"Черный трибунал" - читать интересную книгу автора (Щелоков Александр)24 апреля. Среда. г. Придонск— Честь имею! Рад видеть вас, молодой человек. Проходите. Маленький сухонький сосед-генерал был чисто выбрит и благоухал крепким мужским одеколоном. Голубая тенниска с короткими рукавами и черные тренировочные трикотажные брюки с красными лампасами составляли его домашний наряд. Генеральская квартира обратила внимание Андрея своей просторностью и чистотой. Пол сиял светлым лаком, и, едва переступив порог, Андрей подумал, что именно так, должно быть, выглядели стены знаменитой Янтарной комнаты — окаменевший слой липового меда. В гостиной вдоль стен — от пола до потолка — все место занимали книжные шкафы, а книги поражали глаз не красочной пестротой современного переплетного материала, а почтенной старостью корешков. Подобное богатство обычно свидетельствует о древности рода книголюба, поскольку в таком количестве старинные фолианты редко попадают в руки собирателей через книжные магазины и чаще достаются по наследству. — Проходите смелей. — Хозяин сделал приглашающее движение рукой. — Садитесь сюда, Андрей. — Он повелительно указал на диван, покрытый сине-красным потертым пледом. — Простите, поручик, но называть вас по званию не стану. Это внесет в разговор ненужную официальность. И вы зовите меня по имени. Андрей кивнул. Генерал взял со стола чайник и стал наполнять большую кружку, расписанную золотом и розовыми цветами. Запахло душистой заваркой. — Отец ваш был хорошим офицером, Андрей. Чтобы вы поняли все правильно, поясню, что имею в виду. Полковник имел убеждения и не собирался им изменять. Все эти горбачевы, яковлевы, ельцины — шелупа на фоне людей чести. В память народа они, конечно, войдут, но под этикеткой «ренегаты». Пока было выгодно, они считали себя коммунистами. Стало невыгодно, оказалось, что они борцы с коммунизмом со стажем. Таким история не прощает ни клятвопреступничества, ни отречений. Ваш отец в убеждениях и чести оставался человеком незапятнанным. — Вы говорите об этом, Степан Дмитриевич, так, будто честь отца подвергалась каким-то особым испытаниям. Генерал подвинул к Андрею цветастую чашку: — Выпейте это и оцените. Андрей сделал вежливый глоток, посмаковал и сказал: — Чудесный чай. Лицо генерала довольно засветилось. — Чай обыкновенный, молодой человек. Наш, российский. Из Краснодара. А вот заварка — фирменная... Генерал помолчал, забрал подбородок в кулак и задумчиво погладил его, словно расправлял бороду. — Испытания были и не простые. Вашего отца испытывали великим соблазном. Перед огромным соблазном. При желании он в один день мог стать обладателем миллиона или даже двух. Не рублей, долларов. Но он не продал чести даже за такие деньги, хотя мне теперь ясно, что именно отказ и стоил ему жизни... — Что вы имеете в виду, Степан Дмитриевич? — Это я и собирался вам рассказать, Андрюша. Примерно месяц назад, в одну из пятниц, Константин Макарович пришел ко мне перекинуться в нарды. Так вот, кинули мы кости, и выпало Константину Макаровичу шаши-шаши. Две шестерки, если по-русски. Полковник тогда усмехнулся и говорит: «Как ты думаешь, Степан Дмитриевич, могу я стать в нынешних условиях миллионером?» Я, конечно, рассмеялся. «Что, — говорю, — честь продать решил?» — «Почему так думаешь?» — удивился он. «А потому, — отвечаю, — что, кроме чести, у офицера ничего ему принадлежащего для продажи нет». Тут твой отец расхохотался. Говорит: «А ты угадал, Степан Дмитриевич. В десятку попал. Именно мою честь и хотят купить». И рассказал такую историю... Андрей отставил кружки и застыл, словно боялся неосторожным движением или словом помешать генералу. — Где-то за неделю до нашего разговора, — продолжал генерал, — к полковнику зашли двое. «Вы Бураков?» — «Я». —«У нас деловой разговор». — «А кто вы?» — «Мы офицеры армии освобождения Армении». — «Что, разве есть такая?» — «Как видите, мы перед вами. И нам нужно оружие. Для начала назовем автоматы, гранаты, гранатометы. За услугу миллион