"Пленник кратера Арзахель [Пленники кратера Арзахель]" - читать интересную книгу автора (Шалимов Александр)Записи в бортовом журналеСознание возвращалось медленно. Сначала возникло ощущение тишины и мрака. Потом я почувствовал своё тело… Где я и что со мной? И, собственно, кто я? Появилось чувство, похожее на удивление… Я не знаю, кто я? Вероятно, был болен или ранен?.. А может — автомобильная катастрофа? Удивление сменяется страхом. Решаюсь шевельнутся, и это удаётся удивительно легко. Подношу руку к голове и ощущаю выпуклое стекло шлема. На мне шлем? Когда-то уже было такое… В памяти всплывает вереница серебристых самолётов. Влажный бетон взлётной полосы. Смуглое суровое лицо с синеватым шрамом на щеке — командир нашей эскадрильи… Я облегчённо вздыхаю. Теперь знаю, кто я. Я военный лётчик морской авиации Штатов Джон Смит. Вечером мы вылетели бомбить отступающие колонны фашистов. Меня сбили возле Руана по нашу сторону фронта. Надо лежать и ждать, пока разыщут. Ночь скоро пройдёт… Некоторое время лежу спокойно. Потом вспоминаю о стрелке-радисте. Что с парнем? Шарю в темноте… Нет, это не тесная кабина самолёта. Вокруг пустота. Пальцы натыкаются на эластичную гладкую поверхность, нащупывают обрывки проводов… Потом это — шероховатый кусок пористого камня. Не вижу его, но хорошо знаю, что это базальт со дна Тихого океана. Он находился в герметически закрытом футляре из прозрачного аллофана. Я часто глядел на тёмный пористый камень и думал… О чем я думал? Никак не могу вспомнить, и снова возвращается беспокойство… Кажется, Джона Смита не интересовали базальты, когда он был лётчиком морской авиации… Был?.. А почему “был”? Значит, я уже не лётчик? Мысли снова начинают путаться. Может быть, это — сон? В госпитале после ранения меня часто одолевали кошмары. Стоп, теперь я твёрдо знаю, что я не на фронте. Фронт — это было давно… “Леди и джентльмены, через несколько месяцев мир будет отмечать годовщину окончания мировой войны. К этой дате мы приурочим…” Удивительно знакомый голос!.. Я уверен, что слышал его совсем недавно… Голос и кусок базальта… Базальт держу в руке. Странно, что камень без футляра. Неужели аллофановый футляр разбился? Невозможно… Он был чертовски прочен — этот аллофан. “Леди и джентльмены, тут все предельно прочно. Сто процентов безопасности”… Опять в моих ушах звучит тот же голос. О чьей безопасности идёт речь? О моей — Джона Смита? Однако со мной что-то случилось. И, по-видимому, что-то более серьёзное, чем казалось вначале. Надо постараться понять, что именно… Пытаюсь привстать, поворачиваю голову… Слава создателю, слева отчётливо видна неяркая красноватая точка. Свет! Первый свет во тьме. Я напряжённо всматриваюсь, не растворится ли красноватая искра в черноте окружающего пространства. Нет, она светится ровно, не мигая. Что это — глазок прибора или далёкая звезда? И какое расстояние разделяет нас: метр, десятки километров или световые годы?.. Не все ли равно. Я вижу… Теперь у меня есть цель. Поползу туда… Осторожно приподнимаюсь. Каким удивительно лёгким кажется тело!.. Делаю несколько движений. Под локтями и коленями хрустят осколки. Откуда столько осколков? Осторожно отгребаю их со своего пути. Пальцы натыкаются на что-то… Неужели я не один в этой тьме!? Рука инстинктивно отдёргивается. “Смелее, Джон Смит! Ведь ты уже вспомнил, что был лётчиком морской авиации. Смелее, и ты вспомнишь все остальное”… Я снова вытягиваю руку: маленький узкий каблук, согнутое колено, эластичная ткань скафандра, тонкие окостеневшие пальцы обнажённой руки. Они холодны, как металл. Трясущимися руками поворачиваю неподвижное тело. Пытаюсь найти крепления шлема. Но шлема нет. Руки натыкаются на пряди длинных волос. “Кэтрин?.. Кэтрин Милс здесь?!”… И тогда вспоминаю все… Это произошло совершенно неожиданно… Арчи уже произвёл основное торможение. Ракета легла на орбитальный курс. Я не отрывал взгляда от экрана внешнего телевизора. В двадцати километрах под нами плыли горы неведомого мира. Сотни поколений учёных мечтали проникнуть в тайны этого каменного хаоса… Ступенчатые жёлто-белые плоскогорья, обведённые каймами густых теней, спускались к плоским ярко-жёлтым низменностям, похожим на песчаные пустыни. Гладкая поверхность пустынь с непостижимой быстротой сменялась горами. Цепи сверкающих пиков проплывали внизу. По их исчерченным трещинами склонам быстро скользила маленькая сигарообразная чёрточка — тень нашего “Атланта”. Горизонт, несмотря на значительную высоту полёта, казался совсем близким. Ослепляюще белые гребни высоких гор поднимались там в чёрное небо и отбрасывали к подножиям зубчатые фиолетово-чёрные тени. “Атлант”, не сбавляя скорости, нёсся вперёд, и горы словно никли, плывя навстречу; а на смену им из-за горизонта появлялись все новые и новые исполинские нагромождения камня. Это был невообразимый фантастический узор яркого света и непроглядной тени — вздыбленная и растресканная поверхность планеты, пережившей чудовищные катаклизмы минувших эпох. В шлемофоне посадочного скафандра прозвучал хрипловатый голос Арчи: — Внимание, слева по курсу кратер