"Тайна доктора Хента" - читать интересную книгу автора (Винник Александр Яковлевич)

ГЛАВА ВТОРАЯ

Тау Пратт никогда не мечтал о карьере журналиста. Рассказы о ловцах новостей, сделавших карьеру благодаря тому, что умели, не смущаясь, лезть в окно, когда их выгоняли в дверь, вызывали у него чувство омерзения.

За два года пребывания в редакции «Вечерних слухов» он не нашел там себе друзей и не достиг прочного положения. Все, начиная с главного редактора господина Грахбана и кончая стариком швейцаром, относились свысока к тихому сотруднику. Любой репортер зарабатывал больше Тау. Сотрудники потешались над его щепетильностью, удивлялись тому, что человек, рискнувший посвятить себя газетному делу, тщится пробить себе дорогу правдой.

Только один человек в редакции уважал Тау. Это был выпускающий Честер Богарт. В той степени, в какой это зависело от него, Богарт всегда старался сохранить в номере заметки Тау. К каким только уловкам он при этом не прибегал подчас! И заголовки над соседними заметками переберет шрифтом помельче, и линеечки, отделяющие одну заметку от другой, выбросит, где возможно! Все ухищрения пускал он в ход, чтобы страница, на которой помещена заметка Тау, попала на глаза редактору вполне законченной и не нуждалась в сокращениях. Честер знал: если потребуется что-нибудь выбросить из газеты, уберут прежде всего заметку Пратта. К материалам Тау в редакции относились с такой же бесцеремонностью, как и к нему самому.

Богарт часто с иронией говорил Тау:

– Почему вы не пишете так, как другие, например, этот Трехсон? Зачем гнаться за правдой? Кому она нужна? Пишите, что взбредет в голову. Вас будут печатать на первой странице, и вы получите большой гонорар. А с правдой вы останетесь без штанов. Правда у нас не приносит доходов.

Скажи это кто-нибудь другой, Тау принялся бы ожесточенно защищать свое право писать правду, наговорил бы собеседнику немало колкостей. Но Тау понимал, что Богарт шутит.

– Не могу я быть таким, как Трехсон. Брр! Не могу… Не по мне это.

– Тогда не надо было идти в газету.

Лицо Тау становилось печальным.

– А что мне оставалось делать? Отец умер, пришлось бросить университет. Хорошо, что мне помогли устроиться в редакцию.

Эти разговоры уводили Тау и Честера от чисто личных дел к положению в Бизнесонии, где тысячи людей не могут приложить руки к любимому занятию и должны работать не по специальности, заниматься тем, к чему не лежит душа, или подыхать с голоду.

…Идя к дому доктора Хента, Тау Пратт размышлял: почему судьба таланта должна зависеть от подачек Блека и почему на чужом труде наживаются всякие неучи, пройдохи, подобные Чёрчу или Грахбану?..

Странно как-то устроен мир. Один рождается сыном Нульгенера и всю жизнь проводит в праздности и довольстве. А другому положено на роду стать наследником безработного, и он всю жизнь прозябает в нищете. Не помогают ни талант, ни знания. Одному все дается без труда, а другой работает, как каторжник, но не может пробить себе дорогу в дремучем лесу невзгод. Когда человек верит в бога, все просто объясняется: что богом предначертано, тому и быть. Бедствующим на земле уготована райская жизнь на том свете, а кто пресыщается сейчас, пожнет муки ада после смерти. Любопытно все же, как устроится на том свете Блек? Ведь он, наверняка, из своих миллионов не пожалеет несколько десятков тысяч бульгенов на постройку какого-нибудь храма, чтобы заслужить милость богов. А богам, как видно, не чужды земные искушения. Если всевышний равнодушен к земным радостям, зачем тогда религия так настойчиво требует, чтобы ему воздавали хвалу, приносили дары служителям неба? Значит, ему по нутру почести! И, возможно, другие человеческие слабости тоже… А раз так, то бульгены откроют замочек в его сердце, и оно начнет источать жалость к раскаявшемуся Блеку.

Да, когда перестаешь верить в бога, надо найти другое объяснение всему, что делается вокруг. А как найти это объяснение? Вот Честер твердо верит в то, что все на земле свершается по определенным законам развития общества и природы. Объяснения его кажутся логичными, но от этих объяснений не легче. Будь Тау сыном Нульгенера, он мог бы делать все, что ему заблагорассудится, а так ему, Пратту, пришлось оставить университет. Что же делать? Силой отобрать богатства у Блека? Но если стать на такой путь, то можно подорвать основу общества – право частной собственности. Кто же тогда будет трудиться, зная, что в любой момент у него могут отобрать нажитое? Здесь Богарт и его друзья чего-то недодумали. Но ругают их зря. Тау чувствует, что такие люди, как Богарт, не могут быть предателями родины, заговорщиками, как их изображают газеты. Но кто знает, может быть, товарищи его вовсе не такие, как он сам?.. Можно понять дружбу Честера с печатником Анри Симоном и наборщиком Жаном Камилом. Они долгие годы работают в одной типографии. Но что общего у Честера – человека образованного, начитанного – с простым шахтером Лоренсом? Зачем они встречаются, о чем они могут говорить?..

