"Неестественный свет" - читать интересную книгу автора (Морган Фиделис)

Глава вторая Насыщение

Поддержание процесса путем постепенного и постоянного добавления какого-либо вещества.

Да вот беда: Энглси-хаус на поверку был вовсе не тем, чем казался.

Построенный в конце семнадцатого столетия, особняк щеголял изумительным фасадом в три этажа с богато украшенными подъемными окнами. Вход представлял собой обитую панелями дверь в обрамлении элегантного портика с белыми коринфскими колоннами, увенчанными лепниной в виде листьев аканта.

Войдя внутрь, гость попадал в просторный вестибюль со множеством дверей по обеим его сторонам.

Первая дверь справа вела в салон. Стены его, обитые пунцовой шелковой парчой, были отделаны резными липовыми панелями. Над восхитительным камином висел огромный портрет маслом, на котором графиня была изображена во дни своей молодости. Переливы и складки атласа, облекавшего статную фигуру ее светлости, были выписаны с поражающим взгляд совершенством, свойственным лишь кисти несравненного сэра Питера Лели.[12]

Мебели в этом помещении было немного — инкрустированный комод черного дерева и несколько мягких красного дерева кресел, обитых красным же бархатом; но вся она была отличного качества и удобйая.

Элпью и графиня обговаривали детали своей сделки, сидя в креслах перед неразожженным камином, а Годфри потчевал их горячим шоколадом.

Как только Элпью дала свое согласие, графиня, взяв ее за руку, повела смотреть дом.

— Ну что ж, малышка Элпью, — сказала графиня. — Сначала ты должна увидеть свое новое жилище во всей его красе. — Она проковыляла через вестибюль и распахнула одну из дверей.

Комната была пуста и лишена всех украшений: со стен была ободрана обивка, а осыпавшаяся штукатурка небольшими кучками лежала на голых досках пола.

— Для меня наступили тяжелые времена, а нужда всему научит. Я пустила в ход всю свою изобретательность. Сначала понемножку распродавала мебель и кое-как перебивалась.

Элпью присвистнула.

— После исчезновения его светлости дела шли все хуже и хуже, — с одышкой говорила графиня, тащась вверх по деревянной лестнице. — Мне повезло: когда наш старый дом на Стрэнде забрали за долги, король не забыл меня и любезно предоставил новое жилье. Это произошло всего за несколько лет до того, как славный старый миляга сыграл в ящик, отправившись на встречу со своим создателем. По времени для меня все вышло удачно. Разорись я несколькими годами позже, пришлось бы обращаться с прошением к его брату. Но этот надутый здоровяк Яков[13] и в подметки ему не годился. Жуткий лицемер-папист.

Во всех верхних комнатах в потолках зияли дыры, и по облупившимся стенам расползлись черные пятна сырости. Из комнат третьего этажа можно было ясно видеть звезды в небе и пролетавших время от времени птиц.

Элпью поежилась. Ей пришло в голову, что с этой сделкой — по крайней мере в смысле бесплатного проживания — она здорово промахнулась.

Открыв дверь в комнату на самой верхотуре, графиня объявила:

— Это спальня Годфри.

Помещение было таким же промерзшим, голым и обветшавшим, как и все остальные.

— Но?… — Элпью мысленно повторила их путешествие по дому. Возможно, Годфри и ночует в этой комнате, но где же тогда спальня ее светлости? Во всем доме она не увидела ни одной комнаты с кроватью.

— Годфри — жалкий старый хрыч. — Графиня закрыла дверь и начала спускаться по шаткой лестнице. — Но он предан мне. Немного найдется грумов, которые останутся у тебя на службе, даже если лошадь продана и у тебя нет наличных, чтобы платить им.

Она с улыбкой обернулась к Элпью.

— И к тому же мне одиноко. Почти все мои друзья отбросили копыта — хоть многие, надо думать отправились в Преисподнюю, где без копыт бесьма неуютно, — и я привыкла считать Годфри чем-то вроде сварливой собаки в доме.

В конце экскурсии графиня провела Элпью по темному коридору в заднюю часть дома и гордо распахнула дверь в кухню.

Здесь Элпью наконец-то попала в тепло. В белой кухне в огромном открытом очаге с ревом полыхал огонь, наполняя помещение жаром. Вдоль одной из стен стояла мебель, какой обыкновенно на кухне не увидишь: удобные кресла, книжные полки, скамеечки для ног, карточный столик и две огромные раскладные кровати.

С потолка свисала веревка для белья, а пол был завален стопками книг и листами бумаги.

— Вот здесь мы живем на самом деле, — величественно провозгласила графиня. — Уютно, правда?

Сальные свечи, пристроенные на балках и столах по всей комнате, оплывали от сквозняка, которым тянуло из вестибюля.

— Будет, когда вы закроете дверь, — проворчал из своего угла Годфри.

— Как видишь, деньги у меня кончились много лет назад, — сказала графиня, тщательно закрывая дверь и знаком приглашая Элпью сесть в мягкое кресло поближе к огню.

— Но как же до этого дошло? Вы же так преуспевали.

— Ах, Элпью, — вздохнула графиня, подходя к деревянному столу. — Успех и преуспеяние редко длятся долго. Большие траты, скромные сбережения, вороватые слуги и невезение, соединившись, могут превратить самого богатого человека в бедняка. — Она обвела своей пухлой ручкой помещение. — Но мы достаточно удобно устроились. Честно говоря, прожив в кухне вот уже три года, я не могу понять, почему другие не поступают так же.

Она откромсала три куска от сдобной булки и насадила их на зубчатый металлический прут непонятного происхождения.

— С помощью этого приспособления смотрители парка собирали листья вокруг пруда Розамунды. Я его стянула. Очень удобно поджаривать сразу целую партию тостов. — Она поднесла прут к открытому огню.

— Почему вы не продадите этот дом? — спросила Элпью, мысленно прикидывая, сколько сотен принесет подобное здание. — Он такой большой! И местность тут здоровая…

— Это всего лишь аренда, дорогая. Дарованная мне стариной Чарли до конца моей жизни. — Она со вздохом откинулась в кресле. — Милый друг. Вот это был король. Высокий, сильный, красивый, веселый, чувственный и… В общем, обладал всем, чем должен обладать король. Истинно Разносторонний Человек. — Графиня вздохнула. — Не сравнить с этим голландским гномом, который теперь нами правит. Каждый раз, когда я вспоминаю…

— Приготовить еще шоколаду? — в тревоге перебил ее Годфри, с трудом вставая с постели. От природы донельзя ленивый, он редко предлагал свои услуги, но готов был сделать что угодно, лишь бы не слушать снова монологов о голландце. Если ее светлость принималась за перечисление недостатков короля Вильгельма и его соотечественников, свернуть ее с этой темы не было никакой возможности.

