"Нокаут" - читать интересную книгу автора (Сидельников Олег Васильевич)

Глава XXVII. Вещий сон в летнюю ночь

Льву Яковлевичу приснился страшный сон…

Экс-казначей вскрикнул и приподнялся на своем необъятном ложе.

— Где я? — прошептал он, отирая выступившую на лбу испарину.

Ночь таинственно шелестела листьями орешины, и они, повиснув над тахтой огромным черным опахалом, веяли прохладу. В переплетах веток елочными игрушками блестели звезды.

Сопако прислушался… Пел свою бесконечную песенку арык. Рядышком на заваленной одеялами тахте сопел Винокуров, правее, чуть ближе к дувалу, по-детски вздыхая, спал юный Тилляев. Он устроился в гамаке.

— Куда мы попали? — с беспокойством подумал Сопако.

Вдалеке проникновенно и страстно закричал ишак. Лев Яковлевич вспомнил: они ночуют у Сатыбалдыева. Сопако вздохнул с облегчением, мысленно пожелал своей далекой спутнице жизни, страдающей сердцем, счастливых сновидений, поплотнее завернулся в одеяло, зажмурился… в глазах замелькали разноцветные кружочки и искорки, сладкая истома охватила тело, экс-казначей провалился в бездонную пропасть грез и бесконечности…

Случилось невероятное. Из разноцветных кружочков выскочил и закружился в сатанинском визге большой рыжий муравей с головой Эфиальтыча. Страшный сон, только что заставивший Сопако проснуться в холодном поту, словно подкарауливал свою жертву и с новой силой вторично обрушился на нее. Лев Яковлевич стонал и плакал, пытался проснуться до наступления уже известной ему ужасной развязки… А муравей все кружился и кружился. Вот он подпрыгнул и вцепился мощными челюстями в колено экс-казначея. Все тело пронизала нестерпимая боль. С содроганием Сопако смахнул отвратительного муравья наземь. Тот упал, встряхнулся, как собака, и дико захохотал.

— Хам! — крикнул Льву Яковлевичу муравей пронзительно и зло. — Ха-а-ам!! Ха-ха-хам!

И вдруг Сопако почувствовал, как опадает и сжимается, съеживается его тело, руки и ноги превращаются в отвратительные рыжие суставчатые лапы. Никаких зеркал нет, но Лев Яковлевич ясно видит перед собой омерзительного рыжего муравья. Муравей этот он, Сопако, с небритыми щетинистыми щеками, сивой кабаньей шевелюрой и блеклыми, обшаривающими мир глазками.

Оба муравья сидят на засохшей былинке, а вокруг шагают гиганты, обутые в тяжелые, подбитые гвоздями башмаки. Головы гигантов упираются в небо, каждый их шаг — без конца и без края.

— Да ведь это обыкновенные люди, — сообразил Сопако. — Они мне кажутся гигантами, потому что я — муравей!

…Огромные башмаки вот-вот растопчут былинку с химерическими насекомыми. Эфиальтыч и Сопако спрыгивают с былинки, вырывая клочки, цепляются за борта брюк великанов, изворачиваются, чтобы не попасть под смертоносную подошву… Навстречу судорожными скачками приближается черный мохнатый паук, его немигающие сине-голубые глаза горят бешенство-м, он прыгает, впивается в руки, в ноги прохожих, брызжет ядовитой слюной, и на его спине отливает матовым блеском большой белый крест.

«Где я видел примерно такой же крест? — соображает Лев Яковлевич. — Да… Ну, конечно! Нечто подобное я видел на бортах фашистского танка, охранявшего увеселительное заведение господ офицеров в Пятигорске!.. Боже!.. Да ведь этот паук — Сергей Владимирович Винокуров… «Викинг»!

Муравей с головой Никодима Эфиальтыча Златовратского стал карабкаться на холмик. Сопако уже знал, что это муравьиная куча. Здесь сновали рыжие насекомые, и все они кого-то напоминали: законопослушного общественника Порт-Саидова, ретивого администратора Сигизмунда Кенгураева… Все они суетились, издавали отвратительные вопли, строя свой крохотный мирок, упрятанный от солнца в глубину подземелий.

— Берегитесь, Эфиальтыч! — закричал муравей с физиономией Льва Яковлевича.

