Патриархия. Попытки укрепления позиций

Укрепление статуса РПЦ в обществе возможно не только путем предоставления законодательных привилегий или дискриминации иных религиозных организаций: такие меры – не более чем создание благоприятных условий. Важнее все-таки практические возможности Церкви как организации обеспечивать свое влияние на общество в целом. И в этом направлении предпринимаются определенные усилия, с переменным пока успехом.

Самым перспективным направлением следует, видимо, считать доступ к средствам массовой информации, в первую очередь – к телевидению[84]. Заявка Церкви на свой канал телевещания громко прозвучала на Рождественских чтениях в январе 2002 года. Если до этого все более активно муссировалась тема нравственной цензуры на ТВ – вплоть до создания наблюдательных советов с участием представителей Церкви (например, на вышеупомянутой конференции «Государство и религиозные объединения» 25 января 2002 г.), то теперь председатель Издательского совета Патриархии протоиерей Владимир Силовьев предложил создать в рамках РПЦ медиа-холдинг, включающий радио, телевизионные СМИ и ряд печатных изданий. Разумеется, речь шла по сути всего лишь о некой реорганизации в Издательском отделе, но задача была обрисована масштабно: поскольку в России 70% населения – православные, то они должны иметь 70% эфирного времени на телевидении. Протоиерей Владимир заявил:

Конечно, государство не отдаст РПЦ 70 или даже 7% эфирного времени. Более того, с сентября 2002 года на радио «Маяк» было сокращено и передвинуто на ночь и без того краткое вещание радио «Радонеж» (мотивировали это тем, что многоконфессиональная передача «Выбор веры» Максима Шевченко «Маяк» вполне устраивает[86]). «Радонеж» – не орган Патриархии и занимает существенно более радикальную политическую и идеологическую позицию, но другого-то радио у Церкви нет, так что митр. Кирилл вступился за своих внутрицерковных оппонентов[87]. А «Маяк» не внял и прямо под Новый Год вообще снял «Радонеж» с эфира[88].

Еще стоит упомянуть телеканал «Московия», контролируемый «православным олигархом» Сергеем Пугачевым, и выходящую там передачу «Русский дом». Но Пугачев ближе к Кремлю (к его «новопитерскому», как говорят, крылу), а «Русский дом» идеологически сходен скорее с «Радонежем», чем с Патриархией, так что и «Московия» – никак не голос Церкви вообще и Московской Патриархии в частности.

Митр. Кирилл публично объясняет, что проблема упирается в нехватку средств. Церкви действительно нужны свои мощные СМИ, и если государство заинтересовано в благотворном влиянии Церкви на общество, оно должно «помочь материально», поскольку свечки и т.п. приносят очень мало, а бизнес Церкви не присущ (и соответственно, успехи в нем весьма скромны). Помочь государство может, например, путем передачи некой недвижимости – не в порядке столь нелюбимой властью реституции! – для извлечения дохода. При этом – именно при этом – митр. Кирилл вполне согласен на государственный контроль[89].

Но государство, охотно помогающее в строительстве храмов и в некоторых других целевых расходах, не готово просто дать денег не только на развитие церковных СМИ, но и на широкое развитие церковных социальных программ. В марте 2001 года митр. Кирилл лишь высказал предположение о перераспределении для этих целей некоторой части подоходного налога в адрес РПЦ и некоторых других религиозных организаций (по примеру, скажем, Германии)[90], но это вызвало очень резкую отповедь членов Правительства[91].

Вообще, время от времени в связи с Церковью возникают финансовые дискуссии, но все они носят довольно специфический характер. Так, с конца 2001 года Патриархия и лидеры других крупных религиозных организаций добивались восстановления налоговых льгот, утраченных при введении нового Налогового кодекса. Льготы эти были вполне правомерны и упустили их законодатели, скорее всего, случайно, так что справедливость была восстановлена легко и быстро.

Летом 2002 года с подачи сенатора Ивана Старикова разгорелась прямо-таки скандальная полемика о реституции церковных земель[92]. Патриарху пришлось успокаивать страсти и объяснять, что он с самого начала вел речь именно о закреплении в собственность ныне используемых Церковью земель, так как прежний статус бесплатного пользования по новому Земельному кодексу будет утрачен, а платить аренду Церковь не в силах[93].

