"Тёщи нет" - читать интересную книгу автора (Петров Алексанр)

4.

Случай представился в очередную субботу, когда Зинаида, окрепнув после нескольких недель работы без перерыва в компании себе подобных, решилась устроить в субботу большую и ненужную уборку, чего она уже довольно давно не делала.

Все пошло по стандартному сценарию: расшвыривание вещей, стук, грохот и привычный монолог про «скотов» и «агаистов». Андрей выбрал момент, перекрестился для храбрости и вышел из комнаты.

– Подонки, бл*ди, лентяи, – выкрикивала старуха, бессмысленно развозя в коридоре грязную воду по стерильной чистоте пола.

– Ну-ну, – произнес Перфильев, устанавливая связь и включая на полную мощность внутренний насос.

– Что смотришь?! – взвизгнула тетка. – Да я тебя…

Она, перехватив тряпку, пошла на него.

– Когда же ты сдохнешь, помойная крыса, – спокойно и страшно произнес Андрей, продолжая испускать черную пробивающую вибрацию, забирая силу старухи. – Должна же быть справедливость.

Теща замерла.

– Стариков живьем съела, мужа под машину затолкала, а теперь и нас со свету сживаешь, грешница. Покайся, в церкви покайся. Иначе кончишь плохо. Чирьями покроешься, гноем изойдешь. Заживо сгоришь изнутри. Изнутри огонь адский пойдет, кишки обожжет. Рожа треснет, глаза жаром выжжет, кожа полопается. И никто о тебе, тварь не заплачет.

Тряпка выпала из рук Зинаиды, рот раскрылся. Зять подошел к ней почти вплотную, вытягивая из нее всю волю к сопротивлению, все остатки энергии, которые организм кидал в топку борьбы за независимость.

– Кому нужна твоя жизнь, кому нужна твоя любовь, кому ты вообще нужна, ошибка природы, – произнес Андрей, словно втыкая теще нож под сердце. – Весь мир тебя, гадину ненавидит. Весь мир ждет, когда тебя, паскуда, в печку отправят.

Теща продолжала стоять неподвижно, даже обычно подвижное лицо замерло. Лишь глаза безотрывно смотрели на зятя. Андрей тянул из последних сил, чувствуя, что еще немного, и он не справится, что ему будет плохо от переполнения низкосортной, невкусной старушечьей энергией. Перфильев приблизился почти вплотную, краем сознания пытаясь представить, что будет делать дальше.

– Сдохни, помойка, – прошипел он ей в лицо, не видя ничего, кроме глаз старой женщины, которые стали отстраненными, незрячими.

Андрей вдруг услышал хруст, точно сломалась тонкая деревянная рейка, причем звук пришел из глубины сознания, а не от ушей. Тещу вдруг повело назад, и она упала, сильно ударившись головой, и осталась лежать, также равнодушно и отстраненно глядя в потолок.

– Что ты делаешь? – взвизгнула Вера.

– Спокойно, детка, – едва ворочающимся языком сказал Андрей. – Иди в свою комнату.

– Ты что, не видишь, маме плохо?

– А как ты хотела? – страшно сказал Перфильев, поглядев на нее.

Жена, в испуге закрыла дверь. Андрей почувствовал позывы неукротимой рвоты. Пробегая мимо зеркала, он успел бросить беглый взгляд и поразился, насколько страшным стало его лицо. Тело, на остатках моторных рефлексов, добралось до унитаза.

Андрея выворачивало наизнанку минут 20. Для него это было вечностью. Рядом сидела жена и поила его из банки, чтобы Андрей не выблевал свои внутренности. Наконец, все закончилось. Перфильев услышал слабый и невнятный стон из коридора. Он посмотрел на тещу, которая мычала, едва шевеля губами.

– Отговорила роща золотая, – сказал Перфильев. – Наверное, надо скорую, Вера. Часа через 2. Мне нужна будет твоя помощь, а потом ты посиди у нас, все равно в лекарствах не разбираешься, а я ее попробую в чувство привести.

Он, с помощью жены, забросил неподъемную тушу старухи на диван. Поставил графинчик с водой, приволок лекарства, раскидал их по прикроватной тумбочке. «Эх, сейчас бы пургена тебе, тварь», – подумал Андрей, капая корвалолом на пол для запаха.