Достав из кармана маленький кожаный мешочек-кошелек и покопавшись в нем, графиня с обаятельной улыбкой обратилась к слуге:

— Будем праздновать, Годфри. Беги в магазин к миссис Пикеринг в Сент-Джеймс-Корте и принеси бутылку самого лучшего вина.

Когда он, шаркая, удалился, графиня повернула к Элпью напряженное лицо.

— Такой лентяй, как Годфри, будет идти до магазина Пикеринг целую вечность. Поэтому, пока мы ждем его возвращения с бутылочкой доброго винца, ты сможешь рассказать, что же произошло между тобой и моим мужем. — Графиня сбросила туфли и положила ноги на кованую решетку очага. — Я так полагаю, ты с ним сбежала. А посему, может, знаешь, где он?

Элпью была ошеломлена. Как могла ее светлость все эти годы так думать?

— Нет, ваша светлость. Нет, нет, и еще раз нет!

И Элпью поведала ей всю историю: как ее вырвали из объятий Морфея, и она стала свидетельницей ограбления, как ей заткнули рот и, связав, увезли в повозке среди мешков с похищенным добром. Рассказала, как ее подняли на борт, о самом путешествии и о прибытии через несколько недель в Новый Свет.

— Как только мы вышли в открытое море, меня освободили от пут, — тараторила Элпью. — И мне повезло, меня спасло море. Его светлость жутко маялся морской болезнью, вот я и воспользовалась тем временем, пока он валялся в каюте, чтобы подружиться с капитаном и кое с кем из команды. Я настроила всех их друг против друга, и остаток плавания каждый матрос считал своим долгом защищать от остальных мою честь.

Графиня фыркнула.

— Это правда, ваша светлость. Я умоляю вас поверить мне. Этот человек мне не нравился. Мне было ненавистно то, что он обокрал вас, и когда я от него сбежала, моим единственным желанием было вернуться в Лондон, в услужение к вам.

Она умолчала о том, что давно пропавший муж графини, лорд Питер Эшби де ла Зуш, был бабником, лгуном и профессиональным вором. Не стала Элпью пересказывать и подслушанную на корабле беседу, в которой он хвастался, что возглавлял в Лондоне шайку разбойников и грабителей, а теперь плывет в Новый Свет, желая расширить сферу своих деловых интересов, потроша богатых плантаторов. «Помните дело о пропаже драгоценностей леди Кливленд? — с самодовольной ухмылкой спросил он у группы матросов, слушавших его с раскрытыми ртами. — Это был я. А кражу в Питерборо-хаусе? — Он беззаботно пожал плечами и улыбнулся. — Знаете, в чем мой секрет, ребята?»

Матросы покачали головами.

«Все очень просто. Следуйте одиннадцатой заповеди: «Не попадайся».

Далее Элпью рассказала, что не успел корабль причалить в Джеймстауне, в Виргинии, как она сбежала, а потом, три года спустя, после долгих мытарств, после сопровождавшегося штормами плавания, вернулась в Лондон через Ирландию. Сойдя на берег у Королевского причала, она тут же поспешила на Стрэнд, к старому дому ее светлости, и обнаружила, что он снесен.

— Верно. Его снесли через несколько лет после того, как я оттуда выехала. — Графиня теперь немного успокоилась и устроилась в кресле поудобнее. Рассказ Элпью, каким бы невероятным он ни был, очень смахивал на правду. — Его купил застройщик, он хотел поставить ряд магазинов, что-то вроде крытого рынка, где покупатели могли бы ходить беспрепятственно, не опасаясь карет. Полная чепуха! Ничего и не вышло. Кстати, мне говорили, что там есть очень хорошая портниха.

— Так что пришлось мне жить своим умом, ваша светлость, — начала было повествовать о своих злоключениях в Ковент-Гардене и вокруг него Элпью, когда услышала шарканье Годфри.

— Я купил ветчины, — сказал он, высвобождаясь из пальто и счищая с бровей иней. — На сдачу.

Пока графиня и Элпью прорабатывали план действий, Годфри налил три бокала вина, нарезал ветчины и хлеба.

— Может, кто-то будет постоянно дежурить у тюремной часовни… — предложила графиня, глядя на Элпью, которая, в свою очередь, посмотрела на Годфри.

— Ну уж нет, — заворчал тот, обнажая два позеленевших зуба. — Только не я. Я не собираюсь ни в какую тюрьму. Лучше сразу экспортируйте меня на Новую Землю.

— Депортируйте. — Графиня бросила на него взгляд. — И не думай, что я не… — Она раскрыла рот, выставив на обозрение полупрожеванный кусок мяса. — Фу! — воскликнула она, хватая свой стакан и делая щедрый глоток. — Ты уверен, Годфри, что это не потерянная конечность Лотовой жены? Никогда не ела такой соленой ветчины.

— Хорошо возбуждает жажду в холодную ночь, — сказал Годфри, подливая в стаканы.

— А зачем нам это нужно, приятель, — всю ночь бегать в ледяной нужник?

— Сдается мне… — Элпью сделала большой глоток вина и решила вернуться к обсуждению работы, — что с нашей газетой скандалов мы, кажется, зашли в тупик…

Ее прервал страшный грохот.

— Что это было? — вскочила она с кресла, вспомнив о запустении остальной части дома и вообразив, что рушится потолок.

— Постучали в парадную дверь, — проворчал Годфри, беря подсвечник и шаркая к кухонной двери.

— Видишь ли, мы продали колокольчик, — быстро пояснила графиня. — За цветные металлы можно выручить кругленькую сумму.

Грохот возобновился.

— И Годфри соорудил подобие барабана из старого бочонка из-под хереса. — Она вздернула бровь, отчего в слое пудры, покрывавшей ее лоб, появилась большая трещина. — Кто это может быть в столь поздний час? — Графиня встала и принялась оправлять платье и вытряхивать ссыпавшуюся с ее лба пудру из дряблой ложбинки между грудями, одновременно прислушиваясь к тому, что происходит у двери. — Женщина, — свистящим шепотом проговорила она. — Упомянула твое имя, Элпью. Кто знает, что ты здесь?

— Никто, — покачала головой Элпью. Приоткрыв дверь, графиня прищурилась в темный коридор, откуда сразу потянуло холодом.

— Хм, одета хорошо, элегантно, манеры благородные…

— А лицо? — прошептала, приподнимаясь на цыпочки, Элпью, которой мешал завитой рыжий парик графини.

— Не вижу. — Ее светлость придвинулась к двери поближе. — Капюшон спущен слишком низко, лицо в тени. Но голос у нее дрожит, и кажется мне, что дама плачет.

Годфри пошел назад, свет его свечи замерцал в коридоре.

