"Нокаут" - читать интересную книгу автора (Сидельников Олег Васильевич)

Глава XIV. В тисках административного восторга

Веселые солнечные зайчики бесстрашно скакали на трамвайных рельсах. На них со скрежетом наезжали громадные красные вагоны, добротно набитые говорливой, позванивающей гривенниками, трамвайной клиентурой, а зайчикам — все нипочем. Кокетничая своим бессмертием, они прыгали на страшные колеса, вскакивали на нос вагоновожатым и вновь оказывались на стальных колеях живые и невредимые, возвещая о рождении чисто вымытого поливочными машинами нового трудового дня.

Облаченные в кремовые кители из чесучи, в новых ферганских тюбетейках, «Викинг» и Лев Яковлевич медленно шли по широкой, просторной улице, обросшей громадами многоэтажных домов. На плече Винокурова покачивалась новенькая «Лейка». Стремительные стаи спешащих на работу горожан, размахивая портфелями, папками и авоськами, обтекали обоих путников, как струи горного потока — встречные камни. Молодой человек, с двумя портфелями в руках, настойчиво преследовал троллейбус. В киосках бойко торговали свежими газетами.

— Подумать только, — вздохнул «Викинг». — Еще вчера я представлял одну из этих газет, а теперь… Кто после этого смеет утверждать, будто бы в стране советов ликвидирована безработица!

— Вы сами ушли, Сергей Владимирович, — не понял Сопако.

— Не мешайте мне заниматься критикой. Я зол сегодня. Подлец Шпун изрядно подвел нас. Из шестнадцати агентов, записанных в его дурацких книгах, пятеро, как выяснилось, почили в бозе, четверых разоблачили органы власти еще в конце войны, трое отбывают наказания за уголовные преступления.

«Викинг» в сердцах плюнул, попал Льву Яковлевичу на башмак и, не извинившись, продолжал изливать желчь:

— И чем только думали люди, вербуя всякую шантрапу и престарелых белогвардейцев! Прямо-таки инвалидный дом, а не агенты. Придется глубже зондировать почву. Единственное, что меня немного успокаивает, так это… Впрочем не будем загадывать… Мы, кажется, прибыли.

Сопако с Винокуровым остановились возле выкрашенного в ядовито-желтый цвет здания странной архитектуры. Угол его, искусно выщербленный, занимала одинокая колонна чуть тоньше баобаба. К окнам первого и второго этажей прилепились крохотные бутафорские балкончики. На третьем этаже нормальные окна отсутствовали — их заменяли пароходные иллюминаторы, забитые фанерой с прорезями, как в забралах средневековых рыцарей. Странное сооружение венчалось худосочной башней, впрочем, недостроенной. У входа висела стеклянная доска, на которой сияло золотом пугающее слово «Заготсбытспецвторживсырье».

— Отличный дом, — оживился «Викинг». — Как же, читал о нем в газетах. Архитектору крепко влетело за неуемные творческие искания. Сколько денег зря истребил зодчий-новатор! Молодец… Нет, нет! Не торопись входить. Никуда не денутся наши подопечные. Пусть малость поскрипят перьями.

Ветерок донес издалека бой курантов, и тут же «Заготсбытспецвторживсырье» выдохнуло из себя продолжительный басовитый звонок, призывающий сотрудников приступить к исполнению служебных обязанностей. Одновременно послышались и другие звуки: перестук молотков, взвизгивание пил и еще что-то воющее и скрежещущее. Рабочий день в учреждении начался.

Оба посетителя погуляли еще с полчасика и, завидев выскочившего из «Победы» чернявого человека в щедро расшитой гуцулке и шелковых брюках, сквозь которые просвечивали тоненькие и, наверное, волосатые ноги, устремились за ним в подъезд.

— Товарищ Кенгураев! — крикнул вслед «Викинг». — На минутку…

— Тороплюсь. Совещание, — произнес деревянным голосом Кенгураев и, прибавив ходу, умчался словно схваченный нечистой силой.

