"Аметистовый венец" - читать интересную книгу автора (Дэвис Мэгги)

2

Ванну вновь наполнили горячей водой, и две служанки стали усаживать в нее рыдающую Бертраду.

Констанс откинулась на высокие взбитые подушки. Паж принес ей еще кубок вина. Пригубив его несколько раз, она вспомнила, что после переправы во рту у нее не было ни росинки, и поставила кубок на пол.

Она наблюдала, как женщины моют ее плачущую сестру. Бертрада проучилась в школе монастыря Святого Омера почти пять лет, и Констанс знала, как рада была бы мать-настоятельница, если бы наследница Морле, пусть даже младшая сестра, пополнила своими богатствами их монастырские сундуки. Все маленькие девочки в свое время играют в монахинь. В их детских играх ее меланхоличная младшая сестра всегда играла роль монахини. Мабель, средняя сестра, изображала прекрасную леди, по воле судьбы оказавшуюся в бедственном положении и ждущую спасителя. Констанс, старшая из них, игравшая рыцаря, неизменно приходила ей на помощь.

Констанс со вздохом подумала, что должна подготовить сестру к посещению родителей жениха. Учитывая монастырское воспитание Бертрады, де Клайтоны согласились, что на смотринах будут присутствовать лишь они и Констанс.

Во второй половине дня, если будет на то воля божия, Вулфстан де Клайтон и Бертрада де Конбург будут обвенчаны на крыльце часовни перед всеми собравшимися гостями. Обряд бракосочетания должен провести сам епископ Честерский, именно его рыцари в пурпурных одеяниях заполнили большую часть двора. Затем в большом зале замка должно состояться свадебное пиршество. Гостей ожидало веселье, а бедную Бертраду – тяжелое испытание: брачная ночь. Подумав, что ей придется поговорить с шерифом о братьях жениха, Констанс закусила нижнюю губу. Судя по их развязному поведению, вполне можно ожидать, что они схватят новобрачных и под непристойные крики собравшихся, приплясывая, отнесут на высоко поднятых руках в опочивальню. И при этом еще могут заглядывать под одежды.

В первую свадебную ночь Констанс подвыпившие гости прямо из-за пиршественного стола отнесли ее в опочивальню и бросили на кровать. И тут же сверху на нее обрушился ее жених, теперь уже муж, рыцарь втрое старше ее. После этого у нее, а было ей тогда всего четырнадцать, сильно болели ребра и нестерпимо ныла вывихнутая кисть. Поэтому она должна позаботиться, чтобы с Бертрадой не приключилось ничего подобного.

Констанс продолжала наблюдать, как служанки купают сестру. Ей остается только надеяться, что, когда она окажется в постели, во власти законного супруга, он сумеет сделать ее счастливой и удовлетворенной.

В этот момент сестра вырвалась из скользких мыльных рук женщин, схватила со стола серебряное распятие и как была, нагишом, вся мокрая, кинулась к кровати.

– Умоляю, спаси меня, Констанс, спаси меня! – завопила она, рухнув на колени. – Как я могу отдать ему свое тело, принадлежащее лишь господу богу? Он же меня просто изнасилует. Ты должна меня спасти. О благословенный Иисус! – Повернувшись, Бертрада воззвала к служанкам: – Неужели никто из вас не поможет мне сохранить телесную чистоту?

Констанс сразу же догадалась, что все это внушили ей монахини.

– Залезай обратно в ванну, пока не вымочила всю постель, – решительно заявила она. – Ты знаешь, что мы не можем ослушаться королевского слова. Бог – свидетель, я сама трижды вынуждена была повиноваться его воле.

Бертрада смотрела на нее полубезумными глазами. Констанс вытерла брызги воды, попавшие ей на лицо.

– Послушай, – сказала она более ласково, – меня выдали замуж четырнадцати лет. А моему мужу было сорок два. Он и обращался со мной как с ребенком – с добротой и нежностью.

Она умолчала, однако, что Бальдрик де Кресси прибыл в Морле со своей любовницей, которую поселил неподалеку. Однажды Констанс даже ездила, чтобы только посмотреть на нее. Это была крупная загорелая женщина с дерзкими глазами, дочь крепостного. Когда Констанс увидела ее, та возилась в своем огороде. Она с ужасом представила себе, как де Кресси и его любовница, храпя и хрипя, словно два огромных животных, занимаются любовью.