наличными». — «Давайте этот разговор прекратим», — сказал твой отец. «Два миллиона, — тут же повысили ставку армяне. — Один прямо сейчас». «Прошу вас уйти, — предложил им полковник. — Вы пришли не по адресу. Я не владелец оружейного магазина». — «Нам это известно, — сказал один из армян. — Зато все это имеется на складах, которые вам подчинены. В пятом и третьем хранилищах». — «Вы даже это знаете?» — удивился твой отец. «И не только это. Потому и решили иметь дело лично с вами...» Короче, Андрюша, весь их разговор пересказывать нет смысла. Главное — полковник выставил гостей и счел, что на этом дело закончено. — Отец никому не докладывал об этом случае? — Мне он о таком не говорил. Да и что даст доклад? Сейчас всех покупают. Во всяком случае, пытаются купить. Никого подобным сообщением не удивишь. Генерал взял чашку и сделал большой глоток. Взглянув в его скорбные глаза, вдруг наполнившиеся слезами, Андрей деликатно отвел взор. Дрогнувшим голосом спросил: — Так вы думаете, что смерть отца как-то связана с этим случаем? — Уверен, — произнес генерал. Он достал из кармана платок и стал шумно сморкаться, чтобы, как понял Андрей, скрыть внезапную слабость. — Мама часто говорила, что вы видели, как произошло покушение... — Видел. — Голос генерала вновь обрел твердость. — По утрам, пока не жарко, я сижу на балконе и читаю свежую газету. Конечно, вполглаза смотрю и на то, что происходит вокруг. — Вполглаза деталей не засечешь, — усомнился Андрей. — А в таком деле детали —главное. Генерал усмехнулся: — Я, молодой человек, деталей не упускаю. Глаз разведчика — это, сами понимаете, что-то значит... Такова привычка — первым делом охватить всю обстановку общим планом. Увидел многое. И стрелявшего и других. Стрелявший сразу побежал к «Москвичу». Видел, как он сел, как машина отъехала... — Номер не заметили? — Я не подсматривал за ними, Андрюша. Я наблюдал. Для того, чтобы разглядеть номер, нужен бинокль. — Значит, вы могли заметить и то, что происходило чуть раньше, до выстрелов? — Конечно. Я видел, как «Москвич» подъехал. Потом из него вышел человек и вошел в киоск «Союзпечать». В тот, что на углу. Пробыл минут пять внутри. Вернулся к машине. После этого из нее вышел стрелок в темном плаще... — Чем он привлек ваше внимание? — Скорее всего своим плащом. Было достаточно тепло. Но мало ли кто и почему может утеплиться? Я просто заметил его и отложил в памяти. То, что он стрелок, понял, когда прогремела очередь... — С какого расстояния велся огонь? — Почти в упор, — сказал генерал и вздохнул. — Мне говорят, что могла иметь место ошибка. — В голосе Андрея звучало нескрываемое сомнение. — Как вы сами думаете, Степан Дмитриевич? — Когда днем с пяти метров стреляют в человека, вероятность ошибки чрезвычайно мала. Убивали, Андрюша, ты меня извини, они убивали, зная кого... В обед Андрею позвонил Катрич. — Нам необходимо встретиться, старлей. — Я готов. — Подъезжай на «восьмерке» к Речному вокзалу. Только надень гражданское. Отсвечивать в форме тебе не след. Приехав в назначенное место, Андрей искренне удивился, увидев, что, несмотря на жару, Катрич был в брюках и куртке-ветровке. — Мерзнешь? — спросил Андрей с долей подначки. — Ага, — ответил Катрич спокойно и слегка отвернул полу ветровки. Во внутренних узких карманчиках ее Андрей увидел милицейскую рацию, магазин, снаряженный патронами. Из-за пояса брюк торчала пистолетная рукоятка. — Вот так у нас, старлей, — заключил Катрич, одергивая полу. — Без хомута и шлеи даже при коне огорода не вспашешь. — Что будем делать? — признавая промах, поинтересовался Андрей. — Начнем мотать с нитки, — улыбнулся Катрич. — Их в нашем деле напутан во какой моток. — Он показал руками размер футбольного мяча. — Синие, зеленые, желтые. А следует вытянуть до конца свою — черную. — Кончик есть? — Как будто. В протоколах я нашел показания бабки, которая видела во время стрельбы на углу парня с зелеными волосами. Вроде пустяк, а мне кажется — можно потянуть. — Как это — зеленые волосы? — поинтересовался