"Картина без Иосифа" - читать интересную книгу автора (Джордж Элизабет)

Глава 3

Миссис Рэгг покинула их сразу же, как только сообщила о смерти викария. На растерянный возглас Деборы: «Не может быть! Как он мог умереть?» – она сдержанно ответила:

– Ничего не могу добавить А вы что, его друзья? Нет. Конечно. Они не были друзьями. Они просто поговорили несколько минут в Национальной галерее в ветреный и дождливый ноябрьский день И все-таки сердце Деборы наполнилось свинцовой тяжестью. Такая неожиданная смерть. Уму непостижимо!

– Мне очень жаль, любовь моя, – произнес Сент-Джеймс, когда миссис Рэгг вышла из комнаты. Дебора заметила в его глазах тревогу и поняла, что он прочел ее мысли, как мог прочесть их тот, кто знает ее всю жизнь. Она знала, что он хотел сказать: это не ты, Дебора. Смерть тебя не коснулась, что бы ты ни думала, но вместо этого просто обнял ее.

Они спустились в паб в половине восьмого. Там уже собрались завсегдатаи. Фермеры сидели у стойки и беседовали. Домашние хозяйки сплетничали за столиками, радуясь, что выбрались из дому. Две стареющих супружеских четы сравнивали свои прогулочные палки, а несколько подростков громко переговаривались в углу и курили сигареты.

От этой последней группы – в которой, под развязные реплики приятелей, целовалась парочка, с небольшими паузами, когда девушка прихлебывала из бутылки, а парень делал глубокую затяжку сигаретой – отделилась Джози Рэгг. К вечеру она переоделась, по-видимому, в униформу. Вот только часть подола ее черной юбки оторвалась, а галстук-бабочка съехал набок.

Она нырнула за стойку бара, взяла два меню и опасливо покосилась в сторону лысеющего мужчины, который с солидным видом открывал краны бочонков. Они сразу догадались, что это и есть мистер Рэгг, хозяин отеля. Джози подошла к ним и произнесла официальным тоном:

– Добрый вечер, сэр, мадам. Надеюсь, вы хорошо устроились?

– Превосходно, – ответил Сент-Джеймс.

– Тогда, я полагаю, вам захочется взглянуть вот на это… – Она протянула меню и тихонько добавила: – Только вот что. Не забудьте, что я вам говорила про говядину.

Они прошли мимо фермеров, один из которых потрясал грозным кулаком и, покраснев от гнева, рассказывал: «…а я ему и говорю, это, мол, общинная тропа… общинная, ты меня слышишь?», обогнули столики и вышли к камину, где пламя быстро пожирало серебристый конус березовых поленьев. Проходя через зал, они чувствовали на себе любопытные взгляды – в это время года туристы редко приезжают в Ланкашир, – однако на их вежливое «добрый вечер» мужчины лишь отрывисто кивали, а женщины качали головой. Только подростки в дальнем углу паба не замечали ничего вокруг, и дело было не только в групповом эгоцентризме, но и в непрерывном шоу, которое устроили светловолосая девушка и ее партнер – он уже засунул руку под ярко-желтый свитер девушки.

Дебора села на скамью под выцветшей и явно далекой от пуантиллизма вышивкой под названием «Воскресный вечер на Гранд-Джатт». Сент-Джеймс сел напротив нее на табурет. Они заказали шерри и виски. Когда Джози принесла напитки, она встала так, что закрыла от них веселую парочку.

– Прошу прощения за такую сцену, – произнесла она, наморщив нос, когда поставила шерри перед Деборой и тут же поправила его, просто так. То же самое она проделала с виски. – Пам Райе это. Изображает из себя отвязанную. Не спрашивайте меня зачем. Вообще-то она неплохая. А так себя ведет только при Тодде. Ему ведь семнадцать.

Эти последние слова прозвучали так, будто возраст мальчишки все объяснял. Видимо, решив, что они ничего не поняли, Джози продолжала:

– А ей тринадцать, Пам то есть. Через месяц исполнится четырнадцать.

– И через год тридцать пять, нет сомнений, – сухо добавил Сент-Джеймс.

Джози покосилась через плечо на отвязанную парочку. Несмотря на неодобрительный взгляд, ее грудь вздымалась от волнения.

