"Оборотень" - читать интересную книгу автора (Трапезников Александр)

Глава седьмая РАССЛЕДОВАНИЕ ВЕДЕТ ТЕРОЯН

— Спокойно, — сказал Тероян. — Не надо крушить мне череп — я этого не заслужил.

— О, Боже! — простонала Глория. — Я могла вас убить!

— Запросто, — согласился он. — Все-таки пять килограммов. Что здесь происходит?

— Кто-то пытался открыть дверь, — девушка выглядела сильно напуганной. — Когда вы уехали, примерно через час стали раздаваться звонки в квартиру. Потом прошло некоторое время, и начали возиться с замком. Я не знала, что делать. Решила затаиться здесь, за вешалкой.

— А для храбрости взяли гантель?

— Ну да. Мне почему-то казалось, что это он — Квазимодо.

— Вообще-то вы поступили правильно, — Тероян прошел в комнату, включил свет. — Хотя я не вижу повода преследовать нас. Мы еще так мало сделали. Но если это он, то у него есть заметное преимущество перед нами. Он нас видит, а мы его — нет. Впрочем, я думаю, что это были всего-навсего квартирные воришки. Их в Москве сейчас больше, чем обычных жителей. Однако будем теперь начеку. Одной из дома не выходить ни при каких обстоятельствах.

— Хорошо, — сказала Глория. — А что нового у вас?

— Результатов пока мало. Этот маньяк не оставляет следов. Но есть нечто — характерное для всех его преступлений. И я пока не могу понять что? Какая-то нить связывает их, как бусы в единое ожерелье. Мне надо подумать.

— По телефону вам звонили два человека. Я записала фамилии: Юнгов и Шелешев. Оба просили разыскать их по срочному делу. Будете пить чай?

— Буду, — ответил Тероян, снимая телефонную трубку. Сначала он набрал номер Юнгова.

— Завтра, в одиннадцать часов, я сведу тебя с депутатом Марзоновым, сообщил Жора. — Приезжай к Думе. Узнаешь кое-что интересное про доктора Саддака Хашиги.

— А как в вашей журналистской среде относятся к некоему Гуркину? спросил вдруг Тероян. — Что это за человек?

— Юрка Гуркин? Из молодежной свистульки? Пронырливый тип, подлец, каких поискать. Вот уж кто полностью оправдывает вторую древнейшую профессию. За доллары мать родную продаст.

— Познакомь меня с ним.

— Зачем тебе это нужно?

— Гуркин — крестный Квазимодо. Именно он первым назвал таким именем маньяка. И поразительно странно, что в трех случаях сам находил пропавших детей. Вернее, оказывался возле них прежде милиции.

— У журналистов — свои секреты, — помолчав, отозвался Юнгов. — Вряд ли он что-либо расскажет тебе. И послушай, мы кем в конце концов занимаемся Хашиги или Квазимодо?

— Возможно, это одно и то же лицо, — впервые высказал свою версию Тероян. Он взглянул на Глорию, которая поставила перед ним на столик поднос со стаканом чая и бутербродами, а сама присела неподалеку. Кивком головы Тероян поблагодарил ее. — И вот еще что. Я понимаю, что пресса у нас независимая, но кто все-таки финансирует эту молодежную газету? Не корпорация ли «Абуфихамет»? Так, выясни на всякий случай.

— Хорошо, попробую, — проворчал Жора. — С тобой не соскучишься.

Второй звонок был Владиславу Шелешеву. Тот, как всегда, говорил кратко и туманно.

— Мотоциклисты объявились, — сказал он. — Мои ребята нащупали их. Но есть проблема. Завтра вечером мы должны встретиться. Буду ждать тебя у себя.

— Я приеду не один, — ответил Тероян.

— Ну возьми девушку с собой, — согласился понятливый Влад. — Только не тащи с собой полковника МУРа. Мы встретимся с людьми, которые не любят милицию.

