"Нокаут" - читать интересную книгу автора (Васильевич Сидельников Олег)

Глава XIII. О пользе ристалищ и игрищ

Камера предварительного заключения районной милиции была обставлена со спартанской скромностью: белые стены, широкие двухэтажные нары — и все. На потолке желтела электрическая лампочка, вправленная в проволочный намордничек. Сквозь узенькое, как бойница, окно, украшенное толстой железной решеткой, доносилось овечье блеяние, лай псов и ленивые возгласы чабанов — мимо проходила отара.

«Викинг» не спал. Он ходил из угла в угол, засунув руки глубоко в карманы брюк и мучительно, до боли в затылке, думал. На висках его появились кустики вен. С нижних нар за ним исподтишка наблюдал Сопако. В отличие от шефа, он вовсе не волновался. Лев Яковлевич пережил свое там, у стога. Четыре пистолетных ствола произвели на него яркое впечатление. Он даже не смог поднять рук. Двоим милиционерам пришлось вести начальника штаба под руки, ибо ноги его не слушались.

«Тогда, в первом «Маяке», когда приглашали за стол, меня тоже держали под руки, — вспомнил Лев Яковлевич, лежа на нарах, и улыбнулся. — Но тогда же была прогулка! А сейчас? Впрочем, и нынче все обстоит хорошо. Воображаю, что делается в душе этого… «Викинга!» А если обо всем рассказать? Добровольное признание… смягчение наказания». Начальник штаба перебрал в уме все «за» и все «против». «Не выгодно, — решил он. — Меньше чем десятью годами не отделаюсь. Интересно, что придумал Винокуров?»

Не успел Лев Яковлевич прикинуть, что же все-таки придумал Винокуров, «Викинг» сел на нары и прошептал:

— На допросе твердите одно: документов нет, фамилий не скажу. Уголовники-аферисты. Хотели получить с раиса пару тысяч за труды по написанию о нем брошюры. Вот и все. Понятно?

Начальник штаба обрадовался. Он представил себе утомленные глаза следователя, судью так знакомо предупреждающего свидетелей об уголовной ответственности за дачу ложных показаний, уютную тюремную камеру, раздолье тюремной жизни… «Не больше трех лет! — мелькнуло в голове казначея. — И я избавлюсь от «Викинга». Лев Яковлевич тихо рассмеялся.

— Запомнил. Как «Отче наш» затвердил, — откликнулся он.

Рано утром задержанных доставили начальнику милиции. Молодой курчавый капитан (это и был тот самый товарищ Ульджабаев, с которым говорил по телефону Карим Саидов) допросил Сопако и Винокурова, но ничего, кроме признания — «аферисты, хотели вытянуть пару «косых» — не добился. Досадливо поморщившись, он сказал с укором:

— Тоже мне мастера. По старинке работаете. На кого нарвались! Председатель — кандидат сельскохозяйственных наук, а вы его «на пушку», и эти самые словечки… Гиппостего… тьфу черт, не выговоришь!.. Не возьмешь. И профессоров он повидал побольше вашего. Думаете, кишлак, так и нахальничать можно? Завтра отправить в прокуратуру беспачпортных, — распорядился Ульджабаев. — Там разберут.

Преступники вновь очутились в камере. Винокуров подошел к окну. В узкую щель виднелся кусок ровного, как стол, зеленого поля. На нем толпился народ.

— Улак, улак начинается! — послышались взволнованные голоса.

— Без товарища Ульджабаева не начнут. Он главный джигит…

— Пять козлов играют…

— А у меня конь, как назло, хромает! Аллах, аллах, слеп ты, аллах!

— Ата, посади меня в седло…

В коридоре стихли шаги. Потом послышался торопливый топот. Отодвинулся железный заслон в дверях, дежурный просунул обед в алюминиевых мисках. Некоторое время он беспокойно ходил у дверей, раза три его глаз поблескивал в отверстии «волчка». Потом стихли и шаги.

На поле людские голоса стали сливаться в сплошной рокот. Началась игра.