– Да. Но… – Она неохотно повернулась к ним. – Что будете заказывать? Вполне приличная семга.

Утка тоже. Телятина… – Дверь паба открылась, впустив струю холодного воздуха, который заструился вокруг их щиколоток словно текучий шелк. –…приготовленная с помидорами и грибами, еще у нас сегодня палтус с каперсами и… – Джози перестала тараторить – в пабе вмиг воцарилось молчание.

В дверях стояли мужчина и женщина. Верхний свет резко подчеркивал их несхожесть во всем. Сначала волосы: у него жесткие, имбирного цвета; у нее – словно соль с перцем, густые, прямые, до плеч. Затем лица: у него молодое, приятное, правда, с выступающими вперед челюстью и подбородком; у нее – энергичное и властное, не тронутое косметикой, которая скрыла бы ее уже не первую молодость. И одежда: на нем – щеголеватые пиджак и брюки; на ней – поношенная куртка и выцветшие джинсы с заплаткой на коленке.

Мгновение они стояли бок о бок у входа, рука мужчины лежала на локте женщины. Он был в очках с черепаховой оправой; в их линзах отражались огни, так что он не заметил ажиотаж, возникший при их появлении. Она же медленно оглядела зал, останавливаясь на каждом, у кого хватило мужества выдержать ее взгляд.

– … каперсы и… и… – Джози, вероятно, забыла конец заготовленной фразы. Она засунула карандаш в волосы и почесала голову.

За стойкой бара заговорил мистер Рэгг, сдув пену с кружки «гиннеса».

– Добрый вам вечер, констебль. Добрый вечер, мисес Спенс. Холодно сегодня, не так ли? Не к добру, на мой взгляд, не к добру. Что, Френк Фоулер? Еще порцию?

Наконец один из фермеров отвернулся от двери. Остальные последовали его примеру.

– Не скажу нет, Бен, – ответил Френк Фоулер и послал свою кружку по поверхности бара.

Бен открыл кран. Кто-то спросил: «Билли, у тебя есть сигареты?» Из офиса донесся звонок телефона. Паб медленно возвращался к нормальному ритму.

Констебль подошел к бару и произнес:

– «Блэк Буш» и лимонад, Бен.

В это время миссис Спенс нашла столик, стоявший отдельно от других. Она неторопливо направилась туда, высокая, с гордо поднятой головой и прямой спиной, но вместо того, чтобы сесть на скамью у стены, она предпочла табурет, оказавшись спиной к залу.

– Как дела, констебль? – спросил Бен Рэгг. – Твой отец уже присоединился к армии пенсионеров?

Констебль пересчитал монеты и положил их на стойку бара.

– На прошлой неделе, – ответил он.

– Каким мужчиной, Колин, был твой отец в свое время. Настоящий орел.

Констебль подвинул монеты к Рэггу и ответил:

– Да уж. Надо жизнь прожить, чтобы это понять, верно? – С этими словами он взял кружки и пошел к своей спутнице.

Он сел на скамью, так что его лицо было обращено к залу. Обвел взглядом бар, затем каждый столик. Люди отводили глаза. Разговоры приутихли, даже стал слышен стук кастрюль на кухне. Через пару минут один фермер объявил:

– Думаю, на сегодня мне хватит.

Его приятель сказал, что хочет еще заглянуть к своей бабушке, а третий просто положил на стойку пятифунтовую банкноту и стал ждать сдачу. Вскоре после прихода констебля и миссис Спенс почти все посетители разошлись. Остался лишь одинокий мужчина в твидовом пиджаке, который пил свой стакан джина у стены, да подростки. Те перешли в дальний конец паба к игровому автомату.

Все это время Джози стояла возле столика, раскрыв рот и вытаращив глаза. Только грозный окрик мистера Рэгга «Джозефина, проснись!» привел ее в чувство, и она вспомнила про свои обязанности. Но лишь сумела выдавить из себя:

– Что… закажете? – Не дав им возможности сделать выбор, она продолжала: – Ресторанный зал там, ступайте, пожалуйста, за мной.