Андрей удивленно. — Не бред? — Думаю — нет, — заверил Катрич. — Это панки. Или пеньки, как у нас их зовут. К одному — к Сопле мы сейчас и двинем. Он где-то здесь на пляже кантуется. С утра до вечера. Вот так, старлей. — Слушай, капитан, — сказал Андрей раздраженно, — кончай ты с этим «старлеем». У меня есть имя. Или я тебя начну называть «кэпом». Катрич засмеялся: — Кэп — слово морское. А я — казак. Так что зови есаулом... Он повернулся и двинулся по широкой аллее, обсаженной кустами, к городской лодочной станции. Солнце высоко поднялось над рекой и зверски палило землю. По прибитому вчерашним ливнем песку они прошли к пристани. На ветхом, давно не знавшем ремонта помосте — у города на пустяки нет денег, — свесив ноги, обутые в старые валенки, сидел усатый сторож. — Салют, Васильич! — поприветствовал его Катрич и вскинул вверх сжатую в кулак руку. — Наше вам! — Сторож приподнял морскую фуражку с золотым «крабом», и его лысина тускло блеснула. — Швартуйтесь, мужики. Посидим. — Некогда, Васильич. Ты тут, случаем, пеньков не заметил? — Вроде чалились где-то. — Старик махнул рукой вдаль. — Утром туда Сопля на буксире поволок Жабу харить... — Мне Сопля и нужен, — сообщил Катрич. — Тады там они, — махнул рукой лодочник в сторону ивняка, росшего вдалеке. Они пошли по пустому пляжу, неухоженному и заплеванному. Обрывки газет, окурки сигарет, полиэтиленовые пакеты — все это валялось вокруг так густо, что местность походила на площадку, отведенную для вывоза городского мусора. Андрей пнул несколько пустых пивных банок, брошенных какими-то хануриками прямо там, где их распили. Банки, гремя, отскакивали и тут же застревали в песке. За кустами тальника на старенькой дерюжке, брошенной на песок, распластались два тела. Тощий парень с ребрами, выпиравшими как прутья из плохо сплетенной корзины, лежал на животе, подставив солнцу голые половинки задницы, сплошь покрытые красными прыщами. Его подруга — рыхлая, белотелая, словно обсыпанная мукой, лежала на спине, закрыв глаза и бесстыдно разведя в стороны ноги. Ее объемистое обнаженное вымя жидко расползлось в стороны, напоминая медуз, выброшенных волной на берег. Андрей остановился, не зная, как себя вести, потом смущенно отступил за куст. Катрич спокойно нагнулся, поднял нечто напоминавшее с виду рубаху. — Прикройся, — сказал он и бросил тряпку на живот женщине. Та даже не шевельнулась. Больше не обращая на нее внимания, Катрич носком ботинка ткнул голого парня в пятку. Тот лениво повернулся на спину и глянул на подошедших из-под ладони, козырьком приставленной к глазам. Уныло протянул: — А-а, родная милиция... Тем не менее он даже не встал и остался лежать на спине, заложив руки за голову и выложив на обозрение тощие мужские принадлежности. Теперь Андрей увидел, что волосы у парня и в самом деле зеленые, словно подсохшие водоросли. Что пошло на их покраску — чернила или тушь, понять было трудно. — Встань и оденься, — предложил Катрич строго и угрожающе приподнял ногу. — А то я тебе ненароком бампер сомну. Сопля сел и примирительно прогнусавил: — А я че? Я только констатировал: родная милиция... — Не унижайся перед ним, — вдруг среагировала на его реплику девица и демонстративно перевернулась на живот. Андрей смущенно поднял глаза к небу, где невидимый самолет пенистой линией перечеркнул голубизну от горизонта до горизонта. — Заткнись, Жаба, — лениво протянул Сопля, — пока я тебе не врезал. — Ладно, кончайте свариться, — сказал Катрич. — Ты мне лучше расскажи, что знаешь об убийстве полковника? — О том, что в газетах писали? — спросил Сопля. Он прыгал по песку на одной ноге, натягивая на другую брючину. — Только это и знаю. — Значит, случай прошел мимо вашей кодлы? Вы о нем ничего не слыхали, разговоров никаких не вели? — Почему? — не согласился Сопля. — И слыхали, и разговоры были... — Какие? — Так, общий треп. — Что именно? — Говорили, что полкан кому-то крепко насолил. Его и убрали. — Кому именно он насолил? — Откуда я знаю? — Видишь, старлей, — вдруг