"Ассирийское наследство" - читать интересную книгу автора (Александрова Наталья)

Наталья АЛЕКСАНДРОВА АССИРИЙСКОЕ НАСЛЕДСТВО

* * *

Убаюкиваемый мягким покачиванием «шестисотого» «мерса», Толстый подремывал на заднем сиденье. Рустам, его телохранитель, вполголоса рассказывал шоферу похабный анекдот, и тот смеялся — тоже тихонько, чтобы не потревожить хозяина.

День выдался удачный, до виллы оставалось минут пятнадцать по хорошей дороге, а там его ждали необъятная джакузи и заводные сестрички Саша и Даша, непревзойденные мастерицы тайского массажа... В общем, все в кайф.

Вдруг машину тряхнуло, подбросило, повело по дороге юзом и развернуло поперек шоссе. Шофер, матерясь, крутил баранку.

Наконец ему удалось справиться с управлением, и «мерседес» остановился.

— Что за дела?! — рявкнул Толстый, приподнимаясь на сиденье. — Ты что, водяры нажрался? Ты понимаешь, блин, мразь поганая, кого возишь? Я тебя в выгребной яме похороню!

Шофер, бледный как полотно, обернулся к боссу и начал оправдываться:

— Колесо проколол. Колючка на дороге брошена, не увидел. Хорошо, с управлением справился. Не виноват я, шеф! Слава те, что дорога пустая, на встречной полосе никого не было!

В этот поздний ночной час на шоссе действительно не было ни одной машины.

Точнее, одна все-таки была: метрах в двадцати от развернувшегося поперек трассы «мерседеса» стоял темный автомобиль с погашенными фарами.

Почувствовав неладное. Толстый вытащил из кобуры пижонскую «беретту», щелкнул предохранителем и сказал Рустаму:

— Ну-ка, разберись, кто там с нами поиграть решил.

Рустам кивнул, вытащил из-под сиденья бронежилет, неторопливо надел его, приготовил к бою короткий десантный автомат, открыл дверцу и неожиданно исчез.

Толстый, хоть и знал Рустама не один год, никак не мог привыкнуть к его способности мгновенно исчезать и также мгновенно появляться. Именно эта способность помогла Рустаму выжить в Абхазии и в Чечне, в кровавых разборках начала девяностых, и именно за эту способность Толстый, влиятельный лидер одной из крупнейших группировок города, взял Рустама в свою личную охрану.

Прошло пять или семь бесконечно долгих минут, и Рустам возник возле приоткрытой дверцы «мерседеса».

— Шеф! — сказал он почему-то шепотом, низко наклонившись к хозяину. — Там никого нет.

— Ну и что? — недоуменно спросил Толстый. Настороженность Рустама, который никогда и ничего не боялся, передалась ему, и он тоже понизил голос:

— Ну и что, что никого нет? Может, они просто машину бросили?

— Не нравится мне все это! — прошептал Рустам, и вдруг лицо его исказилось короткой судорогой, он покачнулся и сполз по лаковому борту «мерседеса».

Толстый тихо выругался, открыл дверцу пошире и огляделся. Вокруг не было ни души.

Тогда он толкнул носком ботинка тело Рустама. Телохранитель перекатился на спину, подставив звездному небу бледное мертвое лицо с широко открытыми пустыми глазами.

— Что за хренотень? — пробормотал Толстый и влез обратно в машину.

На переднем сиденье трясущийся водитель бормотал всплывшие в памяти обрывки молитв. В остальном царила тишина. Прошло несколько минут. Совершенно ничего не происходило.

— Ну и долго ты будешь тут трястись? — прорычал наконец Толстый. — Давай меняй колесо, и поехали!

Водитель дрожащей рукой открыл переднюю дверцу, и в это мгновение из темноты возникли две призрачные фигуры.

Белые складки длинной бесформенной одежды струились, как лоскутья тумана, а над этой колышущейся одеждой сверкали золотые маски с черными прорезями глаз и вьющимися крутыми кольцами ярко-красными бородами.

— Что еще за цирк? — вскрикнул Толстый, поднял «беретту» и открыл огонь по одному из призраков.

Пистолет ходил ходуном в дрожащей руке, призрак приближался, никак не реагируя на выстрелы.

— Отче наш... — бормотал водитель на переднем сиденье, — да сбудется воля Твоя...

Толстый отбросил бесполезный пистолет, выскочил из машины и тяжелыми прыжками помчался к лесу.

Однако он не успел пробежать и половины пути, когда его схватила за плечо могучая рука. Даже сквозь одежду Толстый почувствовал ее леденящий, могильный холод.

Страшным рывком незнакомец развернул бандита к себе лицом и заставил опуститься на колени. Толстый поднял глаза. Над ним возвышались два призрака в струящихся белых одеждах и золотых масках. Один из них поднял руку, и в ней блеснуло широкое лезвие короткого меча.

От всего этого веяло таким древним мистическим ужасом, что Толстого наконец проняло. Он побледнел, так что лицо его цветом напомнило сырую картофелину, и севшим от страха голосом проговорил:

— Мужики, ну чего вам надо-то? Договоримся! Денег, может? Так об чем базар?

Однако призраки не издали ни звука. Широкий меч описал короткую дугу, и голова Толстого покатилась по асфальту.

— И прости нам грехи наши... — шептал шофер «мерседеса» синими от ужаса губами.

Монгол посмотрел на Степу своими змеиными ледяными глазами, закусил незажженную сигарету и прошипел:

— Придется, однако, с Шубой встретиться, перебазарить эти дела. Если это он Толстого упаковал — мало ему не покажется. Что он, однако, о себе думает? Он тут не один в городе, если что — быстро остановим.

— Шуба говорит — он не при делах, — вставил Степа, — просит «стрелку» в эту субботу, место — где скажешь.

— У Левы, однако, встретимся, — мгновенно ответил Монгол, — место хорошее, проверенное, второй выход есть. Ребят, однако, расставь загодя, чтобы без сюрпризов.

В субботу на дверях ресторана «Золотой барашек» появилась табличка «Закрытое мероприятие». Этот небольшой ресторанчик знающие люди обычно называли «У Левы», по имени хозяина, жизнерадостного и пузатого Левы Ашкенази.

Лева и сам неплохо готовил, но последнее время он передоверил кухню замечательному повару-армянину Хачику Айвазяну, а сам больше бывал в зале с клиентами.

Платил Лева Монголу, но тем не менее не ссорился ни с кем из конкурентов своего покровителя, и в его ресторане часто проводили «стрелки», зная, что веселый еврей, когда надо, нем, как рыба, и надежен, как автомат Калашникова.

Степа подъехал в ресторан за два часа до назначенного времени, обошел на всякий случай хорошо знакомое помещение, осмотрел все кладовки и чуланы, специальным прибором проверил отсутствие «жучков», расставил охрану.

Монгол приехал за пять минут до восьми, сверкнул от дверей ледяными недоверчивыми глазами. Лева вышел навстречу, без излишней угодливости приветствовал покровителя и предложил выпить для аппетита. Монгол попросил боржоми, сел за столик, взглянул на часы.

Ровно в восемь на трех джипах подъехал Шуба с охраной. Бойцы остались снаружи, Шуба вошел в зал вдвоем с Джафаром, своей правой рукой и «вторым я».

Худой, мосластый, с уродливым, изрытым мелкими шрамами лицом, Шуба слыл человеком жестоким, опасным и непредсказуемым.

Шрамы на лице остались у него от осколков противопехотной мины, которую в девяносто втором году конкуренты подложили в его подъезд. Шуба выжил благодаря чуду и бронежилету, конкурентов переловил поодиночке и убил с такой изощренной жестокостью, что слухи об этой расправе не затихали года два.

Шуба с Джафаром пересекли зал, поздоровались, сели за стол рядом с Монголом и Степой. Лева мелькнул в дверях, спросил, не нужно ли чего, и тактично исчез.

Верхний свет в зале был притушен, на всех столах горели свечи, создавая ощущение уюта и покоя.

Шуба достал сигареты, предложил Монголу, услышав ожидаемый отказ, закурил.

Выдержав приличествующую случаю паузу, начал:

— Монгол, Толстого я не мочил.

Монгол присматривался к собеседнику узкими холодными глазами, словно пытался влезть в его черепную коробку и понять — врет тот или говорит правду. Достал сигарету, закусил, не зажигая, — бросил курить, но старая привычка осталась. По-волчьи поведя головой, принюхался — в зале пахло чем-то сладковатым, пряным, незнакомым, а все незнакомое вызывало у Монгола недоверие. Подумав, что запах идет от ароматических свечей, успокоился и заговорил:

— Если ты ни при чем, почему на следующий день наехал на Шоту? Ты же знаешь, Шота всегда платил Толстому, если Толстого замочили — нужно на сходе решать. По понятиям хозяйство Толстого должно Фрунзику отойти, если не согласен — на сходе перебазарим, а ты сразу на Шоту наехал! Сам понимаешь, что люди подумали!

Вдруг Степа почувствовал какое-то внутреннее беспокойство. Что-то было не так, какая-то не правильность ускользала от его сознания. Он встал из-за стола, сказал Монголу, что хочет проверить охрану, и вышел из зала.

В коридорчике между залом и кухней сидел на табурете, прислонившись спиной к стене, молодой рыжеволосый боец с автоматом на коленях. Его поза насторожила Степу.

— Ты что, спишь, блин? — вполголоса окликнул он бойца.

Тот не шелохнулся. Степа одним прыжком подскочил к парню и прикоснулся к плечу. Этого прикосновения оказалось достаточно, чтобы боец мешком свалился на пол. Степа, тихо выругавшись, нагнулся к нему и прижал палец к шее, чтобы прослушать пульс. Пульса не было. Парень, был мертв.

Степа выхватил из мертвых рук автомат, бросился к заднему выходу из ресторана, где должен был стоять еще один боец, но уже издали увидел распростертое на полу безжизненное тело. Резко развернувшись, побежал к залу, чтобы предупредить Монгола, но неожиданно почувствовал легкий укол в шею. В глазах потемнело, воздух стал тяжелым и колючим, как битое стекло. Степа попытался вдохнуть, но дышать битым стеклом невозможно. Он споткнулся и тяжело рухнул на пол.

* * *

Монгол снова принюхался. Этот сладковатый запах ему определенно не нравился.

Степа подозрительно долго отсутствовал...

В зале вдруг стало светлее, хотя по-прежнему горели только свечи на столах. И все звуки стали громче, отчетливее, и душу Монгола наполнила странная беспричинная радость... Привычная звериная настороженность, оттесненная в темный уголок души, кричала об опасности. Все ощущения были такими, как будто Монгол принял большую дозу дури.

Он дернулся, потянул руку к кобуре, закрепленной под мышкой, но рука не слушалась, она стала чужой, посторонней. С трудом переведя взгляд на Шубу, Монгол увидел, что тот тоже явно не в себе. Шуба пытался что-то сказать, но из его горла вырывалось только бессвязное мычание. Большие руки лежали на столе и тряслись мелкой дрожью, в глазах горела адская смесь паники, ужаса и ненависти.

«Нас обоих подставили, — понял Монгол, — он точно так же, как я, не может шевельнуть рукой. Какая же сволочь все это устроила? Неужели Степа?»

В зале повеяло странным сырым холодом, и в дверях появились две призрачные фигуры.

Белая бесформенная одежда колыхалась, как плотный утренний туман. Лица незнакомцев закрывали золотые маски с черными провалами глаз, из-под масок на грудь ниспадали ярко-красные, вьющиеся крупными кольцами бороды.

«Дурью обкурили, — подумал Монгол, — что за хреновина мерещится?»

Он попытался шевельнуться, но тело было совершенно чужим. Не удавалось двинуть даже пальцем.

Привидения в золотых масках медленно, торжественно приблизились к столу, за которым, как манекены, сидели парализованные бандиты. Одни из краснобородых поднял руку, и в ней появился короткий широкий меч. Тускло блеснув в свете свечей, меч описал плавную кривую, и голова Шубы с гулким стуком покатилась по полу. Из разрубленной шеи ударил кровавый фонтан и тут же иссяк.

quot;Я сплю, — думал Монгол, — я сплю.

Проснуться бы, проснуться бы, проснуться бы!quot;

Но проснуться он не успел. Короткий широкий меч поднялся еще раз.

— Ну, что смотрела на выходных? — спросил Коля с хрустом потянувшись.

Магазин был пуст, делать совершенно нечего.

— quot;Рыбу-мечquot; взяла в прокате, — охотно ответила Татьяна, — ничего, приличный боевичок, Траволта в главной роли.

— Кончай базар! — прикрикнул Илья Борисович. — Жирный карась плывет!

Действительно, дверь магазина открылась, и, поддерживая под локоток удивительно красивую блондинку в кремовом кашемировом пальто, еле сходящемся на животике восьмого месяца беременности, вошел вчерашний крупный покупатель.

Илья Борисович, сложив руки на животе и маслено поблескивая предвкушающими прибыль глазками, вышел навстречу дорогому гостю.

— Стул даме вынеси! — вполголоса скомандовал он Коле.

— ..и до сих пор в салоне полно собачьей шерсти! — договорила женщина начатую на улице фразу.

Мужчина улыбнулся, подвел ее к моментально возникшему стулу и пошел за Ильей Борисовичем в святая святых, в директорский кабинет, где происходили самые интересные и приятные события — оплата самых крупных покупок черным, как негритянский вождь, налом.

— Что у вас творится? — капризным голосом обратилась дама к продавцам. — Вся улица перерыта, не подъехать! За углом пришлось парковаться — А мы-то тут при чем! — фыркнула невоспитанная Татьяна, с завистью взиравшая на отвратительно богатую блондинку с ее чудным пальто, сногсшибательными сапогами и умопомрачительным мужем.

Коля пнул некультурную коллегу под прилавком и, чтобы загладить ее мелкое хамство, подкатился мелким бесом к клиентке с развязно-угодливой улыбкой.

Он ценил свое место в приличном ювелирном магазине и не хотел рисковать им из-за такой мелочи, как скверный характер напарницы. Перед женой богатого клиента нужно прогибаться, вылизыватьее, забыв чувство меры и приличия.

— Может быть, вам кофейку сварить?

— Не надо! — огрызнулась блондинка. — Кофе в моем положении вреден.

— А может быть, вы пока посмотрите еще какие-нибудь украшения?

— Молодой человек, не расходуйте на меня свой энтузиазм. Я сегодня так насмотрелась всякой дряни и так находилась по магазинам, что хочу просто посидеть в тишине, пока муж рассчитывается с вашим хозяином! Все, что хотели, мы уже выбрали.

Неожиданно дверь магазина с грохотом распахнулась, и в него ввалился работяга в грязном комбинезоне. Появление такого персонажа в ювелирном магазине ничуть не лучше, чем коллективное акробатическое выступление стада слонов в посудной лавке.

Коля бросился навстречу нежелательному посетителю, но тот с порога заорал:

— Чей, блин, там джип? Какая, тля, раззява его поставила? Мы там работы ведем, а он, блин, свое корыто пристроил! А ну уберите его сейчас же, к чертям собачьим, а то, блин, я его бульдозером в яму сворочу и скажу, что так и было!

Беременная блондинка тихо взвизгнула и умоляюще посмотрела на Колю:

— Молодой человек, зайдите скажите Толе. А то этот козел действительно своротит «лендкрузер»!

Коля с пониманием кивнул и бросился в кабинет Ильи Борисовича.

Работяга повернулся к блондинке и рявкнул:

— За козла, блин, ответишь! Да не была бы ты баба, да беременная, я бы тебя саму бульдозером утрамбовал!

Рыкнув на окружающих, он выскочил из магазина и пропал.

Из кабинета директора выбежал разъяренный клиент, помчался к двери. Илья Борисович кричал ему вслед:

— Не беспокойтесь, я вам все упакую!

Через минуту все будет готово! Я вам к машине вынесу.

Клиент хлопнул дверью, не оборачиваясь на блондинку. Та вскочила и бросилась следом. Илья Борисович проводил посетителей сочувственным взглядом и значительно произнес:

— Какие люди! Вы не представляете, какую сумму он у нас оставил! — и, выразительно подняв глаза к потолку, удалился в свой кабинет.

Через минуту беременная блондинка снова вошла в магазин и сказала:

— Я заберу покупку. Анатолий там ругается с работягами, это надолго.

Илья Борисович с подобострастной улыбкой вынес даме аккуратно упакованную коробку, проводил ее до дверей, снова воздел очи к потолку и повторил со священным трепетом:

— Какие люди! Какая сумма!

Еще через пять минут дверь магазина снова распахнулась, и вошел тот самый «жирный карась», крупный покупатель, муж беременной блондинки.

— Чего же вы? — с легким недовольством обратился он к Илье Борисовичу. — Обещали к машине вынести...

— Но.., но ведь покупку забрала ваша супруга, — робко проговорил Илья Борисович, бледнея от страшной догадки.

— Какая еще супруга?! — взревел покупатель. — Ты что такое несешь? Ты кому отдал мои бриллианты?!

— Но ведь.., дама, которая была с вами.., она сказала, что вы...

— Ты, скотина, ври, да не завирайся!

Я эту телку беременную первый и последний раз в жизни видел! Машины рядом припарковали, помог дверь открыть! Двадцать тысяч баксов, как одну копеечку, тебе, скотина, выложил, а ты отдал все какой-то беременной шлюхе?

Илья Борисович икнул и сел на оставшийся от блондинки стул. Метаясь по салону, как раненый слон, едва не сокрушив витрины, клиент, с которого в мгновение ока слетела вся респектабельность, перемежая рассказ отборным матом, поведал, как было дело. Он припарковал свой джип в стороне от магазина за углом, и тут же рядом остановился роскошный белый «мерседес» — купе, из которого выпорхнула шикарная блондинка с несколько тяжеловатой фигурой. Встретившись глазами с хозяином джипа, блондинка улыбнулась ему открыто и дружелюбно, затем ее ясное личико несколько омрачилось — дорога к магазину была перерыта. Хозяин джипа не растерялся и предложил милой даме в интересном положении свою помощь. Рука об руку они дошли до магазина, причем блондинка мило лепетала что-то о муже, который послал ее приглядеть себе подарок к рождению ребеночка, о собачке, оставленной дома без присмотра.., клиент не очень-то слушал обычный бабский треп.

Таким образом, у продавцов и хозяина ювелирного магазина создалось впечатление, что богатый клиент пришел с супругой. Блондинка не только не опровергла это утверждение, но открытым текстом назвала находящегося в кабинете клиента своим мужем.

Теперь всем стало ясно, что хамский работяга с бульдозером был подставной. Мошенническая операция прошла как по маслу.

— Подставили, — бормотал Илья Борисович, потирая левую сторону груди.

Его, опытного человека, умевшего с первого взгляда определить, на какую сумму можно раздоить клиента, провели, как последнего лоха на рынке! Бриллиантовое колье ценой в двадцать тысяч баксов уплыло в неизвестную туманную даль!

Продавец Коля думал о том, какое счастье, что хозяин сам, своей собственной рукой отдал колье мошеннице. Если бы это сделал Коля, не миновать увольнения, да, пожалуй, и часть долга на него повесили бы...

Продавщица Татьяна вдруг вспомнила прошедший выходной, когда она познакомилась в баре с очень привлекательным молодым мужчиной. Они выпили по паре коктейлей, потом он предложил пойти в ресторан. Она слегка опьянела от шампанского и много болтала. А ее спутник внимательно слушал, умело наводя разговор на место ее работы, и все подливал и подливал вина, и Татьяна выболтала ему и про строительные работы, ведущиеся возле магазина, и про богатого клиента, который присмотрел замечательно дорогое бриллиантовое колье и в понедельник утром придет с деньгами.

Они расстались очень мило, молодой человек дал Татьяне свою визитку, просил звонить. Сейчас Татьяна поняла, в чем там было дело. Визитка лежала в сумочке.

«Выбросить скорее!» — подумала Татьяна, хотя визитка, естественно, была фальшивой.

Клиент подошел к Илье Борисовичу и тронул его за плечо.

— Деньги назад отдашь! — потребовал он.

— Позвольте! — проскрипел Илья Борисович. — У меня нет уверенности, что вы сами не приложили к этому руку.

Он втянул голову в плечи, ожидая, что разъяренный клиент применит рукоприкладство.

Клиент же отчего-то успокоился. Он нагнулся к Илье Борисовичу и произнес ему на ухо несколько слов.

Илья Борисович послушал и понял, что деньги придется вернуть.

* * *

Надежде Николаевне снилось, что ее похитили дикари из племени мумбо-юмбо, как в рекламе жевательной резинки. Они утащили ее в пещеру, где было страшно жарко, положили на раскаленную сковородку, а сверху прижали чем-то тяжелым, как цыпленка табака. Надежда пробовала кричать, но не получалось — рот забили мягким. Она шевельнулась, и в грудь впились тысячи игл, а точнее — десять. Надежда чихнула и проснулась.

На ее груди лежал кот Бейсик и в такт мурлыканью регулярно впускал и выпускал когти. Это была его утренняя зарядка. В комнате была страшная жара, судя по всему, включили-таки паровое отопление, несмотря на то что сентябрь в этом году выдался на удивление теплый — днем доходило до двадцати градусов, как летом. Но положено топить — они и топят. Надежда отбросила одеяло и перевернулась на живот, с трудом сбросив кота. Однако все равно дышать было нечем, тогда она села и попыталась раскрыть глаза.

«Видел бы кто-нибудь меня со стороны, определенно посчитал бы, что тетя мается тяжеленным похмельем», — невесело подумала Надежда.

Она тут же порадовалась, что никто, кроме кота, ее не видит в таком ужасном состоянии. Мужа не было дома, и вернется он очень нескоро. Надежда немножко погрустила по этому поводу, но решила, что все к лучшему.

Глаза удалось разлепить с большим трудом, но когда в них попал солнечный свет, Надежда охнула и прикрыла их снова рукой.

— Бейсик, сколько же времени? — жалобно протянула она.

Кот, отреагировав на свое имя, рявкнул в ответ злобным мявом, мол, давно пора кормить домашнее животное.

Тогда, повернув голову в ту сторону, где по ее предположениям должны были находиться настенные часы, Надежда осторожно приоткрыла один глаз. На часах, если не врали, было четверть двенадцатого, стало быть, сегодня Надежда Николаевна спала всего четыре с половиной часа.

— Очевидно, в моем возрасте нельзя так наплевательски относиться к собственному здоровью! — произнесла Надежда вслух, сразу стало противно, потому что вспомнился этот возраст.

Дело в том, что весной Надежде Николаевне исполнилось пятьдесят лет. И хоть торжественный юбилей удалось по чистой случайности замотать, то есть не было торжественных поздравлений от начальства с пожиманием рук и троекратным лобызанием, и мужчины не глядели с лицемерным удивлением — мол, кто бы мог подумать? — а на вид такая молодая, — и сотрудницы помоложе не улыбались злорадно, как будто сами через несколько лет не будут в таком же положении, заразы, но все равно перед самой собой Надежда не могла хитрить: факт остается фактом, возраст уже солидный.

Собственно, на здоровье Надежда не жаловалась, но в экстремальных случаях, вот как вчера, организм уже не мог работать как часы. Она наконец полностью открыла глаза и потянулась. Спина и плечи ныли, как будто по ним проехался паровой асфальтовый каток. Надежда поморщилась, нашарила тапочки и побрела в ванную.

Невзирая на яростные протесты кота, который требовал, чтобы она немедленно направилась на кухню и предоставила ему полноценное питание, Надежда приняла контрастный душ и почувствовала себя если не хорошо, то более или менее сносно. Теперь требовалась большая чашка крепкого горячего кофе, и хорошо бы позволить себе нормальный бутерброд с колбасой, для поднятия жизненного тонуса.

Надежда Николаевна последние пять лет очень следила за своим весом, то есть регулярно взвешивалась, и с грустью отмечала, как стрелка медленно, но неуклонно ползет вправо, и в конце концов, как женщина, твердо оценивающая свои возможности, пришла к выводу, что без посторонней помощи она вряд ли сумеет резко похудеть и что в ее силах только задержать стрелку весов на месте. Однако и это при ее всегдашнем отличном аппетите оказалось трудновато, тем более что муж Надежды Сан Саныч в свои пятьдесят пять лет был подвижен, подтянут, худощав, ел что хотел и ворчал на Надежду, чтобы не маялась диетами — все равно ничего не поможет, а только здоровье пошатнется.

Словом, в этом вопросе муж Надежду совершенно не понимал и не поддерживал.

Во всем же остальном между супругами наблюдалось полное согласие вот уже восемь лет их совместной жизни. Брак у обоих был второй, дочка Надежды Алена жила с мужем и ребенком в Северодвинске — муж ее был военным моряком.

У Сан Саныча тоже были взрослый сын и внук, он был к ним очень привязан, но, по наблюдению Надежды, больше всех на свете он обожал рыжего кота Бейсика, во всяком случае, смотрел на кота он гораздо ласковее, чем на собственную жену. Кот это чувствовал и расцветал рыжим махровым цветом, доводя понемногу их однокомнатную квартиру путем располосовывания обоев и раздирания. мягкой мебели до уровня ночлежки, красочно изображенной в пьесе Горького «На дне».

Сан Саныч уехал к родственникам в подмосковный город Загорск. Его двоюродный брат стал что-то прихварывать и очень просил приехать повидаться хоть на недельку, Надежда заправила кофеварку, включила ее и открыла холодильник. Там жались друг к другу банка кошачьего корма и пачка обезжиренного творога, очевидно, вдвоем им было не так одиноко.

— М-н-да, — протянула Надежда, — бутерброд с колбасой возможен только при наличии самой колбасы.

У нее совершенно вылетело из головы, что позавчера, проводив мужа, она решила употребить эту неделю на то, чтобы немного похудеть и приструнить кота.

Благими намерениями, как известно, вымощена дорога в ад.

Вывалив коту в миску полбанки «Китикета» (лопай, негодяй, пока я добрая), Надежда уныло ковыряла несладкий обезжиренный творог. Несмотря на выпитый кофе, настроение было отвратительным. Нет, не выйдет ничего из ее намерения похудеть!

И виновата в этом никоим образом не Надежда, а судьба-злодейка, на этот раз принявшая образ тети Васи.

Вспомнив все, что произошло вчера ночью. Надежда почувствовала сильнейшее желание совершить какой-нибудь антиобщественный поступок — выбросить из окна пивную бутылку, отшлепать кота газетой или, на крайний случай, поругаться с соседкой. Но в такое время все соседи были на работе, кроме одной — пенсионерки Марии Петровны, с которой как раз Надежда жила в большой дружбе, так что ругаться с ней не было никакого резона, срывать злое настроение на бессловесном животном — последнее дело, а уж пустых пивных бутылок в их доме не водилось, потому что Сан Саныч пиво не любил.

Надежда снова вздохнула. А какая чудесная могла бы выдаться у нее неделя! В научно-исследовательском институте, где Надежда работала много лет, с осени установили новый порядок работы. Дело в том, что начальство сдало большую часть помещений института разным фирмам, начиная с крошечного магазинчика автодеталей и кончая Северным Экономическим банком. Естественно, это происходило не сразу, так что сотрудники понемногу привыкли к постоянным перемещениям, некоторые даже не распаковывали коробки, а доставали только самое необходимое — кружку и кипятильник — дескать, все равно переезжать. Но когда к первому сентября по устоявшейся еще с советских времен привычке народ стянулся на работу, выяснилось, что так жить нельзя, то есть совершенно невозможно работать в такой тесноте. Директор не растерялся и подписал приказ о том, что сотрудники могут работать дома и приходить в институт два раза в неделю — по вторникам и четвергам. Таким образом снимался вопрос о тесноте, да еще получалась солидная экономия электричества.

Проводив мужа в Москву, Надежда предвкушала, как она будет вставать не очень рано, съедать стаканчик йогурта и садиться за компьютер. Поработать часа три-четыре — вполне хватит, ведь никто не будет мешать разговорами, отрывать по пустякам, а телефон можно на это время вообще отключить.

К часу примерно работу можно закончить. Затем — второй завтрак, или ленч — тарелочка овощного салата и стакан сока.

После ленча можно заняться хозяйством либо же (что гораздо предпочтительнее) своей внешностью, а именно — давно пора посетить парикмахерскую, заглянуть в косметический кабинет и прикупить кое-что из дамских мелочей. Кроме того, накопилась пара-тройка приятельниц, с которыми просто необходимо встретиться и поболтать, желательно — вне дома, чтобы никто не мешал. Погода сейчас отличная, можно прогуляться и совместить приятное с полезным и, если отважиться выпить где-то чашечку кофе, то можно посчитать это обедом. На ужин — классические два яблока, как советуют все без исключения диеты, немного почитать, а потом наступает глубокий и здоровый сон. :

«Разумеется, если сможешь заснуть, — говорил Надеждин ехидный внутренний голос, — не помешает ли урчание в животе?»

Так или иначе план выглядел превосходным, и Надежда уже предвкушала, как она расцветет и похорошеет от такого здорового образа жизни, но судьба немедленно внесла свои коррективы.

Проводив в воскресенье утром мужа в Москву — Сан Саныч предпочитал ездить дневным сидячим поездом, он плохо спал в дороге, — Надежда рассеянно бродила по квартире. Новую жизнь она решила начать с понедельника, а сейчас колебалась — позвонить близкой подруге Алке либо расположиться на диване с детективом и котом под боком.

Судьба потревожила телефонным звонком.

— Надя, — как-то неуверенно говорила на том конце линии мать, — тут мне принесли телеграмму.

— Телеграмму? — встревожилась Надежда. — Какую телеграмму, откуда?

— Из Нукуса, — ответила мать.

— Какого еще Нукуса, что это?

— Это такой город, — против обыкновения мать не пришла сразу же в ярость от непонятливости Надежды, а терпеливо отвечала на все вопросы, — это город такой, в Каракалпакии.

— Знать бы еще, где эта Каракалпакия, — проворчала Надежда. — Ну так что Нукус? От кого телеграмма-то?

— Подписана — В. Сперанская, — объяснила мать.

— А кто такая В. Сперанская? — спросила Надежда, потому что ей эта фамилия ни о чем не говорила.

— Понятия не имею, — честно ответила мать, но в ее тоне Надежда не услышала категоричности. — Вот послушай: quot;Буду в Ленинграде пятнадцатого, встречайте поезд шестьсот четырнадцать, вагон четвертый.

В. Сперанскаяquot;.

— Все ясно, — Надежда облегченно вздохнула, — перепутали на почте адрес.

— Да нет, я уже звонила на почту, все правильно, — обреченно ответила мать.

— Значит, перепутали не у нас на почте, а в этом, как его... Укусе. — Надежда понемногу начинала раздражаться, потому что неведомая В. Сперанская грозила испортить будущую радостную неделю.

— Нукусе, — поправила мать, и снова Надежда поразилась ее терпению. — Знаешь, Надя, — продолжала мать задумчиво, — что-то такое брезжит в мозгу... Сперанская... Нукус.., но не могу вспомнить, склероз видимо, все-таки у меня есть.

— Что ты, мама. — Надежда забеспокоилась, не заболела ли мать, потому что у той всегда была отличная память, и ни о каком склерозе речи не заходило.

— Пятнадцатое — это сегодня, — продолжала мать, — и если окажется, что мы должны знать эту Сперанскую, получится очень неудобно. Человек едет из такой дали.., а мы даже встретить не можем.

— Ну, знаешь, — вскипела Надежда, — я лично уверена на двести процентов, что никогда в жизни не слышала этой фамилии — Сперанская! То есть слышала, — поправилась она, — это министр такой был в девятнадцатом веке при Александре Первом — Сперанский.

— При чем тут Александр Первый? — вскипела в свою очередь мать. — Надежда, не валяй дурака! — И, поскольку Надежда угрюмо молчала, она заговорила потише:

— Знаешь, надо бы ее встретить. Если выяснится, что это ошибка — ну, проводишь ее до нужного места, у кого-то же она остановится? Или в гостиницу...

— Так я и знала! — вскричала Надежда. — Так я и знала, что ты пошлешь меня туда, не знаю куда! Ну сама подумай, кого я должна встретить? И где, на каком вокзале?

Куда приходит поезд и когда? Может, од уже пришел? Где находится эта самая, как ты говоришь, Каракалпакия? На Кавказе?

— Кажется, да, — неуверенно пробормотала мать, — рядом с Адыгеей...

— Да ты что! Адыгея — это на Дальнем Востоке! — уверенно заявила Надежда, роман такой есть — «Последний из адыге».

Дерсу Узала его звали, я точно помню...

— Ага, — ехидно ответила мать, — Дерсу Узала, говоришь? Надежда, ты меня, конечно, извини, но это уже не склероз, это — маразм! Потому что роман называется «Последний из удэге», и этот самый Дерсу Узала к Адыгее не имеет ни малейшего отношения!

— Слушай, при чем тут вообще Адыгея? — не выдержала Надежда. — Мы же ищем Каракалпакию!

— И правда! — обрадовалась мать. — Значит, Бог с ней, с Адыгеей. А как ты думаешь, где может быть эта Каракалпакия?

— Ну, если Кавказ тебе не подходит, тогда, я думаю, она где-нибудь в низовьях Волги, там степи такие.., еще президент у них миллионер...

— Надежда, — закричала мать так громко, что кот Бейсик отпрыгнул от телефона, — ты ведь училась в школе гораздо позже меня!

Географию своей страны нужно знать! Там, в низовьях Волги, — Калмыкия, это у них президент Илюмжинов — миллионер!

— Ты точно знаешь? — расстроен(tm) переспросила Надежда. — Ну тогда я и не знаю, где ее искать, эту Каракалпакию.

— Значит, так, — строго сказала мать, — кончаем эту самодеятельность. Я сейчас достану карту Советского Союза и отыщу там Каракалпакию. А ты будь добра, позвони в справочную и выясни, когда и на какой вокзал прибывает поезд номер шестьсот четырнадцать.

«Больше мне делать нечего!» — хотела сказать Надежда, но промолчала — с матерью спорить, себе дороже обойдется.

Поезд номер 614 оказался московским и прибывал он на Московский, соответственно, вокзал ровно в двадцать три часа пятьдесят пять минут по московскому времени.

Чтобы выяснить это, Надежде понадобилось всего-то минут сорок повисеть на телефоне, чтобы пробиться в справочную. Как только она повесила трубку, позвонила мать.

— Слушай, Каракалпакия, оказывается, в Средней Азии! — обрадованно закричала она. — С одной стороны ее омывает Аральское море...

— Какое море? Его же нет давно, — перебила Надежда.

— А Каракалпакия — есть! — стояла на своем мать. — В общем, она входит в состав Узбекистана. Наверное, через Ташкент поезд идет... , — Да-да, я уже знаю.

Выслушав все про поезд, мать помолчала.

— Знаешь, я тут все думала, думала.., и вспомнила. У твоего отца была тетка.., нет, кажется, двоюродная сестра.., нет, все-таки это была тетка.., двоюродная, а может, троюродная.

— Никогда в жизни у отца в родне не было никаких Сперанских! — заявила Надежда. — Мы бы знали.

— А вот ее фамилия, кажется, была Сперанская, — гнула свое мать, — хотя замужем она вроде бы не была.., а может, была как-нибудь случайно и недолго, а фамилия так и прилипла.

— Мама, твои рассуждения притянуты за уши! — Надежда представила, как ей придется торчать поздно вечером на Московском вокзале, и была очень зла.

— Но ведь кто-то с такой фамилией едет к нам из Каракалпакии, — резонно возразила мать, — так я тебе скажу, что, кроме этой тетки, больше некому.

— Тетка отца... — протянула Надежда. — И сколько же ей может быть сейчас лет?

— За восемьдесят, — дипломатично ответила мать.

— Замечательно! Встречать полоумную старуху, которую я никогда в жизни не видела! Как она хоть выглядит?

— Откуда я знаю? — удивилась мать. — Я тоже никогда в жизни ее не видела. Дело в том, что ее сослали в Каракалпакию в пятьдесят втором году. А до этого она еще лет пять пребывала в местах отдаленных.

— Дальше Каракалпакии? — удивилась Надежда.

— На Севере, — отмахнулась мать, — и не спрашивай больше, ничего про это не знаю. Мы с твоим отцом поженились в пятидесятом, ты родилась в пятьдесят первом.

Сама посуди, откуда я могла ее знать?

— За что ее посадили и сослали?

— Ой, да какая теперь разница! — рассердилась мать. — Знаю только, что потом, когда можно было вернуться, она наотрез отказалась уезжать из своего Нукуса. Так и сказала: я, говорит, не желаю болтаться по всей стране, как цветок в проруби! То меня сюда, то теперь обратно туда! Знать ничего не знаю!

— Характер, — заметила Надежда.

— Вот-вот, отец рассказывал, что характер у нее всегда был скверный.

— В этом мы скоро будем иметь возможность убедиться, — зловеще проговорила Надежда и оказалась права.

К вечеру Надежда поехала к матери на Литейный — оттуда ближе было до вокзала.

Мать напоила ее чаем и показала выцветшую любительскую фотографию. Большая семья сидела за столом на дачной веранде.

Надежда узнала совсем молодого отца и бабушку, было еще несколько знакомых лиц.

— Вон там в углу, за самоваром, — сказала мать, — это она, тетя Вася.

— Что? — изумилась Надежда. — Как ты ее назвала?

— Васса Иринарховна Сперанская, сокращенно — тетя Вася, — посмеивалась мать.

— Господи помилуй! — воскликнула Надежда. — Придется орать возле вагона, потому что я не могу ее разглядеть — самовар отсвечивает. Слушай, я понимаю, Нукус — это, конечно, край света. Но телефонная связь-то там имеется? Неужели нельзя было позвонить и предупредить? Или хотя бы выяснить — а может, нас нету? Может, мы в отпуск уехали? И вообще, какого черта она едет?

Мать пожала плечами.

Московский вокзал ночью — не самое подходящее место для одинокой интеллигентной женщины. Надежда седьмой раз прошла мимо молодого краснощекого милиционера и в ответ на его подозрительный взгляд дружелюбно улыбнулась.

Поезд номер 614 опаздывал почти на три часа. Купив у полусонной тетки в круглосуточном бистро еще один стаканчик кофе, чтобы отогнать сон, Надежда посмотрела на электронное табло.

Мурманский поезд прибыл по расписанию, скорый из Нижнего Новгорода опоздал всего на каких-то двадцать минут, и только «шестьсот четырнадцатый веселый», как назвал его бойкий носильщик, не подавал никаких признаков жизни.

Надежда уже выяснила, что этот неторопливый поезд согласован с маршрутом Ташкент — Москва, а поскольку ташкентский опаздывает по определению, то и 614-й тоже никогда не приходит вовремя.

Электронные часы показывали уже без четверти три, самое глухое время, когда бороться со сном почти невозможно. Несколько полусонных встречающих, так же как Надежда, слонялось по залу, возле памятника Петру бренчали на гитаре неугомонные туристы, развалившись на груде рюкзаков и спальников, да пара бдительных мешочниц-челноков пасла отару необъятных клетчатых сумок.

Снова обойдя зал, Надежда остановилась возле лотка с разноцветными книжками. Небритый продавец проснулся и забормотал:

— Дама, возьмите любовный роман номер шестьсот четырнадцать — отличное чтение в дорогу...

— Что это за число такое магическое? — удивилась Надежда. — Поезд — шестьсот четырнадцатый, роман — шестьсот четырнадцатый.., как-то это не к добру. Я, вообще-то, любовные романы не читаю, мне бы лучше детектив, да и не еду я никуда, я встречаю поезд.

— Ну если детектив — возьмите Мымрину, «Похороненный в зоопарке», отличная вещь!

— Да ведь тут написано — серия «Детектив на ночь», то есть вместо снотворного, а мне бы наоборот, чтобы не уснуть!

— Ну тогда возьмите Неспанского — «Загрызенные бульдозером». Леденящая вещь!

Вообще спать перестанете!

Надежда вежливо поблагодарила и оглянулась на табло. На нем наконец появилась долгожданная надпись: «Пассажирский поезд № 614 Москва — Петербург прибывает на третью платформу, правая сторона».

Узнав, что нумерация вагонов начинается от Москвы, Надежда отправилась на платформу.

Пассажиры этого поезда разительно отличались от тех, кто приезжает на деловой традиционной «Красной стреле», представительном «Николаевском» или скоростном респектабельном «Р-200». Если на тех поездах из Москвы прибывают хорошо одетые, энергичные, выспавшиеся деловые люди с маленькими чемоданчиками и большими бумажниками, постоянно курсирующие между двумя столицами, то на 614-м приехали люди, чье путешествие началось в горных кишлаках Таджикистана, в узбекских поселках или захиревших пограничных воинских гарнизонах, люди, преодолевшие тысячи километров и четыре границы, свыкшиеся с поездом, как с родным домом, и не ждущие от будущего ничего хорошего.

Навстречу Надежде брели по перрону худые, сожженные солнцем таджички неопределенного возраста, нагруженные поклажей, как верблюды, и пытающиеся не растерять своих бесчисленных детей, седобородые аксакалы в замызганных ватных халатах и позолоченных тюбетейках, обиженные на весь мир военные отставники, растерянные узбеки с мешками чарджоуских дынь, запах которых мгновенно наполнил вокзал, перебив тяжелые и тоскливые запахи толпы, запахи немытых тел и бесконечной дороги.

Толпа равнодушно обтекала обозленных носильщиков, на всякий случай собравшихся к поезду, хотя и знающих по опыту, что пассажиры 614-го их услугами не пользуются.

Четвертый вагон был почти в самом конце перрона, и пока Надежда дошла до него, толпа понемногу поредела. У входа в вагон на Надежду Николаевну набросилась маленькая коренастая проводница с криком:

— Это вы старуху встречаете? Ну слава Богу, у меня больше сил нет!

Надежда подозрительно взглянула на коротышку. За ее спиной в тамбуре возвышался величественный силуэт, при виде которого сразу пришел на память Константин Сергеевич Станиславский.

Проводница ловко метнула на перрон огромный чемодан, помогла монументальной старухе преодолеть последнее препятствие и поспешно скрылась.

При свете люминесцентных ламп сходство со Станиславским усилилось: то же удлиненное породистое лицо с выражением брезгливого недоверия, то же пенсне с черной шелковой лентой...

— Тетя Вася? — неуверенно осведомилась Надежда.

— Ну наконец-то! — Старуха откинула станиславскую голову и оценивающе оглядела Надежду. — Я уже думала, что за мной никто не придет! Ты кто?

— Я дочка Татьяны Васильевны, — робко доложила Надежда, она неожиданно почувствовала себя маленькой девочкой и страшно захотела сделать книксен. Остановило ее только то, что она смутно представляла себе, что это такое.

— У Тани есть дочка? — изумилась старуха. — Ах да, мне, кажется, писали, что она вышла замуж.

Надежда решила разговоры и выяснение родства отложить на потом и замахала рукой носильщику. Тот радостно подкатил свою тележку, но старуха величественно мотнула головой:

— Что за барские замашки! В жизни не пользовалась носильщиками! У меня всего-то багажа — два места. Интеллигентный человек должен ездить налегке.

Носильщик разочарованно удалился. Надежда тяжело вздохнула и шагнула к теткиному багажу. Этот багаж состоял из небольшой черной сумки и огромного допотопного фанерного чемодана с металлическими уголками. Тетка подхватила сумку и быстро зашагала по перрону. Надежда взялась за ручку чемодана и охнула. Этот монстр весил не меньше центнера.

Кое-как протащившись первые десять метров, Надежда закричала гордо удаляющейся старухе:

— Тетя Вася? Не бегите так, мне за вами не успеть!

Тетка обернулась на нее с высокомерным недоумением и пробасила:

— До чего изнежена нынешняя молодежь!

Причисление к молодежи Надежде Николаевне очень польстило, и она прохромала на чистом энтузиазме еще метров двадцать.

Рука отрывалась, плечо ныло, сердце колотилось в грудную клетку, как граф Монте-Кристо в стену своей камеры.

— Тетя Вася, постойте минутку! — взмолилась несчастная. — Что у вас там такое?

— Только самое необходимое! — отчеканила старуха, но все-таки остановилась, снизойдя к слабости молодого поколения.

С огромным трудом, останавливаясь через каждые десять шагов, что неизменно вызывало теткино ворчание, Надежда доволокла неподъемный чемодан до стоянки такси.

К пущему расстройству она заметила, что железные уголки чемодана вдрызг разодрали хорошие новые колготки.

«А еще семьдесят ден! — с обидой подумала она. — Прочные называется! Хотя этаким чемоданом и чертову кожу порвешь!»

Единственный на стоянке частник заломил несусветную цену. Тетка гордо заявила, что за такие деньги ни за что не поедет и вообще нельзя поощрять спекуляцию, но Надежда была окончательно сломлена чемоданом, мечтала только о том, чтобы доставить обоих — чемодан и тетку — до места ночлега, и согласилась, не торгуясь.

В довершение ко всем прочим удовольствиям в доме у матери не было лифта, так что чемодан пришлось еще и поднимать на третий этаж.

Мать, совершенно зеленая от перенесенных волнений, открыла дверь. Надежда первым втолкнула в прихожую чемодан, и это чудовище неожиданно распахнулось, вывалив на пол груду каких-то зеленовато-серых черепков, кое-как обернутых белыми, чистенькими тряпочками.

— Что это?! — завопила Надежда, подняв с полу особенно замызганный черепок, покрытый какими-то чудовищными каракулями. — И вот это я тащила на себе через весь город?

— Осторожно! — вскрикнула тетка, ворвавшись в квартиру и выхватив черепок у Надежды. — Ты не представляешь, какое сокровище держишь в руках!

Она поправила пенсне, гордо вытянула перед собой руку с черепком и торжественно прочла начертанные на нем клинописные каракули, сделавшись еще больше похожей на Станиславского, которого Надежда, конечно, никогда не видела:

— О, приди же к нам, приди, львиноголовая Ламашту!

* * *

— О, приди же к нам, приди, львиноголовая Ламашту! — нараспев проговорил высокий жрец с длинными черными волосами, перехваченными белой лентой, одетый в белые одежды. — О, приди к нам, поднимись из своих подземных чертогов, приведи за собою своих страшных спутников! Приведи за собой уттуков и асакков, тени мертвых и духов преисподней! Приведи за собой этимли и галле, злых демонов черной полночи!

Приведи голодные призраки галле лемнуте!

Жрец ударил коротким жезлом в медный гонг, и гулкий тоскливый звон поплыл по святилищу, отражаясь от его сырых неровных стен и заставляя колебаться пламя дымных, чадящих факелов.

— Слушай, слушай нас, великий Бел-Энлиль, двуединый Бел-Ашур! Слушай нас, мудрый! Молимся мы тебе и славу поем тебе, но призываем сегодня черную твою дочь, порождение тьмы, львиноголовую Ламашту.

Ей, вечно живой и вечно мертвой, приносим мы сегодня великую жертву!

Жрец снова ударил в гонг, и из-за парчового покрывала, скрывавшего темный угол святилища, появились двое его прислужников — двое высоких людей в белых одеждах и золотых масках с черными провалами глаз.

Или не были эти двое людьми? Страшным, неземным холодом повеяло в святилище при их появлении.

Правда, здесь, в этом тайном подземелье, и без того было холодно и сыро, дымные факелы едва рассеивали мрак, в котором теснились несколько десятков посвященных.

Только жрец с жезлом власти в руке и позолоченный алтарь были ярко освещены, как сцена в театре, и теперь на эту освещенную факелами сцену вышли двое златолицых.

— Прими, прими, львиноголовая, нашу великую жертву! — проговорил жрец нараспев сильным и красивым голосом.

Прислужники подошли с двух сторон к алтарю и одновременно с новым ударом гонга бросили на его сверкающую поверхность три темных круглых предмета, извлеченных из складок белых развевающихся одежд.

Свет факелов стал на мгновение ярче, и в этом свете посвященные разглядели, что прислужники возложили на алтарь три отрубленные человеческие головы.

Вздох ужаса, пробежал по святилищу, но не успел еще стихнуть этот вздох, как новый звук наполнил подземелье: низкий звериный рев, одновременно тоскливый и радостный, завораживающий и леденящий кровь...

Посвященные отшатнулись от алтаря, сбились в плотную кучу, как овцы сбиваются плотнее при приближении хищника. Каждому хотелось почувствовать человеческое тепло соседа, отгородиться этим теплом от ледяного ужаса преисподней...

Едва лишь стих звериный рык, жрец пропел радостно и победно:

— Слава, слава тебе, львиноголовая! Ты приняла нашу жертву, приняла наш дар!

Приди же, приди к нам, оставь ненадолго свое подземное царство! Знаю, диким зверем рыщешь ты по ночам, отгрызаешь головы одиноких путников, лакомишься ими, хищная, как люди лакомятся шербетом и виноградом. Мы — верные твои слуги, мы принесли тебе сегодня жертву и впредь будем неустанно служить! Приди, приди же к нам, львиноголовая Ламашту!

Голос жреца затих, и некоторое время в святилище стояла тишина. Наконец он снова ударил в гонг и заговорил:

— Боги, великие боги, Ану, Энлиль и Эйя, боги земли, неба и подземного мира!

Сегодня к вашему стаду прибилась еще одна овца, еще один новый слуга пришел, чтобы служить вам! Один из древних, верный сын сураев, он хочет предстать сегодня перед вашим лицом!

Златолицые служители жреца подошли к толпе посвященных и вывели из нее за руки смуглого юношу с черными курчавыми волосами. Подойдя к алтарю, юноша, повинуясь знаку жреца, опустился на колени.

— Повторяй за мной, ягненок! — произнес жрец тихо и непривычно мягко, а затем снова возвысил свой голос:

— Я, сураи, ассириец, потомок древних властителей Земли...

— Я, сураи, ассириец... — как эхо, повторил юноша.

— Пришел сегодня, чтобы предстать перед алтарем своих отцов...

— Перед алтарем отцов...;:

— Пришел, чтобы служить вам, великие боги, Ану, Энлиль, Эйя, вам, Бел-Энлиль и Бел-Ашур, и тебе, дочь тьмы, ужас преисподней, львиноголовая Ламашту! Мой народ во славе правил Землей, когда не было даже имен всех других народов, когда только владыка ветра Адад пас свои стада на безлюдных равнинах! Мы, айсоры, сураи, древнее древних, и наше право священно.

Я пришел к алтарю своих предков, чтобы вернуть эту священную власть. Примите меня в свое лоно, великие боги Ассирии!

В подземелье раздался вдруг исполинский вздох, и порыв холодного ветра на мгновение погасил все факелы, все светильники. Но тьма недолго царила в святилище, снова дымные факелы вспыхнули сами собой. Все было как прежде, только на позолоченном алтаре не было человеческих голов.

— Боги приняли жертву! — радостно провозгласил жрец. — Теперь ты — один из нас, сын мой!

С этими словами жрец достал из складок своей одежды короткий золотой нож и провел им по вытянутой вперед руке нового собрата. Капля крови упала на алтарь, и жрец еще раз ударил в гонг.

Когда томительный звон затих, он провозгласил нараспев:

— Посвящение совершилось!

В унылой задумчивости Надежда пила остывший кофе и тяжело вздыхала. О том, чтобы сегодня работать, не могло быть и речи. Голова гудела, как медный котел, казалось, что вместо волос на голове растут змеи и ящерицы, как у Медузы-Горгоны.

Вчера Надежда так разозлилась на зловредную старуху, которая заставила ее тащить какие-то глиняные черепки, что, едва дождавшись открытия метро, опрометью выбежала из квартиры матери, чтобы не устроить скандал. Впрочем, тетя Вася и не заметила, надо думать, ее отсутствия. Сразу же по приезде она удалилась в отведенную ей комнату и начала разбирать свои драгоценные глиняные черепки, бормоча при этом какие-то заклинания.

Уже у двери Надежда выразительно покрутила пальцем у виска и показала глазами в сторону теткиной комнаты. Мать только тяжело вздохнула.

Хорошее воспитание не позволило им поинтересоваться, за каким чертом тетя Вася притащилась в Санкт-Петербург, который, кстати, она упорно именовала Ленинградом, и сколько времени собирается здесь провести.

