"Нокаут" - читать интересную книгу автора (Сидельников Олег Васильевич)

Глава XVII. «Талант, сверкающий и блестящий»

Во вторник поутру на квартиру к Златовратскому явился Джонни Стиль. В серой куртке с застежкой «молнией», бежевых брюках и простеньких сандалетах, молодой человек производил приятное впечатление. Энергичное лицо с темными глазами было даже красиво. Все дело портило выражение лица, глуповато-надменное, чуточку нахальное.

— А, наш юный Джо! — приветствовал его «Викинг». — Переменил костюм? Приятно. Как обстоят дела с выполнением задания?

Джо, ни слова не говоря, свистнул застежкой «молнией», достал из-под куртки большой сверток, обернутый в газету, и положил на стол. Сопако быстро распаковал его, захрустел бумажками.

— Ровно десять! — воскликнул торжественно Лев Яковлевич. — Это я вам говорю!

— Где? — спросил Винокуров.

— Пять подзанял у папа, — пояснил Джо, еле сдерживая самодовольную ухмылку. — С другой пятеркой пришлось повозиться. Позаимствовал в прокуратуре города.

— Боже! — вскричал Сопако, отбрасывая от себя деньги, как змею.

— Ну и молодежь нынче пошла! — не то с укоризной, не то с восхищением проговорил Эфиальтыч.

— Любопытно, — заметил Винокуров. — Я предчувствую нечто интересное. И если у тебя, дитя мое, есть хоть минимальные способности рассказчика, изложи нам историю пяти тысяч в художественной форме.

— О'кэй, босс! — бодро ответил Джо. — Лэди и джентельмены, слушайте поучительную историю, которую я озаглавлю так:

Однажды к грозному, страшно справедливому, но не очень умному студенту-законнику, по имени Радий, проходившему практику в городской прокуратуре, явился ясноглазый юноша.

— Я занят, — с достоинством сообщил студент-практикант.

Он и, в самом деле, был занят: внимательно изучал весьма любопытное обвинительное заключение на работников треста «Горочистка». С неумолимостью рока путем сложнейших логических построений и алгебраических исчислений следователь доказывал наличие злого умысла в действиях некоих Гробатюка и Лагманова, кои «путем подлога присвоили 2837 рублей 17 коп. государственных средств, чем совершили преступление, предусмотренное…» и т д.

С нескрываемым интересом и легким чувством зависти читал он строки обвинительного заключения, составленного с холодным неистовством железной логики.

— Кхе, — кашлянул юноша.

— Вам же сказано, что я занят, — досадливо поморщился практикант и вновь погрузился в чтение обвинительного заключения. Он так и не уразумел, что же присвоили обвиняемые на сумму 2857 рублей 17 коп.

— Арестуйте меня. Я хулиган.

Честолюбивый студент страшно удивился. Хулиганы, как указывалось в учебниках, никогда не досаждали подобными просьбами. Практикант запустил пятерню в рыжие вихри, удивился и растрогался. «Какие порядочные пошли нынче хулиганы!» — подумал будущий блюститель законности. Он отложил в сторону заключение, откашлялся и вымолвил неестественно тонким голосом:

— В чем же ваша вина, гражданин, и каковы объективная и субъективная стороны совершенного вами общественно-опасного, противоправного и уголовнонаказуемого деяния, подпадающего под признаки статьи… гм… со значком один уголовного кодекса?

— Я случайно разбил соседке стекло, — потупился бледный юноша. — И она подала жалобу в районную прокуратуру. А следователь Слаломов… — тут юноша всхлипнул. Он принимал практиканта за настоящего прокурорского работника. — Слаломов меня погубит… а вы честный человек.

Студент-законник почувствовал на своей рубашке мокрый нос посетителя и стыдливо погладил юношу по буйной головушке.

— Не расстраивайтесь, — успокоил он юношу. — Если вы разбили стекло умышленно, безусловно имеется состав преступления. Но это мелкое хулиганство. Отсидите в крайности с недельку — и домой. Не надо плакать.

Однако впечатлительный юноша не только не перестал лить слез, но даже разрыдался.

— Что же сказал вам Слаломов, что повергло вас в такое отчаяние, юный нарушитель? — полюбопытствовал практикант.

— О-он сказал, — заливался слезами юноша. — Гоо-ни пять тысяч, иначе упеку на год в тю-у-урьму!

У практиканта от гнева и радости перехватило дыхание, в глазах появился охотничий блеск.

— И вы… вы дали ему требуемую сумму?