меняя тон, сказал Катрич, — как мы бортанулись. Тащились сюда, парились, а он ничего не знает... — И вдруг резко, повелительно приказал: — Собирайся! Поедем в управление. Там я сниму допрос под протокол. — А что я, начальник? — заканючил Сопля. — А то, гражданин Андреев, что вас в тот день видели рядом с местом преступления. Факт зафиксирован в протоколе. Поскольку дружеского расположения вы не понимаете, в управлении мы проведем опознание, и все пойдет по законному пути... — Начальник, — взмолился Сопля, — на понт берешь?! — Ты меня знаешь? — спросил Катрич. — Я когда-нибудь против твоих зеленых волос что-то имел? — Не-а... — Тогда подумай, поперся бы я сюда по жаре на понт брать? — Не-а, — согласился Сопля. — Вот и делись тем, что знаешь, пока разговор между нами. Кого видел в тот день? — Никого... — Все, собирайтесь, Андреев. — Капитан, — загундосил Сопля. — Клянусь, я не замазан. Они меня мигом пришьют, когда дознаются... — Ты себя не чувствуй пуговицей, — успокоил его Катрич. — Твоя, — он кивнул на девицу, — не трепанет? — Жаба? — спросил Сопля. — Не-а, она в порядке. — Тогда ты чист. — Всегда так говорят. — Я слова когда-то бросал на ветер? — спросил Катрич сурово. — Не-а, — согласился Сопля. — Выкладывай. И не потей. — Акула там был, — вздохнул Сопля, и глаза его испуганно расширились. — Где именно? — Он сидел за рулем. В той самой машине... Только вы меня... — Слушай, Андреев, — сказал Катрич сурово. — Когда человек думает только о себе, он возвращается в состояние скота. Запомни это. Вот ты сейчас сделал доброе для общества дело и сразу назад. А ты думай о будущем. Оно рядом с тобой. У тебя такая прелестная подруга. А у вас, как я вижу, любовь... — Подумаешь! — презрительно проговорила девица. — Тоже мне, ценитель! Они возвращались к остановке по пляжу, который уже наполнялся людьми. Песок подсох, солнце пригревало сильней и сильней, и народ быстро осваивал заплеванное пространство, спеша внести свой вклад в засорение окружающей среды. — Кончик ниточки мы зацепили, — сказал Катрич удовлетворенно. — Теперь важно не оборвать. — Давить таких надо, — невпопад ответил ему Андрей. — Дерьмо собачье, а не люди... Катрич не понял. — Кого? — Кого же еще? Зеленоволосых! — Тю-тю! — присвистнул Катрич. — Во как тебя, либерального демократа, пробрало! — Почему «демократа»? — удивился Андрей. — Да еще «либерального»? — А как же тебя еще называть? Прижать к ногтю преступников ты не считаешь возможным, поскольку прижимать должен закон и суд. И вдруг людей, которые перед законом чисты, ты считаешь возможным давить без всяких на то оснований... — Считаю. Они тебе что, нравятся? — Милый мой, — сказал Катрич и лихо, по-футбольному, пнул пустую пивную банку, попавшуюся под ногу, — может, и мне они не по нраву, но это не значит, будто стоит давить все подряд, что нам не нравится. Ведь признайся, тебе не понравилось, что они голые, и что баба не прикрылась, увидев нас? — Хотя бы. — Ты ушел от ответа. — Да, не понравилось. — А ты можешь признать их право находиться в таком виде дома? — Дома? Да. За закрытой дверью. — Здесь они тоже как дома. Пляж пустой. Они ушли подальше, куда никто не забредает. Это мы заявились к ним, а не они решили заставить тебя смущаться. — Но... — Появись они в таком виде на улице — дело другое... — Но как она вела себя... — Назови мне закон, который запрещает ей вести себя именно так. — Есть приличия... — Дорогой мой старлей! Ревнители приличий у нас долго преследовали тех, кто носил брюки с узкими штанинами, кто отращивал длинные волосы, кто танцевал танцы, не похожие на вальс. Неужели это никого ничему не научило? — Научило, — зло бросил Андрей. — Вот теперь и купаемся в крови и не знаем, как справиться с преступностью... Стоим будто перед каменной стеной. —Что с ней проще всего сделать? Взорвать, верно? Типично военная логика. — А что предложишь иное? Они вышли к остановке и остановились в ожидании трамвая. После нескольких минут ожидания Андрей вышел на проезжую часть, чтобы разглядеть, не