"Колдунья" - читать интересную книгу автора (Бушков Александр)
Глава десятая Ночь в Богдановке
Здешнее имение, «малая резиденция», конечно же, значительно уступало усадьбе в Вязине - но было тем не менее обширным, состояло из десятка флигельков, привольно рассыпанных вокруг белого одноэтажного дома с колоннами. Одним словом, все как нельзя более приспособлено для того, чтобы гости чувствовали себя вольготно.
Парк был небольшой, но густой, специально так устроенный. Солнце опустилось уже совсем низко, и узкие аллеи, обсаженные высокими деревьями и густым кустарником, превратились в некое подобие темных туннелей, ведущих в неизвестные, но определенно неприятные места.
Ольга ступала почти бесшумно, благо до листопада было еще далеко и сухие листья под ногами не шуршали.
Первого караульного она почуяла сразу, гораздо раньше, чем он сам мог бы ее заметить. Сквозь переплетение темных ветвей словно бы проглянул синий полупрозрачный силуэт, будто вырезанный из бумаги - это означало, что сторож совсем неподалеку, саженях в четырех от нее, по другую сторону аллеи.
Судя по его позе, он сохранял напряженную бдительность, то и дело чутко озираясь - и наверняка прислушиваясь к малейшему шороху. Ольга провела ладонями перед лицом, сверху вниз, и при этом кое-что прошептала. Сия процедура как раз и была тем, что темное мужичье именовало «отводить глаза». Теперь Ольга могла двигаться даже с превеликим шумом - караульный ее все равно не увидел бы и не услышал.
Джафар, прихваченный в качестве вероятного подкрепления, бесшумно двигался за ее правым плечом. Не было нужды оглядываться, она и так знала, что вид у верного слуги крайне удрученный. Очень уж ему не хотелось лезть в волчье логово, но куда денешься? Первые попытки ныть и причитать, а также напоминать о нешуточном риске были Ольгой безжалостно пресечены…
Еще один синий силуэт - второй караульный, за деревом. На синем фоне багрово-красным выделяется нечто… ага, как две капли воды напоминающее заткнутый за пояс пистолет. Ольга прошла мимо, невидимая и неслышимая.
И еще двое, в разных местах. Тоже вооруженные пистолетами и кинжалами. С гостями приехало шестеро камердинеров и лакеев, и все они, надо полагать, сейчас окружили на приличном расстоянии главное здание. Ольга недоумевала про себя: в отсутствие девиц и музыкантов это совершенно уже не напоминало какое бы то ни было развлечение. Что еще остается благородным господам, если они обходятся без женского общества и музыки? Ассортимент невелик: вино и карты… но с какой стати мирным картежникам и бражникам окружать себя вооруженной охраной, если вокруг нет ни войны, ни пугачевщины? Подобные предосторожности принимаются лишь тогда, когда развлечениями и не пахнет. Тут даже не сошлешься на противоестественные пороки, присущие иным субъектам - Ольга своими глазами убедилась, что по крайней мере половине гостей не свойственны противоестественные пороки и интересуются они как раз девушками…
Завернув за угол аллеи, образованной двумя стенами высоких кустов, подстриженных в форме башенок и кубов, она резко остановилась, даже отступила на полшага.
Поперек аллеи по земле протянулось нечто, напоминающее то ли рыбацкую сеть, сплетенную из бледно-золотистого сияния, то ли паутину из зыбкого неяркого света. Это загадочное явление, не имевшее наверняка ничего общего с природными феноменами, достигало двух аршин в ширину и, насколько удавалось разглядеть, уходило в обе стороны - сквозь кусты тянулось вправо и влево, очень возможно, окружая кольцом весь белый домик с колоннами по обе стороны низкого крыльца.