— Я бы дал, — вздохнул юноша, — но, к сожалению, денег у меня нет. Жестокосердый отец… я боюсь попросить у него и пятьсот рублей.

— Несчастный! — пожалел студент и, кликнув еще двух практикантов — очкастого Кольку и флегматика Наримана, попросил юношу повторить печальный рассказ о моральной деградации следователя Слаломова.

Юноша вновь пересказал все.

— Уличить! Пригвоздить к позорному столбу мерзавца-следователя! — прорычал очкастый Колька.

— Взяточника изобличить! — поддержал флегматик Нариман.

— Это мысль, — одобрил практикант со странным именем Радий. — Но как практически… Мм-гм… — Радий вдруг просиял: — Идея! Дадим несчастному юноше деньги…

— И поймаем Слаломова с поличным! — хором воскликнули догадливые Колька и Нариман. — Отличимся, что надо!..

Господи! Что делалось в кабинете! Как ликовали практиканты. Наконец начали искать деньги. В небогатой кассе взаимопомощи юридического факультета оказалось в наличии всего семьдесят три рубля тринадцать копеек. Рубли взяли, копейки оставили. Кто-то вспомнил, что в сейфе с вещественными доказательствами хранится четыре тысячи сто рублей, украденные карманником у глупого командировочного, игнорировавшего аккредитивы. И практиканты… решились на обман! Желая преподнести прокурору сюрприз, они попросили у него ключ от сейфа якобы для того, чтобы спрятать вещественное доказательство — шахматные часы со странной надписью на серебряной табличке: «Победителю в межартельных состязаниях по многоборью». Практиканты приобщили четыре тысячи к семидесяти трем рублям «на полчаса», о чем и составили надлежащий акт. Затем «юристы» — Радий, Колька и Нариман сбегали домой и принесли личные и частично родительские сбережения, о чем составили еще один акт.

Все номера денежных знаков тщательно переписали и составили последний, заключительный акт.

По улице все четверо шли молча.

У подъезда районной прокуратуры юноша торжественно принял сверток с деньгами и вошел в здание, направляясь к не подозревающему подвоха Слаломову. Следом устремились борцы со взяточничеством. Они не спускали глаз с бледного юноши. Вот он постучал в дверь кабинета, вошел. Практиканты стояли, чувствуя, как у них от волнения повышается кровяное давление.

Открылась дверь, появился взволнованный юноша и прошептал:

— Взял, каналья!

Толкаясь и кряхтя от нетерпения, практиканты вломились в кабинет злокозненного Слаломова.

— Гражданин Слаломов! — воскликнул рыжеволосый Радий великолепным прокурорским баритоном. — Мы обвиняем вас в том, что минуту назад вы совершили тяжкое преступление, предусмотренное частью второй статьи сто сорок девятой уголовного кодекса: путем вымогательства получили с этого юноши взятку!

Слаломов выпучил глаза и от испуга лишился дара речи. Этим он лишь вывел из терпения разоблачителей.

— Где деньги?! — вскричали Колька и Нариман, дрожа от гнева.

— К-к-ка-ак-ки-ие де-еньги? — пролепетал Слаломов. Окончательно потерявшись, он стал шарить срывающимися пальцами в боковом кармане и, наконец, достал измятую пятидесятирублевку.

Грозный Радий улыбнулся сардонической улыбкой и приступил к обыску. Впопыхах начинающие хранители уголовного кодекса забыли о том, что им необходимо иметь ордер на обыск. Но, к счастью, об этом забыл и остолбеневший Слаломов. Они долго шарили по всем закуткам, перелистывали даже папки с делами — денег нигде не было.

— Так вы утверждаете, что не брали взятки? — спросил Слаломова Радий, несколько смешавшись.

— У-у-у! — замотал головой следователь. Радий сверкнул глазами на юношу.

— Как не брал? — сказал, в свою очередь, юноша, глядя на мир чистыми глазами. — Еще как взял!

Наступило тягостное молчание, нарушаемое лишь сопением взволнованных уличителей.

— Но ведь денег нигде нет! — удивился флегматичный Нариман. — Следовательно…

— Обыщите меня, — кротко согласился юноша.

Юношу также обшарили без всяких ордеров. Нашли трешницу, использованный билет в кино и фотографию молодой девицы. Юноша покраснел. Лица у практикантов поскучнели: дома их ждали родители, в горпрокуратуре — сейф…

— Вы утаили деньги, молодой человек! — воскликнул Радий плачущим голосом. — Не мог же товарищ Слаломов их проглотить.

Юноша побледнел до синевы.