приближается ли трамвай. Мимо, обдав его жарким ветерком, пронеслись синие «Жигули». Андрей инстинктивно отпрянул и тут же услыхал возмущенный окрик: — Куда выперся?! Жить надоело? — Ты что?! — Неожиданная вспышка Катрича неприятно задела Андрея. — А то, — уже спокойно ответил напарник, — что мы с тобой в деле. И ты теперь, прежде чем высунуть голову из кустов, каждый раз обязан поднимать вверх фуражку на палке... — Цирк! — засмеялся Андрей. — Думаешь, «жигуль» целил в меня? — Сегодня еще нет, а завтра все может быть. — Слушай, ты так и живешь каждый день с опаской? — В голосе Андрея звучала нескрываемая насмешка. Катрич посмотрел ему прямо в глаза: — Не с опаской, а благодаря ей. Прежде чем ступить, смотрю под ноги... — Я так не приучен, — сказал Андрей и скептически улыбнулся. — Это не жизнь, если дрожать на каждом шагу. — Валяй-валяй, — устало бросил Катрич и отвернулся. — Вот клюнет жареный петух в задницу — вспомнишь мои слова. К остановке, болтаясь на разбитых рельсах из стороны в сторону, приближался красный трамвай... Придонский военный госпиталь — красное кирпичное здание дореволюционной постройки — размещался в глубине большого двора, затененного кронами платанов. Всюду под деревьями на скамеечках сидели ходячие больные, выползавшие сюда, чтобы не балдеть в душных палатах. Андрей невольно обратил внимание на множество раненых — с костылями, с повязками на головах, лицах, руках. Взаимные претензии и взаиморасчеты южных соседей России обильно окроплялись русской кровью, которую политики ценили куда ниже бензина. Проходя по чистой асфальтированной дорожке, тянувшейся от ворот к главному входу, Андрей вдруг вспомнил слова Петра Первого, сказанные при открытии военного госпиталя в Лефортово. «Зело отменная гошпиталь построена, — сказал тогда император, — хотя попадать в нее господам офицерам не пожелаю». Нынешние правители такой заботы о военных, судя по многим признакам, давно уже не проявляли. Накинув на плечи халат, полученный в гардеробной, Андрей шел по узкому длинному коридору неуверенный и тихий. Здесь всюду жил запах человеческих страданий: густо пахло эфиром, просохшей мочой, ихтиоловой мазью. «Посторонитесь!» — предупредила Андрея немолодая сестра и провезла мимо него операционную каталку, на которой лежал бледный худолицый человек. Каталка подпрыгивала на щербатом цементном полу, и голова человека безвольно болталась из стороны в сторону. Поднявшись по узкой лестнице на второй этаж, Андрей отыскал палату номер двадцать. В ней, как ему сообщили, лежал дядя Ваня — Иван Васильевич Костров, шофер отца, которого задела одна из пуль, выпущенных террористом в момент покушения. Свинец только распорол плечо, и дядю Ваню можно было выписать сразу же после перевязки, но нервное потрясение оказалось слишком сильным, и оправиться от него он сразу не мог. Потому его оставили в отделении огнестрельной травмы до улучшения самочувствия. Кострова Андрей знал давно и очень удивился, увидев его совсем не таким, каким привык видеть, — веселым и подвижным. На койке, натянув простыню до подбородка, лежал человек с потухшими, ввалившимися глазами. — Спасибо, Андрюша, — сказал Костров унылым голосом. — Вот уж не думал, что ты зайдешь. — Он шмыгнул носом. — Дядя Ваня, вы не волнуйтесь. У вас уже все в порядке. Врачи... Костров подтянул простыню до самого рта. — Прости, Андрюша. Я мало в такое верю... — Во что? — не сразу понял Андрей. — В то, что теперь все в порядке. Наоборот. Тогда мне повезло, а теперь добьют в любой момент. Я ведь свидетель. Поверь, принимаю лекарство, а сам боюсь — вдруг что подсыпали? — Вы уж совсем, дядя Ваня... Все-таки мы еще не в Италии... Костров тяжко вздохнул: — Зато мафия у нас покруче ихней... Костров вдруг встрепенулся, глаза его блеснули. — Постой, тебе, наверное, наговорили, что я тронулся, а ты поверил? Так? — Что вы, дядя Ваня, — смутился Андрей. — Они всем это говорят, — утвердил Костров, не обращая внимания на оправдание. — И правда, если хочешь знать: я