Несколько минут Надежда боролась с упорным желанием отключить телефон, и как раз в эту минуту он зазвонил.

— Надя, — мать бормотала вполголоса, — если ты меня хоть немножко любишь, ты приедешь... У меня больше нет сил!

— А что еще она устроила? — нехотя поинтересовалась Надежда.

— Да ничего особенного. Просто после твоего ухода она заявила, что это у нас в городе сейчас шесть утра, а у них, в Нукусе, — другой временной пояс, и сейчас там позднее утро.

— Все ясно — девять часов — это у нее позднее утро, — вздохнула Надежда.

— Вот именно. А она, дескать, привыкла вставать рано.., в общем, мы не ложились.

— Так-так, — зловеще вставила Надежда, — а сейчас ее нету, что ли?

— Сейчас она в ванной, да и вообще она глуховата, слышит, если громко говорят.

И хочет идти по делам, а как ее одну пустить?

Она же к нашему транспорту не привыкла...

— Господи, да какие у нее там могут быть дела? — не выдержала Надежда. — Ты выяснила, зачем она приперлась?

— Как-то неудобно было спрашивать, — протянула мать, — а она не сказала.

Внутренне Надежда уже смирилась с неизбежным, она поняла, что придется тащиться сегодня к матери и присматривать за тетей Васей. Не понимала она только одного: за какие грехи Бог послал им такое наказание? Ну да ладно, Ему там сверху виднее.

Мать была бледная, с синими кругами под глазами — еще бы, после бессонной ночи, а тетя Вася выглядела как обычно. То есть Надежда понятия не имела, как выглядит тетя Вася обычно, но тетка была бодра и язвительна, как ночью.

— Ну и порядки у вас в Ленинграде! — вместо приветствия высказалась тетя Вася. — Второй час уже дня — а по-нашему — пятый, а они сидят себе, прохлаждаются! Ты что, пораньше приехать не могла? У меня дел невпроворот!

«А если тебе наши порядки не нравятся, то и сидела бы в своем Нукусе», — подумала Надежда, но вслух ничего не сказала.

— Тетя Вася, может, вы приляжете? — предложила мать без надежды на успех.

— Я прекрасно выспалась в поезде! — заявила старуха. — И вообще у меня бессонница, сплю очень мало. — Итак, мы будем прохлаждаться или займемся наконец делом?

— Так-так, — произнесла Надежда и уселась на диван поудобнее, — давайте-ка присядем для начала и выясним, что у вас за дела и зачем вы вообще приехали в наш славный город Санкт-Петербург, да еще так срочно, что не смогли даже предупредить о своем приезде?

Мать делала ей за спиной тетя Васи укоризненные знаки, но характер у Надежды от природы был твердый, просто вчера ее выбили из колеи тяжеленные глиняные таблички и бессонная ночь на вокзале, но теперь она несколько отошла и решила не давать старухе спуску.

Тетя Вася выпрямилась во весь свой немалый рост, поправила пенсне и стала еще больше похожа на Станиславского. Однако, встретив твердый Надеждин взгляд, она как-то стушевалась и пробормотала, что она же послала телеграмму заранее, надеясь, что уж за четыре-то дня она дойдет до адресата. Поскольку Надежда с матерью молчали, ожидая продолжения, тетя Вася принесла из своей комнаты какие-то бумаги и, время от времени саркастически критикуя современную молодежь, под каковой она подразумевала всех людей моложе семидесяти лет, начала рассказывать..

Оказывается, Васса Иринарховна Сперанская была искусствоведом. Она стала искусствоведом еще в Ленинграде, больше шестидесяти лет назад, и так и оставалась им по сей день. Там, в Нукусе, как-то постепенно за годы Советской власти образовался замечательный музей, потому что в Каракалпакию, оказывается, ссылали в свое время много культурных людей. То есть ссылали всюду, но директор Художественного музея в Нукусе привечал сосланных искусствоведов и даже брал их на работу. Взял он и тетю Васю. И она до сих пор там работает, хотя директор, конечно, давно умер.

Тетя Вася специализировалась на древнем ассирийском искусстве и в нукусском музее она была единственным специалистом. Но достигла в своих исследованиях таких результатов, что ее не только не забыли в бывшем Союзе, а даже узнали за рубежом. Она состояла в обширной переписке со многими учеными и музеями, но никуда не выезжала из своего Нукуса.

В процессе теткиного монолога Надежда украдкой переглядывалась с матерью, и мать, в ответ на ее вопросительные взгляды, кивала головой — дескать, все правда, кое-какие сведения просачивались и раньше, пока был жив Надеждин отец.

— И вот пришло письмо из Эрмитажа, — тетка трясла письмом, — скоро откроется выставка, будет называться «Ассирийское наследство». Экспонаты из коллекции немецкого барона фон Гагенау.

Потрясающая коллекция! Мне очень нужно ее посмотреть! И сравнить некоторые записи на табличках, а для этого нужно было обязательно своими глазами увидеть оригиналы и поработать с ними без помех! Потому что Гротефенд, на мой взгляд, совершенно не правильно толковал некоторые вещи!

— Кто такой Гротефенд? — не удержалась от вопроса Надежда, и это было ее ошибкой.

Тетка немедленно впала в ярость.

— Каждый школьник должен знать, кто такой Гротефенд! — завопила она. — А уж тебе-то совершенно непростительно! Живешь в большом городе и такая необразованная, Может быть, ты не знаешь даже, кто такой Шлиман или Китченер?

Надежда знала, что Шлиман — это немецкий археолог, который раскопал Трою, и смутно помнила, что англичанин лорд Китченер, кажется, нашел гробницу фараона Тутанхамона, они там еще потом заболели неизвестной болезнью и умерли, и пресса сваливала все на мумию Тутанхамона — дескать, нечего тревожить царскую могилу, там специальное заклятие от воров было наложено.

Но насчет Гротефенда был полный провал в памяти.

— Это ученый, который первым расшифровал шумерские надписи, — милостиво пояснила тетя Вася. — Каждый школьник...

— А у нас каждый школьник знает, кто такой Билл Гейтс! — невежливо перебила Надежда. — Ему это нужнее. А вы знаете, кто это такой?

Вопрос был провокационный, но хитрая старуха сделала вид, что не слышала.

— И вот, — продолжала она как ни в чем не бывало, — обещали мне оплатить дорогу и проживание в гостинице, но, как водится, потом оказалось, что денег нету, и пришлось мне ехать на свои кровные. А так бы я вас не обеспокоила. — Она покосилась на Надежду.

— Что вы, тетя Вася, — забормотала пристыженная мать, — живите сколько хотите, место у меня есть...

— И на том спасибо! — припечатала зловредная старуха.

Надо отдать ей должное: тетя Вася была подвижна, легка на подъем и ела что дают, так что, наскоро перекусив, Надежда с престарелой искусе гвоведшей отбыли в Эрмитаж, причем Надежда заранее сочувствовала сотрудникам отдела искусства Древнего Востока.

* * *

Очаровательная блондинка в свободном кремовом пальто бросила белый «мерседес» в ближайшем от ювелирного магазина переулке, прошла два квартала пешком и села в весьма подержанную бежевую «девятку». Водитель «девятки» уже успел снять и выбросить рабочий комбинезон, засаленную кепочку, и теперь о скандальном работяге, грозившемся раздавить бульдозером чужой джип «лендкрузер» напоминали только жиденькие усики и совершенно невыносимые бачки.

— Ну? — произнес он и, внимательно глядя на дорогу, протянул руку.

Блондинка отдала ему красиво упакованную коробку. Водитель скосил на коробку заблестевшие глаза и убрал ее за пазуху простой плащевой куртки.

Блондинка расстегнула пальто и провела некоторые манипуляции, после чего вытащила из-под свободного свитера подушку.

Благополучно разрешившись таким образом от бремени, блондинка сняла парик и превратилась в шатенку. Убрав подушку и парик в полиэтиленовый пакет, девушка достала косметичку и занялась лицом. Она стерла яркую помаду, и ротик из кукольного и капризного стал обычным. Она смочила ватку тоником и стерла вообще весь макияж, оставив только слегка подкрашенными длинные ресницы. Теперь в зеркальце отражалось лицо миловидное несомненно, но абсолютно не бросающееся в глаза.

Водитель в это время оторвал поочередно оба бакенбарда и усы и выбросил их в окно машины, после чего подмигнул девушке в зеркальце.

— Кузьмич ждет? — спросила девушка.

— Как обычно, — последовал спокойный ответ, после чего двое в машине не разговаривали больше.

Водитель притормозил у помойки, и девушка выбросила пакет с подушкой и париком. Увидев, что она оставила пальто, мужчина нахмурился и поглядел на нее строго-вопросительно. Девушка рассмеялась и подошла к бомжихе, непременной обитательнице каждой приличной помойки. Бомжиха сидела у стены, подложив под себя картонные коробки, и грелась на мягком осеннем солнышке.

— Бабушка, держи! — обратилась к ней девушка и бросила на колени бомжихе дорогое кремовое пальто.

— Какая я тебе бабушка! — заворчала было бомжиха, но, разглядев пальто, примолкла.

Она подняла глаза на девушку, но ее уже и след простыл.

На этот раз девушка села на заднее сиденье — там удобнее было переодеться. И когда машина остановилась во второй раз, из машины вместе с водителем вышла молодая женщина, подчеркнуто скромно одетая — черные джинсы, черная кожаная куртка, прямые темные волосы с рыжеватым отливом едва достигают плеч.

Двое действовали быстро и согласованно. Мужчина по предварительной договоренности должен был сейчас отнести колье скупщику — нельзя долго держать у себя такую дорогую вещь.

Не доходя до нужного дома, они разделились. Девушка чуть сжала руку своему спутнику и свернула в небольшое кафе типа «Макдоналдса» — там подавали так называемую быструю еду. Взяв у стойки пластиковый стаканчик с кофе, она устроилась за столиком у окна, положив перед собой мобильный телефон. Не оглянувшись, мужчина скрылся в подъезде.

Двое работали вместе уже немало времени и успели изучить друг друга. И к скупщику они обращались не впервые. Маловероятно, чтобы он надул или ограбил. Его также не стали бы грабить — куда потом ворованое понесешь, если всех скупщиков извести? Но какой-нибудь сообразительный браток мог бы догадаться, что человек, выходящий от скупщика, вполне может иметь при себе большие деньги. На такой случай следовало подстраховаться.

Девушка пила кофе маленькими глотками и посматривала на мобильник. По первому сигналу она войдет в подъезд и будет ждать там своего напарника.

* * *

Леня Маркиз не был вором в обычном понимании этого слова. Не был он и бандитом — никогда не отнимал у людей деньги с оружием в руках. Напротив, он так умел организовать свои операции, что люди сами отдавали ему деньги и ценности.

Леня Маркиз был мошенником. Но не мелким жуликом, который обирает доверчивых провинциалов на вокзале или возле станции метро зазывает замотанных женщин на беспроигрышные лотереи.

Нет, Леня Маркиз динамил только богатых лохов, в этом был высший пилотаж, от этого он получал наибольшее удовлетворение. Его целью было провести этих хозяев жизни, которые сами считали себя умнее других, ну и разумеется, прихватить солидный куш.

Все операции Маркиз тщательно разрабатывал сам и очень редко действовал по наводке, он никому не доверял. Напарницу он тоже подбирал тщательно, долго присматривался к ней и не ошибся.

Они заключили между собой негласное, чисто деловое соглашение, их связывала только работа. В свободные от операций дни они вообще не встречались.

— В нашем с тобой союзе, — говорил Маркиз, — есть только один неприятный момент: мы вынуждены доверять друг другу.

— В разумных пределах, — отвечала его партнерша со смешком.

От такого смешка Маркиз каждый раз испытывал легкое беспокойство. Но как партнерша она полностью его устраивала.

Они договорились в начале знакомства, что не будут интересоваться личной жизнью друг друга, так что он не хотел начинать слежку за ней, хоть и знал, что это необходимо будет сделать.

Они познакомились случайно. Маркиз забежал выпить кофе в «Синий попугай» — довольно приличное кафе в центре, недалеко от вокзала. Он оказался в этом районе по делам, и нужно было скоротать сорок минут.

В кафе было свободно. Маркиз удобно расположился в уголке и с удовольствием вдыхал запах свежемолотого кофе. Официантка улыбнулась ему весьма приветливо, когда приняла заказ, таким образом он был уверен, что кофе сварят отменный. Леня Маркиз закурил и откинулся на спинку стула.

В дверях кафе возникла пара — немолодой, весьма представительный господин в аккуратной, но несколько потертой пиджачной паре и молоденькая девица, по растерянному взгляду и розовым щекам которой нетрудно было распознать приезжую.

Старик бережно взял свою спутницу под руку и подтолкнул к столику. Они сели не очень далеко от Маркиза, и он от скуки принялся разглядывать случайных соседей.

У девицы явно сегодня был не самый удачный день. Выглядела она неважно: волосы всклокочены, нос красный. Девица часто сморкалась и всхлипывала, из чего Маркиз сделал вывод, что она не больна, а просто долго плакала. Тушь с ресниц уже вся вытекла, и теперь девица размазывала остатки ее по щекам носовым платком не первой свежести.

Маркиз опытным взглядом окинул парочку и сразу же просек ситуацию. Слишком благообразно выглядел старичок для того, чтобы быть порядочным человеком. Черная шляпа, потертый пиджачок и чистая белая рубашка. Просто классический вариант благородного отца из Саратова, как говорилось в старых театральных пьесах.

Все ясно: девица приехала из какого-нибудь Замухрыщенска, и на вокзале ее обокрали. И тут рядом случается симпатичный, вызывающий доверие старичок, напоминающий не то артиста на пенсии, не то бывшего учителя литературы. Вполне возможно, а скорее всего так оно и есть, тот ворюга, что украл у дурехи последние деньги, действовал в сговоре со стариком. Дедуле главное заманить дурынду в кафе, а уже там он сумеет вызвать ее полное доверие.

И вовсе не будет он девицу спаивать, для этой цели и выбрал он приличное кафе, и возьмет ей только кофе и что-нибудь сладкое. Заболтает бесконечными разговорами, убедит в своем хорошем отношении, и дурочка сама пойдет к нему домой, потому что больше некуда идти А уж там старый негодяй найдет способ подчинить ее своей воле, сначала сам попользуется, а потом передаст в «надежные руки». И все, пропала девчонка! Сама виновата — нечего было рот разевать на вокзале.

Маркиз отвернулся к окну, потому что ему стало неинтересно смотреть на такое безобразие. Когда он снова взглянул на парочку, им уже принесли заказ — кофе и пирожные.

Девица сняла серенькую, непритязательную курточку и осталась в бесформенном зеленом свитере с грязно-белыми разводами. Потом она взяла чашку и стала пить, смешно оттопырив мизинец. Старикан что-то тихо и проникновенно ей говорил вполголоса, очевидно, вешал лапшу на уши. Вот достал из старомодного бумажника фотографию — небось семейная, дети, внуки . Вот врет-то! Вообще-то не такой уж он и старик, нарочно себе возраст прибавляет, чтобы девица к нему доверие почувствовала.

Вот, видно, предложил поехать к нему домой переночевать — дескать, жена будет рада, мы все должны помогать друг другу, и все такое прочее.

Девица растерянно хлопала глазами и даже отодвинулась чуть-чуть. Никуда не денешься, поедешь как миленькая!

Маркиз взглянул на часы — пора уходить. В это время растяпа-девица уронила пирожное на пол. Засмущалась, покраснела как рак, подняла его и завернула в салфетку, а сама вроде снова собиралась заплакать.

Старичок отечески погладил ее по руке и отправился к стойке за новым пирожным.

Маркиз поднял уже руку, подзывая официантку, но в это время случилось такое, что он схватил с соседнего столика забытую кем-то газету и сделал вид, что внимательно ее изучает. Девица, осторожно оглянувшись по сторонам и убедившись, что старик занят у стойки и никто за ей не наблюдает, капнула в его кофе что-то из пузырька, невесть как оказавшегося в ее руке.

Маркиз не верил своим глазам, он буквально разинул рот. Девица вдруг зыркнула в его сторону, он еле успел отвести взгляд.

Маркиз раздумал уходить, хоть время уже поджимало, он просто не мог не разобраться во всей этой истории. По всему выходило, что девица — динамистка. Старикан потеряет сознание — и она вытащит его бумажник, а дальше — поминай как звали. Мало ли стариков, которым стало плохо на улице!

История самая обычная, но Маркиза поразило другое. Как он мог так обмануться?!

Девица выглядела совершеннейшей деревенской дурой. И дело было не в одежде.

Весь внешний вид, повадки, взгляды, разговор.., это растерянное хлопанье ресницами.., даже плакала она совершенно натурально!

И больше того: она сумела провести старика, а уж у него-то глаз на таких наметан будь здоров! Это его работа.

Старик вернулся с пирожным, девица благодарно улыбнулась ему и стала отъедать по маленькому кусочку. Через некоторое время движения старика стали какими-то замедленными, он отер платком вспотевший лоб, сделал попытку расстегнуть пиджак и откинулся на стуле. В ту же секунду девица вскрикнула:

— Иван Галактионович, вам плохо?

Немногочисленные посетители лениво повернули головы на крик. Девица уже шарила по внутренним карманам поношенного пиджака, бормоча: «Лекарство, лекарство, нитроглицерин...»

Маркиз готов был поклясться, что бумажник уже перекочевал в ее руки. Он понял, что девица совершенно сознательно остановила свой выбор именно на этом старике, она-то, в отличие от него, поняла, кто перед ней. Маркиз восхитился простотой и изяществом продуманных действий.

В самом деле, в большом городе полно девиц, которые знакомятся с мужчинами, приходят к ним домой или в гостиницу, капают снотворное в спиртное и, после того как мужчина отрубается, забирают деньги, ценные вещи и исчезают. Их так и зовут — клофелинщицы. Но риск в этой профессии большой. Во-первых, клиент может оказаться не один в номере гостиницы или в квартире, а с двумя справиться труднее. Во-вторых, он может не выпить, или лекарство не подействует, или клиент что-то заподозрит... Сдадут в милицию или сами отметелят — мало не покажется...

В данном же случае старикан сам был озабочен, как бы половчее охмурить деревенщину, не ждал от нее никакого подвоха и потерял бдительность. И денег в бумажнике у него не как у рядового пенсионера, а все же побольше будет. И в милицию он обращаться ни за что не станет — у самого, что называется, рыльце в пушку, ни к чему ему милицию вмешивать.

— Я платок намочу! — крикнула девица, сорвавшись с места.

Туалет находился у входа в кафе, так что Маркиз справедливо посчитал, что ни посетители, ни персонал кафе, ни тем более старикан больше девицу не увидят. Но он сам так просто не хотел девицу отпускать. Поэтому, бросив на столик деньги, Маркиз, стараясь не выглядеть спешащим, вышел следом.

Девица задержалась в туалете недолго, Маркиз как раз успел ее увидеть. Она сняла бесформенный свитер и спрятала его в яркий пакет. Теперь на ней была надета бордовая футболка с надписью «Наф-Наф». Волосы расчесала и распустила. Лицо закрыли темные очки. Девица выскользнула из кафе, никем не замеченная, и, пройдя с десяток метров, попала в объятия Маркиза.

— Заждался! — весело сказал он.

— Отвали, — процедила девица, и Маркиз не мог не удивиться.

Даже тембр голоса у нее изменился А также все было другое — походка, движения, поворот головы...

Он ловко снял с нее темные очки и по ее взгляду понял, что она его узнала — успела срисовать там, в кафе. Наблюдательная, значит, это в их деле обязательно.

— Отвали, мент поганый! — отбивалась девица.

— Я похож на мента? — Он поглядел ей в глаза.

— Нет, — неуверенно ответила она.

— То-то же. Тогда — садись в машину, уедем отсюда и поговорим в более спокойном месте.

Девица оглянулась на дверь кафе и согласилась.

Она представилась Лолой.

— Лолита Писаренко.

— Самое то имечко, — усмехнулся Маркиз, — очень тебе подходит.

Он не сомневался, что имя выдуманное.

С тех пор они очень плодотворно сотрудничали, Лола ни разу его не подводила, и он ни разу не пожалел, что выскочил тогда за ней из «Синего попугая».

* * *

Маркиза долго разглядывали в глазок.

Наконец загремели бесчисленные замки и запоры, и знаменитая бронированная дверь, способная по ее виду выдержать прямое попадание артиллерийского снаряда, приоткрылась на четверть. В проеме показалась подозрительная физиономия Кузьмича.

— Ты, Маркизушка? — спросил он, будто в глазок не разглядел. — Заходи скорее, а то квартиру выстудишь!

Старый черт боялся, конечно, не сквозняка, а ограбления.

Маркиз вошел в квартиру. Коридор был завален, как обычно, немыслимым хламом — кипами старых газет и журналов, рваными упаковочными коробками, велосипедными камерами, стоптанной обувью. Обои, ободранные кошачьими когтями, лоскутьями свисали со стен. В довершении эффекта запах этих самых котов был так густ, что на глазах у Маркиза немедленно выступили слезы. Раньше он, бывало, спрашивал Кузьмича, отчего тот так запустил свою квартиру, на что старик в обычной своей слезливой, жалкой манере отвечал, что человек он бедный и на всякие там ремонты денег не хватает. Прекрасно зная, что Кузьмич — один из богатейших людей в городе, по крайней мере среди околокриминальной публики, Маркиз решил, что тот нарочно живет в такой грязи и запустении, чтобы не вводить в соблазн случайного гостя. Хотя случайных гостей Кузьмич к себе никогда не пускал, а его бронированная дверь так или иначе наводила на мысль о том, что в квартире есть чем поживиться.

Кряхтя и охая, потирая поясницу, старик провел Маркиза в свой кабинет. Здесь тоже царил немыслимый беспорядок, хотя бедностью, конечно, не пахло: в углу были стопкой сложены холсты восемнадцатого и девятнадцатого века, на столе и на низком комоде в беспорядке громоздились бронзовые и серебряные подсвечники, статуэтки, столовые приборы. Больше всего этот кабинет напоминал тайное убежище, куда разбойники складывают награбленную добычу...

Впрочем, эта аналогия вполне соответствовала действительности.

В кабинете не пахло не только бедностью, но и котами; Кузьмич, совершенно распустив и разбаловав своих полосатых иждивенцев, в одном был строг: в эту комнату им вход был запрещен под страхом изгнания из рая, то есть из квартиры.

Кузьмич сел за стол, водрузил на нос очки и потер руки:

— Ну, что принес, Маркизушка?

Тощий, старый, бесцветный, в бесформенной вязаной старушечьей кофте поверх сношенной тельняшки, в вытянутых на коленях тренировочных штанах, Кузьмич был на самом деле человеком жестким, цепким и безжалостным, хотя обычно он это тщательно скрывал. Даже свою старость и беспомощность он нарочито преувеличивал, старательно горбясь и немощно шаркая ногами. Пару раз Маркизу случалось наблюдать проявления его недюжинной силы.

— Ну-ка, ну-ка... — Кузьмич осторожно развернул коробку, которую Маркиз поставил перед ним на стол, достал колье. Неторопливо вставил в глаз увеличительное стекло и надолго замолчал, то так, то этак поворачивая украшение под ярким светом настольной лампы.

Маркиз, хорошо знакомый с отвратительной медлительностью старого скупщика, приготовился к ожиданию. Бриллианты ослепительно вспыхивали в потоках света, играли многоцветными отблесками. Кузьмич задумчиво сопел, тяжело вздыхал, то склонял голову набок, то нагибался к самому столу. Наконец он поднял глаза на Маркиза.

— Ну? — спросил тот в нетерпении. — Сколько дашь, старая крыса?

— Нисколько, — безразличным тоном ответил скупщик.

— Что значит — нисколько? — закричал Маркиз, привстав. — Ты мне что, таракан довоенный, будешь впаривать, что эти брюлики фальшивые? Да я их у Лейбовича взял!

Уж он-то в камешках толк знает, фуфло у себя в магазине держать не станет!

— Сядь! — рявкнул Кузьмич.

Лицо его напряглось и помолодело, в глазах загорелся бандитский бесшабашный огонь, а в правой руке невесть откуда появился ловкий вороненый «вальтер».

— Сядь, сявка! Сядь и не забывай, с кем разговариваешь! Ты мне, профессор гребаный, будешь лекцию о камешках читать? Да я в камешках разбирался как бог еще в те недавние времена, когда ты ездил по полу на горшке, пытаясь увернуться от папашиного ремня! Лейбович! Знаю я, кто такой Лейбович! Десять лет назад он, так же как я, скупал краденое, а сейчас Лейбович, видите ли, ювелир, магазин держит! Я тебе не говорю, что эти камни фальшивые. Это хорошие, приличные камни, и я заплатил бы тебе за них честную цену — половину от того, что они стоят. Но дело в том, что ты, паршивец, взял их не у того человека.

— Лейбович...

— При чем тут Лейбович! — прервал скупщик Маркиза. — Дался тебе этот Лейбович! Если бы Лейбович — я тебе ни слова бы не сказал. Ты взял это колье у Зарудного!

— Ну и что? — Маркиз в недоумении пожал плечами. — Кто такой этот Зарудный?

Я наводил справки — бизнесмен, председатель акционерного общества. И когда ты, старая крыса, все это успел разнюхать?

— Ох, Маркиз! — простонал Кузьмич, схватившись за голову. — Справки ты наводил! Если я сказал ша — значит, ша! Этот Зарудный такой человек, что, встретив его на улице, нужно перейти на другую сторону, издали раскланявшись. Его боятся даже те люди, которых очень боимся мы с тобой.

И почему, ты думаешь, я так быстро узнал об этом колье? Так что вопрос закрыт.

Как бы иллюстрируя свои слова, Кузьмич прикрыл тяжелыми веками глаза, сразу резко постарев. Чувствуя, что старик еще что-то скажет, Маркиз молчал.

И оказался прав. Кузьмич снова открыл глаза и протянул:

— Если только...

— quot;Если толькоquot; — что? — поторопил его Маркиз, не дождавшись продолжения.

— Экий ты торопливый, Маркизушка, — Кузьмич снова начал играть в дряхлого добряка, — все-то ты спешишь да меня, старика, торопишь... Вот поспешил с побрякушками, — он ткнул толстым пальцем в колье и подтолкнул его к краю стола, — поспешил, да без толку. А вот если ты одно дело сделаешь для меня, старика.., да и не для меня, взаправду, а для очень-очень большого человека, вот тогда и камушки эти несчастные тебе с рук сойдут, и хорошие деньги срубишь.

— Что за дело? — осторожно осведомился Маркиз, обоснованно ожидая от старого барыги какой-нибудь пакости.

— Немцы выставку к нам привезти собираются, — неторопливо начал Кузьмич, снова откинувшись на спинку кресла, — всякое старье допотопное — черепки глиняные, фигурки разные.., несусветной, в общем, древности. Так вот, среди этого старья есть одна фигурка... — Старик полез в ящик стола и вытащил оттуда тонкий цветной буклет. — Вот глянь-ка, голуба!

Маркиз придвинул к себе тонкую книжечку, прочитал: quot;Ассирийское наследство.

Выставка произведений искусства и материальной культуры Древней Ассирии из собрания барона Гагенау. Государственный Эрмитажquot;.

Ниже стояли даты проведения выставки.

Маркиз перевернул несколько глянцевых страничек. Крылатые быки, драконы, бородатые боги, высеченные плоскими рельефами на керамических табличках — выразительные, мощные фигуры. Диковинное рогатое чудовище привлекло внимание Маркиза, и он прочел под его изображением: «Рыбокозел — символ бога Эйя».

— Надо же — рыбо-козел! — усмехнулся Маркиз, подняв глаза на старика. — Чего только не выдумают?

— Ты, голуба, дальше, дальше посмотри! — с отеческой улыбкой посоветовал Кузьмич.

Маркиз перевернул страницу и обмер.

Перед ним была фотография золотой статуэтки. Женщина со звериной головой, головой львицы. Маркиз застыл, у него перехватило дыхание.

— Хороша фигурка? — с ласковой усмешкой спросил старый скупщик, заметив, что Маркиза зацепило.

— Хороша, — неожиданно охрипшим голосом ответил тот.

У него даже закружилась голова, так неожиданно и странно подействовала на него львиноголовая женщина. Никогда прежде с ним такого не бывало. Маркиз почувствовал, что все отдаст, только бы завладеть этой статуэткой.., ну хотя бы подержать ее в руках.

И одновременно он понял шестым чувством, хорошо развитой интуицией ловкого и везучего мошенника, что эта золотая фигурка принесет всем неприятности, крупные неприятности... Это было видно в каждом изгибе ее тела, в каждой складке золотой кожи. Эта древняя стерва приносит с собой зло и радуется злу...

С трудом оторвав взгляд от статуэтки, Маркиз прочел надпись внизу страницы:

«Львиноголовая Ламашту».

— Нет, — решительно произнес он, подняв глаза на старика.

— Что — «нет», голуба? — ласково спросил Кузьмич.

— Все — нет! — решительно ответил Маркиз.

— Ты еще не выслушал, чего я от тебя хочу, а уже отказываешься! — В голосе старого скупщика зазвучали жесткие ноты. — Ты, голуба, не спеши!

— Даже слушать не хочу! Что же вы — хотите, чтобы я из Эрмитажа экспонат украл?

Да там вокруг этих привозных выставок всегда толпа народу и взвод охраны! Я себе не враг, за мной потом вся городская милиция будет гоняться вместе с прокуратурой и ФСБ!

И потом, — закончил он чуть тише, — мне внутренний голос подсказывает, что с этой статуэткой лучше не связываться. А я своему внутреннему голосу привык доверять, он меня еще ни разу не подводил. Поэтому я пока жив и пока на свободе. — С этими словами Леонид постучал по столу, чтобы не сглазить.

— Маркизушка! — заныл снова Кузьмич в своей отвратительной слезливой манере. — Подумай, Маркизушка! Не губи старика! Ты себе не представляешь, какие люди меня об этом попросили! Таким большим людям нельзя отказывать, для здоровья вредно. До утра ведь не доживем, Ленечка! Ты вспомни, голуба, чье колье спер!

— Да забирай ты это гребаное колье! — закричал Маркиз. — Только от меня отвяжись!

Он вскочил и шагнул к дверям кабинета.

— Сядь! — заорал Кузьмич ему в спину. — Сядь, мелочь пузатая, и дослушай! Я тебя на тридцать лет старше и в тридцать раз умнее!

Маркиз обернулся, насмешливо взглянул на старика и бросил:

— Что-то незаметно.

Однако вернулся и снова сел за стол.

— Больно ты, Маркизушка, пылкий да прыткий, — с легкой обидой в голосе, но уже снова спокойно заговорил Кузьмич. — Во-первых, кто тебе сказал, что нужно брать вещь из Эрмитажа. До Эрмитажа она не должна доехать. Брать ее нужно в дороге. Ну да что я тебя учу, ты это сам лучше меня понимаешь! Привезут выставку через три дня...

Во-вторых, ты даже не спросил, сколько я тебе за нее заплачу. Точнее, не я, а покупатель. — С этими словами Кузьмич придвинул Маркизу по столу листочек с написанными на нем цифрами. — Ну что, интересно? Это тебе не колье у Лейбовича слямзить! Это — сумма, а? Что касается твоего внутреннего голоса, так ты ему эту сумму назови — сразу успокоится! А самое главное, голуба, — кто тебя, сявку, спрашивает, хочешь ты за это дело браться или не хочешь? Ты его сделаешь. Сделаешь — или пожалеешь, что на свет родился. Заказчик — такой человек, с которым не спорят, а просто делают, что он велел, и говорят «спасибо».

— Нет! — решительно ответил Маркиз. — Я берусь только за те дела, в которых не чувствую подвоха. А от этого дела за версту воняет.

— Ты — покойник, — вполголоса проговорил Кузьмич.

— Посмотрим, — ответил Маркиз, решительно встал из-за стола и направился к выходу из квартиры.

Кузьмич заспешил следом, чтобы запереть за гостем свою знаменитую дверь. Маркиз, не прощаясь, вышел на лестничную площадку.

— Ты — покойник, — прошипел старик ему в спину.

* * *

Лола взглянула на часы и поняла, что она сидит в этой забегаловке уже почти час.

Что-то Маркиз сегодня задержался. Казалось бы, дело недолгое — отдать колье, взять деньги. Кузьмину понадобится немного времени, чтобы определить подлинность бриллиантов. У них с Маркизом все честно, без обмана.

Лола тихонько рассмеялась: вот именно, без обмана.

— Ишь какая веселая! — раздался голос у нее над головой.

Лола подняла глаза. Рядом с ее столиком стоял здоровенный парень, одетый так же, как она, просто — кожаная куртка, джинсы.

Лола окинула взглядом широкие плечи, не очень чистые руки — все ясно, работяга или шофер. Да кто еще ходит в эту забегаловку?

Парень глядел на Лолу с улыбочкой, В руке он держал тарелку в гамбургером и бутылку пива, как видно, хотел перекусить и пообщаться.

— Ты скажи, чему смеешься? — продолжал он. — Может, мне тоже повеселиться охота. Подвинься. — Не дожидаясь разрешения, он плюхнулся рядом.

Лола видела, что он уже принял сегодня достаточно пива, а может, это было и не пиво — попахивало от парня здорово.

— Слушай, — спокойно начала она, — я ведь тебя не приглашала. Мест свободных сколько угодно, а я приятеля жду. Так что извини уж, компании тебе составить не могу.

Парень в это время поставил бутылку пива на стол и откусил половину гамбургера. Услышав Лолу и поняв по ее спокойному, серьезному тону, что здесь ему ничего не светит, парень попытался ответить, но рот был забит булкой и котлетой, так что он вытаращил глаза и жестами дал понять, как расстроен. Это вышло так уморительно, что Лола, не выдержав, снова рассмеялась.

— Вот так всегда, — заметил парень, прожевав наконец гамбургер, — если красивая и веселая, то обязательно чья-нибудь. А нам ничего... — Неожиданно он облапил Лолу и крепко прижал к себе, залезая под куртку требовательными руками.

— Ты что — рехнулся? — закричала Лола, вырвавшись, и официант за стойкой сделал было движение в их сторону.

— Понял, понял, понял! — Парень встал, прижал руки к сердцу. — Извини, сестренка, все понял, удаляюсь...

— Проваливай, — процедила Лола и придвинула ближе мобильный телефон, но он молчал.

Маркиз появился через три минуты, когда настырный парень уже куда-то исчез.

Лола поглядела на него и еще издалека поняла, что дела неважные. Он был взволнован, причем это не было радостное возбуждение, нет, он был серьезно озабочен и даже зол.

Когда он подошел и сел рядом, Лола поняла, что он взбешен. Тому могло быть только одно объяснение: бриллианты оказались фальшивыми. Каким образом хитрый Лейбович не побоялся впарить богатому клиенту фальшак, это уж не Лолиного ума дело. Но вот то, что на фальшак купились Маркиз с Лолой — это очень плохо. Лола не любила рисковать задаром, а ведь она в утренней операции сильно рисковала.

— Ну? — сказала она едва слышно. — Тебе кофе принести?

На сердитого мужчину никогда не нужно сразу набрасываться с расспросами и нельзя показывать, что ты тоже волнуешься. Наоборот, нужно отвлечь его посторонними разговорами, тогда он малость успокоится и соизволит ответить. А что ты сама сидела здесь почти час и мучилась неизвестностью — ему на это наплевать, если не сказать хуже.

— Воды принеси! — очнулся Маркиз от своих мыслей.

Лола принесла ему большой стакан ледяной минералки. Он залпом выпил половину и соизволил наконец обратить внимание на Лолу.

— Все плохо, — тихо произнес он.

Она глазами показала, что давно это поняла.

— Колье настоящее, — ответил он на ее невысказанный вопрос, — брюлики чистой воды, но...

— Но? — процедила Лола.

— Все дело в его владельце, не в этом жулике Лейбовиче, а.., в общем, мы взяли колье у Зарудного.

— Кто такой Зарудный?

— Это хорошо, что ты не знаешь. Я тоже до сегодняшнего дня с ним не пересекался. Это очень крупный и очень богатый бизнесмен. Имеет огромные связи с нашим криминалом и за границей.

— Не понимаю, нам-то что до этого? -Лола пожала плечами. — Ты же обожаешь щипать богатых лохов.

— Он не лох! — Маркиз чуть повысил голос, но тут же осекся. — Кузьмич боится его до смерти и отказывается брать колье.

— Ну так и что? Отдашь другому...

— Нет! — Голос Маркиза был тверд. — Этого я делать не буду. Раньше я имел дело только с Кузьмичом и действовал по отлаженной схеме. Найти покупателя на такую дорогую вещь будет непросто. Кроме того, этот старый паук Кузьмич запросто может продать меня Зарудному. Мало того что никто не возьмет колье, так вдобавок будут большие неприятности.

— Ты хочешь сказать, что я зря торчала в магазине и изображала из себя беременную дуру? Ты хочешь сказать, что я зря рисковала? А учитывая, что клиентом был Зарудный, я рисковала очень сильно!

— Да, именно это я хочу сказать, — Маркиз уже успокоился, — в нашем деле бывают неудачи и надо принимать их спокойно.

— Допустим, — протянула Лола, внимательно глядя ему в глаза, — где же колье?

— Я оставил его у Кузьмича, пусть вернет его Зарудному.

— А не может ли так быть, — вкрадчиво заговорила Лола, — что вы с Кузьмичом решили разыграть эту карту без меня? Что ты можешь исключить меня из нашего кооператива? Почему я должна тебе верить?

— А у тебя нет выбора, — усмехнулся Маркиз. — Я же говорил, что в наших отношениях есть один очень неприятный момент: мы должны доверять друг другу.

— В разумных пределах, — напомнила Лола. — Но допустим, ты не врешь, и в этот раз нам не повезло. Так чего мы ждем? От колье ты избавился, ляжем на дно, и через некоторое время все утрясется.

— Есть еще заморочка, — вздохнул Маркиз. — Кузьмич, скотина, сватал мне очень опасное дело. Я отказался, и это хуже всего, потому что дело это очень плохо пахнет.

— Леня! — вскрикнула вдруг Лола, глядя за плечо Маркиза.

Он повернулся в направлении ее взгляда. На мостовой недалеко от бистро стояла его машина — его собственная, ни у кого не угнанная, неброская, серая «девятка».

И около этой машины крутился какой-то мелкий уличный вор. Оглядываясь по сторонам, он возился с дверцей «девятки».

Маркиз вскочил, чтобы выбежать из бистро и как следует отделать наглеца, но тот уже справился с замком, открыл дверцу и залез внутрь машины, рассчитывая прихватить в ней что-нибудь ценное, пока хозяева не спохватились.

Маркиз почти добежал уже до двери бистро, когда раздался оглушительный грохот.

«Девятка» подскочила метра на два от земли, вспыхнула и рассыпалась на мелкие куски, рухнув на асфальт тысячей пылающих обломков.

Маркиз ахнул, в два прыжка вернулся за Лолой и потащил ее за стойку, где хозяйничал персонал бистро.

— Куда, куда? — попробовал встать на пути у них молодой парень с детскими пухлыми щеками. — Сюда нельзя! Туалет в конце зала!

Но Маркиз молча оттолкнул его и, проскочив через кухню, вылетел в полутемное складское помещение.

Оглядевшись, он нашел неплотно закрытую дверь и выскочил через нее на улицу.

Они оказались во дворе позади бистро.

— Что случилось, Маркиз? Куда ты меня тащишь? — спросила Лола, остановившись и всем своим видом показывая, что не сделает ни шагу дальше, пока не получит объяснений.

— Ты видела, как взорвалась машина, — зло бросил Маркиз, — что еще непонятно?

Бомба предназначалась нам. То ли Кузьмич, старый людоед, успел стукнуть кому надо, и эти гады за считанные минуты, пока мы с тобой расслаблялись и выясняли отношения, успели заминировать машину, то ли они уже висели у нас на хвосте и только ждали результатов разговора со скупщиком.

Второе вероятнее. Короче, если бы не этот несчастный ворюга, мы с тобой сейчас распевали бы псалмы на небесах. Или жарились в аду. В общем, разговаривать будем после, уже поговорили, чуть не сдохли, до того договорились.

С этими словами Маркиз бросился через двор, махнув рукой Лоле, чтобы не отставала. Выбежав на улицу, они огляделись. Лола подняла было руку, чтобы остановить частника, но Маркиз схватил ее за руку:

— С ума сошла! Когда за тобой охотятся, нельзя садиться в случайную машину — в ней может сидеть охотник. Пользуйся только общественным транспортом!

В десятке метров от них на остановке стоял троллейбус. Двери уже захлопнулись, но Маркиз подбежал к кабине водителя и замахал перед ней руками. К счастью, за рулем сидела женщина. Увидев симпатичного молодого человека, она пожалела его и снова открыла двери. Маркиз подсадил Лолу и впрыгнул за ней сам.

Леонид осторожно огляделся по сторонам и только тут заметил, как Лола бледна.

Очевидно, до нее только что дошло, что они чудом избежали смерти. Проехав три остановки, беглецы вышли.

— Кажется, за троллейбусом никто не ехал, — неуверенно проговорил Маркиз. — Но у меня на душе как-то неспокойно. Береженого Бог бережет. Надо несколько раз пересесть и уехать как можно дальше.

Они проехали несколько остановок на первом попавшемся автобусе, потом пересели на трамвай, потом еще на один автобус. Наконец Маркиз успокоился.

— Пожалуй, мы от них оторвались, но, прежде чем двигаться дальше, нужно переодеться.

Оглядевшись, он зашел в подъезд. Там снял светлую куртку-ветровку, под которой был темный свитер ручной вязки, надел синюю кепку-бейсболку и очки с простыми стеклами.

— Всегда нужно носить с собой кое-что из реквизита, — сказал он напарнице.

— Мой реквизит остался в машине, — вздохнула Лола, и Маркиз помрачнел, вспомнив о взрыве.

На улицу вышел совсем другой человек.

— И что делать с тобой?.. — задумчиво проговорил он, глядя на Лолу, и затем решительно двинулся в направлении вывески «Женский трикотаж».

Войдя внутрь магазина, Лола схватила Маркиза за руку, закатила глаза к потолку и простонала:

— Ленечка, неужели ты хочешь, чтобы я что-нибудь такое на себя надела? Это же фирменный магазин трикотажной фабрики «Красное веретено»!

— Не до шуток, — огрызнулся Маркиз, — выбери что-нибудь и переоденься. И прекрати валять дурака, нашла время!

Лола отыскала более-менее приличный трикотажный костюм с длинным плотным жакетом и удалилась в примерочную.

Маркиз, чувствовавший себя в полупустом магазине, с уныло бродящими в помещении редкими женщинами, слишком заметным, отошел в сторонку, завернул за стойки с развешанной одеждой и сделал вид, что разглядывает свитера, краем глаза наблюдая за входом в магазин и за примерочными кабинками.

Дверь магазина распахнулась, и на пороге появился мужчина в длинном бежевом плаще. К этому плащу и всему респектабельному облику вошедшего плохо подходили наушники плейера — эта деталь была явно не по возрасту.

Маркиз насторожился и внимательно следил из своего укрытия за мужчиной в плаще.

Мужчина не спеша прошел по торговому залу и приблизился к примерочным кабинам.

Маркиз насторожился: поведение незнакомца явно ему не нравилось. К счастью, тот остановился не перед кабинкой, где переодевалась Лола, а перед соседней, куда только что вошла высокая неухоженная девица с обесцвеченными перекисью волосами.

Человек в плаще на секунду замер перед кабиной, и Маркиз, весь превратившийся в зрение и слух, различил негромкий, но очень характерный хлопок, который ни с чем нельзя спутать: это был выстрел из пистолета с глушителем.

Киллер тут же развернулся и быстро пошел к выходу из магазина. Правая его рука была в кармане плаща, и Маркиз заметил на бежевой ткани пулевое отверстие с чуть обгорелыми краями.

Как только мужчина в плаще вышел на улицу, Маркиз бросился к кабинке Лолы, но пока он пересекал зал, произошло следующее.

Закрывавшая вторую кабину занавеска с громким треском разорвалась, и крашеная девица, судорожно вцепившаяся в занавеску и повисшая на ней всем телом, рухнула на кафельный пол торгового зала. Какая-то посетительница истошно завизжала, к ней сразу присоединились еще два или три голоса, продавщицы бросились к убитой. Началась паника.

Маркиз отдернул вторую занавеску, за которой стояла Лола, уже переодетая в ядовито-зеленый костюм от «Красного веретена».

— По-моему, мне не идет этот цвет, — обратилась она к Маркизу, — может быть, померить еще бордовый?

— Уходим отсюда быстро! — крикнул Маркиз. — Я потом тебе все расскажу!

— Я тоже.

Маркиз удивленно взглянул на напарницу, но задавать вопросов не стал. Пробегая мимо кассы, он бросил кассирше деньги: жульничать по мелочи было не в его правилах. Кассирша сидела за своим окошечком в полной прострации, наблюдая за происходящим в зале. Увидев перед собой деньги, она на время опомнилась и закричала:

— Постойте, постойте, а чек? — Но странные покупатели уже выскочили из магазина.

На улице Маркиз быстро свернул в первый попавшийся проходной двор и на бегу в двух словах рассказал Лоле о появлении киллера.

— Значит, нам не удалось оторваться от них, — сказал он, — непонятно только, почему он выстрелил не в тебя, а в твою соседку.

— Все понятно, — ответила Лола, стараясь не сбиться с шага. — Когда я переодевалась в кабинке, увидела на своем свитере «жучок», и я только теперь догадалась, когда они успели его прицепить. Еще в бистро привязался ко мне какой-то тип. Я-то подумала — выпил парень и познакомиться хочет. А он облапил да «жучок» незаметно и прилепил. Это явно был радиомаяк, они следили за ним, потому нам и не удалось сбить их со следа. Я отцепила маячок от свитера и подсунула его в соседнюю кабинку. Там была такая маленькая щелочка...

Потом туда зашла другая женщина... Но я не хотела ничего плохого, думала, мы уйдем, а они за магазином будут следить...

— Да, не повезло ей... Но теперь, — Маркиз подвел итог, — мы можем оторваться от преследования. Если, конечно, на нас нет еще одного маяка. Ну ты-то переоделась, так что можно считать, что чиста, а вот я...

— Да негде им было еще и на тебя маяк цеплять! К тебе же никакая девица не липла!

Тем не менее Лола осмотрела его одежду, прощупала швы. «Жучков» они не нашли.

В дверь Кузьмича позвонили. Старый барыга кряхтя прошел по коридору, посмотрел в глазок. Увидев знакомое лицо, загремел запорами.

Этот человек — средних лет, с длинными темными волосами и слишком яркими, блестящими глазами не нравился Кузьмичу, вызывал у него чувство недоверия и опасности, но дело есть дело, а в окружении Кузьмича ангелы попадались так же часто, как орхидеи в Антарктиде.

— Проходи, — кивнул барыга гостю, — есть кое-что для тебя.

Войдя в кабинет, он выставил на стол несколько бронзовых канделябров, потемневшую от времени медную жаровню, бронзовую кадильницу — ту, что Сверчок притащил из квартиры старого профессора.

— Вот погляди, — проскрипел Кузьмич, всячески изображая старческую немощь, — может, что пригодится..

Гость брякнул бронзой, повертел в руках кадильницу:

— Это возьму.

Отложил еще жаровню, полез в карман за деньгами, и вдруг взгляд его упал на немецкий буклет, который выглядывал из-под старинного фолианта на краю стола. Гость ловко выхватил буклет и уставился на старика пристальными, немигающими яркими глазами:

— Вот что у тебя есть! А когда они прилетают?

Кузьмич потянулся было рукой к ящику стола, где лежал верный «вальтер», но вдруг расхотел, им овладела тусклая, безвольная слабость, стариковская болтливость, и он начал говорить, говорить...

Когда Кузьмич пришел в себя, гостя уже не было. Старый скупщик удивленно моргнул, взглянул на старинные, но очень точные каминные часы. Прошел без малого час. Кузьмич сидел за столом в своем кабинете. В квартире стояла тишина. Приснился, что ли, этот скверный гость? С чего бы тертый, опытный старик так при нем разговорился? Да может, и не приходил никто?

Скупщик внимательно огляделся. На столе лежали деньги — плата за медную жаровню и кадильницу профессора-востоковеда.

Значит, не приснилось.

Кузьмич тяжело вздохнул. Его охватило предчувствие неотвратимой беды. Что же он разболтал этому длинноволосому уроду?

* * *

Слава Таракан прижался сзади к толстой крашеной тетке, повторяя плавную раскачку вагона, стараясь не привлечь ее внимания резкими движениями. Обычно женщины носят деньги в сумках, но эта толстуха только что убрала большой кошелек желтой тисненой кожи в карман пальто.

Таракан засек ее возле книжного лотка на станции «Невский проспект», где толстуха долго выбирала детектив. Там-то он и увидел ее кошелек.

Вагон чуть сильнее качнуло, толстуху прижало к Славе, и его рука как бы нечаянно скользнула в карман темно-синего пальто.

И в ту же минуту в самое ухо Таракана жарко прошептали:

— Убери руку, дурак! Не оборачивайся!

На следующей станции выйдешь!

Слава попробовал хорошо отработанным маневром скользнуть вниз и вбок, но железные пальцы, как тисками, сжали его плечо, а в спину ткнулось что-то холодное и острое.

Таракан подумал, что это — нож, а уточнять ему не захотелось.

— Не дергайся! — прошептали в ухо. — Делай, что сказано!

Проигрывать надо уметь. Слава замер, надеясь, что в более удачное время все же сумеет удрать.

Поезд остановился, двери распахнулись, и сильные руки незнакомца буквально вынесли Таракана на перрон. Слава извернулся и взглянул на своего обидчика.

Коренастый широкоплечий парень, смуглый и черноволосый, смотрел на него с явным интересом.

— Ты, падла, чего вяжешься? — истерично взвизгнул Таракан, когда поезд отошел и на перроне стало пусто. — Я здесь всегда работаю, кого хочешь спроси!

Смуглый парень заговорил на каком-то тарабарском языке. Впрочем, для Славы Таракана все языки были тарабарскими, способности к языкам и времени заниматься ими у него не нашлось, но английский он кое-как отличал на слух, а этот был совсем ни на что не похож.

— Че те надо? — снова попробовал Таракан завестись. — Что ты тут иностранца разыгрываешь?

— Плохо, Слава, — с отеческой грустью проговорил парень, — родного языка не знаешь! По карманам шаришь! А ведь ты сураи, древний повелитель мира.

— Чего? — Слава отшатнулся от парня: послал же Бог психа. — Что ты несешь такое? Крыша поехала, что ли?

Он снова попытался вырваться из сильных рук психа, но тот держал его крепче любых наручников.

— Ох, Слава, Слава! — с прежней грустью протянул тот. — Ну куда же ты собираешься бежать? Побираться да карманы чистить?

Только теперь до Таракана дошло, что незнакомый парень называет его по имени.

— Ты кто? — спросил он растерянно. — Ты откуда меня знаешь? Тебя что, Ахмед прислал? Так я Ахмеду плачу, без базара!

— Не ты Ахмеду, а Ахмед тебе платить должен!

— С чего бы это? — Таракан рассмеялся, хотя положение его было очень странным и не способствовало веселью.

— С того, — терпеливо и медленно, как глухому, повторил парень, — что ты — сураи, айсор, ассириец. Ты — и я тоже. Наш народ — самый древний народ на земле, мы властвовали миром, когда другие племена жрали в лесу лягушек и змей.

— Что ты несешь? — Слава, как уж, пытался вырваться из рук психа. — Ну, айсор я, а радости-то с того? Вот Ахмед придет, глаза выбьет, а то и кишки выпустит — будет тебе древний народ. Ты что, тоже айсор?

Парень кивнул.

