"Охота за невидимками" - читать интересную книгу автора (Винник Александр Яковлевич)

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Ежегодное собрание акционерного Общества мясников и торговцев мясными изделиями, как всегда, проходило чинно, гладко. По заведенному издавна обычаю перед началом собрания акционеры осмотрели в фойе огромного клуба «Породистый бык» выставку изделий из мяса. В буфете каждый мог взять для себя и своей супруги или спутницы (правление не вникало в подробности интимной жизни акционеров) две порции любого мясного изделия и к ним два бокала пива. Можно было попросить и нечто покрепче, и буфетчицы безотказно отпускали бокальчик-два джина или чистого спирта с содовой водой.

– Мы заинтересованы в том, чтобы акционеры трезво разбирались в делах Общества, – говорил обычно председатель правления господин Хамертон.

Но бывалые участники ежегодных собраний знали: никто их не осудит за то, что они пропустят кроме пива что-нибудь покрепче. Благо, что за все съеденное и выпитое платил не держатель акций и не акционерное общество, а члены правления из своего собственного кармана. Почему же не выпить и не закусить за чужой счет?

Новичков на первых порах смущало это обстоятельство. За какие такие грехи члены правления, и без того отдающие столько сил хлопотливым общественным делам, должны еще оплачивать угощение акционеров в день ежегодного собрания?

– Ничего им не станется, – отвечал на это Харви Кювэтт, мясник с сорок второй улицы. – Слава богу, мы в правление избираем не голоштанников и безработных. Люди все при деньгах.

Председатель правления господин Хамертон, считавший своим долгом в день собрания обойти все столики и лично поздороваться с каждым акционером, слушая эти разговоры, замечал:

– Правильно говоришь, Харви, Кому почет, с того и деньги. В этом мире ничего не дается бесплатно. Даже за гроб и за место на кладбище приходится платить. Так уж лучше платить за почет. Ну, выпьем… только я чуть-чуть. Врачи не позволяют… А как я бывало пил!

Он охотно рассказывал о своей молодости, о том, как работал мастером на бойне и как, благодаря усердию и терпению, стал крупнейшим мясоторговцем Бизнесонии.

Его любили слушать: кому не хочется узнать секрет достижения богатства? А у господина Хамертона так просто все получается: трудиться, не быть расточительным и соблюдать интересы хозяина. А от хозяйского глаза никогда не укроется расторопность, услужливость и преданность хорошего работника.

Да, господина Хамертона стоило послушать. Человек пожил немало и повидал много. Что касается супруги председателя правления госпожи Падди Хамертон, то она не меньше мужа знала, чем расположить к себе людей. Ценителей женской красоты она вряд ли могла заинтересовать. Супруга господина Хамертона соответствовала ему и фигурой, и весом, значительно превосходившим обычный даже в среде мясников, не отличающихся, как известно, изящест­вом. Но вот Падди вместе со своим супругом подходит к столику и знакомится с подругой акционера. Она подробно вникает во все семейные дела, делится секретами поддержания молодости и красоты, которые ей удалось узнать у лучших косметиков бизнесонской столицы. Каким-то особым чутьем она угадывает, какой комплимент больше всего придется по душе собеседникам. После всего этого не только представители слабого пола, но и те, кого мы привыкли причислять к сильным, забывали, что перед ними женщина, вряд ли способная увлечь своей красотой, и проникались к ней симпатией.

Одним словом, когда началось собрание, в зале царила, как пишут в газетах, атмосфера непринужденности, взаимопонимания и тот особый дух удовлетворенности, который испытывают люди, хорошо знающие друг друга, доверяющие друг другу, далекие от мысли, что в их среде могут существовать обман, зависть, борьба.

Можно себе представить, как прозвучали в этой обстановке реплики какого-то сумасброда с галерки. А ведь если вдуматься, то легко прийти к выводу, что именно эти реплики были началом цепи событий, едва не ставших поворотным пунктом в истории человечества и грозивших ему страшными последствиями.

Но не будем забегать вперед. Пока все идет чинно, благообразно, по заведенному порядку.

Господин Хамертон поздравил присутствующих с новым годом. Оговорившись, что в силу не зависящих от него причин делает это с опозданием на девять дней, он привел в оправдание то обстоятельство, что сырокопченые колбасы, выдерживаемые в печах еще более долгий срок, а именно сорок пять дней, отнюдь не хуже вареных сосисок. Эта острота, которая возможно не пришлась бы по вкусу ценителям тонкого юмора, была, однако, одобрительно встречена залом. Ибо сидели здесь люди, знающие разницу между быстро портящимися сосисками и выдержанной, сырокопченой колбасой, выпускаемой на фабриках господина Хамертона.

