"Продавец фокусов" - читать интересную книгу автора (Антонова Александра)

Глава 16

Дама неземной красоты стояла на фоне шикарного автомобиля в хорошо знакомой мне позе: ее рука с длинным мундштуком между пальцами была отведена в сторону, гордую осанку и королевский поворот головы подчеркивала длиннополая норковая шуба с высоким воротником. На заднем фоне проглядывали фонарный столб, голое дерево и человечек в кепочке. Контуры фигур на черно-белой фотографии выглядели немного размыто, создавая волшебное ощущение туманной дымки сновидения.

– Ты был женат на иностранке? – обиделась я и отняла у Ильи свои пальцы.

– Какая же она иностранка? – удивился он. – Она родом из-под Тулы.

– Как из-под Тулы? – ахнул Скелет. – Она же мадам Ренар!

– Так она теперь вдова Куприяна? Ловко! – хмыкнул разведенный оптовый поставщик. – Мы развелись три года назад. Может быть, с тех пор она успела побывать замужем еще несколько раз. Не знаю, мне ее жизнь не интересна. А в девичестве она звалась Ларисой Лисициной. А ты ее откуда знаешь? – наклонил он голову набок и с лукавым любопытством уставился на меня.

– Э-э, – скромно потупила я глаза. – Видела ее недалеко от нашего дома.

Она из «Мерседеса» выходила возле фотоателье.

– "Ренар" по-французски означает «лиса», – блеснула Любаша знанием иностранных языков. – Она взяла псевдоним… Так это та Дама, которую ты видела после убийства фотографа? – глубокомысленно сдвинула она брови, а я чуть не вздернула ее на рее.

Илья всплеснул руками, а Скелет удрученно пробурчал:

– Сидела бы ты, Маша, дома.

– Вот и я говорю, – набросилась на меня баба Вера. – Замуж ее надо выдавать, чтоб не ходила по трупам. А то стоит выйти за порог, как тут же неприятности! Хорошо хоть никаких улик в фотомастерской не осталось, а то доказывай потом милиции, что ты не верблюд!

Я задрожала подбородком и зашмыгала носом, чтоб жалостливее было. Ну, что они все на меня налетели, как стая ворон! Можно подумать, я специально охочусь на покойников! Это просто черная полоса в моей жизни, когда-нибудь она кончится, и трупы перестанут преследовать меня.

– Так ты не убивала фотографа? – пожалел меня Илья, сочувственно сжал пальцы и приложился к ним губами.

– Нет, конечно, – всхлипнула я от понимания своей невезучести. – Я сфотографироваться хотела. Захожу в мастерскую, а он сидит с простреленной головой. Я испугалась и выбежала, а тут «Мерседес» и Дама с медовыми волосами. Мне пришлось спрятаться за водосточную трубу. Там еще подростки шли по улице, чью-то машину чуть не покурочили… За что ж мне фотографа убивать? Я его даже ни разу живьем не видела.

Илья почему-то облегченно выдохнул, а меня посетила какая-то смутная мысль насчет машины, но ухватить ее за хвост мне не удалось. Мысль канула в глубины подсознания.

– Какая она все-таки красивая… – повертела Любаша фотографию.

– У Куприяна губа не дура была, – самодовольно улыбнулся Виктор. – Он мадам Ренар не только за красоту ценил, но и за мозги. Она и Доктора нашла, вот он в кепочке на фотографии, в первых советниках у Куприяна ходил. Хитер, как змей! Зря только она с ним… эти, как их… шуры-муры.

– Почему же ты развелся с ней? – подозрительно поинтересовалась я у Ильи, и опять отняла у него свои пальцы. – Разве можно с такими красавицами разводиться? С них же пылинки надо сдувать!