Слава Таракан слышал, что в городе есть небольшая айсорская группировка, которая «разводит» своих соплеменников — по большей части холодных сапожников и мастеров по мелкому слесарному ремонту. Группировка маленькая, незначительная, существующая только потому, что крупным бандам неохота заниматься такой мелочью, как чистильщики обуви...

— Где твоя гордость? — продолжал внушать Таракану смуглый парень. — Ты, потомок гордого и великого народа, шаришь по карманам и платишь дань какому-то кривоногому Ахмеду!

«Ох, надоел! — думал Таракан. — Вот ведь привязался, нудит и нудит».

Вдруг, взглянув через плечо болтливого агитатора. Таракан заметил, что к ним приближается, переваливаясь на коротких кривых ногах, Ахмед.

«Вот только помянули его, и он тут как тут. Будет тебе сейчас древний народ!» — злорадно подумал воришка.

Ахмед приблизился, яростно сверкая маленькими колючими глазками, и выхватил из рукава выкидной нож.

Однако болтливый айсор, как будто у него были глаза на спине, чуть отклонился в сторону и не глядя ударил назад ногой. Нож вылетел из руки Ахмеда и свалился под перрон.

Ахмед охнул, схватившись за руку. Айсор необычайно ловким и грациозным движением ноги ударил Ахмеда в солнечное сплетение, и тот, отброшенный к стенке, затих.

К перрону подходил следующий поезд.

Таракан, воспользовавшись тем, что ловкий айсор отвлекся, нырнул в сторону и бросился бежать, но этот неутомимый парень в два прыжка догнал его, схватил за шкирку, как кошка хватает котят, и потащил вдоль перрона. У самого его конца, перед входом в туннель, он спрыгнул на рельсы, почти под догоняющий их сзади поезд, и молниеносно юркнул в узкое темное отверстие под перроном, втащив туда за собой Славку.

— Слушай, — Таракан обрел наконец дар речи, — где ты так драться научился?

— Где надо, — буркнул недовольно парень. — Ты и дальше будешь вырываться и удирать? Снова хочешь к Ахмеду в шестерки?

— А ты правда айсор? — невпопад спросил Таракан, еле поспевая за новым знакомым по узкому темному коридору, слабо освещенному маленькими лампочками в защитных сетках. Айсор больше не тащил его за собой, но в этом коридоре Таракан не хотел остаться один и поэтому старался не отставать.

— Айсор, айсор, — послышался впереди ответ, — сколько раз тебе повторять? Такой же ассириец, как ты!

— А что, есть айсорская мафия? — спросил Таракан.

Парень так резко остановился, что Таракан налетел на него, повернулся и зло выкрикнул:

— Не мафия, дурья ты башка, не мафия, а тайное общество! Мы собираем древний народ по крупицам, чтобы разбудить его, вернуть ему былое могущество! Нас мало, очень мало, поэтому я и вожусь с таким дураком, как ты, которому хочется ползать в грязи и жрать помои! Нам дорог каждый человек!

— Да брось ты, не кипятись, — Таракан опустил глаза, — а зовут-то тебя как?

— Шоша, — ответил парень, успокаиваясь.

— Что за имя такое?

— Ассирийское имя. Я принял его после посвящения.

— Что еще за посвящение?

— Посвящение в ассирийское братство.

Каждый мужчина нашего народа должен пройти посвящение, но перед этим он должен что-то сделать для своего народа, для своих богов.

— Час от часу не легче! — пробормотал Слава. — У вас еще и боги свои какие-то.

— Не «у вас», а у нас! Это наши древние ассирийские боги, а ты — тоже ассириец. Сегодня ты увидишь храм и великое таинство.

Шоша пошел вперед, Таракан, заинтригованный всем услышанным, еле поспевал за ним. Дойдя до очередной развилки, Шоша остановился, дождался Славу и достал из кармана большой белый платок.

— Я должен завязать тебе глаза. Ты пока что не посвящен в таинство, поэтому не должен знать, где находится храм.

Несмотря на слабые протесты Таракана, он завязал ему платком глаза, несколько раз повернул, чтобы полностью сбить представление о направлении, и повел дальше по бесконечным подземным коридорам, придерживая за плечо.

Пару раз Слава спотыкался, но сильная рука удерживала его от падения.

Коридоры стали более сырыми, усилился запах плесени. Дорога шла под уклон.

Даже сквозь платок Слава почувствовал, что стало совсем темно. Судя по звуку, Шоша вынул и включил фонарь. Так они шли еще очень долго. Таракан полностью потерял всякие представления не только о расстоянии, но и о времени — может быть, прошло полчаса, а может быть — и несколько часов.

Наконец они остановились. Незнакомый голос произнес что-то на том же тарабарском языке — судя по интонации, задал вопрос, и Шоша ему ответил. Лязгнула металлическая дверь, они прошли еще немного, и Шоша наконец снял платок с глаз Таракана.

Слава увидел, что находится в большом помещении с неровными сырыми стенами — что-то вроде огромной пещеры. Пещера была освещена неровным колеблющимся светом чадящих факелов, там и сям укрепленных на стенах. Рядом со Славой и его проводником стояло человек сорок мужчин, по большей части молодых, смуглых и черноволосых. Все напряженно смотрели в центр пещеры, где около сверкающего позолотой каменного стола колдовал высокий длинноволосый мужчина в белой одежде. Он положил на стол горку сухой травы, протянул к ней руку, и трава вспыхнула. К потолку поднялся столб белого дыма, в пещере запахло сладковато и неприятно. У Таракана чуть-чуть закружилась голова и захотелось смеяться, но все люди вокруг него были такими серьезными и так напряженно смотрели на длинноволосого, что Слава тоже замер и уставился на него, ожидая, что тот устроит.

А длинноволосый фокусник поднял руки и заговорил нараспев:

— Приди, приди же к нам, о львиноголовая Ламашту! Поднимись из своего подземного царства, приведи за собой страшных чудовищ мира мертвых! Приведи за собой злых демонов и голодных духов! Обрушь свою ярость на наших врагов, покажи им свою великую силу, ввергни их в страх и ужас! Приди, приди, львиноголовая! Пусть вслед за тобой поднимутся призраки ночи и страшные обитатели могил, чье лакомство — человеческое мясо, чье вино — кровь убитых! Пусть враги наши в страхе бегут от тебя, пусть познают они силу древних богов и власть древнего народа!

После длинноволосый произнес много совсем непонятных слов и насыпал на стол еще травы. Дым, поднимавшийся от золоченого стола, стал зеленоватым.

— Приди, о Ламашту! — громко выкрикнул длинноволосый, и все остальные, как один человек, крикнули за ним:

— Приди, о Ламашту!

И Слава Таракан кричал вместе со всеми, он почувствовал себя одним из этих людей, и ему хотелось остаться с ними навсегда, стать таким же, как они...

— Приди, львиноголовая! — вскрикнул жрец, и остальные повторили за ним, как эхо:

— Приди, львиноголовая!

И вдруг под сводами пещеры раздался страшный и грозный звериный рев, одновременно унылый и злорадный. От этого рева кровь заледенела в жилах, волосы на голове зашевелились, сердце забилось как бешеное. В этом реве слышались жестокость и коварство, злоба и неутолимый голод хищника. Переходя в утробное рычание и страшное, тоскливое мяуканье, рев этот начал понемногу затихать, как будто издававшее его чудовище удалялось, спускалось в породившие его глубины преисподней.

— Великая не хочет подняться к нам! — закричал жрец, когда затихли последние отзвуки рычания. — Она ушла, спустилась в глубины своего подземного царства, в свои темные чертоги! Львиноголовая не хочет прийти в наш мир! Мы не угодили ей! Чего ты хочешь, о великая черная мать, скажи своим детям?

С этими словами жрец подбросил новую щепотку травы в тлеющую на золотом столе горку. Поднимающийся к потолку дым пожелтел, стал золотистым, сгустился местами, будто обрисовав очертания женского тела...

Плотнее и гуще становились клубы золотистого тумана, и наконец нельзя уже было сомневаться: дым оформился в подобие золотой женской фигуры с львиной головой на плечах.

В святилище стало необыкновенно тихо, и в этой тишине как гром прозвучали слова жреца:

— Великая желает, чтобы ее древнее золотое изваяние заняло подобающее ему место в нашем храме! Только тогда, когда мы найдем древнее изваяние и принесем его в храм, только тогда львиноголовая Ламашту одарит нас своими милостями, только тогда она обрушит свой ужасный гнев на наших врагов!

* * *

— Вот теперь ты знаешь об этом деле столько, сколько я. — Маркиз отодвинул пустую тарелку. — Спасибо, все было очень вкусно.

— Это полуфабрикаты, — отмахнулась Лола, — я ничего не готовила, только разогрела.

Она отвернулась к кухонному столу, чтобы заварить чай.

Кухонька была крошечной, вообще вся квартирка была крошечной, но очень уютной.

Лола привела сюда Маркиза часа два назад.

Он сказал, что ему нельзя появляться у себя дома — могут найти. И вообще, им нужно было посидеть и спокойно поговорить. Лола сказала, что квартиру эту она снимает.

Тихонько урчал холодильник, Маркиз прихлебывал горячий, хорошо заваренный, ароматный чай и исподтишка поглядывал на Лолу. Она уверенно и привычно двигалась по кухне.

— Ты что, умеешь готовить? — спросил он.

— Конечно! — улыбнулась Лола. — И очень люблю. Но делаю это крайне редко — времени нету.

Ему захотелось узнать, чем же она так занята, ведь для своих операций он отвлекал ее не больше одного-двух раз в неделю. Но сейчас было не время.

— Вот что, милая, — начал он совершенно другим, очень серьезным тоном, — нам нужно расстаться. Думаю, что ты не будешь представлять для них интереса без меня.

— Я — твой равноправный партнер, — обиженно проговорила Лола.

— Это было раньше, — мягко возразил Маркиз. — Мы славно с тобой поработали, и я очень тебе благодарен.

Лола вскинула на него глаза, удивленная странной мягкой интонацией.

— Свою благодарность ты выражал в денежном эквиваленте, — заметила она, — я вполне довольна нашим сотрудничеством.

— На этом оно заканчивается, — твердо сказал Маркиз. — Видишь ли, глупо было бы думать, что те, кто за нами охотится, хотят отомстить по приказу Зарудного за кражу колье. Вернее, не глупо, а слишком самонадеянно. Нет, коль уж они так серьезно настроены, что привлекли столько народа, чтобы поймать и убить нас, то дело касается кражи этой несчастной статуэтки.

Деньги огромные, а поскольку я отказался, то следует срочно заткнуть мне рот.

— Ты сам себе противоречишь, — сказала Лола. — Хотели взорвать машину, где мы ехали бы вместе. И киллер стрелял в меня.

Маяк подсунули мне еще до того, как ты вышел от Кузьмича. Нет, они начали следить за нами гораздо раньше, думаю, что колье тут ни при чем.

— Как это ни при чем? — возмутился Маркиз. — Ведь про ассирийскую статуэтку мне стало известно от Кузьмича, когда я принес ему колье!

— Все сходится на Кузьмиче...

— Ладно, нам больше не нужно об этом думать, — решительно сказал Маркиз, — нам нужно убираться из этого города как можно скорее!

— Я не могу. — Лола отвернулась к окну.

— Не валяй дурака! — вскричал Маркиз. — Дело идет о жизни и смерти! Ты должна уехать хотя бы на несколько месяцев;

В комнате зазвонил телефон. Лола сорвалась с места и побежала отвечать. Маркиз, не долго думая, неслышно поднялся и подкрался к плотно закрытой двери.

— Да, — отвечала Лола по телефону, — разумеется, буду. Как обычно.

Когда она вернулась, Маркиз спокойно допивал остывший чай.

— Я ухожу, — он вышел в прихожую, — вернусь через полтора часа с машиной. Ты должна быть готова. Вещей бери немного, а денег — побольше. Я вывезу тебя из города, а там уж сама езжай куда хочешь. Поняла?

— Поняла, — ответила Лола покорно.

— Будешь готова?

— Буду.

«Врет, — понял он, заглянув ей в глаза, — ох уж эти бабы! Одна морока с ними».

Маркиз вышел из парадной. Был ранний сентябрьский вечер. На детской площадке прочно обосновались дети. Старушки оккупировали все лавочки. Маркиз отошел чуть в сторону от подъезда и скрылся за высокими кустами, с которых еще не облетела листва. Он достал сигареты и сделал отрешенное лицо. Подозрений у прохожих и старух он не вызовет — стоит просто одетый парень, может, девушку ждет, а может — собутыльников. Кому какое дело, если он ведет себя, тихо и не ломает зеленые насаждения?

Маркиз был очень сердит.

«Какая дура! — ругал он Лолу. — У нас на хвосте висят очень опасные люди, сегодня два раза уходили от верной смерти, а она, видите ли, не может уехать! Что у нее — хахаль, семеро по лавкам или престарелая тетя в больнице?»

Самое умное было бы плюнуть на девчонку и уходить, но Маркиз решил немного подождать. Если Лола выйдет, он проследит за ней и выяснит, кто же она такая. Потому что, поразмыслив, Маркиз сообразил, что все, что он знает о ней, — не правда. И вовсе она не Лолита, и не Писаренко, и квартиру эту она не снимает. Кто же будет устраивать такой уют в снятой квартире? И ремонт там хороший, денег стоит. Если только это все не оплачивает любовник. Вот тогда Маркиз со спокойной совестью оставит Лолу, а сам даст деру. Пускай о ней хахаль заботится!

Ровно через двадцать пять минут Лола выскочила из подъезда. Хоть вечер был теплый, на ней было надето довольно плотное длинное пальто — значит, собирается вернуться поздно, а ночи в сентябре все же прохладные. Лола была тщательно причесана и накрашена. Маркиз даже ощутил, как от нее пахнуло дорогими духами, хотя стоял далеко, и запах, понятное дело, не мог до него долететь. Интересная, хорошо одетая, уверенная в себе молодая женщина.

Стуча каблучками, Лола обогнула дом и выскочила на улицу. Маркиз припустил за ней, стараясь не делать резких движений, — наблюдательная, хоть и дура, он сам ее учил. А вот если ума нет, то чужой не приставишь...

Лола выскочила на проезжую часть дороги и замахала рукой. Слава Богу, сообразила хоть не садиться в первую остановившуюся машину! Куда она так спешит? Любовник и подождать может, не пожар...

Лола села в серый «опель», и Маркиз тут же махнул голубой «девятке».

— Вот за тем «опельком» давай, — сказал он молодому парню за рулем, — да не рядом, а то заметит.

Водитель вытянул шею, высматривая Лолу, потом перевел пренебрежительный взгляд на простую одежду Маркиза. К свитеру, пока он скрывался в кустах, прилип опавший листок.

— Бросил бы ты это дело, — доброжелательно посоветовал парень Маркизу, — сразу скажу, что с такой бабой тебе ничего не светит. Она себе покруче найдет, уже нашла!

— Брошу, — покладисто согласился Маркиз. — Вот выслежу хахаля ее, морду обоим набью — и брошу.

— Ну, как знаешь! Мое дело — отвезти, куда скажешь...

Лола вышла из машины на Петроградской и скрылась в неприметной подворотне.

Водитель «девятки» тут же приткнулся к обочине, и Маркиз выскочил, волнуясь, что он упустит девчонку. Войдет в подъезд, а там ищи ее!

Но он напрасно волновался. Пройдя проходным двором, он увидел впереди знакомый силуэт. Женщина так торопилась, что почти бежала. Вот она попыталась открыть дубовую дверь подъезда в самом углу двора и, когда та оказалась закрытой, стукнула в окошко рядом. За стеклом появилось лицо, которое нахмурилось и скрылось из виду.

Через минуту дверь подъезда открылась, Лола быстренько проскочила внутрь и исчезла, а открывшая дверь тетка самого простого вида зорким глазом заметила Маркиза, поглядела на него строго и захлопнула дверь перед носом. На стук в окно она выглянула и, сделав сердитое лицо, махнула рукой куда-то вбок.

Ясно было только одно: Лола пришла вовсе не к хахалю. Ее торопливость и озабоченный вид говорили о том, что пришла она в этот дом по делу.

«Что же это за место? — полюбопытствовал Маркиз. — Бордель, что ли?»

Он обошел дом снаружи, для этого понадобилось вернуться на ту же улицу, где его высадили из машины, потом пройти по ней направо два квартала, потом свернуть налево по маленькому переулочку, который упирался в проспект, и снова повернуть налево.

Маркиз вычислил нужный дом и все понял. Парадный подъезд под аркой был красиво освещен разноцветными фонариками.

«Театр Трубадур»quot;, — было написано на вывеске. Стало быть, Лола так спешила не в бордель, а в театр. Ну один черт!

Значит, она прошла в театр со служебного входа. Спектакль начинается в девятнадцать тридцать. А сейчас, Маркиз взглянул на часы — девятнадцать пятнадцать. Маловероятно, чтобы Лола так торопилась в театр просто поглядеть пьесу. Нет, эта дрянь играет в театре, она, видите ли, актриса! И как он раньше не догадался, наблюдая за ее перевоплощениями? У девчонки определенно способности. Непонятно только, зачем смешивать жанры. Либо уж ты актриса, либо — мошенница. Каждый должен заниматься только своим делом. А иначе получается дилетантство.

Он поглядел на афишу — сегодня шла пьеса Гольдони. И фотография, изображающая, надо полагать, сцену из спектакля: Лола в объятиях какого-то длинноволосого хмыря.

И подпись: Ольга Чижова, Юрий Заплатан.

Ольга, значит, Чижова. И вовсе не Лолита Писаренко. Имена на все случаи жизни. Дико разозлившись на весь свет и на себя в первую очередь, Маркиз купил билет и пошел смотреть пьесу.

Театрик был маленький, но все там было по-настоящему: и фойе, и буфет, и зал с бархатным занавесом.

Зрители, как ни странно, в зале были, и даже свободные места не зияли, как дыры в заборе.

Текст пьесы был остроумен, актеры молодые и подвижные, пели по ходу дела приятными голосами и танцевали умело, а самое главное — Лола была потрясающе хорошенькой в напудренном паричке и с тонко затянутой талией. В другое время Маркиз получил бы большое удовольствие от пьесы.

Но только не сегодня. Сегодня он скрипел зубами и поносил Лолу чуть не вслух, а также проклинал тот день, когда вообще решил зайти в кафе «Синий попугай» и встретил там Лолу. Казалось бы, чего проще, взять и уйти прямо сейчас. У него огромные неприятности, и если он не поторопится, то может быть поздно Ладно, дадим девчонке последний шанс. В антракте Маркиз незаметно шагнул за сцену, а там схватил какую-то деталь декорации и пошел по узкому коридору с деловым видом. Какой-то толстый потный мужик вышел из маленькой дверцы, продолжая говорить что-то, и Маркизу показалось, что он слышит голос Лолы.

Толстяк удалился, шумно дыша и отфыркиваясь, как морж. Маркиз тихонько приоткрыл дверцу. Так и есть, эта идиотка сидела перед зеркалом и накладывала грим. Напудренного паричка на ней уже не было, темные волосы затянуты гладко, чтобы не мешали.

Маркиз одним прыжком подобрался к ней сзади и схватил за плечи.

— Ax! — вскрикнула Лола, то есть теперь это была не Лола, а Ольга.

Она глядела на него в испуге, грудь, едва прикрытая шелковым кимоно, бурно вздымалась. Такая эффектная женщина, многообещающая молодая актриса...

— Как ты меня напугал! — Ольга взмахнула ресницами и прижала руку к сердцу.

— Еще в обморок упади! — фыркнул Маркиз. — Тоже мне — артистка погорелого театра!

— Я думала, ты уже в бегах, — спокойно сказала Ольга и отвернулась.

— Ты соображаешь, что делаешь? — прошипел Маркиз, оглянувшись на дверь. — Тебя ищут, а ты.., выставляешься на всеобщее обозрение!

— Не преувеличивай, — усмехнулась Ольга, — театр маленький, зрителей человек пятьдесят всего. Я же сказала, что не могу с тобой поехать.

— По-моему, ты так и не поняла, чем рискуешь, — взяв себя в руки, начал Леонид, — девочка, это уже не шутки, это очень серьезно.

— Я все понимаю, — перебила его Ольга, — но уехать не могу. Уйти из театра в начале сезона! И это теперь, когда наконец у меня появились две главные роли!

— Да зачем тебе все это надо? — Маркиз махнул рукой. — Театр этот задрипанный...

— А затем, что, в отличие от тебя, я занималась мошенничеством и воровством вовсе не из любви к искусству, — вспыхнула Ольга. — Просто деньги очень нужны. Ты представляешь, сколько мы тут, в театре, зарабатываем? Мне пришлось бы покупать одежду на барахолке да еще спать с этим жирным козлом-режиссером. А так все думают, что у меня богатый спонсор, я чувствую себя независимой, режиссер заискивает — денег просит у мифического спонсора, а поскольку моего любовника никто не видел, то и отбить никто не пытается... Очень удобно.

— А я, по-твоему, взял колье у Зарудного из чистого интереса? — разозлился Маркиз. — Приключений мне, видите ли, мало было на собственную голову... Нет, милая, интерес тут ни при чем, это работа!

— А моя работа — здесь! — отрезала Ольга и отвернулась к зеркалу.

— Ты, как выражался мой дедушка, хочешь и на елку влезть, и задницу не уколоть! — рассердился Маркиз. — Так не бывает.

— Послушай, — снова повернулась к нему Ольга, — это не обсуждается. Расстанемся по-хорошему, мне скоро на выход. Да и ты зря тратишь время.

— Разумеется, — буркнул Маркиз, — ты не маленькая, знаешь, что делаешь.

— Оленька, — донеслось из коридора, — на выход!

Маркиз встал и вышел, не обернувшись.

Часом раньше в квартире старого скупщика раздался звонок мобильного телефона.

Кузьмич, услышав, отчего-то заторопился, пробежал коридор и чертыхнулся, наступив в темноте на какого-то кота. Кот зашипел, блеснул зелеными глазами и пропал в дебрях квартиры.

У себя в кабинете Кузьмич долго искал затерявшийся в грудах вещей мобильник, но тот звонил и звонил. Кузьмин наконец отыскал телефон под персидским ковриком семнадцатого века, который принес ему недавно вор по кличке Сверчок, ограбивший квартиру вдовы профессора-востоковеда.

— Хм, — раздалось на том конце линии, и Кузьмич сразу же понял, кто с ним сейчас будет разговаривать.

Ноги его подкосились, в горле отчего-то пересохло, он присел на стул и приготовился к неприятному разговору. Звонил, несомненно, Зарудный.

— Я недоволен, — начал он без всякого предисловия, — вы гарантировали, что с вашим человеком все пройдет как по маслу, что с ним не может быть никаких накладок.

— Я был уверен, — пробормотал Кузьмич, — он просто вынужден был согласиться на мое.., на ваше предложение.., ему ничего больше не оставалось.

— И тем не менее он отказался, — констатировал Зарудный. — Таким образом вы допустили утечку информации.

— И ваши люди тоже, — буркнул Кузьмич, который сообразил, что Маркизу удалось уйти живым от посланной погони.

— Да, он оказался весьма проворным.

И голова у него отлично соображает, а главное — быстро.

— Я же говорил, — осмелился вставить Кузьмич.

— Конечно, его устранение — это вопрос времени, — продолжал Зарудный спокойно, — но дело в том, что, во-первых, времени очень мало, а во-вторых, может просочиться информация об этом деле, а это недопустимо. Так что ты, Кузьмич, очень меня подвел.

В голосе Зарудного появились человеческие нотки, и от этого Кузьмич еще больше испугался.

— Отчего вообще ты остановил свой выбор на этом... Маркизе? — спросил Зарудный.

— Вы сказали, что нужен ловкий, сообразительный человек, мыслящий не совсем традиционно, — вздохнул Кузьмич. — Сами знаете, что сейчас происходит в городе. Все бандитские группировки заняты друг другом. Потому что эти.., златолицые, как их называют, в масках и с мечами, рубят ихнюю братию на капусту почем зря.

— Слышал, — усмехнулся Зарудный. — Дело доходит до абсурда. Братки сидят по домам и шепотом пересказывают друг другу леденящие подробности. Мистики в этом деле наворочено — жуткое дело! В церковь стали бегать...

— А отрубленных голов так и не нашли, — подхватил Кузьмич. — Сами посудите, можно ли к ним сейчас обратиться для серьезного дела? А Маркиз — сам по себе человек, всегда один работает.., ну, берет напарников, когда нужно. И тут как раз такое совпадение случилось, что колье он взял...

Кузьмич просто физически ощутил, как на том конце линии Зарудный озверел.

— Мне не нравятся совпадения, — прорычал он.

— Что делать, — по-стариковски вздохнул Кузьмич, — уж не обессудьте, но больше никого предложить не могу.

— Значит, все-таки Маркиз... — протянул Зарудный. — Ну ладно, найдем, чем заставить... К вечеру человека за колье пришлю.

* * *

Надежда Николаевна проводила тетю Васю до отдела искусства Древнего Востока и оставила там. Она решила, что заслужила немного времени для спокойной прогулки по Эрмитажу. Все было на месте, все такое привычное, с детства знакомые экспонаты.

Надежда в который раз возблагодарила Бога, что ей повезло родиться в большом городе, да не где-нибудь, а в Санкт-Петербурге, где есть такой замечательный музей, как Эрмитаж. Она зашла в зал, где стояли знаменитые часы-павлин, и полюбовалась из окна на очаровательный висячий сад. На уровне второго этажа была насыпана земля и росли цветы и настоящие деревья. Из других окон была видна Нева, обычно свинцово-серая, но сегодня в ней отражалось синее осеннее небо.

Надежда постояла немного у окна, вздыхая и скучая по мужу. Отчего они никогда не ходят вместе в Эрмитаж? Ему вечно некогда, он все время работает. Конечно, сейчас жизнь такая, что без работы не проживешь, но вот она, Надежда, вроде бы и работает не так много, а времени у нее вечно не хватает. Так что надо еще спасибо тете Васе сказать, что вытащила ее, Надежду, в Эрмитаж.

Надежда вспомнила про тетю Васю, охнула и заторопилась на третий этаж, где в зале с ассирийскими экспонатами они договорились встретиться с теткой.

— Надя! — окликнула ее тетя Вася в зале испанского искусства.

Надежда с ходу пролетела ползала, притормозила у двух апостолов Эль Греко, которые укоризненно глядели на нее со стены, и обернулась.

Тетя Вася сидела на бархатном диванчике и выглядела не то чтобы присмиревшей, но какой-то тихой. Не было грозного огня в ее глазах, пенсне не сидело на носу, а тихо висело на шнурочке, и она совсем не была похожа на Станиславского. Надежда поняла, что тетка очень устала. Утомленная, очень старая женщина...

— Тетя Вася, вы как здесь? Решили свои проблемы?

— А нет никаких проблем пока, — улыбнулась тетка. — Выставка приедет через два дня, хотела я походить по Эрмитажу, вспомнить, да вот что-то утомилась...

— Может, вам плохо? — забеспокоилась Надежда.

— Пойдем-ка мы на воздух, — сказала тетя Вася, — только хорошо бы где-нибудь чайку выпить.

Они устроились тут же, в кафе на первом этаже. Тетя Вася медленно прихлебывала чай и невидяще смотрела перед собой, потом тихо заговорила:

— Я жила на Васильевском острове, преподавала в университете, писала книгу об ассирийской космогонии классического периода, казалось бы — какое отношение ассирийская космогония имеет к политике?

Но один бездарный доцент, от чьей теории я не оставила камня на камне в своей работе, написал на меня донос. Якобы я в своих исследованиях сошла с рельсов классового подхода, отклонилась от марксистских научных методов.., короче, я еще очень легко отделалась, мне дали всего пять лет. Видимо, сказалось то, что Ассирия вряд ли засылала к нам своих шпионов.

Там, на Севере, — это была такая нецелесообразная работа! Мы, четыре женщины с высшим образованием и научными степенями, заготавливали лес. Нас охранял боец, очень симпатичный молодой человек, явно деревенский. Я понимаю, это необходимо, а вдруг мы действительно враги народа? Но этому бойцу было холодно, он грелся около костра и в этом костре сжигал все то, что мы за смену успевали заготовить. Это так глупо!

Вполне можно было использовать нас на каких-то более полезных работах. Например, Востроградская, доктор технических наук, умела очень хорошо готовить. Но я отвлеклась.

Тетя Вася неодобрительно поглядела на шумящих китайцев, которые обосновались за соседними двумя столиками.

— После освобождения я отправилась на место проживания, которое назначили мне по суду...

— В ссылку? — уточнила Надежда.

— На место проживания, — твердо возразила тетя Вася, — в Нукус. Надо сказать, там собрались совершенно замечательные люди — ученые, искусствоведы. Такого Художественного музея, как в Нукусе, нет во многих крупнейших городах. А сколько там замечательных археологических древностей!

— И ассирийских? — осторожно поинтересовалась Надежда.

— И ассирийских, — не моргнув глазом, подтвердила тетя Вася. — Конечно, жизнь там довольно трудная, — продолжила она, — особенно тяжело было в первые годы... Но интеллигентного человека не должны пугать мелкие бытовые неудобства вроде скорпионов в сортире...

— Вроде чего?! — в ужасе переспросила Надежда.

— Ничего особенного, — презрительно фыркнула тетя Вася, — скорпионы в сортире — совершенно обычная вещь. Сортир у меня во дворе...

— Что, и сейчас?

Тетя Вася не удостоила племянницу ответом и продолжила:

— А скорпионы — вполне обычный элемент тамошней фауны. Как и сколопендры, фаланги, тарантулы... Вот кара-курт — это похуже, его укус смертелен, а скорпион — такая мелочь.

Надежда вздрогнула, представив себе скорпиона в своем чистеньком, облицованном голубым кафелем туалете.

Словно прочтя ее мысли, тетя Вася поправила пенсне, взглянула на Надежду так, как Станиславский, должно быть, смотрел на Немировича-Данченко, когда они ссорились по вопросу о том, с чего начинается театр — с вешалки или с буфета, и провозгласила:

— Вы все здесь невероятно избалованы!

Теплый ватерклозет развращает! Привыкнув к нему, человек скатывается в болото мелкобуржуазной изнеженности! — Выпив чашку крепкого горячего чаю, она оживилась и принялась за старое.

Надежда, оставшись в этом вопросе при своем мнении, решила сменить тему:

— Тетя Вася, но вас же должны были вскоре реабилитировать... Или это называется как-то по-другому... Ну, после смерти Сталина?

— Вскоре?! — с пафосом повторила тетка. — Конечно, если пять лет — это вскоре!

Я приехала в Нукус в пятьдесят втором году, а мое дело Пересмотрели только в пятьдесят седьмом. Видимо, это дело было очень незначительное. До него долго не доходили руки.

— В пятьдесят седьмом? — переспросила Надежда. — Но почему же вы тогда не вернулись?

— Ха! — Тетка гордо закинула голову, и пенсне свалилось, закачавшись на шелковой ленточке. — Я связалась с университетом и поинтересовалась судьбой того доцента, чей донос послужил причиной моего ареста. Он был уже профессором и заведующим кафедрой. Как ты считаешь, могла я вернуться?

Я предпочла остаться в Нукусе. Тем более что уже привыкла к тамошней жизни, а главное — наткнулась на интереснейшую научную тему. В местном краеведческом музее хранились глиняные таблички, найденные при раскопках в начале века русским археологом Аргуновым. Фонд Аргунова пятьдесят лет стоял неразобранный — сам он умер от лихорадки в 1910 году. А никто из серьезных специалистов в Нукусе не был и не видел его находок. Бытовало мнение, что Аргунов раскапывал в Каракалпакии захоронения скифов или сарматов. Но я увидела эти таблички и не поверила своим глазам.

Этот стиль ни с чем невозможно спутать — крылатые быки, драконы, рогатые рыбы — настоящий ассирийский стиль! И я совершенно не удивилась, когда нашла на некоторых табличках ассирийские клинописные надписи. Это огромное открытие! Значит, влияние ассирийцев распространялось даже до степей Каракалпакии! Я написала об этом статью в «Вестник Академии наук».

Публикация произвела фурор, хотя Зайценогов — тот профессор, о котором я уже говорила — пытался злопыхать и ставил под сомнение мою научную квалификацию. Тем не менее меня приглашали в Москву и Ленинград, но я отказалась.

— Почему? — перебила Надежда тетку.

— Один раз мне уже пришлось полностью изменить свою жизнь. Васильевский остров я поменяла на Нукус не по своей воле, но опять все менять — не хочу! Буду жить в Нукусе до конца своих дней и продолжать исследование коллекции Аргунова.

— Но сейчас-то вы все-таки приехали! — не удержалась Надежда от шпильки.

— Я же тебе говорила, — начала тетя Вася с легким раздражением, — меня пригласили руководители Эрмитажа, а главное — мне просто необходимо сравнить таблички из коллекции барона Гагенау с аргуновскими. — Она ткнула пальцем в картинку на буклете.

— Тетя Вася, — ужаснулась Надежда, — неужели вы привезли из Нукуса всю его коллекцию?

— Что ты, это очень маленькая ее часть!

Я, конечно, хотела бы взять гораздо больше, но тогда нужно было бы заказывать железнодорожный контейнер, а у меня не хватило средств на его оплату.

* * *

Спектакль шел отлично. Зрители смеялись в нужных местах и даже хлопали по ходу пьесы, а не только в конце.

В последнем действии на Ольге был надет мужской костюм — черный бархатный камзол, кюлоты, а под камзолом — белоснежная батистовая рубашка с кружевами.

Парика не было — свои волосы были как раз нужной длины. По пьесе полагалось героине переодеться в юношу, и Ольга с удовольствием играла мальчишку — она имитировала походку, чуть сутулилась и загребала ногами, делала это чуть нарочито, потому что зрители знали, что она — не мальчик, а ее возлюбленный по пьесе — якобы нет. Когда она в качестве кавалера танцевала с очень богатой и глупой дамой, кто-то из зрителей даже крикнул: «Браво!».

Все кончилось хорошо, как во всех комедиях Гольдони.

Зрители хлопали, актеры вышли кланяться. Ольге полагалось за короткое время быстренько переодеться в шикарное длинное белое платье с серебристым отливом и принимать аплодисменты зрителей уже в туалете невесты, при полном, так сказать, параде.

Она стремглав бросилась в свою гримерную, чтобы успеть — на все про все выходило у нее пять минут. За сценой никого не было, у них вообще была маленькая труппа, так что все артисты были на сцене, осветитель, он же рабочий сцены, сидел в своей будке. Режиссер вышел на сцену вместе с артистами.

У дверей гримерной навстречу Ольге шагнул молодой человек с огромным букетом роз.

— Простите, я из газеты, хотел взять у вас интервью...

— Вы с ума сошли! — крикнула Ольга. — Мне же нужно на сцену! После, после...

Она открыла дверь, но парень вдруг толкнул ее сильно внутрь, и она, пролетев несколько метров, приземлилась прямо в объятия другого парня. Сообразив, кто перед ней, Ольга пыталась крикнуть, но тряпка, пахнущая чем-то острым и неприятным, заткнула ей рот и нос. Она забилась в руках бандитов, как пойманная рыбка, вдохнула резкий запах и затихла. Парни мигом закатали безвольное тело в специально принесенное одеяло, подхватили сверток и вынесли через служебный вход. Вахтерша сидела за своим столиком и безучастно смотрела прямо перед собой, ни на что не реагируя, — ее тоже угостили солидной порцией хлороформа.

Зрители требовали главную героиню. Герой-любовник самолично сбегал за ней, но нашел в пустой гримерной только смятое серебристое платье и рассыпанные по полу темно-красные розы.

Зрители понемногу разошлись. Ольгу нигде не нашли и очень удивились, заметив, что все ее вещи тоже на месте. Наконец кто-то заметил, что с вахтершей у служебного входа неладно — она слишком крепко спала.

Пока брызгали в лицо водой, пока били по щекам — прошло очень много времени. Наконец вахтерша очнулась и с трудом вспомнила, что почти перед самым концом спектакля постучался в дверь молодой человек с большим букетом роз, она, вахтерша, открыла, думая, что это посыльный, а дальше что-то пахучее брызнуло ей в лицо, и больше она ничего не помнит.

Сопоставили розы на полу в гримерке с ее словами и пришли к выводу, что Ольгу Чижову похитили неизвестные злоумышленники.

* * *

Было одно место у Маркиза, где он хранил деньги и кое-какие необходимые вещи, так сказать, на черный день. Туда можно было наведаться только вечером, что он и сделал, посчитав, что черный день настал.

Угораздило же его связаться с этим колье!

Но уж очень хотелось обойти Лейбовича.

Маркиз собрал немногочисленные вещи, прихватил деньги и липовые документы. Потом он позвонил верному человеку насчет машины, договорился, где тот будет ждать его, и хотел уже оставить мобильник в тайнике, но тот вдруг зазвонил издевательским звонком.

— Здорово, Маркиз! — раздался грубый голос в трубке. — Тебе твоя краля хочет привет передать.

— Нужны мне ваши приветы, — вздохнул Маркиз, он уже понял, что произошло непоправимое.

— Значит, так, слушай сюда быстро и не перебивай! — посуровел голос в трубке. — Если через час ты не будешь на станции метро «Невский проспект», то девулю твою мы разнесем на молекулы.

— Какие слова знаешь, — хмыкнул Маркиз.

— Ты не думай, я не только слова знаю, но и дело свое хорошо понимаю. Девкой твоей сам лично займусь, потом ребятам отдам, а после этого она, если не окочурится, сама смерти запросит.

— Слушай, чего вам от меня надо? — с чувством спросил Маркиз. — Я ничего не знаю, ничего не слышал, вообще сейчас сделаю ноги по-быстрому. И к метро «Невский проспект» приходить — нашел дурака. Чтобы вы меня там прихлопнули? Так что девчонке я все равно не помогу, а своя рубашка, как говорится, всегда ближе к телу.

— Не боись, Маркиз, — снова заговорила трубка, — найти мы тебя и так со временем найдем. Хоть на краю света достанем!

Но сейчас время дорого. И хозяин тебе важное дело хочет поручить. Так что ты бы не тянул резину, а соглашался побыстрее. Времени мало остается. А убивать тебя в этом случае никто не собирается, и даже девку вернем в сохранности, относительно конечно... — В трубке заржали.

«Так я вам и поверил», — подумал Маркиз, но вслух сказал:

— Ладно, знаю, что все равно до меня доберетесь. Дай-ка мне с девушкой поговорить, а то, может, вы ее уже того.., на тот свет отправили.

— После наговоришься, — заворчал голос, — неохота мне...

— А тогда пошли вы все на хрен! — заорал Маркиз. — Это я твоему хозяину зачем-то нужен, а не он мне.

— Ладно, не кипятись, — примирительно заговорили на том конце линии, — сейчас поговоришь...

В трубке установилась относительная тишина, очевидно, ее просто положили, не отключая. Вдалеке слышался неясный говор, хлопнула дверь.

«Это за Лолой кто-то пошел, — сообразил Маркиз, — значит, они держат ее где-то рядом, чтобы под рукой была в случае чего...»

Маркиз прислушался и уловил вдруг какие-то посторонние звуки. Как будто колокол начал бить гулко и громко.

«Да ведь это же часы! — догадался Маркиз. Где-то неподалеку от того места бьют башенные часы».

Он машинально поглядел на свои наручные часы и усмехнулся: те, городские, спешили на три минуты.

Через некоторое время в трубке послышался голос Лолы.

— Ленечка... — Она всхлипнула. — Спаси меня.

— Доигралась, — не выдержал он, — доигралась в своем театре!

— Ну, знаешь! — Маркиз просто увидел, как высохли слезы у нее на щеках. — Я, конечно, виновата, но ты тоже вел себя как собака на сене!

— Хватит! — В трубке послышалась возня. — После будете отношения выяснять! Если доживете, конечно...

— Леня, спаси меня! — истошно крикнула Лола. — Они меня убьют! Я стану трупом, как бедный Йорик!

— Ах ты, сука! — заорали в трубке. — Еще кусается!

Послышался звук удара, и телефон отключился.

«Совсем от страха ума лишилась, — Маркиз пожал плечами, — какую-то чушь театральную несет...»

Он тяжело вздохнул и убрал в тайник вещи. Придется вступать в контакт с бандитами. Девчонка, конечно, идиотка и сама во всем виновата, но втравил-то ее в это дело он, Маркиз! Если бы в свое время он не вытащил ее из «Синего попугая», кем бы она была? Мелкой мошенницей, обирающей таких же, как она, жуликов. Зарабатывала бы понемножку на хлеб с маслом и на тряпки, играла бы в своем театре. Ну когда-нибудь поймали бы на месте, отлупили как следует, но не убили. А он взял ее в напарницы, втравил в серьезные операции.

Теперь Лоле грозит ужасная смерть.

Маркиз, в общем, был противником насилия, оттого и выбрал такую бескровную профессию. Он прекрасно знал, что проявляет сейчас недопустимую слабость, но решил поглядеть, как будут дальше развиваться события. А там, глядишь, придет в голову какая-нибудь мысль, как спасти Лолу.

На станции метро «Невский проспект»

Маркиз уселся внизу на скамейке, и тотчас же к нему подошел мужчина делового вида, очень прилично одетый — модный плащ, галстук, очки в позолоченной оправе.

— Мне поручено вести с вами переговоры, — приветливо произнес он.

Он достал из кожаного кейса буклет, такой же Маркиз уже видел у Кузьмича.

— Выставку привезут через два дня. Вот номер рейса компании «Люфтганза». Отвечать за безопасность экспонатов будет некий Макс Белофф, русский эмигрант, давно живущий в Германии. Статуэтка львиноголовой Ламашту — небольшая, длиной двадцать пять сантиметров. Она будет находиться в самом маленьком ящике. У вас уже есть план операции?

— План операции я всегда разрабатываю сам и никого в него не посвящаю, — твердо ответил Маркиз.

— Допустим, — протянул молодой человек. — Надеюсь, вы знаете, чем вам грозит малейшая оплошность. Патрон не прощает ошибок, вам будет очень трудно доказать свою профессиональную пригодность. — Он выразительно посмотрел на своего собеседника.

— Еще один важный вопрос, — не моргнув глазом, продолжал Маркиз, — а после займемся выяснением деталей. Вопрос же касается оплаты.

— Вот как? — Молодой человек поднял брови. — А разве спасение вашей девушки не является достаточной платой?

— Ну-ну, вы слишком хорошо обо мне думаете, — вздохнул Маркиз, — я с большим удивлением открыл в себе некоторый альтруизм, но не до такой же степени... Статуэтка львиноголовой Ламашту — очень ценная вещь! Так, навскидку, я определил бы цену в десятки миллионов долларов.

— Ну уж это вы загнули, — усмехнулся молодой человек, — здесь, в России, можно говорить только о реальной цене...

— Итак? — настойчиво спросил Маркиз.

— Назовите сами реальную цену, — быстро проговорил его собеседник.

— Двести тысяч долларов плюс возмещение всех расходов на операцию, — четко выговорил Маркиз.

— Думаю, что мы договоримся, — немного помедлив, ответил его собеседник.

Они еще некоторое время уточняли мелкие детали, после чего Маркиз кивнул молодому человеку в очках и скрылся в вагоне поезда. Его собеседник закрыл кейс и направился в сторону эскалатора. Поднявшись, он сказал в мобильный телефон несколько слов. Услышав ответ, убрал мобильник и устремился к поставленной перед ним только что цели.

* * *

Кузьмич посмотрел в глазок. На площадке перед дверью стоял аккуратный молодой человек очень делового вида. Плащ, галстук, очки золоченые, чемоданчик кожаный в руке. Посмотрел на часы: ценит, паскуда, каждую минуту. Пришел ровно в десять, хоть часы по нему проверяй.

Кузьмич загремел замками, отворил свою бронебойную дверь. Делец вошел, вежливо поздоровался. Старик отвернулся, побрел к себе в кабинет, шаркая стоптанными тапками, косясь на гостя. Тот осторожно шел следом, перешагивая через завалы хлама, которыми квартира скупщика была знаменита, поглядывая брезгливо на ободранные обои, морщась от кошачьего запаха. Тут и сам кот выскочил из-за угла, с диким мявом бросился гостю под ноги. Гость вздрогнул, отбросил кота ногой.

Кузьмич оглянулся, недовольно проворчал:

— Не обижай животное. Оно за себя постоять не может.

Молодой человек скривился, но промолчал.

Вошли в кабинет, Кузьмич сел за стол, потер руки. Старый, невзрачный, вязаная старушечья кофта поверх тельняшки, цепкий осторожный взгляд. Выдвинул ящик стола, достал мешочек из черной замши, развязал и выложил на стол живое сверкание, пригоршню света — бриллиантовое колье.

— Вот, — промолвил с грустью скрипучим стариковским голосом, — передайте Анатолию Ивановичу с моим крайним уважением. Поздравляю — хорошая вещь.

Напоследок подержал колье в руках, повернул разными сторонами к свету, пуская яркие искры. Бриллианты высверкивали чистым сиянием. С сожалением опустил колье обратно в мешочек, затянул шнурок, подал гостю. Тот осторожно взял мешочек рукой в желтой кожаной перчатке.

Кузьмич посмотрел на эту перчатку настороженно: что это он — отпечатки пальцев оставить боится? Брезгует, что грязно у старика в квартире, или...

На всякий случай скупщик незаметно вытащил из ящика «вальтер», сжал под столом в левой руке. Гость медлил, неторопливо расстегивая замки «дипломата», чтобы спрятать туда колье.

— Ну что, — угодливо усмехаясь, поинтересовался Кузьмич, — поймали Маркиза-то?

Молодой человек поднял на старика удивленные глаза.

— Нас с вами это, кажется, не должно интересовать.

В переводе на человеческий — куда, блин, нос суешь, не твоего ума дело!

— Да нет, я так только, — промямлил Кузьмич, — поинтересовался...

Гость открыл наконец чемоданчик, осторожно спрятал в него мешочек с колье, поднял на старика серые спокойные глаза, проговорил:

— Анатолий Иванович просил меня поблагодарить вас за то, что вы так быстро нашли и вернули его вещь.

«Поблагодарить, — подумал старик, — небось с Лейбовича все деньги содрал! И получается, что колье ему досталось совершенно даром! Неплохо устроился господин Зарудный! За моральный ущерб — двадцать тысяч баксов получил! А мне хоть бы что-нибудь отстегнул за хлопоты!» — но вслух сказал совсем другое:

— Всегда рад хорошему человеку услужить. Передайте ему...

Что он хотел передать Зарудному, осталось неизвестным, потому что его молодой гость спокойным и быстрым движением достал из кейса маленький голубой баллончик и выпустил в лицо скупщика струю густого серебристого тумана.

Кузьмич закашлялся, хотел было выстрелить из-под стола, да руки не слушались, и все стало как-то безразлично. Он сомлел, откинувшись на спинку стула. Нижняя челюсть свесилась на грудь, по подбородку протянулась ниточка слюны. Молодой гость неторопливо отставил «дипломат», достал пластмассовую коробочку с заранее подготовленным шприцем, осторожно поднял безвольно повисшую руку старика и, отвернув манжет, сделал укол.

Тело Кузьмича передернула короткая судорога, и он опять затих — на этот раз навеки. Гость наклонился над ним, на всякий случай проверил пульс, хотя понимал, что это лишнее. Достал из кармана старушечьей кофты связку ключей. Поднял свой «дипломат», спрятал в него использованный шприц.

Внимательно огляделся по сторонам — не оставил ли чего ненароком. В коридоре ему снова попался под ноги кот, но, кажется, уже другой. Сейчас, не сдерживая своей неприязни, гость сильным ударом ноги отшвырнул кота, поморщился на царящий в квартире беспорядок. Таких, как этот Кузьмич, следовало уничтожать просто из гигиенических соображений, как уничтожают переносчиков болезнетворных микробов, но его устранили не за это. Просто бизнес.

Гость вышел из квартиры, запер бронированную дверь и выбросил ключи в мусоропровод. Взглянул на часы — было четверть одиннадцатого. Вся операция заняла пятнадцать минут.

* * *

Макс негромко кашлянул, чтобы привлечь внимание барона.

У старика была такая неприятная манера: вызвать человека к себе в кабинет и долго не замечать его присутствия, углубившись в какой-нибудь драный манускрипт или ветхую инкунабулу. Вот и сейчас он сидел, разглядывая сквозь увеличительное стекло старинную монету, и делал вид, что не замечает Макса.

Услышав кашель, барон поднял удивленные глаза и воскликнул:

— О, дорогой мой, вы уже здесь? А я увлекся и ничего не вижу... Взгляните, какая прелесть!

Макс подошел к столу, взял лупу и уставился на золотой кругляшок. Профиль надменного старика в венке, по кругу — надпись: «Веспасиан принцепс».

Ничего особенного. Вежливо улыбнулся, посмотрел на барона. Тот, видимо, ожидал восторгов.

— Очень мило. — На большее Макс не был способен.

— Вся прелесть этой монеты, — обиженным и одновременно менторским тоном начал барон свою очередную лекцию, — в том, что буква quot;Еquot; в имени императора несколько повернута. Эта-то не правильность и делает монету уникальной. Не правильности придают разнообразие жизни, мелкие врожденные особенности создают своеобразие человеческой внешности и даже человеческого характера. Вот вы, например, — рыжий, и это делает вас своеобразным...

«А вы — зануда и болтун, но это не добавляет вам обаяния», — подумал Макс, но развивать эту мысль не стал: барон хорошо платил и за это вполне можно было потерпеть его болтовню.

— Что ж, это не имеет отношения к нашему сегодняшнему разговору. — Как будто прочтя мысли Макса, барон убрал монету в футляр и откинулся на спинку кресла. — Вы знаете, дорогой мой, я посылаю часть своей коллекции в Россию. Выставка будет проходить в петербургском Эрмитаже. Конечно, я дополнительно застраховал коллекцию на время поездки — Россия считается у страховщиков зоной повышенного риска, и полис обошелся в копеечку.

Но тем не менее я хочу, чтобы вы сопровождали эти вещи. Я очень верю, дорогой мой, что под вашим присмотром ни один предмет не пострадает. Вы как-никак знаете эту страну...

Еще бы Максу не знать страну, в которой он родился и вырос, страну, из которой он бежал пятнадцать лет назад на лыжах через финский лес, оглядываясь на бегу, вслушиваясь в отдаленный собачий лай и глотая снег, чтобы утолить жажду и выровнять дыхание.

— Да, господин барон, — вежливо кивнул Макс, — но за время моего отсутствия эта страна очень переменилась.

— Это не страшно, дорогой мой, — барон взглянул на него слегка насмешливо, — вы сможете найти там людей, которые за умеренную плату расскажут вам об этих переменах.

— Да, господин барон. — Макс снова кивнул. — Можно мне полюбопытствовать, какую именно часть коллекции мне предстоит сопровождать?

— Можно. — Барон выложил на стол большой, роскошно изданный каталог. — Это будет «Ассирийское наследство».

Макс присвистнул: даже в знаменитой коллекции древностей и произведений искусства барона фон Гагенау «Ассирийское наследство» было подлинной жемчужиной.

Прекрасное собрание клинописных табличек, древних глиняных печатей, изображений богов и демонов.

Макс переворачивал глянцевые страницы каталога и всматривался в чудовищные и выразительные силуэты мускулистых бородатых богов, крылатых львов, быков и драконов. Под изображением рогатого чудовища он прочел подпись: «Рыбо-козел, символ великого бога Эйя».

«Рогатый змей-бог Нингижзида», — прочел он рядом трудно произносимое слово.

«Звезда-богиня Иштар».

Это имя было Максу хоть немного знакомо.

Он перевернул еще одну страницу и увидел фотографию золотой статуэтки.

Статуэтка изображала женщину с головой львицы.

Макс замер, его слегка зазнобило, комната на мгновение поплыла перед глазами.

Никогда прежде он не замечал за собой такой реакции на произведение искусства, но эта статуэтка, вернее, эта богиня, никого не могла бы оставить равнодушным. В каждом изгибе ее тела, в каждой складке кожи таились непреодолимый соблазн и безграничное зло.