Размышляя таким образом, Тау дошел до небольшого домика, где жил доктор Улисс Хент. У двери его остановил полицейский.

– Вы куда, молодой человек?

– Я репортер «Вечерних слухов». Кто-нибудь есть в квартире?

– Есть, – нехотя выдавил из себя полицейский.

Тау взялся за ручку двери, но полицейский заслонил вход своей грузной фигурой.

– Не велено пускать, – сказал он решительно.

– Кто не велел?

– Лейтенант Бимба.

– Вызовите лейтенанта, я с ним поговорю.

Но полицейский был непреклонен:

– Не велено звать. Они там заняты.

– Чем занят?

Полицейский молчал.

Тау выругался про себя. Можно, конечно, развязать язык этого буйвола, но жаль тратить на него полбульгена… Ничего не поделаешь, однако, придется задобрить его, иначе уйдешь ни с чем.

Тау вынул из кармана две круглых деревяшки по двадцать пять мезо.

– Ну вот что, дружище, – произнес он с наивозможной приветливостью. – Возьми полбульгена, выпьешь потом за свое здоровье.

Полицейский великолепно понимал, что не забота о его здоровье заставила этого репортера раскошелиться. Две монеты вмиг превратили стража в общительного собеседника.

– Так что же там делает лейтенант Бимба? – спросил Тау и по-дружески подмигнул полисмену.

– Ищет прошлогоднего снега.

– Почему прошлогоднего?

– Потому что в этом году снег еще не выпадал.

Полицейский расхохотался, довольный своей остротой. Тау из вежливости тоже засмеялся, фамильярно хлопнув собеседника по животу. Полицейский захохотал еще сильнее, сотрясаясь всем телом. Когда он пришел, наконец, в себя, Тау спросил:

– Ну и что же, нашел твой Бимба прошлогодний снег?

– Нашел!.. Где же его найдешь?.. Ха-ха-ха…

– Веселый ты парень, однако!.. А кто еще с Бимбой в доме?

Полицейский с опаской покосился на дверь.

– Ученые.

– Какие ученые?

– Не знаю, – шепотом ответил полицейский. – Профессоров привезли. Они уже четыре часа копаются в книгах. А лейтенант не отходит от них ни на шаг.

Любопытство Тау разгоралось.

– Пропустил бы ты меня в дом, приятель. Я бы еще монетку тебе подкинул.

Крепость на миг дрогнула, но страх перед начальством взял верх.

– Не могу… Никак не могу. – Полицейский переминался с ноги на ногу, поглядывая на дверь.

По всей вероятности, Тау не удалось бы проникнуть в домик доктора Хента. Но вот за дверью послышались шаги, и знакомый старческий голос произнес:

– Так-так… Я сейчас. Вот только пошлю за водичкой…

Дверь открылась, и Тау, к удивлению и радости, увидел подвижного человека с лысой головой.

– Профессор Монферр! Здравствуйте.

Старик близоруко взглянул на Тау, но, занятый своими мыслями, не ответил на приветствие, а обратился прямо к полисмену:

– Вот тебе деньги, сбегай, пожалуйста, в аптеку и принеси бутылку содовой. Да, да. Содовой. Понял? Изжога мучает. Лейтенант разрешил, – добавил он, заметив, что страж не решается идти с поста.

Когда полицейский ушел, профессор повернулся к Тау:

– Так-так… Очень приятно вас видеть. Здравствуйте. Кажется, ваша фамилия Пратт? – И, не ожидая подтверждения, продолжал: – Да-да, припоминаю: Пратт. Тау Пратт. Куда же вы сбежали с третьего курса, молодой человек? Или, может быть, профессия врача вам не по душе?

– Почему не по душе? Мне очень нравится профессия врача, – смущенно ответил Тау. – Но… я не мог учиться. – Тау заговорил совсем тихо. – Отец умер… денег не было.

Профессор еще ближе подошел к Тау, точно близорукость мешала ему на таком расстоянии разглядеть собеседника, и сказал не то с сожалением, не то осуждающе:

– Денег нет? Так-так. Неуважительная причина. Слышите, молодой человек? Считаю, что причина неуважительная… В нашей великой Бизнесонии, как остроумно пишут в газетах, денег нет только у лентяев и бездарных людей. Ясно? А вы, мне помнится, не принадлежите ни к той, ни к другой категории… Впрочем, чем же вы сейчас занимаетесь?

Тау потупил взор и ответил, заикаясь:

– Я в га-газете работаю… «Вечерние слухи».

Профессор удивленно, поверх очков взглянул на Тау и сказал:

– Так. В газете, говорите, молодой человек? Плохо… совсем плохо.

Тау все же попытался защитить репутацию журналиста:

– Почему плохо? Можно и в газете делать полезное дело.