Арзахель. Иду на посадку. Включить амортизацию кресел. Один поворот рычага амортизатора, и кресло словно исчезает. Кажется, что повис в пустоте. Но уже в следующее мгновение пустота становится упругой, и нарастающая сила вдавливает в неё ослабевшее тело. Дышать трудно. Изображение на телеэкране утратило резкость, а может быть, просто потемнело в глазах. Мелькнула затуманенная мысль: “Последнее торможение… Садимся”… Я ещё успел разглядеть на экране медленно поворачивающийся горизонт, мохнатый край бело-фиолетового солнечного диска в звёздном небе, кольцо черно-белых обрывов. Кольцо быстро надвигалось снизу, окружая корабль исполинским зубчатым частоколом. На затенённой стороне частокола мелькнули глубокие расщелины, казалось, доходившие до подошвы кольцевого хребта. Затем на экране телевизора появилась металлическая конструкция, похожая на ногу гигантского кузнечика. “Арчи выпускает наружные стабилизаторы, — слышу в шлемофоне задыхающийся от волнения голос Кэтрин. — Садимся, Джон, садимся… Первые люди…” Дальше случилось что-то непонятное. Резкий удар сотряс металлический корпус корабля. Все вокруг завертелось, как в стремительном водовороте. Ярко полыхнул и погас экран. Многотонная тяжесть сдавила грудь. Я почувствовал, что задыхаюсь. Грохот ударов, треск, скрежет… Откуда-то издали донёсся крик Кэтрин: “Джон… Арчи… А-а-а!..” Потом все заглушил захлёбывающийся вой моторов. Вероятно, Арчи пытался выровнять ракету. Рывок чудовищной перегрузки, удар, снова рывок… Странно, что я ещё жив… Струя осколков какого-то прибора полоснула по стеклу шлема. Приборы уже не выдерживают, а люди… Последний удар был наиболее сильным. Мелькнула мысль, что корпус корабля разламывается на части. Неодолимая сила вырвала меня из кресла и швырнула в пустоту… Я — геолог Джон Смит, единственный оставшийся в живых участник первой лунной экспедиции, продолжаю записи в бортовом журнале космического корабля “Атлант”. Наш корабль потерпел аварию при посадке на дно кратера Арзахель. Мои спутники — командир “Атланта” лётчик-космонавт подполковник Арчибальд Шервуд и астрофизик доктор Кэтрин Милс погибли. Причина аварии мне неизвестна. Ракета лежит почти горизонтально. Пульт управления сильно деформирован. Я не смог извлечь изуродованный труп командира корабля из-под обломков контрольных щитов. Тело Кэтрин поместил в холодильную камеру. На нем не видно наружных повреждений. Вероятно, не выдержало сердце… Сам я отделался пустяками — ушибы, небольшая ссадина на виске. Ракета пострадала очень сильно. Мне удалось включить аварийные аккумуляторы. Беглый осмотр внутренних помещений показал, что наш “Атлант” останется на Луне навсегда. Разрушена командирская рубка, радиостанция, генераторы тока, большая установка для кондиционирования воздуха. Вышли из строя многие приборы, главное счётно-решающее устройство — электронный мозг ракеты, оборудование лабораторий. Менее всего пострадали жилые кабины. Аварийная установка воздухообмена действует. Если корпус ракеты уцелел и не будет утечки воздуха, мне обеспечено от трех до четырех месяцев жизни в металлическом гробу, которым стал для всех нас “Атлант”. В тамбуре выходного люка есть ещё два баллона с жидким кислородом и сгущённый кислород в баллонах трех наружных скафандров. В сумме это может оттянуть конец ещё на месяц—полтора. Итак — от четырех до пяти месяцев — четыре—пять лунных дней и четыре ночи. Это не много для человека, которому едва перевалило за четвёртый десяток, но и не так уж мало для исследователя, впервые очутившегося на Луне. Впрочем, ещё неизвестно, стану ли я исследователем неведомого мира, который простирается за стальными стенами “Атланта”. Механизмы внутреннего люка заклинило при аварии, и я даже не смог проникнуть в тамбур, где находятся скафандры. Если удастся открыть выходные люки и выбраться наружу, прежде всего я должен буду водрузить звёздный флаг над каменной пустыней. В инструкции экипажу “Атланта” подъем флага — это параграф первый. Флаг — символ завоевания… Но я не завоеватель. Я — Робинзон. И флаг для меня лишь символ далёкой родины. Вчера вечером завершил осмотр внутренних повреждений корабля. Слишком многое не выдержало космических испытаний. Генерал Першинг, конечно, преувеличивал, когда говорил членам сенатской комиссии о стопроцентной безопасности полёта. Это ни для кого не было секретом, и в первую очередь для нас — экипажа “Атланта”. Но чтобы важнейшие узлы корабля были смонтированы так небрежно!.. Вся радиоаппаратура вышла из строя только потому, что не выдержали крепления щитов. Металл креплений оказался слишком хрупким. Уцелей хоть один щит, повреждения передатчиков не были бы так серьёзны. А установка для кондиционирования воздуха! Когда я понял, что с ней произошло, мне стало ясно, что она легко могла отказать ещё при старте. А эта установка — лёгкие корабля, от её исправности зависит судьба экспедиции… Я снова вспомнил слова генерала Першинга: “Тут все предельно прочно! Безопасность — сто процентов”. Эти слова сейчас показались мне почти насмешкой. Ведь генерал был председателем правительственной