Она повела их сквозь низкую дверь возле камина в комнату, где температура была на добрых десять градусов ниже и пахло уже не сигаретным дымом и элем, а выпеченным хлебом. Посадив их возле обогревателя, она сказала:

– Сегодня вы тут одни. Больше у нас нет постояльцев. Сейчас загляну на кухню и скажу, что вы… – Тут она сообразила, что ей нечего сказать, и закусила губу. – Простите, – пробормотала она. – Я что-то плохо сегодня соображаю. Ведь вы ничего не заказали.

– Что-то случилось? – поинтересовалась Дебора.

– Случилось? – Карандаш снова вернулся в волосы, но на этот раз он долго гулял там, словно что-то рисуя на голове.

– Возникла какая-то проблема?

– Проблема?

– Кому-нибудь грозят неприятности?

– Неприятности?

Сент-Джеймс положил конец их игре.

– Впервые вижу констебля, который так быстро всех разогнал. Не после закрытия пивной, разумеется.

– Ах нет, – сказала Джози. – Дело не в мистере Шесрерде. То есть… Вообще-то не… Просто… Так все получилось, вы же знаете, как бывает в деревне и… Ой, мне нужно отнести ваш заказ. Мистер Рэгг не терпит, когда я болтаю с постояльцами. «Они приехали в Уинсло не для того, чтобы ты вешала им на уши лапшу, мисс Джозефина» – вот что он говорит. Мистер Рэгг. Ну, вы понимаете.

– Дело в женщине, которая пришла с констеблем? – спросила Дебора. Джози покосилась на шарнирную дверь, вероятно ведущую на кухню:

– Мне вообще-то нельзя разговаривать.

– Вполне понятно, – заявил Сент-Джеймс и заглянул в меню. – Фаршированные грибы для начала и палтус. А тебе что, Дебора?

Деборе хотелось продолжить разговор с Джози. Быть может, она охотнее поговорит на другую тему.

– Джози, – попросила она, – ты можешь нам что-нибудь рассказать о викарии, мистере Сейдже?

– Откуда вы узнали? – встрепенулась Джози

– Что?

Она махнула в сторону паба:

– Там, у себя. Откуда вы узнали?

– Мы ничего не знали и не знаем. Кроме того, что он умер. Мы приехали в Уинсло отчасти ради того, чтобы повидаться с ним. Ты можешь нам рассказать, что произошло? Была ли его смерть неожиданной? Или он болел?

– Нет. – Джози опустила глаза на блокнот и сосредоточенно написала «фаршированные грибы и палтус». – Не слишком болел. Недолго то есть.

– Значит, внезапная болезнь?

– Внезапная. Да. Точно.

– Сердце? Инсульт? Что-то в этом роде?

– Что-то… быстро это случилось. Он умер быстро.

– Инфекция? Вирус?

На лице Джози отразилась растерянность. Она явно разрывалась между желанием держать язык за зубами и потребностью выплеснуть всю информацию, и в замешательстве водила карандашом по блокноту.

– Ведь он не был убит, верно? – спросил Сент-Джеймс.

– Нет! – воскликнула девочка. – Ничего такого не было. Просто несчастный случай. Правда. Честное слово. Она не хотела… Она не могла… Я хочу сказать, что знаю ее. Мы все знаем. Она не хотела причинить ему никакого вреда.

– Кто? – спросил Сент-Джеймс. Джози глазами показала на дверь.

– Та женщина? – спросила Дебора. – Это ведь миссис Спенс, не так ли?

– Это не было убийство! – воскликнула Джози.

Она преподнесла им историю обрывками и кусочками, между походами на кухню. В это время она подавала ужин, наливала вино, принесла сырную нарезку и кофе.

Пищевое отравление, сообщила она. В декабре. Ее рассказ сопровождался ужимками, жестами, она то и дело поглядывала в сторону кухни, опасаясь, как бы ее не услышали. Мистер Сейдж всегда обходил свой приход, навещая каждую семью во время чаепития или вечерней трапезы… «Проедал себе дорогу к славе и справедливости», – говорил мистер Рэгг, только вы не слушайте его, понимаете, он ходит в церковь только на Рождество или похороны.