«Скорая» приехала уже после обеда. Тещу на носилках спустили к машине. Вера тихонько плакала. Перфильев со скрытой, мстительной радостью видел, как мотается голова старухи, а в глазах стоит все тоже бессмысленное выражение.

Теща умерла не сразу. Медицина, вкупе с крепким организмом и остатками боевого настроя активной строительницы коммунизма не дали ей милосердно умереть в тот же день. Через неделю ее состояние улучшилось, она стала громче мычать, и даже начала шевелить пальцами рук.

Когда Вера сказала об этом Андрею, он почувствовал что-то вроде легкого беспокойства. На своей новенькой «Нексии», которую он купил сразу же после того, избавился от старухи, Перфильев заехал на Черемушинский рынок, купив то, что полагалось в таких случаях. Больница, где лежала теща, располагалась совсем рядом. На территорию его, однако «конным» не пустили, и Андрей пошел к корпусу пешком.

Стояла ранняя осень, светило солнце, золотые листья тихонько облетали с деревьев. Гулять по такой погоде было удовольствием.

Андрей дал денег врачу, и его со всеми предосторожностями, под конвоем пожилой санитарки, провели в палату к теще.

Зинаида лежала под капельницей, бессмысленно таращась в потолок, в компании таких же старух, но в значительно лучшем состоянии. В палате остро пахло мочой и лекарствами. Лицо тещи было разбито параличом и представляло собой жуткую, перекореженную, неподвижную маску. Андрей подошел поближе, войдя в поле зрения старухи. Она замычала, в глазах появился дикий, запредельный ужас.

Он постоял, сосредоточив на больной неподвижный взгляд, положил на кровать пакет с фруктами и сказал:

– Выздоравливайте, Зинаида Терентьевна. Теперь у нас будет много времени для разговоров.

Он приблизился к теще, нагнулся и поцеловал ее, продолжая неотрывно глядеть ей в глаза. Старуха стала еще громче мычать и скрести ногтями по простыням.

– А как ты хотела, тварь, – прошептал Андрей Зинаиде. – Я тебя в печке сожгу, как просила.

Со стороны это выглядело, будто любящий зять искренне беспокоится о здоровье «второй матери» и желает ей скорейшего выздоровления. Санитарка даже прослезилась.

К вечеру у больной страшно поднялось давление, и в остатках мозгов полопались сосуды. Андрей, как и обещал теще, отправил ее тело в крематорий.

Конец.

содержание

МИЛЫЙ ДОМ.

/ГДЕ ТЕЩА ТВОЯ?/

Первое субботнее утро после тещиных похорон выдалось на удивление солнечным и теплым даже для конца апреля. Потоки света врывались в окна, проникая в самые отдаленные уголки квартиры, рассеивая жарким дыханием светила накопленную за зиму тяжелую застойную тяжесть, побуждали к действию, ласково щекоча лицо теплыми, мягкими лучиками.

Я не выдержал этих осторожных, но требовательных прикосновений и открыл глаза, расставаясь с мягкой, ленивой дремой. Сел на кровати, нашаривая очки. Подивился, как чудно спит Ирина, закрыв голову одеялом и выставив наружу свою упругую сексапильную попку и стройные ножки. Воткнул ноги в тапочки, и пошел в туалет, слегка покачиваясь спросонья. Если раньше приходилось натягивать штаны или надевать халат, то сейчас эта условность осталась в прошлом.

В большой комнате, на диване блаженствовал лабрадор Дюша, наш с женой пес. Обычно он лежал на своей подстилке в закутке, но теперь его никто не сгонял с дивана и Дюша быстро понял, что можно совершенно легально спать по-человечески.

После сортира, я прошел на кухню. Долго и со вкусом хлебал молоко из открытого пакета, держа нараспашку дверцу холодильника и с удовольствием чувствуя, как тело овевает прохлада, исходящая из нутра агрегата.

Дюша, почуяв, перспективу получить что-нибудь вкусненькое, с громким топотом прибежал на кухню, махая хвостом от переизбытка чувств.

Он уселся и, улыбаясь, как могут улыбаться только собаки, стал выпрашивать угощение, пыхтя и крутя головой от нетерпения. Дюше перепала пара кусочков сервелата из тещиных запасов.

Я продекламировал псу отрывок из «Гамлета»:

Истлевшим Цезарем снаружи,

Дома заделаем от стужи.

Тот, пред кем мир лежал в пыли,

Торчит затычкою в щели.