– Не всякому под силу день и ночь сдувать пылинки с амбициозной красавицы. К тому же это не я с ней развелся, а она со мной. Ей нужна была московская прописка и квартира. Она своего добилась, и устремилась дальше, на поиски следующих жертв. Банальная история… – пожал он плечами. – Но откуда у тебя ее фотография?

Я подперла голову рукой и задумалась.

– Днем заходил Николай Михайлович, поздравить с праздником. Возможно, фотография выпала у него из кармана.

– Кто такой Николай Михайлович? – побарабанил пальцами по столу Скелет.

– Откуда у него эта фотография?

– Э-э, – промямлила я. – Он из органов, а откуда у него снимок, я не знаю.

– Та-ак, – протянул Любашин любовник и посмотрел на меня с таким прищуром, что я сжалась в комочек. – Значит, у нас появился знакомый из органов! Очень интересно… И что хотел этот товарищ, помимо праздничных поздравлений?

– Э-э, – совсем стушевалась я. – Он просил познакомить его с Продавцом фокусов.

Баба Вера ахнула и с жалостью взглянула на Илью, как будто он уже был не жилец. Тот залпом допил свой чай и обвел нас растерянным взглядом.

– Как он узнал о Продавце? – изумилась Любаша. – Почему пришел к тебе?

– Товарищи из органов тоже объявления в газете читают, – сердито буркнула я, вспомнив, с чего все началось. – А, кроме того, в сплоченных рядах Куприянового войска имеются предатели! – ехидно сообщила я Скелету, отыгрываясь за те неприятные минуты, которые мне пришлось пережить по его милости. – Николаю Михайловичу известно, что ты купил у меня дерево. И кто-то из твоих болтливых бойцов шепнул ему, что ты хвастался, будто собираешься выкупить любовницу у Продавца фокусов!

Виктор покраснел и сердито засопел. Подергивающаяся щека не предвещала ничего хорошего для затесавшегося в ряды братвы шпиона. Илья сидел с вытянутым лицом и машинально помешивал чайной ложкой в пустой чашке.

Я почувствовала перед ним серьезные угрызения совести. Действительно, так все мило начиналось, такое было душевное застолье с элементами забавного розыгрыша. Эдакий безобидный семейный спектакль с экспромтами, неожиданными поворотами сюжета, познавательными экскурсами в историю и литературу раннего средневековья Англии. И что из этого получилось?! Чудовищные обвинения, предвзятые суждения и несправедливые подозрения! Вот так, пришел человек в гости, сидел чинно, культурно отдыхал, в скатерть не сморкался, и на тебе!

Ни с того, ни с сего, внезапно выясняется, что им интересуются люди из одного широко известного ведомства. Что делать? Как жить дальше? Вот и поздравляй после этого знакомых девушек с праздником…

– Зачем товарищ из органов хотел познакомиться с Продавцом фокусов? – обвела Любаша нас широко открытыми глазами.

– Я думаю, – веско ответила баба Вера. – Что государственным людям тоже требуется широкий ассортимент фокусов для решения внутри-и внешнеполитических задач. Боюсь, Оптовому поставщику чудес грозят крупные неприятности. Догадываюсь, что для осуществления своих планов, они не остановятся ни перед чем. Что там может быть: шантаж, угрозы, подкуп, похищение… Вы, Илья, находитесь в серьезной опасности.

Тот дернул себя за ухо, тряхнул головой и воспрял духом.

– Ерунда! – весело отмахнулся он от мрачных тетушкиных предсказаний. – Разве могут они справиться с Продавцом фокусов?! Он не уловим. Применит на практике свои фокусы, разные, там, кепки-невидимки, стреляющие яблоки и летающие веники, и обведет товарищей из органов вокруг пальца. И потом, я надеюсь на Машу. Ведь ты не предашь меня? – просительно заглянул он мне в глаза, и столько в них было мольбы и надежды, что я чуть не кинулась ему на шею, уверяя, что никогда и никому не отдам его по собственной воле.