– И он пошел в пятницу вечером к мисес Спенс. Они были вдвоем, потому что дочь мисес Спенс…

– …она моя лучшая подружка Мэгги…

– …сидела в тот вечер здесь, в пабе, вместе с нами. Мисес Спенс всегда давала всем ясно понять, когда ее спрашивали, что она невысоко ценит походы в церковь, несмотря на то, что это важная социальная акция в деревне, но проявлять грубость в отношении викария она не хотела, и когда мистер Сейдж пытался с ней поговорить, чтобы дать ей еще один шанс, она была готова его выслушать. Она всегда была вежливой. Она всегда такая. И вот викарий отправился к ней в дом вечером, с молитвенником в руке, чтобы вернуть ее в церковь. На следующее утро он должен был…

– …обвенчать эту костлявую кошку Бекки Та-унли-Янг и Брендана Пауэра… он сидел там в баре и пил джин, вы видели его?

– …но он так и не явился, вот почему все узнали, что он был уже мертвый.

– Мертвый и застывший, с окровавленными губами, а его челюсти сомкнуло так, словно их прикрутили проволокой.

– Это звучит странно, если речь идет о пищевом отравлении, – заметил Сент-Джеймс и покачал головой. – Ведь если пища испортилась…

– Это было не такое пищевое отравление, – сообщила им Джози, сделав паузу, чтобы почесать ягодицу сквозь тонкую юбку. – Это было настоящее отравление пищи.

– Ты имеешь в виду яд, добавленный в пищу? – спросила Дебора.

– Яд был в пище. Дикорастущий пастернак, сорванный у пруда возле Коутс-Холла. Только это был не дикий пастернак, как считала мисес Спенс… Совсем нет. Совсем – нет.

– Ох, неужели? – воскликнула Дебора. – Какой ужас! Какая страшная смерть!

– Это оказалась цикута, – торопливо договорила Джози. – Чай с цикутой выпил Сократ в Греции. А мисес Спенс решила, что это дикий пастернак, викарий тоже, он поел и… – Тут она схватила себя за горло и театрально захрипела, но тут Же оглянулась по сторонам. – Только не говорите маме, будто мне это нравится, ладно? Она выдерет меня, если узнает, что я смеюсь над смертью. Среди наших деревенских ребят ходит такая шутка: «Пожуешь цикуту и помрешь через минуту».

– Что же это за растение? – спросила Дебора.

– Цикута, – ответил Сент-Джеймс. – Латинские названия Cicuta maculata, Cicuta virosa, в зависимости от места распространения. – Он нахмурился и рассеянно поиграл ножом, которым только что нарезал клинышек двойного глостерского сыра, и воткнул его кончик в кусочек оставшегося на тарелке сыра. Впрочем, сейчас он не видел этот сыр. Вместо этого он обнаружил, что его почему-то терзает воспоминание, притаившееся где-то на краешке подсознания. Ему припомнился профессор Иэн Резерфорд из университета в Глазго, который настаивал на том, чтобы студенты приносили хирургический комплект даже на его лекции, и был знаменит своей неизменной присказкой: «Парни и девчата, вы не должны испытывать отврагцение к трупу». Сент-Джеймс удивлялся, с какой стати этот давно забытый образ пронзительно сверлит его мозг, будто банши – шотландское привидение.

– На следующее утро он не явился на венчание, – деловито продолжала Джози. – Мистер Таунли-Янг разозлился незнамо как из-за этого. Только в половине третьего привезли другого священника, и свадебный завтрак оказался совсем испорчен. Больше половины гостей уже разъехались по домам. Некоторые считают, что это дело рук Брендана – потому что женитьба вынужденная, и трудно себе представить парня, который бы согласился обречь себя на жизнь с Бекки Таунли-Янг, не попытавшись сорвать эту свадьбу. Впрочем, не обращайте внимания на мои слова. Если мама узнает, что я вам все разболтала, несдобровать мне. Она любила мистера Сейджа, это точно.

– А ты?

– Я тоже. Все его любили, кроме мистера Таунли-Янга. Он говорил, что наш викарий недостоин быть священником, потому что не пользуется ладаном и не надевает на себя атлас и кружева. Но ведь, по-моему, есть более важные вещи для настоящего священника. И мистер Сейдж вполне справлялся со своими обязанностями.

Сент-Джеймс слушал вполуха трескотню девочки. Она налила им кофе и принесла декоративную фарфоровую тарелку, на которой лежали шесть маленьких птифурчиков, с красивой, но сомнительной в гастрономическом плане глазировкой.