комиссии, принимавшей “Атланта” и его оборудование… Сегодня утром удалось открыть люк, ведущий в выходной тамбур. В тамбуре леденящий холод. Воздух просачивается наружу через внешний люк. Кислородный баллон одного из скафандров оказался пустым — у него был неисправен кран. Значит, в моем распоряжении только два выходных скафандра с резервными баллонами… Все попытки открыть наружный люк оказались безуспешными. Либо деформирован корпус ракеты, либо она попала в какую-то расщелину и заклинена в ней. В обоих случаях я не смогу покинуть стальной гробницы, в которой похоронен. До конца первого лунного дня остаётся семь земных суток. Я веду счёт времени по земным часам. Удивительно, что уцелели почти все часовые механизмы, находившиеся на “Атланте”. До сих пор ещё тикают маленькие золотые часики на руке бедной Кэтрин… На Земле, конечно, уже поняли, что с нами что-то случилось. Последнее сообщение было послано с “Атланта” четверо суток назад сразу после основного торможения и выхода на круговую лунную орбиту. Выполнит ли генерал Першинг своё обещание?.. Монтаж резервной ракеты должен быть закончен в конце марта. Значит, майор Кросби со своим экипажем может стартовать в начале апреля. В первой половине следующего лунного дня он должен быть здесь. Весь вопрос в том, захотят ли они рисковать второй ракетой после неудачи “Атланта”. Старт “Атланта” сохранили в тайне. Первую информацию о полёте собирались дать после нашей радиограммы о благополучном прилунении… Эта радиограмма на Землю не поступила… Сегодня все утро орудовал у выходного люка. Утечка воздуха через тамбур продолжается. Пришлось закрыть дверь, ведущую в тамбур, и работать в кислородной маске. В тамбуре адский холод. Выходной люк словно приварило к корпусу корабля. Конструкция запоров очень сложна. Несколько часов провозился впустую. Вторую половину дня занимался уборкой во внутренних помещениях. Все обломки перетащил в коридор, ведущий к командирской рубке. Дверь в рубку я ещё позавчера закрыл навсегда. Там могила Шервуда. Мы с ним вместе воевали в Нормандии. После войны наши пути разошлись. Я стал геологом, а он — лётчиком-испытателем, потом космонавтом. Снова встретились за несколько месяцев до старта “Атланта”. Быть может, мы уже не разлучимся больше… Сегодня мне удалось спаять разорванные воздухопроводы, ведущие в капитанскую рубку. Я продул рубку сжатым азотом. В атмосфере азота тело Шервуда должно сохраниться. Когда нас найдут здесь, Шервуда увезут на Землю и с воинскими почестями похоронят в родной Неваде… Если они задержат вылет Кросби, нас могут разыскать русские. Я слышал, что русские планировали полет первой лунной ракеты с людьми этим летом. Першинг хотел опередить их… Теперь русские, может быть, ускорят свой полет, узнав о нашей аварии. Сегодня ночью проснулся от сильного толчка. Мне показалось, что “Атлант” сдвинулся с места? Я долго лежал и прислушивался. Потом включил свет и обошёл помещения. Как будто все в порядке. Температура нормальная, аппарат воздухообмена работает. Но толчок всё-таки был. Флакон с тушью, который я оставил открытым на столе, опрокинулся, и тушь залила лунную карту. Все утро снова провозился у выходного люка и опять безрезультатно. Кажется, я уже начинаю привыкать к “космическому” холоду тамбура. После обеда решил проверить содержимое кладовой. Здесь всего с избытком. Вероятно, хватило бы года на три. С запасами питьевой воды хуже. Но на отведённое мне время хватит… Удалось отремонтировать один из небольших приёмников. Он заработал, но кроме шорохов и свиста Космоса ничего не слышу. Либо что-то не так подключил, либо для земных передач он слишком слаб. Если бы удалось услышать Землю!.. Сегодня на Земле день весеннего равноденствия — поворот к новому лету. А здесь до конца первого лунного дня остаётся ещё трое земных суток. Не бросаю попыток открыть выходной люк, но пока ничего не получается. Если бы не особый состав стали, из которой сделан корпус корабля, я попробовал бы вырезать запоры люка автогеном. Все равно утечка воздуха из тамбура есть, и воздух внутри корабля сохраняет лишь дверь люка, ведущего в тамбур. Однако автогенный аппарат, имеющийся в моем распоряжении, бессилен против панциря “Атланта”. Вчера подробно описал свои переживания во время нашего неудачного прилунения. Вложу эти листки в бортовой журнал. Записи в бортовом журнале буду вести до последнего часа пребывания на “Атланте” — каким бы он ни оказался — этот последний час… Иногда одолевают сомнения… Что, если генерал Першинг считает нас всех погибшими, и вылет Кросби отложен надолго? Неужели и мне суждено окончить жизнь в этом стальном капкане, заброшенном в кратер Арзахель… Я все думаю о ночном толчке. Неужели лунотрясение? Сколько нового можно узнать, выйдя наружу. Какая насмешка судьбы! Находиться менее чем в метре от неведомого удивительного мира и не иметь возможности вступить в него. Даже, быть может, не увидеть… Люк все не удаётся открыть, а из приёмника ничего не слышно, кроме треска. Завтра должно зайти солнце. Начнётся четырнадцатидневная лунная ночь… Что происходит сейчас на Земле? Узнали