Внутри странного здания жизнь кипела ключом. Сотрудники тащили вороха бумаг, пирамиды папок, волокли стулья, вязанки скоросшивателей и дыропробивателей. Стремительно, будто во главе полка, атакующего вражеские позиции, проследовал гражданин мужественного облика с развернутым флагом в руках. За ним семенила в узенькой юбочке девица рафаэлевского толка и, то и дело оскальзывая с высоких и тонких, как карандаш, модных каблуков, восклицала:

— Товарищ предместкома! Меня нельзя сократить. Я беременная. Войдите в мое положение, товарищ. Я в интересном положении, товарищ!..

— Проверим. В этом аспекте изучим все досконально. Я лично поддерживаю беременность и роды. Они наше будущее, — ответствовал знаменосец, скрываясь в проломе стены, окутанном известковой пылью.

Торжественно пронесли новогодний номер стенгазеты.

Расстроенной походкой шел пожилой лысый мужчина. Держась за дородную грудь, он бормотал, ни к кому не обращаясь:

— Это проклятое молоко мне житья не дает!..

— Гражданин казначей, — улыбнулся «Викинг». — Помогите товарищу. У вас уже имеется некоторый опыт по этой части.

Лысый, услышав голос сочувствия, остановился и, глянув на незнакомцев глазами человека, замученного составлением авансовых отчётов, громко прошептал:

— Что делается!.. Что делается! Шестой раз за два месяца!.. Моя фамилия Аюпов… Это неважно. Но шестой раз…

— Совещание? — поинтересовался Сопако.

— Перестраиваем работу, — пояснил лысый Аюпов. — Рехнулся Кенгураев — и все тут. Посмотрите, сколько дверей прорубили и заложили. Можно ли работать при таком столпотворении. Собака хозяина не разыщет, не то что работать. А тут еще ко мне молоко подключили! К черту! Довольно. Уеду в колхоз. Давно пора.

Под неумолчный грохот молотков и завывание машин для шлифовки мраморной крошки «Викинг» продолжал расспросы.

Сигизмунд Карпович Кенгураев очень любил перестраивать работу вверяемых ему учреждений.

— Надо идти в ногу с жизнью, — призывал он сотрудников.

Кто мог возразить против этого тезиса? Но странное дело — хождение в ногу с жизнью не мыслилось Кенгураевым иначе как через проломы в стенах, изувеченные окна, превращенные в двери, и двери, превращенные в окна. Куда бы ни бросала судьба Сигизмунда Карповича, он всюду проявлял бешеный административно-строительный восторг: прежде всего расширил свой кабинет до размеров хоккейной площадки, затем в комнатах отделов крушились стены, и вместо них возводились фанерные перегородки. Немного погодя сносились и перегородки — их заменяли стойки наподобие тех, что в пивных барах.

— Общность рабочей обстановки, — уверял Кенгураев подчиненных, — вырабатывает коллективизм, чувство совместной ответственности.

Однако неделю спустя, Сигизмуд Карпович, в целях повышения персональной ответственности сотрудников, давал новую команду. Пивные стойки сносились начисто. Людей заключали в крохотные кабинеты-одиночки с толстыми крепостными стенами…

Перестроечные работы Кенгураева заканчивались однообразно. Коллектив заявлял решительный протест, и Сигизмунда Карповича убирали, он уже заранее знал, когда это должно случиться и заблаговременно подыскивал предлог для своего ухода.

Все хорошо знали: Кенгураев бездарный руководитель, «номенклатурный нуль», но… Сигизмунд Карпович продолжал числиться в руководящих работниках. К нему как-то привыкли. К тому же Кенгураев не представлял собой ярко выраженного бюрократа с оловянным взглядом, не зажимал критики, не собирал под свое крылышко родственников и столь ненавидел бумажную волокиту, что подписывал всю корреспонденцию, не читая ее. Сигизмунда Карповича не за что было карать, снимать с работы с треском и оргвыводами. Он попросту не умел руководить, но очень привык стоять у кормила правления и в соответствующей графе листка по учету кадров писал: «Профессия — руководящий работник».

Давно уже выросли прекрасные кадры талантливых организаторов, специалистов, знатоков промышленности, сельского хозяйства. Им смело вверяют руководство предприятиями, колхозами, учреждениями. А в общей массе способных толковых людей и по сей день каким-то чудом прячутся «бутафорские начальники». Ох, как трудно поставить их на место, сказать: «Вы бездарные руководители. Ответственная должность не про вас».