Львиная голова лежала на женских плечах органично и естественно, морда львицы не была страшной или уродливой, она выражала обычную для хищника голодную злость, но само тело богини излучало коварство и злобу, страх и зависть, бесстыдную похоть и ненасытную жадность... Все семь смертных грехов таились в этом теле, да какие там семь! В ней были скрыты десятки и сотни смертных грехов глубокой древности, давно позабытые, сами названия которых неведомы убогой христианской морали.

— Что.., что это? — спросил Макс, когда ему удалось справиться со своим голосом.

— А-а! — Барон смотрел на него с чуть заметной усмешкой и явным интересом. — Я вижу, мой дорогой, она вас задела! Не каждый видит настоящую сущность этой богини!

Это Ламашту, львиноголовая Ламашту, поднимающаяся из подземного мира и ведущая за собой болезни и несчастья, озлобленные тени мертвых, ночные призраки, духов-инкубов Лилу, овладевающих во сне женщинами, и суккубов Лилит, терзающих по ночам мужчин.

Барон захлопнул каталог и закончил совсем другим голосом, сухим и деловым:

— Об этой статуэтке я особенно беспокоюсь. Кроме того, что она мне просто очень нравится, я вообще почти никогда не выставляю ее — кроме этого, это одно из самых дорогих в мире произведений искусства. Ну и вообще она прекрасна. Кажется, вы это, мой дорогой, тоже заметили, хотя видели пока только ее фотографию. Все необходимое вы получите у Вернера, в том числе и чек с достаточной суммой на непредвиденные расходы.

Аэропорт Петербурга поразил Макса своими крошечными размерами и жуткой теснотой. В прежние времена, когда сам он жил в этом городе, люди так редко летали за границу, что этого здания размером с придорожную закусочную было вполне достаточно.

С тех пор в стране многое переменилось, самолеты приземляются один за другим, а построить приличный аэропорт в таком огромном городе так и не удосужились...

С трудом пробившись сквозь толпу пассажиров, прилетевших из Ганновера, Мюнхена, Амстердама и Анталии, Макс со своими двумя помощниками и профессором Шульцем осмотрел ящики с коллекцией, проверил пломбы на каждом футляре, предъявил таможенникам и представителю страховой компании огромную кипу документов и собственноручно погрузил ящики в специальный бронированный автомобиль, присланный заблаговременно и дожидавшийся возле выхода из терминала.

Молодой парень, водитель бронированного автомобиля, предъявил ему документы.

Макс сверил номер автомобиля с номером, указанным в факсе, который он получил накануне в Мюнхене. Омоновец, прибывший с автомобилем, остался внутри машины, одного из своих помощников Макс посадил рядом с водителем.

Сам Макс ехал позади бронированного автомобиля на «мерседесе», который предоставили городские власти в распоряжение группы, сопровождающей выставку. Отсюда он хорошо видел броневик и мог контролировать ситуацию.

Не успели машины выехать с подъездной дороги аэропорта на ведущее к городу шоссе, как пришлось остановиться: посреди проезжей части стоял бульдозер, вокруг которого суетилась группа работяг в оранжевых спецовках.

Макс насторожился: ситуация очень напоминала нападение на банковский автомобиль в Берне в 1989 году, когда грабителям, переодетым дорожными рабочими, удалось похитить десять миллионов швейцарских франков.

Надев бронежилет и проверив револьвер, Макс вышел из машины и, сохраняя безопасную дистанцию, попробовал разобраться в положении. Оказалось, что бульдозер просто заглох посреди дороги и рабочие теперь традиционно русскими способами — при помощи лома и мата — пытаются убрать его с пути.

Макс подумал, что за время его отсутствия Россия совершенно не изменилась, и принял решение вернуться назад, к аэропорту, и ехать в город в объезд, другой дорогой, потому что своими методами дорожные рабочие провозятся с бульдозером до утра. Однако как только его машины исчезли за поворотом, бульдозер чудесным способом завелся, освободив проезжую часть.

И через несколько минут по этой дороге проехал от города еще один бронированный автомобиль, который из-за искусно организованной уличной пробки опоздал к мюнхенскому самолету, а благодаря вовремя заглохшему бульдозеру не встретился на шоссе с Максом.

Макс ехал по улицам родного некогда города, сжав зубы.

«Вот оно, — думал он, — вот оно, начинается. Начинается идиотское чувство радости при встрече с Родиной».

Он усмехнулся: даже в мыслях слово «родина» получалось с большой буквы, как учили в первом классе: Родина, Ленин, Партия...

Впрочем, слово «партия», кажется, писали тогда с маленькой... Макс забыл. Он для того и покинул эту свою, с позволения сказать, родину, чтобы забыть. Ему никогда не снились ни детство, ни ленинградские белые ночи, даже мать ему не снилась.

И вот оказывается, что ничего он не забыл, просто воспоминания эти ушли глубоко в подкорку и теперь вылезли наружу, как городской кот, привезенный на дачу, вылезает из своей корзинки: «А что? А как здесь, оказывается, славно... Помнится что-то по прошлому году... А я еще ехать не хотел, в машине капризничал...»

Макс с душевным трепетом глядел из окна машины на обновленный, но все такой же родной и незабываемый город, на прямой как стрела Московский проспект, на дома, отражающиеся в Фонтанке, на преображенный Невский и, наконец, на Дворцовую площадь, с детства казавшуюся огромной и сейчас не обманувшую его ожиданий.

Они с матерью жили в Апраксином переулке в огромной коммунальной квартире, и в детстве он, Макс, который не носил еще тогда дурацкого имени Макс, а был просто Максимом Беловым, проводил время у речки. Летом ловили мелкую рыбешку для кота Робсона, который был назван так в честь знаменитого прогрессивного негритянского певца, потому что был угольно-черен, имел только белые носочки на лапах.

Зимой же бегали по льду на ту сторону, и однажды они с соседским мальчишкой Ленькой провалились в чуть затянувшуюся ледком прорубь. Ленька был в тяжелом зимнем пальто, он быстро пошел ко дну и утонул бы, если бы Максим не вытащил его за воротник. А мама тогда, увидев их мокрыми и сообразив, что случилось, страшно побледнела и схватилась за сердце.

У нее было больное сердце, а Максим ничего не знал. Она никогда не жаловалась и очень много работала. Они жили вдвоем, хотя отец у ребенка был, и даже фотография его висела на стене. Раз в год он появлялся и приносил грошовый подарок на день рождения. Алименты тоже были мизерными.

Макс понял это задним числом, — рассказала соседка после маминой смерти. Оказывается, отец очень просил маму, чтобы она не подавала на алименты официально, а сам каждый месяц присылал по почте гроши, хотя работал каким-то начальником и зарплата у него была более чем приличная. Мать из гордости молчала, а сама работала машинисткой и все время брала работу на дом. Максим помнит, как в детстве засыпал под стук пишущей машинки.

Мама умерла, когда до диплома ему оставалось три месяца — надорванное сердце не могло больше работать. — Она просто присела на диван и больше не встала.

Максим был в шоке. Отец на похороны не пришел.

Ребята из института помогли с дипломом, а после все как-то разбежались, и Максим от лютой тоски и вины перед матерью загулял.

Он пил с какими-то случайными собутыльниками, и однажды из-за жуткого пьяного дебоша в ресторане всю компанию забрали в милицию.

Максим этого не помнит, но, очевидно, в пьяном угаре он назвал в милиции фамилию и адрес отца. Наутро отец приехал сам, заплатил штраф. Максим навсегда запомнил тот взгляд отца — ненавидяще-презрительный. Отец проговорил отрывисто, чтобы Максим больше не смел нигде упоминать об их родстве, иначе он сотрет его в порошок. И все, больше для сына у него не было никаких слов.

От злости Максим протрезвел и даже нашел в себе силы бросить пить. Он устроился на работу в какую-то заштатную контору — больше никуда не брали.

Он всегда любил лыжи, даже бегал за сборную института. И однажды, когда он шел не спеша по лыжне до Зеленогорска, ему пришла в голову мысль о побеге. А что, на лыжах он чувствует себя прекрасно, пройти за день пятьдесят километров ему ничего не стоит. Нужно только тщательно продумать маршрут...

Терять ему нечего. Скучная работа, комната в коммуналке. Друзья переживут, любимой девушки у него нет. Из близких родственников никого не осталось. Что касается отца, то он это заслужил. Ох как полетит папочка со всех своих постов, когда сыночек сделает ноги за кордон! Ох как поваляют его органы мордой об стол! И поделом ему будет! Но, как говорится, сейчас не тридцать седьмой год. Ну, уволят папулю, ну, пенсии персональной не дадут, но не посадят же! Пусть на даче выращивает цветочки и думает о собственном поведении.

Воспоминания проносились в мозгу со сверхсветовой скоростью. Наконец Макс опомнился: «Кретин! Ты же на работе! Немедленно возьми себя в руки!»

Усилием воли он отогнал от себя призраки прошлого и сосредоточился на деле.

Доехать до центра города удалось без пробок и задержек. Броневик остановился перед служебными воротами Эрмитажа, водитель взял документы и пошел разбираться с охраной. Макс вышел из «мерседеса» и поглядел на часы. Наиболее рискованная часть операции подходила к концу. Чаще всего попытки похищения происходят именно при перевозке больших ценностей, в дороге, где невозможно так тщательно организовать охрану, как в стационарном хранилище. Но кажется, на этот раз все обошлось.

Однако где застрял этот чертов шофер?

Макс снова взглянул на циферблат. Парень отсутствовал уже минут десять. Конечно, это — Россия, Макс еще не забыл, как медленно здесь все делается, однако он встревожился и подошел к охраннику возле ворот.

— Куда ушел наш шофер? — спросил он парня в камуфляже. — Почему нас так долго не пропускают?

Парень пожал плечами:

— Ваш водила пошел к начальнику караула, но мне пока никто не звонил, команды не было.

Макс побледнел. Он связался по мобильному телефону с заместителем директора Эрмитажа по безопасности, с которым вел предварительные переговоры о порядке охраны выставки и неоднократно встречался. Тот встревожился и мгновенно спустился к воротам, броневик и «мерседес» въехали во двор. Макс, холодея от скверного предчувствия, своим ключом открыл дверь броневика.

Внутри не было омоновца, который сел в броневик на глазах у Макса и его спутников перед выездом из аэропорта. И когда Макс сверил контейнеры в кузове броневика с перечнем, он убедился, что не хватает двух самых маленьких ящиков. , Взглянув на секретное приложение к списку, Макс увидел, что в одном из пропавших ящиков находилась жемчужина коллекции — золотая статуэтка богини зла Ламашту.

* * *

Как говорил старый гангстер в знаменитом фильме, Леня Маркиз получил предложение, от которого невозможно отказаться.

Конечно, он мог забыть о своей легкомысленной боевой подруге, бросить Лолу в руках похитителей и скрыться на необозримых просторах бывшей одной шестой части земного шара или на еще более необозримых просторах остальных пяти шестых частей, но его душа, душа по-своему честного мошенника, противилась такому решению. За время совместной работы он привязался к девчонке, и бросить ее в беде ему не позволяли остатки совести. Кроме того, было чертовски жаль потерять такого хорошего партнера. Как ни крути, Лола была артистична, прекрасно умела перевоплощаться, понимала Леню с полуслова. Она была неглупа, хотя и легкомысленна — ее дурацкая страсть к сцене поставила их обоих под удар.

Были и еще кое-какие «кроме того».

Кроме того, Маркиз чувствовал, что столкнулся с такими сильными людьми, что ему не удастся скрыться от них ни в джунглях Амазонки, ни на островах Океании, ни даже в глухой тверской деревне. Везде его найдут и приставят к затылку самую неприятную вещь на свете — холодное револьверное дуло.

Кроме того, quot;н это было немаловажно, Маркизу чертовски хотелось сделать это дело.

Ему хотелось украсть эту проклятую статуэтку, хотелось доказать себе самому и всему остальному человечеству, что он, Леня Маркиз, действительно самый лучший, самый хитрый, самый ловкий. Что ему нет равных.

На другой чаше весов было обостренное чувство опасности, говорившее ему, что ассирийская статуэтка принесет массу неприятностей, и его врожденное стремление к независимости.

«Я — Леня Маркиз, хожу где вздумается и гуляю сам по себе», — говорил Леня вслед за киплинговской кошкой.

А сейчас его вынуждали, заставляли действовать помимо его воли.

Чаши весов уравновесились, но тут Маркиз вспомнил лицо Лолы, когда он видел ее последний раз, и окончательно решился.

Он поехал в международный аэропорт Пулково-2. Брать статуэтку, конечно, нужно было только при перевозке, в Эрмитаже нечего было и думать. Значит, начинать проработку нужно было именно в аэропорту.

Леня, как он делал обычно в таких ситуациях, вошел в роль. Он представил себе, что встречает родственника, пожилого занудного дядю, который должен прилететь из Дюссельдорфа рейсом авиакомпании «Люфтганза».

Самолет задерживался на полчаса, Маркиз ходил по залу ожидания, посматривая то на часы, то на электронное табло, то на происходящие вокруг мелкие события.

Встречающих в зале было так много, что можно было особенно не стараться, играя свою роль, — все равно в этой толпе никто не обратил бы на Леонида внимания. Очень скоро наметанным глазом профессионала Маркиз заметил мальчишку-беспризорника лет семи, который шнырял по залу, стараясь не попадаться на глаза милиционеру и приглядываясь к публике.

Леня хорошо знал этот специфический, липкий взгляд карманника, которым мальчишка окидывал каждого человека: сначала посмотрит на руки, на кейс или сумку, затем — на карманы, не оттопыриваются ли они соблазнительной выпуклостью бумажника, и наконец — на лицо: насколько клиент осторожен и бдителен.

Леня решил подбросить приманку. Он опустошил свой бумажник, переложив его содержимое во внутренний карман плаща, а само портмоне засунул в наружный боковой карман, так что его очертания отчетливо обрисовывались.

Затем он отошел в конец зала, где не было видно милиции, сел на освободившуюся скамейку и сделал вид, что дремлет.

Несколько минут ничего не происходило, и Маркиз начал уже сомневаться в том, что рыбка клюнет, но тут он почувствовал едва заметное прикосновение.

Если бы он не был предельно насторожен, ему ни за что не удалось бы засечь эту поклевку. Прикосновение было таким осторожным, что его можно было перепутать с дуновением сквозняка. Еще больше насторожившись, Маркиз позволил маленькому воришке запустить руку к себе в карман и тут железной хваткой вцепился в его кисть.

Беспризорник, ловкий и подвижный, как ящерка, крутанулся на месте, и его тощая ручонка выскользнула из пальцев Маркиза.

Мальчишка кинулся к проходившей вдоль окна вентиляционной трубе, закрытой декоративными решетками. Одним движением он сорвал решетку и нырнул в трубу, но Леня успел схватить его за пятку и выдернул на свет Божий, как окуня из речки. Беспризорник дергался, извивался, но Маркиз перехватил его поудобнее и не думал выпускать.

— Дяденька, — мальчишка повернул к Лене грязную мордочку, одновременно жалкую и злую, — отпусти меня лучше, а то я сейчас закричу, что ты к маленьким пристаешь!

— Да кто тебе поверит, — миролюбиво проговорил Маркиз, — тебя ведь здешняя милиция знает как облупленного. Ты лучше скажи — жрать хочешь? — Он заметил в глазах мальчишки лихорадочный голодный блеск.

— Ну хочу, — тот громко сглотнул, — только я никуда с тобой не поеду и в порнике сниматься не буду. Вот Севка Клещ поехал с одной теткой, а потом его на помойке мертвого нашли.

— Не бойся, — Маркиз понемногу ослаблял хватку, но был по-прежнему настороже, — я тебя никуда не повезу, здесь покормлю. Только поговорим немножко.

— Ты мент, что ли? — спросил беспризорник, прожевав кусок гамбургера и запив «спрайтом» из бутылки.

— А что, разве похож? — ответил Маркиз вопросом на вопрос.

Мальчишка помотал головой.

— А на кого я похож?

— На богатого лоха. — Беспризорник ни на секунду не задумался.

Маркиз довольно улыбнулся: если даже такой специалист по психологии, как малолетний карманник, принимает его за богатого лоха — значит, его маскировка доведена до совершенства.

— Много здесь таких, как ты?

Мальчишка вгрызся в котлету и моргнул:

— Ну много! Может, десять.., может, больше.., я что, считал, что ли?

— А где вы прячетесь?

— Где-где, — передразнил мальчишка, — не важно где! Башлык убьет, если проболтаюсь!

— Этот Башлык — он взрослый?

— Конечно, взрослый! Он старый уже, старше тебя!

— Вы небось воруете, все ему отдаете, а он вас кормит кое-как да бьет, если мало принесли?

Маркиз сказал это исходя из общих представлений о жизни и, видимо, попал в самую точку. Беспризорник шмыгнул носом, сжался и испуганно поглядел по сторонам.

— Еще как бьет! — еле слышно прошептал он. — И не только бьет...

Маркиз представил себе этого мерзавца, который держит в страхе голодных малолеток, и спросил:

— Чего же не убежишь?

— Убежишь от него, как же! — Беспризорник снова шмыгнул носом. — Вот Пузырь попробовал убежать, так он его догнал и бросил под поезд... А куда убежать-то! Здесь хоть тепло...

— Ты ешь, ешь, я тебе еще куплю. — Маркиз осторожно огляделся по сторонам: ему показалось, что из дальнего конца зала за ними кто-то внимательно наблюдает. — А все-таки где вы прячетесь? В трубах вентиляционных, что ли?

Беспризорник скосил глаза на трубу, проходящую вдоль окна, и Маркиз понял, что прав.

— Ты не бойся, — он наклонился к самому уху мальчишки, — Башлык ничего не узнает! А зовут-то тебя как? — спохватился он, что до сих пор не спросил имени своего замурзанного собеседника.

— Мишка, — ответил тот с набитым ртом, — Мишка Клоп. Это Башлык такую кликуху прилепил, — пояснил беспризорник, — что ли, за то, что я такой маленький.

— Ты ешь, ешь, Мишка, — задумчиво проговорил Маркиз. — А что, в этих трубах взрослому-то, наверное, не пролезть?

— В этих — нет, — Мишка оценивающе оглядел Маркиза, — а дальше там ходы широкие. Запросто пройдешь. Они под всем летным полем проходят, там и зимой тепло.

Нарочно теплый воздух качают, чтобы поле не замерзало.

— Там вы и прячетесь? — сообразил Маркиз. — Здорово! Вас там ментам в жизни не поймать!

— Точно! — Мишка оживился, глаза его заблестели. — А с другого конца выход есть прямо к лесу!

— Покажешь, как туда попасть?

Взгляд беспризорника снова потух, стал настороженным.

— Говорю же — убьет меня Башлык!

— Ну ладно, — Маркиз проследил за человеком, наблюдавшим за ними из дальнего конца зала, и сделал вид, что уступает, — ладно, ты доедай, да вот тебе еще. — Он положил перед мальчишкой сторублевую бумажку, и та мгновенно исчезла в грязной цыплячьей лапке.

Поднявшись, Маркиз зашагал прочь из зала, краем глаза наблюдая за интересующим его человеком.

Через несколько минут он завернул за угол светло-желтого здания терминала и увидел обрюзгшего пятидесятилетнего мужика с маленькими тусклыми глазками, который без воодушевления, со скучающим видом человека, занятого неинтересным, но необходимым делом, бил ногами валяющегося на земле беспризорника. Мишка Клоп сжался клубком и закрывал руками голову.

— Запомни, сучоныш, — приговаривал мужик, — будешь деньги от меня прятать — убью! И что это за козел с тобой разговаривал?

— Не знаю! — прорыдал мальчишка. — Первый раз его видел!

— За что он тебя кормил? Звал куда-нибудь? — Башлык, видимо, утомился, и удары стали реже.

— Да не звал он никуда! — Мишка пытался отползти к стене, но Башлык не давал ему, отталкивал от стены ногами.

— Помнишь, что с Клещом было? Не верь чужим! Бесплатная кормежка бывает только на бойне!

Еще раз ударив Мишку ногой, мужчина остановился и вытер платком пот со лба.

— Чего же этот козел хотел? Мент он, что ли?

— Может, сам у него спросишь? — спросил Маркиз, появляясь за спиной Башлыка.

Тот резко развернулся, выбросил навстречу Лене лезвие ножа, но Маркиз хорошо отработанным приемом перехватил его руку и заломил за спину. Отобрав нож, он швырнул противника на землю и начал бить ногами по животу и по ребрам, приговаривая:

— Детей, гнида, кормить каждый день надо, даже карманников! Бить их, сволочь, большого ума не нужно! Убил бы я тебя, гада, да у меня правило — на мокрые дела не иду!

Башлык от каждого удара хрипло вскрикивал и пытался подняться на четвереньки.

— Сдурел, сволочь! — прохрипел он, когда Маркиз сделал передышку. — Крыша, что ли, у тебя поехала? Ты что, блин, на чужой территории хозяйничаешь! Я здесь всем плачу — и ментам, и начальству! Я только шепну, тебя замочат и в кислоту кинут — следа не останется!

— Ты еще и пугать меня вздумал? — разозлился Маркиз и так ударил Башлыка, что тот отключился.

— Атас! — крикнул вдруг Мишка Клоп. — Тикаем!

Маркиз оглянулся. Тяжело пыхтя и топая пудовыми башмаками, к ним бежали двое милиционеров.

— Тикаем!

Маркиз и сам понимал, что пора смываться.

Мишка побежал вдоль терминала, свернул за угол. Маркиз бросился за ним, понимая, что беспризорник знает здесь все ходы. За поворотом Мишка огляделся, откинул спрятанный в траве люк и скрылся под землей. Не раздумывая, Маркиз нырнул следом.

Вниз вела узкая металлическая лесенка.

Леня спустился на несколько ступеней, опустил за собой крышку люка и, стараясь не греметь, полез дальше.

Внизу его дожидался беспризорник.

— Классно ты Башлыка отметелил! — заявил тот в полном восторге. — Ну я повеселился! Пацанам расскажу — тоже обхохочутся!

— Ты-то как — живой? — сочувственно посмотрел Маркиз на мальчишку. — Он тебя тоже неслабо отделал!

— Ничего, я привычный, — отмахнулся Мишка. — Да он не очень бил, больше для того, чтобы напугать. Ему убивать меня ни к чему, я ведь на него работаю. А вот за тобой он теперь будет гоняться и ментов накачает, которые у него купленные, так что тебе лучше отсюда сваливать.

— Это мы разберемся, — спокойно ответил Маркиз. — Ты мне лучше покажи здешние ходы.

Так получилось, что Леня Маркиз под руководством опытного проводника познакомился с лабиринтом вентиляционных каналов, которые, как кротовые норы, источили всю почву под аэропортом.

Конечно, нельзя было сказать, что он досконально изучил все это подземелье, — Мишка Клоп с важным видом заявил ему после экскурсии, что и сам он знает меньше половины проходов, но для того плана, который начал постепенно складываться в голове у Маркиза, того, что он узнал, было достаточно.

На идею будущей операции Леню натолкнуло детское воспоминание. Он помнил, как в цирке, куда водили его родители, был поражен хитрой штукой, которую показывал лысый фокусник в длинном блестящем пиджаке.

Фокусник дал всем зрителям рассмотреть большую коробку, раскрыл ее со всех сторон, чтобы было видно, что коробка пуста. Потом он запихнул в эту коробку кролика — кролик был белый и очень недовольный, пытался вырваться, очень не хотел залезать в пыльную темную коробку. Фокусник закрыл коробку с кроликом, снова открыл ее — но в коробке никакого кролика уже не было.

Маленький Леня был поражен и долго приставал к отцу, требовал, чтобы тот сказал ему, куда пропал кролик.

Позже Лене подарили набор «юный фокусник», и он разобрался с тем фокусом, узнал, что у коробки были двойные стенки, но детское изумление так и не прошло.

Еще позже, гораздо позже, уже когда Леня стал удачливым мошенником по кличке Маркиз, он понял, что главная хитрость его профессии, как и профессии фокусника, — отвлечь внимание зрителя второстепенными деталями вроде блестящего пиджака или красивой ассистентки, чтобы тот пропустил момент исчезновения кролика.

Но теперь Маркиз вспомнил не просто тот давний поход в цирк и лысого фокусника, он вспомнил именно фокус с кроликом и пустой коробкой. Весь зал видел, как кролика засунули в эту коробку. Никому и в голову не пришло бы усомниться в том, что он там сидит. А все дело — в двойных стенках. Или в двойном дне.

Леня еще раз прошелся по подземным коридорам и нашел то место, которое понадобится ему в день операции. Теперь дело было за коробкой для кролика, за коробкой с двойным дном.

Маркиз связался с молодым угонщиком по кличке Ухо. Ухо был широко известен в узких кругах тем, что мог угнать любую машину. Какую угодно и у кого надо. Только пальцем покажи. Маркиз неоднократно пользовался его услугами, когда ему нужна была для очередной аферы какая-нибудь особенная тачка — будь то «ягуар» последней модели, коллекционная дореволюционная «испано-сюиза» или микроавтобус «скорой ветеринарной помощи».

Услышав, что понадобилось Маркизу на этот раз, Ухо надулся, покраснел и засопел.

— Что — невозможно? — участливо спросил Маркиз.

Это решило вопрос. Слово «невозможно» Ухо не переносил.

— Сделаю, — сказал он, еще немного посопев, и через двадцать четыре часа, войдя к нему в гараж, Маркиз увидел ярко-желтый броневик для перевозки ценностей.

— Как тебе это удалось? — поинтересовался он.

Ухо снова засопел и наконец сказал:

— Я же тебя не спрашиваю, как тебе удалось слямзить наперсный крест у митрополита Антония!

История с наперсным крестом приклеилась к Маркизу с давних пор. Когда кто-нибудь спрашивал его за рюмкой коньяку, как было дело, Леня, скромно потупившись, отвечал:

— Я тогда был молодой и некультурный.

И сейчас не хотел бы вспоминать грехи своей молодости.

Маркиз привез в гараж сварочный аппарат и на полтора часа уединился с броневичком.

Подходило время проведения операции.

Леня связался с несколькими надежными людьми, которых от случая к случаю привлекал, как он выражался, на эпизодические роли. В день прибытия ассирийской коллекции все статисты были уже тщательно проинструктированы и ждали команды.

Команда поступила, когда из гаража управления инкассации выехал броневик с сопровождающим омоновцем, который должен был встретить коллекцию в аэропорту. Наблюдатель, который нес вахту возле Управления, сообщил по мобильному телефону номер броневика. Ухо, который ждал этого звонка, на своей домашней аппаратуре быстро отпечатал копии номеров и закрепил на угнанной машине.

Водитель и парень в форме ОМОНа сели в броневик и на всех парах помчались в аэропорт, тем временем другие участники группы Маркиза организовали на набережной Фонтанки многочасовую непробиваемую автомобильную пробку, а когда настоящий броневик с настоящими омоновцами неосторожно сунулся в эту пробку, сзади его намертво закупорили удачно заглохшей «тойотой». Омоновцы громко матерились, но сделать ничего не могли, а минут через сорок пробка сама рассосалась чудодейственным способом, как рассасывались у публики шрамы и другие органы после сеансов Кашпировского.

Пока омоновцы на Фонтанке матерились и размахивали кулаками, «фальшивый» броневик успешно добрался до аэропорта и встал около терминала на точно обозначенное Маркизом место.

Макс Белофф, представитель барона Гагенау, ответственный за безопасность экспонатов, сверил номер прибывшего автомобиля с факсом, просмотрел документы, предъявленные водителем, которые были безупречны, как все, что делал Маркиз. Затем Макс со своими помощниками перенес в грузовой отсек броневика тщательно проверенные ящики с ассирийскими древностями. В этот сейф на колесах вместе с контейнерами сел прибывший с броневиком омоновец, Макс запер отсек снаружи и запечатал своей личной печатью.

В это время рядом с местом погрузки разгорелась ссора между несколькими таксистами, не поделившими пассажиров. Пока хорошо оплаченные Маркизом таксисты громко выясняли отношения, запертый в броневике «омоновец» откинул закрывавшую дно машины панель, открыв прорезанное накануне автогеном квадратное отверстие, превратившее броневик в коробку фокусника.

В ту же минуту Маркиз, который дожидался внизу, в шахте вентиляции, выходившей аккурат под днище броневика, по сигналу сверху откинул люк. Напарник передал ему небольшой ящик и соскользнул в шахту со вторым ящиком на плече. Он закрыл за собой днище броневика и люк вентиляции.

Спустившись по металлической лесенке, Маркиз оглянулся на своего спутника:

— А это что у тебя за ящик?

— Ты сказал — взять самый маленький, а там было два маленьких.

— Ладно, — Маркиз зашагал по узкому коридору, — пошли, там разберемся.

Он светил перед собой фонариком и уверенно шел маршрутом, который показал ему Мишка Клоп.

По его расчетам немцы поднимут панику только на месте, в Эрмитаже, когда водитель броневика даст деру и выяснится, что часть экспонатов пропала.

Самая сложная стадия операции прошла удачно, но Маркиз не расслаблялся, зная, как часто опытные люди, преодолев главные трудности, прокалываются на мелочах.

Осторожно двигаясь по темному коридору, Маркиз считал шаги, чтобы не сбиться и не пропустить нужный поворот.

Когда он прошел уже полпути, его внезапно ослепил свет фонаря, направленный прямо в лицо. Человек, выскочивший из бокового коридора, в одной руке держал фонарь, а в другой — пистолет. Из-за яркого бьющего в лицо света Маркиз не мог разглядеть этого человека.

— Привет, сукин кот! — раздался удивительно знакомый голос. — Давно не виделись.

Маркиз узнал голос Башлыка и понял, что неприятности только начинаются. Сзади раздался глухой крик. Оглянувшись на своего спутника, который только что шагал за спиной, он увидел, что парень лежит на полу с перерезанным горлом, а над ним склонился коренастый мужик с длинными, как у гориллы, руками.

— Что смотришь? — проговорил Башлык. — Не надейся, что так легко умрешь.

Я тебя долго убивать буду.

С этими словами Башлык медленно двинулся к Маркизу.

Леня бросился под руки гориллообразному мужику и кинул его через себя, навстречу приближающемуся Башлыку. На какое-то время Башлык выронил фонарь, но быстро подобрал его, и оба бандита бросились в погоню за Маркизом. Леня не оставлял драгоценные ящики, что, конечно, замедляло его темп. Он почти добежал до развилки туннеля, где надеялся сбить преследователей со следа, но вдруг навстречу ему выскочил еще кто-то. В мечущемся по стенам туннеля свете фонаря Маркиз не разглядел этого нового врага, увидел только мощные покатые плечи и огромный живот. Он попытался оттолкнуть неожиданного противника с дороги, но Это было то же самое, что пытаться оттолкнуть скалу.

Страшный удар огромного кулака отбросил Маркиза назад, навстречу преследователям. Леня вскочил на ноги. В ушах звенело от удара, голова кружилась. С одной стороны к нему приближался Башлык со своим длинноруким напарником, с другой тяжело надвигался человек-скала.

Леня поставил у своих ног ящики с ассирийскими сокровищами, из-за которых проделал такую сложную и хитроумную работу, а теперь так глупо и бессмысленно влип, — Ну что, борец за справедливость, — ехидно проскрипел Башлык, — отбегался?

Вот за что я люблю эти подземелья — никто чужой сюда не суется. И я здесь — полный хозяин. Ну, ребятки, вы его насмерть не бейте, я хочу его подольше помучить.

Маркиз оглядывался по сторонам в слабой надежде найти какой-то выход. И вдруг позади Башлыка в туннеле показалось какое-то движущееся белое пятно. Вглядевшись в него, Маркиз не поверил своим глазам. По туннелю к ним приближался человек, но какой-то очень странный — длинная белая одежда колыхалась как сгустившийся туман, а лицо.., вместо лица у этого чудака была золотая маска с черными провалами вместо глаз. В довершение картины на грудь ему спускалась из-под маски длинная огненно-красная борода, завитая крутыми кольцами. В общем, самое натуральное привидение из какого-нибудь американского фильма ужасов.

В привидения Маркиз не верил и в данный момент гораздо больше, чем этого златолицего шута, опасался Башлыка с подручными.

— Эй, Слон! — крикнул вдруг Башлык, обращаясь к толстяку, который отрезал Маркизу путь к отступлению. — Это еще что там за урод?

Взглянув туда, куда указывал рукой Башлык, Маркиз увидел еще одного такого же златолицего, который тихо подходил сзади к пузатому громиле.

Слон обернулся, рыгнул от удивления и длинно, цветисто выругался. Златолицый призрак продолжал медленно наступать на громилу. К мату он, видимо, был совершенно равнодушен. Башлык оглянулся и увидел, что на него самого сзади наступает точно такое же привидение.

— Эй, пацаны! — закричал он с трусливой наглостью. — Вы что здесь за цирк устроили? Тут моя территория! Вы кто такие?

Златолицые приближались, не издавая ни звука. В туннеле стало вдруг как-то холодно и сыро. У Маркиза волосы, как наэлектризованные, зашевелились на голове.

— Эй, пацаны! — безуспешно разорялся Башлык. — Вы чего молчите? Чего вам надо-то? Если вы с этим, — он кивнул на Маркиза, — так он сам виноват, влез на мой участок... Да мы договоримся!

С этими словами он выхватил из-за пазухи пистолет и выстрелил в приближающуюся к нему белую фигуру. Златолицый в один миг преодолел разделявшее их расстояние, в его руке возник короткий широкий меч, и молниеносным взмахом он отсек руку Башлыка с пистолетом.

Маркиз в ужасе смотрел на эту руку, валявшуюся на полу туннеля и по-прежнему сжимавшую оружие. Сам Башлык истошно орал, прижимая к себе остаток руки и круглыми от ужаса глазами глядя на хлещущую из нее кровь.

Пузатый Слон, до сих пор от изумления стоявший столбом, вдруг набычился и бросился на того златолицего, который медленно приближался к нему из темного туннеля.

В руке громилы сверкал нож.

Белый призрак неуловимо легко, будто и впрямь был бестелесным духом, отплыл в сторону, пропустив мимо себя несущегося с тяжелым топотом головореза, как матадор пропускает быка, и молниеносно взмахнул рукой. Видимо, в этой руке тоже был меч, хотя из-за фантастической быстроты движений и плохого освещения Маркиз его не заметил. Во всяком случае голова Слона отлетела и, как капустный кочан, покатилась по полу, а сам бандит по инерции пробежал еще несколько шагов и тяжело рухнул.

Маркиз, завороженный чудовищной нереальностью происходящего, стоял в оцепенении. Второй подручный Башлыка, длиннорукий сутулый убийца, подвывая от ужаса, отступал перед надвигающимся на него призраком.

«Сейчас он этого зарубит, — в ужасе думал Маркиз, — а потом и до меня доберется...»

В это время кто-то дернул его за ногу.

Маркиз отскочил в сторону, не ожидая ничего хорошего, и скосил глаза вниз. На уровне пола из приоткрытого люка выглядывал Мишка Клоп и делал ему знаки. — — Сюда, сюда, — шептал мальчишка, — давай сюда скорее.

Оглядываясь на медленно сходящихся златолицых, Маркиз попятился к люку. От пережитого страха он плохо соображал, и беспризорник чуть не силой втащил его в узкий колодец. Захлопнув люк, он прошептал:

— Бежим! Я-то думал — тебя Башлык зарежет, а Башлыку самому кранты вышли!

Как этот, с золотой мордой, его — хрясь! — и всю руку оттяпал! — в восторге пробасил беспризорник, оглядываясь на Маркиза.

— Давай бежим скорей, — поторопил его Леня, — а то они нас самих — хрясь! Ты что же, — спросил он через минуту мальчишку, — все видел? Давно там, в люке, сидел?

— Да нет, — Мишка прибавил шагу, — я за Башлыком следил. Куда он, туда и я.

Когда они тебя прижали, только было хотел люк открыть, чтобы ты смыться мог, а тут эти как раз и появились... Мне Санька Скелет про них говорил, будто появились в городе такие, с золотыми мордами, да я думал — заливает... Много чего рассказывают, чтоб попугать, нельзя же всему верить! А тут смотрю — и правда... Кто же они такие — призраки? Или, может, вампиры?

— Не знаю, — задумчиво ответил Маркиз.

Он брел в темноте за беспризорником, считая свои активы и пассивы. Единственной удачей сегодня можно считать только то, что он остался в живых. Конечно, это большая удача, но вот в остальном...

Ассирийскую статуэтку упустил, а значит, не только никаких денег не получит, теперь не только со своими «статистами» нечем расплатиться, но и Лолу, то есть Ольгу, не удастся вызволить из рук похитителей.

Впрочем... Маркиз вспомнил главный принцип своей работы. Нужно, чтобы зрители видели то, что он им показывает, а не то, что есть на самом деле. Он украл ассирийскую статуэтку? Украл. Скоро об этом будет знать весь город. А вот о том, что у него этой статуэтки нет, пока не знает никто. Никто, кроме этих странных златолицых терминаторов. Значит, все думают, что статуэтка у него. И точно так же думают похитители, которые держат у себя Лолу.

Так почему бы не воспользоваться их заблуждением?

— Вот, — вполголоса сказал Мишка Клоп, подойдя к железной лесенке, поднимавшейся вверх по узкому вертикальному колодцу, — лезь сюда, выберешься на краю летного поля, возле самого леса. А я дальше не пойду, побегу к пацанам, расскажу им, как те шизики Башлыка кончили. Вот они ухохочутся!

— Спасибо тебе, Мишка! — крикнул Маркиз вслед беспризорнику.

— А, иди ты! — отмахнулся тот. — Вот еще — «спасибо», как лох какой-то!

* * *

Лене Маркизу очень повезло с внешностью. Она очень подходила к его профессии.

Можно сказать, внешности у него практически не было. То есть не то чтобы совсем не было — Леня, конечно, отражался в зеркалах, и прохожие на него не натыкались, он не был человеком-невидимкой, но выглядел настолько обыкновенно, что его очень трудно было запомнить, а самое главное — из него без труда можно было сделать кого угодно: от милиционера до профессора и от бомжа до «нового русского». Два-три штриха на лице, парик, другая одежда — и Леня сам себя с трудом узнавал.

Вот и теперь Маркиз сидел перед зеркалом и работал над своим лицом, лепил образ.

Он очень тщательно выбрился, нанес на кожу толстый слой тонального крема, подвел глаза, наклеил накладные ресницы, положил тени. Внимательно осмотрел лицо, повернувшись к зеркалу в три четверти. Поработал над губами, подобрал коричневатый тон помады, подчеркнул контур. Наконец надел завитой парик цвета махагон.

Из зеркала на него смотрела бойкая вульгарная женщина средних лет, чересчур сильно накрашенная и не отягощенная комплексами...

Теперь нужно было подумать о гардеробе. Заехав по дороге на вещевой рынок, Леня накупил там кучу всякого женского барахла, так что теперь было из чего выбирать. Особенно трудно было найти обувь на свою ногу — женские туфли и сапоги сорок третьего размера и вообще-то редкость, а тут еще приходилось выбирать без примерки, чтобы не привлечь к себе внимание всего рынка. Как ни странно, короткие сапожки на шнуровке с довольно устойчивым и не слишком высоким каблуком пришлись впору. Надев длинную бесформенную юбку, не слишком стеснявшую шаг, он прошелся по комнате. Конечно, привычнее были бы брюки, но Маркиз прекрасно знал, что в брюках гораздо отчетливее проявляется женственность фигуры и походки, и не стал даже пробовать.

Кое-как приладил бюстгальтер умеренного размера, набив его чашечки ватой, и долго бился над тем, чтобы этот чужеродный предмет туалета не съезжал вниз или на сторону. Сверху натянул свободный свитер, надел турецкую кожаную куртку с блестящими пуговицами и остался собой доволен — разбитная молодящаяся бабенка обрела вполне отчетливый и выразительный облик.

Поработал с походкой и решил не переигрывать: когда он пытался двигать при ходьбе бедрами, это выходило карикатурно.

Сложив в сумочку самые необходимые предметы из набора «юный аферист», Маркиз вышел из квартиры и запер за собой дверь. Лифт, конечно, не работал. Спускаясь по лестнице, Леня столкнулся с жизнерадостным подвыпившим субъектом лет пятидесяти.

— Красавица, куда спешишь? — воскликнул тот, попытавшись облапить «даму». — Заходи по-соседски, не пожалеешь!

—  — Нахал! — взвизгнул Маркиз, шарахаясь от ухажера.

Тот успел-таки ущипнуть прелестницу за мягкое место, сделал губы трубочкой и проблеял:

— Помпончик!

Этот эпизод внушил Маркизу — или, точнее, Маркизе, как теперь следовало бы его называть, — некоторый оптимизм; в таком виде его точно не узнают, даже если за подъездом уже следят.

Леня остановил частника и, старательно имитируя простуженный женский голос, назвал адрес Кузьмича.

Выйдя из машины за квартал до нужного дома и убедившись, что слежки, по крайней мере на первый взгляд, не заметно, Маркиз подошел к парадной и зашагал по лестнице, неловко чувствуя себя в женской обуви.

Подходя к нужному этажу, он услышал голоса. На площадке перед дверью Кузьмича курили двое парней, принадлежность которых к правоохранительным органам была так отчетливо видна, что их можно было без грима и дополнительной подготовки снимать в сериале «Менты».

— Из прокуратуры тоже собирались подъехать, — говорил один из них другому, — Анна Николаевна сама грозилась...

— Громова? — второй собеседник присвистнул. — Неужто такое важное дело? Подумаешь, старик какой-то загнулся! Сначала вообще говорили — естественная смерть!

— Да, если бы коты вой не подняли, никто и не почесался бы. Этот старикан-то соседей не больно в дом пускал. Сам видел — барахла у него немерено! Ценные вещи есть, между прочим. А тут — слышит соседка: ну так коты орут — Господи ты Боже мой, спать невозможно. Стали в дверь звонить — никто не открывает. Так его и нашли, всего через двое суток после смерти.

А если бы не коты, он бы и месяц мог проваляться!

— Вот тогда бы уж точно никто разбираться не стал, отчего он там помер, — сказал второй мент.

Маркиз, не поднимая глаз, прошел мимо ментов и начал подниматься выше по лестнице.

— Девушка! — окликнул его тот, что стоял поближе. — Вы из этого дома?

— Нет, я в гости, в восемнадцатую квартиру, — прогнусавил Леня простуженным голосом.

В это время знаменитая бронированная дверь Кузьмича распахнулась, и из квартиры скупщика вышли двое санитаров с носилками, на которых лежал наглухо застегнутый мешок из плотного пластиката, четко обрисовывавшего контуры человеческого тела.

Менты посторонились, пропуская санитаров. Маркиз, пользуясь их замешательством, поднялся по лестнице.

Пройдя на два этажа выше, он услышал, как дверь Кузьмича захлопнулась. Выглянув в пролет и убедившись, что на лестнице никого нет, Леня быстро сбежал вниз и поспешно ушел подальше от злополучного дома.

Итак, Кузьмича убили, это ясно как Божий день. Если даже милиция не купилась на версию естественной смерти, то уж у Маркиза, который знал всю предысторию этой кончины, не было и тени сомнений.

Из этого следовали два вывода: во-первых, единственная ниточка, которая вела к похитителям Лолы и заказчикам ассирийской статуэтки, оборвалась. Во-вторых, если они убили даже Кузьмича, который был в этом деле всего лишь посредником, то уж его-то, Маркиза, непосредственного исполнителя, убьют, не моргнув глазом.

И его, и Ольгу, несчастную дуру, помешанную на театре.

Убьют, как только получат статуэтку, но не раньше, потому что Маркиз может еще раз потребовать доказательств того, что девушка пока жива.

Значит, нужно поддерживать в них уверенность, что статуэтка у него. До сих пор Ольга была в порядке, даже несла какую-то чушь про свой театр.., бедный Йорик, собака на сене.., что там еще было.., совсем девка на сцене Помешалась!

Маркиз понимал, что самое умное в его положении было бы плюнуть на Ольгу и быстрее удирать из города, пока его не выследили и не убили, но непонятная сила внутри него сопротивлялась такому решению. Он сам себе удивлялся, но уже точно знал, что не бросит Ольгу в руках бандитов.

Маркиз отошел уже на несколько кварталов от дома Кузьмича, когда у него в сумке зазвучали первые такты Сороковой симфонии Моцарта — сигнал вызова мобильника. Достав аппарат и поднеся его к уху;

Маркиз услышал:

— Молодец, красиво сработал! Ну, теперь дело за малым — передаешь нам статуэтку и получаешь в обмен свою артисточку почти в прежнем виде. — В трубке чуть слышно хохотнули.

— И деньги, — напомнил Маркиз.

— Конечно, конечно, и деньги.

— Слушайте внимательно, — быстро заговорил Маркиз, — повторять не буду. Сегодня в двенадцать приезжайте к деревянному мосту через Кронверку около зоопарка, со стороны Кронверкского проспекта.

Девушка должна быть с вами, деньги отдадите ей. Когда будете на месте, снова звоните мне на этот мобильник.

Маркиз выключил телефон и спрятал его в сумку, перехватив изумленный взгляд какой-то тетки. Тетку можно было понять: стоит на улице женщина и разговаривает по телефону мужским голосом.

Маркиз состроил тетке жуткую гримасу и пошел дальше. Тетка плюнула ему вслед и проговорила:

— Развелось всяких извращенцев! В наше время о таком и не слыхивали!

До назначенного времени оставалось всего семь часов, а Лене нужно было сделать еще очень много.

Ровно в двенадцать на Кронверкском проспекте, который многие по привычке называют проспектом Максима Горького, в том его конце, где по ночам случайные прохожие вздрагивают от львиного рычания и где непередаваемая смесь запахов говорит о соседстве зоопарка, остановились две темные иномарки. При скудном уличном освещении рассмотреть их цвет было достаточно трудно, да это никого особенно не интересовало.

Из передней машины вышли двое мужчин, за ними выбралась женщина со связанными руками. Один из мужчин достал мобильный телефон, набрал номер.

— Мы на месте, — лаконично сообщил он.

— Я тоже, — ответил Маркиз, — включите фары, посветите в сторону крепости.

Водитель передней иномарки развернул машину так, чтобы свет фар был направлен на другую сторону моста, к зарослям кустов на задах Петропавловской крепости.

Свет фар высветил белые «Жигули» и прислонившегося к ним мужчину в длинном светлом плаще и надвинутой на глаза шляпе, прижимавшего к уху мобильный телефон.

— Отпустите Лолу, пусть она идет ко мне по мосту, — скомандовал Маркиз в трубку.

— Где статуэтка? — спросили его.

— Отпустите Лолу, я вам скажу.

Двое переглянулись и отпустили девушку. Она медленно двинулась к мосту.

— Где статуэтка? — снова послышался в трубке требовательный голос.

— Переключите фары на ближний свет, — ответил Маркиз.

Свет фар залил деревянное покрытие моста, и стал виден лежащий возле перил небольшой ящик.

В ту же секунду вспыхнули фары второй машины, осветив белые «Жигули» и стоящего возле них человека, и тут же прогремел выстрел. Человек в светлом плаще как-то неестественно подломился, завалился на бок и стал худеть, как будто из него выпускали воздух. В ту же секунду из-за угла на полном ходу вылетела машина. Когда она поравнялась с женщиной, медленно подходившей к деревянному мосту, распахнулась дверца, и женщину втащили внутрь. Ревя мотором, неизвестный автомобиль промчался мимо темных иномарок и круто свернул на Зверинскую улицу. По нему открыли стрельбу, но внезапность, темнота и большая скорость сделали свое дело, и через минуту шум мотора затих где-то в переулках Петроградской стороны.

Возле моста наступила тишина. Наконец распахнулась дверца второй машины, из нее выбрался крупный, широкоплечий мужчина и медленно со злой растяжкой проговорил:

— Та-ак. И кого же мы, интересно, продырявили?

Стоявший до сих пор в растерянности молодой человек в позолоченных очках, получив цель в жизни, быстро перебежал мостик, приблизился к белым «Жигулям» и наклонился над останками мужчины в светлом плаще. Постояв там несколько секунд и разобравшись в ситуации, он без прежней резвости отправился обратно. Проходя по мосту, поднял деревянный ящик и принес его своему шефу.

— Ну так кого же мы подстрелили? — осведомился тот с издевательской теплотой в голосе.

— Куклу из секс-шопа, — нехотя сообщил парень.

— Очень хорошо, — шеф изобразил на своем лице подобие улыбки, — у этого паршивца есть чувство юмора. Ну-ка посмотрим, что он положил в этот ящик?

Парень в золотых очках достал нож, подцепил крышку ящика и открыл его.

— Я думаю, он получил в этом секс-шопе скидку, как оптовый покупатель, — проговорил шеф.

В ящике на розовой бумаге для упаковки подарков лежал фаллоимитатор немыслимых размеров.

* * *

Сбросив газ и притормозив, Ухо, который согласился помочь Маркизу выручить напарницу, обернулся:

— Ну что, ребята, мы от них оторвались!

Куда вас подбросить?

Маркиз сидел на заднем сиденье и молча смотрел на съежившуюся от страха женщину.

— Они нас кинули! — повернулся он к приятелю. — Это не Лола. Они подсунули нам какую-то свою девку. Ты кто? — спросил он свою соседку.

— Тебе-то какая разница? — огрызнулась та. — Гена сказал — пять минут постоять со связанными руками.., заплатил сотку баксов... Мне-то что, я вас не знаю, вы меня не знаете.., я тут вообще не при делах. Как чувствовала — влипну в историю за паршивую сотку! — Девица негромко заплакала, не вытирая слез. — Ребята, отпустите вы меня, я тут ни при чем!

— Так-таки и ни при чем? — Ухо повернулся к девице и оскалил зубы.

Та охнула.

— А где они Лолу прячут, не знаешь? — спросил Маркиз.

— Да я про эту твою Лолу вообще слыхом не слыхала, — простонала девица, — говорю же, в чужую разборку влипла.

— А что, — продолжил Маркиз после недолгого молчания, — Гена — это такой красавчик в золотых очках?

— Он, он, — с готовностью кивнула девица.

— А где он тебя подцепил?

— Да он вроде как постоянный клиент.

Часто к нам с Катюхой ходит. Садюга, каких мало. Вся после него в синяках. Платит, правда, хорошо.

— Катюха — это подруга твоя? А тебя-то саму как зовут?

— Нелли, — произнесла девица с некоторым смущением. — А тебе на что?

— Может, тоже хочу стать.., постоянным клиентом. Где живете-то с Катюхой?

— Врешь небось, — недоверчиво ответила Нелли, — морду бить придешь.

— Если бы хотел, сейчас бы набил. — Маркиз усмехнулся. — А только ты мне приглянулась.

Нелли кокетливо скосила на него глаза и назвала адрес и телефон, но после вдруг зажала себе рот:

— Ой, мамочки, что же я сделала? Гена меня замочит! Вот же я дура! — Она опять тихо заплакала. — Не велел же он.., ой, мамочки!

— Хватит причитать! — прикрикнул на нее Маркиз. — Влезла в разборку — сама виновата. Если сама не проболтаешься, Гена ничего не узнает. Вылезай здесь, тебе недалеко, дойдешь за пять минут.

Он открыл дверцу машины, Нелли выбралась из нее и, всхлипывая, побрела по тротуару.

— Полный абзац! — сформулировал Ухо сложившуюся ситуацию.

— Не полный, — немного подумав, поправил его Маркиз. — Тебя куда подбросить?

Высадив Ухо, он рывком тронул машину с места. Теперь можно было дать волю чувствам. Похоже, Ухо был прав, и Маркиз находится сейчас в глубокой заднице. Леня не любил простонародных выражений, старался следить за своей речью, — это было необходимо при его работе. Никогда ведь не знаешь, кого придется изображать во время очередной операции: сегодня ты работяга с бульдозером, а завтра, может, помощник президента? Хотя у некоторых из той компании с культурой речи тоже неважно...

