"Зорро" - читать интересную книгу автора (Волков Александр)

Глава 7

С выездом изрядно запоздали, и не столько оттого, что заспавшиеся слуги никак не могли собрать необходимые вещи, сколько из-за Касильды, внезапно потребовавшей, чтобы ее тоже взяли осматривать чудовищное капище. Дон Росендо сперва уперся, справедливо опасаясь того, что чрезмерно натуральный, чтобы не сказать разнузданный, вид языческих идолов может смутить целомудренные очи его сестры, но когда та пригрозила, что выберет время и одна отправится навестить каменных истуканов, брат решил, что из двух зол надо выбирать наименьшее, и приказал оседлать для сестры смирного низкорослого мула.

За этими спорами и сборами солнце доползло до зенита, и когда его отвесные лучи выстлали леденцовыми всадниками весь пол первого этажа, дон Росендо сунул в кожаный планшет сложенную вчетверо карту и, щелкнув никелированным замком, решительно направился к выходу. Осел, конь и мул уже стояли у крыльца, и слуги суетились между ними, прилаживая к седлам сумки с дорожной провизией и плотно увязанными скатками плащей, гамаков и походного шатра на случай дождя.

И он не замедлил. Едва путники свернули с дороги и миновали первую гряду песчаных холмов, как солнце со всех сторон затянуло серой дымчатой хмарью, воздух наполнился тяжелой ртутной духотой, и вскоре по лошадиным холкам и широким полям шляп замолотили частые крупные капли. Но останавливаться или возвращаться назад не имело смысла, и потому все трое развернули притороченные к седлам скатки и, покрывшись длиннополыми, пропитанными гусиным жиром плащами, продолжили путь по направлению к далекому лесу.

— Вы, кажется, говорили, падре, что эти истуканы стоят чуть ли не в болоте? — спросил дон Росендо, чуть придержав своего коня и поравнявшись с потемневшим от воды осликом.

— Стояли, — поправил падре, не поворачивая головы, — до тех пор, пока дон Лусеро не приказал прокопать вокруг капища дренажную канаву и отвести воду в пересохшее русло ручья.

— Выходит, нашему дядюшке были отнюдь не безразличны памятники местной старины! — воскликнула Касильда, подгоняя своего мула легкими уколами шпор.

— Чепуха! — досадливо отмахнулся падре. — Просто окрестных батраков косила малярия, а когда болото высохло, то вместе с ним исчезли не только комары, но и прочий гнус, изводивший и людей, и скотину…

— Как я жалею, что мы не застали нашего замечательного дядюшку в живых! — сокрушенно воскликнул дон Росендо. — И эта жалость становится тем сильнее, чем больше я узнаю о нем!.. А вы что думаете по этому поводу, падре? Вы хорошо знали дона Лусеро?

— За двадцать два года моего служения он всего один раз был на исповеди, — сухо ответил падре Иларио.

— Неужели вы судите о человеке только по тем словам, что доносятся до вас из-за решетки исповедальни? — удивился дон Росендо. — А как же дела? Неужели они меньше свидетельствуют о чистоте или скверне человеческого сердца?

— Дон Манеко Уриарте тоже осушает болота, но спины его черных рабов так исполосованы кнутами. надсмотрщиков, что похожи на табак, разложенный для просушки, — угрюмо проворчал падре, изо всех сил ударяя пятками в тугое мокрое брюхо Микеле. Осел запрокинул морду, пытаясь вытолкнуть из пасти железные удила, но падре так решительно стукнул его кулаком между ушами, что тот лишь обиженно всхрапнул и потрусил вперед, по самые бабки увязая в мокром песке. «Однако они говорят со мной так, словно ночью ничего не было, — размышлял падре, оторвавшись от своих спутников. — Но если этот негодяй сыграл со мной шутку лишь в отношении слуг, то что помешало ему выставить меня посмешищем в глазах хозяев?.. Пожалел? Решил, что с меня хватит? Но если он действительно хотел воспрепятствовать нашему походу, то проще всего было бы выставить меня перед доном Росендо сумасшедшим. А если бы я вдобавок ко всему среди ночи вломился в спальню его сестры в перекинутой через плечо шкуре, то, думаю, дон Росендо вышвырнул бы меня за ворота ранчо без всяких колебаний…» Такой вывод несколько успокоил падре, и он продолжил путь, стараясь не потерять из виду вьющуюся между кактусами тропку и не обращая внимания на холодные водяные струи, стекавшие на его плечи по складкам капюшона.