трухнул. Да еще как! И что с того? Чтобы в меня стреляли — я не приучен. Это дело малоприятное, Андрюша. И вот теперь боюсь, чтобы такое не повторилось. — Больше вас никто не тронет. — Не надо, Андрюша. Я видел его глаза. На морде черный чулок, в прорези зрачки блестят. Как у зверя. Клянусь, такой вернется... — Это у вас нервное. — Андрей положил ладонь на костлявое плечо Кострова. Тот посмотрел пристально и спросил: —Ты все еще мне не веришь? Считаешь, что я со страху? — Ну, не совсем... — Значит, считаешь, — подвел итог Костров. — И зря. Им твой отец мешал. Вот они его и выбили... — Кто — они? Костров нервно шевельнулся под простыней и замолчал, прикрыв глаза. Тогда Андрей повторил вопрос, изменив его форму. — Почему вы думаете, что охотились именно за отцом? В милиции считают, что произошла ошибка. — А ты больше верь, что скажут в милиции, — проговорил Костров из-под простыни. И замолчал испуганно. — Ну? — подтолкнул его Андрей. — Вот те и ну. Они говорят не то, что случается, а как им самим удобно. — Почему вы так думаете, дядя Ваня? — Причины имеются. Был ведь у меня следователь. Протокол составил. Ушей он, конечно, не затыкал, но смотрел через меня на стену, как сквозь стекло. — И все же это не доказывает, что охота шла именно за отцом. — Не веришь, — обиженно утвердил Костров. Он взял с тумбочки стакан с компотом и стал пить. Острый кадык на худой шее судорожно дергался: вверх-вниз, вверх-вниз. Напившись, поставил стакан, рукой отер губы. — Верю, что вы так чувствуете, — примирительно успокоил его Андрей. — Но нужны факты. А у нас их нет. — Он специально сказал «у нас», чтобы еще больше не обижать собеседника. — Есть, — вдруг сказал Костров и, словно обессилев, откинулся на подушку, закрыл глаза. — Вы об этом рассказали следователю? — Нет. — Почему? — Потому как сам узнал об этом позже. — От кого, дядя Ваня? — Лучше не спрашивай, Андрюша. — Минутное оживление Кострова вновь погасло, он помрачнел, глаза посуровели, губы поджались. — Не скажу. Ты вот уедешь, тебе-то что... — Я не из простого любопытства, — сказал Андрей. — Хотел бы сам разобраться с этой сволочью. Чтобы не ползала по земле. Костров поглядел в глаза Андрею, выпростал руку из-под простыни и положил ее ему на колено: — Не горячись, не стоит. Что можешь сделать ты этой погани? С ней даже милиция сладить не в состоянии. — Милиция не может, а я найду, как это сделать. Важно знать — кому врезать... — Нет, Андрюша, в этом я тебе не помощник. Андрей встал. Расправил плечи, поддернул брюки. — Как говорят, дядя Ваня, пора и честь знать. Выздоравливайте, я пойду. — Ты чего сразу так? — В голосе Кострова слышалось беспокойство. — Обиделся, что ли? — Нет, дядя Ваня, я не обиделся. Мне просто вас жаль. Продолжайте бояться. Это нетрудно. Натянуть простынку до глаз и выжидать — не случится ли чего. А если в самом деле случится? Вы сказали, что вас могут убрать как свидетеля. Но это имеет смысл, когда хотят заткнуть рот. Выходит, вам нет резона таить в себе то, что кому-то выгодно скрыть. А, да ладно, вроде я вас опять уговариваю. Пойду... Костров нервно дернулся под простыней. — Присядь. Андрей неохотно опустился на стул. Костров поерзал под простыней и вдруг, впервые за все это время, присел на кровати. Подтянул подушку вверх к спинке и привалился к ней. — Наверное, ты прав. — Голос его нервно срывался. Он опять облизал губы. — Сказать тебе я обязан... Андрей молчал, сосредоточенно разглядывая ногти левой руки. — Только не думай, что за себя боялся. Все куда сложнее. Да, я видел, как стреляли в твоего отца. Видел глаза того... убийцы... Но, клянусь, сам узнал о сути дела только вчера... — Как так? — удивился Андрей. — Брат у меня, Михаил. — Признание давалось Кострову непросто. — Брат у меня. Он рассказал. — Что именно, дядя Ваня? — Все, до подробностей. Костров сполз на кровать, улегся, поправил подушку и натянул до подбородка простыню. — Все, Андрюша, не могу. Не имею права. Я тебе дам адрес Миши. Съездишь к нему. Он все сам расскажет... |
|
|