ли люди о нашем полёте? Готовит ли Першинг спасательную экспедицию? Если о полёте стало известно, общественное мнение может принудить генерала и сенатскую комиссию послать вторую ракету. И русские наверняка попытаются что-то сделать… Сейчас, когда записывал эти строки, явственно почувствовал лёгкую дрожь стола. Я поспешно прошёл в тамбур. Коснулся рукой наружной стенки. Стенка слегка вибрировала. Что означают все эти сотрясения? Они не могут быть связаны со смещениями “Атланта”. Значит — дрожь лунной поверхности? Все ещё не могу поверить, что это знаки лунотрясений!.. Дрожь вскоре утихла и больше не повторялась. Среди оборудования нашей лаборатории были два портативных сейсмографа. Один из них при аварии разбился вдребезги. Второй, может быть, удастся отремонтировать. Займусь этим завтра после очередного “сеанса” у выходного люка. Я орудую в тамбуре у люка ежедневно два-три часа с небольшим перерывом для обогрева. В тамбуре очень тесно; работать приходится без скафандра, а мороз там сорок-сорок пять градусов. Вероятно, выходной люк находится в тени скалы или обрыва, и солнечные лучи к нему не проникают. А быть может, вся ракета лежит в тени или попала в глубокую трещину… Догадки, одни догадки!.. Люк надо открыть любой ценой. Вчера ночью я долго не мог уснуть. Думал о Земле. Наверное, она светит сейчас над останками “Атланта”… Как она далека и недоступна! Как трудно представить, что все осталось там, среди звёзд: и небо с облаками, к которому привык с детства, и ласковое тепло земного солнца, зелёный сумрак лесов, немолкнущие шорохи моря, суетливые дымные города… Все, абсолютно все там… Здесь нет ничего, кроме холода, пустоты, мрака. Любая из земных пустынь — оазис жизни по сравнению с миром, куда заброшен “Атлант”. Люди Земли, вы даже не подозреваете, какими сокровищами владеете, если можете распахнуть окно и слушать, как шуршат капли дождя среди листьев жасмина; если можете встречать каждый солнечный восход и вдыхать горьковатый запах трав, доносимый вечерним ветром. В повседневности мелочных забот мы забываем о самом главном, Земля, забываем, что мы — дети твои, рождённые и хранимые тобой, и что у нас нет ничего ближе и дороже, чем ты. Это так просто, а понять и оценить все это можно только из чёрной бездны Космоса… В первые дни заточения в останках “Атланта” я пытался утешать себя мыслью, что я — одинок. Моих близких унесла война. Кроме двух-трех приятелей, никто не ждёт моего возвращения и никто не станет проливать слез, узнав, что Джон Смит не вернётся. Другое дело — Шервуд, у него осталась на Земле большая семья, или бедная Кэтрин — её ждут мать и, кажется, жених. А что я?.. Но вот минувшей ночью, думая о Земле, я вдруг понял, что совсем не одинок. Ведь у меня есть четыре миллиарда близких — друзей и родных, с которыми я связан нерасторжимыми узами чувств, мыслей, желаний, надежд, связан до последнего шага, до последнего дыхания… Люди Земли, вы все — близкие мои… Я был бы счастлив встретить и обнять каждого, да-да, каждого из вас — четырех миллиардов обитателей моей планеты! Кое-кто из членов сенатской комиссии и сам генерал Першинг будут, конечно, шокированы, если прочитают когда-нибудь мои записи… Джентльмены, эти слова обращены не к вам, хотя именно от вас зависит моё спасение… Вас так ничтожно мало! Я обращаюсь сейчас к простым людям Земли — фермерам Оклахомы и Айовы, рыбакам Нормандии, скотоводам Австралии, инженерам и рабочим Советской России, ко всем, кого я знаю и кого не знаю, ко всем от папы римского до последнего чистильщика сапог. Да-да, извините, Першинг, я не делаю исключения и для старого негра Навуходоносора Гоппе, который каждое утро доводит до зеркального блеска носки ваших генеральских штиблет… День не принёс ничего нового. День — это по моим часам. За стальными стенами “Атланта” — ночь, и она продлится до 8 апреля. Неужели мне так и не удастся выбраться наружу? А часы на руке Кэтрин все идут… Вчера кончил налаживать сейсмограф. Установил его в уцелевшем отсеке лаборатории. Лента рассчитана на двое земных суток. Посмотрим, что покажет запись… Последние дни часто ловлю себя на том, что разговариваю вслух во время работы. Скверный знак. Надо следить, чтобы это не вошло в систему. Так недолго и свихнуться… Во что бы то ни стало я должен отворить люк и выйти наружу, хотя бы это лишило меня половины оставшегося в моем распоряжении воздуха. Потрясающе!.. Проявил первую ленту сейсмографа. Маятник ни на секунду не оставался в покое. Кратер, в котором находится “Атлант”, испытывает непрерывную сейсмическую дрожь. Кроме постоянного дрожания прибор записал несколько более резких толчков силою 2—3 балла. Вероятно, я не заметил их только потому, что все время нахожусь в движении. Полагаю, что удалось сделать крупное открытие. Он совсем не мёртв, этот удивительный мир гигантских кратеров и кольцевых гор! Интересно, какова причина толчков — движения лунной коры или извержения лунных вулканов. Начинаю думать, не использовать ли заряд пластика против запоров выходного люка. Если бы я был уверен в прочности стенок тамбура! Взрыв может