Дюша хитро показал глазами на колбасу, словно говоря: «Я не понял, ты что, меня сказками будешь потчевать? А где же вкусненькое?» Он даже взвизгнул от нетерпения.

– Никакой колбасы, – строго сказала Ирина, появляясь в дверях.

Но надолго ее не хватило, и она тоже влезла в холодильник хлебать молоко, а потом сама стала угощать Дюшу, превратив это в цирковое представление, заставляя собаку вставать на задние лапы и лаять.

Я уселся на пол, с нижнего ракурса разглядывая то, что не прикрывала надетая на голое тело футболка Ирки.

Она почувствовала мой взгляд, смутилась, легонько стукнула меня по голове. Завязалась шутливая потасовка. Я с удовольствием ощущал ее тело, ее усилия одолеть меня. Я, пользуясь случаем хватал ее за ноги, грудь и зад, потом вообще, не взирая на протесты, нагнул, одной рукой держа ее за шею, другой ощупывая ее ягодицы и лобок. В какой-то момент я почувствовал, что Ирка перестала сопротивляться и откровенно получает удовольствие от того, что ее хватают и тискают.

Я стянул с себя "боксеры" и приступил к делу. Дюша, укоризненно поглядев на нас, ретировался с кухни, не забыв, однако, при этом утянуть остаток сервелата, при начале "процесса" полетел на пол.

Скоро Ирка, не сдерживаясь кричала, стонала и охала…

Потом мы завтракали, а нахальный Дюша, который сожрал полпалки сервелата, а потом был накормлен полагающимся ему завтраком из риса с курицей, снова сидел на боевом посту и профессионально клянчил пожрать.

– Пойдем куда-нибудь? – спросила жена.

– Не знаю, ответил я. Может быть. Но я бы хотел немного навести порядок в доме.

– А что ты хочешь сделать? – насторожилась Ирина.

– Выставить из нашей комнаты кой-какое барахло. В конце-концов это спальня, а не гибрид кладовки и рабочего кабинета.

– Это дело, – согласилась Ирка.

Для начала я настроил телевизор в большой комнате, который у тещи показывал только одну программу, чтобы старая могла смотреть только "Клона" и "Человек и закон". По правде говоря, и этот канал жутко рябил и потрескивал.

Это было моей "заслугой", вернее ответом на привычку тещи включать "ящик" на полную громкость, а самой уходить в свою берлогу, читать газеты или выкрикивать проклятия и творить заклинания, взятые из популярной книжонки для лопоухих лохов.

Под коктейль из МТВ и ТНТ, я выволок в большую комнату коробки с обувью, одеждой, со шкафа, где все это было уложено до потолка, вытащил из кладовки, которая, как и во многих стандартных "хрущевках" была устроена как продолжение комнаты, завалы тещиного барахла. Заняло это у меня минут сорок. К этому времени жена выгуляла Дюшу и вернулась домой.

– Ну ты герой, – недовольно сказала она, разглядывая залежи. – Ну, и куда это все девать?

– Зато посмотри, как у нас хорошо стало. Никакой свалки.

Ирка заглянула в комнату и вынуждена была согласиться.

Зазвонил телефон. Я поднял трубку.

– Алло, Валентину Матвеевну можно? – спросил уверенный и властный пожилой голос.

– Ее нет, – как можно печальнее ответил я.

– А где она? – спросила тетка.

– Умерла…

– Ой, – огорчилась тетка. – А от чего?

– Инсульт…

– А такая молодая была, такая энергичная…

– Да, вот.

– А Ирочка как там, переживает?

– Да, валерьянку пьет.

– Ну, вы держитесь, ребята, звоните, если что.

В трубке запикали сигналы отбоя.

– Кто это был? – спросила жена.

– Ну, как ее там… Короче, с работы "этой". А, вспомнил, Хрущева.

"Этой", без имени и прочих опознавательных сигнификаторов мы называли тещу.

Причем Ирина первая стала так называть мать, которая после смерти мужа стала в открытую гадить ей, устраивая скандалы, утаскивая вещи в наше отсутствие и почти открыто читая заклинания на развод.

– Хруничева, – поправила меня жена. – Ну, теперь начнется.

– Хочешь, я буду подходить.

– Ты думаешь, я откажусь, – Ирина благодарно улыбнулась и поцеловала меня. – Женя, а с барахлом, что будем делать?

– Кое-что я бы выбросил, кое-что запихнул бы в маленькую комнату.