— Улак, — определил Сергей Владимирович, наблюдая, как с полсотни всадников преследуют парня в полосатом халате на караковой лошади, пытаясь отбить у него козленка, перекинутого через седло. — Как же, читал. Народная игра. Черт возьми!.. Интересно. Она, пожалуй, не уступит в смысле азарта нашему футболу. Посмотрите, гражданин профессор.

Сопако подошел к оконцу, уступленному шефом, а «Викинг», прислушавшись к тишине в коридоре, вдруг застучал кулаком в дверь и закричал:

— Эй вы! Откройте! Нужно выйти. Эй!!. Слышите, вам говорят. — «Викинг» стучал минут десять.

В коридоре стояла мертвая тишина.

— Милиция закрыта, — иронизировал Винокуров. — Все ушли на улак. Провинция!

«Викинг» налег на дверь плечом. Она не поддавалась. Сергей Владимирович стал пробовать железный заслон: приложил ладонь и провел ею от себя. Заслон чуть сдвинулся. Винокуров почувствовал, как застучало у него в висках. Он еще раз провел ладонью. Заслон отодвинулся так, что образовался просвет. Сунув в щель пальцы, «Викинг» сдвинул его до конца.

Лев Яковлевич с беспокойством наблюдал за действиями шефа.

— Вы серьезно хотите бежать? — спросил Сопако волнуясь.

Сергей Владимирович молча просунул в прямоугольную щель руку и, нащупав засов, не замкнутый замком, радостно вскрикнул. Дверь распахнулась.

— Прошу, — церемонно произнес «Викинг» немного дрожащим голосом. — Местные ротозеи, любители ристалищ, предоставили нам возможность совершить увеселительную прогулку. Вот она, польза ристалищ.

Забившись на нарах в самый угол, Сопако поблескивал оттуда глазами, как барсук из норы.

— Что вы уставились на меня взглядом симулянта-шизофреника? — возмутился Сергей Владимирович. — Обалдели от счастья… Живо! Не испытывайте моего терпения. Вы слышите ликующие крики? Улак может скоро окончиться.

— Я-а-а… не х-хочу бежжать. Мне х-хорошо-о здесь, — бормотал Сопако. — Не подходите, или я закричу!

Винокуров, побледнев, шагнул к нарам, схватил казначея за горло, утопив пальцы в его полной шее. Сопако захрипел. Синие глаза «Викинга» посветлели, стали почти голубыми, в них зло подрагивали черные точки зрачков. Это были глаза убийцы.

— Сволочь, — тихо, почти нежно прошептал «Викинг».

«Начальник штаба» понял все, покорно слез с нар. Помещение милиции пустовало. Лишь у телефона сладко посапывала старушка в белом платочке, по-видимому сторожиха или уборщица. Беглецы выскользнули на пустынную улицу, нырнули в заросли кустарника.

Окольными путями, таясь в овражках и сухих арыках, добрались до знакомого стога. Шум и крики участников улака и зрителей стали едва слышны. Винокуров сунул руку под сено, облегченно вздохнул. Документы и пистолет оказались на месте.

— Помните я говорил о деталях, — улыбнулся Сергей Владимирович. — Важная деталь. Сейчас все решит быстрота. Бегите так, как будто бы за вами гонятся знатоки книжки «Маленький лорд Фаунтлерой» и противники лейбористов аристократического происхождения.

Через час Винокуров и Сопако уже тряслись в кузове трехтонки, мчавшей их в город. Казначей тяжело отдувался, шеф снова обрел веселое расположение духа. Поглядывая на спутника, он делал ему глазки, требовал, чтобы Лев Яковлевич любовался природой, острил, пел песни.