Какой поднимут они шум! Их послужные списки и анкеты чисты, как слеза младенца. Они вовремя и истово каялись в допущенных ошибках, они старались, они не спали ночей, они не пьют, не курят и не разводятся с женами.

Ах, какие это кристальные люди!

— Десять лет руководил, линию проводил, — скажет этакий Кенгураев. — Ночей не спал. А теперь не гожусь?.. А кто мне помогал? Кто вскрывал и указывал мне на ошибки? Я докладывал уже о своих ошибках… Но кто указывал мне на них! Кто выращивал меня как кадр? Никто. Я рос самотеком, стихийно рос, товарищи!

Ныне таких «деятелей» особо старательно выковыривают из руководящих кресел. Благодарная работа, однако, пока еще не закончена.

— Так какое же совещание проводит сейчас Кенгураев? — осведомился «Викинг» у разговорчивого Аюпова.

— Видите ли, — оживился собеседник. — Мы, группа сотрудников, написали в газету статью. Считаем, что существование нашего треста приносит лишь вред государству: он дублирует функции соответствующего отдела министерства, пожирает массу средств — и все впустую. Если ликвидировать трест, освободятся люди. Их можно направить в колхозы, в эмтеэс, в промышленность… А дом! — под жилье, — Аюпов потер ладони и заключил: — Очень своевременная постановка вопроса!.. Однако заговорился я, перебираться надо. Кенгураев еще не смещен. Он и проводит узкое совещание… с одним своим приближенным. Статью нашу хочет опровергнуть… Ха-ха!

Аюпов убежал. «Викинг» присел на подоконник задумавшись. «Ненормальный этот Аюпов, или так — дурачка валяет, — соображал он. — Человек в здравом рассудке и твердой памяти, пожилой вдобавок, не станет требовать ликвидации учреждения, в коем он работает. Бросить все и уехать в какой-то колхоз! Рисуются граждане. Что может быть ближе к телу собственной рубашки?» Ему вспомнились глаза Аюпова: усталые и живые, они смотрели твердо, решительно, поблескивая искорками юмора. В душе «Викинга» шевелилась остренькая струнка.

— Лицемерит, — сказал Стенли вслух, стараясь заглушить сомнение. Но струнка не сдавалась.

— Конечно лицемерит! Это я вам говорю, — убежденно замотал головой Сопако.

И именно оттого, что Лев Яковлевич поддержал, Фрэнку стало совсем не по себе. Он чувствовал себя так, будто встретился с существами, чей разум подчиняется особым законам, недоступным простым смертным. Ведь по мнению Винокурова миром управляют «три кита»: деньги, власть, эгоизм.

Перескакивая через балки, груды цемента и кирпичей, «Викинг» с Сопако достигли приемной.

— Мне к Кенгураеву, — бросил он секретарше с густо подведенными бровями.

— По какому вопросу?

— По сугубому, — посетитель не сказал «по важному», ни даже «по личному». И это произвело впечатление.

— Конечно, конечно, — защебетала секретарша, играя холеными бровями. — Товарищ Кенгураев будет рад… Почему вы не пришли минутой раньше? Какая досада! Товарища Кенгураева только что замуровали.

— Что?!

— Управляющий приказал сделать новый вход в кабинет, — пояснила секретарша, указывая на свежезаложенную кирпичами дверь. — Телефонная связь не прервана. Могу соединить.

— Благодарю, — нахмурился посетитель. — Мне надо поговорить с глазу на глаз… А где можно видеть инженера Порт-Саидова?

— Он тоже замурован. Вместе с управляющим. Товарищ Кенгураев распекал его за аморальное поведение и…

— Знаю, — коротко прервал секретаршу Винокуров. В этот момент в приемную забрел Аюпов. Услышав конец разговора, он рассмеялся.