Эта штука Ольге категорически не нравилась, был в ней некий неприятный, опасный запах или оттенок - конечно, если пользоваться человеческими словами, которые, как обычно, не исчерпывали всей диковинности внезапного препятствия…
Ольга взглянула на темнеющее небо - слева уже появились первые звездочки, целых три, бледными искорками светившиеся в зените. Это облегчало задачу - теперь она могла…
Ольга сделала плавный жест обеими руками - и бесшумно поднялась в воздух. С непривычки дело шло не лучшим образом, словно у начинающего пловца или неопытного всадника, ее кренило в стороны помимо желания, равновесие сохранять было трудно, но все же она более-менее сноровисто поднялась над аллеей, над кустами, вровень с кронами темных деревьев. Было диковато и жутко висеть в воздухе, не ощущая под ногами землю, - но одновременно ее охватил пьянящий восторг Необычайного.
Она медленно поплыла вровень с кронами над тускло сиявшей внизу паутиной - теперь-то она видела, что та и впрямь охватила дом сплошным кольцом. Это, конечно же, нечто вроде ловушки, прикрепленной к колокольчику ниточки - но знать бы, действует она только на земле или еще и бдит за прилегающим воздушным пространством…
Паутина точнехонько внизу, Ольга двигалась уже над ней… В любой момент она была готова кинуться прочь или драться - в конце концов еще не наступила совершеннейшая темнота, еще не ночь, только поздний вечер, так что враги не набрали силы…
Несколько мгновений томительной тревоги. За спиной что-то неодобрительное тихонько ворчит Джафар, не отстающий ни на шаг - если только это выражение применимо к двум созданиям, плывущим в воздухе…
Вот и все, паутина осталась позади. И никакого переполоха, никто не появился, ни люди, ни какие-нибудь другие … Вообще-то это еще ничего не значило, их могли увидеть и ждать, когда добыча сама придет в руки, - но лучше не терзаться, обдумывая бесчисленные возможности и повороты событий…
Ольга стала опускаться, остановилась в тени высокого дерева. Белый домик с колоннами был от нее в сотне саженей - вот теперь достаточно, чтобы туда проникнуть …
Оставаясь на месте, Ольга двинулась вперед - двинулись ее взгляд, зрение и слух. Аллеи, дорожки, крыльцо… В доме светится единственное окно - ага, туда и следует…
Не покидая укромного местечка в тени раскидистого дуба, она одновременно оказалась в комнате. Не стала продвигаться вглубь, задержавшись у подоконника - и так прекрасно видела и слышала все, что происходило в комнате.
Не только на развеселые посиделки с доморощенными актрисами, но и на обычную вечеринку с вином и картами это ничуть не походило. Стол был почти пуст: пара бутылок вина, тарелки с изюмом и печеньем. Шестеро мужчин сидели вокруг стола в напряженных позах, с видом крайней сосредоточенности, мрачные и хмурые. Перед кем-то стоял полный стакан, перед кем-то уже пустой - но все показывало, что не ради выдержанного вина из княжеских подвалов они тут собрались…
- В конце концов, я мог бы напомнить, что вы, господа генералы, в свое время дали не просто честное слово участвовать, а еще и взяли на себя совершенно недвусмысленные обязательства, - сказал фон Бок с кислой физиономией. - Причем, что немаловажно, пошли вы на это без малейшего принуждения. Вам было сделано некое предложение, которое после размышлений было вами принято. То, что это случилось два года назад, не меняет сути дела.
- Это по-вашему так, - сказал князь Вязинский с застывшим лицом. - По мнению моему и Петра Илларионовича, - он кивнул на склонившего голову в знак подтверждения Друбецкого, - это коренным образом меняет дело…
Граф Биллевич, необычайно серьезный и собранный, метнул на него быстрый, цепкий взгляд.
- То есть вы намерены нам сообщить, что участвовать отказываетесь?
- Вы поняли мои слова наилучшим образом, - поклонился князь не без иронии.