Дону Росендо тоже не давали покоя воспоминания о прошедшей ночи. После того как слуги проводили внезапно ослабшего падре в приготовленную для него спальню, где-то за стенами дома как будто прочавкали конские копыта, всхрапнул жеребец, а затем все эти подозрительные звуки вновь поглотил равномерный шум дождя. Дон Росендо подал Касильде и возвратившимся к столу слугам знак не шевелиться, но сколько он ни напрягал слух, его барабанные перепонки так и не смогли уловить в ночном шелесте никаких новых посторонних шумов. Однако стоило дону Росендо успокоиться, решив, что это слуховое наваждение есть не что иное, как плод не до конца преодоленной слабости, усугубленной вином и действием местных пряностей, как где-то в конце галереи раздался легкий стук ставень.

День приезда был еще слишком жив в памяти дона Росендо, чтобы оставить все эти звуки без внимания. Жестом приказав слугам оставаться на своих местах, молодой человек тихо встал из-за стола и направился к двери, ведущей на галерею. Попутно он снял с одной из деревянных колонн кожаный пояс с ножнами и, выдернув из них короткий широкий клинок, опустил его в набедренный карман.

Теперь, неспешно двигаясь за подпрыгивающим крупом Микеле, дон Росендо вспоминал обо всех этих действиях как о чем-то таком, что совершалось как бы помимо его воли; он словно видел себя со стороны в образе механической куклы, подчиненной чьей-то чужой, посторонней воле. При этом чувства его были обострены до такого предела, что даже капли дождя, монотонно лупившие по виноградным листьям, представлялись ему чуть ли не револьверной трескотней целой шайки грабителей, подступившей к ограде ранчо под покровом ненастья. Но на галерее, вопреки ожиданиям, никого не было, и даже когда ветвистые молнии с треском разрывали ночной мрак, глазам дона Росендо не представлялось ничего подозрительного, кроме, быть может, старого сомбреро, повешенного на спинку стула и отбрасывающего на пол галереи тень, похожую на человеческий силуэт.

Подозрительные звуки больше не повторялись, но дон Росендо решил для самоуспокоения пройтись по всей галерее и, таким образом, обойти дом по кругу. Ножа на случай неприятной встречи ему показалось маловато, но едва он отступил к двери гостиной, чтобы захватить револьвер, как Касильда тронула его за плечо и вложила ему в руку тяжелую рубчатую рукоятку. При этом она шепнула, что может направиться по галерее в другую сторону, с тем чтобы они с братом встретились на противоположной стороне дома, но дон Росендо счел эту помощь небезопасной для них обоих и потому решительно приказал Касильде оставаться на месте. За всеми этими препирательствами прошло еще какое-то время, а когда очередная молния вновь полыхнула над стеклянной пирамидой, дон Росендо вдруг увидел, что сомбреро над спинкой стула исчезло, словно срубленное гигантской невидимой гильотиной. Он, впрочем, тут же приписал его исчезновение порывам ветра, насквозь пробивающим трепетный лиственный полог вокруг галереи, и, перехватив револьвер в правую руку, двинулся вперед, стараясь держаться ближе к стене.

Между магниевыми зарницами молний на галерею обрушивалась кромешная тьма. В эти минуты дон Росендо замирал и, переждав раскат грома, вновь делал несколько осторожных шагов, тонущих в монотонном шелесте дождя. При этом в рассыпчатых громовых руладах ему дважды слышался то стук копыт, то конский храп, а в какой-то миг его ноздри как будто обволокло запахом дорогой сигары. Но эти краткие и сомнительные мгновенья не позволяли дону Росендо решительно увериться в том, что где-то совсем рядом с ним присутствует некий таинственный невидимка, а стрелять наугад, на звук, на запах, было не только бессмысленно, но и рискованно, ибо вспышка и звук выстрела сразу выдали бы его затаившемуся врагу.