повредить их, и тогда запас воздуха сразу сократится до содержимого баллонов двух выходных скафандров — это двое суток с небольшим… Пожалуй, эту крайнюю меру лучше приберечь на самый конец — когда откажет аппарат воздухообмена. Пока он работает нормально: его указатель смещается в сторону красной черты со скоростью, которая даёт надежду на три земных месяца… Не стоит отказываться от них без крайней необходимости. У меня все по-прежнему. Наконец-то удалось… Сегодня отодвинул одну из трех задвижек выходного люка. Думаю, что с двумя другими дело пойдёт легче. Если мне суждено вернуться на Землю, первые слова “признательности” адресую конструкторам запоров выходного люка. Пусть опатентуют своё изобретение для семейных склепов. Сто процентов гарантии, что живые будут навсегда избавлены от появления привидений. Из склепа, закрытого на такую задвижку, ни один дух не выйдет до страшного суда… Сейсмограф непрерывно записывает дрожание. Более сильные толчки происходят каждые три-четыре часа. Некоторые из них я ощущаю по сотрясению корпуса “Атланта”… Там, за стальными стенами корабля, бьётся пульс живой планеты… Минувшей ночью пережил неприятные минуты. Проснулся от ощущения, что кто-то вошёл в мою кабину. Я поспешно включил свет. Кабина была пуста, но дверь в коридор оказалась отодвинутой. Может быть, ложась спать, я забыл её закрыть? Я поднялся, чтобы задвинуть дверь, и тут до моих ушей донёсся какой-то странный шелест. В окружающей глубокой тишине он прозвучал очень явственно. Я не суеверен, но, признаюсь, испугался. Почему-то подумал о Кэтрин… Стремительно задвинул дверь, дважды повернул рукоятку засовов. Потом начал прислушиваться. В коридоре было тихо. Я слышал только громкие удары своего сердца. Прошло немало времени, прежде чем я решился открыть дверь и выйти в коридор. Потом повсюду включил свет, обошёл помещения “Атланта”. Все было в порядке… Не мог только заставить себя заглянуть внутрь холодильной камеры, где лежит тело Кэтрин. Лишь удостоверился, что наружные засовы двери задвинуты. Заснуть уже не смог. Остаток ночи провёл у приёмника. Внимательно вслушивался в шорох и треск эфира. Иногда начинало казаться, что слышу какие-то голоса, обрывки фраз. Но, вероятно, это были звуковые галлюцинации. После завтрака отправился в тамбур. Провозившись несколько часов, отодвинул и вторую задвижку. Третью решил оставить на завтра. Неужели завтра удастся выбраться наружу! Вечером принудил себя открыть холодильную камеру… Кэтрин лежит все так же… И часы все идут… Я ничего не могу поделать с третьей задвижкой наружного люка. Словно её металл сплавился с пазом, в который она погружена. Завтра над кратером Арзахель снова взойдёт Солнце. Первая двухнедельная ночь проходит. Если генерал Першинг вышлет спасательную ракету, Кросби будет здесь 12 или 13 апреля. Значит ещё шесть дней… Но сумеют ли они проникнуть в корпус “Атланта”? Я, кажется, уже бессилен сделать ещё что-либо для своего освобождения. Разве применить пластик? Но это верное самоубийство. Сегодня ночью произошло сильное лунотрясение. Толчки были так резки, что корпус “Атланта” изменил положение. Меня сбросило с койки на пол. Лишь благодаря незначительной силе тяжести обошлось без ушибов. Толчки быстро прекратились, и я отправился осматривать повреждения. Корпус корабля выдержал и это испытание. Утечки воздуха из внутренних помещений не было. Но сейсмограф вышел из строя. Пришлось целый день исправлять и настраивать его. Кое-что опрокинулось и разбилось, но в общем серьёзных повреждений я не обнаружил. А по земным масштабам сотрясение было десятибалльным. Интересно, что произошло во время толчков снаружи. Сегодня я весь день был занят ликвидацией последствий лунотрясения и даже не пытался орудовать в тамбуре. Толчки повторяются снова и снова. Один был довольно сильным, и сейсмограф опять разрегулировался. Неудачное место выбрал профессор Джеферсон для посадки “Атланта”. Может быть, здесь везде так? Толчки могут повредить спасательную ракету на стартовой площадке и сделают чрезвычайно опасной саму посадку. Если бы я мог предупредить Кросби. Ещё раз сделал попытку наладить один из передатчиков. Безрезультатно… Не хватает многих деталей, кроме того, я недостаточно силён в радиотехнике. Человек, отправляющийся в такой полет, должен знать абсолютно все… Я не сдал бы экзамена на современного Робинзона. И вот результат… Кросби должен прилететь послезавтра или тринадцатого. Меня очень тревожит сейсмичность этого района. Кросби не подозревает о ней. Его ракета после посадки может опрокинуться от толчков. Тогда все они тоже погибнут. Третьей ракеты, готовой к полёту в ближайшие месяцы, у Першинга нет. Может быть, было бы лучше, если бы Першинг не разрешил старт спасательной ракеты?.. Все эти дни не отходил от радиоприёмника. Как он ни слаб, передачи Кросби я уловил бы, по крайней мере, с середины его пути. Но я ничего не слышу, кроме шорохов и треска Космоса. Неужели старт спасательной ракеты отложен? Впрочем, Кросби может вылететь чуть позднее. До конца лунного дня ещё девять земных суток… Без перемен… Вероятно, старт