Повесив трубку, Тероян принялся за чай и бутерброды. Глория молча смотрела на него, сложив на коленях руки. Он уже привык к ее присутствию. Но не мог привыкнуть к другому — к меняющейся синеве глаз, к их таинственной глубине. С появлением в квартире Глории — за эти несколько дней — он ощутил, как ускоряется ритм его жизни, как исчезает какая-то апатия и безразличие к своей дальнейшей судьбе. Изнуряющий душу штиль кончался, уступая место предштормовому волнению. Оно захватывало его, заставляло подняться, стряхивало долгое оцепенение, влекло за собой. Тероян понимал, что дело тут не только в расследовании, которое он ведет. Причина кроется в самой девушке, в ее почти мистическом, загадочном облике, словно бы она не была земной женщиной, а обитателем одной из дальних звезд. Будь на ее месте другая, помогал бы он ей так, как сейчас?

— Пользуйтесь моей библиотекой, не стесняйтесь, — произнес Тим, чтобы нарушить молчание.

— Я уже взяла томик Ронгара, — ответила она. — И даже нашла вашу закладку и подчеркнутые строки.

— Какие же?

— Хотите послушать? Пожалуйста, — и Глория процитировала на память: Презренен этот век, презренен тот мужчина, кто в плен идет к любви и мнит, что честен мир…

— И как на ваш взгляд? — Тероян немного смутился.

— Ну что же. Век действительно презренен, хотя Ронгар имел в виду иное время. Но достоин ли унижения мужчина, попадающий в любовный плен?

— Здесь несколько другое. Речь идет о человеке самообманывающемся, который считает, что любовь, как и весь мир, честны. Потому он и презренен.

— А разве не так? Разве любовь — обман?

— Почти всегда. Причем один из самых наихудших его видов. Человека завлекают в западню, или он сам послушно идет туда, а потом, как правило, бросают или умирают. Что в сущности одно и то же для любящего сердца.

— Я с вами не согласна. И на моей стороне множество примеров, вы сами их знаете.

— Кто-то все равно умирает первым.

— Мрачная философия. Тогда не надо любить?

— Не надо идти в плен к любви. Терять голову.

— Любовь — плен взаимный и добровольный.

— Взаимообязывающий обман.

— Мне кажется, вы стараетесь изо всех сил, чтобы выглядеть как можно безрадостнее.

— Вы еще слишком молоды, Глория. Не забывайте, что я старше вас лет этак на двадцать.

— А это много или мало? — кокетливо спросила она, чуть наклонив голову, обжигая его синим пламенем. Разговор становился все более опасным, словно они передвигались по обледеневшей дорожке.

— Достаточно, — отозвался он. Это прозвучало и как ответ на ее вопрос, и как заключительная фраза в беседе. Но Глория не отступала.

— И много ли в вашей жизни было обманутых? — спросила она.

— Чаще в этом положении оказывался я сам.

— Бедняжка, — пожалела Глория. — И теперь вы разочарованы.

— Ехидничать не обязательно.

— Я просто стараюсь понять вас.

— Зачем? Я — скучная книга.

— А вот это бывает ясным только на последней странице. Кроме того, вы наговариваете на себя. Да, читать вас нелегко. И, наверное, не каждому по силам. Но тем интереснее.

— Забавно. Похоже, что вы… изучаете меня?

— Но ведь и вы занимаетесь тем же? Разве нет? Почему вы так смотрите на меня?

— Вы правы, Глория, — сознался Тероян. — Я тоже хочу понять вас. Вы для меня — необъяснимая загадка. Как логическое уравнение, которое надо решить.

— А когда вы найдете ответ… что будет потом?

— Не знаю. Может быть, поезд пойдет дальше, до следующей станции.

— Может быть, остановится. Или сойдет с рельсов.

— Вы угадываете мои мысли.

— А вы мои? — девушка поднялась. — Голова разболелась, — добавила она. — Спокойной ночи.

— Всего доброго, — отозвался Тероян, провожая ее взглядом. Сегодня он также решил лечь пораньше. Разговор с Глорией, их какое-то странное объяснение во взаимном интересе отклонили ход его мыслей, направили их в иное русло, но сейчас он вновь вернулся к тому, о чем думал последние четыре часа. Он искал связь между всеми преступлениями, совершенными Квазимодо. И даже в постели продолжал думать о них, перерабатывая прочитанный в кабинете Карпатова материал. И работа эта, помимо его воли, не оставляла его сознание и во сне.