— Миледи, — позвал он, — мистрис Элпью. К вам дама. — Он юркнул в кухню и быстро-быстро зашептал: — Она молода, богата, красива и расстроена. Говорит, что у нее к вам есть дело…

Графиня и Элпью переглянулись. Элпью выхватила у Годфри подсвечник.

— Зачем же тогда ты оставил ее в темноте?

После невнятного обмена приветствиями в тускло освещенном вестибюле графиня провела таинственную леди в салон и усадила в кресло, а Элпью тем временем зажгла от сальной свечи четыре восковых — в золоченых, с зеркальными отражателями канделябрах.

— О чем же вы хотели поговорить? — улыбнулась графиня, осторожно опускаясь на зачехленный стул, у которого, как она знала, не было сиденья. Угнездившись, она еще раз слабо улыбнулась. — Прошу нас извинить. Прислуга вся разболелась. Даже камин не топим! — Дыхание, вырываясь у нее изо рта, превратилось в белый пар.

Таинственная женщина вздрогнула.

— Я должна быть уверена в полной секретности, — сказала она. Голос ее звучал тихо и очень спокойно. — Я пришла к вам по исключительно деликатному делу.

Элпью была занята тем, что прикидывала стоимость одежды посетительницы. Бело-голубое атласное платье. Голубой цвет с легким оттенком серого, ткань — нежная, по виду дорогая. Женщина, судя по всему, в средствах не нуждалась, хотя и не принадлежала к высшему обществу. Вероятно, жена богатого купца, подумала Элпью. Возможно, он занимается чаем или специями или торгует модными новинками.

— Я пришла из-за своего мужа, Бо, — приглушенно произнесла женщина. — Прежде он меня любил, да что говорить — души во мне не чаял, но в последнее время он мной пренебрегает, и это после семи лет супружеской жизни. Днями и ночами где-то пропадает, иногда даже по нескольку недель подряд, говорит, что ездит в деревню проведать своих родственников.

— А эти родственники, — Элпью наклонилась вперед, пытаясь разглядеть лицо женщины, — где их можно найти?

— Никого из его родственников нет в живых, если только из Индии не вернулся неожиданно его брат. Потому что, насколько мне известно, у него есть только брат, да и тот служит за тысячи миль отсюда, на индийском побережье, в Мадрасе — так называется это место.

— Да-да, добрый старый Мадрас! — Графиня понимающе кивнула. Она никогда о нем даже не слышала.

— А я тем временем сделала страшное открытие: исчезло многое из принадлежавшей мне ценной мебели. Я должна отыскать эту шлюху, которая меня обворовала…

— Проститутку, которая проникла к вам в дом и украла вашу мебель? — возмущенно спросила Элпью.

Графиня знаком заставила ее замолчать.

— Я считаю, что ворует мой муж, — прошептала женщина. — И делает он это для того, чтобы со всеми удобствами содержать какую-то там потаскуху, это в ее грязной постели он коротает ночи, когда не бывает дома.

— Почему вы пришли к нам, мадам? — поинтересовалась графиня, слегка смущенная тем, что кто-то посчитал ее докой по части адюльтера или — еще того не легче — проституток.

— Я спросила у мистера Кью, старого друга моего отца, нет ли у него на примете человека, способного расследовать скандал. И он сказал, что как раз сегодня нанял вас именно для таких случаев.

— Вы хотите, чтобы мы написали об этом в газету? — с недоумением спросила Элпью.

Женщина схватила ее за руки и притянула к себе.

— Ни в коем случае. Если это произойдет, я перережу вам горло.

Она отпустила Элпью, и та, отшатнувшись, дала себе зарок на будущее держаться от этой особы с железной хваткой подальше.

— Предательство и воровство не в характере моего Бо. Я люблю его, как люблю добродетель и счастье. Я хочу, чтобы он вернулся в мои объятия. Несмотря на муки, которые я претерпела из-за его неблагодарности и небрежного и презрительного обращения, я бы желала, чтобы он раскаялся в своих прегрешениях и вернулся ко мне. Или так, или… — Женщина умолкла, утирая катившуюся по щеке слезу.

— Или… — Графиня затаила дыхание.

— Или пусть уходит. Уходит навсегда. И никогда больше не возвращается.

Элпью мысленно присвистнула.

— Но не хотите же вы, чтобы мы… — Она не посмела закончить предложение.

Женщина вытащила кошелек и извлекла из него две золотые гинеи.

— Я хочу, чтобы вы следили за ним. Следили днем и ночью. И добрались через него до этой шлюхи, чтоб я хотя бы знала имя твари, ставшей моей соперницей в любви.

Графиня не сводила завороженного взгляда с блестящих монет.

— И?…

— Сейчас я даю вам одну. — Она протянула монету с таким видом, словно это была облатка причастия. С быстротою молнии ее светлость выхватила деньги из тонких пальцев. — Вторую, — произнесла женщина, опуская другую гинею назад в кошелек, — вы получите, когда принесете сведения об этой девке.

Женщина поднялась — резко метнулось пламя свечей.

— Минуточку, — остановила ее Элпью. — Возможно, нам придется нанимать портшез или карету, заходить во время слежки за вашим мужем в таверны и что-нибудь там заказывать, дабы не возбудить подозрений, а это стоит денег. Кто будет за это платить?

— Составьте список расходов, приложите счета, и я возмещу ваши траты.

Графиня улыбнулась. Предстоящая работа нравилась ей все больше и больше.

— Как мы узнаем вашего мужа?

— У него ангельская внешность, а голос его подобен музыке сфер. Он высокого роста, с великолепной осанкой и благородными манерами. Зовут его Бо. Бо Уилсон. Единственный недостаток, если можно назвать его таковым, — маленький шрам на правой скуле, вверху. Этот шрам он получил в морском сражении, когда верой и правдой защищал своего короля в битве у мыса Ог.[14] — Она подала графине клочок бумаги. — Это адрес нашего городского дома. Можете быть уверены, что элегантно одетый мужчина, соответствующий моему описанию, который выйдет из парадной двери, и будет мой муж.

Миссис Уилсон уже стояла в дверях, собираясь уходить.

— Вы ни под каким видом не должны искать со мной встреч. Какие бы сведения вы ни раздобыли, вы должны держать их при себе. Через несколько дней я приду сюда сама, и вы мне все расскажете.

Когда миссис Уилсон ушла, графиня и Элпью затушили свечи в салоне и вернулись в теплую кухню, чтобы обсудить неожиданно свалившееся на них предприятие.

— А эта леди очень даже красива, — сказала Элпью, встав спиной к огню и осушив свой бокал. — С чего бы мужчине шляться по проституткам, если дома у него такая красивая жена?

— Красивая, говоришь! — воскликнула графиня, поджав губы и подняв брови, в результате чего очередная порция пудры приземлилась в ложбинку между грудей. — Может, тебе она и кажется красивой, но могу поклясться, что она израсходовала кучу краски и штукатурки.