Мой душевный порыв прервали трели мобильного телефона. Виктор приложил аппарат к уху, несколько раз солидно ответил в трубку: "Ну!", и встал.

– Служба, – развел он руками в ответ на наши уговоры отведать кофе. – И ты собирайся, – велел он Любаше. – Со мной поедешь, мне так спокойней будет.

Мы все столпились в прихожей. Мужчины крепко жали друг другу руки, баба Вера еще раз расцеловала нашего спасителя, и торжественно поклялась, что никогда не забудет его благородного поступка. Любаша выглядывала из-за спины своего милого и корчила мне какие-то смешные рожицы, рисовала пальцем в воздухе прямоугольник и беззвучно артикулировала непонятные слова. Я ей кивала головой и желала счастливого пути. Наконец, влюбленные покинули наш дом. Тут и Илья засобирался. Мы топтались возле вешалки и смущенно обменивались незначительными фразами.

– Сходи, Маша, проводи гостя, – не выдержала тетушка, сунула мне в руки дубленку и вытолкала нас за дверь.

Снег прекратился. Подморозило. Город укрыла белая шкура Большой медведицы. Под ногами хрустело снежное стекло. Магниевые искры вспыхивали каскадом фейерверка, отражая свет одинокого фонаря. Дыхание нежным облачком срывалось с губ и растворялось ангелом в холодном воздухе.

Мы, не спеша, обогнули двор, и подошли к трансформаторной будке, возле которой Илья оставил свою машину. Пикап сладко спал в берлоге под снежной периной. Жаль было его будить. Мы сделали еще один круг по двору и остановились возле детских качелей. Мне показалось, что количество машин в нашем дворе увеличилось. То ли благосостояние соседей возросло, то ли многочисленная родня посетила жильцов нашего дома, чтобы встретить День независимости в тесном семейном кругу.

Двор выглядел сценической площадкой к какой-то очень знакомой пьесе.

Невидимый режиссер взмахнул рукой, и софит луны вынырнул из-за туч, осветив нас ярким лучом. Мы были одни на сцене. Статисты скрывались где-то за кулисами, даже собачников не было видно. Ночную тишину прерывали лишь редкие звуки проносящихся по далекой улице машин и трамваев.

– Ты все еще ее любишь? – самым безразличным тоном, на какой была способна, спросила я.

– Кого ты имеешь в виду? – прекрасно понял он, о ком я говорю.

– Твою бывшую жену, – все также безразлично уточнила я.

– Разве можно любить ураган, извержение вулкана или какое-нибудь другое стихийное бедствие? – удивился он, взял мою ладонь и приложил к своей щеке.

– Давай больше не будем затрагивать эту тему… У меня такое чувство, что все, что было со мной раньше, теперь не имеет никакого значения.

– Что же теперь имеет значение? – тихо спросила я, ощущая, как бешено колотится мое сердце.

– Некая девушка с глазами лесной нимфы, – наклонился Илья к моим губам.

– Которая околдовала меня с первого взгляда.

– Так ты не будешь распиливать меня на две половинки? – потянулась я ему навстречу.

– Нет, конечно, – поцеловал он меня в уголок губ.

– И ты не Продавец фокусов? – таяла я сосулькой в его руках.

– Нет… – выдохнул он.

– Так кто же ты? – прикрыла я в истоме глаза лесной нимфы.

– Я – фотограф… – чуть слышно откликнулся он.

– Как?! – отшатнулась я в ужасе. – Так это ты подсматривал за мной и фотографировал для шантажа? Извращенец! Ненавижу!!!

Я залепила ему хорошую пощечину и опрометью бросилась домой, совершенно не понимая, что случилось с моими глазами, почему все декорации вокруг преломляются как в искривленном зеркале, отчего моим щекам мокро, и откуда на губах появилась соль морского прибоя. Илья так и остался стоять возле детских качелей, потирая щеку и растерянно глядя мне вслед. Луч лунного прожектора освещал его одинокую фигуру. Символом боли и отчаяния казались на снегу резкие тени… Занавес…

Именно горячие слезы и были виноваты в том, что приключилось дальше. Я влетела в подъезд и не обратила внимания на то, что что-то изменилось на площадке первого этажа. Нечто большое и громоздкое заслонило свет лампочки.