Среди ночи Тероян неожиданно проснулся, словно кто-то толкнул его в бок. Его охватил жар: он отчетливо представил себе цель, преследуемую маньяком, его идею-фикс, и боялся поверить себе, своей удаче. Ответ оказывался таким простым и… невероятным. Возможно ли это? Не решаясь оставаться наедине со своими сомнениями, Тероян торопливо набрал номер Карпатова. Ничего, подумал он, Олегу не привыкать к звонкам в три часа ночи.

— Ну какого лешего?! — застонал полковник МУРа, узнав голос приятеля. — Вы что там с Глорией, с ума посходили?

— Слушай меня внимательно, — сказал Тероян. — Во-первых, девушка спит. А во-вторых, мне, кажется, удалось нащупать объяснение его поступкам.

— Кого — его?

— Квазимодо. Я обратил внимание на одну особенность. Все дети, которых он похищал, были нормальны и здоровы. Кроме того, у всех у них благополучные семьи. Где есть любящие и отец, и мать. Ни в одном случае не было неполноценной семьи.

— Ну и что? — голос Олега все еще был сонным.

— Заметь, сыщик, — повторил Тим. — Ни в физическом, ни в моральном плане похищенные дети не страдали, не были ущемлены.

— Ну и что?! — прорычал Карпатов.

— Тринадцать случаев, Олег. И ни одной разведенной пары, ни одного ребенка, который уже был бы до преступления калекой. Маньяк хорошо изучал свои будущие жертвы. Он не похищал беспризорников, толпами шатающихся по Москве. А казалось бы — чего проще? Помани «сникерсом» — сами побегут, делай что хочешь. Нет, он выбирал чистеньких, здоровых, смышленых, чтобы нанести удар в самое сердце, душу родителям.

— Что-то я тебя не понимаю.

— Причину преступлений Квазимодо надо искать в его детстве, — сказал Тероян. — Во-первых, в его отношениях с родителями, если они у него были, или с кем-нибудь одним из них. А во-вторых, я уверен, это человек с каким-либо физическим недостатком.

— Так, так, — голос Олега начал проясняться. — Ты хочешь сказать, что он горбун или хромоножка?

— Что-то в этом роде.

— И мстит за свое уродство?

— Наконец-то сообразил, — Тероян почувствовал, как оживился Карпатов, как отлетел его сон.

— Значит, надо искать калеку?

— Калеку или человека с физическими отклонениями. Врожденными или приобретенными в детстве. И из неблагополучной семьи.

— Мне нравится твоя версия. По крайней мере она хоть что-то объясняет. Хоть какие-то мотивы его поступков. Но знаешь, сколько таких людей в Москве и Подмосковье?

— И все равно, круг подозреваемых сузится.

— У меня самого родители не всегда ладили, а сам я с плоскостопием.

— Хватит шутить. А что ты думаешь о резвом Гуркине? Что-то чересчур ловко он вам утирает нос.

— А мы его несколько раз допрашивали. Что о нем сказать? Для таких людей, чем хуже — тем лучше. Их главная задача — разрушить в России все, что только можно. Мне кажется, он даже сладострастно ждет каждое новое преступление. Ну как же, общественность бурлит, все волнуются, можно половить рыбку в мутной воде, спихнуть кого надо. Вот, кстати, по твоей версии, и кандидат на роль Квазимодо — у него какой-то сплющенный с боков череп. Родовая травма.

— А где он достает снимки жертв?

— Знаешь, сейчас все покупается и продается. Кто-то и у нас в МУРе подторговывает. Только ухватить за руку не можем. Ладно, если еще чем-нибудь осенит, — звони.