Терзаясь всеми этими сомнениями, дон Росендо прошел мимо окна спальни, где должен был почивать утомленный падре, и добрался до угла, из-за которого при трепетной вспышке молнии озарился вид на двор, конюшню и будку Бальтазара, из круглого дупла которой мирно торчал собачий нос, направленный в сторону ворот. Подобная безмятежность сперва показалась дону Росендо столь странной, что он даже подумал, что пес отравлен неизвестным злоумышленником. Для проверки своих подозрений дон Росендо в темноте сорвал виноградную кисть и, дождавшись очередной вспышки, швырнул ее в направлении будки. Виноград шлепнулся в грязь прямо перед собачьей мордой, обдав ее брызгами и заставив пса провести по носу огромной мохнатой лапой. «Странно все это, — подумал дон Росендо, — в высшей степени странно…»

Но и эта странность стушевалась перед последующим видением: когда белый свет молнии стал меркнуть, глазам дона Росендо явственно предстал его новый приятель дон Диего, вступающий во двор через приоткрытую калитку. Это было так неожиданно, что дон Росендо замер на месте и, устремив глаза во тьму двора, стал с нетерпением дожидаться следующей вспышки. Ждать пришлось недолго; воздух вокруг дона Росендо внезапно затрепетал, по влажным листьям запрыгали колючие искорки, и непроглядная мгла перед галереей стала наливаться тусклым маслянистым светом. Картина была такая, словно кто-то, невзирая на ливень, запалил во дворе огромный костер, и огонь пока еще только разгорался в глубине пирамиды из сучьев и бревен, готовый вот-вот пробить ее вершину и вознестись над крышей дома подобно вулканическому смерчу.

Дон Росендо хотел уже шагнуть вперед, чтобы яснее разглядеть и определить причину странного явления, но свет вдруг переместился на саму галерею и стал наплывать на молодого человека откуда-то из-за спины, бросая на колышущиеся листья шаткую размытую тень. Кто-то явно норовил напасть на него сзади, озаряя свой путь светом смолистого факела. Дон Росендо мгновенно обернулся, выставив перед собой револьвер, но вместо ожидаемого грабителя или убийцы увидел примерно в десяти шагах от себя ослепительный желтый шар величиной с голову пятилетнего ребенка. Шар висел где-то на уровне груди дона Росендо, и попасть в него из револьвера не составляло особого труда. Но в тот миг, когда молодой человек уже готов был спустить курок, движение его пальца было остановлено негромким, но властным возгласом, донесшимся со двора.

— Не вздумайте в него стрелять! — приказал знакомый голос. — Пуля разорвет этот шарик, как начиненную греческим огнем бомбу, и не пройдет и четверти часа, как на месте вашего великолепного ранчо будет дымиться груда шипящих углей!

Тут дон Росендо и сам сообразил, что перед ним шаровая молния, и, поставив револьвер на предохранитель, стал медленно пятиться от наплывающего на него шара.

— Только спокойно, очень спокойно, — сопровождал его действия голос дона Диего. — Он не любит резких движений и готов взорваться от малейшей преграды, возникшей на его пути…

— Я премного благодарен вам за эти бесценные советы, сеньор, — краем рта пробормотал дон Росендо, осторожно нащупывая подошвами сапог взгорбившиеся от дождевой сырости половицы. При этом он с тревогой отметил, что, несмотря на его довольно энергичное отступление, расстояние между ним и огненным шаром неуклонно сокращается. По мере приближения шар все сильнее и сильнее приковывал к себе взгляд дона Росендо; глаза уже начинали различать струистые течения под сияющей поверхностью, а сам шар приобретал все большее сходство с маленьким солнцем, озаряющим галерею ровным золотистым светом.

— Попробуйте лечь! — послышался со двора встревоженный голос дона Диего. — Если вам удастся сделать это достаточно осторожно, молния проплывет над вами, не причинив ни малейшего вреда!

— А если не удастся? — полюбопытствовал дон Росендо, уже чувствуя на лице обжигающее дыхание шара.

— У вас нет другого выхода! — воскликнул дон Диего. — Немедленно ложитесь!