Так или иначе, пошла у Маркиза нынче полоса невезения, а против невезухи, как известно, не попрешь. Ее можно только переждать, но вот на это-то как раз времени у Маркиза не было.

Он выехал на Невский и скрипнул зубами — хоть и ночь, а все равно полно машин, у каждого светофора стоять нужно. Что ж, постоим, подумаем, что делать дальше.

Итак, его кинули: вместо Лолы подсунули постороннюю девицу, которая знать ничего не знает. Бог с ней, пусть радуется, что легко отделалась. Будь на месте Маркиза кто-то покруче, то надавал бы девке как следует, хоть она и ни при чем. Но и он тоже кинул этих охотников за ассирийской богиней, то на то и вышло. Никто не в обиде.

Но он кинул бандитов, потому что у него нет золотой статуэтки, ее у него украли те ненормальные в масках. Значит ли это, что бандиты подсунули ему постороннюю девку, потому что Лолы у них уже нет? Что с ней случилось? Убили? Или сбежала?

Маркиз подумал еще немного и решил, что если бы Лоле удалось сбежать, то она первым делом позвонила бы ему на мобильник. А убивать ее бандитам пока было невыгодно — статуэтка-то еще якобы у Маркиза. Теперь понятно, что выпускать ни ее, ни Маркиза после того, как он отдаст статуэтку, никто не собирался. Слишком уж легко согласился тот парень в золоченых очках на оплату в двести тысяч долларов. Даже хозяина не спросил. И стало быть, сидит девчонка где-то под замком, но вот где?

Внезапно совсем над головой забили часы на Думской башне. Маркиз машинально поглядел на свои — эти, на башне, спешат на три минуты. Он подскочил на сиденье и тронул машину с места — благо наконец зажегся зеленый.

Так-так, тогда, при первом разговоре с Лолой по телефону, он тоже слышал бой часов. И те часы тоже спешили на три минуты. Это, конечно, ни о чем не говорит, — может, все городские часы так поставлены, чтобы люди на работу не опаздывали. Да если бы и случилось так, что Лолу держат где-то поблизости, как он, Маркиз, узнает, где?

В его памяти возник весь тот разговор с Лолой. Или с Ольгой. Кем она себя чувствовала в тот момент? Кем она была?

Маркиз знал ее несколько месяцев, но за это время им приходилось бывать в таких переделках, что он имел возможность убедиться в ее выдержке и силе воли. Да и неглупа была, вот только на театре подвинулась...

Маркиз свернул на канал Грибоедова и припарковал машину. Ему требовалось хорошенько подумать. Какая-то мысль бродила в голове, и он никак не мог ухватить ее.

Значит, Лола после похищения не должна была потерять голову. Но она плакала и кричала в трубку, чтобы он ее спас, она просто умоляла его об этом. Конечно, женщину можно запугать, избить, изнасиловать... На такие испытания никакой твердости духа не хватит.

Но бандиты тогда просто не успели еще этого сделать — слишком мало прошло времени, они похитили Ольгу и сразу же позвонили Маркизу. Так испугаться могла бы самая обычная женщина — Ольга, например. А что — схватили актрисочку прямо из театра, унесли и угрожают.

Значит, Лола играла, играла Ольгу. Зачем она это делала? Чтобы сообщить что-то Маркизу. Что она говорила? «Ленечка, спаси меня!» Ну из этого ничего не поймешь, только Ленечкой она его никогда в жизни не называла.

Дальше, когда он стал ругаться, она ответила: «Я, конечно, виновата, но и ты вел себя как собака на сене!» Так, собака на сене... Это когда самому не надо и другим ничего не даешь, ни себе, как говорится, ни людям... Но он-то, Маркиз, совершенно не был по отношению к Лоле собакой на сене.

При чем же тут собака?

В задумчивости Маркиз тронул машину с места и вдруг встал как вкопанный. Прямо напротив машины он увидел вывеску кафе «Собачья будка».

Маркиз отъехал в сторону и немного понаблюдал за дверью кафе. Судя по двери и окнам, название «Собачья будка» кафе не соответствовало — двери были богато отделаны. И размер помещения отнюдь не напоминал собачью будку.

Так или иначе, хоть что-то связанное с собакой. Маловероятно, что Лолу держат здесь, но все же есть маленькая доля вероятности, что она там. Вдруг ловкой девчонке удалось подглядеть, куда ее несут?

Оставив машину за углом, Маркиз подошел к двери кафе. На двери было написано, что кафе работает до последнего посетителя, но сейчас, судя по позднему времени, конечно, давно уже было заперто. Он огляделся и заколотил кулаками в дверь, а потом быстро отскочил в сторону и спрятался за афишной тумбой.

За дверью послышались тяжелые шаги, и хриплый голос спросил:

— Кого там черт принес?

Не дождавшись ответа, человек ушел от двери.

Маркиз снова вернулся ко входу и быстро мазнул по ступеньке крыльца прозрачной жидкостью из маленького тюбика, потом он снова замолотил в дверь кулаками и отскочил на прежнюю позицию.

На этот раз шаги послышались гораздо быстрее, и с криком: «Я тебе постучу! Я тебе щас так постучу, мало не покажется!» — на крыльцо выскочил коренастый бритоголовый субъект в зеленом пиджаке и убийственно розовом галстуке.

Выскочив на улицу и оглядевшись по сторонам, «разноцветный» хотел шагнуть дальше, но вдруг с изумлением осознал, что намертво прирос к крыльцу. Замечательный клей мгновенно прихватил его подошвы. В первый момент парень чуть не свалился, от неожиданности потеряв равновесие. Чудом устояв на ногах, он длинно и с большим чувством выругался. Похоже, это несколько прояснило его мозги, и он понял, что его никто не держит за ноги и вообще конец света пока не наступил, а просто какая-то сволочь из хулиганских соображений намазала крыльцо клеем.

Еще немного подергавшись и осознав, что приклеился намертво, он наклонился, чтобы расшнуровать ботинки и обрести наконец свободу. При этом он приговаривал монотонно:

— Ну, зараза, попадись ты мне только!

Я тебе самому уши к заднице приклею!

Человек, зашнуровывающий или расшнуровывающий обувь, становится очень беспомощным. Маркиз, который спокойно дожидался этого момента, выскочил из-за тумбы и прижал бритоголовому к лицу платок, смоченный пахучей жидкостью. Парень мгновенно сомлел и, уткнувшись носом тротуар, замер в очень неудобной и неэстетичной позе.

Маркиз ощупал руками бесчувственное тело, нашел под мышкой бритоголового пистолет и переложил к себе в карман. У Лени было правило: не пользоваться оружием и даже не носить его при себе. В редких случаях он это правило нарушал — а что это за правило, если его совсем не нарушать? Сейчас, по-видимому, был как раз такой редкий случай.

Проскользнув внутрь кафе, Маркиз прикрыл за собой дверь. Напротив входа был тесный закуток гардероба, за которым начинался низкий сводчатый коридор, освещенный дежурной лампочкой. Рядом с гардеробом сидела большая собака, сшитая из лоскутков и мешковины, — видимо, символ заведения. За ней на картоне была нарисована очень комфортабельная будка — с телевизионной антенной и кружевными занавесочками на окнах.

Медленно и бесшумно Маркиз пошел по коридору, оглядываясь по сторонам.

Стены, сложенные из красного кирпича, неоштукатуренные и некрашеные, были увешаны картинами художников-авангардистов.

От ярких цветных пятен зарябило в глазах.

Прошел через сводчатое помещение — стулья составлены на столах ножками кверху. В зале еще пахло табачным дымом. Еще один такой же зал, поменьше. Боковая дверь вела в помещение кухни. Маркиз заглянул туда. Весь персонал, должно быть, уже разошелся по домам, здесь, как и в других комнатах, горел только дежурный свет. Всюду было тихо. Судя по всему, в кафе не было ни одного человека. Леня засомневался, не ошибся ли он. Может быть, Лола вовсе не имела в виду эту «Собачью будку»...

Выйдя из кухни, Маркиз заглянул еще в одну дверь, позади эстрады, на которой сиротливо лежала электрогитара. За ней был узкий, темный коридорчик. В конце этого коридора на маленькой, низкой дверке висела табличка с черепом и скрещенными костями. Что это — помещение электрощитовой?

Маркиз вспомнил телефонный разговор с Лолой. «Собака на сене», «Бедный Йорик»...

Эти слова сначала показались ему бессмыслицей. Но Лола раньше никогда не говорила и не делала ничего бессмысленного. Если собака на сене привела его в это кафе, то, может быть, «Бедный Йорик» — намек на дверь с черепом и костями, ведь шекспировский могильщик произносит свой знаменитый монолог с черепом бедного Йорика в руке?

Маркиз уверился, что он на правильном пути.

Если Лолу держат за этой дверью, при ней наверняка находится охранник. Дверь расположена так удачно для этого охранника — или так неудачно для Маркиза, что за ней, когда она открывается, невозможно спрятаться, то есть охранник, открыв ее, хорошо видит весь коридор.

Маркиз осмотрелся в поисках подходящего реквизита и увидел на эстраде кафе необходимый атрибут безголосого певца — стойку с микрофоном. Подставка этого микрофона представляла собой замечательный тяжелый металлический диск. Порывшись в своем любимом наборе «юного афериста», он нашел все необходимое и, бесшумно подобравшись к двери с черепом, принялся .конструировать устройство под названием «Сюрприз для Санта-Клауса». Главной его задачей при этом было не шуметь, чтобы не привлечь внимания охранника раньше времени.

Закончив монтаж своего агрегата, Маркиз отошел за угол, держа в руке длинный шнур, который в прежней жизни служил проводом от электрогитары. Спрятавшись, он потянул за шнур и отпустил, при этом привязанная к шнуру колотушка, сделанная из ножки от стула, громко ударила в дверь.

Повторив эту операцию несколько раз, он затих.

— Эй! Это ты, что ли, Толька? — закричал голос из-за двери. — Чего тебе?

Маркиз снова постучал в дверь своей дистанционной колотушкой.

— Ну чего тебе надо? — В двери скрипнул ключ, и она приоткрылась самую малость — только чтобы можно было выглянуть в коридор. Действительно, в образовавшейся щели показалась небритая физиономия с очень светлыми всклокоченными волосами. — Толька! Ты, что ли, ломишься? — спросил блондин.

Ответа, естественно, не последовало. Более того, в коридоре никого не было.

Но тут блондин услышал сбоку за дверью странные звуки: «Тук-тук-тук! Тук-тук-тук!»

За дверью было слишком мало места для человека, и охранником овладело любопытство. Он открыл дверь пошире и заглянул за нее, чтобы рассмотреть источник странных звуков. Видимо, он не успел понять, что этот стук издает желтый заводной цыпленок, крутившийся по полу, склевывая воображаемые зерна. В тот момент, когда блондин шире открыл дверь, он тем самым нарушил устойчивость собранной Маркизом конструкции, и закрепленный над дверью металлический диск от стойки микрофона рухнул ему на голову.

Глухо ухнув, как разочарованный филин, блондин свалился под символической табличкой с черепом и скрещенными костями. Маркиз подбежал к двери, мимоходом проверил пульс у поверженного врага, убедился, что тот жив, и, перешагнув через его бесчувственное тело, проскользнул в дверь с «Бедным Йориком».

За дверью находилась не электрощитовая, как можно было подумать, а маленькая комнатушка вроде кладовки или чуланчика. Посредине этой клетушки стоял трехногий табурет, на котором, должно быть, сидел охранник, а в углу на свернутом одеяле, поджав ноги, скорчилась Лола, или Ольга — неизвестно, кем она сейчас себя чувствовала.

Вид у нее был неважный: театральный костюм, в котором ее похитили, кое-где порвался и был изрядно помят, кружевной воротничок сбился на сторону, волосы совершенно растрепались, грим размазан, но в глазах горел несгибаемый боевой дух...

Значит, это была Лола, не сломленная и непобедимая. Подняв глаза на Маркиза, она облегченно вздохнула и прошептала:

— Наконец-то! Я уж думала, что ты решил плюнуть на меня и смыться!

— Стоило бы, из воспитательных соображений, — буркнул Маркиз, помогая ей подняться на ноги. — Ну теперь-то ты поняла, что оставаться в городе никак нельзя?

— Ты что, собираешься здесь дискуссию устраивать? Может, телевидение пригласим?

Смываться нужно скорее, пока эти гады не вернулись.

В этом вопросе Маркиз был с ней полностью согласен. Он выскользнул в коридор, снова перешагнув через блондина, который застонал и пошевелился, побежал по сводчатому проходу к двери кафе. Но уже почти у самого входа услышал звук подъезжающих машин. Резко развернувшись и прижав палец к губам, он бросился назад и схватил Лолу за руку. Столкновение с основными силами противника сейчас никак не входило в его планы. Первый раз заглядывая на кухню, он обратил внимание на второй выход из кафе — тот, откуда вносили продукты и заходил кухонный персонал. Открыть изнутри эту дверь не составляло труда, и через полминуты Маркиз и Лола выбежали на набережную канала Грибоедова, где их сиротливо дожидалась брошенная Леней машина.

Маркиз рванул с места, и через двадцать минут, когда «Собачья будка» и ее хозяева остались далеко позади, Лола сдавленным голосом проговорила:

— Останови машину!

— Тебе плохо? — недовольно заговорил Маркиз. — Уж потерпи как-нибудь... — Но все же приткнул машину к обочине.

— Совершенно не знаю, что в таких случаях говорить, — тихо пожаловалась Лола, — ты ведь спас мне жизнь.

— Ничего не говори! — улыбнулся Маркиз в темноте. — Я и так все знаю.

Мягкие губы ткнулись ему в уголок рта, было очень приятно. И вот, когда Маркиз повернулся к девушке, стремясь продолжить поцелуй, она отстранилась неуловимым движением.

— О мой герой! — томно прошептала Ольга и закатила глаза, она снова играла.

— На этом лирическую часть считаю законченной! — буркнул Маркиз и так резко тронул машину с места, что Ольга ткнулась головой в переднюю панель. Она поднесла руку к ушибленной брови, но, взглянув на сердитое лицо Маркиза, ничего не стала говорить.

* * *

— Здесь Гагенау! — раздался в трубке каркающий голос барона.

— Здравствуйте, господин барон! — произнес Макс нарочито медленно.

Ему мучительно не хотелось переходить к делу, сообщать нанимателю о своем непростительном промахе.

— А, это вы, дорогой мой! — Любезное обращение не обмануло Макса — голос барона звучал сухо и неприязненно. — Я давно уже жду вашего звонка. Что там у вас стряслось? Вы не уследили за коллекцией?

«Вот черт, — подумал Макс с отвращением, — уже знает! Какая-то сволочь успела стукнуть раньше, чем я позвонил. Теперь это мне тоже будет поставлено в вину».

Вслух же он сказал:

— Да, господин барон. Часть коллекции похищена. Это моя вина, я недостаточно тщательно проверил бронированную машину, предоставленную для перевозки...

— Меня не интересуют детали! — ледяным тоном прервал его барон. — Но отчего вы не сразу поставили меня в известность?

— Я проводил первичный осмотр, хотел по горячим следам выйти на похитителей.

Разговаривал со свидетелями и здешней милицией.

— И каковы результаты? — В голосе барона звучала насмешка. — Вам удалось кого-нибудь поймать?

— Нет еще. — Макс старался сохранять спокойствие. — Ясно, что действовали профессионалы, была подготовлена крупная операция...

— Мне казалось, что вы тоже профессионал! И это ваша страна, вы знаете ее достаточно хорошо, так что вам и карты в руки! Ищите, и да поможет вам Бог! Кстати, к вам уже вылетел следователь страховой компании. Ведь, как я вам говорил, коллекция застрахована на очень солидную сумму, а эти господа зря денег на ветер не бросают.

Так что будьте готовы к тому, что придется ответить на тысячи вопросов. А то, что это ваша вина, — вот в этом, дорогой мой, вы абсолютно правы.

На этой мажорной ноте барон закончил разговор, и в трубке запищал сигнал отбоя.

— Черт! — выкрикнул Макс, ударив ребром ладони по стене, чтобы хоть немного выпустить пар. — Черт, черт! Теперь меня сделают крайним, повесят на меня всех собак! И какой гад, интересно, поспешил рапортовать барону о похищении? Герр профессор Шульц, главный научный консультант, или мои доблестные помощнички?

Макс так и не пришел к какому-нибудь выводу, когда его мобильный телефон зазвонил.

— Здесь Белофф, — ответил он по немецкой традиции, которую успел усвоить за пятнадцать лет.

— Здесь Лангман, — ответил ему бесцветный, как ноябрьские сумерки, голос. — Я направлен страховой компанией АСЕ для проведения предварительного следствия по делу о хищении части коллекции барона Гагенау. Надеюсь на ваше всемерное сотрудничество.

— Яволь! — воскликнул Макс, с трудом подавив в себе желание вытянуться в струнку.

Справившись с этим неуместным приступом, он заговорил нормальным человеческим голосом:

— Где вы разместились, герр Лангман?

— В отеле «Невский Палас», как и вы.

— Тогда, может быть, мы встретимся внизу, в кафе «Вена»?

— Нет, — бесцветным ледяным голосом ответил Лангман, — я предпочел бы подняться в ваш номер.

— Хорошо, — ответил Макс после мгновенной заминки, — заходите, я жду вас..

«В конце концов, — подумал он, — скрывать мне нечего. Пусть приходит и вынюхивает».

Однако какой-то неприятный холодок все же пробежал по его коже.

Через три минуты в дверь его номера сухо и отчетливо постучали.

— Войдите! — Макс повернулся к дверям.

На пороге появился человек, аккуратный и сухой, как будто его только что вынули из гербария. Ровно, волосок к волоску, уложенные пепельные волосы, серовато-бледное лицо с узкими губами и серыми маленькими близко посаженными глазками, серый, идеально отглаженный костюм.

«Только что с самолета, — подумал Макс, — а нигде ни складочки. Как ему это удалось?»

— Герр Белофф? — осведомился серый человек.

— Герр Лангман? — ответил Макс ему в тон. — Прошу вас, проходите. Может быть, заказать кофе или чай?

— Нет, благодарю вас.

Лангман сел в низкое кресло, положил на журнальный столик кейс, расстегнул его замки, но медлил открывать крышку.

— Герр Белофф, — начал он, подняв на Макса холодные дула своих глаз, — ведь вы — уроженец этого города? , — Да, — ответил Макс, сразу почувствовав себя неуютно под этим взглядом, — я уехал отсюда в восемьдесят шестом году и попросил политического убежища...

— Вы не уехали, — поправил его Лангман, — вы ушли пешком. Через Финляндию.

Казалось бы, он не сказал ничего особенного — Макс ни от кого не скрывал того, каким способом покинул пределы СССР, это было зафиксировано во всех его анкетах и интервью, однако в устах Лангмана прозвучало как обвинение.

— Да, я ушел на лыжах, — подтвердил Макс. — Что еще вы хотели бы узнать?

— У вас сохранились знакомства и связиquot; в Петербурге?

— Честно говоря, нет, — ответил Макс, поежившись под пристальным взглядом Лангмана.

Он чувствовал себя неуютно и неуверенно, ему мешали большие руки в редких рыжеватых волосках, и он то клал их перед собой на стол, то прятал в карманы, понимая, что со стороны его поведение кажется суетливым и подозрительным.

— Хорошо, — кивнул Лангман, — скажите мне, кому вы звонили в течение последних двух недель? Я имею в виду — кому в Петербурге и вообще в России?

— Я звонил ответственному работнику Эрмитажа господину Крылатову — это заместитель директора по безопасности...

— Я знаю, — кивнул Лангман. — Кому еще?

— Еще я разговаривал с секретарем директора, — припоминал Макс, — с менеджером этого отеля.., кажется, это все.

— Вы уверены? — уточнил Лангман своим бесцветным голосом, по которому совершенно невозможно было понять, как он относится к услышанному.

— Да, я уверен. — Макс постарался ответить твердо, хотя под взглядом Лангмана это ему плохо удавалось.

«Если бы этот Лангман родился на пятьдесят лет раньше, он наверняка служил бы в гестапо», — подумал Макс с неприязнью.

Лангман наконец открыл свой кейс и вынул оттуда компьютерную распечатку.

— Телефонная компания, услугами которой вы пользуетесь, — проговорил он голосом, от которого наверняка скисало молоко, — любезно предоставила мне распечатку ваших разговоров за последний месяц.

Вы имели беседы с пятью абонентами в России. Это... — Лангман пошуршал листками, — господин Крылатов, с которым вы имели четыре разговора, секретарь директора Эрмитажа — один разговор, о котором вы упомянули, далее, менеджер отеля «Невский Палас», об этом разговоре вы тоже сказали... — Лангман сделал паузу и продолжил:

— Но есть еще два абонента, о которых вы забыли мне сказать. Вот этот разговор, — Лангман ткнул кончиком карандаша в строчку на распечатке, — с представителем компании «Люфтганза»...

— Ах да, — спохватился Макс, — действительно, я звонил в здешнюю «Люфтганзу», уточнял особенности таможенного терминала, чтобы продумать порядок обеспечения безопасности при выгрузке коллекции...

— Да, — кивнул Лангман, — я проверил.

Такой разговор действительно имел место.

Но вы забыли мне об этом сказать.

«Вот гнида, — подумал Макс, — ко всякой ерунде привязывается! Но как быстро работает — уже и в Люфтганзе» успел проверить, о чем я с ними говорилquot;.

— С этим ясно, — продолжил Лангман, — но вот этот разговор вы тоже не упомянули.

Он снова показал на строчку в распечатке. Макс нагнулся над бумагой и прочел семизначный телефонный номер, который ему совершенно ни о чем не говорил. Пожав плечами, он повернулся лицом к своему собеседнику.

— Я не помню такого номера. Может быть, это тоже телефон каких-нибудь служб отеля или аэропорта?

— У вас очень плохая память, — Лангман произнес это без осуждения, просто констатировал факт, — при такой памяти я на вашем месте записывал бы свои телефонные звонки, хотя бы в записную книжку.

— У меня пока еще нет склероза! — взорвался Макс. — Я прекрасно помню, что больше никаких существенных разговоров не вел! Если я не помню этот номер — значит, это был какой-нибудь незначительный разговор, справка или мелкий вопрос по поводу самолета или гостиницы. Вы ведь уже наверняка выяснили, что это за номер?

— Для мелкого вопроса или справки это был слишком долгий разговор, — прежним бесцветным голосом возразил Лангман, — он продолжался целых девять минут. Вот взгляните в эту графу. А относительно того, что это за абонент — я надеюсь, вы поможете мне это выяснить. Дело в том, что это пользователь Северо-Западного GSM.

Я, конечно, связался с руководством этой компании...

«Ни на минуту в этом не сомневался», — подумал Макс.

— И в компании мне сообщили, что этот номер зарегистрирован на человека по имени Иван Иванович Иванов. Вы — уроженец этой страны и явно не хуже меня знаете, что здесь таким именем подписываются, когда хотят сохранить анонимность. В компании GSM мне с прискорбием сообщили, что, хотя по закону при подключении к их сети полагается предъявлять документы, многие менеджеры, чтобы получить свой заработок, по просьбе покупателей записывают имя и паспортные данные с их слов, поэтому нередки случаи подключения к сети под вымышленным именем. Так что я рассчитываю, господин Белофф, что вы поможете мне установить настоящее имя человека, с которым вы разговаривали.

— Я ни с кем не разговаривал! — закричал Макс, потеряв контроль над собой. — Это ошибка!

— Маловероятно, — Лангман был все так же спокоен, — телефонная компания ручалась за точность предоставленной информации.

— Но я действительно не знаю этот номер телефона, — проговорил Макс гораздо тише, взяв себя в руки, — и не звонил в Петербурге никому, кроме тех лиц, о которых вы уже знаете.

— Очень жаль, — Лангман пожал плечами, — я надеюсь, что это недоразумение как-то разъяснится. Но есть еще один вопрос...

— Простите, — перебил его Макс, — если вы не возражаете, я все же закажу себе кофе.

Я устал и очень расстроен... — Он взялся за воротничок рубашки и расстегнул верхнюю пуговицу: ему внезапно стало трудно дышать.

— Хорошо, — кивнул Лангман, — тогда для меня тоже закажите, будьте любезны.

Макс снял трубку и сделал заказ.

— Вполне понятно, — продолжал Лангман, — что вы расстроены. Утеряны большие ценности, принадлежавшие вашему нанимателю, а так как вы отвечали за безопасность их хранения и перевозки, то это бросает тень на вашу профессиональную репутацию...

«Ох, зануда, — с ненавистью подумал Макс, — нудит и нудит... Шарахнуть бы его по башке чем-нибудь тяжелым, да нельзя...»

— Но кроме профессиональной репутации, мне кажется, здесь затронуто нечто большее. По поводу загадочного звонка господину Иванову вы не смогли дать мне удовлетворительных объяснений. А теперь я попрошу вас: откройте свои чемоданы и предъявите мне их содержимое. — Макс побледнел и уставился на своего собеседника, как будто у того на голове вместо волос выросли колючки, как у кактуса. Это просто переходило уже всякие границы.

— Я понимаю необычность своей просьбы, — продолжал Лангман все тем же бесцветным и сухим, как бумага, голосом, — понимаю также, что не могу заставить вас ее выполнить, так как у меня нет соответствующих полномочий, но прошу вас все-таки сделать это, чтобы продемонстрировать свою добрую волю и желание сотрудничать.

Макс перевел взгляд с Лангмана на свои чемоданы, которые так и стояли посреди комнаты — в нервотрепке и хлопотах после похищения коллекции он так и не успел их разобрать, даже не прикоснулся к ним после того, как получил в аэропорту.

И теперь, посмотрев на свой багаж, он похолодел. Один из чемоданов, небольшой кожаный на двух «молниях», застегнутый замочком, кто-то явно открывал. Макс отлично помнил, что, когда он упаковывал вещи в Мюнхене, этот чемодан застегнул несимметрично: одну «молнию» застегнул на две трети, а вторую — всего на треть, поэтому замочек оказался сбоку, почти на углу чемодана. А сейчас он красовался ровно посредине, в самом центре.

Таможенники ни в Мюнхене, ни в Петербурге не рылись в его вещах, не просили открывать чемоданы — он слишком респектабелен, чтобы его могли принять за террориста или наркокурьера. Значит, тот, кто открывал его чемодан, либо украл что-то, либо что-то подложил. И второе вероятнее, учитывая интерес Лангмана к багажу. Это явная подстава: ему что-то подбросили в чемодан и потом позвонили в страховую компанию, дали наводку. Он — русский, что сразу делает его более подозрительным в глазах немцев, особенно учитывая то, что кража совершена в России. Каким-то непонятным образом подстроили звонок несуществующему Иванову.., короче, из него хотят сделать козла отпущения.

В дверь номера постучали. Макс крикнул:

— Войдите, — и на пороге появилась симпатичная краснощекая горничная в униформе и с подносом.

Поставив этот поднос на столик, она начала разливать кофе из кофейника в две коричневые чашки с позолотой. Макс чуть заметным движением толкнул ее под локоть, и кофе пролился на колени Лангману.

Страховщик вскочил с криком:

— Швайне хунд!

«Ага! — злорадно подумал Макс. — Оказывается, ты тоже можешь выйти из себя!»

Горничная перепугалась, что испачкала костюм важному иностранцу, стала, путая слова из разных языков, многословно извиняться и потащила его в ванную комнату, чтобы отмыть пятно на брюках. Лангман, ужасно злой, пытался отделаться от нее и отправить вон из номера, но девушка плохо его понимала и настойчиво тащила в ванную. Он сдался наконец, отчаявшись прогнать навязчивую девицу.

Как только Лангман и девушка скрылись и в ванной зашумела вода, Макс бросился к злополучному чемодану, расстегнул «молнию» и вывалил содержимое на ковер. К счастью, там были сложены рубашки и свитера, так что перебрать их не составило большого труда. Прощупав вещи и не найдя ничего подозрительного, Макс расстегнул кожаный несессер с бритвенными принадлежностями.

На первый взгляд все было как обычно — бритва, зеркальце, щеточки, пилочки и прочие мелочи, но кожаная стенка несессера показалась ему слишком толстой и тяжелой.

Вытащив зеркальце, Макс увидел засунутую за него медную пластинку с чеканным изображением крылатого быка. Тихо выругавшись, он положил печать в карман — ассирийское происхождение пластинки не вызывало у него сомнений.

Макс хотел уже сложить вещи обратно, поскольку Лангман в любую секунду мог появиться на пороге комнаты, но обострившаяся в последнее время интуиция его остановила. Похлопав по дну чемодана, он заметил отчетливое твердое утолщение сбоку.

Проверил подкладку и увидел, что в одном месте она подпорота, причем сделано это так явно, что не заметить было невозможно.

Засунув руку в шов, Макс нащупал твердый предмет и вытащил его наружу. В его руке оказалась глиняная табличка с клинописными значками и рельефным изображением воинов, шагающих попарно навстречу неизвестному врагу. Быстро засунув табличку в карман, Макс запихал вещи на место и застегнул «молнию», стараясь, чтобы все выглядело как раньше.

Из ванной по-прежнему были слышны шум воды, недовольный голос Лангмана и многословные извинения горничной. Пользуясь тем, что было еще несколько секунд, Макс огляделся — он хотел немедленно избавиться от ассирийских табличек, потому что через карман они буквально жгли ему кожу. Идея, как всегда в стрессовой ситуации, возникла мгновенно: он завернул обе таблички в носовой платок, открыл окно и положил опасный сверток снаружи на подоконник. Быстро затворив окно, Макс плюхнулся на прежнее место, всеми силами изображая полное спокойствие и молясь в глубине души о том, чтобы в других чемоданах не было таких же сюрпризов.

Наконец из ванной вышли вконец разозленный Лангман и заплаканная горничная.

— До чего у вас, в России, навязчивый сервис! — возмущенно прошипел Лангман.

— Увы, за теперешнюю Россию я не несу ответственности, — Макс пожал плечами, — в мое время сервис здесь был крайне ненавязчив.

Горничная, всхлипнув напоследок, вышла из номера. Лангман посмотрел на Макса и сказал:

— Ну что ж. Вы обещали мне предъявить содержимое своего багажа.

Макс неторопливо встал, открыл твердый «самсонайтовский» чемодан и со страдальческой миной на лице разворотил его содержимое. Лангман не проявил интереса, взглянул для порядка и почти сразу же разрешил убрать вещи обратно. То же самое было и с большой спортивной сумкой. Но когда Макс взялся за кожаный чемодан, Лангман встал, подошел вплотную и внимательно следил за каждым его движением.

«Однако, — сообразил Макс, аккуратно выкладывая на журнальный столик рубашки, — наводка-то была очень точная! Слава Богу, я заметил, что в чемодан залезали!»

Когда очередь дошла до несессера, Лангман буквально выхватил его у Макса из рук и тщательно осмотрел. Вернул с нескрываемым разочарованием на лице, но ничего не сказал и продолжал наблюдать за последующими действиями. Когда чемодан опустел, Лангман наклонился и тщательно ощупал его стенки. Макс в это время усиленно прятал злорадную улыбку.

Распрямившись, Лангман кивнул:

— Спасибо за сотрудничество, господин Белофф. Можете сложить вещи обратно.

— Да я уж лучше переложу их в шкаф, — Макс пожал плечами, — все никак руки не доходили разобрать багаж. Но, герр Лангман, теперь вы, может быть, объясните, что вы хотели найти в моих чемоданах?

— У нас была некоторая информация, — с явной неохотой произнес Лангман. — Сообщить о характере и источниках этой информации я не могу, в интересах следствия. Эта информация, к счастью для вас, не подтвердилась. Впрочем, — тут же добавил Лангман с неприкрытым злорадством в голосе, — это ничего не значит. У вас было достаточно времени для того, чтобы спрятать... то, о чем нас информировали. К сожалению, я не успел ознакомиться с вашим багажом сразу по прибытии, у меня было слишком много дел.

— Видимо, у вас и сейчас много дел, — подхватил Макс последнюю реплику, — так что не смею вас задерживать.

— Надеюсь и в дальнейшем на ваше сотрудничество. — Лангман поднялся и слегка склонил голову. — Если мне понадобится поговорить с вами, у меня есть номер вашего мобильного телефона. И я очень рассчитываю на то, что вы немедленно сообщите мне, если вам удастся что-нибудь узнать о пропавших экспонатах. В конце концов, у нас с вами общие интересы.

— Да-да, — пробормотал Макс, провожая Лангмана к дверям и чуть ли не выталкивая его.

Ему хотелось остаться одному и обдумать свое положение.

Дверь за страховщиком закрылась. Макс вернулся к столу и задумался. Его явно подставляют, причем подставляет кто-то из своих — никто посторонний не мог залезть к нему в чемодан и подложить ассирийские таблички. Значит, кто-то из группы, сопровождающей выставку, связан с похитителями и теперь хочет, чтобы отвести от себя подозрения, сделать подозреваемым его, Макса. Он — как нельзя более удобная фигура. Выходит, ни на кого нельзя положиться, нужно выпутываться в одиночку. Есть, правда, местное сыскное агентство, которое ему на всякий случай рекомендовали в Мюнхене. Барон тоже хорошо о нем отзывался.

Макс достал визитную карточку, набрал номер.

— Детективное агентство «Альтернатива», — раздался в трубке мелодичный женский голос.

Макс назвал себя и спросил, когда он мог бы встретиться с руководителем агентства.

— Да, мы ждали вашего звонка, — ответила девушка и как бы оборвала себя на полуслове.

После секундной паузы она продолжила:

— Валерий Иванович будет рад принять вас в любое время. У вас есть наш адрес?

* * *

Лола проснулась от духоты. Перина, на которой она спала, была старой и очень пыльной. Лола чихнула тихонько, как кошка, и села на постели. Занавески, сизые от старости, были плотно задернуты, но сквозь них пробивался солнечный свет — значит, сейчас отнюдь не рано. В комнате никого не было. Лола потянулась, при этом пружины старой кровати предательски заскрипели, и оглядела себя. На ней была надета старушечья ночная рубашка с длинными рукавами и высоким воротом, плотно стягивающимся у горла. Лола пощупала ветхий материал, в памяти всплыло забытое слово «бумазея».

Она выпрыгнула из кровати и подошла к большому настенному зеркалу в деревянной раме, проеденной жучком. Зеркало тоже было очень пыльное и мутное, но все же Лола разглядела себя и очень расстроилась.

Она похудела, пока сидела у бандитов — от страха и плохого питания, под глазами залегли синие тени, и волосы выглядели отвратительными темными сосульками.

Вчера ночью, когда Маркиз привез ее в ату квартиру, Лола была одержима лишь одной мыслью — найти ванную комнату и уединиться в ней часа на два. Квартира оказалась коммунальной, на все ее вопросы Маркиз только мотал головой — мол, завтра все узнаешь. Не зажигая света в коридоре, он протащил Лолу в ванную. Сама ванна была желтая от старости, но газовая колонка работала, и из крана потекла относительно теплая вода. Маркиз велел Лоле вымыться как можно быстрее и не греметь тазами, которые были развешаны по стенкам ванной комнаты в неизмеримом количестве.

Ее театральный костюм превратился в грязную тряпку, Лола сложила его в пакет, чтобы потом выбросить. Маркиз принес ей вот эту ночную рубашку, и Лола провалилась в сон.

Скрипнула дверь, и на пороге появился Маркиз с двумя дымящимися чашками кофе. Лола взяла чашку и уселась на кровати, поджав ноги.

— Что это за берлога? — нарушила она молчание.

— Это комната моей бабушки, — признался он, — она давно умерла. А в квартире еще много народа живет, и они все время меняются. Сейчас они все на работу ушли, только тетя Зина, соседка, осталась. Но ты все равно из комнаты не выходи.

— А как же? — Лола выразительно поморщилась.

— Ну, проскользнешь тихонько, а так не шляйся.

— Что мы тут делаем?

— Скрываемся, — объяснил Маркиз. — Я в этой квартире уже несколько месяцев не был, так что выследить ее никто не мог.

Мне надо обдумать, что делать дальше. А ты не вздумай никому звонить.

Лола поставила чашку на стол и прошлась по комнате.

— Нравится? — усмехнулся Маркиз.

— Ничего себе интерьерчик, для старой советской пьесы подходит. «Платон Кречет», например, или «Все остается людям».

— Для тебя там роли не найдется, — поддразнил Маркиз. — Там все женщины положительные, с партийным стажем, думают только о работе и считают, что секса у нас нет.

— Если надо, я и такую сыграю, — обиделась Лола.

— Ну ладно, я сейчас в магазин выйду, а ты напиши, что нужно самое необходимое из одежды. А пока... — Маркиз залез в шкаф и протянул Лоле старушичий длинный халат из темно-бордовой фланели.

Она затянула поясок, по привычке покрутилась перед зеркалом, потом с отвращением расчесала волосы гребнем и заколола их старушичьими шпильками, валявшимися на подоконнике.

— На Арину Родионовну сильно смахиваешь, — веселился Маркиз.

Когда он скрылся за дверью, Лола рассерженно плюхнулась на кровать. Что он к ней цепляется? Не хотел бы — не спасал!

Она еще немного подумала и с изумлением поняла, что Маркиз злится за вчерашний эпизод в машине.

* * *

Макс немного покрутился в толпе на Невском, чтобы выяснить, нет ли за ним слежки. Дошел до угла Владимирского, где раньше было знаменитое кафе «Сайгон».

Сколько времени провел он здесь, потягивая крепкий ароматный кофе из щербатых чашечек с выразительной надписью «Общепит», разговаривая о книгах и рок-музыке!

Ленька, друг детства, приносил редкие записи, импортные пластинки — пласты или диски, как их тогда называли, — болгарский «Балкантон», гэдээровская «Этерна», венгерская «Омега», очень редко — настоящие западные...

Сейчас на месте «Сайгона» был какой-то заурядный магазин, а стоило бы восстановить то кафе...

Свернув на Владимирский, Макс еще раз профессионально проверил, нет ли за ним слежки. На первый взгляд, все было в порядке. Он прошел проходным двором на улицу Рубинштейна, там остановил частника и назвал адрес неподалеку от детективного бюро, но на соседней улице — чтобы водитель, в случае чего, не мог вывести преследователей прямо на «Альтернативу».

Выйдя из машины, Макс снова огляделся. Улица, на которую он приехал, была безлюдна, так что любое наружное наблюдение исключалось, да и за машиной никто не следил — Макс всю дорогу посматривал в зеркало заднего вида.

Успокоившись, он свернул за угол и зашагал к агентству.

Переулок, по которому он шел, был разрыт — по неизменной российской традиции меняли какие-то трубы.

«Город уже другой, — подумал Макс, — даже страна другая, а ямы и колдобины все те же».

Пробираясь по краю глубокой траншеи, он смотрел под ноги, чтобы не споткнуться о камень и не свалиться в грязь, но тем не менее оступился и сильно покачнулся, едва удержав равновесие.

И в ту же секунду услышал характерный звук, который ни с чем не мог спутать, звук, который ему пришлось часто слышать во время службы в Иностранном легионе, звук, который не раз снился ему потом в ночных кошмарах, — звук пули, ударившейся в каменную стену.

Краем глаза Макс увидел выбоину, появившуюся на стене дома на уровне его головы, и понял, что не споткнись он, не потеряй на долю секунды равновесие, — ,лежать бы ему сейчас в траншее с пробитым пулей черепом.

Думала об этом одна часть его сознания.

Другая часть отдавала телу мгновенные и безошибочные команды. Макс сгруппировался, скатился в ту самую траншею, которую до этого старательно обходил, и пополз по ее дну, чтобы оказаться как можно дальше от линии огня.

По выбоине в стене он приблизительно определил позицию снайпера: стреляли из окна верхнего этажа дома напротив агентства.

Макс отполз как можно дальше от того места, где его чуть не подстрелили, и, увидев посреди улицы вагончик-бытовку строителей, воспользовался им как прикрытием, перебежал переулок и прижался к дому, в котором засел снайпер. Здесь была мертвая зона — стрелок не только не мог попасть в него, но не мог его даже увидеть, не высунувшись из окна. Двигаясь вдоль самой стены, Макс вошел в подъезд и поднялся по лестнице на верхний этаж. С последней лестничной площадки узкий металлический трап вел еще выше, на чердак. Макс осторожно вскарабкался по железным ступенькам и чуть-чуть приоткрыл квадратную дверцу, стараясь не скрипнуть петлями.

Затем он снял свою кепку, нацепил ее на ствол пистолета и приподнял над краем люка. Если снайпер следит за люком, он выстрелит по кепке.

Выстрела не последовало, и Макс осторожно выбрался на чердак.

Грязное помещение, заваленное многолетним хламом, не убирали, наверное, со дня постройки здания. Пыль лежала на полах и перекрытиях толстым серым слоем, и на этом сером ковре отчетливо выделялись следы. По этим следам Макс прошел к небольшому оконцу. Стекло в нем было выбито, пыль на подоконнике тщательно стерта.

Облокотившись на подоконник, Макс отчетливо увидел улицу, подъезд с вывеской детективного агентства, траншею. Безусловно, именно отсюда в него стреляли несколько минут назад.

От люка к окну вела только одна цепочка следов. Должно быть, убедившись, что цель скрылась и повторить выстрел не удастся, снайпер вернулся тем же путем, шагая след в след, и спустился по лестнице, пока Макс полз по траншее и не мог видеть здание. Хотя снайпер мог и войти в какую-нибудь квартиру этажом ниже и сейчас пережидает там... Во всяком случае, больше здесь ничего не узнать.

Но теперь у Макса пропала охота идти в детективное агентство. Ведь только там знали, что он должен сейчас приехать. Хвоста за собой он не привел, Макс был в этом уверен, да и, кроме того, снайпер должен был заранее занять позицию, приготовиться к стрельбе, то есть он должен был хотя бы за полчаса знать о приезде Макса.

Как раз полчаса назад он и позвонил в агентство. Вставал второй вопрос, не менее важный: почему его решили убить?

Разумеется, покушение связано с «Ассирийским наследством». Наверняка заранее было задумано убить Макса и свалить на него кражу. Те же люди, которые дали Лангману наводку и подложили Максу в чемодан ассирийские таблички, те же люди, которые подстроили разговор по его телефону с каким-то неизвестным Ивановым, — сегодня эти же люди прислали снайпера, чтобы он поставил последнюю точку в этой истории.

После убийства можно было бы спокойно все на него валить: мертвый не сможет оправдаться, наверняка он сам и устроил кражу. А почему его убили? Да все очень просто: не поделил с сообщниками барыши, вот они и предпочли пристрелить его, чтобы не делиться. Или чтобы убрать нежелательного свидетеля, которого подозревает страховая компания.

Думая так, Макс одновременно осматривал чердак. Пройдя в дальний его конец, он увидел еще одно окошко, выходящее на другую сторону дома. Подоконник покрыт толстым слоем пыли, стекло так грязно, что сквозь него еле пробивается свет. Сразу видно, что этим окном давно не пользовались.

С трудом справившись с разбухшей рамой, Макс распахнул ее и выглянул наружу.

Под окном была довольно пологая крыша, почти смыкавшаяся с кровлей другого дома.

Макс выбрался на крышу, спустился к ее краю и перепрыгнул через неширокую, но пугающе глубокую щель, оказавшись на соседней крыше. Там он залез в чердачное окно и, спустившись по лестнице, вышел в совершенно другой переулок. Выходить из дома тем же путем казалось ему опасным: киллер мог рискнуть и сделать еще одну попытку, затаившись на новом месте, а рассчитывать, что снова повезет, было просто глупо.

Макс шел по улице, внимательно поглядывая по сторонам и размышляя. Он снова оказался в полной изоляции. Собственные помощники могли оказаться предателями, связанными с похитителем коллекции. Детективное агентство тоже отпало, а вести расследование без всякой помощи было очень трудно. Кстати, нужно еще хорошенько подумать насчет агентства, оно очень подозрительное. И откуда барон взял его координаты? Кто его рекомендовал? Но это все потом, а сейчас он совершенно одинок.

Конечно, это его родной город, где он знает каждый переулок. Но за пятнадцать лет жизнь в этом городе неузнаваемо изменилась, и он чувствует себя иностранцем, чужим. Деньги у него есть, но деньги — это еще не все. Нужен помощник, хорошо знающий здешнюю жизнь, здешние порядки и при этом достаточно надежный, на которого можно положиться.

И Макс вспомнил Леню. Леньку Маркова, своего соседа по коммунальной квартире на десять семей.

Совсем маленькими они играли с Ленькой в длинном темном коридоре, устраивали охоту на черного кота Робсона, который удирал от них с оглушительным мяуканьем и забивался под газовую плиту, где всегда варились чьи-нибудь щи. Здесь, на коммунальной кухне, всегда кипели скандалы, горячие, как эти щи, и непримиримые, как арабо-израильский конфликт. Здесь, на этой кухне, Ленька с Максимом вели партизанскую рельсовую войну против соседки Зинаиды Викентьевны, хозяйки Робсона. С чего началась их война. Макс не помнил, наверное, она уходила корнями в глубокое, доисторическое детство, но сколько помнил себя, они с Ленькой постоянно выдумывали какие-нибудь каверзы. То положили соседке в суп кусок хозяйственного мыла, то насыпали в зонтик табаку, который курил старый железнодорожник Иван Игнатьевич.

Зинаида раскрыла на улице зонтик, и ее с ног до головы обсыпало горлодерной махоркой, так что она полчаса чихала, не переставая, и неделю отчищала от табачной пыли свое лучшее коверкотовое пальто.

Конечно, Ленька и Максим пошли в одну и ту же школу и дрались на школьном дворе с превосходящими силами противника, стоя спиной к спине. Максим учился лучше, учеба давалась ему легко, но Ленька очень ловко умел списать и совершенно замечательно слизывал оценки в дневнике, так что у его мамы, тети Лиды, никогда не было поводов для расстройства.

После школы их пути разошлись: Макс поступил в Политехнический, а Ленька — в Полиграфический техникум. Их семья получила новую квартиру и выехала в спальный район, оставив жить в комнате упрямую бабку. У каждого из друзей была теперь своя компания, и встречались они только в «Сайгоне» — поговорить о книгах и пластинках...

И вот сейчас Макс понял, что только на него, на Леньку Маркова, он и может положиться во всем этом огромном городе...

* * *

Надежда Николаевна с утра пораньше сбегала на работу, быстро решила там все насущные дела и отчалила — находиться в тесноте и духоте было невозможно, а работать в собственной квартире гораздо приятнее, да и для здоровья полезней.

Еще на лестнице она услышала, как разрывается от звонков телефон. Надеясь, что это звонит муж из Москвы, Надежда трясущимися руками вставила ключ в замок, рванула дверь и, споткнувшись, как обычно, о кота, выскочившего в прихожую, сняла трубку телефона.

— Надежда, — кричала мать, — ты не представляешь, что случилось!

Надежда подавила вздох разочарования — она так хотела поговорить с мужем — и холодно процедила:

— Что еще у вас стряслось? На полдня нельзя оставить.

Это было несправедливо, потому что мать-то как раз обладала здравым смыслом и не доставляла Надежде никогда никаких хлопот.

Наверняка тетя Вася опять что-то отмочила...

Но мать не обиделась на Надеждино замечание, она вообще его не расслышала — так была наполнена впечатлениями.

— Ты не представляешь! — От волнения мать проглатывала слова, чего раньше с ней никогда не случалось. — Нашу тетю Васю ограбили!

— Господи! Да что с нее взять-то, — недоверчиво заговорила Надежда, — небось и денег-то в кошельке почти не было... Я же ее предупредила, чтобы все деньги с собой не носила, она при мне их выложила.

— Да не деньги, при чем тут деньги! — сердито закричала мать. — У нее отняли дело всей жизни!

— Как это — отняли? — не поняла Надежда. — Что, профессор Зайценогов объявил ее теорию несостоятельной? И Академия наук согласилась с его мнением?

— Какой профессор Зайценогов? — удивилась в свою очередь мать. — Его что, тоже ограбили?

— Не знаю никакого Зайценогова, хоть бы его и ограбили! — заорала Надежда. — Но если ты мне сейчас же не скажешь, что случилось, я.., я не знаю, что сделаю!

— Ну что ты кричишь, — обиженно заговорила мать, — повежливее могла бы с матерью разговаривать. И какая-то ты, Надежда, все же у меня непонятливая. Я же тебе русским языком объясняю, что у тети Васи украли таблички, на которых написано клинописью что-то очень важное.

— Она что, куда-то их таскала? Вот уж не представляю, кто на них польстился — Или... мама, твою квартиру ограбили? — Теперь Надежда встревожилась по-настоящему.

Она решила, что мать нарочно так долго объясняет, чтобы подготовить ее к плохой вести.

— Мама, ты в порядке? Как себя чувствуешь? А дверь не сломали?

— Да я-то в порядке, если можно охарактеризовать этот сумасшедший дом таким словом, — проворчала мать.

— Милицию ты уже вызывала? — не успокаивалась Надежда.

— При чем тут милиция! — рассердилась мать. — То есть она-то, конечно, работает по этому делу, но говорю тебе с уверенностью: ничего эта милиция не найдет!

С тех пор, как милиция по ошибке либо же по злому навету арестовала внука ее лучшей подруги, мать была очень на милицию сердита. И хоть парня выпустили буквально на следующий день и вообще отстали от него, потому что нашли настоящего преступника — тут уж Надежда приложила руку, — все равно мать затаила плохое на представителей милиции и ни на грош не верила в их способности раскрывать преступления.

— Но, мама, — примирительно начала Надежда, — порядок есть порядок. Если взломали квартиру, то положено вызывать милицию. Замки все менять нужно! Я у Саши в хозяйстве посмотрю, вроде бы у него замок приличный лежал. Купил на всякий случай, вот и пригодится. Эх, жалко, что Саши нет!

Он бы все сам сделал, а так мастера вызывать придется.

— Надежда! — Мать с трудом вклинилась в деловитый Надеждин монолог. — Ты вообще-то о чем говоришь? Какие замки, какая милиция? Ее-то зачем к нам в квартиру вызывать? Нам если кого и нужно будет вызвать, то «скорую помощь»! Из психушки!

— Кому? — тупо спросила Надежда. — Тебе?

— Ну знаешь, — мать просто задохнулась от возмущения, — ну знаешь!!!

Но решив, что сейчас не время ругаться, мать справилась с собой и заговорила нормальным тоном:

— Тетя Вася в невменяемом состоянии.

Она заперлась в комнате, сидит на диване, раскачивается из стороны в сторону и рвет на себе волосы. И еще подвывает на непонятном языке!

— По-ассирийски, наверное, — испуганно сказала Надежда.

— Я в замочную скважину подсмотрела, — призналась мать, — хоть и нехорошо, но очень беспокоилась. Она разложила вокруг свои таблички и то в одну посмотрит, то в другую, руки вздымает и что-то говорит...

— Какие таблички? — в который раз удивилась Надежда. — Их же украли!

— Да кто тебе сказал? — закричала мать — Ну что ты меня все время путаешь!

Надежда пошатнулась и, чтобы обрести твердую почву под ногами, схватилась за кота Бейсика, который примостился тут же, на телефонном столике. Кот извернулся и цапнул Надежду за палец. От боли она неquot; сколько пришла в себя. Все было как раньше, она в своей квартире, и кот такой же негодяй, как всегда. Неужели у матери начались склеротические изменения в мозгу?

Этого только не хватало!

— Мама, — начала она терпеливо, — еще раз подробно и не отвлекаясь объясни, что у вас произошло. Начни по порядку. И возьми себя в руки, — добавила она построже, почувствовав, что мать готова разразиться гневной тирадой.

— С тобой ничего другого и не остается, — проворчала мать и начала:

— Говорю тебе, украли коллекцию этого самого немецкого барона, чья будет выставка в Эрмитаже.

— Как — украли? — ахнула Надежда. — Ты уверена?

— Еще бы мне не быть уверенной, когда по телевизору только об этом и говорят!