Теперь лицо профессора изображало уже не удивление, а сожаление. «Вот что может сделать жизнь с талантливым парнем», – говорил его взгляд. Но вслух он сказал:

– Не представляю себе, что полезного могут дать ваши газеты?

– Даже в маленьких заметках можно рассказывать людям правду, – заговорил Тау скороговоркой, словно боясь, что профессор уйдет, не дав ему досказать. – Я стараюсь писать правду… Не всегда помещают, но я стараюсь… Хочу быть честным…

Почти детская наивность, звучавшая в голосе Тау, тронула профессора.

– Правду, молодой человек?.. – сказал он задумчиво. – Тогда идемте, я вам покажу кое-что интересное, раз вы отважились писать правду.

Они вошли в дом, миновали две комнаты и вскоре оказались в библиотеке.

За столом сидел полицейский. «Лейтенант Бимба», – подумал Тау. У открытых шкафов с книгами Тау увидел профессоров Гонро и Дебса. Он хорошо знал их по университету.

На приветствие Пратта профессор Гонро ответил кивком головы, а Дебс, увлеченный перелистыванием какой-то книги, не обратил на вошедших внимания.

– Бумажки ищем, – сказал профессор Монферр, обращаясь к Тау. – Занятие как будто неподходящее для ученых мужей. Но Общество покровительства талантам хорошо платит за это. А деньги… вы сами знаете, что такое деньги. Ради них можно бросить науку и заняться перелистыванием бумажек. Да. Только об этом писать в газеты не нужно, господин Пратт. Мы связаны с фирмой договором.

Услышав слово «газеты», лейтенант Бимба вскочил из-за стола.

– Вы репортер? – спросил он грозно Тау.

Но профессор Монферр остановил его.

– Не волнуйтесь, Бимба. Я лично знаю господина Пратта и рассчитываю на его скромность. Да, да. Он ничего лишнего не напишет. А вот это возьмите и почитайте. – Монферр передал Тау листок бумаги. – Об этом можно писать в газетах… Даже нужно, если только в газетах можно писать правду, как вы утверждаете.

Тау быстро пробежал строки, написанные торопливой рукой взволнованного человека.

Дочитав записку, Тау услышал голос профессора Монферра:

– Ну, что скажете, молодой человек?

– Не знаю, что сказать. Здесь кое-что… непонятно.

– Вот это «кое-что» и мы не понимаем. Роемся, роемся среди бумаг и даже намека не находим. Впервые встречаю ученого, который не оставил бы после себя никаких следов научной работы. Ни одной записи, ни одного дневника. Вот так. Даже врач, который занимается частной практикой, ведет регистрацию больных, записывает для памяти новые рецепты. А здесь ничего. Ни-че-го, молодой человек. Одни книги, книги да отравленные обезьяны. Доктор Хент унес с собою на тот свет научное наследство. А наследство было. Общество покровительства талантам не платило бы нам таких бешеных денег, если бы здесь не требовалось выяснить что-то очень важное.

Профессор Гонро все так же копался в бумагах. При этих словах раздался его голос:

– Мне кажется, коллега, вы позволяете себе чрезмерную откровенность с этим парнем, даже если поверить, что он порядочный человек… Все-таки – репортер. А у нас есть обязательства перед фирмой.

Это замечание вызвало раздражение Монферра.

– Пошла она к черту, ваша фирма! – воскликнул он в сердцах. – Никаких тайн мы не открываем. Мы обязались не предавать гласности найденное. Я ничего не нашел и ничего, таким образом, не раскрываю. Я высказываю свои предположения. И вообще плевать хочу на всякие тайны. Вот так… Доктор Хент производил какие-то опыты, связанные с изучением высшей нервной деятельности животных и человека. Вот что ясно.

Словоизлияние Монферра прервал неожиданный скрип двери. В комнату ворвался тонкий и длинный, как жердь, мужчина с красным прыщавым лицом. У него было лицо забулдыги и рецидивиста, хотя одежда свидетельствовала о том, что это представитель власть имущих. Ни к кому не обращаясь, он спросил тоном человека, привыкшего повелевать:

– Нашли что-нибудь?

– Пока ничего, господин Чёрч, – ответил Гонро.

– Плохо. Не может быть, чтобы не осталось и следов, – сказал раздраженно Чёрч.

– В жилетном кармане покойника я обнаружил квитанцию почтового отправления, – робко вмешался в разговор лейтенант Бимба.

– Куда отправлено? – повернулся к нему Чёрч.

– Заказная бандероль на имя профессора Райса.

Чёрч ударил тросточкой по столу и завопил:

– Задержать! Немедленно задержать! Двадцать тысяч бульгенов тому, кто задержит.

Услыхав цифру, лейтенант Бимба даже побледнел. Комок застрял у него в горле. Он открыл рот, жадно глотнул воздух и, тараща глаза на Чёрча, сдавленным голосом сказал:

– Поздно… Прошло два дня. Я уже проверил. Бандероль получена… Профессор Райс скрылся…