Шар висел уже шагах в пяти и как будто притягивал к себе. Его пышущий жаром диск представлялся дону Росендо поверхностью плавильного алхимического тигля, где бурлит и переливается сплав ртути, меди и прочих металлов, ожидающих лишь прикосновения философского камня, дабы обратиться в чистейшее золото. Крики дона Диего уже не достигали ушей молодого человека; шар, только потрескивающий огненный шар владел всеми его чувствами и волей. Ему даже показалось, что шар вот-вот опрокинется и все золото мира раскаленным потоком хлынет через край и разольется по галерее, обращая в дым и пламя трухлявые половицы и стойки, оплетенные виноградными лозами. Дон Росендо уже замер в ожидании этого восхитительного мига, но тут пол под его ногами внезапно разверзся и молодой человек с треском рухнул вниз, где его тело тут же подхватили чьи-то сильные уверенные руки. Вырвавшись из непрошеных объятий, он вскинул голову и увидел, как шар медленно проплывает над квадратным люком, открывшимся в потолке галереи, но тут чья-то рука с грохотом захлопнула люк, набросив на глаза дона Росендо покров непроницаемой мглы.

— Кто здесь? — негромко вскрикнул он, вслепую отшатываясь к предполагаемой стене. — Это вы, дон Диего?

— Он самый, сеньор Росендо! — раздался в ответ насмешливый голос.

Тут же щелкнул кремень, и в свете пучка искр дон Росендо увидел перед собой спокойное лицо своего нового приятеля, невозмутимо раздувающего затлевший трут. Глаза дона Росендо уже свыклись с полумраком, и, глянув вверх, он различил между половыми щелями слабое золотое свечение, исходившее от зависшего над ними шара.

— Благодарю вас, сеньор Диего! — пробормотал дон Росендо, прислушиваясь к легкому потрескиванию над дощатым потолком. — Но я хотел бы знать, как долго этот летающий вулкан намерен охотиться за моей персоной?

— Я полагаю, что охота уже закончилась, — сказал дон Диего, прикрывая шляпой разгоревшийся трут и вглядываясь в золотистое сияние над их головами. — Теперь осталось лишь дождаться, пока это огненное чудовище мирно покинет пределы ранчо…

— А нельзя ли как-нибудь ускорить этот процесс? — спросил дон Росендо. — Меня, признаться, мало устраивает столь беспокойное соседство!

— Ускорить? — усмехнулся дон Диего. — Местные легенды говорят, что когда-то колдуны могли проделывать что-то в этом роде — вызывать дождь посреди засухи, отводить от селения горную лавину, — но про управление шаровой молнией я что-то не слыхал… Индейцы называли ее глазом своего бога Уицилопочтли и замирали при ее появлении, как соляные столпы, покорно ожидая, когда глаз бога сам выберет из них свою жертву!

— Что ж, хорошенькое утешеньице, — пробормотал дон Росендо, прислушиваясь к легкому потрескиванию.

Тем временем дон Диего запалил от трута небольшой смолистый факел, невесть откуда взявшийся в его руке, повернулся и, не говоря ни слова, направился к конец галереи, огибающей первый этаж особняка. Дон Росендо поднял голову и увидел, что щели между половицами померкли, как если бы огненный шар поплыл вслед за доном Диего, который уже дошел до угла галереи и, воткнув факел в кованую петлю настенного канделябра, осторожно достал из-за пазухи какой-то небольшой сверток. Любопытство подтолкнуло дона Росендо сделать шаг вперед, но дон Диего властным коротким жестом остановил его и, склонив голову к свертку, что-то неразборчиво забормотал.

«Еще один сумасшедший — не многовато ли для одного вечера?» — подумал дон Росендо, вспомнив, как при появлении блюда с жареным поросенком побледнел и отшатнулся от стола падре Иларио, как его привычная рука частыми крестами забросала вылетевший из-под стола дым жаровни, как болезненно скривились в молитве тонкие бескровные губы. И тут как бы в подтверждение его опасений из конца галереи послышался приглушенный голос дона Диего.

— Не подведи, Гермес! — шептал тот, уткнувшись носом в сверток и прикрывая его широкополым сомбреро, сплетенным из блестящей коричневой соломки. — Дай свечку, а потом закрути петлю, и все это винтом, винтом…

«Бред, — мелькнуло в голове дона Росендо, — сперва легенда про какой-то глаз, теперь вот это…»