Привезли полный комплект, а в Эрмитаже распаковали — а там не хватает статуэтки какой-то богини и целого ящика этих треклятых табличек. Тетя Вася как услышала, так чуть в обморок не упала. Специально, говорит, в такую даль ехала, чтобы именно с этими табличками ознакомиться, это, говорит, главное дело жизни — чего-то там расшифровать. Расшифрую, говорит, можно и помирать. И так она расстроилась, что, боюсь, как бы не померла без расшифровки!

— Так, значит, это коллекцию украли?

А квартира твоя цела? — обрадовалась Надежда.

— Ну разумеется, цела, с чего тебе вообще пришло в голову, что нас ограбили? — отмахнулась мать.

Надежда с облегчением перевела дух и почесала Бейсика за ухом. Она так обрадовалась, что решила не делать матери ехидного замечания о том, что если бы некоторые научились толково излагать информацию, то не было никакой неразберихи.

— И главное, я зачем-то телевизор с утра включила, погоду хотела узнать, — сокрушалась мать, — а там с утра пораньше такие новости. Даже позавтракать не успели... А теперь она заперлась, и я не знаю, что делать.

— Понаблюдай за ней потихоньку, а я приеду, — сказала Надежда и бросила трубку.

Мать открыла дверь сразу же, Надежда даже не успела донести руку до звонка — она высмотрела Надежду из окна.

— Ну, как там? — прошептала Надежда, кивая на дверь комнаты, отведенной тете Васе.

— Все так же, — вздохнула мать, — не знаю, что и думать. Но говорить сама с собой она перестала.

Надежда на цыпочках приблизилась к двери и заглянула в замочную скважину. Тетя Вася сидела на диване и внимательно читала какие-то свои записи, время от времени сверяясь с табличками.

— Тетя Вася! — Надежда решилась постучать в дверь. — Васса Иринарховна, откройте, пожалуйста.

Старуха удивленно вскинула голову и поднялась с дивана.

— В чем дело? — спокойно спросила она, возникнув на пороге.

— Как вы себя чувствуете? — пролепетала Надежда, оробев под суровым взглядом старухи.

— Абсолютно нормально, — отчеканила та, — я работаю. А вы думали, что я выжила из ума?

Надежда с матерью выразительно переглянулись и дружно пожали плечами.

— Вот, кстати, хорошо, что ты пришла, Надежда. Потому что твоя мать никуда не пускает меня одну, думает, что я заблужусь в городе, где я родилась и выросла!

— Но вы же не были в нем больше пятидесяти лет! — вскрикнула мать.

— Это не важно, — последовал решительный ответ, — но маршруты общественного транспорта действительно изменились.

И люди стали какие-то невежливые, никто ничего не объяснит.

— Просто всем некогда! — вступилась Надежда. — Вы видели, что в метро в час пик делается?

— Так вот, я прошу тебя проводить меня в Эрмитаж, — гнула свое тетя Вася, — я должна узнать в подробностях, какие таблички были украдены.

— А там еще статуэтка, — начала было Надежда, но старуха махнула рукой:

— Статуэтка львиноголовой Ламашту меня не интересует. То есть, разумеется, это очень ценная вещь — конец второго тысячелетия до нашей эры, она прекрасно сохранилась, но таблички!.. Идем, Надя, скорее!

— Вряд ли сейчас кто-то будет с вами беседовать в Эрмитаже, — осторожно начала Надежда, — сами посудите, тетя Вася, до вас ли кому-нибудь там, когда такой кошмар! Украли часть коллекции, да еще у немца! Теперь международный скандал будет!

— Надя, — тетка посмотрела очень грустно, — мне ведь ждать некогда. Успеть бы! — Она отвернулась, и Надежда устыдилась.

Действительно, может ли тетя Вася ждать, когда ей восемьдесят шесть лет! Тут надо ковать железо, пока горячо!

В отделе искусства Древнего Востока внешне было тихо. Надежда снова дипломатично оставила тетю Васю там и ретировалась в залы. Этак она станет в музее завсегдатаем! А что, не самое плохое времяпрепровождение. Муж всегда упрекал Надежду, что она мало занимается самообразованием и совершенно в последнее время перестала повышать свой культурный уровень. Вместо этого она, видите ли, предпочитает искать на свою голову всевозможные криминальные приключения. Ну что ж, когда муж спросит, чем она занималась всю неделю в его отсутствие, Надежда с гордостью расскажет ему, что посещала Эрмитаж.

Она присела на бархатный диванчик, чтобы дать отдых ногам. Вспомнив, как сердится муж за то, что Надежда все время помогает знакомым выпутаться из трудных криминальных ситуаций, Надежда вздохнула. Уже несколько месяцев ни с кем из знакомых не случалось ничего интересного.

«Если не считать того, — мысленно посмеиваясь, добавила она, — что у тети Васи украли дело всей жизни».

Тут Надежда по-настоящему расстроилась. Тетя Вася, хоть и имела скверный характер, все же вызывала уважение своей целеустремленностью и волей. Надежда искренне желала ей расшифровать несчастные таблички. Но как это сделать?

«А вот интересно, — закралась мысль, — кто украл часть немецкой коллекции? И зачем? То есть зачем — понятно. Чтобы продать и получить деньги. Но если золотую статуэтку и можно будет продать какому-нибудь сумасшедшему частному коллекционеру, то кому нужны глиняные таблички, кроме специалистов? То есть они, разумеется, тоже очень ценные, раз такие старые, но вот куда их можно деть здесь, в России?»

Появилась тетя Вася, присела рядом и перевела дух.

— Они там радуются, что кража произошла не в Эрмитаже, — заговорила она, — хоть не на них повесят.

— Я бы на их месте тоже радовалась, — вставила Надежда.

— А мне что прикажешь делать? — рассердилась тетя Вася. — Милиция, сами немцы, что к коллекции приставлены, — все в полном шоке. Никто ничего не знает, оказывается, бронированную машину еще в аэропорту подменили!

— Ну сильны ворюги! — восхитилась Надежда.

— Вот ты скажи, Надежда, может милиция что-то сделать против таких умных преступников? — грустно спросила тетя Вася.

— А вы сами как думаете?

— У меня, Надя, еще с молодости к органам отношение известное, и ты знаешь, почему. Стало быть, надеяться не на что.

— Вам они очень нужны? — посочувствовала Надежда.

— Очень. Вот, — тетка развернула на коленях бумажку, — список того, что украдено.

Пять клинописных табличек и девять глиняных оттисков с ассирийских печатей.

— Они ценные?

— Бесценные? Но знаешь, думается мне, что охотились-то за золотой статуэткой.

А таблички эти взяли, ну.., по ошибке, что ли. То есть было два почти одинаковых маленьких ящика, оба и прихватили, на всякий случай. Разбираться-то им некогда было.

— Логично, — протянула Надежда.

— Потому что, — продолжала тетя Вася, — продавать таблички никакого смысла нет. Коллекция барона Гагенау очень известная. Если где-то эти оттиски появятся, сразу же многие узнают. Так что пропадут, боюсь, таблички эти теперь без следа.

— Выбросят их воры за ненадобностью! — подхватила Надежда. — Была же история, когда в Америке пятьдесят статуэток «Оскара» на помойке нашли! Так то «Оскар», его каждый американец в лицо знает. А у нас — ну заметит кто-нибудь эти таблички — черепки и черепки, никто не распознает, народ-то серый...

— Не дай Господи! — Тетя Вася прижала руку к сердцу.

Они побрели домой. Всю дорогу тетя Вася была очень задумчива, и Надежде было ужасно ее жалко.

По Литейному, где жила мать, нужно было идти от остановки троллейбуса два квартала пешком. Тетя Вася утомленно опиралась на руку Надежды, так что Надежда подумывала, не вызвать ли старухе платного врача, пусть сердце послушает, давление измерит и уколы назначит витаминные какие-нибудь. А то как бы.., тьфу, тьфу, чтоб не сглазить...

Внезапно старуха встрепенулась и даже перестала опираться на Надеждину руку.

— Что?.. — начала было Надежда, но тетя Вася шикнула на нее, чтобы замолчала.

Она стояла посреди тротуара и поводила головой, как старый боевой конь, услышавший звук трубы. Надежда оглянулась. Шагах в пяти от них, сбоку на тротуаре, приткнулся к стене дома ларек холодного сапожника.

Сам сапожник, вернее сапожница — полная немолодая тетка, смугло-южного вида, высунула голову и быстро переговаривалась с молодым парнем на своем языке. Парень был тоже смуглый и черноволосый, глаза его сердито блестели под насупленными густыми бровями. Он не был похож на обиженного клиента. И на заглянувшего просто так поболтать земляка он тоже не был похож.

Надежда почувствовала, как тетя Вася незаметно подталкивает ее ближе к ларьку.

— Что-то мне нехорошо, постоим тут немножко. — Она прислонилась к стене и утомленно откинула голову, но Надежда-то прекрасно видела, что старуха вполне сносно себя чувствует, глаза у нее блестят и голос твердый, просто ее чем-то заинтересовал ларек холодной сапожницы.

Двое в ларьке не обратили на них никакого внимания — они ругались. Да, Надежда поняла это по жестам и повышенному голосу тетки. Она гортанно что-то выговаривала парню, а тот хмуро отвечал, набычившись.

Первая мысль, которая пришла Надежда в голову, была о том, что парень — рэкетир, то есть он собирает деньги с таких ларечников.

Но парень, как ни странно, не был похож на бандита. Волосы хорошие, вьющиеся, одет чисто и вполне прилично. Никаких ярких спортивных костюмов — обычные джинсы и куртка. Никаких золотых цепей и «гаек» на пальцах. Выражение лица сердитое, но не тупое и не злобное.

Тетка совершенно уже высунулась из ларька и сердито закричала на парня. Тот резко ответил, дернул широкими плечами, повернулся и пошел по Литейному быстрым шагом, сунув руки в карманы. Тетка крикнула ему что-то вслед и скрылась в своей будке.

Тетя Вася встрепенулась и бодрым шагом отправилась домой, благо было уже недалеко. Поднимаясь по лестнице, Надежда не удержалась:

— Тетя Вася, чем вас так заинтересовала тетка Галия?

— Ее так зовут? — обернулась старуха. — Ты ее знаешь?

— А ее все тут знают, — махнула рукой Надежда, — сколько себя помню, она всегда здесь сидела. Какая-то она.., из южных народностей, но по-русски хорошо говорит, давно, видно, здесь живет.

— Давно живет, — хмыкнула тетя Вася, — ну-ну...

Надежда открыла дверь своим ключом, и мать выглянула из кухни, откуда доносились аппетитные запахи: тушеного мяса с картошкой и сдобных булочек с корицей.

Надежда сглотнула голодную слюну и обрадовалась — она ела сегодня только рано утром, перед работой.

— Ну как там? — тихонько спросила мать. — Прояснилось что-то?

Тетя Вася, не отвечая, устремилась в свою комнату и вышла оттуда тотчас же, держа в руках свои неказистые, но достаточно еще крепкие ботинки. На ногах тети Васи были домашние шлепанцы.

— Я вниз спущусь, обувь починить, — сказала она в ответ на приглашение матери пообедать.

— Зачем ее чинить? — хором удивились Надежда с матерью. — Набойки совсем свежие...

— Вот как раз... — Тетя Вася скрылась на кухне и вернулась оттуда с большим столовым ножом.

Этим ножом она безуспешно попыталась подковырнуть набойку.

— Что вы делаете? — опять-таки хором вскричали мать и дочь, но старуха только отмахнулась от них нетерпеливо и продолжала свое неблагодарное занятие. И когда Надежда уже мигнула матери, что старуху нужно схватить и отнять нож, а то как бы она не начала гоняться с ним по всему дому, усилия тети Васи увенчались успехом.

— Вот, — торжествующе произнесла она, держа в руках оторванную набойку, — а говорят, сейчас мастеров хороших не осталось. Посмотрим, как ваша Галия с этим справится.

Она направилась к двери, но тут Надежда, сообразив, что обед отодвигается на неопределенно долгое время, озверела и схватила ее за рукав.

— Пока не объясните, что происходит, никуда не пойдете!

Тетя Вася выдернула руку, потом выпрямилась, став похожей на Станиславского, но, заглянув в глаза Надежде, покорно отошла от двери.

— Надя, — начала она спокойно, — как ты думаешь, какой национальности эта Галия?

— Понятия не имею! — Надежда пожала плечами. — Ну, черная какая-то... А зачем мне это знать?

— А затем, — наставительно продолжала старуха, — что эта сапожница по национальности айсорка!

— Откуда вы знаете? — заупрямилась Надежда.

— Мне ли не знать! — усмехнулась старуха. — А айсоры, они же сураи, да будет тебе известно — это прямые потомки древних ассирийцев.

— Что вы говорите? — зло воскликнула Надежда, ей безумно хотелось есть и совершенно не хотелось углубляться в историю народов Древнего Востока.

— Что-то я такое слышала, — мать решила поддержать беседу, — но откуда в нашем городе взялись айсоры?

— Они жили в Ираке, в Турции и в Закавказье, а потом, в 1919 году, было большое восстание, турки их вырезали, и оставшиеся бежали в Ирак и в Советский Союз.

А у нас уже распространились по многим городам. До войны в Союзе числилось по переписи больше двадцати тысяч айсоров, — объясняла тетя Вася.

— Ну и дальше-то что? — хамила Надежда. — Зачем вам к этой айсорке нужно?

Ботинки испортили...

Мать дернула ее за рукав, но Надежда была голодна, а когда человек голоден, он за себя не отвечает.

— Когда мы проходили мимо, я услышала любопытный разговорчик, — как ни в чем не бывало, продолжала тетя Вася, — этот молодой человек приходится вашей Галие родным внуком. И она была очень недовольна тем, как он проводит время, а именно: ходит куда-то по ночам, бросил работу и забивает голову какими-то бреднями.

— Обычный разговор бабушки и взрослого внука, — пожала Надежда плечами.

— Да, конечно. Но молодой человек на эти упреки отвечал, что он занят очень важным делом, что там, куда он ходит, ему объяснили, кто он на самом деле.

— И кто же он?

— Он — представитель древнего народа сураи; еще во втором тысячелетии до нашей эры ассирийский народ был силен и знаменит, в то время как других народов не было и в помине. И давно пора восстановить справедливость и вознести потомков славного и гордого народа сураи на полагающуюся им высоту.

Видя, что Надежда с матерью смотрят на нее, разинув рот от изумления, тетя Вася пояснила:

— Я кратко излагаю своими словами, чтобы вам было понятнее.

— Ничего не понятно, — вздохнула мать. — А при чем тут вы?

— Мальчишка нес что-то еще про древних ассирийских богов. Потом на руке его — вот тут, — старуха показала на своей кисти, — я заметила татуировку в виде пентаграммы.

Мне хочется узнать об этом побольше.

— Ну идемте, — со вздохом согласилась Надежда.

* * *

Тетя Галия закрылась в своей будке и плакала там навзрыд. Увидев Надежду, которая поздоровалась с ней через стекло, Галия приоткрыла дверь, взяла поврежденный ботинок, осмотрела его и кивнула головой.

Потом она громко высморкалась в мужской клетчатый платок и потянулась за инструментами. И вот тут-то тетя Вася обратилась к ней по-ассирийски. Она произнесла длинную тираду, после чего Галия снова достала платок и начала плакать. Тетя Вася снова и снова что-то говорила, и Галия отложила платок и заговорила в ответ.

Надежда стояла у ларька, чувствуя себя полной идиоткой: старухи вели живейшую беседу, из которой она не понимала ни слова.

Между делом сапожника ловко набила набойку и взяла с Надежды пятьдесят рублей — тетя Вася, видите ли, забыла дома кошелек. Не то чтобы Надежде было жалко полтинника, хотя все же не рубль, а пятьдесят, но если старуха возьмет за правило каждый раз отрывать набойки, когда ей приспичит поговорить с сапожницей.., никаких денег не напасешься!

Старухи распрощались как родные сестры, и оголодавшая Надежда чуть не силой поволокла тетю Васю домой.

Съев тарелку тушеных овощей с мясом и прихлебывая вторую чашку маминого душистого чая с мятой, Надежда пришла в благодушное расположение и спросила тетю Васю, довольна ли та беседой с сапожницей.

— Вы, конечно, опять скажете, что я выжила из ума, — вздохнув, начала тетя Вася, — но я узнала от Галии удивительные вещи. Оказывается, вот уже несколько недель среди молодых айсоров наблюдается какое-то брожение. Хоть они с большой неохотой рассказывают своим близким об этом, но все же удалось узнать, что в городе появился некий человек, который называет себя великим жрецом и старается возродить культ древнеассирийских богов. Кроме того, он неустанно проповедует об исключительности народа сураи, его избранности и призывает молодых людей, он их называет воинами, объединиться под знаменем богини злых сил и завоевать сначала власть в этом городе, а там видно будет, как дело пойдет.

— Вы не шутите? — не веря своим ушам, спросила Надежда. — Или, может, эта Галия что-то придумывает?

— Да ей такое ни в жизнь не придумать, я ее сто лет знаю! — воскликнула мать.

— Вот именно. — Тетя Вася кивнула матери и продолжала:

— Поскольку борются айсоры с плохими людьми, с мафией, то и помощи нужно просить у богини злых сил.

— Ах вот как, — протянула Надежда, — что-то с логикой у этого жреца не совсем...

— Логикой во всей этой истории и не пахнет! Но вы спросите, как зовут эту богиню?

— Львиноголовая Ламашту! — ахнула Надежда, в критической ситуации она очень быстро соображала, а что вскоре эта самая ситуация наступит, она чувствовала.

Чувство это гнездилось у нее где-то в корнях волос, то есть, как только Надежда Николаевна Лебедева начинала испытывать это чувство, она знала, что вскоре в ее жизни последуют изумительно интересные, опасные и загадочные события, и она. Надежда, не сможет спать спокойно, пока не разгадает все криминальные загадки.

— Правильно, Надя, они якобы поклоняются богине зла — львиноголовой Ламашту. Совершенно случайно Шоша — внук Галии — ей об этом проболтался. Видишь ли, бабушка научила его ассирийскому языку и в детстве рассказывала, какой их народ древний. Вот семена, посеянные жрецом, и упали на благодатную почву.

— Из этого следует... — Надежда глядела на тетю Васю блестящими от возбуждения глазами.

— Именно, у древних ассирийцев существовало представление о связи божества со своей статуей. То есть вот построят они храм и там поставят статую, к примеру, своего самого главного бога Энлиля. Так вот если придут враги, завоюют город и увезут статую из страны, то страна может погибнуть.

И знаешь от чего? — Тетя Вася хитро прищурилась. — От потопа.

— Прямо как у нас — Всемирный потоп, — удивилась мать.

— Только потоп этот будет вызван не наводнением с моря, а очень сильной дождевой бурей, которую нашлют злые силы.

— Значит, где статуя, там и божество, — протянула Надежда.

— Они и уперли золотую статуэтку из коллекции! — припечатала мать. — Тут и думать нечего!

— Так-то оно безусловно так, — согласилась тетя Вася, — но все дело в том, что у древних ассирийцев не было никакого культа поклонения львиноголовой Ламашту. Они ее, если честно, как огня боялись и защищались всеми доступными способами.

Для этого был у человека свой бог-защитник, который полагался ему при рождении.

Считалось, что с потерей своего бога человек становится легкой добычей для злых демонов, которые появляются из подземного царства, а также для инкубов Лилу — ночных духов, которые приходят к женщинам и высасывают из них жизненные соки, и суккубов Лилит, проделывающих то же самое с мужчинами. А уж львиноголовая-то всех этих демонов за пояс заткнула бы, потому что она приходила из подземного царства и приносила с собой всевозможные болезни. И чтобы богу-защитнику было полегче, у каждого человека имелся еще свой собственный шеду, в образе человека или зверя, который держал его жизненную силу.

Вот смотрите. — Тетя Вася сорвалась с места, побежала в комнату и вскоре вернулась, держа плоский кусочек обожженной глины. — Это часть оттиска печати ассирийского времени. Человек и его шеду.

На глине слабо выступали рельефные изображения мужчины и зверя, похожего на леопарда.

— Что делать будем? — нарушила Надежда продолжительное молчание.

— Если они украли статуэтку Ламащту, то и таблички тоже у них, — заявила тетя Вася. — Несмотря на ссору, внук Галии придет вечером, чтобы помочь ей закрыть ларек и отнести вещи. Я хочу с ним поговорить.

— Расскажите еще что-нибудь про ассирийцев, — попросила Надежда.

— Ну, — тетя Вася улыбнулась, — по их представлениям земля уподобляется большому перевернутому круглому челну, а небо — твердому куполу, накрывающему мир. Небо сделано из синей яшмы и покоится на основании, в которое вбиты колышки, и привязано небо веревками. Эти веревки и канаты — Млечный Путь.

— Какая прелесть! — воскликнула Надежда, представив воочию такую картину.

— Каждой звезде определено на небосводе твердое место, чтобы ни одна не сбилась с пути. На востоке находится гора восхода, на западе — гора заката, которые заперты на замок, и открыть замок может только Солнце — Шамаш по-ассирийски, — что оно и делает каждый день утром и вечером соответственно.

— Очень интересно, — начала мать, — но невозможно себе представить, чтобы взрослые люди в здравом уме могли в такое верить.

— А жрец им про это и не рассказывает, он больше напирает на львиноголовую Ламашту.

— Чувствую я, что дело нечисто! — воскликнула Надежда.

* * *

В трубке потянулась череда длинных гудков. Макс уже готов был дать отбой, когда наконец послышался щелчок и старческий голос проскрипел:

— Алле?

Не веря своим ушам, Макс узнал здорово постаревший, но все же незабываемый голос Зинаиды Викентьевны — только она так тянула гласные. Макс готов был расцеловать старуху, если бы не разделяющее их расстояние.

— Зинаида Викентьевна! — крикнул он как можно громче: она неважно слышала еще пятнадцать лет назад, но ни за что не хотела в этом признаться.

— Кого? — переспросила старуха. — Здесь таких нет!

— Леню! — заорал Макс еще громче. — Маркова Леню! Скажите, Максим Белов!

— Кого? — снова переспросила старуха, теперь Макс готов был ее убить.

— Лени Маркова нет? Скажите, Максим Белов спрашивает!

— Леню? — Зинаида наконец разобрала. — Леня здесь... Ленечка! Тебя к телефону... Как — нету? Вот же ты... Тебя какой-то Белов спрашивает...

На какое-то время в трубке воцарилась тишина, а потом раздался голос Леньки, знакомый, но удивительно настороженный:

— Максим! Это правда ты?

— Ну я! А ты что — не узнаешь меня?

— А какого цвета были лапы у Робсона?

— Белые, — нисколько не задумываясь, ответил Макс, — черный он был, как Поль Робсон, только лапы белые.

— Максим, и правда ты! — Голос Леньки стал не таким напряженным. — А я тут, понимаешь, в таком водовороте — всего пугаюсь. К телефону не хотел подходить, только когда узнал, что ты... Я вообще-то в этой квартире редко бываю, сейчас ненадолго зашел...

— А у меня только этот номер и был, значит, такая наша судьба была — пересечься...

— А ты сейчас в Питере? По делам, что ли?

— Можно сказать, что и по делам, — осторожно ответил Макс.

— Ты извини, — замялся Ленька, — мне, понимаешь, бежать надо, у меня и правда дело серьезное.., земля под ногами горит.

Скажи, как позвонить тебе?

— Ха! — ответил Макс. — Мы с тобой, похоже, в одинаковом положении. У меня тоже земля под ногами горит, и даже звонить мне лишний раз небезопасно. Ленька, мне очень нужно.., давай встретимся в том месте.., помнишь, где на льду играли?

— Где ты меня из проруби вытащил? — проговорил Леня очень серьезно, поняв намек — дело у Макса такое важное, что он даже сослался на то, что Леонид обязан ему жизнью. Такое другу лишний раз напоминать не будешь, если совсем не припекло!

— Все понял, через полчаса успеешь?

— Успею, — коротко ответил Макс.

* * *

На набережной Фонтанки встретились два человека, не видевшие друг друга пятнадцать лет. Один — по-западному небрежно элегантный, в мятых свободных джинсах и легкой куртке, серая английская кепка на рыжих волосах, но весь этот европейский стиль подпорчен пятнами красноватой глины; видно, что господин где-то хорошо приложился к российской землице, приобщился, так сказать, к корням. Второй — похудее и порке в плечах, одет нарочито незаметно, в полинялые джинсы и неброский свитер.

Встретились, обнялись, отстранились, чтобы рассмотреть друг друга, сличить с прежним, смириться с переменами.

— Отлично выглядишь, Максим! Свободный мир явно пошел тебе на пользу! — Маркиз смотрел на старого друга, чуть склонив голову набок. — Только откуда эта грязь на фирменном барахле? Валялся в канаве по пьяному делу?

— В канаве, твоя правда. Только не по пьяни, Ленечка, а от снайпера прятался, жизнь свою спасал. В таком положении не то что в канаву — в дерьмо плюхнешься, не раздумывая.

— Ну-ну, — вздохнул Маркиз, — раз ты в таком виде, то делаю вывод — тебе даже переодеться негде. Чего стряслось-то? Приехал туристом, завели в подворотню, набили морду и отняли бумажник?

— Ты, мой милый, плохо обо мне думаешь, — укоризненно проговорил Макс. — Разве я похож на человека, который пойдет с неизвестным злодеем в подворотню? И уж тем более я не похож на человека, у которого так просто можно отнять бумажник.

— Это верно, — кивнул Маркиз, приглядевшись к другу — широкие плечи, развитые мускулы, в хорошей форме, в общем.

— Приехал я в Россию не как турист и не на родные осины поглядеть, уж извини, — Макс говорил очень серьезно, — приехал я по делам. Приехал я, сопровождая выставку «Ассирийское наследство». Знаешь про такую?

Леня смотрел на Макса сузившимися глазами и думал: «Что это — подстава? Вдруг откуда-то прямо на голову сваливается Максим Белов, с которым мы не виделись пятнадцать лет, и сразу же начинает разговор про ассирийскую статуэтку! Так не бывает...»

— Вот смотри... — Макс достал визитку и еще какие-то документы. — Я — ответственный за безопасность коллекции. Нанял меня лично сам господин барон Гагенау.

«Самое милое дело, — думал Маркиз, — появляется друг, с которым мы давно не виделись, просит помощи, я веду его в свою квартиру, про которую никто не знает, и — конец, через пять минут приезжают туда люди заказчика и наша с Лолой песенка спета. Но есть два момента: во-первых, Максиму совершенно лишнее было заговаривать про Ассирийское наследство», а во-вторых, если они знают телефон квартиры, то, стало быть, знают и адрес. И тогда вовсе незачем подсылать Максима ко мне — просто приезжай да бери нас с Лолой тепленькими...quot;

— Что ты молчишь? — спросил Макс. — Ты мне не веришь?

Леня поглядел на мутную воду реки Фонтанки. Вон там, ближе к тому берегу, была тогда та злополучная прорубь.

Что ж, долги надо платить, даже если это связано с риском для жизни. Ведь тогда зимой Максим тоже рисковал: лед мог треснуть, и тогда они утонули бы оба.

— Ну вот что, — решительно начал он, — будет у нас долгий разговор. В кафе или ресторан в таком виде не пустят. — Он показал на пятна грязи у Макса на рукаве. — А в какую забегаловку пустят — там поговорить спокойно не дадут. К тому же ни тебе, ни мне сейчас светиться в городе, я так понимаю, незачем.

— Правильно понимаешь, — кивнул Макс.

— Значит, по русскому обычаю, берем бутылку водки, жратвы всякой и идем ко мне.

— Отчего же водку, а не коньяк, к примеру? — рассмеялся Макс.

— Оттого, что жрать хочется, а коньяк только лимоном закусывают! Ты это... — Он помедлил. — Там Зинаида одна в квартире из старых жильцов осталась, так ты ей не признавайся. Она видит да и слышит плохо, ты проскользни тихонько в комнату, чтобы она не узнала. А то пойдут разговоры — куда да откуда...

— Ну надо же, жива старушенция, — улыбнулся Макс, — а как мы с ней воевали...

— Теперь ко мне хорошо относится, — признался Леня, — я подкармливаю бабку иногда, когда прихожу, жалко ее, совсем одинокая. Кота нового не заводит, говорит — помру, соседи его на помойку выгонят...

Они зашли в магазин, но сначала Не в продуктовый, а зачем-то в промтоварный.

Леонид быстро выбрал там джинсы, куртку и свитер, причем все вещи были женские.

Потом прихватили кое-что из мелочей, потом уже пошли за продуктами.

Макс очень удивился, обнаружив в старой комнате Леньки девицу в расстегнутом халате, валявшуюся на неубранной кровати.

Леонид молча бросил ей на кровать пакеты с одеждой.

— Ты это quot;нарочно? — прошипела девица, разглядев джинсы. — Они же на два размера больше!

— Пойдешь к Зинаиде и ушьешь! — процедил Леня. — У нее машинка есть, «Зингер». Как раз нам тут поговорить надо. — Он принялся выгружать на стол продукты.

— Вы что — рехнулись? — завопила девица. — С утра пораньше водку жрать!

— Чтобы я тебя долго не видел, — не оборачиваясь, ответил Маркиз.

Девица ретировалась со своими пакетами.

— Кто это? — опасливо оглядываясь, спросил Макс.

— Несчастье мое, — вздохнул Леня.

— Жена?

— Хуже!

При этих словах Лола, подслушивающая за дверью, громко фыркнула и удалилась.

— Ну что, — Леонид разлил водку по рюмкам, — за встречу.

Выпили, поели.

— Теперь рассказывай подробно все с самого начала.

— Что — все пятнадцать лет? — усмехнулся Макс.

— Нет, все про «Ассирийской наследство». Не упускай ни одной мелочи. — Маркиз завинтил початую бутылку и убрал. — На трезвую голову лучше слушать.

И Макс Белофф, решительно откашлявшись, рассказал старому другу Лене, как все было. Про то, как барон Гагенау поручил ему везти коллекцию в Россию, мотивируя это тем, что он знает страну, в которой родился, про то, как при въезде в Эрмитаж исчез шофер машины и обнаружилась пропажа золотой статуэтки. Про то, как в телефонном разговоре барон косвенно обвинил во всем его, и дальше, про визит представителя страховой компании Лангмана и про подставу: якобы его звонки неизвестному абоненту в Россию, и самое главное — про дурацкие глиняные цацки в его, Макса, собственном чемодане.

— Идиотизм! — вздохнул Леня. — Слишком нагло сделано.

— Вот и я думал сначала — за дураков держат и меня, и следователя. Подложить мне в багаж эти глиняные штучки можно было только там, в Германии. Значит, они не из коллекции, то есть не из той ее части, что привезена в Россию.

— Тогда вообще об чем разговор, как говорят в Одессе? — воскликнул Маркиз.

— Телефонные звонки тоже ничего не доказывают, — продолжал Макс, — и там, в Германии, мой адвокат сделал бы из этого обвинения котлету. Но им совершенно не нужно выпускать меня в Германию. Им нужно было убить меня здесь. Что они и попытались сделать.

Макс рассказал про его несостоявшийся визит в детективное агентство.

— Там меня снайпер и подстерегал.

— А откуда ты про это агентство вообще узнал? — заинтересовался Макс.

— Барон его рекомендовал, если, говорит, будут какие-то проблемы, то к милиции обращаться — ни-ни! Лучше в агентство это...

— Н-да-а, и лежал бы ты сейчас в той канаве, пока работяги бы не пришли, — протянул Леня. — Хорошая у тебя реакция, друг.

— Жить захочешь... — угрюмо отмахнулся Макс.

— Значит, ты сейчас как Колобок — от снайпера ушел, от следователя из страховой компании ушел, от милиции ушел и от прихлебателей господина барона тоже ушел, — так?

— Так, — согласился Макс и добавил:

— Извини, Ленька, я понимаю, что ты вряд ли чем можешь помочь.

Маркиз перехватил его взгляд, брошенный на жалкую стариковскую обстановку комнаты, на пыль по углам, на линялые джинсы самого Маркиза.

— Что, денег мне хочешь предложить на бедность? — усмехнулся он.

Когда рыжий человек краснеет, это сразу становится заметно. Макс бросил исподлобья взгляд на друга: обиделся Ленька или нет?

Но Леня Маркиз совсем не обиделся. Он встал, прошелся по комнате и снова достал из шкафчика бутылку водки.

— Выпей, Максимушка, и послушай, что я расскажу, — ласково начал он. — Только дай честное слово, что драться не будешь, сначала до конца дослушаешь...

— Ну даю, — удивился Макс.

— Насчет того, что я тебе помочь не могу, это вопрос открытый, — начал Маркиз, — а вот что все твои беды меня напрямую касаются, это совершенно точно. Хочешь, я тебе расскажу, как ящик со статуэткой у тебя уперли?

— А то я не знаю, — разозлился Макс, — прислали другую машину, а у нее дно выпилено...

— И сделали это прямо в аэропорту — ящики вытащили. Взяли два, потому что не уверены были, в котором статуэтка. Выскочили через люк под землю — там коммуникации проходят. — Маркиз подробно рассказал про коммуникации и про мальчишек-карманников, промышляющих в аэропорту. — По глазам вижу: сейчас спросишь, откуда я все знаю? Отвечу: я, Максим, и упер эту несчастную статуэтку.

Макс не глядя нашарил на столе рюмку, налил себе и жадно выпил, не закусывая.

— Я вообще-то по специальности мошенник и аферист высокого класса, — продолжал Маркиз, — за пятнадцать лет отличную квалификацию приобрел. Щипали мы с Лолой весьма удачно богатых лохов — старушек и детей малых не обижали, неимущих — тоже. Ты не думай, Лолка способная, это она сейчас на весь мир злится. Ей, видите ли, в театре своем задрипанном играть не дали.

— Робин Гуд какой нашелся, — процедил Макс. — Где богиня, лучше скажи?

— Или Дубровский, — охотно согласился Маркиз. — Так вот, значит, все было хорошо, пока Кузьмич — был один такой барыга, царствие ему небесное, хотя он точно в ад попал. Так вот, Кузьмич мне и предложил это дело насчет золотой богини. Я как поглядел на фотографию — сразу отказался, чувствовал, что нечисто дело. Так оно и оказалось. Кузьмич предупреждал, что заказчик — не простой человек, в покое не оставит. Я плюнул и ушел. В тот же день машину мою взорвали, в Лолу стреляли.

В общем, похитили они девчонку и звонят мне, шантажируют. Пожалел я Лолку — ведь сам, можно сказать, ее в такую жизнь втянул. И потом, чувствую — не отстанут они от меня, в общем, согласился.

— Где статуэтка, куда ты ее дел? — прорычал Макс и вскочил.

— Ты слово давал? Ну так слушай дальше, — невозмутимо ответил Макс.

Вошла Лола — причесанная и подкрашенная, в обтягивающих стройную фигурку джинсах и ярком свитере.

— О! — обрадовался Маркиз. — Садись с нами, девочка, а то он меня сейчас убивать будет.

Лола подозрительно поглядела на бутылку, увидела, что там больше половины, и успокоилась: не с чего мужикам быть пьяными, Маркиз дурака валяет. Она нашла в буфете граненый стакан, налила в него на два пальца водки и разбавила апельсиновым соком.

— За ваше здоровье! — обратилась она к Максу, но тот едва глянул в ее сторону.

— Теперь слушай очень внимательно, — раздельно заговорил Леонид. — Когда я шел там, в подземных трубах, налетели какие-то двое с мечами и бородами, в золотых масках, и отняли ящики. Порубили в капусту того парня, что омоновца играл, — помнишь его? — и еще трех бандитов, что ко мне привязались, — у нас с одним счет был.

— Иди врать-то! — недовольно набычился Макс. — Говори правду.

— А когда ты ко мне приперся через пятнадцать лет и сказал про «Ассирийское наследство», я тебе поверил, — с горечью произнес Маркиз. — А мог, между прочим, вообще не признаваться.

— Ты сам посуди, можно в такое поверить? — закричал Макс. — Чушь какая!

— Я к тому говорю, что никто не знает, куда делась эта проклятая богиня, и не найти статуэтку нипочем, — неожиданно спокойно заговорил Маркиз. — А вот попытаться вычислить тех, кто подставил тебя и меня, мы можем. Мне сдается, что если это не одни и те же люди, то все равно они связаны между собой. У тебя положение аховое, но и мне несладко. Либо бегать, как заяц, по всей стране, либо уезжать. Уезжать навсегда, честно говоря, не хочу. Не люблю, когда меня выбора лишают.

— И что ты предлагаешь? — деловито спросил Макс.

Лола взглянула на него с удивлением — значит, поверил! А она-то только собиралась взять его за руку и начать проникновенно убеждать.

— Нужно поставить «жучки» в их мобильные телефоны, — сказал Маркиз, — но...

— Но ты не специалист, — докончил за него Макс. — Это не беда — я специалист.

Ты сможешь достать необходимое оборудование?

— Нет проблем, были бы деньги, все достать можно.

Они сблизили головы и стали писать список на бумажной салфетке.

Лоле было скучно. Она бросала томные взгляды на Макса и даже один раз прижалась под столом к его ноге бедром. Макс никак не отреагировал, зато Маркиз, улучив минутку, больно схватил ее за плечо.

— Не дури! — приказал он. — Сейчас не время.

И она поняла: шутки кончились, началась работа.

* * *

Американский армейский джип вылетел на пыльный пустырь взбешенным иноходцем и затормозил, подняв пыль всеми четырьмя колесами и только что не заржав.

Мощный мотор затих, пыль постепенно осела, и наступила тишина.

Четыре человека сидели молча, не выказывая признаков нетерпения. Четыре человека умели ждать. Их научила этому память поколений. Память предков, год за годом, век за веком ровной рысью двигавшихся по бескрайней степи на низкорослых крепких лошадях, предков, катившихся по степи в кожаных пыльных кибитках, высматривавших в этой степи добычу или врага, которого не всегда можно отличить от добычи.

Четыре человека в джипе были спокойны. Их плоские желтовато-смуглые лица не выражали ни напряжения, ни нетерпения.

Их узкие зоркие глаза видели все, ни во что не вглядываясь. На коленях у троих лежали американские армейские карабины, четвертый не был вооружен.

Прошло еще несколько минут, и на пустырь неспешно въехал тяжеловесный черный «мерседес». Медленно подкатившись к середине пустыря, «мерседес» остановился, и не успел еще затихнуть мотор, двери распахнулись, выпустив коренастого смуглого человека с черными как смоль вьющимися волосами.

Пройдя половину пути до джипа, черноволосый остановился. Остальных людей в «мерседесе» видно не было из-за тонированных стекол, но невольно чувствовалось их присутствие, их напряженные, внимательные взгляды.

— Эй, Киргиз! — окликнул черноволосый, простояв с полминуты. — Что, так и будешь сидеть? Выходи, поговорим.

Дверца джипа легко распахнулась, и на пустырь выпрыгнул невысокий худой человек с жидкими обвислыми усами — тот четвертый, который не был вооружен.

— Кыто ты такой? — спросил он черноволосого. — Я должен был встречаться зыдесь с Толстым.

Черноволосый полез в карман — при этом в джипе послышался металлический звук передернутых затворов — и бросил перед Киргизом на землю желтый сальный кругляшок.

— Вот тебе ухо Толстого, — сказал он с хищной усмешкой, — остальное взяла богиня.

— Я слышал о том, что у вас тыворится, — проговорил Киргиз после недолгого молчания, — но думал, что это сыказки. Ты кыто?

— Я — ассириец, — гордо ответил черноволосый, — слуга богини. Рука великого жреца.

— Ты шесытерка. Я не буду с тобой разыговаривать. Пусть выйдет тывой хозяин.

— У меня нет хозяина! — Ассириец выпятил грудь. — Ассирийцы не рабы! Ассирийцы — владыки земли! Мы служим богине, а великий жрец — ее уши и уста!

— Мыного говоришь, — Киргиз поморщился, — я тебя не зынаю, я твоего хозяина не зынаю. Должен был сы Толстым встретиться, Толстого нет — разыговора нет.

— Зря ты, Киргиз, так со мной разговариваешь, — в голосе Ассирийца послышались угрожающие интонации, — ты думаешь, к Монголу пойдешь? Думаешь, к Шубе пойдешь? Вот твой Монгол, вот твой Шуба! — Он бросил на землю перед Киргизом еще два желтых обрубка.

— Что, думаешь, самый кырутой? — Киргиз хищно оскалился, жилы на его тощей шее напряглись. — Мы таких кырутых ломали! Говорю, шесытерка, хозяина зови, хочу погылядеть на него!

— Великий жрец не разговаривает с людьми низкой крови! — надувшись от спеси, ответил айсор. — Его могут слушать только ассирийцы!

— Пусть тывой хозяин хоть сы жабами разговаривает, хоть сы собаками! — огрызнулся Киргиз и повернулся, чтобы уйти.

— Стой, Киргиз! — крикнул ему в спину ассириец. — Стой, если не хочешь познакомиться со златолицыми!

— Ты меня не пугай! — резко обернулся Киргиз, оскалив кривые волчьи зубы. — Я тыбя голыми руками разорву! Я тыбя зубами загырызу! Я ныкого не боюсь! А если вы, беспрыдельщики, засаду сыделали, перестреляете нас — где вы товар будете искать?

— Вот-вот, — подхватил ассириец, кстати, о товаре. Ты товар привез, деньги тратил, время тратил, рисковал — кому этот товар отдашь? Огромные, между прочим, деньги у тебя повиснут! Ты тоже небось не сам по себе, за тобой твои баи киргизские стоят, они тебе этого не спустят! Так что лучше бы ты, узкоглазый, со мной по-людски поговорил.

— Я сы тобой, шесытерка, говорить не буду! — Киргиз отчетливо щелкнул зубами. — Я Толстого зынал, Монгола зынал, Шубу зынал, я Кривого зынаю — тебя не зынаю и зынать не хочу!

Он легкой устойчивой походкой человека, больше привыкшего к лошади, чем к машине, вернулся к своему джипу. Дверца захлопнулась, мотор взревел — казалось, раздалось конское ржание, — и, вздыбив пыль всеми четырьмя колесами, джип сорвался с места.

— Кривого он, говоришь, знает? — проговорил мрачный высокий человек с длинными черными волосами, который сидел на заднем сиденье «мерседеса» и внимательно слушал разговор на пустыре. — Будет тебе Кривой!

Сидевший рядом с ним худой высокий айсор с нервным лицом, изуродованным длинным змеистым шрамом, посмотрел на великого жреца и проговорил:

— Зря мы отпустили этого кочевника.

Надо было отдать его златолицым.

— Ты говоришь прежде, чем я тебе разрешил, — оборвал его жрец, — ты говоришь прежде, чем подумал. Киргиз привез дурь... наркотики. Очень много. Так много, как никогда еще не было. Он должен отдать товар нам.

Лицо человека со шрамом передернулось.

— Разве могут благородные сураи пачкать свои руки дурью?

Великий жрец повернулся к нему лицом и тихим яростным голосом сказал:

— Ты не умеешь слушать. Я уже сказал тебе: не говори прежде, чем я позволю. Думаешь, это ты решаешь, что могут и чего не могут делать благородные сураи? Нас мало, мы слабы И чтобы стать сильнее, нам нужны деньги, много денег. Очень много денег. Если для этого нам придется торговать дурью, мы будем это делать. Если для этого нам придется жрать дерьмо, мы и это будем делать. Нет того, что мы не сделали бы ради нашей великой цели! Ты это понимаешь?

— Я это понимаю, но эта грязь может испортить сияние нашей цели...

— Нет, ты все-таки не понимаешь, — тяжело вздохнул жрец и, неожиданным молниеносным движением выбросив из рукава узкий стальной клинок, вонзил его под ребра своему строптивому собеседнику.

Тот дернулся, широко открыл глаза, потянулся к горлу жреца, но взор его уже погас, изо рта потянулась струйка крови, и он бездыханным откинулся на мягкое сиденье «мерседеса».

— Нет ничего, чтобы мы не сделали ради нашей великой цели! — назидательно проговорил великий жрец, повернувшись к остальным своим приближенным, в безмолвном ужасе наблюдавшим за происходящим. — Поехали!

* * *

Надежда только диву давалась — до чего быстро старухи взяли в оборот Шошу. Они прихватили его у будки сапожницы, и тетя Вася тут же начала допрос на ассирийском языке.

Шоша сначала удивился, потом сделал слабую попытку вырваться из старушечьих когтей, но не тут-то было. Парень был полностью деморализован тети-Васиным знанием ассирийского языка и чувствовал к неизвестной настырной старухе если не доверие, то уважение.

Как выяснилось тотчас же, Галия-то понимала по-ассирийски прекрасно, а вот Шоша язык знал неважно, поэтому для удобства решили перейти на русский.

— Скажи, пожалуйста, Шоша, на каком языке проходят ваши богослужения? — спрашивала тетя Вася.

— По-русски, — хмуро отвечал парень, — потому что многие вообще не знают ассирийского. И жрец для них проводит богослужение по-русски.

— А он сам говорит по-вашему?

Парень замялся:

— Говорит.., вообще-то, но я не слышал.

— Так. А вот эти.., златолицые — кто они такие?

Надежда встрепенулась — ого, тете Васе удалось выяснить кое-что про златолицых!

Слышала она какие-то рассказы шепотом, но не верила — кто ж этому поверит. В средствах массовой информации про златолицых не было сказано ни слова, но все упорно твердили про усиление бандитских разборок и про передел влияния.

— Жрец говорит, что в них вселяются духи древних воинов и что направляет их сама богиня, поэтому они непобедимы, — запинаясь, произнес Шоша. — Это правда, все, кто их увидит, просто каменеют от ужаса, и пули златолицых не берут.

— Расскажи подробнее, как они выглядят.

— Ну, белые такие одежды, маски золотые на лицах, а бороды рыжие, колечками...

— Хм, если я скажу тебе, что древние ассирийцы красили бороды хной, но не все, а только самые знатные, а воины никогда так не делали, как ты отреагируешь?

— Никак. — Шоша еще больше насупился.

— А если я скажу тебе, что никто и никогда не носил в Ассирии золотых масок? — настаивала тетя Вася.

Молчание было ей ответом.

— Что у тебя за пентаграмма вытатуирована вот тут? — показала тетя Вася. — Я знаю, что она появилась недавно.

— Это знак, которым украшали себя все поклонники львиноголовой Ламашту! — с вызовом ответил Шоша.

— Ну а если я скажу тебе, что у древних ассирийцев никогда не было культа львиноголовой Ламашту? И что этот знак вовсе не отмечает поклонников богини, это просто клеймо, которым помечали пленных рабов, как метят скот и в наши времена.

— Что? — закричал Шоша.

Тетя Вася тут же сунула ему под нос очередную табличку:

— Оттиск ассирийской печати. Клеймение рабов.

Надежда вытянула шею и заглянула через ее плечо. Действительно, голый мужчина стоял на коленях, его держали два стражника с копьями, а третий подносил уже к плечу несчастного клеймо. И внизу был нарисован точно такой же знак, какой был на руке у Шоши.

— Сдается мне, что этот жрец вешает вам всем на уши длинную лапшу, — проговорила Надежда.

Шоша поглядел на нее зверем, а тетя Вася дернула за рукав — не мешай, мол, сами разберемся.

— Ты вот что, Шоша, — мягко начала она, — ты спроси у него по-ассирийски, для чего нужно так много убийств?

— Чтобы искоренить зло! — ответил Шоша.

— Так пускай он и ответит на вашем родном языке.

Не отвечая, Шоша вышел из будки и побрел прочь.

— Ох, что-то на сердце тяжело! — вздохнула Галия.

— Ты что. Кривой, веришь во всю эту брехню? — Али-Баба, правая рука авторитета, засмеялся коротким деланным смехом. — Это же сказки для мальцов! Пацаны передают какую-то фигню, будто Толстого и Монгола с Шубой призраки замочили, но кто же этому поверит!

— А кто же их тогда замочил? — с сомнением в голосе спросил Кривой — костлявый одноглазый тип в отлично сшитом английском костюме, не скрывавшем его уголовных повадок.

Откинувшись на заднее сиденье «лексуса», он вытянул из пачки «Парламента» сигарету, и Али-Баба услужливо щелкнул зажигалкой.

— Если по делу разбираться, их только мы могли замочить, больше некому. Но мыто с тобой знаем, что к этому делу непричастны!

— Неужто гастролеры какие-нибудь работают? — Али-Баба задумчиво выглянул в окно.

«Лексус» проезжал мимо гостиницы «Санкт-Петербург», приближаясь к Литейному мосту.

— На фига это гастролерам? — Кривой выпустил облачко дыма. — Хлопот уйма, а навара никакого. Нет, таких людей только здешний кто-то может убирать, чтобы территории переделить.

— Может, кто-то новый к власти рвется? — предположил Али-Баба.

Кривой покачал головой:

— Новому так, с ходу, город под себя не подмять, тем более он не стал бы сразу всех крошить. Наехал бы на кого-то одного, а с остальными договорился... Если по уму, он должен был уже давно ко мне подъехать.

Еще до того, как Толстого пришил. А он молчит! — Кривой зло рубанул сиденье рукой и продолжил:

— Мне это непонятно.

А что непонятно, то опасно. Казалось бы, радоваться надо: конкурентов убрали, дорогу расчистили, — а у меня внутри кошки скребут. Так и чувствую, что в спину прицел направлен!

— Да брось. Кривой! — Али-Баба махнул рукой. — Мы все время начеку, охрана хорошая.

— А у Монгола что — плохая охрана была? У Толстого плохая охрана? Ты дурака-то не строй! Не расслабляйся!

— Видишь, Кривой, пока нам от этих смертей одна выгода: Киргиз с нами связался, предлагает свой товар, а так бы Толстому отдал, он всегда только с Толстым работал...

— Ох, не нравится мне это! — Кривой загасил недокуренную сигарету. — Не из-за Киргиза ли вся эта махаловка затеяна? Он такую большую партию привез, какой никогда раньше не бывало, такие бабки сумасшедшие светят, что из-за них могли весь город на ножи поставить, кровью залить...

«Лексус» свернул к Литейному мосту и начал притормаживать: впереди стояли двое бойцов дорожно-патрульной службы с мотоциклом и знаками приказывали остановиться.

Кривой резко пригнулся и крикнул водителю:

— Не останавливайся, мать твою! Гони мимо! Это засада! Как пить дать засада!

Водитель послушно прибавил газу, переключил скорость и, вильнув мимо милиционеров, вылетел на мост. Бойцы вскочили на мотоцикл и рванули следом.

«Лексус», рыча мощным мотором, мчался по мосту, обходя неторопливо движущиеся машины. Кривой так и сидел, согнувшись, хотя никто пока и не думал стрелять по ним, не говоря уже о том, что машина изнутри была бронирована.

Али-Баба сидел, насмешливо поглядывая на босса: слаб стал Кривой, всего боится Всюду ему опасности мерещатся! Скоро братва на него начнет косо посматривать — кому же охота труса над собой видеть? А там. глядишь, и его час настанет, и Али-Баба в большие люди выбьется! Главное сейчас — в деле с Киргизом не облажаться! Большое дело, большие деньги, это Кривой правильно сказал Сейчас Киргиз ждет их, и если они договорятся — вся партия дури пройдет через их руки...

Али-Баба оглянулся. Мотоцикл патруля поотстал, но все еще висел на хвосте. Если бы это была засада, не посмели бы они так нагло держаться, сразу отвалили бы. А раз так упорно висят — значит, настоящая ДПС.

Свяжутся со своими по рации, перехватят... конечно, ничего серьезного не будет, откупиться всегда можно запросто, но задержаться можно прилично, а Киргиз уже ждет...

«Лексус» мчался уже по Литейному проспекту, мелкие лохи шарахались от него на своих «Жигулях» и «фордах», как рыбья мелочь от акулы, и вдруг из-за угла навстречу, нарушая все правила движения, вывернул по встречной полосе красный «фордовский» микроавтобус и попер на «лексус» лоб в лоб.

Нервы у водителя не выдержали, он крутанул руль, одновременно до полу вжав педаль тормоза. «Лексус» вылетел на тротуар, сплющил в лепешку будку холодного сапожника и остановился.