— Приключения идут вам на пользу, — уверял «Викинг». — За короткий срок потерять минимум полпуда веса — это талантливо. Вы стали почти изящным и нашли верного друга…

— Который надул меня…

— Надул! Я добрый человек. А добрые люди, уверял старик Ницше, никогда не говорят правды. Кстати, о друзьях. Моего закадычного друга, некоего Сопако, мучат угрызения совести, ибо, как утверждал тот же философ, укоры совести учат кусать других. На моем плече до сих пор следы его искусственых зубов. Ах, Сопако, Сопако! Неблагодарный специалист по тайному хищению общественного имущества! Ведь я ваш ангел-предохранитель: спасаю от следствия и суда, даю возможность заработать кучу денег… Фамилии в блокноте — это тот же клад. Понятно? Что бы вы делали без меня в своем «Идеале»? Заставили бы несчастную жену-сердечницу таскать мужу передачи?

Грузовик влетел на широкую шумную улицу. Пассажиры постучали по кабине, расплатились с шофером, пересели в такси и, пробившись в поток машин через синеющие в сумерках проспекты, улицы и проезды, подкатили к тихому проулочку Никодима Эфиальтыча Златовратского. Встретились с ним друзьями. За вечерним чаем пили и пиво и даже коньяк. Эфиальтыч похвалился успехами на почве анекдотов, сообщил о проявленной инициативе: он теперь распускал еще и слухи.

— Вздорные? — поинтересовался «Викинг».

— Не очень. Умеренные.

— Напрасно. Вздорный слух очень ценная штука. Его никто не принимает всерьез, но распространяется он с неимоверной быстротой. А все же вы молодец, малорослый кавалергард. У вас врожденные способности. Пустите теперь, только осторожно, утку, будто бы… вскоре отменят выходные дни. Учитесь, неразумный Пятница.

Старики занялись пивом, а Винокуров углубился в чтение «Вечернего Бахкента». Он хмыкал, удовлетворенно кивал головой, похвалил редактора Корпусова-Энтузиастова, воздав должное его непроходимой тупости и самовлюбленности.

— Нет, это верх совершенства! — воскликнул Сергей Владимирович, обращаясь к Сопако и Эфиальтычу. — Великолепные сельскохозяйственные стихи. Они призывают и поучают, мобилизуют и инструктируют, эстетически вооружают… Всего четыре строки, набранные корпусом, но какие строки! Слушайте:

Эфиальтыч из осторожности промолчал. Лев Яковлевич из осторожности похвалил стихи.

— Вы, оказывается, ценитель изящной словесности? — удивился Винокуров. — В таком случае оцените по достоинству припев любовно-производственной песни на четвертой странице:

— Какая музыка слова, какая идеальная рифма! Как поэтично звучит «хабе»… хабе, а не хлопчатобумажная ткань.

Златовратский промолчал. Сопако похвалил и припев. Сергей Владимирович пришел в восторг.

— Знаете, начальник штаба, — заявил он, — вы как читатель созданы для Корпусова-Энтузиастова. У меня предчувствие, что его скоро снимут с работы. Пусть тогда он выпускает газету персонально для вас… Какой дивный текст под фотографией! Он вам тоже придется по душе. Слушайте!

Роскошь! Словам тесно, а мыслям просторно.

Эфиальтыч хихикнул. Сопако подумал и заявил, что подпись ему не понравилась.

— Не знаю, как вы, дорогой казначей, я не могу работать с таким редактором. Завтра же подаю заявление об увольнении… в связи с ухудшением состояния здоровья и отъездом на лечение в Карловы Вары. Довольно с меня журналистики. Хочу остепениться, жить в благоустроенной квартире и иметь всегда чистый носовой платок. Короче: меня обуревает любовное томление. Писатель-маринист хочет жениться.

— Жениться? — Эфиальтыч встрепенулся. — Есть у меня одна девица на выданье. Приемлема по всем статьям. Мужа хочет. А где взять его? Это все равно, что корень жень-шень в промтоварном магазине приобрести… Однако девица стоющая. Одна шубка котиковая тысяч двенадцать стоит. Свой дом. Часов золотых, колец в достатке, солидная сберкнижка и собой ничего себе. Весьма подходящая девица.

— Пожалуй, не вредно познакомиться с этой красоткой. Сколько на сберкнижке? — спросил Винокуров.

— Тысяч сорок.