Тероян повесил трубку, но спать уже не хотелось. Он достал записную книжку, найденную в кожаной сумочке, и принялся ее внимательно изучать, перелистывая страницы, вглядываясь в абракадабру цифр и букв. Некоторые строчки были подчеркнуты красным карандашом. Например: «Тр. 8. 19.» Далее следовало: «М. 9. Нк. 3. Р. 40. У. В. 2. Ш. 200 б. 18 м.» Потом шел пропуск и вновь подчеркнутый текст с загадочной мешаниной. И так на каждом листке. Что это могло означать? Всего Тероян насчитал двадцать пять заполненных страниц, а выделенных красным карандашом строчек было сорок две. Он не сомневался, что записная книжка принадлежит мотоциклистам, как и видеокассета. Но в каких зловещих играх они принимали участие? Что если они и есть некий коллективный Квазимодо? Надо обязательно встретиться с Шелешевым и разузнать о них поподробнее. И оставался еще хозяин харчевни, личность довольно-таки странная, внезапно замкнувшаяся при его расспросах. Тероян убрал записную книжку и неподвижно лежал на диване, осмысливая прошедшие дни и устремив тяжелый взгляд в белеющее окно.

К одиннадцати часам Тим и Глория подъехали к Государственной Думе, где у парадного подъезда их поджидал Георгий Юнгов. Тероян представил их, а девушка внимательно, изучающе смотрела на красивого журналиста, словно пыталась отворить некоторые запертые двери в лабиринте своей памяти.

— Пошли скорее, — поторопил Жора. — На двенадцать назначено обсуждение Псковской проблемы. Город уже почти захвачен Эстонией, а мы и в ус не дуем. Будто так и надо. Курилы потеряли, Севастополь отдали, Благовещенск взяли силой, так и отгрызают помаленьку кто что может. Смех и слезы. Ладно, Марзонов ждет нас.

— Мы с вами нигде не встречались? — спросила Глория.

— Уж если бы виделись, наверное, я бы запомнил. Девушка вы редкой красоты. Я не шучу.

Но Глория оставила его комплимент без внимания. Юнгов провел их мимо поста, показав свое парламентское удостоверение; они поднялись на второй этаж, где к одной из дверей простой кнопкой был пришпилен клочок бумаги: «Комитет по национальной безопасности».

— Все время переезжают, не успевают таблички менять, — пояснил Юнгов. — Живут на чемоданах. Того и гляди разгонят или расстреляют, как в девяносто третьем году. Кстати, зимой я сам буду баллотироваться в Думу.

— Зачем?

— А зачем люди сходят с ума? Чтобы испытать новые ощущения. Поможешь мне в избирательной кампании?

— Чем?

— Будешь возить шприц с лекарствами и делать мне взбадривающие инъекции. А вы, Глория, привлечете избирателей своим обликом. Если мы все доживем до зимы, — добавил он, открывая дверь. Марзонов, чье лицо было знакомо по телевыступлениям, встретил их сидя за столом, оторвавшись от разложенных бумаг. Мельком взглянув на девушку, он пристально посмотрел на Тима.

— Итак, вас интересует Хашиги? — хрипло произнес он. — А позвольте узнать, чем вызвано столь повышенное внимание к этой персоне?

— Торговля конверсионным оружием, — наугад ответил Тероян. Марзонов усмехнулся.

— Разговор у нас вряд ли получится, — сердито сказал он. — Вы говорите неправду.

Наступила неловкая пауза, в продолжении которой Марзонов насмешливо поглядывал на посетителей.

— Ладно, я вам помогу, — снисходительно произнес он. — Жора, погуляй пока с девушкой, покажи ей там что-нибудь.

После того как он столь бесцеремонно выставил из своего кабинета Глорию и Юнгова, Марзонов сказал:

— Хашиги каким-то образом связан с вашей спутницей, верно?

— Его визитную карточку нашли в кармане ее платья, — ответил Тероян. Она испытала сильный психологический шок, последствия которого сказываются до сих пор. Я подозреваю, что Хашиги замешан в уголовном преступлении.

Марзонов одобрительно качнул седовласой головой.

— Не удивлюсь, — согласился он. — Там где есть следы экономических преступлений, государственных, там же ищи и уголовные. Хашиги — скользкий тип, абсолютно аморальная фигура. Такие люди не останавливаются ни перед чем. Собственно говоря, я их и не считаю людьми. Это — фантом, призраки, выпущенные из преисподней. Вот так-то, милостивый государь. Что вас конкретно интересует? Я буду только рад, если вы ухватите его за одно из щупальцев. Так что вы хотите знать?

— Все.

Марзонов посмотрел на часы.