К шевелящейся куче шагали великаньи сапоги. Их подошвы заслоняли небосвод, поблескивали гвоздями… Миг — и взлетела страшная подошва над муравьиным мирком. Морду муравья-Эфиальтыча исказила гримаса ужаса. Сопако заметил: этот мураш испустил дух раньше, чем сапог гиганта опустился на него, опрокинулся на спину, застыл, он даже не пискнул, когда его припечатала к земле нога великана, разворотившая муравейник.

Сопако, леденея от страха, наблюдал за агонией мирка, и вдруг синеглазый паук с шипеньем бросился на Льва Яковлевича. Железные паучьи челюсти впились ему в горло, холодно блестя страшными глазами, чудовище высасывало из Сопако жизнь… Вот-вот и конец…

Померкло небо, спрятавшееся за огромную, в стальных бляшках, подошву, великан опустил ногу, сплющил и мураша, и злобного паука…

— А-а-а-а! — пронзительно закричал Лев Яковлевич и вторично проснулся.

Рядом похрапывал Винокуров. И без того бледное, резко очерченное лицо «Викинга», с темными густыми бровями, словно серебрилось и, казалось, не живой человек лежит на тахте, а какой-то шутник завернул в простыню и уложил мраморную статую.

Но вот губы статуи зашевелились, забормотали непонятные слова. Сопако разобрал лишь «йес». Винокуров тоже, должно быть, спал тревожным сном. Лев Яковлевич наклонился к лицу шефа, напряженно разглядывая его, как если бы хотел запомнить каждую черточку. «Что, если… удрать? — мелькнула мысль. — Оторвал от семьи, обманул, раздавил, лишил спокойного доходного места в «Идеале», — экс-казначей все больше распалялся. — Сбежать?.. Душу высосет, паук проклятый! А?..— Сопако осенило: — Выдать! Выдать! По существу, я никакого вреда не причинял… Отделаюсь легко. Разоблачить! Сообщить!» — душа старика пела.

Сергей Владимирович пошевелился, открыл глаза. Сердце Льва Яковлевича с грохотом провалилось в живот и забилось, как в агонии. Экс-казначей отпрянул назад, тщетно пытаясь что-либо придумать в оправдание.

— Какого черта вы уставились на меня, как убийца на спящую жертву? — буркнул «Викинг». Он явно был не в духе.

— Я… я… я, — забуксовал Лев Яковлевич, силясь найти объяснение своему поступку. И неожиданно для самого себя, не отдавая отчета, для чего он это делает, рассказал от начала до конца, не опуская самых мелких деталей, рассказал дважды привидевшийся ему страшный сон.

Фрэнк помрачнел еще больше. Рассказ Сопако пришелся не по вкусу и даже, пожалуй, расстроил его.

— Стоило ли столько времени чесать языком, чтобы описать какую-то чушь! — резюмировал Стенли. — Только настроение испортили… Спите, наконец, черт бы вас побрал.

Лев Яковлевич послушно улегся и завернулся в простыню. Постепенно наплывала сонная нега… Вот и знакомые кружочки заплавали в сомкнутых глазах — красные, зеленые, золотистые. Кружочки разлетаются в разные стороны, плавно смыкаются

— А-а-а-а! — взвизгнул Сопако в третий раз, увидев рыжего муравья с головой Эфиальтыча.

— А-а-а-а! — как эхо, откликнулся кто-то рядом.

Лев Яковлевич вздрогнул и обернулся. Винокуров резко приподнялся с тахты и испуганно озирался по сторонам. Пожалуй, впервые экс-казначей видел шефа растерянным, охваченным страхом.

— Что с вами? — удивился Сопако.

— Так… укусил кто-то… не скорпион ли? — «Викинг» в смущении шарил руками под одеялами.

Никто его не кусал. Страшный сон, напугавший Льва Яковлевича, привиделся и Сергею Владимировичу Винокурову. Так и лежали до рассвета шеф и подчиненный, делая вид, что спят, и слушая младенческие вздохи Джо. Впрочем, и молодой «стиляга» спал не очень-то спокойно, изредка бормотал, вскрикивал. Видно, и ему снились малоприятные вещи.

