"В" - читать интересную книгу автора (Пинчон Томас)VIIБирхалле в северной части сада Езбекия была создана северянами европейскими туристами — по их образу и подобию. Воспоминание о доме в темнокожих тропиках. Но пивная получилась настолько немецкой, что представляла собой, скорее, пародию на дом. Ханну взяли туда лишь потому, что она была дородной блондинкой. До нее там работала брюнетка-южанка, но ее пришлось уволить: она выглядела недостаточно по-немецки. Баварская крестьянка, но недостаточно немецкая! Капризы хозяина пивной Беблиха только веселили Ханну. Работая официанткой с тринадцати лет, она научилась терпеть, воспитав в себе бесчувственную невозмутимость коровы, и это качество хорошо служило ей среди пьянства, продажного секса и общей глупости, царивших в бирхалле. Для быков мира сего — туристского мира, по крайней мере, — любовь приходит, переживается и уходит — по возможности, ненавязчиво. Все так и вышло между Ханной и бездомным Лепсиусом — торговцем (как он представился) дамскими украшениями. Кто она такая, чтобы задавать вопросы? Давно пройдя через все это (ее выражение), Ханна воспитывалась в несентиментальном мире и хорошо знала, что мужчины одержимы политикой почти как женщины замужеством. Знала она и то, что бирхалле — нечто большее, чем просто место, где можно напиться или подцепить бабу, и среди завсегдатаев есть индивидуумы, чей образ жизни чужд бедекеровскому. Как бы расстроился Беблих, взгляни он на ее любовника! С мыльными по локоть руками Ханна бродила по кухне, погрузившись в мечты, — сейчас было время легкой работы — между обедом и началом серьезной выпивки. Да, Лепсиус определенно "недостаточно немецкий". На полголовы ниже Ханны, с глазами настолько слабыми, что носил темные очки даже в полумраке пивной; и какие тоненькие ручки и ножки! — У нас появился в городе конкурент, — признался Лепсиус. — Он ведет нечестную игру и продает товар дешевле. Это неэтично, понимаешь? — Она кивнула. Вот, и если он придет сюда… и она сможет подслушать… никогда он не хотел втягивать женщину в этот чертов бизнес… но… Ради его слабых глаз, громкого храпа и мальчишеской манеры взгромождаться на нее, а потом — после долгих ласк — отдыхать, в объятиях ее толстых ног… конечно, она будет следить за любым «конкурентом». За англичанином, с которым неласково обошлось солнце. В течение всего дня, начиная с медленных утренних часов, ее слух, казалось, делался все острее. И к полудню — когда на кухне вдруг случился взрыв беспорядка (впрочем, ничего необычного: несколько задержек с заказами и упавшая тарелка, разлетевшаяся вдребезги вместе с нежными барабанными перепонками Ханны), — она успела услышать даже больше, чем намеревалась. Фашода, Фашода… это слово омывало пивную Беблиха ядовитым дождем. Даже лица изменились. И шеф-повар Грюн, и бармен Вернер, и мойщик полов Муса, и Лотта, и Ева, и другие девушки — все вдруг стали казаться хитрыми людишками, скрывавшими некую тайну. Что-то зловещее было даже в обычных шлепках, которые отвешивал Беблих проходящей мимо Ханне. Игра воображения, — сказала она себе. Ханна всегда была практичной девушкой, не подверженной разным фантазиям. Может, это — побочные эффекты любви? Наблюдать видения, пробуждать к жизни несуществующие голоса, переживать и переваривать все ту же жвачку, только с большим трудом, чем обычно? Эти мысли обеспокоили Ханну, ведь она думала, что знает о любви абсолютно все. Как сильно отличается от нее Лепсиус — он медлительнее, слабее. Конечно, в бизнесе он — не Бог весть какая шишка, его трудно назвать более загадочным и интересным, чем десятки других таких же незнакомцев. Чертовы мужики со своей политикой! Для них это, наверное, — что-то вроде секса. Ведь они даже используют одно и то же слово для рассказов о том, что делает мужчина с женщиной и о том, что делает удачливый политик с менее удачливым противником. Что такое для нее «Фашода»? И Маршан, и Китченер, или как там зовут этих двоих, которые «встретились»? Встретились для чего? Ханна рассмеялась и покачала головой. Можно себе представить — для чего. Выцветшей от мыла рукой она откинула назад копну желтых волос. Как странно умирает кожа: становится водянисто-белой. Похоже на проказу. Начиная с полудня в воздухе вьется некий лейтмотив болезни. Обычно незаметный, сегодня он приоткрылся и проступил наружу из музыки каирского дня; Фашода, Фашода, — слово, отдающее смутной, непривычной головной болью; слово, напоминающее о джунглях, о чужеземных микробах и о лихорадках, которые случаются не от любви (будучи здоровой девушкой, иных она и не знала) или других человеческих чувств. Это изменилось освещение или на коже этих людей и в самом деле появились пятна болезни? Ханна ополоснула последнюю тарелку и поставила ее сушиться. Нет, пятно. Тарелка вернулась в мойку. Ханна поскребла ее, затем наклонила поближе к свету и внимательно осмотрела. Пятно осталось на прежнем месте. Еле различимое. Оно имело форму, похожую на треугольник, вершина которого лежит рядом с центром тарелки, а основание — почти на краю. Оттенок коричневого. На блеклой белой поверхности очертания видны не слишком отчетливо. Она повернула тарелку еще на пару градусов, и пятно исчезло. Озадаченная, она