— Не хотите ли вы сказать, — отвечал он без юмора, — что проглотил их я? Сверток нетрудно передать приятелю о форточку… она открыта.

Понаторевшие на сборе доказательств как уличающих, так и оправдывающих обвиняемого, практиканты не могли не принять к сведению этого довода. Еще с полчасика они судачили, высказывали удивление относительно таинственного исчезновения кровных денежек, из коих солидная сумма принадлежала уже однажды обокраденному командировочному. Следователь и юноша сочувственно вздыхали. Наконец закоперщик всей затеи Радий почесал затылок и сказал довольно неостроумно:

— Ну, что ж… Пойдемте по домам… Вы уж извините нас, товарищ Слаломов. Дураки мы… — и прибавил, ни к кому не обращаясь: — Может, все же найдутся деньги, а?

— Талант, талант сверкающий и блестящий! — воскликнул Сергей Владимирович, покатываясь со смеху. — Джо, мальчик мой, ты сущий клад! Учитесь, господа старики. Учитесь культурно вымогать. Нет, я, кажется, не напрасно приехал в этот солнечный край. Мой «свободный полет» дает реальные плоды.

Лев Яковлевич вдруг забеспокоился: на Джонни есть заявление соседки, он нахулиганил. Озлобленные практиканты и следователь засудят его.

Талантливый Джо снисходительно улыбался и пояснил, что его не станут судить даже за мелкое хулиганство. Практиканты вовсе не ждут огласки вчерашнего происшествия. Следователь — тоже.

— Как же вы все-таки утаили деньги, Джонни? — завистливо спросил Сопако.

— Ловкость рук, папаша. Приятель мой рыжий Билл — Борька Скворцов — стоял в коридоре, за дверью. Секунда — и сверток оказался у него. А свита моя плелась сзади, всего в пяти шагах… Класс? Все, вери гуд!

Джо широко распахнул рот, плотно набитый ровными белыми зубами, и расхохотался столь оглушительно, что со стены сорвалась литография в золотом багете. Затем талант широко расставил, скосолапив ноги, скособочился и, подергивая плечами, словно его одолевал припадок столбняка, завопил:

— Э-эй вэди-лэди-и а-ай лов ю-у-у… бду-бду-бду! Э-эй…

Винокуров поспешно схватил фаворита за плечи.

— О великосветских манерах придется на время забыть, дитя мое, — увещевал «Викинг». — Мы не должны привлекать внимания. Потерпи. Придет время — и я лично представлю тебя таким стильным малым… Сейчас же нас призывают дела. Есть у меня один симпатичный списочек. Кавалергард-одиночка, гражданин Златовратский, расскажите, как пройти на киностудию, и шагайте себе в народ. Последний слух, распушенный вами, просто великолепен. Магазины за два дня выполнили годовую программу по товарообороту. Не пользовались спросом лишь рапиры для фехтования и боксерские перчатки. Вы прирожденный провокатор, Эфиальтыч… в хорошем смысле этого слова, конечно.

Лев Яковлевич был подхалимом по убеждению. Он боялся своего огненного шефа, тяготился незавидной ролью казначея и начальника штаба, страшился ответственности. Но подавленный, уничтоженный как личность Сопако постепенно привык к Сергею Владимировичу и даже начал ревновать к молодому и явно способному «стиляге» Джонни. Ему хотелось отличиться, проявить эрудицию, заслужить похвалу шефа. Лев Яковлевич лез из кожи, пытаясь совершить нечто выдающееся, и в итоге добился кое-чего, держа пока все в строгой тайне. На базаре он познакомился во фруктовом ряду с председателем сельсовета Сатыбалдыевом, усиленно приглашавшим его в гости. А недавно в одной очереди фортуна взяла Льва Яковлевича за потную талию и подвела к сравнительно молодому, желтому от бессонных ночей человеку в белой панаме, покупавшему сушки.

Этот человек (пришлось очень тонко и хитроумно вести расспросы) оказался не кем иным, как крупным изобретателем. Ротозей в панаме даже оставил новому знакомому адрес: Малая Ширабадская, 64.

И вот сейчас Лев Яковлевич раскрыл уже рот, чтобы рассказать обо всем Винокурову и направиться с ним в увеселительную прогулку на киностудию, как вдруг Сергей Владимирович заявил:

— Со мной пойдет Джо. Занимайтесь хозяйством, казначей. Это вам способнее. Только чур без растрат. Высшую меру дам. Я строгий.