Однако все эти обрывочные мысли отнюдь не мешали дону Росендо зачарованно следить за действиями своего приятеля, который, по-видимому, так увлекся своей странной игрой, что перестал обращать внимание на все, кроме свертка и шара, зависшего над половицами верхней галереи и золотым световым лезвием как будто рассекавшего по пробору склоненную голову дона Диего. Но вот голова дрогнула, над краем шляпы показался высокий лоб, черные, широко поставленные глаза с каким-то чуть ли не молитвенным выражением устремились вверх, а затем дон Диего быстро шагнул к перилам, вскочил на них и, вцепившись рукой в мокрые стебли виноградных лоз, с силой рванул их вниз. В сплошном лиственном ковре открылась широкая брешь, и ослепительное сияние шара разлилось по всему двору, позолотив бревенчатую стену конюшни, ворота и будку Бальтазара, покрытую блестящей от дождя рогожей. Дон Диего перескочил через перила, выбежал на середину двора и, широко раскинув руки, встал под частыми водяными струями, словно приглашая огненный шар в свои объятия. В его ладони по-прежнему был сжат небольшой сверток, приглядевшись к которому, дон Росендо отчетливо различил над его раструбом гладкую голубиную головку с коротким породистым клювиком и черной жемчужиной глазка. Тем временем шар медленно выплыл сквозь образовавшуюся прореху и повис среди дождевых струй примерно в десяти шагах от дона Диего. Сияние его становилось все нестерпимей, в воздухе вокруг дона Диего с потрескиванием сновали блестящие белые червячки, но тот продолжал стоять неподвижно, напоминая статую, отлитую из серебра и, по странной прихоти скульптора, облаченную в костюм живого человека.

Но вдруг правая рука «статуи» дрогнула, ладонь разжалась, и из нее с шелестом вырвался ослепительно белый голубь с узким длинным хвостом и мохнатыми, широко растопыренными лапами. Шар вспыхнул уже совершенно невозможным бриллиантовым блеском, но трепещущий крыльями голубь словно поглотил его сияние, мелькнув по неподвижному лику дона Диего густой дымчатой тенью. Дону Росендо даже показалось, что птица вот-вот вспыхнет, как горсточка магния на полочке камеры-обскуры, но вместо этого голубь вдруг плавно взмыл вверх, завис над двором и выставил растопыренные лапы по направлению к шару, словно намереваясь закогтить его на манер коршуна, высмотревшего среди травы отбившегося от наседки цыпленка. Шар задрожал, побурел и, медленно вращаясь вокруг собственной оси, устремился к голубю. Скорость его все увеличивалась, но в тот миг, когда перья на мохнатых птичьих лапах, казалось, вот-вот вспыхнут, голубь сложил крылья, камнем рухнул вниз и тут же взмыл вновь, описав вокруг шара широкую овальную петлю. На верхней точке он опять завис, и шар снова устремился к нему, уменьшаясь в размерах и теряя очертания среди частых дождевых струй. Голубь вновь описал петлю, но дон Росендо не столько разглядел, сколько угадал этот маневр по алому исподу крыльев, мелькающих в бледном рассеянном сиянии возносящегося светила. После третьей петли огненный шар почти исчез из виду, обратившись в точку размером с речную жемчужину, и вскоре тьма окончательно поглотила его.

Дон Росендо выдернул из железной петли факел, оставленный доном Диего, и, приблизившись к перилам, поднял его над головой. Неверный порывистый свет выхватил из мерцающей водяной мглы фигуру человека с широко раскинутыми руками и высоко поднятой головой. Дождевые струи хлестали его по лицу, по плечам, но он, казалось, не обращал на это никакого внимания, всецело поглощенный видением, уже неразличимым для глаз дона Росендо. Вдруг он вздрогнул, хлопнул в ладоши и, вскинув руки над головой, выхватил из темноты мокрый трепещущий комок перьев.

— Умница, Гермес, молодец! — донеслось до слуха дона Росендо. — Я знал, что ты с ним управишься!..

С этими словами дон Диего сложил потрепанные крылья своего любимца и, упрятав его за пазуху, весело посмотрел на дона Росендо из-под размокших полей своего сомбреро.

— На этом номере мы с Гермесом могли бы загребать сумасшедшие деньги! — воскликнул он, неспешно направляясь к галерее. — Одна загвоздка: шаровая молния есть чистая игра природы, которая не может возникнуть по прихоти человека!.. Вы согласны?

— С чем? — спросил дон Росендо. — С тем, что этот дьяволов шарик не выдуть из кузнечного горна, или с тем, что публика готова будет вывернуть карманы, лишь бы не подставлять под его испепеляющий жар свои драгоценные головы?..