Надувшиеся подушки безопасности прижали водителя и пассажиров к сиденьям, предохранив от увечий, но лишив возможности двигаться.

Дверцы красного микроавтобуса открылись, и на улицу медленным торжественным шагом вышли две фигуры, какие могут привидеться только в кошмарном сне.

Али-Баба смотрел на этих призраков в длинных развевающихся белых балахонах, не веря своим глазам. Выходит, не врали пацаны?

Вместо лиц у этих двоих были золотые маски с темными провалами глаз. Белая одежда струилась и колыхалась, как утренний туман на кладбище. Что за фигня? Али-Баба никогда не верил во всякую чертовщину, но собственным глазам приходилось верить.

Двое призраков приближались медленно, как будто им некуда было торопиться, но ни Али-Баба, ни Кривой не могли и пальцем пошевелить не только потому, что были скованы ужасом, но еще и из-за проклятых подушек безопасности.

Сейчас очень не помешали бы бойцы дорожно-патрульной службы, но они, как назло, бесследно исчезли.

Златолицые с двух сторон подошли к «лексусу», распахнули дверцы, выдернули из машины Кривого и Али-Бабу, как безвольных тряпичных кукол.

Али-Баба чувствовал себя, как будто он в дурном сне, но никак не может проснуться.

Железные руки златолицего призрака сжимали его, как тисками. Прямо перед глазами у него второй призрак держал Кривого. На мгновение он отпустил авторитета, тот попытался повернуться, вырваться, потянулся к револьверу, но в руке у златолицего возник короткий широкий меч, описал яркую дугу, и голова босса, слетев с костлявой шеи, покатилась по вымощенному плитками тротуару.

Али-Баба впервые в жизни захотел прочесть молитву, но не вспомнил ни одной.

На мгновение руки златолицего разжались, бандит дернулся, но не успел ничего сделать — короткий широкий меч опустился на его шею.

Возле раздавленной будки холодного сапожника лежала на тротуаре в луже крови старая айсорка с раздробленными ногами.

Она была в сознании и расширенными от ужаса глазами смотрела, как два златолицых призрака, обезглавив вытащенных из серебристой машины людей, забрались в красный микроавтобус и уехали.

— Отче наш, — зашептала тетя Галия, — иже еси на небесех, да святится имя Твое...

От шока и ужаса она не чувствовала пока боли в собственных раздробленных ногах, но потеряла уже так много крови, что провалилась в беспамятство, не дочитав до конца молитву.

* * *

В этот день Надежда, не дожидаясь звонка матери, сама сорвалась и поехала к ней — с самого утра сердце было не на месте.

На Литейном, недалеко от маминого подъезда, тротуар и половина проезжей части были перегорожены. Стояли милицейские машины и одна «скорая помощь». Надежда решила не тратить времени на расспросы зевак и поскорее проскочила в подъезд — благо пропустили.

Мать была вся в хлопотах: она отпаивала лекарствами соседку Александру Михайловну, которой приспичило с утра пораньше отправиться в магазин, таким образом она оказалась непосредственной свидетельницей происшедшего. Милиция уже сняла с нее предварительные показания и отпустила пока передохнуть.

— Я иду, а он несется на полной скорости, — захлебываясь, в который раз начала рассказывать потрясенная соседка, — а тот, красный такой автобус — навстречу.

Ну, джип-то и свернул на всем ходу в сторону. И в ларек врезался со всего размаха.

Я как увидела, так сердце и зашлось: Галия-то всегда в это время там! Хочу бежать, кричать, а ноги к земле приросли, с места не сдвинуться.

— И слава Богу, что не кричала, — заметила мать.

— Да, — подтвердила соседка, — потому что выходят из красного автобуса два таких чудища в золотых масках. Сами все в белых простынях, и бороды рыжие.

— Златолицые! — ахнула Надежда.

— Я к стенке прислонилась, стою ни жива ни мертва, а они выдернули из джипа двоих мужиков, как репку с грядки, головы им поотрубали и уехали. А головы с собой увезли. Пресвятая Богородица, думаю, что же это на свете делается? А потом гляжу — наша Галия на асфальте лежит без памяти, вся в крови. Тут я сама чуть сознание не потеряла.

— Выпей чаю, Александра! — вступила мать. — Может, полегчает.

— А тетя Вася слышала? — тихонько спросила Надежда.

— Слышала, — мать махнула рукой. — Александра уже восьмой раз эту историю пересказывает, все никак успокоиться не может. Да и то сказать — это же кошмар какой-то, на всю жизнь заикой стать можно!

— Милиция приехала, я все рассказываю, как есть, — продолжала Александра Михайловна. — Они было меня на смех подняли. Какие еще златолицые, бабке, мол, со страху показалось. А потом хватились — тела лежат, а голов-то нету! Тут уж я все высказала, что о них думаю!

Через некоторое время в дверь позвонил Шоша. Взглянув на него, женщины поняли, что дело плохо. Действительно, Шоша сообщил, что бабушка умерла в больнице, не приходя в сознание.

— Вот так, — молвила тетя Вася, показавшись на пороге своей комнаты.

— Я был у жреца, — заговорил Шоша, — и спросил у него по-ассирийски, за что убили старую женщину. Он сделал мне замечание, чтобы я говорил по-русски — не все, видите ли, понимают и могут обидеться.

Тогда я обозвал его шакальей падалью и ослиным навозом, и он не понял! Я отомщу этому ублюдку за то, что он сделал из нас всех дураков!

— Вы сами себя сделали идиотами, — сказала тетя Вася, — понравилось играть в игрушки. Золотые маски, богослужения, поклонение богине. Все эти ритуалы, древний великий народ! Взрослые люди, а все как дети!

— Сейчас многие играют, как мальчишки, — заметила Надежда, — есть такие толкиенисты — едут за город с мечами и кольчугами, сражаются там чуть ли не по-настоящему. Сколько денег на обмундирование изводят — жуткое дело, причем сами не зарабатывают, у родителей требуют. Есть еще дорожники, тоже какое-то фэнтэзи изображают. А времени гробят на это дело — ужас сколько!

— В мое время молодежь училась и занималась общественной работой, — сухо заметила тетя Вася.

— Это у них вместо общественной работы! — пояснила Надежда. — Но не у всех, конечно. У некоторых и вместо учебы — знаете, вроде при деле, а головой думать не надо!

— Вот и эти, — тетя Вася пренебрежительно кивнула на Шошу, — дали себя окрутить как последние идиоты.

— Но, тетя Вася, вы уж полегче, парень все же бабушку потерял, — вступилась мать.

— Сам во всем виноват! — заявила тетка. — Зло порождает зло!

Шоша вдруг бросился в комнату, бормоча что-то по-ассирийски. Надежда, заподозрив неладное, понеслась за ним. В комнате Шоша схватил ассирийские таблички и собирался бросить их на пол.

— Не смей! — страшно закричала тетя Вася. — Не смей! Ассирийцы действительно древний и великий народ. Гляди, это сделано во втором тысячелетии до нашей эры.

На глиняной пластинке была изображена женщина с крыльями, раскинутыми позади спины. Даже на стертой глине были заметны изумительные очертания обнаженной фигуры.

— Это крылатый демон Лилит, — объяснила тетя Вася.

— Что мне до них? — вскричал Шоша, но все же осторожно положил пластинку на место.

— А мне именно до них есть дело! — страстно заговорила тетя Вася. — Мне нужно то, что вы украли из коллекции барона Гагенау, причем не золотая статуэтка, а именно эти таблички.

— А я бы не отказалась узнать, кто же такой этот ваш великий жрец, — вставила Надежда, — и зачем Он устроил бандитский передел. Какова его конечная цель?

— Что-то говорилось о большой партии наркотиков, — пробормотал Шоша.

— Ну, наркотики мы трогать не будем, а вот как бы нам получить назад таблички? — задумалась Надежда.

— Я принесу, — сказал Шоша, — я найду...

— Нет уж, одного тебя отпускать туда нельзя, — решительно заговорила Надежда, — ты сразу же себя выдашь.

— Я сама пойду! — заявила тетя Вася.

— Нет, — отказался Шоша, — с вами не пойду, не пройдете... Храм находится под землей...

— Ну и что? — отмахнулась тетя Вася. — Хоть в безвоздушном пространстве! Я пойду с вами — и точка! Еще пригожусь там.

Надежда с матерью беспомощно переглянулись: ну как отговорить упрямую старуху?!

Шоша перехватил их взгляд и задумался.

Потом вышел в коридор и позвонил кому-то по телефону. Вернувшись, он заявил:

— Есть один парнишка, очень шустрый.

Он вообще-то карманником был, но я его от этого дела помаленьку отучаю. И вот он покрутился вокруг того места, где храм, и нашел-таки другой проход. Потому что там, где все входят, конечно, охраняют, и пройти вам там нет никакой возможности.

Надежда оглянулась на тетю Васю и поняла, что дома ее не удержит никакая сила.

— Но я тоже с вами! — непреклонно заявила она. — Я тетю Васю одну не отпущу!

Уговорились идти глубокой ночью, потому что ночью в храме точно никого не будет.

Напоследок Надежда завернула к матери на кухню. Она внимательно слушала рассказы Шоши о процессе поклонении богини: как жрец причитает, как кидает на алтарь щепотки травы, — и решила предпринять свои меры. Меры эти заключались в том, чтобы ошеломить противника, выбить у него почву из-под ног. Надежда вытащила у мамы из шкафчика все пакетики с пряностями, а также налила в бутылочку коньяка, водки и бальзама Биттнера — вдруг пригодится.

* * *

— Теперь сюда! — Шоша свернул с улицы, которую жители Петроградской стороны, запутавшись в бесконечных переименованиях, называли то улицей Ленина, то Широкой, в тихий узкий переулок. С одной стороны этого переулка возвышался очень красивый зеленовато-голубой дом с башенками и лепными украшениями в стиле модерн, а с другой — стояли полуразвалившиеся здания старых, заброшенных складов, через крышу которых кое-где уже выросли деревья.

— Какой дом красивый! — восхищенно воскликнула Надежда, уставившись на голубое чудо. — Как здорово в таком жить! Но здесь, наверное, живут одни «новые русские», — тут же одернула она себя.

— Нам не в этот дом, — прервал Шоша ее восклицания, — нам вот сюда.

Он, нагнувшись, прошел в арку старого складского помещения.

Внутри скрипели под ногами осколки стекла, хрустел битый кирпич. Свет пробивался в дырявую крышу и незаделанные оконные проемы. В углу квадратного помещения виднелась низенькая дверка, висящая на одной петле. Шоша подошел к этой дверке и решительно распахнул ее.

За дверью была темнота, и из этой темноты, испугав женщин, появился щуплый невысокий юноша, почти подросток, с электрическим фонариком в руках.

— Привет, Таракан! — Шоша шагнул навстречу худенькому айсору. — Вот это та старуха, про которую я говорил!

— Что, правда, что ли, она по-ассирийски может?

Тетя Вася разразилась длинной звучной фразой на гортанном языке, и Таракан уставился на нее с нескрываемым уважением.

— Ладно, пошли, покажу эту дорогу!

Он шагнул в темноту. Надежда двинулась следом, поддерживая под руку тетю Васю.

— Что ты меня за руку ведешь, как слабосильную? — возмутилась та, но тут же споткнулась об огромный булыжник, чуть не свалилась и всем своим весом оперлась о Надеждино плечо.

— Нет уж, тетя Вася, — Надежда еще крепче ухватила старуху за руку, — лучше уж мы будем друг за друга держаться, а то не ровен час переломаем ноги в темноте!

Сначала они шли довольно ровным коридором, пол которого был вымощен крупными каменными плитами, потом этот коридор пошел под уклон. Становилось все холоднее, и когда свет фонаря падал на стены, было видно, что по ним стекают капли воды. На низком своде виднелись белесые подтеки плесени.

Наклонный коридор повернул под углом к прежнему направлению, и Таракан, обернувшись, негромким голосом, который от темноты и сырости окружающего показался Надежде каким-то замогильным, предупредил:

— Осторожно, впереди будут ступеньки.

Действительно, коридор превратился в каменную лестницу, сначала довольно пологую, с широкими ступенями. Потом лестница стала круче. Надежда тяжело вздыхала и с уважением поглядывала на тетю Васю, которая мужественно шагала вперед, не показывая никаких признаков слабости или утомления.

Наконец крутой спуск прекратился, и вся компания оказалась в большом квадратном каменном помещении вроде просторного погреба. Под ногами Надежды вдруг раздался писк, и она с ужасом почувствовала, что наступила на что-то мягкое и живое.

Надежда Николаевна Лебедева, решительная и неглупая женщина средних лет, не выносила крыс. Если уж говорить начистоту и называть вещи своими именами, она их панически боялась. Мышей она тоже боялась, но не до такой степени. Муж Надежды Сан Саныч хорошо знал о ее сложных взаимоотношениях с мелкими грызунами и утверждал, что при встрече с ними Надежда издает визг совершенно особенного тембра, который невозможно перепутать ни с каким другим звуком. Поэтому, услышав такой визг, он обычно не торопился на помощь жене, зная, что ничего слишком опасного не произошло, — просто Надежда нос к носу повстречалась с малюсеньким мышонком.

Например, однажды, приехав после длительного перерыва на мамину дачу, она увидела очень симпатичную мышку, деловито вылезающую из сахарницы. Престарелая соседка по даче Ксения Никодимовна, которая прилегла вздремнуть после обеда, проснулась в ужасе: спросонья старушка решила, что слышит сигнал воздушной тревоги.

Справедливости ради следует отметить, что так безобразно Надежда Николаевна вела себя только в отсутствие кота Бейсика.

Во-первых, мыши во время пребывания на даче кота вели себя скромно и вообще покидали дом — переселялись на летние квартиры в поле, а во-вторых, из воспитательных соображений Надежде следовало перед котом держать фасон и не показывать своей слабости.

При таком отношении к мышам нетрудно представить себе, что почувствовала Надежда, когда она поняла, что подвал, в который привел их Слава Таракан, кишмя кишит огромными крысами. Она готова была оглушительно завизжать, но случайный отсвет от фонарика упал на решительное, монументальное лицо тети Васи. Надежда представила себе, каким презрением обольет ее старуха, если услышит знаменитый оглушительный визг.., и сдержалась.

— Вы их ногами, ногами отгоняйте, — посоветовал Таракан, обернувшись к женщинам, — они не очень кусачие.

— Что я, крыс, что ли, не видела! — дрожащим голосом ответила Надежда и удостоилась благосклонного взгляда тети Васи.

По ноге пробежали когтистые лапки, но, раз проявив мужество, нужно было держаться и дальше. Надежда отбросила ногой серую зверюгу, сжала от отвращения зубы и решительно устремилась вперед, за пятном света.

Коридор снова пошел под уклон, своды стали ниже, так что приходилось идти согнувшись. Повернули налево, преодолели еще несколько ступенек, о которых Слава Таракан предупредил заранее, и наконец он повернулся к своим спутникам, прижал палец к губам и сказал вполголоса:

— Теперь уже скоро, — и нырнул куда-то в темноту.

— Еще немножко, — шепотом подбадривал Шоша, луч его фонарика едва мерцал.

Славка неслышно пробирался где-то далеко впереди, в темноте он видел как кошка, дополнительный свет ему не требовался. Свернули направо, причем по ноге Надежды снова пробежала крыса. Она едва сдержала крик ужаса, тетя Вася же и бровью не повела. Наконец Шоша остановился. Славка уже делал что-то со стеной, казавшейся Надежде совершенно глухой. Однако оказалось, что Славка отвинчивает большой железный лист, который закрывал прямоугольное отверстие в стене, очевидно, раньше это было окно. Хотя совершенно непонятно, для чего было устраивать окно в подвале.

Винты поддавались легко, Славка еще раньше налил в них такой специальной жидкости, которую автомобилисты возят с собой на всякий пожарный случай: если проколешь колесо и придется менять его под дождем или на морозе, не нужно чертыхаться и поминать матушку — полить на винты такой жидкости, и вся многолетняя ржавчина сойдет очень быстро.

— Теперь, — шепотом приказал Шоша, — быстро пролезайте в это окно. Старуху я поддержу, а вы сами сможете?

— Уж как-нибудь, — обиделась Надежда, — есть еще силы...

Они оказались в большом, просторном коридоре. От основного пространства коридора дыру в стене закрывал еще деревянный шит, одному Богу известно для чего он там стоял. Никому, кроме Славки, не пришло в голову заглянуть за щит и обнаружить там окно, забранное железом. Потолки в коридоре были сводчатые, как почти во всяком подвале. Коридор был чисто выметен, стены кирпичной кладки сухие.

В коридор выходило несколько плотно закрытых дверей.

— Сейчас здесь никого нет, — шепотом докладывал Шоша, — жрец со своими приближенными уехали на дело. Вернутся только утром, тогда и все соберутся, на богослужение. Богине поклоняться будем. — Он криво улыбнулся.

Славка в это время кое-как закрепил железный лист, чтобы ничей нескромный взгляд не заметил их вторжения.

— Хранилище там! — махнул рукой Шоша, и они пошли к самой дальней двери.

Дверь была заперта, но умелец Славка сделал что-то с замком, и дверь отворилась.

Большой подвальный зал, стены его тонули в тени. В противоположном конце от входа был установлен импровизированный алтарь, рядом — погасшая сейчас жаровня. В углублении в стене стояла золотая статуэтка львиноголовой богини Ламашту.

С двух сторон ее? освещали масляные светильники.

Надежда подошла ближе и пригляделась к статуэтке. Львиная голова лежала на женских плечах совершенно естественно, морда львицы не была особенно страшной или уродливой, она выражала только обычную для хищника голодную злость, но тело, безупречное тело женщины, источало такое вселенское зло, порок и похоть, что у Надежды волосы встали дыбом — Что, потрясает? — спросила подошедшая тетя Вася.

— Не может быть! — прошептала Надежда. — Или у меня крыша едет, или какой же великий мастер ее создал!

— Сказано же тебе — по ассирийским представлениям божество живет в своей статуе, — усмехнулась тетя Вася.

— Не морочьте мне голову, этого же не может быть! — возмутилась Надежда.

— На твоем месте я бы поостереглась это утверждать в святилище богини, — заявила тетя Вася, — а впрочем, я к ней претензий не имею, меня интересуют таблички. — Она окликнула Шошу и отошла.

Надежда еще раз поглядела на богиню.

В неровном, мерцающем свете светильников ей показалось, что львиная голова чуть шевельнулась и мигнула глазом. Надежде вдруг захотелось перекреститься.

«Вообще-то я тоже к богине претензий не имею, — в панике подумала она, — я тут человек случайный...»

Слава Таракан внезапно нырнул под малиновое покрывало, которое свисало складками за алтарем, Надежда устремилась за ним. Там они обнаружили дверцу, естественно, запертую. Но для Славы, как уже говорилось, замки были не проблема.

— Слушай, да у тебя талант! — искренне восхитилась Надежда, она вообще любила смотреть, как кто-то отлично делает свое дело.

За дверцей находилась маленькая комнатка, за ней — еще одна, тоже запертая на огромный амбарный замок.

— Что тут у вас? — заглянул Шоша за занавеску.

Надежда медленно оглядела первую комнатку.

— Могу вас поздравить: мы попали в святая святых — рабочий кабинет вашего великого жреца! — заявила она.

В комнате еле помещались простой стол и стул. Стол когда-то был письменным, сохранились еще ящики. Надежда выдвинула первый ящик и увидела коробку от печенья «Мечта». В коробке находилось не печенье, а пакетики с сушеными травами. Открыв наугад один пакетик, Надежда принюхалась. Пахло чем-то сладким и одуряющим.

— Э, ребята, да он вас тут наркотиками окуривал! — протянула она.

— Дайте сюда! — протянул руку Шоша.

— Спокойно, милый, — Надежда отвела его руку, — доверься мне. Мы ему такой спектакль устроим — любо-дорого! Не все же жрецу перед вами лицедействовать!

Шоша нехотя согласился. Надежда вынула принесенные с собой вещи и заменила пакетики трав. Потом в следующем ящике она нашла флягу с темной жидкостью, на вид напоминающей все тот же бальзам Биттнера.

Но жидкость пахла противно и даже как-то опасно. Надежда послала Славу, чтобы он вылил ее куда-нибудь подальше от святилища. Во фляжку она налила принесенного с собой коньяка, порадовавшись своей прозорливости: хороша бы она была, взяв с собой только совершенно прозрачную водку, — добавила еще бальзама Биттнера — не пропадать же добру, — а для верности растворила в полученной бурде шесть таблеток белатоминала. Матери выписали когда-то в незапамятные времена непонятно от какой болезни, и Надежда знала только, что, приняв на ночь таблетку, мать тут же засыпала.

Неизвестно, давал ли жрец эту жидкость кому-то или сам принимал для настроения и куража, но, надо думать, не помрет он от такого коктейля, а только слегка обалдеет.

На столе стоял магнитофон, и, с опаской включив его, Надежда услышала рев голодного льва.

— В зоопарке записывал он, видно, вашу богиню, — усмехнулась она, — а что, тут близко...

Шоша только скрипнул зубами.

— А мы вот что сделаем, — Надежда оглянулась на мощные динамики, — мы вместо львицы попросим тетю Васю выступить. Кстати, а где тетка?

Все оглянулись по сторонам, но в комнатке тети Васи не было. Выскочили в помещение святилища — старуха исчезла, как испарилась. Надежда с подозрением поглядела на золотую богиню. Та ответила ей злобным взглядом, от которого Надежда поежилась.

Старуху отыскали в другой комнате, в которую был вход из коридора. В комнате сложена была всякая дрянь: старые швабры, какие-то железяки, — и среди этого безобразия на полу сидела тетя Вася и самозабвенно перебирала глиняные таблички в открытом ящике.

— Я их нашла! — Она подняла к Надежде совершенно обалдевшее от счастья лицо. — Вот они все тут — пять клинописных табличек и девять оттисков с ассирийских печатей. Все в целости и сохранности. — Она любовно погладила таблички.

— Тетя Вася, — сказала Надежда как можно строже, — сейчас не время. Возьмите себя в руки. От вас требуется выступить по радио.

Тетя Вася вздохнула и поднялась с колен с помощью Шоши.

— Есть такое слово — «надо»! — обреченно произнесла она.

В «кабинете» она ознакомилась с магнитофоном и согласилась с планом Надежды.

Слава Таракан не принимал участия в их приготовлениях. Он все терся у другой двери и пытался открыть амбарный замок. Однако тот не поддавался, а сбивать Надежда ему не разрешила. Слава внимательно еще раз обследовал дверь и обнаружил крошечное оконце, которое так плотно закрывалось деревянной планкой, что с первого взгляда было не различить, есть там оконце или просто планка сверху набита. Слава поколдовал над планкой, и она отодвинулась.

В комнате за окошком была кромешная тьма, так что ничего не разглядеть Надежда придвинулась ближе, и в нос пахнула жуткая вонь немытого и нездорового тела. Кроме того, оттуда раздавался жуткий храп.

— Кто бы там ни был, выйти оттуда он точно сам не сможет, — она показала на замок, — так что пока оставим все как есть.

* * *

На северной окраине Петербурга осталось не очень много пустырей, еще незанятых строительными компаниями, — безумные цены на недвижимость подстегивают строительный бум.

Но то место, где Киргиз назначил наконец встречу великому жрецу, главарю загадочной ассирийской группировки, в одночасье уничтожившей верхушку остальных криминальных кланов города, то место, где должна была состояться «сделка века», обмен самой крупной партии наркотиков за последние годы на деньги, — это место пока не приглянулось никому из застройщиков.

Этот пустырь был расположен слишком далеко от действующей станции метро, к нему не подходили основные транспортные артерии.

Когда-то, еще в эпоху «развитого социализма», на краю этого пустыря начали строить какое-то огромное здание. Жители окрестных районов спорили, что это будет — то ли новый корпус железнодорожного института, то ли завод лакокрасочных изделий, но постепенно эти споры затихли, потому что затихла сама стройка, превратившись в традиционный советский долгострой.

Несколько лет среди недостроенных бетонных конструкций копошились унылые работяги, изображая трудовой процесс и закапывая в землю очередные миллионы рублей. Потом и эта вялая активность сошла на нет, а еще через несколько лет завертелось колесо перестройки, и те же жители окрестных домов, выгуливая на пустыре собак и поглядывая на мрачную бетонную громаду, стали говорить друг другу, что этот недострой — дело рук новой власти, причем, что удивительно, сами в это поверили.

Вот на этом-то пустыре ранним утром, точнее еще на исходе ночи, около половины пятого, появился зеленый «форд».

Подъехав к бетонному чудищу, «форд» остановился, и из него вышли три человека.

Один из них — высокий, длинноволосый, был великий жрец, двое других — молодые парни, в которых по черным как смоль волосам и ярким, выразительным глазам можно было узнать ассирийцев. Один из молодых айсоров держал в руках винтовку с оптическим прицелом, второй — легкий гранатомет-базуку.

Великий жрец отдавал последние распоряжения.

— Подниметесь на верхний этаж этого дома, — он указал на бетонную махину, — выберете себе позиции в разных местах, подальше друг от друга, чтобы хорошо просматривался весь пустырь. Киргиз подъедет около девяти, с ним должна приехать грузовая фура с товаром. Мы появимся сразу после них, и начнутся переговоры. Пока мы разговариваем, тщательно цельтесь и готовьтесь к стрельбе. Стреляете по моему сигналу: когда я достану белый платок. Ты, — жрец кивнул на более молодого из двоих, вооруженного винтовкой, — берешь Киргиза. Целься в корпус, это надежнее, в голову больше вероятность промаха. Ты должен свалить его с первого выстрела. Ты, — жрец повернулся ко второму снайперу, коренастому и широкоплечему, вооруженному гранатометом, — стреляешь по джипу. Бей на поражение, постарайся одной гранатой уложить всех, кто в машине. Как только увидите, что цели поражены — действуйте по обстоятельствам, но старайтесь стрелять по тем целям, которые будут дальше от основной схватки, чтобы не попасть в своих. Но главная ваша задача — первыми выстрелами положить Киргиза и взорвать джип. Все ясно?

Снайперы кивнули.

— Вот возьмите термосы, в них горячий кофе. Надо, чтобы к началу разборки вы были в хорошей форме, чтобы руки не застыли и не затекли от неподвижности. Позиции для стрельбы выбирайте поудобнее.

Жрец вернулся в машину и уехал. Снайперы, зябко ежась от предутреннего холода, отправились на свою позицию.

Ровно в девять утра на пустырь лихо вырулил армейский джип Киргиза. Дверцы распахнулись, и джип ощетинился стволами винтовок Следом за джипом на пустырь выехала грузовая фура, за которой вплотную следовал мотоциклист в свободной куртке, под которой вполне можно было поместить десантный автомат.

Моторы машин затихли, и на пустыре наступила тишина. Только ветер уныло пел в траве ту же песню, которую поет он, должно быть, в киргизских степях.

Наконец снова послышался шум моторов, и на пустырь въехали черный «мерседес» и зеленый «форд». Машины остановились напротив армейского джипа, заглушили моторы. Дверцы «мерседеса» открылись, из него выбрались сначала двое молодых айсоров с автоматами, а затем — высокий длинноволосый человек средних лет, великий жрец богини Ламашту.

Из джипа вышел невысокий худой человек с обвислыми монгольскими усами и кривыми ногами прирожденного кавалериста.

Жрец и Киргиз неторопливо пошли навстречу друг другу.

— Ну что, — проговорил жрец с легкой усмешкой, — все-таки решил отдать мне свой товар?

— Не везти же его обратно, — холодно ответил Киргиз, блеснув узкими глазами, острыми, как два штыка. — Гыде деньги?

Жрец махнул рукой, и из «мерседеса» выбрался еще один человек — лысый толстяк лет пятидесяти, с желтым кожаным чемоданом в руках.

— Зыдесь пять миллионов? — недоверчиво спросил Киргиз.

— Считай. — Жрец пожал плечами.

— А как же! Обязательно посычитаю.

Толстяк положил чемодан на землю у ног Киргиза, откинул крышку и поспешно отошел, оказавшись за спиной жреца.

Киргиз внимательно посмотрел на суетливого толстяка, потом перевел взгляд на чемодан с деньгами. Слегка наклонившись, он поднял одну из пачек. Только сверху лежала стододларовая купюра, под ней была нарезанная бумага.

Жрец достал из кармана белый платок и вытер лоб. Ничего не произошло, и он невольно бросил взгляд в сторону возвышающегося на краю пустыря бетонного недостроя.

— Зыря ты туда сымотришь, — спокойно проговорил Киргиз, разглядывая следующую пачку резаной бумаги. — Вы, городские люди, сылишком долго спите.

В то же мгновение в руке Киргиза вместо бумажной «куклы» возник черный «вальтер», вороненый ствол которого был направлен в грудь великого жреца.

— Ты уже помахал белым пылатком, — Киргиз показал в усмешке кривые волчьи зубы, — теперь я помашу.

Не сводя глаз со своего противника, он выдернул левой рукой из кармана белый платок и взмахнул им.

По этому сигналу с верхнего этажа недостроенного здания сбросили, как тюки с ветошью, тела снайперов-айсоров.

— Долго сыпите, — повторил Киргиз, — мы у себя в сытепи привыкли рано выставать. Когда ты пыривез своих стрелков, мои ребята их уже ждали. Мы привыкли рано выставать и привыкли честно пылатить.

Киргиз еще раз взмахнул платком, и на верхнем этаже недостроя дважды тяжело бухнуло. Тут же за спиной жреца полыхнуло багровое пламя, и обе его машины, черный «мерседес» и зеленый «форд», подорванные гранатами из базуки, взлетели на воздух и рассыпались десятками пылающих обломков. С верхнего этажа застучал прокуренным басом тяжелый армейский пулемет, добивая оставшихся в живых айсоров.

Только великий жрец и прячущийся за его спиной лысый толстяк-казначей стояли невредимые посреди этого праздника смерти, а Киргиз, хищно усмехаясь, глядел на своего врага, наслаждаясь победой, и в его узких холодных глазах отсвечивало багрянцем зарево пылающих автомобилей.

— Вот, кырутой, чыто бывает с беспыределыциками, — проговорил он наконец тоном, каким разговаривает строгий учитель с нерадивым учеником, и с сухим металлическим щелчком снял пистолет с предохранителя.

Но в это же мгновение великий жрец едва заметным движением надавил на кнопку зажатого в кулаке пульта дистанционного управления. От сигнала, посланного этим пультом, сработал детонатор взрывного устройства, спрятанного в желтом кожаном чемодане под толстым слоем фальшивых денег.

Тяжело громыхнул взрыв, и Киргиз, не успев понять, что происходит, не успев даже удивиться, отлетел в сторону грудой искалеченной плоти.

Самого великого жреца едва не сбило с ног взрывной волной. Поднятая взрывом туча фальшивых денег, как дымовая завеса, прикрывала его от армейского джипа с бойцами Киргиза. Схватив за плечо перепуганного лысого толстяка-казначея и прикрываясь им как щитом от случайных пуль, жрец, пользуясь неразберихой и пожаром, пробежал за фуру с наркотиками, где его не могли подстрелить ни из джипа, ни с крыши недостроя. Навстречу ему рванулся мотоциклист-автоматчик, но жрец, толкнув навстречу автоматной очереди полуживого от страха казначея, одним прыжком преодолел разделявшее их расстояние, мощным рывком сбросил автоматчика с мотоцикла, оглушил его ударом ноги в висок и оседлал мотоцикл.

Могучий мотор двухколесной машины взревел, мотоцикл, как норовистый конь, взвился на дыбы, и великий жрец богини Ламашту умчался с поля боя, оставив на нем мертвые или корчащиеся в предсмертной агонии тела своих преданных слуг.

Вдали уже звучали сирены милицейских автомашин.

* * *

Сырое полутемное подземелье святилища было, как всегда, озарено мерцающим багровым светом факелов. В центре, на блестящей поверхности алтаря, красовалась золотая статуэтка львиноголовой богини. Перед алтарем, подняв к потолку святилища худые руки, стоял высокий длинноволосый мужчина в белом одеянии.

— Приди, приди к нам, великая богиня! — проговорил он нараспев. — Приди к нам, львиноголовая! Поднимись к нам из своих подземных чертогов, яви свою мощь верным твоим слугам! Лицезрей нашу верность тебе, о великая мать тьмы! Мы исполнили твое приказание: твое земное вместилище, древнее золотое изваяние, заняло подобающее место на алтаре нашего храма!

Мы доказали свою верность тебе, о великая черная мать!

Жрец опустил руки, бросил на алтарь горстку сухой травы, прикоснулся к ней, и трава вспыхнула. Над алтарем поднялось облачко ароматного дыма, вкусно запахло пряностями — базиликом, сельдереем, еще чем-то хорошо знакомым.

Толпящиеся вокруг алтаря посвященные удивленно переглянулись — запах был совсем не тот, к которому они привыкли, и не пришло вслед за этим запахом знакомое сладковатое головокружение, пьянящее чувство душевного подъема, чувство собственной значительности, чувство причастности к великому делу, принадлежности к древнему могучему племени.

Да и самих посвященных было сегодня гораздо меньше, чем обычно, среди них не было самых старших, самых близких к великому жрецу — воинов Ламашту. В храме были только юноши, почти дети, недавно прошедшие посвящение.

Перед началом богослужения кто-то шепотом говорил о неудачной операции, о том, что большинство воинов погибло, один только жрец сумел спастись, бросив на поле боя своих верных слуг. Посвященные с недоверием и опаской слушали эти разговоры, они ждали, что жрец опровергнет гнусный слух и вернет своей пастве чувство уверенности и самоуважения.

— О львиноголовая! — продолжал жрец свои причитания. — Приди, приди к нам, приведи за собою своих чудовищных прислужников, приведи злых духов и голодных демонов, приведи страшных пожирателей трупов, обитателей могил, призраков темных кладбищ! Яви нам свое великое могущество!

Жрец подсыпал на алтарь сухой травы, но от этого только усилился запах пряностей, к тому же сильно запахло горелым лавровым листом.

Молодые айсоры растерянно переглядывались. Привычное легкое головокружение не приходило, а без этого ощущения слова великого жреца казались пустыми и смешными, да и сам он не производил прежнего впечатления значительности, не внушал почтительного страха.

— Приди, приди к нам, львиноголовая Ламашту! — снова возвысил жрец свой голос, и вдруг под сводами пещеры, где прежде раздавался только голос жреца или леденящий душу звериный рев, послышался громкий, отражающийся от стен, усиливаясь и множась этими отражениями, женский голос.

Этот голос говорил на древнем языке ассирийцев, и в первый момент посвященные подумали, что богиня услышала призывы жреца и отвечает ему, но потом некоторые из айсоров, те, кто знал язык своих предков, начали возмущенно перешептываться, переводить ассирийские слова своим соседям, а потом раздающийся под сводами пещеры женский голос заговорил по-русски, чтобы его поняли и те, кто не знал древнего языка:

— Дети мои, он обманывает вас! Тот, кто называет себя великим жрецом, всего лишь жалкий жулик, обманщик, аферист, цирковой фокусник! Он обкуривал вас наркотическим дымом, чтобы легче было управлять вами, чтобы вы верили ему и не задавали лишних вопросов. Он, выдающий себя за жреца, за служителя ассирийской богини, даже не знает древнего языка! Спросите его о чем-нибудь по-ассирийски — и посмотрите, сумеет ли он вам ответить! Он ничего не знает о древних традициях ассирийцев, он клеймит вас знаком, которым ваши предки отмечали рабов!

В святилище поднялся возмущенный ропот. Молодые айсоры начали медленно приближаться к алтарю. Тогда жрец, злобно покосившись на темные своды пещеры, откуда усиленный мощными динамиками, спрятанными под потолком, раздавался обвиняющий его голос, ударил в тяжелый медный гонг.

Тоскливый металлический гул наполнил святилище, пламя факелов заколебалось, и посвященные отшатнулись от алтаря: позади него из-за красного покрывала появились двое прислужников жреца, двое высоких людей в белых одеждах, чье безмолвное появление всегда наводило ужас на посвященных, от чьей тяжелой поступи содрогалась земля, от чьих немых фигур веяло сырым холодом подземного мира...

Но сегодня и златолицые были не такими, как прежде.

Во-первых, они, собственно, и не были златолицыми. Один из них торопливо пытался надеть на себя золоченую маску, чтобы скрыть толстое, бледное, как сырая картофелина, лицо, изуродованное гноящимися нарывами, и веревочные завязки, на которых держалась красная борода из ярко окрашенного конского волоса. Второй златолицый уже надел маску, но напялил он ее криво, поэтому плохо видел и все время спотыкался. Да они оба шли неуверенной, покачивающейся походкой пьяных.

Великий жрец обернулся к своим прислужникам, увидел их и испустил стон, в котором перемешались ненависть, разочарование и бессильная злоба.

Златолицый, который никак не мог надеть маску, выронил ее из непослушных рук, она с сухим картонным звуком покатилась по полу пещеры и остановилась перед толпой посвященных. Один из молодых айсоров поднял ее. Маска была сделана из папье-маше, как те маски, которые под Новый год напяливают артисты на детских елках, и выкрашена дешевой бронзовой краской.

Златолицый, пьяно пошатываясь, двинулся к толпе посвященных, протягивая руку за своей маской и издавая нечленораздельные мычащие звуки, какие часто издают глухонемые.

В толпе айсоров кто-то коротко и нервно засмеялся, к этому смеху присоединились еще несколько голосов, и через минуту все святилище наполнилось оглушительным хохотом, отдававшимся от сводов пещеры и заставлявшим колебаться дымное пламя факелов.

Попятившись перед хохочущей толпой своих недавних верных почитателей, великий жрец, сразу утративший свое былое величие, былую значительность, даже, кажется, ставший меньше ростом, схватил с алтаря золотую ассирийскую статуэтку, спрятал ее в складках своей длинной одежды и бросился в темный угол пещеры, скрывшись за красным занавесом, откуда незадолго перед тем появились его златолицые подручные.

Тотчас из толпы хохочущих айсоров выскочил Шоша и рванулся следом за жрецом.

— Стой, собака! — кричал он на бегу. — Ты мне ответишь за все!

Надежда с тетей Васей находились в это время в запертой снаружи комнате, каких много было в этом необозримом подвальном помещении. Изнутри Надежда для верности заклинила ручку двери ножкой от сломанного стула. Пока стирали запись львиного рыка, пока записывали на то же место речь тети Васи, время пролетело незаметно, и Шоша спохватился, что скоро набегут в подвал люди. Нашли маленькую комнатку в самом дальнем конце коридора, запихнули туда двух женщин и ушли, чтобы смешаться с другими поклонниками богини.

Тетя Вася, сидя в полной темноте, перебирала свои таблички и что-то приговаривала. Надежда нервничала, как все пройдет.

Однако запах лаврового листа долетал и до них, стало быть, жрец в волнении ничего хорошенько не рассмотрел и насыпал на алтарь то, что подсунула ему Надежда. Когда раздался хохот, Надежда так и подпрыгнула от любопытства, но сдержала себя, да и все равно выйти не могла.

Она беспокоилась, не забудет ли Шоша их выпустить, как вдруг услышала топот и крики.

— Стой, сволочь, стой! Ты так просто не уйдешь...

И тут раздался звук, в котором Надежда без труда узнала выстрел. После прозвучали удаляющиеся шаги, и все стихло. Где-то шумели и смеялись, но возле их двери никого не было.

Надежда решилась постучать в дверь, сначала тихонько, а потом заколотила ногой. Ей показалось, что в ответ раздался стон.

— А, не сидеть же здесь вечно! — рассердилась она, вытащила из ручки ножку от стула и налегла на дверь.

М-да, это только в кино показывают, как герой легко плечом высаживает дверь. Здесь, в подвале, однако, либо двери были старые, крепкие, либо же Надежда малосильная.

Неудача не сломила Надежду, она прикинула, что двери все-таки от сырости должны были подгнить, отбежала в сторонку и налетела на дверь с разбега. Дверь что-то произнесла неразборчивым скрипом, но устояла, зато стон раздался громче. Надежда окончательно озверела и рванулась на дверь, как Александр Матросов рвался в свое время на амбразуру дота. Она громко охнула, рассадив плечо, но зато дверь, рассудив, что с Надеждой лучше не связываться, поддалась, и Надежда вывалилась в коридор вместе с дверью и косяком.

В пустом коридоре у стены сидел Шоша и зажимал рукой кровоточащую рану в плече.

— Господи! — ахнула Надежда.

— Спокойно, Надя, спокойно, — подоспела тетя Вася, — рана, как я вижу, сквозная, это неопасно. Лишь бы крови много не потерял... — Она ловко расстегивала Шошину рубашку.

— Ушел, собака, ушел, — стонал Шоша, — и богиню унес...

— Это жрец тебя?

— Он.

Надежда пробежала немного по коридору, но потом опомнилась — не хватало еще, чтобы ее пристрелили! Она склонилась, когда увидела на полу белый сверток. Это были священные одеяния жреца.

— О, из простыни сшито! — обрадовалась тетя Вася. — Сейчас Шошу перевяжем.

— Грязное оно, — с сомнением произнесла Надежда.

— Ничего, там в больнице антибиотики проколят, а сейчас главное — стянуть потуже. — Она уже ловко разорвала белое полотно на полосы.

В коридоре появились Слава и еще несколько айсоров.

— Там этих козлов златолицых связали, — сообщил Слава. — Ну, смех глядеть, какие они пьяные были!

— Ага, значит, это для них то снадобье было, — догадалась Надежда.

— Это их он за дверью в той комнате держал, они вообще-то немые, говорить не умеют.

Надежда сбегала посмотреть на ненормальных. И этих полудурков боялись все бандиты города? Но, вспомнив жуткие рассказы про отрубленные головы, Надежда содрогнулась. Каким же наркотиком поил их жрец?

Айсоры посматривали на нее с недоверием, но тетя Вася, появившись, заговорила по-ассирийски, и парни подобрели.

— Вот что, ребята, — сказала Надежда, — надо Шошу выносить и в больницу определять. Сможете так его устроить, чтобы милиция не привязалась? Рана-то огнестрельная.

Ребята посовещались и сообщили, что могут — есть в одной больнице верный человек.

— А этих — с масками, мечами и бородами — надо бы в милицию сдать, — заговорила тетя Вася.

— Отвезем и положим прямо напротив отделения, — сказал Славка Таракан.

— Нет уж, ты нас обратно сопроводи, — решительно сказала Надежда, — тем же путем. Мы тут ни при чем, так что нам незаметно выйти надо.

Парни уже тащили Шошу к выходу. Потом поволокли златолицых. Надежда аккуратно загасила светильники, покачала головой, глядя на пустую нишу, где стояла раньше статуя богини.

В путь по подземным коридорам отправились втроем. Слава вел под руку тетю Васю и освещал путь фонариком. Сзади тащилась Надежда, держа под мышкой неудобный тяжеленный ящик с табличками, и изрыгала проклятия не, хуже львиноголовой богини Ламашту.

* * *

Ашот Арутюнян считал, что судьба к нему несправедлива. Он был трудолюбив, обаятелен, умен, даже хитер, настойчив. Казалось бы, у него было все, что требуется, чтобы сделать карьеру, прославиться, разбогатеть, но постоянные неудачи преследовали его с завидным упорством.

Ашот родился в маленьком армянском селе. Конечно, это не место для честолюбивого юноши. Мать, строгая, до глаз закутанная в черный платок, собрала ему чемодан, отдала все деньги, которые смогла накопить, и, тайком перекрестив, посадила на автобус до Еревана, откуда самолет летел в Москву, навстречу большому будущему.

В Москве жил дядя Возген, у которого можно было остановиться на первое время и который помог племяннику поступить в цирковое училище, — в других местах у него не было связей.

Ашотик учился без особенного старания, потому что в Москве так много соблазнов, а его яркие глаза и темные кудри производили на москвичек очень сильное впечатление.

Однако судьба готовила армянскому юноше первый удар. У дяди пропал дорогой золотой портсигар, который позднее появился в комиссионном магазине на Арбате. В магазине Ашотика запомнили — у него была слишком яркая внешность. Дядя не стал устраивать большого скандала, забрал заявление из милиции, но Ашотику пришлось переселиться в общежитие. Москвичкам по-прежнему нравилась его импозантная внешность, но как только заходила речь о бракосочетании и в особенности о прописке, они становились как-то странно задумчивы.

Ашотик закончил училище по специальности иллюзионист и женился-таки на перезрелой девице с хорошо поставленным командирским голосом, маленькими усиками, большим бюстом и московской пропиской. По цирковой традиции жена стала его ассистенткой, и на некоторое время роли супругов четко определились: в рабочее время Ашотик на сцене пилил Эльвирочку, в нерабочее — Эльвирочка пилила Ашотика.

Большую часть времени эта семейная лесопилка проводила в гастролях по маленьким городам Поволжья и Сибири, поскольку Ашоту Арутюняну явно не светила слава его соотечественника Акопяна или знаменитой династии Кио. Зато постепенно все громче и громче стали разговоры о том, что в гастрольной бригаде, с которой выступает Арутюнян, слишком часто пропадают вещи и деньги. Кроме того, артисты знали, что, если кому-то срочно понадобилась «травка», или «колеса», или дорогостоящий белый порошок, отнюдь не зубной, или еще какая-нибудь разновидность дури, все это запросто можно достать у Ашота Арутюняна.

В конце концов эти слухи дошли до начальства, и это начальство, чтобы не получить по шапке за слабую воспитательную работу в коллективе, предложило Ашоту поискать другую работу, не дожидаясь больших неприятностей. Ашот вспылил — сказалась южная кровь — и хлопнул дверью.

Другую работу искать ему не захотелось, поскольку он не умел делать ничего, кроме распиливания жены под музыку Кальмана, и он решил сделать профессию из своих внеслужебных увлечений — мелкого мошенничества и еще более мелкой торговли наркотиками.

Жена, у которой за прошедшие года командирский голос и усики замечательно развились, так что она стала похожа на бравого старшину-сверхсрочника, потерялась где-то на бескрайних просторах России. Ашотик был этому несказанно рад: единственное, на что она годилась — пилить ее на сцене, а этому занятию пришел конец.

Ашот переезжал из города в город, проворачивая две-три стандартные аферы, поскольку фантазия его была небогата. В этой новой профессии ему очень помогали навыки иллюзиониста. Однако жестокая судьба подкинула ему очередную пакость: Ашотик нарвался на внимательного и осторожного клиента и попал на скамью подсудимых, получив для первого раза не очень большой срок.

На зоне его, как представителя достойной и уважаемой уголовной профессии, не слишком обижали, у Ашота появилось свободное время, и он, к собственному удивлению, пристрастился к чтению книг.

Книг в лагерной библиотеке было немного, некоторые — совсем неудобочитаемые, например политэкономия социализма, который к этому времени уже приказал долго жить, или огромный том о разведении свиней белой степной породы. На этом фоне попавшаяся Ашоту книга о культуре и мифологии древней Ассирии и Вавилона показалась ему очень интересной.

Ашотика за примерное поведение выпустили досрочно, он начал понемногу заниматься прежним бизнесом, хотя заметил, что времена очень изменились и жулик-одиночка должен быть осторожен как никогда, чтобы не попасться на глаза «браткам» из серьезных криминальных группировок.

Сложная творческая судьба забросила Ашота в северную столицу — колыбель трех революций, город-герой Санкт-Петербург.

И здесь, присматриваясь к окружающей обстановке и планируя очередную операцию по отъему денег у ближних в особо малых размерах, он случайно заметил нескольких решительных черноволосых парней, получавших ежемесячный взнос у старика-сапожника.

Ашот подсел к сапожнику и разговорился с ним. В процессе беседы он выяснил, что этот ремесленник, как и большинство его коллег в городе, — айсор, то есть ассириец, и платит он мзду своей же ассирийской мафии. Вообще-то называть ее мафией язык не поворачивался, настолько мала и незначительна была эта группировка.

Ашот Арутюнян серьезно задумался. Он вспомнил прочитанную на зоне книгу, и кое-какие идеи зашевелились у него в голове.

В то же самое время он случайно узнал от одного своего знакомого, который периодически продавал Ашоту небольшие партии дури для распространения среди детей среднего школьного возраста, что примерно через месяц в город должен прибыть знаменитый Киргиз с огромной партией наркотиков, такой большой, какой еще не бывало. Эти наркотики собирался приобрести один из крупнейших уголовных авторитетов, с тем чтобы в дальнейшем с десятикратной прибылью перепродать на Запад.

Ашот Арутюнян задумался еще более серьезно. В его мозгу созрели прямо-таки наполеоновские планы.

Самое удивительное, что он эти планы почти сумел осуществить. Разговорившись с несколькими молодыми айсорами, он умудрился увлечь их красивой сказкой о возрождении былого могущества великого ассирийского народа. В заброшенном подвале оборудовал святилище, вспомнил прежние навыки циркового иллюзиониста, для верности на каждом «богослужении» обкуривал своих молодых приверженцев наркотической травкой...

Ашот сам удивлялся легковерию и энтузиазму молодых ассирийцев и тому, как быстро пополнялись их ряды. Впрочем, это было не так уж и удивительно: вокруг одна за другой возникали группы поклонников бредовых идей и выдуманных вероучений, и на фоне фашиствующих молодчиков в тяжелых сапогах и кожаных куртках с нашивками в виде стилизованной свастики или таких же безумных парней, вырядившихся в волчьи шкуры и пытающихся возродить никогда не существовавший культ Велеса и Перуна, поклонение древним ассирийским богам выглядело вполне убедительно. Молодые люди нуждались в объединяющей идеологии, дающей им уверенность в собственной значительности и нужное(tm), заменив выродившийся и давно забытый комсомол, да и гипнотический взгляд «великого жреца» в сочетании со сладковато пахнущей травкой делал свое дело.

Огромной удачей для Ашота оказалась встреча с двумя глухонемыми наркоманами, братьями-близнецами. Он перевел их с самодельного опиума, на котором они медленно умирали, на сильнодействующий синтетический наркотик и полностью подчинил их своей воле, превратив в послушных и нерассуждающих зомби. Под действием гипнотического внушения, усиленного очередной дозой, глухонемые, одетые в развевающиеся белые балахоны поверх бронежилетов, послушно играли роль златолицых, выполняя любые, самые дикие приказы хозяина. Равнодушие к опасности, нечеловеческая жестокость и странный автоматизм движений этих живых роботов так пугал и обескураживал всех, кто с ними сталкивался, что златолицые, практически не встречая сопротивления, расчистили Ашоту путь к вожделенной сделке с Киргизом.

В промежутках между «сценическими выступлениями» Ашот держал их взаперти, как диких зверей.

С помощью своих ручных чудовищ, наркотиков и мистического страха новоявленному жрецу удалось не только сплотить и усилить ассирийскую группировку, но и обезглавить в буквальном смысле несколько крупных мафиозных кланов. Его конечной целью было захватить огромную партию наркотиков, на которую уже нашелся крупный покупатель, но Киргиз оказался Ашоту не по зубам, операция сорвалась, а потом уже все пошло вразнос.

Вышли из-под контроля глухонемые ассистенты, и уцелевшая после сражения с Киргизом ассирийская молодежь взбунтовалась против своего великого жреца...

«Ничего, — думал Ашот, улепетывая по сырым и темным подземным коридорам, — ничего, пусть не удалось захватить киргизскую дурь, но эта статуэтка тоже стоит огромных денег, а покупателя на нее найти — еще легче, чем на наркотики...»

И Ашот любовно прижал к груди статуэтку львиноголовой Ламашту.

* * *

Маркиз снова надавил на кнопку звонка.

Наконец за дверью послышалось шлепанье босых ног по линолеуму, и страдальческий женский голос осведомился:

— Кого черт принес?

— Это Катя? — вежливо спросил Маркиз. — Мне бы с Нелли поговорить!

— Нелька, это к тебе! — крикнули за дверью, и защелкали отворяемые запоры.