— Великолепно! Я предчувствую, что у меня будет не жена, а золото. Однако с женитьбой малость повременим. Есть более неотложные дела. Поскольку я ухожу из редакции, не проработав года, придется во избежании неприятностей возвратить подъемные. Идемте, легионеры. По дороге все объясню.

Винокуров вдруг улыбнулся:

— Все-таки хорошо быть неглупым человеком! Что-то сейчас поделывает любитель улака капитан Ульджабаев.

Капитан Ульджабаев снял телефонную трубку:

— Добрый вечер, товарищ полковник. Докладывает капитан Ульджабаев. «Этнографам» удалось благополучно бежать.

— Спасибо, товарищ капитан, — донесся ответ. — Благодарю.

Огромный бриллиант переливался всеми цветами радуги, источал неземное сияние и, казалось, брызгал в глаза холодным огнем. Стриженный под машинку человек в потрепанном узкоплечем коломенковом пиджачке сжал пальцы в кулак, и сияние исчезло.

Вокруг по-весеннему бурлил городской парк. Военный оркестр горланил увертюру к опере «Вильгельм Телль», танцплощадка тяжело, с каким-то надрывом шаркала «линду», по главной аллее чинно тек конвейер гуляющих. Выражения их лиц, были деловито-постные и чуточку растерянные, как у людей, выполняющих сложную, тонкую, но бессмысленную работу.

Диана Викторовна оглянулась. В боковой аллейке позировали одинокие парочки. Стараясь не смотреть в глаза владельцу бриллианта, сдерживая биение сердца, она выдохнула:

— Сколько?

— Пять тысяч. Деньги нужны… Жена тяжело больна.

«Пять тысяч рублей! — Диана Викторовна ощутила в голове колючий постук невидимых молоточков. — Это же даром!.. Случай раз в жизни». Ее охватило ликование. Лишь где-то в глубине сознания юркнула мысль: «Но ведь купить этот бриллиант за пять тысяч — все равно, что смошенничать… ограбить человека!» Однако мысль эта мгновенно умчалась в небытие, растворилась в сознании. Голос совести умолк, задавленный искусом стяжательства. Диане Викторовне почудилось, будто бы чудесный бриллиант стал излучать сияние и сквозь кулак недальновидного продавца.

Подошел хмурый затейник с баяном. Тяжко вздохнув, он предложил мрачно:

— Споем, что ли, а?

— От такой жизни запоешь, — откликнулся человек в куцем пиджачке.

Затейник удовлетворенно хмыкнул. Ему, видимо, очень не хотелось культурно веселиться. Затейник ушел. Стриженный под машинку человек вновь разжал пальцы.

— Славный камешек! — услышала Диана Викторовна тонкий, не лишенный приятности голосок. Она нервно улыбнулась и, оглянувшись, ревниво посмотрела на конкурента — маленького в чесучевой паре старичка. Но вскоре опасения Дианы Викторовны развеялись. Старичок принадлежал к категории так называемых «доброхотных советчиков». Знаете таких людей? Вы примеряете костюм — и «доброхотные» тут же начнут навязывать вам свои вкус; пьете рижское пиво — и они заявят, что, мол, жигулевское пиво лучше, а глядя на вашего кота, обязательно порекомендуют обзавестись ангорской кошкой или мышеловкой.

— Прежде чем денежки выкладывать, — посоветовал старичок, — проверьте камешек. Недалеко, кстати говоря, живет знакомый ювелир.

Ювелира они встретили на лестнице. Плотный с щетинистой шевелюрой мужчина торопился в кино. Вил бриллианта заставил его, однако, забыть обо всем ни свете. Тщательно изучив камень сквозь лупу, знаток драгоценностей шепнул Диане Викторовне на ухо:

— Если купите и пожелаете избавиться от покупки… Я берусь помочь. Но условие: не наседать. Мое первое и последнее слово: пятьдесят тысяч. Это я вам сказал.

Немного погодя продавец, осовев от радости, покидал квартиру Дианы Викторовны. Обе стороны были довольны.