— Все вы не услышите и за целый день. Впрочем, всего мы и сами не знаем. Но корни он здесь пустил настолько глубокие, что выкорчевывать придется не один год. Вы упомянули торговлю российским оружием. Это только одно из направлений деятельности доктора Хашиги. Есть и другие. У нас в запасе двадцать минут, постараюсь обрисовать их кратко. Известны три пути быстрого обогащения: нефть, оружие, наркотики. Хашиги причастен ко всем из них. Кроме того, филиалы его корпорации в Санкт-Петербурге и Новосибирске имеют лицензии на трансплантацию человеческих органов. Идут разработки золотодобычи в Сибири. По нашим данным — проходит нелегальный вывоз культурных ценностей через сквозные границы СНГ. Словом, занимается всем, что может принести прибыль. Возможно, он имеет отношение и к торговле живым товаром — женщины, дети для публичных домов и порностудий. Суется также и в политическую жизнь, лоббирует некоторые решения в Думе, финансирует партии, прессу. О многом приходится только догадываться, поскольку Хашиги всегда действует в тени, через посредников, подставные фирмы, а если удается ухватить за какой-то конец, он его отрубает. Так, недавно была высвечена памиро-киргизская наркониточка, тянувшаяся через волжские города России, но пока ФСК шла по ней, надеясь упереться в дочернюю организацию «Абуфихамета», она оказалась перерезанной перед самым концом. Сама дочерняя фирма ликвидирована, а ее директор выловлен из Москва-реки с простреленным черепом. Короче говоря, Хашиги — это кровоточащая язва на теле России, и лечить ее бесполезно. Тут надо прижигать каленым железом. Но у него сильные покровители в верхах. Собственно, все они одного поля ягоды, и без поддержки внутренних кровососов из Кремля, ему бы не сделать и пары шагов. У меня иногда просто руки чешутся. Так и подмывает хоть одному из них вцепиться в горло и утащить на тот свет. Да вы мои взгляды, наверное, знаете.

— Знаю. И поддерживаю.

— Что же тут еще рассказывать? По слухам, в его гигантском поместье на Медвежьих Озерах проходят порой дикие, разнузданные оргии, где собирается политический бомонд. Но здесь ничего определенного сказать не могу — не был-с, не приглашали. Вам надо спросить о том кремлевского джокера Чумейку, только навряд ли он ответит. Дружок Хашиги. И я удивляюсь, что ваша девушка вообще уцелела, если она и впрямь имеет какое-то отношение к иранцу. Хотя какой он иранец!.. На родине, по-моему, его ждет тюремное заключение, если не смертная казнь. Вот, пожалуй, и все. Большего сказать не могу, так как связан подпиской. Но вам ведь нужен его психологический портрет, не так ли? Не знаю, помогла вам моя лекция или нет.

— Ладно, спасибо за информацию, — Тероян поднялся. — А вы не в курсе, не он ли финансирует эту гадкую молодежную газету?

— Процентов на шестьдесят, — не задумываясь отозвался Марзонов. — Вот мой телефон, — он черкнул на бумаге несколько цифр. — Если найдете что-нибудь интересненькое — звоните. И будьте начеку. Вы имеете дело с ядовитой змеей.

Они пожали друг другу руки, и Тероян вышел из кабинета. Глорию и Юнгова он разыскал в конце длинного коридора, возле окна. Возле них стоял какой-то рыжеволосый субъект в очках, с вытянутым, словно перезрелый кабачок, черепом.

— Тим, тебе повезло — на ловца и зверь бежит, — сказал Жора. Знакомься — Юрий Гуркин.

— Чего угодно? — спросил журналист, а в голосе его прозвучало сразу несколько интонаций: снисхождение, насмешка, презрение и профессиональное любопытство. При этом он продолжал глазеть на Глорию и выискивать кого-то в коридоре. Говорил он, немного шепелявя, и ни единой секунды не мог побыть спокойно. Крутил головой, словно ему был тесен воротничок рубашки, сцеплял и разжимал руки, дергал плечом, переступал с ноги на ногу. Глория внимательно смотрела на него, пытаясь узнать.