— Кстати о расходах… — протянула Элпью и потребовала показать ей деньги.

— Монетка у меня тут в целости и сохранности. — Графиня похлопала себя по юбке и опустилась в кресло перед очагом. — Годфри, налей-ка нам еще винца — да не скупись.

— У меня получится быстрее. — Схватив бутылку, Элпью наполнила сначала бокал ее светлости, налила старику и себе, а потом ушла в другой конец кухни и при свете свечи, стоявшей на комоде, принялась рассматривать монету, которую вытащила у графини из кармана. — Фальшивая, — решительно заявила Элпью. — Я знаю. Видела такие в театре. Обыкновенное дерево, только позолоченное.

Графиня в тревоге схватилась за юбки, за пустой карман, а затем хмуро воззрилась на Элпью.

— Воровка — она всегда воровка! — провозгласила почтенная дама. — Моя партнерша — профессиональная карманница!

Элпью попробовала монету на зуб.

— Ох! — Пошатнувшись, она схватилась за челюсть. — Пожалуй, я ошиблась. Это самое настоящее золото, без обмана. — Она бросила золотую гинею графине. — Поздравляю, ваша светлость! Мы заполучили недурную работенку!

На рассвете Элпью с графиней уже стояли в дверях лавки, торговавшей шелком и бархатом, — напротив дома Уилсонов, неподалеку от Ладгейт-хилл.

В дом заходили слуги и рассыльные, но никто не выходил. Взошло солнце. Графиню одолела зевота.

— «В Розницу Не Торгуем», — прочитала она вывеску на двери. — Зачем писать большие буквы золотом? — Перешла к надписям в окне-витрине: — «Шелка с Узором, Итальянские, Парча Серебряная, Золотая, Женевский Бархат и Английский, Тисненый Бархат — кто желает». — Она повернулась к Элпью, которая не отрывала глаз от парадной двери Уилсонов. — Довольно складно, ты не находишь? Очаровательный рубленый ритм. — Она продолжила чтение, похлопывая в такт по юбке. — «Тонкий Атлас, в полоску и гладкий, а также Шерсть, Мохер и Шотландка».

Она начала пританцовывать.

— Был бы тут скрипач! Великолепные слова для джиги. — Она запела, приплясывая на месте. — Когда-то я отлично танцевала, помнишь, Элпью? Именно этим я и сводила короля с ума. «Тонкий атлас, в полоску и гладкий, а также шерсть, мохер и шотландка».

Она исполняла довольно замысловатое коленце, когда Элпью ткнула ее локтем в бок.

— Это, может быть, он?

Потерявшая равновесие графиня ухватилась за Элпью, чтобы не упасть. Обе вперились через дорогу в открывшуюся дверь.

На пороге стоял высокий мужчина в длинном черном парике и надевал шляпу с пером.

— Красивый парень, — заметила графиня. — Ты видишь шрам, о котором она говорила?

— Будь я василиском, наверно, разглядела бы, — закатила глаза Элпью. — А вообще на таком расстоянии требуется зеркальный телескоп.

В холле позади мужчины блеснул атлас. С прощальным поцелуем к нему подошла женщина.

Это была их вчерашняя таинственная гостья — миссис Уилсон. Поверх мужнина плеча она посмотрела на Элпью и графиню. Застигнутые врасплох, они бросились к витринам, но только натолкнулись друг на друга в своем стремлении изобразить случайных прохожих.

Миссис Уилсон закрыла дверь, и ее супруг быстрым шагом пошел прочь. Графиня со своей доверенной партнершей Элпью рысили за ним почти следом.

Бо Уилсон дошел до конца Ладгейт-хилл, миновал стоявшие там ворота.

— Помоги, Боже, томящимся здесь несчастным, — проговорила графиня, когда они проходили под маленькой тюрьмой, находившейся в верхнем помещении городских ворот.

Теперь впереди возвышалось огромное, хотя еще и не завершенное здание собора Св. Павла, фигура Бо Уилсона терялась на его фоне.

— Работы здесь ведутся почти тридцать пять лет, — заворчала графиня, подбирая юбки, чтобы перепрыгнуть через кучу конского навоза на дороге. — И все еще никакого намека на купол!

Женщины пробрались среди наваленных высокими грудами блоков серого камня, сложенных штабелями досок, дымящихся ям с горячей смолой, прошли мимо покрытых пылью рабочих, которые чесали в затылке, переводя задумчивый взор со здания на строительные материалы.

Минуя оживленный угол соборного двора, Элпью схватила графиню за руку.

— Смотрите! Он озирается — ищет кого-то. Остановившись, Бо Уилсон исподтишка оглядывал церковный двор. И улыбался.

Элпью с графиней кинулись к одному из многочисленных книжных лотков и, загородясь книгами, продолжили наблюдение. Но едва ее светлость увидела интересовавший Бо объект, как тут же заслонила глаза Элпью ладонью.

Это был старик, абсолютно голый, но с длинными, до пояса, волосами и со здоровой дубинкой в руке.

— Неподобающее зрелище для молодой девушки, — сказала графиня.

Элпью отвела ее ладонь.

— Да я сто раз его видела. Это Голый Мужчина из Пест-Хаус-Филдс. Он всегда так ходит.

Элпью украдкой огляделась. Чуть подальше в этом же ряду Бо неторопливо перебирал на лотке стопку памфлетов.

— В таком виде, когда замерзает даже эта сточная канава — Флит? — Графиня все еще разглядывала голого старика. — Он случайно не из Бедлама сбежал, если ему нипочем жгучие укусы мороза?

— Кажется, он человек большой учености. Что-то вроде философа-чудака. По его мнению, люди простужаются из-за того, что носят одежду. Это препятствует испарению влаг…

— Чушь! Что за нелепая фантазия! Готова поспорить, последователей у него немного.

Преисполненная отвращения, графиня сосредоточилась на открытой книге, которой загораживалась от Бо. Резко вскрикнув, она швырнула ее на лоток, словно обожглась.

— Фу! Что за неприличие! — Она принялась поспешно рыться в куче лежавших перед ней памфлетов. Схватив графиню за руку, Элпью потащила ее прочь от развратной книги под названием «Позы Аретино»,[15] полной гравюр с изображением обнаженных мужчин и женщин in flagrante.[16]

— Идемте, мадам. Посмотрите в другой раз. Наш объект снова двинулся в путь.

— У меня вообще нет никакого желания разглядывать подобные непристойности, — пропыхтела графиня, перебегая через дорогу на Чипсайд. — Если учесть, что мы находились на освященной земле, я никогда за одно утро не видела столько разврата.

— Дорогу! — прокричал носильщик с подагрическими ногами. В его портшезе сидела, развалясь, проститутка.