— И с тем, и с другим, — рассеянно пробормотал дон Диего. — Или денежки на стол, или голову под топор — игра природы! — С этими словами он нерешительно остановился перед перилами и, стянув с головы сомбреро, стал стряхивать дождевую воду с его широких полей.

— Немедленно проходите в дом! Вы насквозь промокли, сеньор! — воскликнул дон Росендо, хватая своего приятеля за плечо и слегка подталкивая его к крыльцу.

— Да что вы говорите? — искренне удивился тот, нахлобучивая на голову свою размокшую шляпу и проводя рукой по набухшему от влаги рукаву куртки. — А я и не заметил…

Голос дона Диего показался дону Росендо несколько необычным; его звук был глухим и шел как будто не из уст говорящего, а со стороны, из-под козырька над крыльцом. При этом взгляд дона Диего был совершенно неподвижен, глаза смотрели в одну точку, а в глубине зрачков мелькали золотистые червячки.

— Проходите в дом, сеньор, — растерянно пробормотал дон Росендо, не вполне уверенный в том, что его слова доходят до сознания дона Диего.

— Да-да, конечно, благодарю вас, — отрешенным голосом отозвался тот, подняв голову и пристально вглядываясь в непроглядную мглу, изливающую на его лицо потоки прозрачной влаги.

— Так идемте же! — настойчиво повторил дон Росендо, спустившись с крыльца и взяв дона Диего под локоть.

— О, глядите! Глядите! — вдруг вскрикнул тот, вскидывая в небо свободную руку и указывая на некую точку в сплошном дождливом мраке.

— Где? Что? О чем вы? — недоуменно воскликнул дон Росендо, безуспешно пытаясь разглядеть хоть что-либо в непроглядной шелестящей тьме.

И вдруг тучи разорвала ослепительная белая вспышка, так ярко осветившая все вокруг, как если бы невидимый фотограф подвесил свою камеру-обскуру под самыми небесами и, желая запечатлеть на серебряной пластинке всю Землю, ткнул горящим трутом в подножие горы из мельчайшего магниевого порошка. В какой-то миг дону Росендо даже показалось, что силой взрыва его самого оторвало от земли и подбросило под рыхлый чернильный испод грозового неба, открыв перед его взором совершенно необычайное, фантастическое видение: ранчо в окружении каменных исполинов, богато украшенных золотом и драгоценными камнями. Но вспышка погасла, и видение исчезло, уступив место янтарным сумеркам галереи, озаренной шипящим пламенем догорающего факела. Исчезли и золотые червячки в глубине зрачков дона Диего, и теперь он покорно переставлял ноги, идя рядом с доном Росендо и даже не пытаясь высвободить свой локоть из крепко сжатых пальцев друга.

Впрочем, когда они по скрипучим половицам добрели до двери свободной спальни, взгляд дона Диего вновь обрел некую осмысленность, а речь достаточно окрепла для того, чтобы он смог не только извиниться перед хозяином за непрошеное ночное вторжение, но и поблагодарить за оказанное гостеприимство. В ответ дон Росендо, разумеется, не преминул напомнить своему гостю, что если бы не его фокус с голубем, то ни о каком гостеприимстве не могло бы быть и речи.

— Трах-бах, сеньор, — и груда тлеющих углей!.. Какое тут гостеприимство? Разве что погреться да испечь пару бананов на ужин! — усмехнулся дон Росендо.

Но дон Диего лишь рассеянно улыбнулся в ответ на эту шутку, и глаза его вновь подернулись дымчатой поволокой. Он даже пожал плечами, словно подчеркивая, что не совсем понимает, о чем идет речь.

Дон Росендо недоверчиво отшатнулся, но едва он открыл рот, чтобы еще раз подробно описать все, что случилось с ними нынешней ночью, как за его спиной в глубине галереи послышались чьи-то легкие шаги. Он обернулся, думая, что это Касильда, которая всегда отличалась чутким сном и теперь вышла из своей спальни на звук шагов и голосов, но силуэт в конце коридора был выше, нежели фигура его сестры. «Предчувствую я, что умереть спокойно мне здесь не дадут», — вздохнул про себя дон Росендо, открывая перед своим гостем дверь спальни и привычным движением опуская ладонь на прохладную рукоятку револьвера.