Короче говоря, пока Церковь не завоевывает новые финансовые возможности, а лишь отстаивает нынешнее свое, не столь уж блестящее, положение от фискальных поползновений государства (впрочем, не направленных именно против РПЦ). В имеющейся ситуации острой нехватки ресурсов (финансовых, да и прочих) РПЦ не скоро сможет претендовать на заметное расширение собственного влияния.

Единственное направление, на котором есть видимые успехи, – это образование. А именно – преподавание религии в светской школе.

Понятно, что речь не идет об обязательном религиозном образовании в духе дореволюционного «Закона Божия»: в Патриархии понимают, что этот вариант не только нереалистичен, но и вряд ли полезен для самой Церкви. Речь не идет также о религиозном образовании, осуществляемом силами самих религиозных организаций: оно давным-давно разрешено и может даже проводиться в стенах светской школы в рамках факультатива (то есть добровольно, вне основной сетки часов и не за счет бюджета). Такое образование требует огромных вложений финансовых, кадровых и методологических ресурсов, которых у Церкви остро не хватает. С другой стороны, ходить в воскресные школы, специальные православные лицеи или оставаться после уроков на занятия по православию захотят немногие. Конечно, и таких надо учить, но расширить круг реальных членов Церкви (а не типичных «православных», отмечающихся только в социологических опросах да при крестинах) таким способом сложно. Церкви нужно, чтобы обучение религии стало возможным в рамках стандартного образовательного процесса, то есть в рамках обычных усилий учащегося, и притом за счет ресурсов государства.

Именно поэтому в 90-е годы велась полемика о том, может ли в школе религия преподаваться пусть и добровольно, но в основной сетке часов – в рамках так называемой вариативной компоненты. Тогда же родилась и идея преподавать не собственно православное вероучение, а «православную культуру»: это не противоречит конституционному принципу отделения школы от Церкви, привлекательнее для учащихся и более соответствует современному массовому (и не только) пониманию православия скорее как части национальной культуры и истории, нежели как личного религиозного выбора. Поскольку школьное образование состоит из трех компонент – федеральной, региональной и школьной, оплачиваемых, соответственно, из разных бюджетов, внедрение нового предмета (назывался и называется он по-разному) началось с 1997 года снизу – с отдельных регионов и даже районов[94], так что к концу 2001 года, по мере достижения соответствующих соглашений с местными властями и выделения ими соответствующих средств, процесс охватил около 20 регионов страны[95].

Параллельно успехом для Церкви увенчалась полемика о внедрении теологии в светские вузы. Тут оснований для упреков в отступлении от светского характера образования было меньше, чем в связи со средней школой. Направление «Теология» и стандарт бакалавра были утверждены и начали действовать еще в 1994 году, магистратура была введена в 2000 году. А 28 января 2002 г. Министерством образования был утвержден образовательный стандарт по специальности «Теология»[96].

Кстати, интересно, что стандарт этот – поликонфессиональный, но охватывает, конечно, не все религии, а, со ссылкой на преамбулу Закона о свободе совести, православие, ислам, буддизм и иудаизм. Таким образом, впервые на законодательном уровне зафиксировано то замещение «христианства» «православием» в списке «традиционных религий», которое практикуется в выступлениях чиновников и церковных лидеров в последние два года.

Буквально накануне решения министерства Патриарх Алексий впервые решительно высказался и по поводу школы:

Тогда заявление Патриарха казалось нереалистичным. Всего месяцем ранее Владимир Путин в очередной раз сказал, что обучение религии может быть лишь факультативным[98]. С другой стороны, против инициативы Патриарха выступил председатель Государственной Думы Геннадий Селезнев[99], а его однопартиец и традиционный союзник Патриархии Виктор Зоркальцев в своем законопроекте о «религиозном экстремизме» даже отнес к таковому «пропаганду, призывы и действия, направленные на… изменение светского характера государства, системы общегосударственного светского образования»[100].

Казалось бы, Церковь должна была отступить перед столь общим неприятием. Но произошло прямо обратное. Патриарх 16 мая, выступая на заседании Координационного совета по взаимодействию Министерства образования с РПЦ, указал, что светское образование – вовсе не значит атеистическое, и заявил, что раз православие является ведущей конфессией в России, в светских учебных заведениях, «по крайней мере, во многих из них следует допустить преподавание в качестве базовых таких дисциплин, как основы православной культуры и православная этика». При этом «там, где компактно проживают последователи ислама, буддизма или иудаизма, никто не запрещает им изучать свою культуру»[101]. То есть Патриарх выразил готовность на государственном уровне поделить страну на районы компактного проживания разных конфессий.