После председателя правления слово было предоставлено казначею Общества господину Пфайфферу, в добропорядочности которого могли усомниться только люди, совершенно незнакомые с этим добродетельным и педантично-честным человеком. Именно эти качества возвели его в эталон, образец, ибо все помнили историю с одним бульгеном, ради которого господин Пфайффер пожертвовал почти годом своей жизни. Господин Пфайффер забросил все дела и приказал произвести проверку всех книг, всех записей за все годы существования акционерного Общества, так как баланс не сходился как раз на эту сумму, казалось бы, ничтожную, учитывая миллионные обороты, но весьма значительную с точки зрения честности и точности ведения акционерных дел.

– Я не пожалею всего своего богатства ради того, чтобы докопаться до истины, – говорил господин Пфайффер. – Мы обязаны гарантировать нашим акционерам здоровый, крепкий сон, не нарушаемый тревогами за свои капиталы.

И действительно, он нашел пропавший бульген! Разве это не основание для того, чтобы присвоить господину Пфайфферу звание почетного акционера и сохранить за ним должность казначея, которая требует от занимающего ее безукоризненной честности?

Кое-кто в кулуарах, правда, выражал удивление по поводу того, что казначей во время поисков пропавшего бульгена изъял из бухгалтерии некоторые документы, якобы для тщательного изучения, и позабыл их возвратить. Поговаривали также, что по странному стечению обстоятельств, окончание проверки совпало с приобретением господином Пфайффером роскошной виллы на курорте в Брамсберге. Но члены правления твердо заявили, что эти разговоры – плод зависти неудачников, и господина Пфайффера следует по-прежнему считать эталоном добропорядочности и честности.

Таким образом, когда казначей на описываемом собрании взошел на трибуну, он был встречен громким свистом, считающимся в Бизнесонии, как известно, выражением добрых чувств аудитории.

Присутствующие знали, что господин Пфайффер не отличается красноречием, и терпимо отнеслись к тому, что он читал отчет о финансовой деятельности правления монотонным голосом. В конце концов казначей – не сенатор и ему вовсе не обязательно быть хорошим оратором.

В зале стояла тишина. Акционеры подремывали, будучи спокойными за свои капиталы, охраняемые честнейшим казначеем, а отчасти еще потому, что покорились зову желудков, переваривавших колбасы и прочие мясные изделия, которыми правление нашло возможным угостить их по случаю торжественного, дня.

Тишина и мерный ход собрания были нарушены в самый неожиданный момент. Господин Пфайффер скороговоркой доложил, что правление сочло своим долгом оказывать помощь особо нуждающимся акционерам, израсходовав на это в общей сложности около девяти процентов средств.

– При нашем бюджете – это мелочи. Как вы думаете?

На подобные вопросы подремывавшая аудитория обычно не отвечала, и господин Пфайффер собирался продолжить речь, как вдруг с галерки раздался голос:

– А вы как думаете?

Господин Пфайффер удивленно взглянул на галерку и в свою очередь спросил:

– Что вы имеете в виду?

– Вас. Именно вас, – ответил голос с галерки. – Что вы думаете об этих девяти процентах?

На лице казначея ничего, кроме удивления, прочесть нельзя было. Это видели все в зале, от первых: рядов до последнего, ибо на сцену были направлены лучи юпитеров, щедро освещавшие докладчика.

– Отвечайте, о чем вы думаете сейчас, когда говорите о средствах, израсходованных на вспомоществование особо нуждающимся?

И тут юпитеры сыграли подлую роль: стало видно, что лицо казначея заливается краской.

– Вы молчите? – продолжал между тем голос с галерки. – Отвечайте!.. Не хотите? Тогда я скажу собранию, о чем вы думаете. Я читаю ваши мысли: «Кто это?.. Откуда он взялся?.. Что он узнал?.. Это мелькает у вас в голове. Берегитесь! Не думайте! Я читаю все, как по писанному. Ага! Вот вы подумали: «Неужели он знает, что деньги пошли мне?.. Хамертону… Ерунда, откуда он может узнать? Документы изъяты… Не думать… Не думать… Думать о дру­гом…» Это вы приказываете себе. Но заставить себя не думать не так легко. Вот опять поймал вас: «Кто мог выдать? Господин Истлел? Но он ведь тоже получил свою долю…»

Можно было подумать, что все это – какая-то грубая мистификация, схожая с театральным представ­лением. Но господин Пфайффер вдруг схватился за голову и, словно спасаясь от одолевающих его мыслей, заметался по сцене.

И тут раздался в зале зычный голос:

– Не верьте этому галерочному крикуну. Он голодранец!

Все узнали голос Харви Кювэтта, мясника с 42-й улицы, бас которого выдвинул его в число лучших певчих столичного костела «Манна с неба».

Поднялся шум. На галерке началась драка. Подоспевшая полиция увела нарушителя порядка.

Допрошенный старшим лейтенантом Бимбой, он назвался ассистентом кафедры нормальной физиологии Блекпульского университета Терри Бруссом.