– Ты думаешь?

– А чего тянуть? – серьезно сказал я.

"Берлога" тещи представляла собой ловушку метров пяти, возникшую по прихоти безумных советских архитекторов, как реализация желания напихать максимально возможное количество комнат в квартире, чтобы именовать этот закуток трехкомнатным, не увеличивая его метраж.

По правой стене стояло кресло-кровать, тещина гордость, слева – старый обшарпанный платяной шкаф со старухиным барахлом, который она закрывала на ключ, чтобы "прихаметливый зять" и дочка – "подколодная сучка" ничего не украли.

То, что поношенное шмотье нужно было нам как рыбе зонтик, – старуха даже мысли не допускала. На шкафу лежали завалы "бесценных сокровищ": давно снятые и брошенные светильники, коробки, банки, бережно сохраняемый на черный день дерьмовый набор кухонной посуды, тряпки, бумажки и рваные ботинки. У кровати в беспорядке лежала гора дешевых бульварных газетенок и околомедицинских изданий, рассказывающих, как при помощи ведерного клистира и перекиси водорода можно приобрести железное здоровье и вечную молодость. На полке, за шкафом стояла батарея туалетного формата детективов и любовных романов.

Мне стало неуютно в этой шизофренической обстановке и я решил, что нужно что-то сделать прямо сейчас. Я стянул постель с кресла и бросил ее на пол.

– Нам тряпки нужны? – спросил я жену.

– Нет, – ошарашено ответила она.

– В помойку, – подвел я итог.

– Подушки нужны?

– Нет.

– В помойку.

– Одеяла?

– Оставь, – ответила Ирина. – Сделаю Дюше новый матрасик.

– Как эта хрень складывается? – сказал я, пытаясь перевести тещино ложе из положения "кровать" в положение "кресло". – Из-за него не развернуться.

С третьей попытки у меня получилось. Места сразу стало больше.

Зазвонил телефон.

– Алло, – мрачно сказал я в трубку.

– Кто это? – спросил голос на той стороне.

– А куда вы звоните?

– Валентина Матвеевне Кармакуловой.

– Валентины Матвеевны нет.

– А что с ней?

– Умерла. Инсульт.

– Ой, как же это, – запричитала тетка. – Так мало пожила. А где похоронили?

– В Ракитках, рядом с мужем.

– Горе то какое.

– Да…

– Ну извините, молодой человек.

Тетка отключилась.

– Кто на этот раз? – поинтересовалась Ирина.

– Хрен ее знает, – ответил я, возвращаясь в комнату для продолжения погрома.

– Ну и что дальше? – спросила жена.

– Мешки давай. А я пока займусь шкафом.

Я попробовал открыть дверку куском проволоки, но у меня не получилось. Тогда я сходил за гвоздодером и вырвал замок "с мясом".

– Пожалуйста, – сказал я, торжественно распахивая обе створки. – Смотри что надо и что не надо. А я пока прессу на помойку отправлю.

Я принялся набивать мешки макулатурой, периодически дурашливо бодая жену пониже талии.

В несколько приемов на контейнерной площадке оказались и "Жизнь" и "ЗОЖ" и еще много другого барахла. Туда же перекочевало полное собрание сочинений Шиловой и Поляковой. Рядом с ними упокоилась Даниэла Стилл и Вера Кауи.

Когда я вернулся в очередной раз и хотел было заняться тряпками, раздался звонок.

– Достали, – сказала Ирина.

– Слушаю вас, – печальным голосом произнес я.

– Это Женечка? – поинтересовалась женщина.

– Да. А вы кто?

– Ой, Женечка, какое горе. Я с Валечкой вместе работала. Ты меня наверное знаешь, я Зинаида Марковна.

– Да.

– А что с Валечкой случилось?

– Инсульт, – как можно печальнее ответил я.

– Не мучилась?

– Нет. В воскресенье случился удар, увезли, и во вторник с утра уже умерла, не приходя в сознание.

– Бедная Валечка, – в трубке раздались всхлипывания. – Она ведь моложе меня. Извини, Женечка. А дочка, Ирочка, как?

– Переживает, – ответил я, прислушавшись, как жена гремит вешалками, выгребая шмотье.

– Передай от меня соболезнования. Надо держаться.

– Обязательно, Зинаида Марковна, спасибо за сочувствие.

Я положил трубку.