Когда зарозовел небосклон, блудное академическое дитя затянуло нечто до того «стильное», душераздирающее, что посапывавший в будке огромный лохматый кобель выполз из своего обиталища, навострил обрубки ушей и, не выдержав испытаний, протяжно завыл.

Джо открыл глаза, сладко потянулся. Из дома выбежал румяный, поблескивающий после умывания водяными капельками на висках Сатыбалдыев и обрушился на пса:

— Ах ты, собачий сын! Чтоб ты сгорел! Гости спят, а ты вой поднял, — Сатыбалдыеву еще вчера тонким ходом удалось выяснить общественное лицо трех незнакомцев. Он вычитал однажды афоризм: «Журналист — рупор общественности» и потому старался произвести на газетчиков выгодное впечатление. — Ах ты, пес! Зачем выл?

— Это не пес, а я пел, — вступился за кобеля Джо. — Хау ду ю ду, мистер Сатыбалдыев?

— О! Почтенные гости проснулись? — хозяин засуетился. — Приятные ли сновидения посетили уважаемых писателей (хозяин умышленно произвел журналистов в литераторов)?.. Прошу, завтрак ждет, а затем, прежде чем отпустить вас, сделайте одолжение, ознакомьтесь с колхозом. Ведь я в некоторой мере… руковожу им, живу здесь, — румяный хозяин принял горделивую позу. — Получили установку — глубже вникать в жизнь… Я и вникаю, переехал сюда специально.

Сатыбалдыев лгал. Жил он в колхозе лет двадцать, в просторном доме, в километре от райцентра, однако считал долгом при удобном случае похвалиться своим глубоким проникновением в жизнь.

После сытного завтрака «высокие гости» в сопровождении председателя сельсовета двинулись к правлению сельхозартели. Там ожидал их «ГАЗ-67». Маленький юркий брюнет распахнул дверцу автомобиля.

— Прошу Вас, дорогие товарищи! — проникновенно произнес брюнет. Местоимение «вас» он явно произносил с большой буквы.

Тилляев-младший попросил подождать. Ему захотелось пить. В поисках воды он открыл дверь и замер от удивления. Человек десять разных счетных работников, держась за животы, покатывались от хохота, а худой и сердитый гражданин с пушистыми усами ходил в одних кальсонах по комнате с камчой[7] в руках. Обнаружив на лампочке, висевшей под самым потолком, коломенковый китель, усатый ловко сдернул его оттуда. На петлях кителя болтался запертый висячий замок. Сердитый гражданин подобрал ключ и освободил китель. Затем он разыскал в шкафу для бумаг брюки и занялся поисками башмаков.

— Любопытное занятие, — в раздумье сказал «Викинг». Он и Лев Яковлевич заглянули сюда, привлеченные хохотом. — Управленческий аппарат веселится.

Странная игра зародилась в правлении колхоза год тому назад. Едва успели Сатыбалдыева закрепить в качестве постоянного уполномоченного за колхозом «Озод мехнат», в правлении этой артели невесть откуда появилось около десятка бухгалтеров, счетоводов, письмоводителей и учетчиков. Они изнывали от безделья. И вот однажды какой-то остроумец решил излить свою энергию и… приколотил гвоздями к полу галоши главбуха. Главный финансист упал. Затаив в душе злобу, он решал отомстить ни в чем не повинному счетоводу и поручил письмоводителю привинтить пиджак счетовода к стене шурупами.

Так было положено начало увлекательной игре. Выработались даже специальные правила. В частности, по предложению владельца привинченного пиджака, было решено играть без причинения материального ущерба: сажали в ящик из под арифмометра лягушку, клали на стул кнопку острием вверх, зашивали карманы (так, что бы потом без особого труда распороть), водружали фуражки на верхушке телеграфного столба…

Сегодня получилось особенно остроумно. Все хорошо знали: усатый учетчик с утра на работе спит мертвым сном и, воспользовавшись этим, раздели его, а все предметы туалета попрятали.

— Веселый народ! — комментировал Сатыбалдыев, сидя в машине.

— Очень, — согласился «Викинг», — десяток трудодней веселится в комнате. Тонко придумано. Давайте и мы станем также веселиться, Лев Яковлевич. Первым делом я посыплю перцем ваш китель, а затем… затем просверлю в вашей щеке дырочку, чтобы вы не смогли целоваться взасос.