— Выехала на утреннюю разминку, — заметила Элпью, быстро отскакивая на тротуар.

— Что-что, а размялись мы как следует, — просипела графиня. — Никогда в жизни не ходила с такой скоростью.

На Чипсайде открывались магазины, и Элпью с графиней прокладывали путь среди уличных торговцев, громко зазывавших прохожих: «Починяю кастрюли, чайники, сковородки!»; «А вот кому макрель — две на грош, четыре — на шесть пенсов!»; «Яблочки, яблочки, отличные английские яблочки!»

Впереди безжалостно колыхалось зеленое перо, направляясь в сторону Королевской биржи.

Следуя за этим зеленым пером, Элпью и графиня скорым шагом миновали лоточников, продававших снадобья от мозолей, стеклянные глаза для слепых, вставные зубы и шарики для ввалившихся щек, как вдруг перо резко свернуло направо, на Берчинг-лейн.

— Куда это, разрази его гром, он нас ведет? — выдохнула прихрамывавшая графиня. Стараясь не отстать, она держалась теперь за юбку Элпью.

На углу сыщицы протиснулись сквозь толпу смуглокожих мужчин, которые громко разговаривали, бурно жестикулируя.

— Жеманные итальянцы! — бросила графиня, видя, как Бо Уилсон исчезает в какой-то двери. — Наконец-то! — пропыхтела она. — Мы его настигли.

Элпью ознакомилась с табличкой, покачивавшейся над входом: «Амстердамская кофейня».

Графиня привалилась к водопойной колоде, пытаясь отдышаться.

— Амстердамская! Опять голландцы! Самовлюбленные европейские водяные крысы!

Элпью втянула щеку.

— Как же нам попасть в кофейню? Туда пускают только мужчин. Разве что…

Через несколько минут Элпью уже была внутри и спрашивала у подавальщицы, не найдется ли для нее работы. В ожидании хозяина она оглядела помещение, отыскивая Бо и его шляпу с зеленым пером.

Тот сидел за столиком в углу один и читал утреннюю газету.

Подавальщица сражалась с пыхтевшей кофеваркой, которая покачивалась над огнем, на закопченном железном листе. Женщина готовила кофе для Бо.

— Какой красавчик, а? — заметила Элпью, кивая в сторону Бо.

— М-м-м, — отозвалась подавальщица, наливая черную жидкость в чашку. — Уму непостижимо, как они могут пить эту мерзкую магометанскую жижу.

— Да уж, — скривившись, кивнула Элпью. — Жуткое варево, по виду — чистая сажа. А он много его пьет? Ненавижу мужчин, от которых воняет кофе.

— Только в дни лекций, — ответила подавальщица. Поставив чашку на поднос, она понесла ее Бо.

— Не понимаю, как вы это терпите, — заявила Элпью, дождавшись возвращения женщины и отгоняя клубы дыма, поднимавшиеся от соседнего стола, за которым во всю мочь пыхтели вересковыми трубками четверо мужчин. — Они тут изрыгают дым, как драконы!

— А, все мои друзья говорят, что к вечеру я становлюсь похожа на копченую селёдку, так меня прокуривают.

— А на лекциях, — поинтересовалась Элпью, — они, наверное, все время кашляют?

— Да нет же, — засмеялась подавальщица, отмыв в большой деревянной миске чашку и ставя ее сушиться. — Лекции проходят в Грэшам-колледже, на Брод-стрит. Начало обычно в полдень. Тогда мне удается немного передохнуть.

Элпью глянула в окно на уличные часы. В запасе у них был целый час.

— Знаете, — обратилась она к женщине, — я просто не понимаю, как вы с этим миритесь: кофе, дым! Я уже чувствую себя хорошо прокопченным окороком, а ведь пробыла здесь всего ничего. — Она слезла с табурета. — Передайте своему хозяину, что я решила не докучать ему просьбой о работе. Мне это не подходит. Я страдаю коклюшем. — И Элпью поспешила на улицу.

— Купить, что ли, пару вон тех шариков! — Графиня, как жаба, надувала щеки. — Как думаешь? Я буду выглядеть моложе, если щеки у меня станут пополнее?

Элпью посмотрела на графиню, щеки которой, на ее взгляд, и без того были достаточно полными.

— Я бы ничего не стала покупать у этих жутких шарлатанов, — ответила она. — Кроме еды.

— Вот бы кстати. Как же я проголодалась, — пожаловалась графиня, которая, рискуя свалиться, примостилась на краю обледеневшей колоды. — Из-за этой дурацкой забавы мы отшагали столько миль, после завтрака прошло уже несколько часов, и у меня от голода сводит желудок!

Элпью кивнула.

— У нас есть немного времени, прежде чем мистер Уилсон пойдет на лекцию в Грэшам-колледж. Пока он сидит в кофейне, я могу раздобыть нам какой-нибудь еды.

— Грэшам-колледж, надо же! — фыркнула ее светлость. — Его еще называют Залом умников.

Пока графиня продолжала наблюдение, Элпью сбегала за яблоками.

— Он очень красивый, — сказала, жуя, Элпью. — Его жена была права.

— Слишком красив для добродетельного человека, — с видом знатока изрекла графиня. — Готова поспорить, он большой любитель повертеться перед зеркалом, часами любуясь работой своего портного. А вот мой муж был настоящим мужчиной.

Элпью сдержалась, чтобы не закатить глаза при одной мысли о том надутом хлыще. Но графиню уже понесло.

— Этот парень, Бо, влюблен в себя и в собственную тень. И мозги у него, я подозреваю, куриные. На месте миссис Уилсон я бы и гроша ломаного не потратила на слежку за таким типом.

Крупный мужчина с бычьей шеей, одетый как человек деловой, а не придворный, протолкнулся сквозь толпу и вошел в кофейню.

— Вот это настоящий мужчина, — сказала графиня, показывая рукой с зажатым в ней яблоком. — Широкие плечи. Выглядит крепким. Сильным. А тот, другой, слишком занят белизной своего лица да локонами и блеском парика.

Элпью бросилось в глаза другое: манера держаться вошедшего в кофейню мужчины. Ей он показался настоящим головорезом — сломанный нос и все такое.

— Я замерзла, как шербет на зимней ярмарке. — Графиня неловко поерзала на краю колоды. — Наверняка существуют более приятные способы зарабатывания денег.

Элпью начала сомневаться в том, что ее сотрудничество с графиней продлится долго. Они преследуют Уилсона всего-то пару часов, а эта женщина уже стонет. Тут Элпью вспомнила о золотой гинее, обитавшей в кармане у графини, и замурлыкала веселый мотивчик, чтобы подбодрить себя.

— И еще, — бросила графиня. — Нынешняя музыка тоже совсем не та, что была в мои дни. Со дня безвременной кончины мистера Пёрселла,[17] кто для нас сочиняет? Мистер Блоу![18] Мистер Фингер![19] — Она издала привычное фырканье.