Какая-то мохнатая лапа опустилась на мое лицо и прикрыла рот и нос. В доме начались сейсмические подвижки, потолок полетел вниз, а стены ринулись навстречу друг другу. Вязкий туман окутал мое тело, и наступила Вселенская тьма. Время закрутилось спиралью и ухнуло в Черную дыру.

Кривые буквы плясали лезгинку, строчки лихо отплясывали гопака. С большим трудом мне удалось утихомирить их, выровнять в прямую линию и понять, что там написано: "… перестанет быть нарицательным.

Я подхожу к самому напряженному моменту повествования. Ночь в Гефсимании… Христос велел Иуде привести стражу в глухой сад за Кедроном, где Учитель часто уединялся с Апостолами. До назначенного часа еще было немного времени. Ученики, осоловевшие после сытного Пасхального ужина, быстро уснули. Иисус позвал Петра, Иакова и Иоанна и отошел с ними в глубь сада. "Душа Моя скорбит смертельно, – сказал Он. – Побудьте здесь и бодрствуйте". Однако тех одолела дремота.

Отойдя "на расстояние брошенного камня", Назарянин принялся молиться.

Но молился ли Он? Слова, которые долетали до учеников, были полны смертной муки. "Авва, Отче, все возможно Тебе! Пронеси эту чашу мимо Меня! Но не чего Я хочу, а чего Ты… Не Моя воля, но Твоя да будет". Отчего так страдал Иисус? Был ли то естественный страх перед физической болью и смертью? Но ведь его побеждали и более слабые. Почему так мучился Человек, все уже давно решивший для Себя? Что-то было такое, отчего Он плакал, въезжая на ослице в Иерусалим, отчего душа Его "была смущена" и отчего ночь в Гефсимании стала для Него настоящей пыткой!

И я знаю, что это было: любовь к женщине! Да! Огромная, всепоглощающая, внезапная, как лавина, она обрушилась на Него, сметая все на своем пути.

Сердце и разум рвали Его душу на части. Первая любовь почти сорокалетнего Мужчины, Который никогда ничего не чувствовал и не делал вполнакала – это, я вам скажу, серьезная вещь!

Он отчаянно не хотел умирать! Он хотел жить, любить и быть любимым, как бы это не звучало банально. Тот, Который говорил: "Я и Отец – одно", хотел земного счастья! Недаром важнейшая Заповедь, которую Он щедрой рукой подарил миру в последние дни Своей жизни, говорит о любви: "Возлюби ближнего своего, как самого себя". Сейчас мы понимаем эту Заповедь в широком смысле слова, но тогда, я уверен, перед Его мысленным взором стоял конкретный человек, которого Он возлюбил. Невозможно представить, каких титанических усилий Ему стоило принять окончательное решение! Вот почему Он сказал Петру, разбудив того под оливковым деревом Гефсиманского сада: "Дух бодр, но плоть слаба".

Дальше все пошло по плану…".

Буквы стали съеживаться, терять четкость и взрываться маленькими бомбочками. На месте взрывов появлялись неоновые цветы. Маленький кусочек времени вынырнул из космической воронки, и Вселенская тьма немного расступилась. В поле моего зрения оказалось пухлое белое облако. На нем, как на лежаке курортного побережья Черного моря, уютно устроился Лаврентий Палыч. Он лежал на спине, заложив передние лапы за голову. Одна задняя лапа была согнута в колене, и на ней покоилась другая конечность. Полосатый хвост свешивался с облака, покачиваясь из стороны в сторону вялым маятником.