склонила голову, чтобы посмотреть на тарелку под другим углом. Пятно мелькнуло дважды — появившись и исчезнув. Ханна обнаружила, что если сфокусировать взгляд на более близкое расстояние и смотреть с края тарелки, то пятно не исчезает, хотя и начинает менять форму, превращаясь то в серп, то в трапецию. Она раздраженно опустила тарелку обратно в воду и принялась искать в сваленной кухонной утвари под раковиной щетку пожестче. Существует ли это пятно на самом деле? Ханне не нравился его цвет. Цвет ее головной боли — бледно-коричневый. "Это — просто пятно", — сказала она себе. Просто пятно. Она с ожесточением терла тарелку. В зал стали входить любители пива. — Ханна! — позвал Беблих. О Боже, неужели оно так и останется на тарелке? В конце концов она бросила это занятие и поставила тарелку рядом с другими. Но ей показалось, что пятно отделилось, перешло на ее глаза и салфеткой легло на сетчатку. Быстрый взгляд в осколок зеркала над раковиной, улыбка на лице, и Ханна вышла в зал обслуживать соотечественников. Конечно же, ей сразу бросилось в глаза лицо «конкурента». Ее чуть не стошнило. Рябая красно-белая физиономия, с которой свисают широкие полоски кожи… Он возбужденно разговаривал с ее знакомым сутенером Варкумяном. Она старалась как можно чаще проходить мимо них. — … лорд Кромер смог спасти это от лавинообразного… — … сэр, каждая каирская шлюха и каждый убийца… В углу кого-то вырвало, и Ханна бросилась убирать. — … если они убьют Кромера… — … дурной тон, не иметь генерального консула… — … это выродится… Любовные объятия со стороны клиента. Подошел Беблих с дружеской ухмылкой. — … сохранить его в целости любой ценой… — … способные люди в этом больном мире находятся в… — … Бонго-Шафтсбери попытается… — … Опера… — … Езбекия… — … Опера… "Манон Леско"… — … кто сказал? Я знаю ее… Коптка Зенобия… — … Кеннет Слайм у девушки из посольства… Любовь. Она прислушалась. — … от Слайма, что Кромер не предпринимает мер предосторожности. Боже, мы с Гудфеллоу ввалились туда сегодня утром под видом ирландских туристов. Он — в характерной утренней шляпе с трилистником, а я — в рыжей бороде. Нас вышвырнули на улицу… — … никаких предосторожностей… О Боже… — … Боже, с трилистником… Гудфеллоу хотел бросить бомбу… — … как будто его ничто не может разубедить… неужели он не читает… Долгое ожидание у стойки, пока Вернер и Муса наполняют новый бочонок. Треугольное пятно плавало над публикой, как язык на пятидесятницу. — … теперь, когда они встретились… — … я думаю, они останутся… — … джунгли вокруг… — … там, думаете… — … если начнется, то будет вокруг… Где? — Фашода. — Фашода. Пройдя мимо них, Ханна вышла из дверей заведения на улицу. Десятью минутами позже официант Грюн нашел ее. Она стояла, прислонившись к витрине магазина и устремив свой кроткий взгляд на ночной садик. — Пойдем. — Что такое Фашода, Грюн? Он пожал плечами. — Такое место. Как Мюнхен, Веймар или Киль. Город. Только в джунглях. — А какое это может иметь отношение к дамским украшениям? — Пойдем. Нам с девочками не управится с этим стадом. — Я что-то вижу. А ты видишь? Плывет над парком. — Из-за канала донесся свисток ночного экспресса на Александрию. — Bitte… — Какая-то общая ностальгия — вызванная ли упоминанием родных городов, или поездом, или только его свистком? — удерживала их несколько мгновений. Потом девушка пожала плечами, и они вернулись в бирхалле. На месте Варкумяна сидела молоденькая девушка в цветастом платье. Прокаженный англичанин казался расстроенным. С изобретательностью жвачного животного Ханна закатила глаза и ткнулась грудями в банковского клерка средних лет, сидевшего со своими дружками неподалеку от столика пары. Получила и приняла приглашение сесть к ним. — Я пошла следом за вами, — сказала девушка. — Папа умер бы, если б узнал. — Ханна видела ее лицо, наполовину погруженное в тень. — О мистере Гудфеллоу. Пауза. За ней последовало: — Твой отец был сегодня днем в немецкой церкви. Так же, как мы сейчас в немецкой пивной. Сэр Алистер слушал, как кто-то играет Баха. Будто Бах это все, что осталось. — Очередная пауза. — Так что не исключено, что он уже знает. Она склонила голову. На ее верхней губе остался ус от пивной пены. Наступило одно из тех странных затиший, что время от времени опускаются в любой шумной комнате. И среди этого затишья раздался второй свисток александрийского экспресса. — Ты любишь Гудфеллоу. — Да, — ответила она полушепотом. — Я обо всем уже подумала, — продолжала она. — Вы мне не верите, но я должна сказать. Это — правда. — И что прикажешь мне делать? Она наматывала на пальцы колечки волос. — Ничего. Просто поймите. — Как ты можешь… — Он был разгневан. — Неужели ты не видишь — если человек «понимает» кого-то, его за это могут убить. Ты этого хочешь? У вас что, вся семейка немного того? Неужели вы не можете довольствоваться меньшим, а обязательно — сердце, глаза и печенка? Нет, это — не любовь. Ханна извинилась и вышла из-за столика. Эти двое не были парочкой. Пятно продолжало ее преследовать. У нее осталось единственное желание: снять с него очки, поломать их и раздавить, посмотреть, как он страдает. Как было бы прелестно! И это — добрая Ханна Экерц. Мир что, с ума сошел с этой Фашодой? |
||
|