— Вот вам и совет, — усмехнулась Элпью. — Если вы замерзли, подуйте на пальцы![20] — Она поднесла ладони ко рту и, напевая, принялась дуть на них, чередуя выдохи с отрывками мелодии.

Графиня невольно рассмеялась.

— Ты укрепляешь и взбадриваешь лучше любого эликсира, который продается у доктора Мегрима под вывеской «Пестик и ступка», — сказала она, качая головой. — Дуй! На пальцы!

Парочка сидела на краю колоды, свесив ноги и весело дуя на руки.

Дверь кофейни снова распахнулась, на улицу вышел похожий на головореза мужчина. Низко надвинув на глаза шляпу, он стремительно зашагал прочь.

Через несколько минут появился Бо и двинулся в противоположном направлении.

Спрыгнув с колоды, Элпью с графиней последовали за ним.

В Грэшам-колледже было не протолкнуться. Элпью с графиней одолели вымощенный кирпичом дворик, где толпилось множество мужчин, и вошли в просторный четырехугольный зал. Здесь, разбившись на группы, философы обменивались мнениями, энергично жестикулируя и говоря все разом.

— Похоже на слет воробьев. — Элпью приподнялась на цыпочки, следя за зеленым пером на шляпе Уилсона, направлявшегося к своей группе.

Навстречу им шагнул, перегородив путь длинным посохом, худой человек в академической мантии.

— Женщины на лекции не допускаются, — объявил он.

— Это еще почему? — возмутилась графиня.

— Потому что их мозг слишком мал, чтобы понять экспериментальную философию, — усмехнулся распорядитель.

— Не смешите меня, — сказала графиня. — Начнем с того, что у большинства женщин — я уверена — мозги больше, чем у вас! К вашему сведению, в прошлом я посетила много лекций в Королевском обществе. И лично видела, как мистер Бойль взвешивал воздух!

Распорядитель, казалось, растерялся.

— Но женщины…

— …не допускаются в Королевское общество, да, да, так говорится во всех книгах, но, уверяю вас, сэр, я там была. Аппарат, которым в своих опытах пользовался мистер Бойль, состоял из огромных мехов, печки, весов и набора хрупких стеклянных бутылок. Какой-то неловкий помощник случайно уронил одну, и мистеру Бойлю пришлось начинать заново… Он проводил демонстрацию с помощью согнутой под прямым углом трубки, наполненной ртутью, а что касается отвращения, питаемого вами и вашими друзьями к вакууму…

Она распространялась бы и дальше, если бы служитель не ударил посохом в деревянный пол.

Стоявшие поблизости мужчины умолкли и повернулись к нему, ожидая объявления. Остальные присутствующие, видя, что он просто спорит, возобновили свои беседы, и графиня продолжила рассказ очевидицы:

— Мистер Бойль также показал мне свою удивительную коллекцию диковинок. Человеческие зародыши в уксусе, скелеты, насекомых из Индий, ну и все остальное.

— Но, мадам, — продолжал настаивать распорядитель, — вопрос о силе тяжести, который является темой данной лек…

— А что до силы тяжести, так мистер Исаак Ньютон, мастер Королевского монетного двора, живет в соседнем со мной доме на Джермен-стрит. Может, мне принести от него рекомендательное письмо? Я достаточно часто вижу, как он болтается по саду, приняв предосторожности на тот случай, если на голову ему снова упадет яблоко.

Распорядитель переминался с ноги на ногу. Теперь графиня и не думала сдаваться.

— Еще я забавлялась с этими вашими проказниками-магнитами и видела, как целый лист стальных опилок вставал дыбом, как колючки у ежа, а пакетик иголок танцевал деревенскую джигу, словно в них вселился сам дьявол.

Кое-кто из мужчин вокруг улыбался, другие аплодировали графине.

Она скромно присела в легком изящном реверансе, а выпрямившись, вызывающе посмотрела на поникшего, не знавшего, что возразить, распорядителя.

— Так что, как видите, у меня было больше практических встреч с экспериментальной философией, чем у вас, да и наверняка это не принесет никакого вреда, — вкрадчиво произнесла она. — Если, как вы говорите, я ничего не пойму, что ж, и ладно. Это я потеряю время, не так ли, а вы, следовательно, не потеряете ничего. — Она развела руки и склонила голову набок, словно говоря: «Шел бы отсюда, одураченный простофиля!»

Распорядитель окинул взглядом окружавших его мужчин — они улыбались и кивали. Вздохнув, он прочистил горло.

— Можете постоять в последних рядах, — прошептал он. — Но малейший намек на беспорядок — и я вас выведу.

Графиня любезно улыбнулась и поплыла по залу в направлении зеленого пера. Элпью последовала за ней.

Молодой человек в светлом парике и светло-голубом бархатном камзоле остановил графиню, чтобы поздравить ее.

— Вы действительно видели великого Бойля? — не мог скрыть он своего энтузиазма. — Каким он был?

Друг молодого человека — стройный мужчина в черном — поклонился графине и отошел, обронив:

— Увидимся на лекции.

— Прошу его простить! — покраснел юноша в голубом. — Боюсь, он не слишком жалует женское общество. Так расскажите же мне о Бойле.

— О да, прекрасный человек! — выкрутилась графиня. Она едва ли помнила еще что-то помимо того, что уже рассказала, ибо тогда ей было до смерти скучно. — Восхитительный был показ. Не помню, когда еще я была так увлечена. — «Трубка с ртутью, продвинувшейся на два дюйма, — подумала она. — Любят же эти мужчины поднимать много шума из ничего!» Она снова скромно улыбнулась. — Я с таким нетерпением жду сегодняшней лекции, — проговорила она, стремясь увести беседу от Бойля.

— Да, предстоящее солнечное затмение.

— М-м-м, движение планет, — вздохнула графиня. — Моя любимая тема!

— Кое-кто считает, что нам грозит чуть ли не Судный день, так как оно приходится не только на день весеннего равноденствия, но и на конец века.

— Да, — со всей серьезностью кивнула графиня. — Тысяча семисотый год. Роковая дата.

— И Сатурн будет в оппозиции к Марсу, а Марс — к альфе Льва.

— Вы исходите из нового или из старого календаря?

— Простите?

— Вы сторонник протестантского Благовещения или нового календаря папы Григория, в котором год начинается с первого января?

Пока графиня болтала с молодым человеком, Элпью не сводила взгляда с Бо. Он стоял в кругу серьезного вида мужчин, которые горячо о чем-то спорили.

— Конечно, из нового, — сказал юноша в голубом. — Мы ученые. Мы с тысяча шестьсот шестьдесят шестого года встречаем новый год первого января.

— Странно… вы выглядите не таким уж старым.