- Так дела не делаются, любезный…
В голосе князя почувствовался металл:
- Не знаю, как там у вас, ваше сиятельство, в вашем разлюбезном отечестве, а у нас в России слово «любезный» обычно означает обращение к человеку мелкому, незначительному. Я вас извиняю, учитывая ваше нездешнее происхождение и незнание тонкостей русского быта, но на будущее попросил бы…
Из глаз Биллевича словно молния сверкнула.
- Вы собираетесь учить меня хорошим манерам?
- При необходимости - почему бы и нет? - безмятежно ответил князь.
- А вам не приходило в голову, что ваши намерения могут быть чреваты…
- Казимир, Андрюша! - вмешался камергер. - Что вы, право, как юные корнеты, вбившие себе в голову, что ради подтверждения своего удальства и мужественности следует постоянно нарываться на дуэль… Несерьезно, господа! Мы собрались здесь не ссориться и уж тем более не дуэлировать. Нам предстоит обсудить серьезнейшие дела… Андрюша, Петр Илларионович… - произнес он необычайно задушевно. - Возможно, граф выбрал не лучший тон, но, надеюсь, вы его простите, он был безмерно удивлен тем, что услышал… Я, кстати, тоже. Друзья мои, граф всецело прав в сути: два года назад вы и в самом деле добровольно обязались участвовать в некоем предприятии. То, что по ряду веских и серьезных причин предприятие это пришлось отложить на два года, по моему глубочайшему убеждению, ничего не меняет. Не вышло тогда - нужно пытаться сейчас. Поскольку, как уже прозвучало, вы оба приняли участие добровольно, согласитесь, мы вправе потребовать объяснений… Не так ли? Это от похода во французскую ресторацию или загородной прогулки можно отказаться в последний момент без объяснения причин, а предприятие наше гораздое серьезнее… Итак?
- Извольте, Мишель, - сказал Друбецкой. - Два года - большой срок для таких дел. Взгляды и убеждения могут решительным образом измениться.
- Два года назад мы думали совершенно иначе, - сказал князь. - Два года назад нам и в самом деле представлялось, что отстранение цесаревича Николая Павловича от трона будет наилучшим выходом. Но прошло немало времени… И, озирая то, что государем Николаем Павловичем сделано - а сделано немало, - я пришел к выводу, что сейчас любые действия против императора были бы вредны и пагубны для России. Два года назад ваша программа представлялась спасением - но сейчас я считаю, что свержение государя и претворение в жизнь прошлых планов вызовет лишь хаос, гражданскую войну, всеобщее смятение, неисчислимые бедствия…
- Совершенно согласен, - кивнул Друбецкой. - Теперь, когда государь доказал, что может управлять империей наилучшим образом, ничего, кроме страшного вреда, ваш переворот не вызовет. Поэтому должен категорически заявить, что участвовать мы ни в чем не намерены - и приложим все силы, чтобы удержать от сего пагубного решения всех своих подчиненных, кто в свое время был вовлечен …
- Вы способны до конца жизни носить ярлык клятвопреступника? - холодно поинтересовался Кестель.
- Полковник, что за детство… - поморщился князь. - Не передергивайте, право. К чему эта демагогия? Мы просто-напросто по здравом размышлении не собираемся предпринимать ничего, что могло бы послужить во вред государю и России - а это совсем другое… Ничуть не против правил чести взять назад опрометчиво данную клятву участвовать в злодеянии.
- Андрюша… - почти умоляюще проговорил камергер.
Князь отрезал:
- Не надо этого тона! Прости, но тут уж не играет роли никакое родство… Я тебя искренне призываю одуматься. Ты же всегда был умен… Устраивать такое в нынешних условиях - неразумно…
- А ничего и не придется устраивать, - добавил Друбецкой. - Поскольку без нашего участия, откровенно говоря, ничего и невозможно. И поскольку мы своим отказом, уж не посетуйте, выбиваем почву из-под ног у всего предприятия, вам, господа, следовало бы смириться с неизбежным. Распустите «Союз благоденствия», забудьте обо всем и вернитесь к нормальной жизни…
- А если это невозможно? - с застывшей улыбкой спросил граф Биллевич.