Через девять месяцев, к вящему разочарованию де Кресси, Констанс родила дочь Оди.

Она посмотрела изучающим взглядом на стоящую перед ней на коленях сестру. Бертрада была длинноногой девушкой с осиной талией и упругими грудями.

– Помоги мне, – стонала Бертрада, – я не хочу, чтобы он притрагивался ко мне.

Констанс откинула мокрые волосы с лица сестры:

– Да успокойся ты, с тобой не случится ничего плохого. Во всяком случае, жених сделает все сам.

Бертрада продолжала рыдать.

– Если уж тебе так ненавистно замужество, ты могла бы покончить с собой и тогда избежала бы всего этого.

Она подошла к столу и поставила пустой кубок на стол.

– Лучше успокойся и послушай меня, я дам тебе хороший совет. Лежи спокойно, и пусть жених сам делает свое дело. Он будет в таком блаженном исступлении, что и не вспомнит о тебе.

Кто-то поскребся в дверь, и служанка слегка приоткрыла ее. Снаружи стоял один из монахов церкви Святого Айдана, по всей видимости, с каким-то сообщением о пленниках.

Приподняв голову сестры, Констанс заглянула ей в глаза. Да, конечно, святая церковь осуждает повторное замужество. Это считается тяжким грехом. Но Констанс – подопечная короля, богатейшая наследница Англии, поэтому, можно сказать, она не принадлежит себе, и король трижды выдавал ее замуж. Епископ Честерский, однако, утверждает, что грех лежит не на короле Генрихе, а на ней, Констанс. В знак своего особого благоволения король даровал ей три года свободной, незамужней жизни. А вот Бертраде выпала другая судьба. Она не сможет принять монашеский обет, у нее нет другого выхода, кроме как выйти замуж за рыцаря де Клайтона, тут уж ничего не попишешь.

– Миледи. – К ее руке прикоснулась одна из служанок. – Не расстраивайтесь, пожалуйста. У вашей сестры все будет хорошо.

«Дай-то бог», – подумала Констанс.

Другая служанка помогла Бертраде подняться, и ее снова отвели к ванне. Продолжая плакать, Бертрада уселась в воду, а служанки принялись намыливать ей волосы.

Одна из служанок принесла шитое серебром платье, приготовленное для смотрин. Платье было из мягкой, словно шелк, красной шерсти, спряденной здесь, в Морле. Констанс показала его сестре, но та поспешила отвернуть свое распухшее от слез лицо.

Пожав плечами, Констанс велела служанкам сменить мокрые камышовые циновки и спустилась по лестнице во двор.

Хотя высокопоставленные гости удалились на обед в большой зал замка, во дворе было еще достаточно многолюдно. Констанс знала, что ей следует присутствовать на свадебном пиршестве, но не могла же она предстать перед гостями в грязном платье и с волосами, напоминающими воронье гнездо. Она направилась к приору Мельклану, который, поддерживаемый молодым монахом, ожидал ее у ступеней.

– Простите, что причиняю вам беспокойство, графиня.

Она вновь обратила внимание, какой болезненный у него вид.

Констанс пробормотала несколько ничего не значащих слов. Она подумала, что без помощи молодого монаха старый Мельклан вряд ли устоял бы на ногах, так он ослабел за последнее время.

К ней подошел паж в изумительном костюме из розового атласа. Певучим голосом юноша объявил, что королевский шериф со своей женой и сыном, сэром Вулфстаном де Клайтоном, ожидают, когда графиня соблаговолит их посетить, в рыцарской казарме. С этими словами паж поклонился.

Констанс и приор переглянулись. Старый настоятель чуть заметно улыбнулся. До чего же эти де Клайтоны любят бахвалиться своими богатствами.

– Пойдемте со мной. – Она взяла приора под руку. – Мне понадобится еще один свидетель.

Приор поморщился, но согласился. По пути он объяснил ей, что в церковь Святого Айдана прислали двух узников: колдунью, которую обвиняют в приверженности к старой языческой религии, и вероотступника, жонглера и трубадура, который оказался таким возмутителем спокойствия, что валлийский принц Даффид ап Гуиллим велел посадить его в тюрьму.