Прот. Всеволод Чаплин, одной из функций которого, судя по всему, является озвучивание официальной церковной точки зрения в более откровенной и радикальной форме, чем это делают Патриарх или митр. Кирилл, заявил незадолго до этого следующее:

Даже если не придираться к формулировкам (все-таки это запись «круглого стола» на радио, и прот. Всеволод мог что-то сформулировать неточно), очевидно, что происходит что-то вроде «торга с запросом»: вы не хотите внедрять повсеместно «Основы православной культуры», так мы потребуем пересмотра всей школьной программы.

Вряд ли государство испугалось подобной угрозы, но какие-то подспудные процессы привели к тому, что уже осенью отношение большинства чиновников и влиятельных политиков к новому школьному предмету радикально изменилось. На научно-практической конференции «Взаимодействие государства и религиозных объединений в сфере образования», состоявшейся в Москве 10 октября 2002 г., митр. Кирилл, заместитель министра образования Леонид Гребнев и сразу три президентских полпреда – Сергей Кириенко (Поволжье), Георгий Полтавченко (Центр) и Виктор Казанцев (Юг) достаточно дружно выступили в поддержку внедрения «Основ православной культуры» и соответствующих предметов иных «традиционных религий» по региональному принципу (и, соответственно, в рамках региональной компоненты образования: то есть мусульманские дети в Рязани получат православие, а православные в Казани – ислам).

Наименее до сих пор включенный в подобные встречи Виктор Казанцев прямо заявил, что без религиозного воспитания властям не удастся привить россиянам утраченное во времена перестройки чувство патриотизма. Что касается исламского образования, то оно обсуждалось почти исключительно в контексте национальной безопасности. А по поводу религий, не попадающих в «традиционную» четверку, высказался Георгий Полтавченко:

Чем все это может обернуться в некоторых регионах, немедленно продемонстрировал краснодарский губернатор Александр Ткачев: выступая 17 октября на открытии Всекубанских кирилло-мефодиевских чтений, он высказался за введение во всех общеобразовательных школах заметно многоконфесионального Краснодарского края уроков «Закона Божьего»[104].

13 ноября 2002 г. Министерство образования разослало информационное письмо за подписью министра региональным органам управления образованием о «Примерном содержании предмета „Православная культура“[105]. И вот тут разразился скандал.

Вообще-то, в преподавании в школе истории и основных понятий наиболее распространенной религии (или нескольких) нет решительно ничего плохого. Никто и не спорит с тем, что массовое невежество в области религии давно пора исправлять. Более того, какое-то базовое религиоведческое образование, на наш взгляд, следовало бы включить прямо в обязательный курс средней школы. И учить, конечно, не всем религиям равномерно (это не столь необходимо, да и невозможно практически), а в каких-то разумных пропорциях – от относительно подробных сведений о христианстве (и об особенностях православия) и исламе – через менее подробные о других крупных религиях пропорционально их «задействованности» в мировой, национальной и локальной культуре – до краткого обзора малых, в том числе новых, религий. Об атеизме и иных касающихся религии философских доктринах рассказать, конечно, тоже надо. Именно широкие религиоведческие представления нужны современному человеку, в том числе – россиянину, живущему во все более и более мультикультурном (и соответственно, мультирелигиозном) обществе. А, например, в старших классах такое религиоведческое образование уже могло бы стать и вариативным – кому-то захочется больше узнать про православие, кому-то – про дзен-буддизм, а кому-то – про все понемногу.

Одновременно вполне возможно, как то и предусмотрено законом, факультативное религиозное образование. Действительно, для традиционно верующего ребенка или подростка ненормально выслушивать лекцию о том же дарвинизме, подаваемом как истина в последней инстанции. Но ведь невозможно в школьном курсе, во всяком случае в начальной и средней школе преподавать многовариантные курсы, включающие все – весьма многочисленные – концептуально несовместимые варианты. Это общая проблема школьного обучения. Его можно и нужно сделать менее жестким, но радикально решить проблему пока никто не берется. Для религиозного школьника хорошим выходом может быть только терпимость учителя (биологии, истории и т.д.), его готовность к диалогу с учеником. И – параллельное религиозное обучение, с такими же толерантными учителями. Увы, до всего этого еще очень далеко.