Викарий часто бывал в деревне, объясняла Джози. Он организовал группу для молодежи – кстати, я была там вице-президентом и ответственной за социальные вопросы, – навещал лежачих больных и пытался вернуть людей в церковь. Он знал каждого по имени. По вторникам занимался с детьми в школе. Когда был дома, сам открывал дверь. Никогда не важничал.

– Я встретила его в Лондоне, – сказала Дебора. – Мы поговорили всего несколько минут. Он показался мне очень приятным человеком.

– Он таким и был. Правда. Вот почему все так смотрят на мисес Спенс, когда она куда-нибудь приходит. – Джози поправила кружевную бумажную салфетку под птифурами, чтобы она лежала посредине тарелки. Тарелку же подвинула поближе к маленькой настольной лампе с кисточками, чтобы лучше осветить причудливую глазурь. – Я хочу сказать, что непохоже, будто кто-то сделал ошибку, верно? Кримина… как это там называется… короче, непохоже, что мэм это сделала.

– На человека, совершившего такую ошибку, кто бы он ни был, все обязательно будут какое-то время поглядывать с неодобрением, – заметила Дебора. – Тем более что мистера Сейджа многие любили…

– Дело не в этом, – поспешно ответила Джози. – Она ведь травница, мисес Спенс, поэтому должна была знать, какую дрянь выкопала из земли, прежде чем тащить ее на обеденный стол. Так, по крайней мере, говорят люди. В нашем пабе. Понимаете? Они обсасывают эту историю и не хотят остановиться. Им наплевать на заключение властей.

– Травница, не распознавшая ядовитое растение? – удивилась Дебора.

– Именно поэтому все никак не могут успокоиться.

Сент-Джеймс молча слушал, крошил фрагменты двойного глостера ножом и созерцал пористую поверхность сыра. В памяти опять всплыл Иэн Ре-зерфорд, – профессор раскладывал на столе баночки с образцами, которые доставал из тележки с аккуратностью знатока. Запах формальдегида, исходивший от него, будто адские духи, уничтожал на корню все мечты о ленче. «По первичным симптомам, друзья мои, – весело объявлял он, жестом циркового мага извлекая очередную склянку, – острая боль в пищеводе, избыточное слюноотделение, тошнота. Далее головокружение и конвульсии. Они спазматические, сопровождающиеся мышечной ригидностью. Рвоте препятствует конвульсивное замыкание рта. – Он с удовлетворением постучал по металлической крышке одного из контейнеров, в котором плавало человеческое легкое. – Смерть через пятнадцать минут или до восьми часов. Асфиксия. Остановка сердца. Полное респираторное выключение. – Он снова постучал по крышке. – Вопросы есть? Нет? Хорошо. О цикутоксине достаточно. Переходим к кураре. Первичные симптомы…»

Однако у Сент-Джеймса были собственные симптомы, и он ощущал их, даже слушая болтовню Джози: сначала беспокойство, отчетливое волнение. «И вот перед нами конкретный случай», как говорил Ре-зерфорд. Но ведь случай он, возможно, придумал сам, и его суть была неопределенной и ускользала, будто угорь. Сент-Джеймс положил нож и потянулся за птифурчиком. Джози приветствовала его выбор.

– Я сама их украсила, – пояснила она. – По-моему, розовый с зеленым самый красивый.

– Что она за травница? – спросил Сент-Джеймс у Джози.

– Мисес Спенс?

– Да.

– Типа доктора. Собирает всякую всячину в лесу и на холмах, хорошенько смешивает и измельчает. Смеси всякие – от жара и судорог, от насморка и прочего. Мэгги – мисес Спенс ее мама, а она моя самая лучшая подруга, она очень хорошая, – так вот Мэгги никогда не ходит к докторам, насколько мне известно. Если у нее чирей, мама накладывает ей пластырь. Если температура – готовит лечебный чай. Она заставила меня полоскать горло, когда оно у меня заболело – я как раз была у них в гостях в Коутс-Холле, они там живут, – я день пополоскала, и боль прошла.

– Значит, она разбирается в травах.