Тем временем таинственная фигура приблизилась настолько, что в дрожащем свете факела дон Росендо вполне ясно различил не только ее причудливое одеяние — клок звериной шкуры, переброшенный через плечо на манер пончо, — но и крест, связанный из двух бамбуковых тросточек, в ее левой руке. Правой рукой пришелец часто крестил воздух перед собой, и если бы не его лицо — лицо падре Иларио, — дон Росендо мог бы поклясться на Библии, что к нему приближается не кто иной, как призрак Иоанна Крестителя.

Дон Росендо хотел было крикнуть или даже прикоснуться к привидению, но в последний миг все его тело внезапно оцепенело, и призрак пронесся мимо, обдав его лицо влажным подземельным холодком. Дон Росендо попытался повернуть голову ему вослед, но к тому времени, когда это удалось, призрак уже исчез, оставив в желтых сумерках сдобный запашок тухлых яиц, почти до конца пригасивший и без того слабый свет догорающего факела.

— А что вы на это скажете, сеньор де ла Вега?.. — пробормотал дон Росендо, поворачивая голову в сторону спальни и с трудом шевеля онемевшими губами.

Но дон Диего молчал и лишь загадочно улыбался, отступая в глубь комнаты. Дон Росендо хотел было остановить его, но тот отклонил его протянутую руку и осторожно, стараясь не скрипеть старыми петлями, закрыл за собой тяжелую дверь. Тут только дон Росендо почувствовал, что в его ладони как будто набухает некая чужеродная тяжесть. Сперва она была бесформенна и слегка шероховата на ощупь, затем стала пульсировать, наливаться теплом, и когда дон Росендо разжал кулак и осветил его светом факела, он увидел на ладони мокрого большеголового птенца, слабо шевелящего бледными угловатыми крылышками. «А это как прикажете понимать? — вздохнул дон Росендо, стряхивая с ладони липкие яичные скорлупки. — Такой беспомощный, голый, что мне с ним делать?..» Но тут, словно в ответ на его опасения, на сероватой коже птенца то тут, то там стали показываться влажные серые ворсинки, и вскоре весь птенчик покрылся нежным бархатным пушком мышиного цвета. Теперь дон Росендо уже не мог оторвать от него глаз, наблюдая, как по зубчатому окоему крыльев прорастают и разворачиваются тугие маховые перья, как дробится и переливается янтарный свет факела на плотном перьевом покрове головы и спинки, как топорщится и трепещет широкий веер птичьего хвоста.

Следя за всеми этими метаморфозами, дон Росендо испытывал странное двойственное чувство: порой ему казалось, что он видит на собственной ладони само Время, принявшее облик почтового голубя, и что сама Вечность глядит на него из черных птичьих зрачков. Когда же голубь встал на густо опушенные лапки и с шелестом расправил широкие крылья, дон Росендо разглядел под его брюшком короткую сухую камышинку с плотно свернутой в трубочку запиской, торчащей из ее косо срезанного конца. Голубь взмахнул крыльями, перелетая на плечо человека, трубочка треснула, записка развернулась, и в заметавшемся свете факела глаза дона Росендо ясно различили слова, написанные твердым угловатым почерком: «В случае чего, сеньор, эта птица отыщет меня где угодно. Диего».

Дон Росендо вдруг почти физически ощутил нереальность всего происходящего. Ему даже показалось, что никакого выздоровления не произошло и что его бред просто принял иную, более ясную и последовательную форму, искусно вплетавшую в свою жизнеподобную ткань разного рода призрачные и фантастические детали. «Шаровая молния, взрыв под небесами, Иоанн Креститель с лицом падре Иларио, наконец, этот птенчик…» — перебирал он, шествуя по ночной галерее с воркующим голубем на плече. Дон Росендо хотел было отнести птицу на голубятню, но звуки бьющего по стеклянному куполу ливня отвратили его от этого намерения. К тому же голубь оказался на редкость понятливым; едва дон Росендо переступил порог своей спальни, как птица взмахнула крыльями и, поколебав пламя масляной коптилки, перелетела на карниз, с колец которого свисали плотные складчатые шторы. «Похоже, что это все-таки не бред, — подумал дон Росендо, подходя к распяленной на стене бычьей шкуре и проводя ладонью по жестким волоскам, — а если мне к тому же удастся заснуть…» Эту мысль он додумывал уже лежа под одеялом и прислушиваясь к затихающему шуму дождя, который в конце концов и погрузил дона Росендо в зыбкое плавное небытие.