Кросби отложен до следующего лунного дня. Першинг хочет лучше подготовить спасательную экспедицию… До конца лунного дня остаётся трое суток… Я подсчитал, что если аппаратура воздухообмена будет работать так же, как она работала до сих пор, воздуха хватит до середины июня. Вероятно, они там на Земле полагают, что на ближайшее время мы обеспечены всем необходимым. Если не погибли сразу, то можем подождать… Это похоже на генерала Першинга. “Трезвый расчёт” у него на первом плане. Мне предстоит провести в останках “Атланта” вторую лунную ночь. Завтра зайдёт солнце. Постараюсь запастись тёрпением. Тем более, что ничего другого мне не остаётся. Бросил дежурства у радиоприёмника. Кросби не прилетит ночью. Снаружи опять ночь. Почему всё-таки Кросби не прилетел? Неужели наш полет сохранён в тайне, и Першинг… обманщик? В кратере Арзахель без перемен… Всемогущий творец, неужели час избавления приближается… Сегодня, впервые за столько дней, я услыхал по радио человеческий голос. Сначала подумал, что это галлюцинация. Нет, слышимость улучшалась с каждым часом. В сторону Луны с Земли запущен космический корабль. Теперь я уже знаю, что это советская ракета. Я слышал, как космонавты (их двое или трое) разговаривали со своей базой на Земле. Видимо, они стартовали сразу, как только ракета была готова к полёту. Отчаянные парни!.. Их не смутила даже перспектива посадки на Луну ночью. Я плохо знаю русский, но, кажется, понял, что они собираются прилуниться после третьего витка. Вероятно, они не знают точного местонахождения “Атланта”. Теперь не отхожу от приёмника. Если бы у меня была возможность предупредить их о сейсмических толчках в районе аварии “Атланта”. Снова, в который раз проклинаю свою беспомощность в радиотехнике. И как могло случиться, что в числе снаряжения нашей экспедиции не было запасных радиопередатчиков на случай серьёзной аварии… Извините, генерал Першинг, я слишком плохо думал о вас. Готов был заподозрить, что вы сохранили наш полет в тайне. Разумеется, вы не могли так поступить. Примите моё глубокое извинение… Советская ракета приближается. Отчётливо слышу все передачи космонавтов. Их трое, как было и нас. Они непрерывно сообщают на Землю результаты наблюдений. Странно только, что они не пытаются установить связь с “Атлантом”. Может быть, считают всех нас погибшими? Слышимость стала ухудшаться. Вероятно, “Буревестник”, так называется советский корабль, переходит на орбитальный полет и огибает Луну. Через час-полтора я услышу их снова… “Буревестник” один раз уже обогнул Луну. Сейчас он пошёл на второй виток, и я опять его не слышу. Он ещё не произвёл основного торможения и пролетел над кратером Арзахель на космической скорости. Слышал их радио около двадцати минут. Передавались серии цифр, что-то было сказано о кратере Арзахель, но не понял, что именно. Меня все больше удивляет и тревожит, что русские космонавты не делают никаких попыток связаться по радио с “Атлантом”. Советский космический корабль только что пролетел надо мной третий раз. Во время второго пролёта русские принимали какие-то инструкции с Земли. Я слышал только краткие реплики их радиста: — Понял… Слышу, понял… Благодарю… Товарищи тоже благодарят… При третьем пролёте они передавали результаты наблюдений. Они сделали какое-то важное открытие на противоположной стороне Луны. Я слышал только конец передачи. Кажется речь шла об извержении нескольких вулканов. Об “Атланте” ни слова… Трудно писать… Вероятно, потому, что сутки не отходил от приёмника и ничего не ел… Я вторично потерпел кораблекрушение. На этот раз разбиты даже надежды. Советская ракета… Какой же я глупец!.. Продолжаю записи двое суток спустя. Это были нелёгкие дни… Но теперь я собрался с мыслями и снова спокоен, как может быть спокоен человек в моем положении. Вчера я узнал, что испытывает моряк, уцелевший при кораблекрушении, когда с вершины одинокой скалы видит дымок далёкого судна. Кажется, спасение близко, но судно исчезает за горизонтом, и человек снова один среди бескрайнего океана. На корабле не слышали отчаянного призыва, даже не видели скалы. Так и со мной… Советские космонавты не знают о катастрофе “Атланта”. Они выполняли свою задачу — облёт Луны. Они выполнили её и ушли назад к Земле. Бесполезно писать, что я испытал, слыша, как постепенно затихают в невообразимой дали их голоса. Они улетели к Земле. А я остаюсь тут навсегда. Першинг и сенатская комиссия сохранили в тайне полет “Атланта”. В соревновании за овладение Луной я и мои товарищи, вероятно, принесены в жертву престижу нашей родины. Не знаю точно, что именно заставило генерала Першинга поступить так, но теперь у меня нет больше надежды. Остаётся лишь до конца выполнить свой долг… Странно устроен человек. Казалось бы, чего ещё ждать? И всё-таки жду. Я нашёл способ вернуть потерянную надежду. Генерал Першинг поступил правильно. Приоритет космического открытия утверждается в случае возвращения космонавтов. Теперь я почти уверен, что Першинг ещё не предал огласке катастрофу “Атланта” именно потому, что рассчитывает спасти нас сам. Кросби не вылетел в