— Знаете, мои небесталанные ученики, — развивал тонкую мысль Винокуров, сидя уже в комнатушке, украшенной выцветшей литографией «Коварное потопление…» и т. д. — На свете, к счастью, есть еще люди вроде сегодняшней пергидролевой красавицы не первой молодости. Они мнят себя честными людьми, любезно поднимают и вручают владельцам оброненные гривенники. Даже трешницы и те возвращают. Как же! Они с устоями, любят потолковать о морали. Однако стоит этим ханжам показать фальшивый бриллиант, часы накладного золота, они мгновенно забывают о немаловажном чувстве собственного достоинства, устоях, морали и самоуважении.

Слушатели смотрели на Сергея Владимировича влюбленными глазами.

— До чего же хочется мне встретиться с этой дамой. Воображаю, какой бы она поначалу подняла крик: «Аферист, жулик! Милиция!» Но я был бы спокоен. «Мадам, — сказал бы я тоном, исполненным мировой скорби. — Кто из нас жулик — это еще вопрос. Не ваша вина, коли человек, купивший за бесценок бриллиант, оказался пострадавшим. Идемте в милицию. А когда меня станут судить, я потребую самый просторный и светлый зал, приглашу через адвоката представителей прессы и выступлю перед тысячной аудиторией с речью, которая явится приговором по вашему делу. Я скажу:

«Граждане судьи! Лю-ди! Мне и впрямь нужны были деньги. Да, я продал фальшивый бриллиант ценой в сорок копеек за пять тысяч рублей. Каюсь. Но взгляните на эту гражданку, мнящую из себя потерпевшую. У нее незапятнанная репутация. И тем не менее, она аферистка. Она украла у честного человека сорок пять тысяч рублей. Ведь она не предполагала, что имеет дело с мошенником. Почему судят меня, а не ее? Я украл на тридцать девять тысяч девятьсот девяносто девять рублей шестьдесят копеек меньше, нежели она! Я кончил, граждане судьи».

Сергей Владимирович перевел дух, — закурил папиросу и заключил:

— А когда на горизонте появится постовой милиционер, пергидролевая красотка станет с жаром целовать мне руки и умолять не вести ее в отделение «Я погорячилась», — скажет она милиционеру дрожащим голосом и сделает перед ним реверанс. Вот как надо работать, господа.

Далеко не святая троица весело расхохоталась.

Лев Яковлевич, желая подольститься к шефу, заметил не без самодовольства:

— А как ваши ассистенты провели роли?

— Неплохо. Эфиальтыч, во всяком случае, был на уровне. Вы тоже… впрочем ювелир чуть не провалил все дело… Ай-яй-яй, начальник штаба! Как это вы оплошали! Сделали вид. будто выходите из квартиры ювелира, а не осмотрелись. Над вашей головой висела дурацкая вывеска «Мережка, закрутка, плиссе, а также лечение, вставление и рвение зубов». Счастье, что наша Лорелея не сводила глаз с блестящей стекляшки. Завтра утром она, конечно, явится к этому дантисту и с горя согласится подвергнуть рвению зубы мудрости.

В общем прожитый день — счастливый день. Лично я не забуду, какую неоценимую пользу принесли нам ристалища, то есть улак и игрище, сиречь массовые гуляния, в коих принимала участие златокудрая любительница дешевых драгоценностей.

Кукушка прокуковала час ночи. Старики и их энергичный предводитель стали устраиваться на ночлег. Лежа на полу, «Викинг» вытащил из кармана блокнот, еще раз пробежал глазами столбики цифр и фамилии, затем вырвал листок, скрутил его жгутиком, зажег, подняв над головой маленький факел.

— Что вы делаете? — забеспокоился Эфиальтыч.

— Диоген днем с огнем искал человека. Перед вами современный Диоген. Но я ищу не человека вообще, — приступаю к розыскам шестнадцати конкретных субъектов. Начинается период исканий и дерзаний.

Бон нуар, кавалергард. Спи спокойно, дорогой товарищ Сопако!