Лаврентий мечтательно глядел куда-то ввысь, явно наслаждаясь негой и покоем.

– Товарищ Берия, – позвала я его. – Я вижу, Вы самоустранились от решения важных стратегических задач. Мы не можем предаваться ленивому созерцанию темноты в период резкого обострения внутрипартийной борьбы. Наша задача – мобилизовать внутренние ресурсы для достойного отпора неведомым врагам. Каковы будут Ваши предложения?

Лаврентий вынул лапу из-под головы, поковырял когтем между зубами, цыкнул языком и скосил глаза в мою сторону.

– Вся жизнь – борьба, покой нам только снится, – процитировал он. – Вот и нежный мотылек, трепеща в нетерпении крылышками, порхает в сторону лампы накаливания. Не ведая сомнений, он стремится в Геенну Огненную. И ждут его там протуберанцы боли и бесславный конец карбонизированного белкового соединения. Стоит ли ускорять процесс круговорота жизни и смерти? Кому нужен бездумный героизм?.. Не слышу ответа! Ага, Вам нечем крыть, милая Мария Сергеевна! Так послушайте, что я Вам скажу… Рациональный подход к решению многоходовой задачи – вот гарантия победы в рыцарском турнире, где нет правил боя, где коварство и обман – главные добродетели, а подлость возведена в ранг доблести. Более того, скажу я Вам, уважаемая Мария Сергеевна, все так усложнилось, что черное кажется белым, а белое – черным.

Правда и ложь переплелись в таком замысловатом узоре, что даже по внешнему виду, Вы не сможете определить своего противника. Доспехи скрывают фигуру, забрало прячет черты лица. Геральдические знаки на щите покрылись патиной от времени. Тридцать три рыцаря твердой рукой в железной перчатке сдерживают своих закованных в латы коней. Тридцать три рыцаря держат по тяжелому копью, и уперты те копья в надежную опору. Кто из них враг? Стоит ли идти напролом и ломать копья в неравном бою? Не лучше ли отступить, дождаться арьергарда, обойти противника с фланга и ударить в тыл, используя преимущества внезапной атаки? Что скажете, Мария Сергеевна?

Лаврентий перевернулся на живот, вытянул задние лапы и подпер голову передними. Хвост он задрал вверх восклицательным знаком.

– Хм… – растерялась я. – А Вы уверены, Лаврентий Палыч, что противник не выдаст себя неосторожным движением или голосом? Если внимательно присмотреться, то всегда можно отличить друга от врага.

– Ах, молодость, молодость… – покачал он головой. – Как все кажется просто и логично в Вашем возрасте! Вы забываете об иллюзорности трехмерного пространства. Тот, кто владеет тайной оптического обмана, кто подчинил себе мираж фокуса, тот и диктует правила турнирного боя. Позвольте проиллюстрировать мою мысль на примере одного стихотворения уже упоминавшегося однажды поэта, – Лаврентий взбил облако, как подушку, вальяжно развалился на нем в позе тучного этруска и, дирижируя себе передней лапой, начал:

– Гаснет свет. Окончен бал…

Человек ботинки снял.

Снял цилиндр, фрак, живот – Он ему немного жмет.

Отцепил свои часы, Уши, бороду, усы.

И улыбку до ушей Спрятал в ящик от мышей.

Снял копну густых волос.

Положил на полку нос.

И, вздыхая, лег в кровать…

Завтра снова надевать!

Кот подмигнул мне одним глазом, наклонился к краю облака и сделал лапой движение гребца. Белая подушка поплыла плоскодонкой по волнам невидимого потока. Течение подхватило воздушный плот и резво унесло его прочь из моего поля зрения.

– Куда же Вы, товарищ Берия? – растерянно промямлила я, наблюдая стремительное исчезновение плавсредства.

Тут Вселенская тьма опять окутала меня шелковым коконом, и маленький осколок времени засосало в космический пылесос.