Но авторы, связанные с вышеупомянутым Координационным советом по взаимодействию Церкви и Министерства образования, представляют дело совершенно иначе. Во-первых, они настаивают на порочной (а для нашей федерации, определяемой наполовину этнически – даже опасной) идее обучения именно «титульной» религии. Во-вторых, отвергая религиоведческий подход как атеистический (что неверно по существу), они проводят идею обучения религии как основе «нашей культуры», то есть фактически – как идеологии. Их курс «Основ православной культуры» поражает не только объемом, подходящим скорее православной воскресной школе, а то и начальному курсу семинарии, но и совершенно очевидной ориентацией на обучение преимущественно не сведениям о православии или его истории, и не православной культуре в узком смысле (архитектура, живопись и т.д.), и даже не православию как религии (суть вероучения затронута мало), а именно некоторому целостному идеологическому феномену. Более всего текст программы похож на конспект по предмету «Православие – русская национальная идея».

Вот лишь избранные пункты из этого «конспекта»:

Некоторым этот документ к тому же напомнил довольно-таки ксенофобный учебник «Основ православной культуры» (автор – Алла Бородина), по которому уже учатся в некоторых школах Москвы, Подмосковья и Воронежской области, и который был рекомендован все тем же Координационным советом по взаимодействию Церкви и Министерства образования[106]. Некоторые правозащитники даже требуют возбудить по факту издания учебника уголовное дело по статье о возбуждении национальной и религиозной вражды. Прокуратура пока упирается[107], и на наш взгляд, правильно делает: все-таки здесь нет уголовного преступления. Но и преподавать по подобным учебникам явно вредно.

Не удивительно, что чиновникам пришлось оправдываться перед возмущенной общественностью. Министерство выпустило специальный пресс-релиз, в котором уточнило, что

А министр специально объяснял, что на практике огромный курс будет преподаваться лишь частично – по выбору преподавателя[109].

Против курса все равно выступали довольно влиятельные силы – глава думского комитета по образованию Александр Шишлов[110], заместитель руководителя аппарата правительства Алексей Волин (особенно резко)[111], Госсовет Татарстана[112]. Но зато звучали и голоса поддержки, в том числе радикально развернули фронт коммунисты. На момент написания статьи уже нет никаких сомнений, что вопрос в принципе решен, и курс «Основы православной культуры» будет теперь ускоренно внедряться в школах большинства регионов.

Другой вопрос – каково окажется это ускорение. Вероятнее всего, оно будет незначительно. Главное препятствие для внедрения «Основ» и подобных им предметов какой бы то ни было религиозной ориентации – острая нехватка сколько-нибудь квалифицированных преподавателей. Священники и так перегружены, ориентирующихся в религиозных вопросах школьных учителей очень мало, выпускников-теологов пока почти нет, и количество их вряд ли будет быстро расти. Останется только доучивать-переучивать нынешних учителей-гуманитариев, но желающих найдется не так много, да и преподавателей для них (а также соответствующих образовательных структур) тоже будет недоставать. Кроме того, даже те региональные или местные власти, которые по тем ли иным причинам хотят сближения с Церковью, не имеют лишних бюджетных средств, реальные дела в этом вопросе (как и во многих других) повсеместно далеко отстают от деклараций.

Сохраняются шансы и на переориентацию нового учебного курса в более толерантном, плюралистическом духе. Сами по себе высказывания высших чиновников в поддержку курса вполне толерантны:

Пафос этой декларации Сергея Кириенко и ей подобных, произносимых другими, должен как-то отразиться на сути конкретной программы обучения, рекомендуемой школам. 18 декабря 2002 г. Министерство образования заявило, что поправки действительно будут внесены. Более того, в пресс-релизе[114] говорилось, что «Основы» не могут быть обязательны даже для отдельного региона в целом и что параллельно министерством будет готовиться курс по основам культуры мировых религий, представленных в России.

Каковы окажутся реальные последствия всех вышеописанных маневров, предсказать пока невозможно. Повторим, что некоторое, медленное и неравномерное, продвижение православного образования в школу совершенно неизбежно. Но вопрос скорее не в темпах, а в качестве.