— Не я лично. Ученые и… — Молодой человек наклонился и зашептал ей на ухо: — Многие из присутствующих здесь являются также и членами Братства философского камня. Герметическое искусство — алхимия. Мы надеемся, что сама природа этой даты приведет нас к достижению полного развития, может, даже к сублимации.

— Понятно, — подмигнув, прошептала графиня. — Как же вы правы. — Она понятия не имела, о чем он толкует.

Двери лекционного зала открылись, и слушатели хлынули внутрь.

Графиня и Элпью расположились позади, за латунным ограждением, откуда им прекрасно был виден Бо Уилсон, сидевший в пятом ряду.

Худой старик с трудом поднялся на возвышение и заговорил:

— Причины, свойства и различная природа законов, которые руководят движением планет, могут быть определены с помощью различных эфемерид…[21]

Графиня с Элпью переглянулись. Два часа слушать этот бред!

— Но, примиряя разногласия между учеными мужами — Аристотелем и Декартом, Кардоном и Коперником, а также между христианами и арабами, и учитывая в то же время, что взгляды Коперника вступают в противоречие со взглядами Галилея…

Сыщицы откинулись на спинку скамьи и приготовились от всей души поскучать.

— Да, — изрекла Элпью, шагая по улице часа два с половиной спустя, — я согласна с Декартом. Проблема вихрей…

Графиня подумала о том, зачем она вообще научила грамоте маленькую Элпью, если та собирается тратить свои мозги на всякий вздор.

— Куда он идет теперь? — Прищурившись, графиня смотрела вперед, на зеленое перо, хозяин которого вместе с двумя другими мужчинами вошел в какую-то дверь. — Хорошо бы это была закусочная. Я должна поесть. Я умираю от голода, мне просто необходимо набить желудок.

Женщины кинулись к темно-бордовой двери с золотыми буквами.

— «У Понтака», — прочитала Элпью. — Похоже на таверну.

— Да, похоже на дорогую таверну.

— Но миссис Уилсон сказала, что оплатит наши расходы…

Графиня толкнула дверь.

Помещение было маленькое, но отделанное со вкусом. Темно-бордовые стены и золоченые подсвечники с зеркальными отражателями придавали заведению элегантность, а огромное зеркало в позолоченной раме, висевшее в конце зала, зрительно увеличивало его вдвое.

Сыщицы заняли маленький столик недалеко от Бо Уилсона, чтобы не пропустить ни одного сказанного им слова.

В ожидании меню они слушали, как мужчины за его столом беседуют о золоте и серебре, о цветных металлах, о соли аммиака и концентрированной азотной кислоте.

— Возможно, у него вообще нет никакой женщины, — сказала Элпью. — Мне кажется, его любовница — экспериментальная философия.

— Не экспериментальная философия, — подалась вперед графиня. — Алхимия! — свистящим шепотом произнесла она. — Прислушайся. Они пытаются получить золото из цветных металлов.

— Откуда вы знаете про алхимию? — спросила Элпью.

Графиня пожала плечами.

— Из пьес, разумеется. Если среди персонажей есть алхимик, публика всегда от души смеется.

Официант с поклоном подал им меню.

— Это тоже научная абракадабра? — Элпью пробежала глазами список имеющихся блюд, силясь в нем разобраться. — Как вы знаете, миледи, читать я умею, но ни одного слова здесь не понимаю.

— По-французски, — бросила графиня. — Посмотрим, что мне удастся припомнить из своего petit peu[22] французского.

Она взглянула на топтавшегося рядом официанта.

— Je ne say quoy?[23] — спросила она, указывая на один из пунктов списка.

— Delicieux, мадам!

— Прекрасно, тогда мы это возьмем. Он говорит, что это восхитительно вкусно. — Она улыбнулась Элпью и снова обратилась к меню. — А, и les poussins deux jour dehors des oeufs для меня.

Официант поклонился, забрал меню и исчез в кухне.

— Oeufs значит яйца, — одними губами проговорила графиня. — С ними-то мы уж точно не ошибемся.

За столом Бо раздался смех, и Элпью уловила последние несколько слов.

— Он считает, что дурное влияние звезд помешает его плану. — Мужчины по-прежнему были заняты одними лишь премудростями алхимии.

— Миледи, я тут подумала…

Графиня рассматривала развешанные по стенам прелестные пейзажи.

— М-м-м?

— А как же работа для мистера Кью? Мы не можем все время следить за этим малым. Это дело разовое, наши будущие доходы связаны с Кью.

— Не стоит волноваться, Элпью. Не сомневаюсь, что к ночи мы это дело закончим. Готова поспорить, что завтра утром мы получим вторую гинею в пару к этой. — Она похлопала себя по карману. — И уж тогда мы повеселимся. На три кроны можно будет открыть счет в новомодной банкирской компании на Стрэнде и жить припеваючи.

Официант осторожно поставил перед женщинами две тарелки.

— Во всяком случае, условия этой слежки отнюдь не дурны.

Официант одновременно снял с тарелок серебряные крышки, не позволявшие блюдам остыть.

Элпью широко ему улыбнулась. Подумать только, вчера утром она сидела в тюрьме, а сегодня обедает в иностранном заведении.

Когда официант удалился, неся серебряные крышки, словно литавры, в которые он вот-вот ударит, графиня и Элпью в предвкушении обратили свои взоры к тарелкам.

На одной рядком лежали улитки в грязно-зеленом соусе, на второй — два новорожденных цыпленка, на их крохотных головках таял кусок масла с петрушкой.

— Улитки? Надеюсь, это шутка? — Элпью пошевелила улиток ложкой.

— Не думаю, — скривившись, вздохнула графиня. — И теперь я вспоминаю, что те слова в меню значили «два дня как вылупившиеся из яйца», а не «яйца двухдневной давности».

Будучи не в состоянии даже подумать о том, чтобы отправить эту снедь в рот, женщины гоняли еду по тарелкам, выжидая положенное время, прежде чем попросить счет.

Мужчины за соседним столом, которые в течение всей трапезы не говорили ни о чем, кроме печей и лабораториумов, явно заканчивали и собирались уходить.

Графиня взглянула на счет. Они заказали по одному блюду, но общая сумма составила гинею.

— Надеюсь, она не обманывала, когда обещала возместить наши расходы. — Графиня опустила руку в карман и достала гинею. — Ибо теперь мы опять на мели.

— И все так же голодны, — простонала Элпью. — Ничто не заставит меня есть улиток, ваша светлость. Эти французишки поистине люди с причудами, если едят такую гадость, да еще требуют за нее королевскую плату.

Остаток дня раздраженные женщины таскались туда-сюда за Бо Уилсоном. Они следили за ним, пока он совершал покупки — новый галстук и пудру для парика. Затем с несчастным видом плелись за ним в направлении Ладгейт-хилл. Поскольку шел уже восьмой час, сыщицы надеялись, что Бо направляется домой, но он прошествовал мимо своей двери и проворно зашагал по Флит-стрит.