Друбецкой встал, выпрямился, его голос звенел от сильного внутреннего напряжения:
- В конце концов, господа, я присягал государю… Все, что мы замышляли, происходило до присяги. Теперь я ею связан… а потому, даже сам не участвуя, но продолжая покрывать вас, как раз и буду клятвопреступником. Если не будет другого выхода, если вы станете упорствовать, я оставляю за собой право принять решения, которые мне крайне не по сердцу, но иначе просто нельзя…
- Другими словами, вы намерены стать доносчиком? - нехорошо прищурился фон Бок.
- Вы неправильно подбираете слова, сударь, - тем же звенящим голосом ответил Друбецкой. - Если вы внезапно узнаете, что некий… да что там далеко ходить, если вы узнаете, что пресловутый Васька Бес, шалящий в здешних местах, намерен завтра ограбить и зарезать путника на большой дороге, то, поставив об этом в известность полицию, вы будете не презренным доносчиком, а спасителем человеческой жизни. А ведь в нашем случае на кону не жизнь одного-единственного человека, а судьба страны… Так что даю вам слово боевого офицера: если вы нынче же не пообещаете отказаться навсегда от ваших безумных планов, я колебаться не буду… Можете вы дать мне слово, что оставите свои планы?
Воцарилось долгое молчание. Потом камергер сказал мягко:
- Боюсь, генерал, подобного обещания от нас не дождаться…
- Ну что же, - сказал Друбецкой с невероятным спокойствием. - В таком случае, позвольте откланяться…
Он коротко поклонился, повернулся на месте, пристукнув каблуками и щелкнув шпорами, после чего решительно устремился к выходу. Демонстративно хлопнул дверью - так, что с косяка осыпалось чуточку штукатурки.
- Господа! - почти умоляюще воскликнул князь. - Миша, полковник, Готлиб Рудольфович… Неужели вы не способны понять голос здравого смысла? Сейчас не получится ничего, кроме вреда… И потом, вы же знаете Друбецкого, он никогда от своих намеченных целей не отступится…
- Один раз, как мы только что убедились, отступился, - ядовито бросил фон Бок.
- Господа…
- Андрюшенька, родной… - мягчайшим тоном произнес камергер. - Отступать мы не намерены.
- Но это же настоящее безумие! Какими силами?
- Да уж какими в состоянии…
- Бред!
- Мне больно, что мы не понимаем друг друга… - удрученно сказал камергер.
- А мне, по-твоему, нет? Друбецкой не отступится… Я, конечно, попробую его уговорить…
Князь порывисто вскочил и выбежал из комнаты. Ольга за ним не последовала - самое интересное, кажется, только начиналось, в этой самой комнате…
- Скоты, - после недолгого молчания обронил фон Бок.
- Хуже, - сказал камергер. - Гораздо хуже. Убежденные люди. А вот это по-настоящему страшно, господа мои. Труса можно запугать, скота и подонка - купить. Человека, убежденного в собственной правоте, ничто не остановит…
- Вы полагаете? - нехорошо усмехнулся Кестель, и фон Бок одобрительно кивнул. - Такого человека, и вы это прекрасно знаете, может остановить превеликое множество вещей - главным образом состоящих из железа, хотя возможны и другие средства, о которых вы прекрасно осведомлены…
- Ну, это уж… - поморщился камергер. - Речь, в конце концов, идет о моем родном брате…
- Ну, не стоит лицедействовать, - усмехнулся фон Бок. - Есть некий предел, за которым нет места родственным чувствам…
Граф Биллевич прервал их энергичным жестом:
- Да полноте… Дело тут не в родственных чувствах, ведь правда, Михаил Дмитриевич?