Ирина заканчивала разборку, приготовив на выброс почти все содержимое шкафа. Она вошла во вкус и откровенно получала удовольствие от процесса.

– Чего ты так долго с ними болтаешь, – спросила она. – Не противно?

– Где теща? Умерла теща. В среду похоронили… Где теща? Умерла теща. В среду похоронили… Так бы слушал и слушал… – ответил я, складывая на лице блаженно-мечтательную гримасу.

– Дурак, – засмеялась Ирина. – Лучше вынеси что я подготовила, а то повернуться негде.

Мурлыкая про себя: "Где наша теща? Умерла наша теща. В среду похоронили", я выволок из дому тещины "бесценные" блузки, кофты и юбки.

С особым старанием, развесил их на невысоких стенках огораживающих контейнерную площадку, напевая: "Где наша теща? В Ракитках наша теща. В среду похоронили.Прощай поганая старуха, прощай помойная зуда".

Заиграла мелодия танго и на поясе завибрировал мобильный.

– Да, – коротко бросил я в трубку.

– Жека! Привет! – заорал в динамике телефона голос Игоря, моего приятеля.

– Игорешка, здорово! Сколько зим, сколько лет.

– Я слышал, у тебя теща померла?

– Да. А кто уже сообщил?

– Ирка твоя. Я сначала на домашний позвонил, а она сказала, чтобы непременно связался, тебе приятно будет.

– Ты себе не представляешь. С утра звонки. Где? Что? Как? Так бы слушал и слушал.

– Счастливец, – завистливо вздохнул Игорь.

– Ты то чего плачешься? – удивился я. Твоя теща отдельно живет.

– Так в гости ведь карга старая ходит. Сразу начинается: "Не так стоит, не так лежит. Неправильно ребенка воспитываете". Так бы прибил тварь.

– Ну, это уже батенька от жира. Ни один суд не сочтет это извиняющим обстоятельством.

– По больному бьешь…- Игорь вздохнул. – А еще друг называется…

– Ладно, не переживай. Слышал появились такая штучка, гаситель называется – подложил и ласты склеила.

– Правда что-ли?! А как найти?

– В Интернете поисковиком. Попробуй.

– Спасибо, Жека. Если будет толк, то с меня причитается. Пока.

Он отключился.

– Тут тебе Игорь звонил, – сообщила мне Ирина.

Она очистила шкаф изнутри и сняла хлам сверху.

– Знаю, он после мне на мобильный набрал. Ирка, слушай, – предложил я, резко меняя тему, – тебе это гробина нужна?

– Нет, конечно, – ответила она. – Сколько живу, столько и хочу выбросить.

– Без проблем, – ответил я. – Ты пока прощайся, а я топор принесу.

Очень скоро шкаф был раскурочен и составил компанию своему содержимому, которое уже потихоньку стали растаскивать благодарные бомжихи.

Дальше было проще: мешок обуви, пара мешков старушечьего нижнего белья, любимые вырезки из журналов с фотографиями "народных" целителей и мутными, черно-белыми репродукциями картин. В мусор полетела гордость старухи – безвкусные, сделанные в Китае китчевые птички, которые разражались звуками имитирующими пение, стоило только громко хлопнуть в ладоши или зазвонить телефону.

Потом жена повела нетерпеливо гарцующего Дюшу на прогулку, а я стал запихивать наше барахло на освободившееся место.

Ирка вернулась и помогла мне перетащить морозилку. Я раскатал ковер, купленный в большую комнату еще до ухудшения отношений с тещей и при помощи таковской матери затолкал края под сервант и диван.

После этой процедуры я рухнул на пол. Ирка улеглась рядом, скосив глаза в экран, где без звука кривлялась Алсу. Я было потянул руки к жене, но между нами втиснулся засранец Дюша, виляя хвостом и повизгивая.

– Знаешь, где лучше лежать, – сказала Ирина, откидываясь назад под напором пса, который вылизывал ей лицо.

– Дюша, ты лапы помыл, чтобы по ковру бегать? – спросил я собаку.

Тот сделал вид, что его это не касается.

– Мы пойдем куда-нибудь? – спросила жена.

– А надо ли? – возразил я, с удовольствием запуская руку в Дюшину шерсть. – Прошли те времена, когда мы шлялись по улицам, лишь бы не слушать что гундосит сумасшедшая старуха. Теперь у нас есть свой дом.

конец.