях колец Ахрона, последней планеты нашей системы, и не найдя ничего убрались восвояси.

— И все запасы руды достались Нововладимирскому императору, — сказала девушка. — Эланцы до сих пор не знают про то, какие богатства скрыты в недрах Амальгамы. Как ты думаешь, стоило оно того?

— Я долго вспоминал Дарью. Сначала обижался, потом…

— Потом, в препубертатном возрасте она была героиней твоих эротических грез, — с озорной улыбкой произнесла Александра.

— Не без этого, — ответил Федор смущенно.

— И как ты это представлял? — поинтересовалась она. — Наверное, так…

Девушка положила руки на плечи Федора и поцеловала, крепко, долго, страстно, прижимаясь всем телом.

Конечников даже не попытался обнять ее, вдруг остро почувствовав, как фальшивит его новая знакомая, каким скучным, ненужным и незначительным он ей представляется.

Александра перестала терзать его губы, но не отстранилась, оставаясь в дразнящей близости от первого лейтенанта.

— Что случилось? — поинтересовался Федор.

— Пожалуйста, молчи… не порти… Я чувствую, что могла бы полюбить тебя по-настоящему. Поедем со мной в Нововлад?

— Я… Я должен подумать… — растеряно произнес Конечников.

— Да, конечно, — глухо сказала Александра.

Всю обратную дорогу девушка была тихой и молчаливой. Федор чувствовал, что лицо горит от прилива крови, а в паху нарастает нудная, пульсирующая боль, как бывает, если крайнее, запредельное возбуждение не завершилось разрядкой.

В голове было чадно. Где-то на задворках сознания пульсировала чужая, пришедшая видимо от мертвой эланки мысль, что все мужчины — кобели проклятые, нуждающиеся в том, чтобы сунуть свое хозяйство в дырку первой попавшейся тетке.

В зале продолжались танцы. Пары вяло двигались под все сильнее и сильнее фальшивящие трубы оркестра, — музыканты в перерыве тоже умудрились принять горячительного.

Как назло первым, кого они встретили, был Никита. Он странно посмотрел на Конечникова, потом отошел в сторонку и нарочито громко, чтобы услышал Федор, начал нести пургу, обращаясь к своему знакомому из батальона охраны:

— Славик, мне тут стишок рассказали, смешной до жути. Хочешь, прочту? И не дожидаясь ответа начал:

Федор переглянулся с Александрой. Девушка брезгливо поджала губы. Конечников понял, что надо действовать.

— Извини, что прерываю, — начал он, подходя к Симонову. — Что ты там про пакадуров гонишь?

— Не про пакадуров, — пьяно покачиваясь и глупо улыбаясь, сказал Симонов, — а про девушку. Пока дура, но скоро поумнеет.

При этом Никита обозначил рукой выпуклость живота, продолжая гнусно хихикать.

— Можно и про «пакадуру», — продолжил Симян. — Сейчас ПКДР-2, а будет ПКДР-3, самонаводящаяся. Там пакадур сидеть будет. Если туда Крока посадить, трандец будет всем эланцами. Голова то у него бронебойная, любой корпус прошибет.

— А ты, малыш, — почти ласково спросил Конечников, — не забыл, что хотел что-то людям поведать? Педик вонючий…

— Как же, забудешь. Ты ведь не только всем уже раззвонил, пакадур хренов, но и плакат вывесил.

— Ты, педрила, что против ракетчиков имеешь? — страшным в своем спокойствии тоном, поинтересовался Федор, и ткнул, почти не размахиваясь, Симонову правой в нос.

Никитка отлетел назад. Сегодня видимо был не его день, поскольку капитану совсем не повезло. Падая, он толкнул горообразного второго лейтенанта Пахомова, оператора-наводчика с 2811, который услышав декламацию Симяна, пробирался сквозь толпу, чтобы разобраться с клоуном, который издевается над офицерами ракетной артиллерии.

Пахомов сграбастал Никитку за грудки, оторвал от пола, от души накатил ему крюком в левую скулу и обратным движением руки наотмашь разбил ему правую, ударив тыльной стороной ладони.

Потом второй лейтенант швырнул обмякшего Симяна от себя, прямо под ноги жаждущих расправиться с Никитой пакадуров и артиллеристов под предводительством Стрельникова.

Эсбешники моментально среагировали, закрывая Александру от дерущихся. Следом подлетел командующий эскадрой и, перекрывая шум драки, страшным голосом завопил:

— Прекратить!!! Прекратить!!! Всех под трибунал отдам!!!

Откуда-то появились солдаты комендантской роты в полном боевом облачении, в касках, с оружием наизготовку.

Бойцы оттеснили офицеров от поверженного капитана Симонова. Толпа отхлынула, — с бригадным генералом по причине его злопамятности и крутого нрава никто связываться не хотел.

Остались только непосредственные участники: Никитка, второй лейтенант, Федор и девушка.

Никифоров, издавая тихое рычание, первым подошел к Пахомову, как к самому большому:

— Второй лейтенант Пахомов!

— Я! — по-уставному четко ответил тот.

— 20 суток ареста…

— За что? — работая под дурака, плаксиво возмутился тот. — Иду я, никого не трогаю… И вдруг этот… Прямо головой под дых. Больно… Ну, я на автомате его и приложил. Нечаянно…

— Можете забыть об очередном звании, второй лейтенант, — прошипел бригадный генерал.

— Ну, он сам же, господин бригадный генерал…

Тот не счел нужным удостоить офицера ответом.

— Кто ударил капитана?! — поворачиваясь к Федору, продолжил экспресс-дознание бригадный генерал.

— Я! — бодро отрапортовал Конечников. — Оскорбил ракетную артиллерию!

— Ты!? — с непонятной радостью воскликнул Никифоров. — Ты у меня под трибунал пойдешь, ухарь!

— Есть под трибунал! — не изменясь в лице гаркнул Федор.

— Оставьте его, Николай Иванович, — вдруг произнесла Александра. — Первый лейтенант защищал мою честь.

— Как прикажете, — растерянно произнес бригадный генерал. — Санитаров сюда. Симонова в лазарет, подлатать, и на гауптвахту бессрочно!

В круг, образованный солдатами, вошел с крайне озабоченным видом майор Лебедянский и что-то прошептал Никифорову.

Пара дежурных санитаров медслужбы подняли сильно избитого Симяна с пола и поволокли его к выходу.

— Крок, я этого так не оставлю. Дуэль! — с трудом повернув голову к Федору, просипел Никита, просверливая его слезящимися глазами со стремительно опухающими веками.

— Петух ты недобитый, — в сердцах заорал Никифоров. — Дуэль отменяется. Эланцы вас рассудят. Кто жив останется, тот и победит. Ты, Симонов, пойдешь со мной. Мне как раз нужна пара разведчиков на флагман. Посмотрим, каков ты герой в деле…

Толпа вокруг охнула. Пронзительно завизжали женщины. В толпе замелькали посыльные с красными повязками на рукавах — офицеров требовали на корабли.

Конец 7 главы.