— Меня интересует ваш крестник. Квазимодо, — пояснил Тим. Своими постоянными нервическими движениями Гуркин напоминал ему преобразившегося в человеческий облик солитера. Интуитивно он чувствовал какое-то недоверие к нему, даже отвращение. Наверное, то же самое ощутил и Гуркин.

— Эта страна родит еще много квазимодиков, — брезгливо сказал он. Если кругом навоз, то из дерьма и лезет всякая дрянь.

— А в Америке, значит, один благодатный гумус? — усмехнулся Юнгов.

— Ну и что вы хотите знать? — оставил его вопрос без внимания Гуркин. — Биографию маньяка? Какими бритвами он бреется? Или с кем спит?

— Я смотрю, вы относитесь к нему довольно благосклонно, — сдержавшись, ответил Тероян.

— Просто я вижу в нем один из вирусов, поразивших эту страну. Как можно любить или ненавидеть гонконгский грипп? Он есть и все. И от него не спрячешься под одеялом.

«До чего же все они любят говорить — „эта страна“ вместо „Россия“», — подумал Тероян.

— Понимаете, такие люди, как Квазимодо всегда появляются в нужное время и в нужном месте, — продолжил Гуркин, поправляя сползающие на нос очки. — В Исландии, например, такой экземпляр невозможен. Там другая аура. А здесь, в безумной стране, плодятся безумные маньяки, делающие безумными детей. Все закономерно.

— И вы этому, как видно, рады, — чуть более резко, чем следовало, отозвался Тероян. Гуркин был доволен, что вывел собеседника из себя. Он даже улыбнулся.

— Я радуюсь только вкусному ужину и красивой подруге, — сказал он, при этом откровенно разглядывая Глорию. — А вы? Очевидно, вы по профессии… врач? Я угадал? Врачи не умеют наслаждаться жизнью. Клятва Гиппократа мешает.

— Каким образом Квазимодо выходит на вас? — напрямую спросил Тероян.

— Я вас не понимаю, — затворился за стеклышками очков Гуркин. Плечо его вновь дернулось.

— Бросьте. Все вы прекрасно понимаете. Вы трижды первым оказывались в тех местах, где находились пропавшие дети.

— А я живу в районе Лосиного Острова, — быстро ответил Гуркин. — Мне просто повезло. Кроме того, существует такое понятие, как журналистская интуиция. А вы что, еще и в прокуратуре подрабатываете?

— В крематории.

— Жарко небось?

— Все-таки попрохладнее, чем в аду.

— Вот там и поищите этого маньяка. Пропуск выписать? — они стояли напротив друг друга, словно разделенные стеклянной стеной, как узнавшие противника враги. С самого начала возникшее между ними отчуждение достигло пика.

— Вы знаете, — промолвил Гуркин. — Если бы Квазимодо не существовал, его бы следовало выдумать. В болото следует периодически вливать свежую воду. Чтобы лягушки квакали.

— Юра, побойся Бога! — вмешался Юнгов. — О чем ты говоришь? Маньяк чудовище.

— Никто и не спорит. Но затхлую атмосферу он освежает. Люди выпускают пары и меньше зацикливаются на своей никчемной жизни. Заметьте, они ждут каждого нового его преступления. Они спать не ложатся, все ждут — может быть, передадут по «Маяку». А утром ловят мою газету и рыщут глазами по страницам: где Квазимодо? Ау? Где ты мой желанный гость? — Гуркин ерничал, кривлялся, ему было весело. — А когда находят мою заметку — успокаиваются, будто получили хорошую порцию снотворного. И им уже нет дела ни до чего иного. Так-то вот, голубчики.

— И вам не жаль растерзанных им детей? — спросил Тероян. Обезображенных, потерявших разум? Нет дела до родительских мук и слез?

— На все воля божья. Так, кажется, по-христиански?

— А если бы это случилось с вашим ребенком?

— У меня нет детей, — отрезал Гуркин. — Так что ваш вопрос умозрителен. А я не склонен ломать голову над тем, чего нет.

— И дай Бог — не будет, — добавил Тероян. Он понял, что журналист ничего не скажет ему, даже если и обладает какой-то информацией.