Джози кивнула:

– Вот почему, когда мистер Сейдж умер, все выглядело так скверно. Люди удивлялись, как это она могла не знать. То есть лично я не отличила бы дикорастущий пастернак от ядовитой травы, а мисес Спенс… – Она замолкла и развела руками.

– Но ведь следствие наверняка рассматривало эту версию? – заметила Дебора.

– О да. Прямо у нас, в магистратском суде – вы еще не видели его? Загляните туда перед сном.

– Кто давал свидетельские показания? – спросил Сент-Джеймс. Ответ предвещал новое беспокойство, и он уже почти знал его заранее. – Кроме самой миссис Спенс?

– Констебль.

– Мужчина, который был с ней сегодня вечером?

– Он самый. Мистер Шеферд. Это точно. Он нашел в субботу утром мистера Сейджа – его труп то есть – на тропе, которая ведет в Коутс-Холл и на Фелл.

– Он проводил расследование один?

– Кажется, да. Ведь он наш констебль, верно? Сент-Джеймс увидел, что жена с любопытством повернулась к нему и, поднеся руку к голове, принялась теребить прядь волос. Она не произнесла ни слова, но сразу поняла, в каком направлении движутся его мысли.

В сущности, это их не касается. Они приехали сюда отдыхать. Подальше от Лондона, подальше от дома, чтобы никакие профессиональные или хозяйственные дела не отвлекли их от очень важного разговора, который давно откладывался.

И все же не так-то просто уйти от пары дюжин научных и процедурных вопросов, которые стали его второй натурой и настойчиво требовали ответа. Еще трудней было уйти от монолога Иэна Резерфорда. Он все еще звучал у него в ушах. «Я показываю вам самую важную часть этого растения, дорогие мои. У этого красавца очень характерные стебель и корни. Стебель утолгценный, как вы изволите заметить, и к нему прикреплены не один, а целых семь корешков. Если мы надрежем поверхность стебля, вот так, то почувствуем запах сырого пастернака. Итак, подводя итоги… кто окажет мне честь?» – Из-под бровей, которые сами выглядели как дикорастущие экземпляры, голубые глаза Резерфорда оглядывали лабораторию, всегда выискивая самого невнимательного студента, усвоившего, на его взгляд, меньше всего информации. Он обладал особым даром распознавать смущение или скуку, и всякого, кто проявлял одну или другую реакцию на лекцию Резерфорда, обычно вызывали в конце занятий для обзора материала. – Мистер Алкурт-Сент-Джеймс. Просветите нас. Пожалуйста. Или мы требуем от вас слишком много в это прекрасное утро?

Сент-Джеймс слышал эти слова так, будто по-прежнему стоял в той лаборатории в Глазго, двадцати одного года от роду, и думал не об органических токсинах, а о девушке, которую он наконец-то затащил в постель во время своего последнего приезда домой. Его грезы улетучились, он сделал слабую попытку выпутаться из неприятной ситуации при помощи блефа. «Cicuta virosa, – сказал он, откашлявшись, чтобы потянуть время, – токсический главный цикутоксин, воздействующий непосредственно на'централъную нервную систему, вызывает сильные судороги и… – Остальное осталось для него загадкой.

– Ну, Сент-Джеймс? И? И?»

Увы. Его мысли были слишком прикованы к спальне. Больше он ничего не помнил.

Но тут, в Ланкашире, через пятнадцать лет, Джозефина Юджиния Рэгг дала ответ.

– Она всегда хранит корни в подвале. Картошку и морковку, пастернак и все прочее, каждый овощ в отдельном ящике. Вот и шептались люди, что если она не намеренно накормила викария, то кто-то мог залезть к ней и положить цикуту к пастернаку и просто ждать, когда его сварят и съедят. Но она заявила на допросе, что такого не могло случиться, потому что подвал всегда надежно заперт. Так что тогда все говорили, мол, ладно, мы согласны с этим, но она все-таки должна была понять, что это не дикий пастернак, потому что…

Разумеется, она должна была понять. Из-за корней. А это Иэн Резерфорд особенно подчеркивал. Именно такого определения он и ждал от замечтавшегося нерадивого студента.

«Милый мой, это тебе научное занятие, а не сеанс медитации».

Да. Что ж. Они посмотрят, что можно сделать.