- Ну разумеется, - сказал камергер. - Я просто хотел бы обойтись без крайностей. Нет необходимости, когда речь идет о моем брате, прибегать к крайностям. Он, вы прекрасно понимаете, никогда нас не выдаст. Его тонкая, ранимая натура, скорее приличествующая не боевому генералу, а какому-нибудь романтическому поэтишке, ни за что не позволит ему выдать родного брата… но ведь невозможно выдать вас, не впутав меня? Так что он промолчит. Будет терзаться, ругать себя за колебания и слабодушие, но никогда никого не выдаст.
- Не спорю, - кивнул граф. - А вот Друбецкой - дело другое. Этот-то без колебаний…
- Отсюда вытекает, что меры следует принять к одному Друбецкому, - сказал камергер. - Надеюсь, никто не возражает? Вот и прекрасно. Никак ему не следует возвращаться в Петербург… Кто возьмет на себя обязанность озаботиться?
- Как выражаются полуобразованные мещане, с полным нашим удовольствием… - усмехнулся граф Биллевич. - Субъект, именуемый Васькой Бесом, все еще торчит в здешних лесах. В золоте он нуждается отчаянно, а вот моральными принципами, к нашему облегчению, нимало не озабочен. Прекрасный выход: нынешние разбойники настолько обнаглели, что способны покуситься и на проезжающего генерала… Я озабочусь, господа, можете этим не забивать себе более голову… Но что это? На ваших лицах по-прежнему неприкрытая грусть, откровенное уныние…
- Оставьте ваши подтрунивания, - сердито отозвался фон Бок. - Это ведь конец всему. Убить, убрать иным способом мы можем только эту строптивую парочку… но нет никакой возможности кого-то принудить вывести полки. Даже ночью нам это не удастся. Столько людей одновременно нам не удержать… Все рухнуло!
- Я ручаюсь не только за себя, но и за свой полк, - не без напыщенности произнес Кестель.
Немец резко повернулся к нему:
- Павел Карлович, толку-то в вашем полку! Коли это один-единственный полк… Я вас безмерно уважаю, но против петербургского гарнизона вы со своим полком, простите великодушно, слабоваты будете… С Вязинским и Друбецким мы располагали бы силой в шестьдесят тысяч штыков. При нынешнем раскладе примерно столько же будет против вашего отважного полка. Я не отменный специалист в военных вопросах, но прекрасно помню, что штыков у вас не более двух тысяч… и даже менее. Я, разумеется, с самого начала не принимаю в расчет писарей, плотников, денщиков, фурлейтов, фельдшеров и прочую нестроевую сволочь… С этим убогим количеством солдат ни о чем серьезном говорить нельзя.
Кестель вскочил. Его лицо кривилось в какой-то непонятной гримасе.
- Так какого же… какого же рожна вы два года назад меня уговорили пойти на сделку?
- А мы вас не особенно-то и уговаривали, милейший Павел Карлович, - елейным тоном произнес фон Бок. - Вы сами на всех парусах неслись навстречу. Усматривая для себя превеликую выгоду. Мы же, честное слово, не виноваты, что обернулось именно таким образом…
Кестель буквально рухнул в кресло, уронил голову на руки.
- Да вы попросту бездари, - простонал он, не поднимая головы. - Косорукие бездари… Отравить два года назад императора Александра, отравить цесаревича Константина - и не прихватить за компанию Николая… Все было бы гораздо проще и легче…
- Павел Карлович, друг мой, мы все же - не олицетворение совершенства, - пожал плечами камергер. - Никто тогда не принял Николая всерьез, да вдобавок никто не знал, что именно в его пользу было составлено завещание императора… Никто не видел в нем реального претендента на трон, полагали, достаточно будет поднять гвардию, предъявить требования, и все устроится наилучшим образом… Недодумали, не все знали, упустили момент… Еще не поздно все исправить…
- Как?! Одним моим полком?
- Ну, в конце концов, есть менее шумные средства, не требующие многолюдства, боя барабанов, переворота…
Кестель рывком поднял голову:
- Вы серьезно?