«Ладно, — размышлял обиженный казначей, — ты еще не знаешь Льва Яковлевича. Сварю обед и пойду к изобретателю. Рты поразеваете от удивления». Зачем ему, собственно, идти к изобретателю, Сопако не имел ни малейшего представления. Его одолевала жажда деятельности и неизведанное до сих пор сладкое щемящее чувство неудовлетворенных страстей.

Улицы за ночь преобразились. В ярком солнечном небе колыхались разноцветные знамена, бумажные елочные цепи и флажки, устанавливались транспаранты, яркие цветистые киоски и огромные, в два человеческих роста, фанерные бутылки — в них, очевидно, предполагалась торговля безалкогольными напитками. Улицы, казалось, смеялись молодым беззаботным смехом, свежими весенними улыбками встречали прохожих.

— Фестиваль скоро, — пояснил Джо. — Республиканский фестиваль. А что нам делать на киностудии?

— Там работает трудящийся по фамилии Женщинов. Кроме того, на студии существует очаровательный секретарь-машинистка Юнона Вихревская, она моя невеста.

— Как у нее со стилем, Фрэнк? — деловито осведомился Джо.

— Не знаю. Я еще не видел своей невесты — свято блюду реакционные обычаи старины. Я обещал Златовратскому остепениться, обзавестись семьей, а я человек слова. К тому же женитьба введет меня в общество, так сказать легализует.

Они шли по городу, ловко выпархивая из-под колес молчаливо несущихся автомобилей. Неожиданно Винокуров остановился и взял молодого спутника за локоть.

— Ах, как нехорошо получилось, мой мальчик! — огорченно промолвил «Викинг». — Почему я до сих пор не знаком с твоими родителями? Это свинство с моей стороны. Они ведь будут рады познакомиться с писателем-маринистом?

— Конечно, что за вопрос? — засуетился Джо.

— А чем вообще занимается твой отец? Джо беззаботно пожал плечами:

— Все копошится со своими электронами. Изобретает какую-то новую атомную зубочистку в мирных целях.

— Довольно остроумный академик, — похвалил Винокуров. — Сейчас на студии все равно обеденный перерыв. Посидим у тебя, потолкуем.

Дом академика Тилляева понравился «Викингу». Большой, просторный, с тенистым садом и бассейном, он производил солидное впечатление. Мебель красивая, изящная, удобная. Множество стеллажей с книгами. Величественная тишина. Академик Тилляев — плотный смуглый старик лет шестидесяти с широким, тронутым оспой лицом, будто светящимся алюминиевым нимбом седых мягких волос, посверлил дотошными маленькими глазками гостя и сказал вместо приветствия:

— Это вы, кажется, уговорили нашего Джуманияза не носить порнографического галстука?.. Вы? Очень приятно. Замучились мы с женой. Умный парень наш сын, но… немного… Приятель у него завелся. А вы… с кем честь имею?

Сергей Владимирович отвечал с достоинством:

— Московский писатель. Сатирик-маринист. Сергей Владимирович Винокуров.

— Не читал, — довольно бесцеремонно заявил академик. — Джуманияз много хорошего о вас говорил. А вот читать не довелось, извините.

Старик еще долго приносил извинения: за незнакомство с творчеством сатирика-мариниста, за беспорядок в доме (хотя порядок в нем был идеальный) и, наконец, в связи с тем, что хозяин не сможет уделить должного внимания гостю.

— Жена уехала к родственникам, а меня вызывают на заседание Ученого совета, — академик смущенно пожевал губами и прибавил тоном сердечной благодарности: — Спасибо большое за Джуманияза. У меня что-то не выходит. Недаром писателей называют инженерами человеческих душ! Так я пошел. Заходите, Сергей Владимирович, обязательно заходите.

Едва за академиком захлопнулась дверь, Винокуров улыбнулся:

— Хэлло, Джо! У тебя, кажется, голова на плечах без особых конструктивных недостатков?

— Наши головы, сэр, одной серии, — в тон ответил Джо. — Только у меня — новейшего выпуска.

— Аут! — расхохотался «Викинг». — С тобой, малыш, приятно работать. Ты, наверное, уже догадался о том, что меня распирает от любопытства побывать в кабинете академика Тилляева? Только вот как попасть туда? Он запер свое ученое логово.

Молодой человек постоял в задумчивости, вздохнул и стал копошиться в серванте, достал из его недр небольшую шкатулку палехской работы, а из шкатулки — ключ.

— Вот как? — удивился Винокуров. — Откуда у тебя эта штука?

— Собственного производства. Отец держит в кабинете расходные деньги. Чтобы не огорчать его частыми просьбами о ссудах, пришлось немного потрудиться.