— Инженера Порт-Саидова лучше не ищите. Кенгураев и здесь проявил свою индивидуальность. Тихий и скромный, с уклоном к подхалимажу, сотрудник Порт-Саидов живет в двух лицах: шофер Порт и машинистка-стенографистка Саидов… согласно штатному расписанию, разумеется. В общем получается инженер. Чудес таких у нас изрядно. Недавно управляющий подписал приказ об увольнении одного экономиста. Экономист к юрисконсульту — на каком основании уволили? Оказывается, есть основание. Экономист числился в ведомости электромонтером, электромонтерскую единицу сократили. А экономист и отвечает: «Я не электромонтер, а экономист. Вам надо сократить монтера. При чем же здесь я?» До сих пор юристы не могут разобраться: кто прав, кто виноват!

В разговорах и ожиданиях бежали часы. Наступил обеденный перерыв. Рабочие, замуровавшие управляющего и Порт-Саидова, ушли. Как выяснилось вскоре, их перебросили на другой объект. Винокуров стал нервничать. Проявляли беспокойство и замурованные. То и дело раздавался звонок, и Кенгураев гремел в телефонную трубку:

— Когда прорубят новую дверь? Мне необходимо ехать на совещание!

Рабочие не появлялись. Сигизмунд Карпович струхнул, а Аюпов, изредка заглядывая в приемную, одобрительно крякал и мечтательно говорил любопытствующим сослуживцам:

— Вот так бы навсегда оставить!

Перед окончанием рабочего дня Кенгураев уже не рычал в трубку. Смущенно хмыкнув, он попросил к телефону «кого-нибудь из подчиненных мужского пола» и промямлил, с болью сознавая, что малодушным признанием рушит и губит свой авторитет:

— Э-э-м… кхм, товарищ Аюпов? Как бы это… освободить меня… не могу больше. Понимаете, кгхм-м… Выйти надо… Нет, не совещание. Не как руководителю… Как рядовому гражданину, простому человеку.

Узнав в чем дело, «Викинг» первым подошел к замурованному дверному проему и со словами: «Не оставим, друзья, в беде простого человека!» принялся выламывать кирпичи. Его примеру последовали другие, лишь Сопако сидел на жестком диванчике и покрикивал:

— Как вы обращаетесь с кирпичом? Почему он крошиться? Вы что, жуете его, что ли?!

Вскоре в проломе показались взволнованные физиономии Кенгураева и Порт-Саидова.

— Привет узнику собственных идей! — не удержался Сергей Владимирович. — Мужайтесь, спасенье близко.

Узники молча стали карабкаться по кирпичной кладке. Брюки Кенгураева нервически подрагивали. Преодолев преграду, начальник и подчиненный, тщетно стараясь сохранить достоинство, поспешно покинули приемную.

— Порт-Саидову дать возможность привести себя в порядок — и получить его домашний адрес, — скомандовал Винокуров Льву Яковлевичу. — Управляющий — мой. Ждите в приемной.

Кенгураев возвратился преображенный. Лицо изображало недоступность и строгость.

— Я занят. Не принимаю! — довольно нелюбезно огрызнулся Сигизмунд Карпович на своего спасителя.

Сергей Владимирович не смутился. Он смело зашел в кабинет через проем и сказал, ласково улыбаясь, покрасневшему от негодования Кенгураеву:

— Никаких амбиций и резолюций. Прикажите лучше разыскать и навесить дверь. Иначе я уйду и ручаюсь, что завтра же вы будете сидеть не здесь, а в другом месте.

Сопако ожидал шефа около часа. Давным давно «Заготсбытспецвторживсырье» покинули сотрудники, а беседа в кабинете управляющего все продолжалась. Наконец распахнулась дверь и показалась рослая фигура «Викинга». Он бодро топал ногами по кирпичной крошке. Кенгураев не появлялся. Сергей Владимирович постоял в раздумье, затем возвратился и крикнул в кабинет, приоткрыв дверь:

— Если будет чересчур грызть совесть, можете застрелиться и этим компенсировать содеянное зло. А впрочем, повремените. Ибо существование таких субъектов, как вы, приносит нам большую пользу.

На улице шеф с удовлетворением констатировал, что начальник штаба блестяще выполнил поручение. Он узнал адрес Порт-Саидова и договорился с ним о встрече «по важному делу» в воскресенье.