- Ну разумеется, - мягко, будто ребенка утешал, сказал камергер. - Никому из нас нельзя уже отступать: выбора нет совершенно, обязательства, принятые нами на себя перед…
Он замолчал, оглянулся на темные окна, и Ольга увидела в его глазах откровенный страх - как, впрочем, и у других. Четверо косились на окна, за которыми простиралась густая ночная тьма, и лица у всех были невеселые.
Кестель горько рассмеялся:
- Ну, это радует - не мне одному придется при неудаче держать ответ…
- К сожалению, вы правы, друг мой, - сказал камергер с наигранной бодростью. - Но у этого положения есть и полезная сторона, да-да, представьте себе… Когда четверо решительных, смелых людей, лишенных всех и всяческих предрассудков, прекрасно понимают, что выхода у них нет и проиграть они просто не вправе… Именно такие ситуации и принуждают выложиться до конца, господа мои. Ничего особенно страшного не произошло - всего-навсего стало ясно, что на штыки рассчитывать не приходится. Это еще не конец. Как справедливо заметил кто-то из древних философов, любой конец в то же время - начало чего-то нового…
- Через две недели - большие маневры в Царском Селе, - сказал фон Бок с явным намеком.
- Вот именно, - кивнул камергер. - Слишком удобный случай, чтобы им не воспользоваться. А посему прошу всех сохранять хладнокровие. Друбецким займется граф, так что все, я уверен, кончится благополучно. Нам остается подождать каких-то две недели, - он улыбнулся почти беззаботно. - А потому, друзья мои, можете пока развлекаться и далее… я имею в виду ваши, граф, с Готлибом забавы. Вчера вам, правда, помешали…
Фон Бок зло сказал:
- Узнать бы, кто это путается под ногами…
- А что тут гадать? - безмятежно сказал камергер. - Никаких особенных загадок. Так уж сложилось, что наша очаровательная Олечка случайно оказалась наследницей колдуна из захолустья. Этого отшельника, что торчал на мельнице. Ну вот она и вступилась за названую сестричку… Мне это совершенно точно известно… Нет-нет. - Он решительно поднял руку. - Ни один из вас к ней и близко не подойдет, даже не сделает ни малейших попыток… ну, вы понимаете. Это моя добыча, и любого, кто будет путаться под ногами, я накажу незамедлительно. Вам всем понятно? Вот и прекрасно. Или вы против, фон Бок?
Немец торопливо сказал:
- Нет-нет, я о другом… Если она вмешалась, значит, каким то образом могла за нами наблюдать?
- Логично, - кивнул камергер, вдруг помрачнев.
- А где тогда гарантия…
- Гром вас разбей, вы правы! - вскочил камергер. - Никакой гарантии… Казимир, немедленно покличьте…
Ольга поняла, что самое время убираться восвояси. Она отступила к тому месту, где затаилась под дубом, не мешкая поднялась в воздух и понеслась прочь так быстро, как только была способна. В ушах туго посвистывал ветер, стало холодно, освещенное окошко белого домика превратилось в крохотного светлячка далеко внизу.
Потом она начала снижаться, не сбавляя скорости, от холода сводило все тело, ветер выжимал слезы из глаз. Оглянувшись, Ольга увидела некое подобие тускло-огненных летучих мышей, круживших над усадебкой, - но с радостью отметила, что они не собираются бросаться ей вслед. Сердце замирало в сладком ужасе, когда она с невероятной для этого столетия скоростью летела вниз, вниз, вниз, к тому месту, где оставила коня.
По неопытности немного не рассчитала и приземлилась так неуклюже, что не удержалась на ногах и кубарем покатилась по сырой траве. Джафар помог ей подняться на ноги, покачал головой:
- Вовремя убрались, госпожа моя. Убедились теперь, что это за публика?
- Убедилась, - сказала Ольга. - А заодно убедилась, что никак нельзя сидеть сложа руки…