— Но ведь твой папа держит деньги и все прочее в сейфе?

Джо посмотрел с сожалением на шефа:

— Все академики — люди со странностями. Отец страшно боится потерять ключ от сейфа и прячет его в кабинете… под правой тумбочкой стола. Однако не много ли теории, сэр? Знаешь, что в таких случаях говорил Стендаль?

Сергей Владимирович подумал и заявил, что запамятовал, что именно толковал Стендаль перед тем, как вломиться в чужой кабинет.

— И правильно сделал, что запамятовал, — сверкнул зубами Джо. — Он ничего не говорил. Упустил из виду возможность подобной ситуации. Аут? — молодой человек подошел к двери, вложил ключ в замочную скважину. Прошу, — сказал он со вздохом и пояснил: — Отец ведь.

По лицу Джо скользнула печальная улыбка.

Долго, осторожно перебирал «Викинг» чертежи, бумаги, документы. Ничего особенно интересного не попадалось. Вдруг Винокуров издал тихий возглас.

— Дать воды? — деловито осведомился языкастый ученик.

— Иди к черту!.. Впрочем, погоди, не уходи. Ты мне понадобишься, — отомстил Сергей Владимирович. — Подними шторы, нужен свет.

«Викинг» вынул из сейфа клеенчатую тетрадь, страницы которой сплошь, как мухами, были усеяны формулами и длиннейшими цепочками цифр, и не спеша принялся фотографировать страницу за страницей. Джо наблюдал за шефом. Внешне молодой человек казался спокойным, но когда он обратился к «Викингу», голос его дрогнул.

— Фрэнк, — спросил Джо, стараясь улыбнуться. — Я все-таки подлец, а? Ведь я знаю эту тетрадку. В ней теоретическое обоснование возможности управления цепной реакцией!

— Угу — промычал «Викинг», увлеченный своим занятием.

— Не надо! — вдруг решительно сказал Джо, шагнув к Винокурову. — Слышишь?

«Викинг» поднял на ученика синие прозрачные глаза. Они блестели смутной, едва приметной яростью. Веселый и остроумный Сергей Владимирович Винокуров преобразился: он стал походить чем-то на волка, оберегающего добычу.

Молодой человек не выдержал взгляда, потупился, отступил. Руки его нервно подрагивали.

— Ладно, делай свое дело, — глухо произнес Джо.

— А я уже закончил, — весело отозвался «Викинг». — Не унывай, парень. Когда мы приедем в Лунную долину, фотокопия этой тетрадочки даст тебе столько прелестных желтеньких звонких кружочков! Автомобили и виллы, лучшие рестораны и тысяча дюжин галстуков!.. Хочешь женщин? Пожалуйста. Все даст тебе эта фотокопия. Мы недурно проведем с тобой время, малыш. Стоит ли вешать нос! Тетрадка ведь остается.

Джо повеселел. Ему, видимо, представилась будущая сугубо заграничная жизнь, пока столь заманчиво и обидно быстро проскакивающая в кадрах иностранной кинохроники. Она вся пропитана волнующими стонами джаза и вопящими в слепой любовной горячке звуками серебряной трубы… Гигантские самолеты мчатся в земной рай Гавайских островов… Все люди поголовно в узких брюках… Даже женщины… Тридцатираундовые схватки боксеров-профессионалов… бешеный рев автомобильных гонок, новый одноместный вертолет… голливудские красавицы улыбаются густо нарисованными зовущими ртами… И над всем этим благоустроенным и отполированным раем несется полный истомы и неизвестности вопль труб: «Та-та-а-та-а-а!!!»

Уличная суета окончательно развеяла все сомнения молодого человека. На душе стало опять легко, и он спросил «Викинга», немного смущаясь:

— Послушай, Фрэнк, там у вас в кабачках выступают гёрлс. Они, в самом деле, танцуют голые?

— Весьма голые, — уточнил «Викинг». — А тебе что, нравятся голые гёрлс? Завидую. Меня лично это уже не устраивает. Да и ты скоро изменишь своему вкусу, как только побываешь со мной в одном ресторане, где выступают самые лучшие гёрлс, и притом чуточку одетые.

В таких-то вот приятных разговорах собеседники подошли к киностудии. Прежде чем войти, «Викинг» внимательно прочитал вывеску, самодовольно улыбнулся и, взяв Джо за локоть, предупредил:

— Только без хамства. Женщинов — человек нервный, доведенный до исступления алиментами, а Юнона — моя невеста. Так что никаких конкуренций. Шерше ля фэм где-нибудь в другом месте, мой славный ученик.