— Вы делаете успехи, сударь, — похвалил «Викинг» Льва Яковлевича. — В награду я удовлетворю ваше обезьянье любопытство, преподам очередной урок и расскажу коротко, о чем пришлось толковать с замурованным Кенгураевым.

Усевшись на небольшой скамье, осененной разлапистой орешиной, «Викинг» вполголоса начал:

— Прежде всего, немного теории, любимый студент-практик. Нет на свете человека, если, конечно, он не маньяк и не круглый идиот, нет на свете человека, который бы не знал себе действительной цены. Плохой артист знает о том, что он плохой артист, хотя и кричит, будто бы ему не дает ходу режиссер. Никудышные инженер или хозяйственник отлично сознают свое ничтожество. Люди, чувствующие себя не на месте, боятся признаться в этом даже самим себе. У них выработалась целая система защитительных средств: высокомерие, чванство, стремление держать подчиненных в «страхе божьем». За этакой «броней» труднее разглядеть действительного человека.

Вы, конечно, заметили: люди умные, честные, способные держатся просто, по-товарищески, любят переброситься с подчиненными острым словечком, не погнушаются первыми снять шляпу и поздороваться. Они знают себе цену, знают, что всегда найдут применение своим способностям, а бездарные сознают другое: снимут их — и будет им грош цена. Вот почему они ревниво оберегают свой авторитет, дрожат, как бы не вылететь с теплого местечка. Собственное мнение Кенгураевых — это дикая смесь неправильно понятых директив и установок, спущенных вышестоящей инстанцией.

— Все это вы разъясняли Кенгураеву? — полюбопытствовал Лев Яковлевич.

«Викинг» похлопал Сопако по колену:

— Казначей становится остроумным. Все это я вам говорю… Не правда ли, дивный оборот речи? С кем поведешься… После взаимных приветствий я взял быка за рога. «Дорогой друг, — говорю ему. — Для чего вам нужен пистолет системы «Вальтер», зачем его держали в шифоньере между двумя парами теплых кальсон и, наконец, где он у вас находится в настоящее время?»

Кенгураев стал было закипать как тульский самовар, однако мне не составило большого труда поставить собеседника на место. Управляющий позвонил домой и узнал от жены, что в шифоньере все на месте: теплые кальсоны, подтяжки, подмышники и прочая галантерея, но такой пустячок, как «Вальтер», отсутствует, хотя и был вполне официально зарегистрирован в милиции. После этого я спокойно взял Кенгураева голыми руками.

«Известно ли вам, милый друг, — огорошил я его, — что ваш невоспитанный сын шляется по ночам в компании оболтусов и с помощью машинки для выбивания зубов, — тут я ему показал «Вальтер», — грабит сравнительно честных путников?» Собеседник побледнел до синевы. Когда же я представился, с ним сделалось дурно… Пришлось повозиться. Кенгураев опомнился и сказал слабым голосом: «Я позову на помощь». «Зовите, — отвечаю, — и вам не поздоровится. Во-первых, «Вальтер» до сих пор исправно работает, во-вторых, в вашей стране не терпят ротозеев, теряющих оружие, и студентиков, играющих в бандитов, а в-третьих, вы не из того теста, чтобы звать на помощь и звонить в подобной ситуации».

Короче, я забраковал Кенгураева как кандидата в агенты. Хватит с меня утильсырья… извините! Подопытный отделался легко: он всего лишь открыл сейф и показал мне один важный документ в алой обложке. Фотокопию документа и снимок Кенгураева я оставил на память. Сенсация обеспечена. Но я честный человек. Кенгураев получил свой «Вальтер» и студенческое удостоверение сыночка, оброненное в неравном бою с «Викингом».

Льва Яковлевича чуточку знобило.

— Пойдемте домой… холодно что-то, — вздохнул он.

— О, вы плохо выглядите! — посочувствовал Винокуров. — За вами нужен присмотр и присмотр. Завтра суббота. Объявляю ее выходным днем. После сегодняшних тисков административного восторга необходимо встряхнуться.

Сергей Владимирович взял Сопако дружески под руку и направился к троллейбусной остановке.