К тому времени, как он свернул в Солсбери-Корт, все лавки уже давно закрылись, и ночь обещала быть холодной и безлунной.

Элпью схватила графиню за руку, когда та свернула с оживленной улицы в темный, неосвещенный переулок.

— Мы не можем идти за ним туда, миледи. Это «Эльзас».[24] Там живут одни преступники, и законы писаны не для них.

— Чепуха! — пренебрежительно бросила графиня, не останавливаясь. — В прошлом году в законодательство были внесены изменения: теперь преступников можно арестовывать здесь, как и везде. Так что ничего с нами не случится. Вот увидишь.

Но Элпью по-прежнему тянула ее за рукав.

— Поверьте, мадам, законы могли измениться, но это место не изменилось. Давайте я сбегаю за факельщиком, чтобы он хотя бы посветил нам.

Графиня колебалась долю секунды.

— Нам нечем ему заплатить. Идем. Наш объект уже скрылся из виду. — И она углубилась в темный проулок, оставив Флит-стрит за спиной.

Элпью семенила рядом, бормоча себе под нос для храбрости:

— Это гнусное, отвратительное место, где обитают не знающие закона ведьмы, которых поселил сюда сам дьявол, дабы искушать людей.

Графиня не была расположена к болтовне.

— Поторапливайся. Мы не можем его теперь упустить. И кстати, Элпью, зачем это богатый джентльмен идет в такое отвратительное место? Известное своими опасностями? Именно здесь, Элпью, можешь мне поверить, мы и найдем разгадку тайны миссис Уилсон.

— Тогда держитесь ко мне поближе, мадам, — проговорила Элпью, крепко хватая ее светлость за локоть. — Потому что лично мне до смерти страшно.

В каждом окне двигались в тусклом свете одиноких сальных свечей и коптилок темные силуэты. В еще более мрачных и узких проулках шевелились неясные тени — кто-то совокуплялся, кто-то предавался невесть каким, но наверняка преступным деяниям. И со всех сторон, не умолкая ни на секунду, доносился шепот.

Шаги Бо все еще слышались впереди. И сыщицы, крепко держась за руки, торопливо шли за ним.

Дверь какой-то пивной распахнулась, и на улицу, пошатываясь, выползло существо, в котором с трудом можно было узнать женщину. Чулок на ней не было, блуза перепачкана. На лице женщины, изрытом оспинами и покрытом пятнами грязи поверх густо наложенных белил, застыло выражение горечи и презрения.

— С дороги, потаскухи! — крикнула она Элпью и графине.

Спотыкаясь, проститутка устремилась к смуглому типу, который с мрачным видом поспешно шел по другой стороне улочки. Содрогнувшись от отвращения и страха, он оттолкнул ее.

— Пошла прочь, тварь! — прорычал он, сбив женщину с ног, и побежал дальше, озираясь по сторонам.

— У него на лице словно отпечатался страх перед виселицей, — прошептала графиня, когда угрюмый тип растворился в грязном переулке.

Они услышали, как застонала позади них в сточной канаве женщина:

— Мерзкий выродок навозной кучи, чтоб тебя чума взяла.

— Быстрей, — потянула Элпью графиню. — Тут такая непроглядная темень, что нашего парш уже трудно различить, зеленое там перо или какое другое. Не хотелось бы погнаться не за той добычей и оказаться в одном из местных тупиков.

Они неуверенно пробирались в темноте, прижавшись друг к другу и шепча вполголоса молитвы.

— Он уже почти у реки, — пропыхтела графиня. — Дальше ему идти некуда. Должно быть, он направляется в Дорсетский парк.

— В театр, мадам? Но он уже давно закрыт.

— Знаю, — просипела графиня, ускоряя шаг. — Для тайного свидания нет места лучше, чем пустой, заброшенный театр.

Графиня и Элпью крались вдоль длинной стороны здания, держась поближе к стене.

Впереди слышался плеск воды. Прилив достиг наивысшей точки.

Остановив Элпью, графиня прошептала ей на ухо:

— Голоса!

Сквозь плеск волн прорезалось приглушенное гудение мужских голосов.

Элпью приложила палец к губам, давая графине знак стоять тихо, а сама поползла вперед на четвереньках. Когда ее голова достигла угла, сыщица остановилась. Сейчас слышно было лучше, но все равно толком ничего нельзя было разобрать. Только непонятные слова: «Нарушение правил… простите…»

Подавшись вперед, Элпью заглянула за угол. Ей открылся отличный вид на пристань, но собеседников по-прежнему видно не было. Судя по голосам, они спрятались под колоннадой, шедшей вдоль фасада здания. Любой посмотревший сейчас в сторону Элпью увидел бы только что-то похожее на угловой камень или железную решетку, о какую счищают с обуви грязь. Голос вкрадчиво продолжал:

— Убить вас…

При этих словах Элпью высунулась из-за угла — как раз вовремя, чтобы увидеть, как тень огромного мужчины надвинулась на Бо, который сидел на невысокой каменной тумбе в дальнем конце пристани. Куском черной ткани, похожей на большой носовой платок, здоровяк завязал Бо глаза.

— В шлюпку, — негромко скомандовал он, рывком ставя Бо на ноги. Потом за руку повел спотыкавшегося щеголя за собой.

Элпью едва удержалась, чтобы не броситься на выручку объекту их слежки, но что она могла сделать против огромного головореза?

Мужчины спустились по ступенькам причала, и Бо забрался в лодку. Высокий мужчина сел на весла.

Когда лодка отчалила, графиня вбежала под колоннаду и, протиснувшись между колоннами, смотрела, как маленькая лодка удаляется по черным, стремительно несущимся водам Темзы.

— Вы умеете плавать? — Элпью с трудом поднялась и теперь отряхивала платье.

— Не говори глупостей, — заворчала графиня. — В такой воде ты умрешь через несколько минут. От холода или от гнили, либо тебя унесет вихревыми течениями, которыми ты так интересуешься.

— Тогда мы больше ничего не можем сделать, — вздохнула Элпью. — На эту ночь мы его потеряли.

— Да, — согласилась частично разочарованная, частично обрадованная графиня. — Домой — ужинать. Ничего другого не остается.

Элпью медлила.

— О, миледи! — покачала она головой, утирая слезу. — Мне все кажется, что это дело похоже на игру или на пьесу, в которой мы зрители. Но Бо Уилсон — живой человек, из плоти и крови, как вы и я…

Графиня попросила выразиться яснее.

— Он такой красивый мужчина и ничего плохого нам не сделал. Мне страшно, ваша светлость. Может, мы потеряли его не просто на эту ночь, а навсегда.