середине апреля из-за технических неполадок. Значит, он вылетит в первой декаде мая, когда солнце снова взойдёт над кратером Арзахель. Все очень просто… Сообщи генерал Першинг об аварии “Атланта”, русские изменили бы программу своего полёта и попытались бы оказать нам помощь. В случае благополучной посадки “Буревестника” я был бы спасён, но приоритет первой успешной высадки на Луну оказался бы в руках русских исследователей. Генерал сохранил в тайне полет “Атланта”, и русские лишь облетели вокруг Луны. А через десять дней Кросби совершит здесь успешную посадку. Тогда приоритет завоюют американцы. Ради этого стоит подождать, не правда ли, Джон Смит? Тем более, что генерал Першинг имеет все основания считать тебя мертвецом… Как бы там ни было в действительности, это даёт луч надежды ещё на две-три земные недели. А пока надо продолжать попытки открыть выходной люк… На Земле праздник. В кратере Арзахель без перемен… Все по-прежнему… Проклятый третий засов!.. Завтра над “Атлантом” взойдёт солнце, и снова не увижу его… Наступление лунного дня ознаменовалось грандиозными событиями. Сначала катастрофическое лунотрясение… Я ещё не уверен, окончилось ли оно. Поэтому тороплюсь сделать необходимые записи. Все пошло как нельзя лучше, хотя с сегодняшнего утра надежда протянуть до конца июня сильно поколеблена… Если то, что произошло, повторится, генерал Першинг может не спешить с высылкой спасательной ракеты… Лунотрясение началось в восемь тридцать пять утра по нью-йоркскому времени. Именно в этот момент над гребнем кратера Арзахель должно было появиться солнце. Сначала я почувствовал несколько небольших толчков, к которым уже привык за последние недели. Я даже не сделал попытки ухватиться за что-нибудь. Не мог же я предполагать, что произойдёт дальше. А произошло следующее. Корпус “Атланта” получил такой удар снизу, что был сорван со своего места. Вероятно, корабль подбросило на несколько метров вверх. Во время броска он перевернулся, с огромной силой ударился обо что-то и покатился вниз. Меня закружило, как в гигантской центрифуге. Сильнейшие удары следовали один за другим. Вероятно, корпус корабля катился с уступа на уступ вместе с лавиной камнепада. Пол и потолок кабины быстро менялись местами, незакреплённые предметы носились вокруг. Меня било о стены, о пол и потолок и в конце концов вышвырнуло в коридор. Там я ухитрился поймать руками одно из креплений, но в этот момент последний ужасающий удар обрушился на останки “Атланта”, послышался скрежещущий треск, свет погас, и наступила тишина. “Атлант” лежал теперь на боку, пол и потолок кабины стали стенами. Я был уверен, что случилось непоправимое, что сейчас услышу угрожающий свист воздуха, покидающего внутренние помещения ракеты через проломы в корпусе. Однако вокруг царила тишина. Я попытался встать на ноги. Тело ныло от ударов, которые я только что испытал. Если бы не шестикратно меньшая сила тяжести, едва ли я отделался бы так легко… Прислонившись к стене, я ждал новых сейсмических ударов. Но их не было. Тогда, в полной тьме, нащупывая уцелевшие поручни, я отправился искать фонарь. Нашёл его, включил… Снова повсюду царил хаос. Приёмник и сейсмограф разбило вдребезги. Стрелка аппарата воздухообмена отскочила на несколько делений к красной черте: то ли — результат ударов, испытанных “Атлантом”, то ли — началась утечка воздуха… Однако аппарат воздухообмена продолжал работать, и аварийные аккумуляторы уцелели. Это давало кое-какие шансы. Голова у меня кружилась, ноги и руки дрожали. Я включил освещение и торопливо закончил осмотр. Корпус “Атланта”, по-видимому, выдержал удары. Оставалось осмотреть наружный люк. Дверь, ведущую в тамбур, удалось отодвинуть без труда. Меня чуть не сбило с ног. Воздух со свистом устремился из внутренних помещений корабля. Очевидно, утечка через выходной люк резко усилилась. Я поспешно отступил назад в коридор. Надел лёгкий скафандр и шлем и снова вернулся к тамбуру. Плита металлической двери бесшумно скользнула в сторону и задвинулась за моей спиной. Я нагнулся к выходному люку. Теперь он находился почти в полу тамбура. Узкий луч необычайно яркого света скользнул по рукаву скафандра. Меня словно пронизало электрическим током. Сомнений не было: крышка выходного люка отошла, и снаружи в тамбур проникал солнечный свет. Я приподнял шлем и сделал осторожный вдох. Воздух в тамбуре был разрежен как на вершине Эвереста и обжигающе холоден. Отчётливо слышался свист. Воздух рвался наружу в пустоту окружающего пространства. Поспешно опустив шлем и проверив, плотно ли закрыта дверь во внутренние помещения “Атланта”, я повернулся к выходному люку. Беглый осмотр сразу объяснил, что произошло. Третья задвижка, которую мне так и не удалось открыть, лопнула при ударах, испытанных “Атлантом”. Выход наружу был открыт. Лёгкий скафандр давал возможность пробыть в холоде безвоздушного пространства около трех минут. Правда, он не был надёжной защитой от радиации, но я не стал терять времени и налёг на ручной рычаг выходного люка. Крышка медленно отошла в сторону. Воздух, устремившийся из тамбура, чуть