На пороге стояла сонная рыхловатая блондинка, с опухшим по утреннему состоянию лицом, в остатках вчерашнего макияжа и в длинной белой футболке вместо одежды. Переступая по полу босыми полными ногами, блондинка с интересом окинула Маркиза взглядом, снова крикнула через плечо:

— Нелька, зараза, сама своим гостям открывай! — и пошлепала в глубь квартиры, лениво покачивая аппетитными бедрами.

Маркиз постоял еще с минуту в коридоре, и наконец из-за полуприкрытой двери высунулись всклокоченная каштановая шевелюра и один карий глаз.

— Это кто ж это? — осведомилась Нелли. — А, это ты! — Она окончательно проснулась и резко поскучнела. — Притащился все-таки! Я-то надеялась — адрес забудешь!

— Разве тебя можно забыть? — галантно проворковал Леня.

— Завянь, — огрызнулась девица, — от тебя одни неприятности! Еще в такую рань притащился!

— Уже первый час! — ответил Маркиз назидательно. — Кто рано встает, тому Бог подает!

— Первый час! — передразнила Нелли. — А мы знаешь, когда ложимся? Работа у нас ночная. Короче, чего тебе надо?

— Так и будешь меня держать на пороге?

— Ладно, заходи! — Нелли пошире открыла дверь, и Маркиз вошел в ее комнату.

Почти половину этой небольшой комнатки занимала тахта, огромная, как армейский полигон. Кроме тахты имели место платяной шкаф, тумбочка с телевизором и низкий комод, на котором в ряд сидела многочисленная компания меховых собак, медведей, слонов, кошек и прочих мягких игрушек уже совершенно загадочных пород.

Хозяйка комнаты, как и ее подруга, заспанная и растрепанная, накинула поверх короткой ночной рубашки шелковый халат, пару раз с остервенением прошлась расческой по каштановым волосам и, уставившись на Маркиза, обратилась к нему коротко и выразительно:

— Ну?

— Кофе бы, что ли, предложила! — протянул Леня, оглядываясь.

— Перебьешься! — Нелли явно не грешила гостеприимством. — Говори, чего надо!

— Солнышко, ну что ты такая неласковая? Ты ведь говорила мне, что Гена тебе не нравится?

— Козел и садюга! — Нелли была лаконична и решительна.

— Хочешь ему свинью подложить?

— С этой сволочью играть опасно, можно доиграться. Он с виду такой приличный и воспитанный, прямо как банкир какой-нибудь, а в глаза посмотришь.., сразу ясно: такой убьет — глазом не моргнет!

— Вот именно, — Маркиз деланно зевнул и потянулся, — убьет... Если узнает, что ты мне свой адрес дала и про него рассказала — точно убьет. Не за болтливость даже, а просто из гигиенических соображений — чтобы концы обрезать.

— Ну ты и сволочь! — испуганно вскрикнула девица. — Неужели стукнешь ему?

— Если договоримся — никто ничего не узнает, да еще и подлянку ему устроишь.

А это ведь приятно, разве нет?

— Ну ты и паразит, — удивленно протянула Нелли, — не лучше Генки!

— Жизнь такая, — Маркиз виновато улыбнулся, — все мы не ангелы. Ты тоже, девочка моя, не сестра милосердия. Не согласилась бы мою подругу изображать — не влипла бы во все эти неприятности.

— Ага! — проворчала Нелли. — У Генки, у него попробуй откажись... Короче, говори, чего тебе от меня надо, да проваливай скорее, пока сам на Генку не напоролся.

— Ну, это навряд ли, — Леня усмехнулся, — сама же только что говорила, что работа у вас ночная и в такой ранний час гостей не бывает! Ладно, слушай, что нужно сделать! Гена, когда к тебе приходит, сотовый телефон куда кладет?

— Когда как, — Нелли пожала плечами, — когда на тумбочку, когда на пол возле тахты, чтобы недалеко тянуться, если зазвонит...

— Вот дождешься, когда он выйдет ненадолго — в ванную там или еще куда, — и к нему в сотовый, под крышечку, которой батарейки закрыты, запихнешь вот это, — он осторожно протянул девушке крошечную металлическую крупинку, — она там прилипнет. Потом крышку закроешь, и все дела.

— А если он меня застукает?

— Не застукает, — Маркиз посмотрел на Нелли выразительно, — ты девушка ловкая.

В случае чего скажешь — взяла мобильник, хотела бабушке позвонить.

— Сам ты бабушка! — огрызнулась Нелли.

— Это ты зря, — Маркиз усмехнулся, — еще дедушкой обозвать — я бы стерпел, а вот бабушкой — это уж слишком! Это голословное обвинение. Если хочешь, могу тебе представить убедительные доказательства, что я не бабушка.

Нелли окинула Маркиза заинтересованным взглядом и неторопливо направилась к тахте.

* * *

Лиза Белохвостикова очень дорожила своей работой.

Имея от природы не слишком выдающиеся способности, слабенькую память и более чем заурядную внешность, она кое-как закончила Институт культуры и просидела несколько лет в маленьком литературном агентстве, куда ее пристроила по знакомству двоюродная сестра. Лизина работа заключалась в том, что она звонила в несколько московских издательств и сообщала, что автор Семиносов написал новую детективную повесть, а писательница Троеухова — новый любовный роман.

Московский издатель выслушивал радостную новость и предлагал купить повесть за пятьсот рублей, а роман — за семьсот.

Лиза робко благодарила и звонила авторам, чтобы обрадовать их столь щедрым предложением. Авторы почему-то не радовались.

Лиза не умела выбивать деньги из издателей, не умела работать с авторами, ни разу не нашла ни одного нового имени и не заключила хоть сколько-нибудь выгодного договора. Кроме всего прочего, она умудрялась забывать о половине необходимых звонков и пропускать самый важный пункт контракта.

Авторы на нее сердились, а Лиза хлопала белесыми ресницами, всхлипывала красноватым носиком в мелких угрях, и все продолжалось по-прежнему.

Наконец, когда она умудрилась перепутать издательства и послала вместо любовного романа по электронный почте монографию о размножении ленточных червей, а единственный экземпляр любовного романа стерла в компьютере, добросердечный начальник предложил ей поискать новую работу.

И все та же двоюродная сестра устроила Лизу горничной в отель «Невский Палас».

— Ты ни на что больше не способна! — возмущенно произнесла сестра, девушка с большими претензиями.

А Лиза ничего больше и не хотела. Ей очень нравилась работа горничной. — аккуратная униформа, крахмальный передничек, белая наколка, понятные и несложные задания. Когда-то давно Лизе говорили, что лозунг коммунизма — от каждого по способностям, каждому — по потребностям.

Так вот Лизиных способностей как раз хватало на работу горничной, так что можно сказать, что она жила наполовину при коммунизме.

Увидев на своем пульте вызов в семьсот восьмой номер с просьбой принести кофе, она слегка удивилась: в этом номере жил господин Белофф из Мюнхена, который вот уже два дня ничего не заказывал в номер да и сам в номере не появлялся, во всяком случае, прибирая в его апартаментах, Лиза находила постель неразобранной. Тем не менее уже через минуту она стояла на пороге номера с подносом в руке и жизнерадостной улыбкой на лице.

— Поставьте, пожалуйста, поднос, — сказал ей худощавый приятный мужчина среднего роста.

Кроме него в номере находилась девушка одного роста с Лизой. Но куда более интересная, с выразительными карими глазами и копной каштановых волос.

Лиза поставила поднос и остановилась в ожидании дальнейших распоряжений. Распоряжения последовали, и они были удивительными. Кареглазая девушка подошла к Лизе сзади и ткнула ей под лопатку что-то твердое и холодное.

— Что это? — спросила Лиза скорее удивленно, чем испуганно.

— Это пистолет, — ответила девушка.

— Ой, — сказала Лиза совсем тихо.

— Только пикни — застрелю! — заявила ужасная девица.

— Я ничего, я молчу... — пробормотала Лиза.

Она совершенно не понимала, что происходит.

— Раздевайся! — потребовала девица.

— Что?! — Лиза мучительно покраснела.

— Я сказала — раздевайся! А то застрелю!

«Господи, — подумала Лиза в полной растерянности, — неужели меня сейчас изнасилуют? Но зачем здесь девица?»

Лизе приходилось слышать всякие страшные истории, которые происходили с молодыми неопытными девушками, но они случались где-то в других местах и с другими девушками, но никак не в таком приличном месте, как отель «Невский Палас», и уж ни в коем случае не с ней, Лизой Белохвостиковой! Честно говоря, Лиза была не так уж привлекательна, чтобы ожидать от судьбы таких сюрпризов, да и не так молода: ей уже исполнилось двадцать семь лет, хотя отпечатавшийся на лице умеренный интеллект делал ее куда моложе.

— Я тебе сказала — раздевайся! — прикрикнула девица.

Лиза вспомнила неприятные разговоры с авторами, захлюпала красноватым носиком в мелких угрях и начала неловко расстегивать платье.

— Дальше не надо, — остановила ее ужасная девица, когда Лиза перешла к заключительной фазе стриптиза. — Ты что себе вообразила?

Девица забрала Лизину одежду и направилась в ванную, а к Лизе подошел мужчина, который до сих пор молча наблюдал за происходящим.

«Вот сейчас меня точно изнасилуют!» — в сладком ужасе подумала Лиза.

Но мужчина не оправдал ее надежд, он повел себя совершенно странно. Надев на Лизу купальный махровый халат, он заклеил ей рот полоской лейкопластыря, усадил ее в кресло и таким же лейкопластырем связал по рукам и ногам.

Из ванной вышла его кареглазая подруга в униформе горничной отеля «Невский Палас».

— Сиди тихо! — прикрикнула она напоследок, вместе с мужчиной выходя из номера.

Лиза осталась одна. Она испытывала легкое разочарование. То, чего она так боялась, не произошло. И еще одна неприятная мысль беспокоила ее: что, интересно, они собираются делать на ее этаже? И где, интересно, пистолет, которым пугала ее девица? Когда она вышла у Лизы из-за спины, в руках у нее был только тюбик губной помады...

* * *

Лола постучала в номер профессора Шульца. Дверь была незакрыта. Войдя внутрь, она услышала из ванной плеск льющейся воды и фальшивые оперные рулады. Ситуация складывалась как нельзя более удачно. Делая вид, что прибирает в комнате, Лола быстро искала нужный ей предмет.

Профессор, как это свойственно служителям науки, успел устроить в номере настоящий бедлам. На полу валялись стопки немецких книг, на журнальном столике стоял один правый ботинок, рядом с ним — стакан с остатками яичного ликера. Видимо, только в такой обстановке профессор чувствовал себя как дома.

Подобрав с пола шерстяной пуловер и повесив его на спинку стула, Лола наконец увидела то, что искала, — сотовый телефон профессора. Воровато оглянувшись на дверь ванной, она подцепила на задней стенке телефона крышечку, закрывающую батарейки, и засунула под нее крошечную металлическую пластинку микропередатчика.

Пение в ванной стихло. Лола положила телефон на столик и продолжила прерванную уборку.

Когда профессор Шульц появился на пороге ванной, он просто не узнал свою комнату.

Лола должна была навести порядок еще в двух номерах.

* * *

— Мама, я ненадолго, — затараторила Надежда, — вот продуктов принесла...

— Да что я — сама не схожу? — Мать привычно рассердилась, она не любила, когда ей напоминали о возрасте, но Надежда видела, что на самом деле ей приятна забота.

— Чая хоть выпей, — ворчливо продолжала мать, — все бегом да бегом.

— Саша вечером приезжает, — оправдывалась Надежда, — еще нужно ужин приготовить...

— Варенья возьми, пирог испечешь, — предложила мать.

— Возьму, — согласилась Надежда, — только банку поменьше.

С тех пор как она таскала глиняные таблички, руки начинали ныть, как только она видела тяжелую сумку.

— Ну, как тут у вас? — невнятно спросила Надежда, стремясь проглотить кусок бутерброда с селедочным форшмаком, который матери всегда отлично удавался. — Тетя Вася где?

— Да где ей быть-то? — удивилась мать. — Сидит над своими табличками, даже на улицу не выходит, разве в библиотеку.

Кстати, вот почитай-ка, что пишут. — Мать протянула газету.

В статье сообщалось, что сотрудники одного из санкт-петербургских отделений милиции обнаружили как-то, придя на работу, лежащих у двери, связанных двух странных типов. Они были одеты в белые балахоны, лица закрыты золотыми масками, также у обоих были ярко-рыжие бороды, завивавшиеся колечками. Когда сотрудники милиции с большой осторожностью сняли с удивительных существ маски, они обнаружили, что двое крепко спят. Бороды оказались фальшивыми, причем даже не приклеенными, а держались на резинке, как у Деда Мороза на детском утреннике.

Несмотря на множество циркулирующих по городу сплетен о таинственных златолицых преступниках, если и были очевидцы их преступлений, то в милицию они не обращались. Так было до того дня, когда двое злоумышленников в золотых масках (маски, кстати, оказались изготовленными из папье-маше и покрашенными бронзовой краской) среди бела дня на Литейном проспекте не обезглавили главаря одной из сильнейших бандитских группировок Анатолия Пискунова по кличке Кривой и его помощника Ашика Магомедова по кличке Али-Баба.

Этому преступлению было множество свидетелей, и мечи, лежащие рядом со спящими людьми, указывали, что это именно те самые златолицые, которые и являлись искомыми преступниками.

Однако, указывалось далее в статье, от самих златолицых не удалось добиться никаких вразумительных показаний. Оба оказались немыми, к тому же их психика была очень расшатана приемом какого-то неизвестного сильнодействующего наркотика.

Сейчас оба находятся в Институте судебной медицины, где врачи пытаются вывести их из ломки.

На кухне появилась тетя Вася. Вид она имела утомленный, но глаза горели воодушевлением.

— Замечательно, все просто замечательно! Это именно то, чего мне недоставало для окончания монографии! — вскричала она, увидев Надежду.

— Тетя Вася, надо бы их вернуть, — осторожно начала Надежда, — как бы не вышло неприятностей.

— И речи быть не может! — Тетя Вася замахала руками. — Если их сейчас вернуть, мне и приблизиться к ним не дадут! Ну еще немножко, Надя, а? — совсем по-детски попросила она.

— Ну ладно, а потом подбросим их как-нибудь, чтобы ребят не подводить. Если всю правду рассказать, то их обвинят и в убийствах, и в краже богини Ламашту.

— Что ты, за это не беспокойся, от меня никто ничего не узнает! — пообещала тетя Вася.

* * *

Макс щелкнул зажигалкой, пустил дым в потолок и тоскливо проговорил:

— Бросил ведь курить, два месяца уже продержался, а теперь из-за всей этой нервотрепки опять начал.

— Тихо! — Маркиз вскочил с дивана и подбежал к столу с приборами. — Кажется, кто-то из наших клиентов звонит по мобильнику.

Макс посмотрел на шкалу и сказал:

— Это Вайсман, мой помощник. Набирает номер в Германии.., в Баварии.

В динамике послышались длинные гудки, наконец раздался щелчок, и озабоченный женский голос проговорил по-немецки:

— Это фрау Вайсман. Я вас слушаю.

— Здравствуй, Мицци! Как у вас дела?

Как Лора? Вы с ней ходили к стоматологу?

— Жене звонит, — вполголоса объяснил Макс не знающему немецкого Маркизу. — Ничего интересного, семейные проблемы.

Разговор продолжался около трех минут, потом снова наступила тишина.

— Кто мог знать о том, что ты пойдешь в детективное агентство? — проговорил Леня после нескольких минут молчания.

— Только барон, — уверенно ответил Макс, — и это не дает мне покоя.

— Может быть, этот твой барон... — продолжил Маркиз, но в это мгновение система прослушивания снова заработала.

— Это профессор Шульц, — сообщил Макс, — набирает местный номер, в Петербурге.

После нескольких длинных гудков в динамике снова щелкнуло, и чуть хрипловатый женский голос сказал:

— Модельное агентство «Миледи». Слушаю вас.

В ответ мужской голос робко прокашлялся и заговорил с сильным акцентом:

— Один мой.., как это., фройнд.., друг приезжаль в ваша страна и пользовался услугами ваша агентство. Он осталься ошень доволен и рекомендоваль мне...

— Это очень приятно, — проворковал хрипловатый голос, — и как зовут вашего Друга?

— Он называль себя герр Мюллер, — сообщил профессор.

— Понятно, — оживилась мадам, — мы хорошо помним господина Мюллера, это был замечательный клиент. Многие наши клиенты, не желая называть свои подлинные имена, избирают такие распространенные псевдонимы. Ваши соотечественники часто предпочитают такие фамилии, как Мюллер, Шмидт, Шульц...

— О нет, только не Шульц! — испуганно прервал даму мужской голос. — Пусть это будет... Вайс.

— Хорошо, герр Вайс, я так и запишу.

Итак, я слушаю вас. Чем наше агентство может быть вам полезно?

— Я знаю от герра Мюллера, — смущенным голосом продолжил профессор, — что в вашем агентстве выполняются и не вполне стандартные заказы...

— О конечно! — Мадам была сама любезность. — Ваш знакомый герр Мюллер обычно заказывал у нас.., модели мужского пола.

— О да! — оживился профессор. — Я хотель бы сделать такой же заказ.

— Вы предпочитаете блондинов или брюнетов? Атлетически сложенных или худощавых?

— Ох, этот профессор! — усмехнулся Макс. — А я и не знал о его нестандартной ориентации! Но нам, к сожалению, это ничего не дает.

Разговор профессора с «модельным агентством» закончился к обоюдному удовлетворению, и в комнате снова наступила тишина.

— Так вот насчет барона, — снова начал Маркиз, — он мне не нравится.

— Ну и что? — Макс пожал плечами. — Он многим не нравится, скверный характер у старикашки.

— А ты не допускаешь мысли, что кража статуэтки могла быть подстроена самим бароном? — прямо спросил Маркиз. — Видишь ли, эти совпадения, детективное агентство.., опять же нанимал тебя барон лично...

— Я думал об этом, — Сознался Макс, — меня смущает только одно: если бы ты видел, какими глазами старик смотрел на эту золотую богиню! Он никогда не согласился бы добровольно с ней расстаться.

— Есть способ избавиться от сомнений, — деловито предложил Леня, — устроим господину барону проверку на вшивость? А то сидим, время теряем. Сначала профессор мальчика в номер вызвал, потом еще кто-нибудь из них девочку вызовет, вот и все наши достижения.

Макс поставил аппаратуру на запись и достал абсолютно новый мобильный телефон.

— Господин барон! — Голос Макса был взволнован, он даже слегка задыхался, как будто только что от кого-то убегал. — Господин барон, я во всем разобрался! Я выяснил, кто организовал эту кражу! Теперь все нити этого преступления мне совершенно ясны.

— И что же, дорогой мой, — сухо прервал его барон, — львиноголовая богиня у вас?

— Нет, мне нужно еще немного времени и какая-то поддержка, я совершенно один и нахожусь на нелегальном положении, меня преследуют и пытаются убить, чтобы потом списать эту кражу на меня. Я обратился к вам, потому что больше никому не доверяю.

Мне нужны деньги и помощник, господин барон, и тогда я обещаю вам через два-три дня вернуть статуэтку.

— Хорошо, дорогой мой, — голос барона несколько потеплел, — у меня есть в России один очень надежный человек, я прикажу ему связаться с вами и оказать возможное содействие. Скажите только, как вас найти.

Несколько секунд подумав, Макс быстро заговорил:

— Сегодня в половине четвертого около пожарной каланчи на Садовой улице будет стоять бежевая автомашина «Жигули» — это распространенная российская модель. В этой машине я буду ждать вашего человека.

— Как, вы сказали, называется эта марка автомобиля? «Джигули»? Варварское название. Я постараюсь не перепутать.

— Ну вот, — Маркиз откинулся на спинку стула, — до половины четвертого у нас еще около пяти часов. Времени достаточно, но тянуть не следует, займемся приготовлениями. Эй, девочка, очнись! — позвал он Лолу, которая, свернувшись калачиком на кровати, читала обнаруженные случайно у Зинаиды Викентьевны воспоминания артиста Качалова.

— Ну? — холодно проговорила Лола, подняв глаза на Маркиза.

— Последи там за аппаратурой, только ничего не трогай.

— А вы куда?

Но они даже не услышали ее вопроса.

Лола подошла к столу. Что за ней следить-то, за их аппаратурой? И она снова уткнулась в книжку.

В начале четвертого на Садовой, возле старой пожарной каланчи, остановились бежевые «Жигули». Из машины вышел молодой человек приятной и незапоминающейся наружности. Он огляделся по сторонам и скрылся в проходном дворе.

Стекла в машине были тонированы, но даже сквозь них виднелся силуэт оставшегося в машине человека — крупного, с ярко-рыжей шевелюрой.

Время медленно приближалось к половине четвертого.

За пять минут до назначенного времени из-за угла на Садовую выехал небольшой грузовой фургончик, доверху загруженный картонными коробками. Коробки в фургоне были плохо уложены, и когда он проезжал мимо бежевых «Жигулей», одна из коробок вывалилась на асфальт совсем рядом с легковой автомашиной.

Водитель фургона не заметил своей потери и, проехав по Садовой один квартал, скрылся за углом.

Хромой старый бомж, пробиравшийся по своим делам, издали заметив потерянную коробку, резко изменил маршрут и направился к коробке, невнятно бормоча что-то себе под нос.

И в это мгновение прогремел чудовищный взрыв.

Бежевые «Жигули» подбросило в воздух, перекувырнуло и разорвало взрывом, как консервную банку В пожарной части вылетели окна. Бомж, которого отделяло от эпицентра взрыва метров пятьдесят, покачнулся, задетый взрывной волной, однако устоял на ногах, прикрыл рукой слезящиеся глаза и произнес длинную молитву, щедро пересыпанную матом.

В двух кварталах от пожарной части Леня Маркиз и Макс Белофф наблюдали за фейерверком через пыльное окно, стоя на лестничной площадке старого, запущенного дома.

— Привет тебе от господина барона, — Маркиз повернулся к старому другу, — быстро он свои проблемы решает! К счастью, на этот раз обошлось без жертв.

— Ну почему же без жертв, — усмехнулся Макс, — а манекен? Жалко его, он так был похож на меня!

Макс с Леней, вернувшись, застали комнату пустой, а Лолу — хозяйничавшей на кухне. В квартире по-прежнему никого не было, кроме Зинаиды Викентьевны, но скоро ожидалась толпа соседей, поэтому Лола решила все же приготовить мужчинам ужин. Такая жизнь была ей отвратительна, но Маркиз совершенно не слушал ее претензий. Больше того, он вообще перестал обращать на нее внимание. И она подозревала, что если сейчас плюнет на все и сбежит, то Маркиз огорчится только из-за того, что ему придется покидать свою коммуналку, потому что Лолу поймают и выбьют из нее этот адрес. Лола была уверена, что спасать ее он больше не станет. А почему?

Это она тоже знала. Ведь доказал же он ей один раз, что настоящий друг и благородный человек! Ну что ей стоило тогда отблагодарить его как следует, поговорила бы ласково, поцеловала, поплакала бы на груди, мужчины это любят. Так нет же, он проявил слабость тогда в машине, а ей сразу же захотелось его подразнить. Дурацкий характер!

Лола вошла в комнату, держа в руках большую кастрюлю вареной картошки, и остановилась на пороге. Маркиз и этот рыжий немец с русской фамилией слушали запись разговоров. Рыжий был похож на огромного дворового пса, который недавно, вот буквально час назад, закопал отличную кость именно на этом самом месте, а вернувшись, не нашел в ямке даже запаха мяса. Рыжий был в полном обалдении. Маркиз же, напротив, напоминал кота, стерегущего мышь. Он весь подобрался, внимательно смотрел на магнитофон, и даже глаза его, обычно серые, сейчас отливали зеленым.

— Прокрути еще раз, — хрипло попросил он.

— На этот раз звонок входящий, — быстро сообщил Макс, — звонили твоему знакомому, как там его... Гене.

— Слушаю! — послышался в трубке Генин голос, довольно высокий и вполне интеллигентный.

— Гена, ты меня не знаешь, — заговорил второй человек, судя по голосу — средних лет, — я твой номер узнал у покойного Кузьмича...

— Кто это говорит? — напряженно спросил Гена.

— Не важно. Важно другое. Я могу предложить твоему боссу очень интересный товар.

— Кто это говорит? — повторил Гена. — Меня никакой товар не интересует. У меня нет никакого босса.

— Брось, Гена. Речь идет об ассирийской золотой статуэтке. Сообщи боссу. Я тебе позже перезвоню. И вот еще что, чтобы вы мне сразу поверили. В почтовом отделении на Измайловском проспекте, абонентский ящик сорок четыре, будет лежать фотография статуэтки на фоне сегодняшней газеты. Открыть ящик тебе не составит труда.

В динамике зазвучали сигналы отбоя.

Хлоп! — кастрюля с картошкой выскользнула у Лолы из рук и шлепнулась на пол. Хорошо, что выпало только три картофелины.

Эти двое и не думали помочь ей подобрать, только оглянулись злобно.

— Вот это мы хорошо зашли! — воскликнул Маркиз, потирая руки. — Это удача так удача! Никак нельзя узнать, кто ему звонил?

— Нет, кто ему звонил, мы не узнаем, — ответил Макс, — но нам еще интереснее проследить, кому сейчас будет звонить Гена.

А что он будет звонить — в этом я не сомневаюсь.

Слова Макса немедленно подтвердились.

В динамике послышались характерные звуки набора, затем записанный на пленку женский голос произнес традиционную фразу:

— Телефон вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети.

Снова раздались сигналы набора, и опять прозвучал тот же самый текст. Гена еще раз набрал номер.

— Теперь он звонит не по мобильному, а по обычному городскому телефону, — сообщил Макс, взглянув на показания своих приборов.

— А номер ты узнал?

— Узнал, не беспокойся.

В динамике послышались длинные гудки, и очень быстро ответил молодой женский голос:

— Аксель. Слушаю вас!

— Марина, соедини меня быстренько с Артемом Николаевичем!

Секретарша не задала никаких вопросов, раздался щелчок, и недовольный начальственный голос проговорил:

— Слушаю!

— Босс, — заторопился Гена, — со мной связались!

— Ты почему звонишь по городскому номеру?! — рявкнул «босс». — Сколько раз тебе говорил — только по трубке!

— Я звонил по двум трубкам, — обиженным голосом оправдывался Гена, — обе выключены!

— Черт! Я правда забыл их включить... все, я тебе сейчас перезвоню!

Раздались сигналы отбоя. Макс и Маркиз напряженно ждали, склонившись к динамику. Не прошло и минуты, как снова послышался сигнал вызова. Гена мгновенно ответил.

— Ну, что там у тебя стряслось? — осведомился прежний начальственный голос. — Кто с тобой связался?

— Босс, не знаю, кто это был, но он предложил мне ассирийскую статуэтку.

— Черт! Наверное, это тот мошенник, Маркиз...

— Нет, голос не его.

— Что этот человек говорил? Как он на тебя вышел?

— Сказал, что мой телефон узнал от покойного Кузьмича, но это — вранье: старик не знал этого номера. Сказал, что еще позвонит.

— Договаривайся о встрече. Мы должны получить статуэтку. Встречу подготовишь тщательно, чтобы не было прокола, как в прошлый раз Человека нужно захватить живым, чтобы узнать от него, где Маркиз!

— Босс, это практически невозможно!

Любой дурак постарается как-то подстраховаться. В таких условиях убить несложно, но захватить живым практически нереально.

— Работай, — рявкнул босс. — Я тебе плачу за это деньги, и немалые!

В динамике снова послышались сигналы отбоя.

Макс включил компьютер, защелкал клавишами.

— По этой базе данных, — пояснил он Лене, — мы сейчас выясним, кому принадлежит тот телефон, куда звонил Гена. Это явно был телефон фирмы.

— Тем более секретарша, ответив на звонок, назвала фирму — кажется, «Аксель».

— Сейчас, минутку, — Макс набрал на клавиатуре номер телефона, запустил программу и через минуту сообщил:

— Закрытое акционерное общество «Аксель», генеральный директор — Артем Николаевич Зарудный. Тебе это имя что-нибудь говорит?

— Еще как говорит. — Маркиз присвистнул. — Ну и дела!

Он вкратце рассказал другу историю про украденное бриллиантовое колье и про неудачную попытку продать его.

— Как раз после этого Кузьмич и рассказал мне про ассирийскую выставку и про заказ на золотую статуэтку.

Макс, услышав подробности про колье, соизволил благосклонно поглядеть на Лолу.

— Есть будете? — холодно поинтересовалась она. — А то картошка стынет.

— Ребята, — Маркиз глядел на них совершенно пьяными глазами, — это, верно, тот тип, хозяин златолицых козлов с мечами. Как-то он вышел на Гену, наверное, знал про Зарудного, что тот богат и интересуется такими вещами. Ребята, это перст судьбы! Я должен ее украсть.

— Опять, — неслышно вздохнула Лола, но глаза Маркиза горели таким неукротимым огнем, что она не стала продолжать.

— Что там у нас дальше в записи? — поинтересовалась она. — Гена с бабами треплется?

Но Гена был по жизни человеком серьезным, с бабами по мобильнику трепался мало, а может, денег жалел, во всяком случае незначительных звонков почти не было.

— А вот это... — заинтересованно произнес Макс.

В динамике снова раздался рокочущий начальственный голос Зарудного:

— Гена, тебе срочное задание. Сегодня в половине четвертого на Садовой около пожарной каланчи будут стоять бежевые «Жигули». Человека в «Жигулях» необходимо устранить. В этот раз никаких мазил-снайперов! Действовать наверняка, лучше взорвать.

— Что они и сделали, — сказал Макс, услышав гудки отбоя. — Взорвали моего двойника-манекена. И что же получается, ребята? Меня взорвали люди Зарудного?

— По распоряжению барона, — подсказал Маркиз.

— Зарудный нанимает тебя, Ленька, чтобы украсть статуэтку. Зарудный действует по распоряжению барона.., все ясно!

— Что тебе ясно? — недовольно спросил Маркиз. — Как раз неясно. Сам у себя украл...

— Страховая премия! — воскликнул Макс. — Статуэтка богини застраховала на десять миллионов долларов! Это и в ваших газетах было! Значит, богиню крадут, меня подставляют и убивают, чтобы все свалить на меня. А поскольку я молчу, то богиня пропадает с концами и страховая компания вынуждена заплатить деньги. После этого барону привозят статуэтку, он запирает ее в сейф и любуется ею изредка в глубокой тайне. Потому что расстаться с ней он не сможет! К тому же так он будет полностью уверен, что статуэтку никогда не найдут и ему не придется возвращать страховку.

— Вроде бы солидный богатый человек.:. — с осуждением произнес Маркиз. — Зачем ему?..

— Значит, дела пошатнулись! И пока не пошли слухи, барон решил свои дела поправить таким криминальным способом. И хочу тебе сказать, что вам с Лолой жить после кражи оставалось недолго. Не стал бы Зарудный оставлять свидетелей.

— А ты думаешь, почему я на эту операцию сразу не соглашался? — огрызнулся Маркиз. — Мы тут тоже не дураки.

— То-то все удивились, когда он согласился на выставку! Да еще не куда-нибудь коллекцию повез, а в криминальную Россию! Ох, я бы его.., собственными руками. — Макс сжал кулаки.

— Подожди, нужно действовать по порядку, сначала получим богиню, — осадил его Маркиз.

* * *

На следующее утро Гене снова позвонил неизвестный.

— Я вас слушаю! — раздался в трубке Генин интеллигентный голос.

— Это я, — чуть хрипловато прозвучало в ответ, — насчет статуэтки, ты понял?

— Да, я все понял.

— Тогда слушай внимательно и не перебивай. В воскресенье ровно в тринадцать тридцать сядешь на речной трамвай на пристани «Летний сад». Поднимешься на верхнюю палубу, встанешь на середине корабля у левого борта. Будешь там один, только ты!

При себе должен иметь чемодан с миллионом долларов.

— Совсем сдурел? — прервал Гена собеседника. — Да она таких денег и не стоит!

— Стоит! Она застрахована на десять миллионов, так что купить ее за миллион — очень выгодная сделка.

— До воскресенья такую сумму налички не собрать.

— Ваши проблемы. Хотите получить статуэтку — соберете. Короче, будешь стоять там с деньгами, один, в том месте, где я сказал, — я к тебе подойду, и сделка состоится.

Без фокусов. Все.

В трубке зазвучал сигнал отбоя.

Леня посмотрел на Макса. Глаза у него блестели.

— Кажется, я узнал этого человека. Голос у него мало изменился.., а главное, я вспомнил один трюк, который он как-то провернул на экскурсионном теплоходе в Кижах. Люди моей профессии часто повторяют излюбленные приемы. Макс, нам нужно съездить на Неву, посмотреть расписание речных трамваев.

* * *

Воскресенье выдалось на редкость теплым, даже для этого удивительного сентября. На пристани речных трамваев около Медного всадника толпились одетые по-летнему родители с детьми, стремясь воспользоваться последними отголосками лета.

Ашот Арутюнян осторожно двигался в этой шумной толпе, направляясь к кассе.

На плече у него висела темно-синяя спортивная сумка, которую он бережно придерживал рукой. Возле самой кассы из толпы вдруг вывернулся симпатичный худощавый человек среднего роста и бросился к нему с распростертыми объятиями:

— Ашотик-джан! Сколько лет, сколько зим!

— Простите, вы обознались.

Ашот Отстранился от нежданного знакомца, пытаясь вспомнить,quot; где же он его видел. Лицо вроде действительно было знакомое, но такое нехарактерное, незапоминающееся, что память отказывалась его опознать.

— Да как же, Ашот, ты что, не помнишь? Краснодар, лето девяностого года...

— Извините, я никогда не был в Краснодаре, — не моргнув, открестился Ашот от ненужного знакомца, — разрешите пройти, вы меня с кем-то перепутали.

Он отодвинул фамильярно приобнявшего его человека, купил билет и по шатким сходням поднялся на корабль. Здесь он тихо переговорил с матросом, отвязывавшим канат от кнехта, в воздухе мелькнула зеленая бумажка, и Ашота проводили к капитану речного трамвая. С ним он тоже тихо переговорил, мелькнула зеленая бумажка большего достоинства, потом еще несколько, и капитан наконец кивнул, а Ашот, довольный результатом разговора, поднялся на верхнюю палубу и подошел к поручням по левому борту.

Речной трамвай отошел от дебаркадера и медленно вышел в фарватер. Не по-сентябрьски припекало солнце, по сторонам проплывали самые красивые набережные мира, но Ашоту Арутюняну было не до этих красот; Он напряженно всматривался в речную даль.

— Мама, мама, смотри, навстречу еще один трамвайчик плывет! — прощебетало неподалеку создание лет пяти с розовым бантом в волосах.

Навстречу действительно двигался второй такой же речной трамвай. Вскоре два корабля должны были пройти недалеко друг от друга, почти соприкоснувшись в самом узком месте фарватера.

Вдруг тот корабль, на котором плыл Ашот, сбросил ход, остановился и понемногу двинулся назад задним ходом. Встречный трамвай поравнялся с ним, почти соприкасаясь бортами.

На верхней палубе стоял Гена — молодой человек удивительно респектабельной наружности, в легком летнем костюме и позолоченных очках. В руке он держал аккуратный кожаный чемоданчик.

Гена посматривал на часы, видимо, ожидая встречи.

— Эй, Гена! Не туда смотришь! — окликнул его Ашот.

Корабли едва ли не терлись бортами и двигались теперь в одном направлении.

Удивленные детишки толпились вдоль левого борта, глядя на соседний трамвайчик.

Какой-то малыш подошел совсем близко к Ашоту, и тот взглянул на него так свирепо, что ребенок с ревом умчался к матери.

— Покажи деньги! — быстро приказал Ашот.

Гена, оглянувшись по сторонам, приоткрыл чемодан, стараясь, чтобы его содержимое не было видно никому, кроме Ашота.

Чемодан был плотно набит пачками зеленых кредиток.

— Быстро меняемся, — Ашот снял с плеча синюю сумку, — пока корабли не разошлись!

— Э нет, — Гена прижал к груди чемодан, — сначала покажи статуэтку.

Ашот огляделся по сторонам волчьим взглядом, убедившись, что никто на него не смотрит, запустил руку в сумку.., и лицо его удивленно вытянулось. Не доверяя своему осязанию, он вытащил на свет Божий содержимое сумки.

В его руке, матово поблескивая на ярком солнце, красовался бронзовый бюст вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ленина.

Лицо Ашота исказилось удивлением и яростью. Он вспомнил случайную встречу на причале, вспомнил фамильярные объятия давнего знакомого.., и вспомнил наконец самого этого знакомого.

— Маркиз, сволочь поганая! — вскрикнул Ашот, а затем выдал такой заковыристый поток ругательств, что возникший неподалеку мальчуган лет шести заорал от страха, а его мамаша схватила свое чадо и потащила прочь.

— Это что — шутка? — холодно осведомился Гена и полез в правый карман пиджака. — Ты хорошо подумал, прежде чем так шутить с нами?

Ашот взревел, перегнулся через перила речного трамвая и попытался дотянуться до вожделенного чемодана, который уже почти был в его руках. Гена вытащил руку из кармана. В этой руке был не пистолет, а всего лишь белый платок. По взмаху этого платка притаившийся на юте корабля снайпер нажал на спусковой крючок. Выстрел из пистолета с глушителем был не громче хлопка ладони. Ашот Арутюнян, слишком сильно перегнувшийся через перила, охнул и полетел в узкий зазор между двумя кораблями. Оплаченная им остановка закончилась, и речной трамвай, постепенно набирая ход, двинулся дальше по своему маршруту.

* * *

В кармане барона Гагенау запищал мобильный телефон. Номер этого телефона был известен только узкому кругу особо доверенных людей. Барон приложил трубку к уху и сухо прокаркал:

— Здесь Гагенау!

— Господин барон, — проворковал в трубке приятный женский голос с сильным славянским акцентом, — я очень, очень хочу с вами снова увидеться!

— Что? — удивленно переспросил барон. — Кто это говорит?

— Неужели вы меня уже забыли? А мне казалось — я была вам так дорога!

— Что за чушь? Кто это говорит? — снова повторил барон.

Он отключил бы телефон, но прежде хотел узнать, кто мог разболтать номер его личного мобильника.

— Это я, Ламашту, — ответил чарующий голос, — я так хочу вернуться домой! Господин Зарудный не оправдал ваше доверие.

— Что? — Барон от волнения немного охрип. — Это не телефонный разговор.

— Я тоже так считаю, — промурлыкала женщина. — Встретимся завтра утром в одиннадцать в итальянском кафе возле Михаэльскирхе.

На следующий день барон, оставив свой «бентли» с шофером в двух кварталах от места встречи, вошел в маленькое итальянское кафе. Из-за углового столика ему помахала невероятно вульгарная девица в розовом кожаном плаще, огромных розовых же очках и с густой копной платиновых волос. Барон подошел к столику и слегка поклонился.

— Присаживайтесь, господин барон, — предложила девица вполголоса и уже совсем тихо, прикрывая рот рукой, добавила:

— Я — Ламашту.

Барон, инстинктивно оглядевшись по сторонам, сел за столик.

— Меня похитили, — жалобно прошептала девица, — а я так хочу вернуться домой, в вашу коллекцию!

— Прекратите паясничать! — оборвал ее барон. — Статуэтка у вас?

— Допустим! — Девица перешла на более деловой тон.

— Чем вы это докажете?

На колени барона лег плотный конверт.

Он осторожно приоткрыл его и увидел моментальную фотографию, сделанную «полароидом» — золотая ассирийская статуэтка покоилась на свежем номере «Зюддойче Цайтунг».

— Допустим, — как эхо повторил барон, убрал фотографию в конверт и вернул его хозяйке. — Каковы ваши условия?

Девица, снова перейдя на пискляво-жалобный тон, ответила:

— Мои похитители хотят три миллиона.

— Дойчмарок? — осведомился барон.

— Обижаете. Только долларов!

— Безумие! — барон был лаконичен.

— Напротив, — девица снова заговорила сухо и деловито, — это очень выгодное предложение. Вы уже получили страховку от компании АСЕ, она составила десять миллионов. Так что вам куда выгоднее заплатить три миллиона и оставить себе разницу. В противном случае мы сами можем связаться со страховой компанией, возвратить статуэтку, которую мы, допустим, нашли на помойке за этим кафе, и получить премию — это миллион долларов, тоже неплохо. Так что выбирайте сами...

— А если я сейчас сдам вас в полицию? — деловито осведомился барон.

Девица пожала плечами:

— Тогда вы в любом случае будете в проигрыше. Страховку придется вернуть, а мы, кроме всего прочего, располагаем записями кое-каких телефонных разговоров, которые доказывают вашу причастность к похищению статуэтки...

— Ладно, — оборвал ее барон, — вы меня убедили. Когда и как произведем обмен?

— Вы деловой человек, господин барон! Обмен произойдет на площади перед полицай-президиумом в тринадцать ноль-ноль. Это на тот случай, если вам почему-нибудь захочется решить проблему силовым методом.

— Что вы, что вы! — Барон замахал руками. — Мне только нужно время, чтобы получить такую сумму наличными. Пусть это будет в четырнадцать ноль-ноль.

— Хорошо, — девица встала из-за стола, — деньги должны лежать в серебристом кейсе. И не вздумайте мухлевать, барон.

Помните про телефонные разговоры.

В четырнадцать ноль-ноль перед главным входом в баварский полицай-президиум остановился серебристый «бентли». Шофер открыл дверцу, и из машины вышел известный финансист и коллекционер барон Гагенау. В руке он держал объемистый серебристый кейс — под цвет своего автомобиля.

Барон поставил кейс на мостовую у своих ног и поднял глаза, любуясь внушительным зданием полицейского управления.

— Вам нравится? — раздался рядом с ним голос.

Скосив глаза, барон увидел худощавого молодого мужчину с приятной, но не запоминающейся внешностью.

— А по-моему, здание помпезно и безвкусно. — Незнакомец поставил рядом с первым кейсом второй, точно такой же, минутку постоял, снова поднял кейс — но уже не тот — и не торопясь пошел через площадь к припаркованному в ее дальнем конце «фольксвагену».

Когда он сел в автомобиль и повернул ключ в зажигании, Лола прикоснулась к его руке и спросила:

— Леня, а что это у тебя на руке крупинки золотые?

— Ламашту поцеловала, — Маркиз пожал плечами, — а может быть, я теперь как царь Мидас: к чему прикоснусь, все превращается в золото.

— Ну что, ребята, выпьем за успех! — сказал Маркиз, поднимая бокал. — Три миллиона долларов — неплохой навар.

Мужчины были в смокингах, Лола — в сногсшибательном вечернем туалете.

— Что вы собираетесь делать со своими деньгами? — спросил Макс. — Я советую вложить их в какое-нибудь надежное дело. Сам я собираюсь купить небольшой отель где-нибудь в южных широтах.

— С ума сойти! — рассмеялся Маркиз. — Будешь сидеть на террасе в белых штанах и потягивать коктейль.

— История закончена, имею право отдохнуть, — заявил Макс и спохватился:

— Чуть не забыл!

Он набрал номер на мобильнике.

— Страховая компания АСЕ? Герра Лангмана, пожалуйста...

* * *

В приемной барона Гагенау зазвонил стационарный телефон. Секретарь барона Вернер снял трубку и услышал голос, высушенный, как кленовый листок в гербарии:

— Здесь Лангман, страховая компания АСЕ. Я хотел бы поговорить с господином бароном по весьма важному делу.

Вернер переключил Лангмана на личный аппарат барона, но из чисто профессионального любопытства не отключился от разговора.

— Здесь Гагенау, — строгим деловым тоном произнес барон.

— Добрый день, господин барон. Это Лангман из страховой компании АСЕ. Я хотел бы лично сообщить вам чрезвычайно приятные известия.

— Обратитесь к моему секретарю, — ответил барон довольно сухо, — он найдет свободное окно в моем распорядке.

— Прошу прощения, господин барон, — голосом зануды и аккуратиста продолжил Лангман, — я очень просил бы принять меня немедленно. Я проделал большой путь, нахожусь возле ворот вашего поместья и хочу сообщить вам настолько важную и приятную новость, что вы сами, узнав ее, посчитаете, что я вправе был настаивать на нашей встрече. По телефону я не хотел бы ничего больше говорить, так как, мне кажется...

— Хорошо, — быстро ответил барон недовольным голосом, — я отдам распоряжение, чтобы вас пропустили.

Через двадцать минут Лангман появился на пороге кабинета. Барон, всем своим видом выражая крайнюю занятость и недовольство, оторвался от разложенных на столе бумаг и поднял глаза на навязчивого посетителя.

— Слушаю вас, надеюсь, вы сможете уложиться в пять минут.

— Возможно, — Лангман поправил галстук, — это отчасти будет зависеть от вас.

Как я уже сказал, господин барон, я хочу сообщить вам приятную новость. Нам удалось найти украденную у вас золотую статуэтку ассирийской богини.

— Вот как? — Барон уставился на Лангмана со скептическим удивлением. — Это действительно чрезвычайно приятно. Я весьма ценил эту вещь. Где же она?

Лангман достал из внутреннего кармана небольшую металлическую коробку, которая чуть слышно попискивала На поверхности коробки мигало несколько маленьких зеленых лампочек. Детектив плавно повел своим прибором, встал и пошел к одной из стен кабинета, которую украшал написанный маслом морской пейзаж. Подойдя к картине, Лангман внимательно посмотрел на панель своего прибора и, повернувшись к барону, проговорил:

— Вы позволите?

Затем, не дожидаясь разрешения, потянул за раму картины, которая, отъехав в сторону, открыла вмонтированный в стену сейф.

— Позвольте сообщить вам, господин барон, что статуэтка ассирийской богини, так называемая львиноголовая Ламашту, находится в этом сейфе.

Барон побагровел и начал подниматься из-за стола.

— Что вы хотите этим сказать? — прорычал он с угрожающей интонацией. — С чего вы это взяли?

— С чего я это взял? — переспросил Лангман. — На этот вопрос я охотно отвечу. Мне удалось прикрепить к статуэтке миниатюрный радиомаяк, и вот этот прибор, который у меня в руках, — детектив продемонстрировал барону металлическую коробочку, которая мигала всеми своими лампочками и истошно пищала, как беременная мышь на грани нервного срыва, — вот этот прибор показывает, что статуэтка находится в сейфе. Вы ведь видели, господин барон, как при помощи этого пеленгатора я нашел сам сейф, ничего не зная о его существовании? А на ваш второй, точнее первый, вопрос — что я хочу этим сказать — ответить будет несколько труднее.

Допустим, я могу предположить, что в вашем окружении нашелся недобросовестный человек, предположим — только предположим, — что это ваш секретарь, который, на мой взгляд, слишком любопытен, — Лангман покосился на дверь кабинета, и в ту же секунду за дверью послышался негромкий звук, как будто там что-то упало, — предположим, что этот недобросовестный человек каким-то образом связался с грабителями, похитившими экспонаты из вашей коллекции, и завладел статуэткой. Затем он резонно рассудил, что ваш кабинет — это самое надежное место, где эту статуэтку можно спрятать, что уж здесь-то ее точно никто не станет искать. Вопрос о том, как он проник в ваш сейф, я пока не поднимаю .

— Вон, — заорал барон, — вон, скотина!

Вы что, думаете сделать из меня круглого дурака? Не забывайте, с кем вы имеете дело!

Я вас в порошок сотру! Вы ничего не докажете! Ваш дурацкий прибор никакой суд не примет во внимание Вам никогда не получить ордер на обыск!

— Прошу вас выслушать меня, господин барон, — продолжил Лангман своим сухим шелестящим голосом, никак не реагируя на взрыв эмоций, — я хочу сделать вам от лица страховой компании заманчивое предложение. Вы подписываете вот этот документ, — детектив открыл кожаную папку и положил на стол перед бароном лист бумаги, — документ, в котором подтверждаете, что страховая компания АСЕ возвратила вам похищенную у вас во время экспонирования в России ассирийскую золотую статуэтку, в связи с чем вы выражаете компании благодарность за быструю и оперативную работу и не имеете к ней никаких имущественных претензий. Полученную от страховой компании в качестве компенсации денежную премию вы обязуетесь возвратить в течение.., допустим, двух недель с момента подписания настоящего протокола.

— Вон! — снова заорал барон, схватив документ и разорвав его в клочки. — Вон, наглец! Вон, пока я не вызвал охрану, чтобы вас выставили взашей!

— Не волнуйтесь, господин барон, — совершенно спокойно продолжил Лангман, вынув из папки и положив на стол еще один лист, — если это доставит вам удовольствие, вы можете порвать и этот экземпляр протокола, у меня найдется еще. А что касается вашего предложения покинуть этот кабинет.., пожалуй, я над ним подумаю. Может быть, действительно имеет смысл возвратиться к воротам вашею поместья, где находятся приглашенные мной корреспонденты нескольких ведущих газет и телекомпаний, ожидающие от меня сенсационного сообщения. Думаю, если прямо там, перед воротами имения, я проведу небольшую пресс-конференцию...

— Наглец, — повторил барон гораздо тише, — скотина! Как вам удалось пристроить свой чертов маяк на статуэтку?

— Пусть это останется моей маленькой профессиональной тайной. — Лангман чуть заметно улыбнулся, что случилось с ним, вероятно, впервые в жизни, и потупил взор.

— Где я должен подписать? — спросил барон Гагенау, окончательно справившись со своими эмоциями и снова сев за стол.

* * *

Маркиз с Лолой шли по длинному коридору отеля, была глубокая ночь.

— Зайди ко мне, — попросила она перед своей дверью, — нам нужно поговорить.

Он вошел и сел в кресло. Если бы Лола не была так взволнована, она заметила бы, как он напряжен.

— Что ты собираешься делать дальше, — наконец спросила она, — теперь, когда у нас есть деньги?..

— Теперь, когда у нас есть деньги, — перебил он, — я умру от скуки, если стану владельцем отеля. Лола, я — не деловой человек!

— Как раз ты — очень деловой человек, — заметила она, — но не в том смысле...

— А что собираешься делать ты, Лола?

— Я поживу в Европе, наведу лоск, избавлюсь от славянского акцента, а потом, наверное, попробую пробиться на сцену. С деньгами это будет не слишком сложно.

Они помолчали, Лола поглядывала на Маркиза исподтишка, но так и не дождалась от него никаких слов. Чувствуя, что пауза неприлично затягивается, она заговорила сама, решившись:

— Макс завтра утром уезжает в Ниццу — так, оглядеться, отдохнуть. Он звал меня с собой...

— Вот как? — Маркиз поднял брови.

— Ну, чтобы я была не одна, а то еще плохо ориентируюсь... Леня, я ведь всегда говорила, что мы с тобой по-разному смотрим на то, чем занимались!

— Я понял. — Маркиз резко встал и направился к двери. — Счастливого вам пути.

Лола в бессильной злобе запустила туфлей в захлопнувшуюся за ним дверь.

* * *

Молодой мужчина приятной внешности, дорого и со вкусом одетый, завтракал в ресторане отеля. Лицо его было мрачно. Он махнул рукой официанту, заказывая вторую чашку кофе, и от скуки взял немецкую газету. Делать было решительно нечего, настроение было отвратительным. Поезд в Ниццу ушел час назад.

Внезапно на газету упала тень. Маркиз поднял голову и увидел стоящую рядом со столиком Лолу.

— Ты.., ты не уехала?

— Да знаешь, — смущенно начала Лола, — я так подумала.., он, Макс, зануда такой стал, деньги считает, у немцев научился.

Все время меня поправляет, чтобы по-немецки правильно говорила — скука смертная! Ой, а что это ты тут читаешь? — Она выхватила у Маркиза газету. — Слушай, на следующей неделе здесь открывается выставка ювелирных изделий из собрания раджи Ассама! Там есть такое изумрудное ожерелье! Застраховано, между прочим, на пятнадцать миллионов!

— Лола, ты с ума сошла! — с неподдельным ужасом вскричал Маркиз — А хотя...

И они дружно склонили головы над снимком в газете.