— Насколько я понимаю, наш разговор закончен? — ухмыльнулся Гуркин. Тогда — прощайте, — и он зашагал по коридору, подкидывая плечи, торопясь по своим репортерским делам.

— Ну и задница! — высказался Юнгов, провожая его взглядом. — Извините, милая.

— Да нет, ничего, я разделяю ваше мнение, — ответила Глория. — Его лицо мне показалось знакомым.

— Показывают по телевизору — как символ честного и независимого пера. Ладно, мне пора в зал заседаний. Еще увидимся, — и Жора также поспешно ушел, оставив их наедине.

— Есть два варианта, — произнес Тероян. — Пообедать здесь или ехать домой. Что вы предпочтете?

— Здесь витает какой-то тревожный дух Дантона, Робеспьера и прочих ниспровергателей, — сказала Глория. — Наш уголок гораздо уютнее.

«Наш уголок, — отметил про себя Тероян. — Радует это меня или нет?» Он решил, что все же больше радует, чем огорчает.

— Тогда пусть Дума думает дальше. Все равно, все, что она надумает, передумает президент. Поехали.

По дороге к дому они остановились возле магазина и запаслись продуктами на неделю. Бюджет Терояна начинал давать заметные трещины, и он подумал, что вскоре одной его пенсии может уже и не хватить на двоих. Хорошо еще, что оставалось несколько тысяч долларов в банке. Но потом, когда все закончится, надо будет подыскивать какую-нибудь работу. Можно устроиться преподавателем в Военно-медицинскую Академию, связи есть. «Когда все закончится…», — поймал он себя на мысли. Что закончится, когда, для кого? Для Глории, для него? Почему он решил, с такой чисто мужской эгоцентричностью, что, поправившись, обретя память, вспомнив своих родных и близких, она останется жить у него? Как бы они ни привыкли за это время друг к другу. Возможно, у нее действительно существует где-то муж, или жених, или просто верный друг, которого она до сих пор любила, а может быть, и продолжает неосознанно любить, и который ждет ее, ищет, мучается? «Ты слишком самоуверен, — сказал себе Тероян. — Что за глупые мечты тобой овладели?» Он нахмурился, крепче сжимая руль и чувствуя, как девушка испытующе смотрит на него, словно угадывает его мысли.

В квартире перед дверью ожидал сюрприз. Уходя, Тероян на всякий случай установил маленькую ловушку — закрепил нитку между дверной ручкой и коробкой, сейчас она валялась на полу.

— Побудьте пока здесь, — предупредил Глорию Тероян. — В случае чего бегите вниз.

Сам он осторожно вставил ключ в замочную скважину и тихо отворил дверь. Вторая ловушка — шелковая зеленая нить на зеленом же паласе оказалась нетронутой. Она так и лежала, вытянутая в струнку, словно докладывала об охране объекта без происшествий. Если кто-то и пытался открыть дверь, то сделать этого снова не смог. Но Тероян все же медленно прошелся по всем комнатам, заглянул в ванную, на кухню. В коридоре он столкнулся с Глорией.

— Я же велел вам оставаться на лестничной клетке, — сердито сказал он. — Что же вы такая упрямая и непослушная!

— А вдруг бы вам потребовалась моя помощь? — возразила девушка.

— И вы решили сложить голову вместе со мной.

— А зачем она будет мне нужна, если я останусь одна?

— С вами невозможно спорить, — Тероян отвернулся, потому что она не отпускала его из своего взгляда. Он чувствовал, что не может долго сердиться на нее, не в силах, девушка стала частью его жизни, и они вместе шли по одной дороге. Надолго ли, до какой развилки?

— Я приготовлю что-нибудь, — услышал он голос Глории. Оставшись один, Тероян позвонил Шелешеву и уточнил место и время встречи. Потом он обернулся на звук шагов и увидел Глорию. Что-то произошло. Она смотрела на него, а глаза ее, чудесные синие глаза были полны слез. И две влажные бороздки пролегли по щекам.

— Боже мой! — произнес Тероян, поднимаясь. — Что еще случилось?

Он подошел к ней и неловко обнял за плечи, стараясь успокоить. Взгляды их встретились.

— Лук, — улыбнулась девушка. — Это всего-навсего несчастный лук, который я резала.