не вытолкнул меня наружу. Я едва успел ухватиться за края люка. Опустившись на колени, просунул голову в люк. Яркий фиолетово-белый свет ослепил. Пришлось зажмурить глаза и опустить защитный светофильтр шлема. Потом я осторожно приоткрыл глаза… Черно-белые уступы каменистых плато, за ними — зубчатый серебристо-синий хребет. Нестерпимо сияющий диск в тёмном усыпанном звёздами небе. Глубокие трещины чернели на блестящей поверхности гигантских каменных ступеней. Из трещин поднимались к звёздам клубы перламутрово-зеленоватых паров… Картина была так фантастична, что мелькнула мысль о галлюцинации… В то же время я отлично понимал, что должен спешить. Если все это не бред, через несколько минут скафандр перестанет служить защитой. Надо скорее захватить доказательства реальности того, что было вокруг. На четвереньках я выбрался через люк. Сквозь эластичную ткань скафандра почувствовал коленями и ладонями шероховатую каменистую поверхность. Осторожно поднялся на ноги. Мелькнула парадоксальная мысль, что первые шаги человека Земли в лунном мире — лишь повторение его первых шагов на Земле… В кармане скафандра был геологический молоток. Я вытащил его и, перепрыгивая через небольшие трещины, бросился к подножию ближайшего уступа. Уступ был сложен стекловидный зелёной массой, напоминающей земную лаву. Размахнувшись, я ударил молотком по зелёной скале. Молоток скользнул и отскочил. Я ударил сильнее. Удалось отколоть небольшой образец, но сам я, не рассчитав силы удара, отлетел на несколько метров от скалы и едва устоял на ногах. Куда девался отбитый образец? Глаза уже слепнут от яркого света, блеска скал. И рядом непроглядная чернота теней. Свет и тьма и сияющие трещины под ногами. Может, камень попал в одну из трещин? — Нет! Вот он… Наконец-то! Я чувствовал, что моё время истекает. Пронзительный холод уже сковывал движения. Подхватив кусок камня, я устремился к спасительному отверстию люка. Подбегая к “Атланту”, успел разглядеть, что сигарообразный корпус ракеты привалился к небольшому уступу. Дальше за уступом угадывалось понижение или обрыв, но там все тонуло во мраке. Лучи солнца ещё не проникли туда. Мне очень хотелось глянуть, что находится там — за этим уступом, но я чувствовал, что ещё несколько секунд, и уже не смогу двигаться. Прижимая к груди камень, нырнул в люк, включил аппарат продувки тамбура. Не дождавшись конца продувки, отодвинул дверь, ведущую в коридор, торопливо сбросил обжигающе ледяную ткань скафандра. Ощущение теплоты почти лишило сил. Я лежал на полу коридора, упиваясь окружающим теплом. Отдохнув, принялся растирать руки и ноги, онемевшие от холода. Кажется, обошлось без серьёзного обморожения, но было ясно, что лёгкий скафандр не сдал экзамена. Я пробыл снаружи всего около минуты. Проверив, хорошо ли заперта дверь в тамбур — последний щит, заслоняющий меня от холода и пустоты, я занялся изучением принесённого образца. Без сомнения, это была застывшая лава какого-то неизвестного на Земле вида. В лупу удалось разглядеть мелкие блестящие кристаллы, заключённые в плотной стекловидной массе. Что это были за кристаллы?.. Первый попавший в мои руки образец лунной лавы ничем не напоминал базальтов — наиболее распространённых лав Земли. Я разыскал кусочек земного базальта, извлечённый из глубокой скважины на дне Тихого океана. Эту частицу Земли мы захватили с собой “на счастье” как сувенир. Вот они лежат теперь рядом на столе — чёрная пузырчатая лава Земли и светло-зелёная блестящая стекловидная лава Луны. Что у них общего и что их отличает? Чтобы ответить на этот вопрос и на тысячу вопросов ещё, надо надеть тяжёлый выходной скафандр и отправиться в неведомый фантастический мир, лежащий за стальными стенами “Атланта”. Сейсмические толчки больше не повторялись… Весь день я был занят подготовкой первого лунного маршрута. Утренняя вылазка лишила меня приблизительно одной пятой запаса воздуха. Строго говоря, у меня два пути. Первый — не покидать “Атланта”, задраить люки и ждать прилёта Кросби. С оставшимся запасом воздуха, вероятно, удалось бы протянуть до середины июня. Второй путь — совершить два или, быть может, даже три выхода в лунный мир. В этом случае воздуха хватит лишь до конца этого лунного дня, то есть до восемнадцатого—девятнадцатого мая. Впрочем, из двух возможных решений этого занимательного уравнения лишь второе имеет смысл. Первое — бессмысленно… Поэтому завтра отправляюсь в маршрут. Я уже тщательно продумал план. Обследую ближайшие окрестности того места, где сейчас лежит “Атлант”. Попробую найти пункт прилунения и установить причины аварии. После вчерашнего лунотрясения у меня появились кое-какие мысли на этот счёт, но их необходимо проверить. Возьму пробы газов, которые выделяются из трещин плато. Может быть, повезёт и смогу наблюдать лунотрясение. Бортовой журнал оставляю в своей кабине. Пусть хоть эти строки когда-нибудь прочтут люди Земли, если я не вернусь. Ухожу… Со мной запас воздуха на двадцать пять земных часов. Дорогой Кросби, если не вернусь до 8 часов утра 8 мая, не ищи… Здесь у тебя будет множество дел поважнее… |
|
|