— Шутите — струхнул экс-казначей. — Не надо крови.

— Ну, конечно, вы пацифист… Однако мы, кажется, подъезжаем.

Машина остановилась у небольшого домика с шиферной крышей, У крыльца стояли и сидели человек десять колхозников, о чем-то с азартом спорящие.

— Почему не в поле?! — обрушился на них председатель. — Установки не знаете? А ну!..

Но колхозники не смутились. До них дошла весть о приезде журналистов, и они решили выложить все, что было у них на душе, разоблачить Сатыбалдыева.

К машине, блестя огромными глазами, подошла девушка. Слегка заикаясь от волнения, она обратилась к Винокурову:

— Товарищ!.. Уважаемый товарищ! Довольно с нас Сатыбалдыева. Бездельник, все дела завалил. Совсем недавно, в самое горячее время полевых работ, свадьбу своей племяннице устроил. Целую неделю пьянствовал… Случайный он человек в сельсовете. Распишите в газете его хорошенько!

Остальные колхозники одобрительно зашумели.

«Викинг» строго посмотрел на обвиняемого:

— Хватка у вас плохая, гражданин Сатыбалдыев. Никакой ответственности и фантазии. Тоже еще — свадьба! Разве можно пьянствовать семь дней напролет?

Колхозники окружили «газетчиков» плотным кольцом. Каждому хотелось излить душу, разоблачить Сатыбалдыева.

— Бездельник он! Совсем дубовая голова.

— Тоже уполномоченный! Женщины — в поле, а половина мужчин — весовщики да учетчики!

— Свиней запрещает разводить. Поганые говорит…

— Пьянствует!

— Жаловались на него, обещали комиссию прислать! Поторопите комиссию.

Сергей Владимирович сделал руками жест, каким докладчики скромно отвергают незаслуженные аплодисменты.

— Все понятно, товарищи! Секретарь парторганизации тоже нас информировал. Разберемся… — и, повернувшись к растерявшемуся Сатыбалдыеву, внушительно сказал: — Машину, быстро!

«ГАЗ-67» уже трогался, когда подбежал секретарь парторганизации и протянул «журналистам» свежую газету.

— Возьмите… Очень интересно. Письмо здесь одно опубликовано. Фамилию заменить — копия Сатыбалдыева. Даже еще покрепче надо!

Некоторое время «журналисты» ехали молча. Винокуров не спеша просмотрел газету. Вдруг он чертыхнулся и спросил Сопако небрежно, пожалуй, даже чересчур небрежно:

— Слушайте вы, экс-казначей… если не ошибаюсь, в вашем дурацком сне муравей Корпусов-Энтузиастов попал под рабочий сапог, не так ли?

— Угу, — буркнул Лев Яковлевич. После бессонной ночи ему страшно хотелось спать.

— Какой сон? — удивился Джо.

— Обыкновенный кошмар на почве чревоугодия, малыш. И все же сон в руку, — «Викинг» смущенно хихикнул: — Слушайте!

В газете сообщалось о снятии с работы Корпусова-Энтузиастова.

В машине воцарилась гнетущая тишина. Лишь ветер посвистывал в кронштейнах автомобильного тента.

— Бедный Корпусов, несчастный Энтузиастов, — не то сожалея, не то издеваясь, произнес Стенли. — Я вам очень многим обязан…

Льву Яковлевичу почему-то представился рыжий муравей с головой Эфиальтыча. По хребту экс-казначея пробежал холодок. Почему-то в памяти возникла его уютная квартира в Подмосковье, обставленная в стиле комиссионного магазина, дородная студенистая жена-сердечница, крохотный доходный колченогий, залитый чернилами, однотумбочный столик технорука в артели «Идеал»…

«Викинг» спокойно сидел рядом с водителем. Он был серьезен и, против обыкновения, не пытался острить. Откуда ни возьмись, крохотный паучок прыгнул ему на палец. Стенли вздрогнул, инстинктивно чуть не прихлопнул насекомое, но в последний момент удержался и осторожно стряхнул паука в придорожную траву.

Машина миновала железнодорожный переезд и, сбавив ход, вкатилась в большой поселок, полный солнца, зелени и веселой разноголосицы.