Они обошли группу лучников, собравшихся вокруг бочонков с элем.

– Жонглер? И что же он такое натворил? – полюбопытствовала Констанс.

– Спросите лучше, чего он не натворил. Его называют «певцом дьявола». Он распевал богохульные песни и выделывал такое, что все только диву давались. Поймали его с огромным трудом. Даром что бродячий певец, мечом он орудует, как настоящий крестоносец. Принц засадил его в темницу, где он должен был дожидаться вынесения приговора, но своими песнями и богомерзкими историями он сумел перебаламутить всех заключенных. А когда тюремщики пытались вразумить его кулаками, он отбивался от них с дерзкими криками.

Старик сделал паузу, чтобы перевести дыхание. Молодой монах хотел было поддержать его, но он только отмахнулся.

– Принц отослал его к аббату Рису в Ридихский монастырь, – продолжил он. – Человек этот по-своему привлекательный и даже обаятельный. К тому же ни у кого не поднимается рука на бродячего певца, особенно у валлийцев, которые высоко чтут трубадуров. Но очень скоро монахи решили выставить его вон, жалуясь, что он оказывает дурное влияние на братьев. Они обратились к принцу Даффиду ап Гуиллиму, но тот просто-напросто умыл руки. Он и слышать ничего не хочет об этом человеке.

Они подошли к казарме для рыцарей. Здесь их поджидал шериф, высокий мужчина в зеленой бархатной одежде, вместе со своей женой, наряженной, как и паж, в розовый атлас. Де Клайтоны с недоумением уставились на Констанс, не узнавая ее в этой грязной, как у крепостной девки, одежде.

– Этот менестрель просто какой-то безумец, – продолжил приор. – Даже связанный по рукам и ногам, он распевает свои песни, оскорбляющие христианские уши. Глава ваших рыцарей велел поставить фургон с пленниками за псарню.

Констанс заткнула обратно выбившуюся из-под капора прядь волос. Шагнув вперед, шериф обратился к ней с упреком по поводу ее опоздания. Не оправдываясь, Констанс представила приора. Жена шерифа хотела было поцеловать кольцо на его руке, но он поспешно убрал руку. Церковь Святого Айдана исповедовала строжайшую бережливость, и ее приоры не носили украшений.

Сопровождаемые медленно плетущимся приором, они поднялись по лестнице на второй этаж, где находилось большое жилое помещение. Оружейная располагалась выше, на третьем этаже. В помещении было темно, как в амбаре, освещалось оно лишь через бойницы в стенах.

Вулфстан де Клайтон сидел на ближайшей кровати в одних узких панталонах и поножах. У него были выгоревшие на солнце каштановые волосы, мужественное волевое лицо и мускулистые руки. Его окружали братья, которые при появлении Констанс сразу замолчали.

Вулфстан быстро поставил кубок на пол и поднялся.

– Миледи, – только и произнес жених, торопливо опускаясь на одно колено и наклоняя голову.

Констанс, хотя и была дочерью графа, не ожидала подобной учтивости. Она положила руку на плечо Вулфстану. Тело у него на ощупь было очень крепкое, кожа теплая и гладкая. Молодая женщина почувствовала, как он весь напрягся от ее прикосновения. Вулфстан был старше ее всего на несколько лет. Двадцать шесть против ее двадцати двух.

Жених поднялся с колен. Неугомонные братья кинулись стаскивать с него поножи. Жена шерифа завела с приором громкий оживленный разговор об алтарном покрывале для их деревенской церкви, сам шериф с безучастным видом стоял рядом.

Братья едва не опрокинули жениха, пытаясь ему помочь. Констанс с трудом удержалась от смеха, зная, что если начнет, то уже не остановится. Суетясь вокруг жениха, как будто сам он не мог раздеться, братья то и дело сталкивались друг с другом. Вулфстан, слегка раскрасневшийся, повернулся в их сторону. Констанс почувствовала, что он нравится ей все больше и больше.

Вулфстан де Клайтон был превосходно сложен: уступая ростом братьям, он превосходил их стройностью и мускулатурой. Несколько шрамов на его гладком теле свидетельствовали о воинской доблести. Вулфстан де Клайтон сражался в военных кампаниях, которые король Генрих вел против французского короля. Из темных волос в паху выступало похожее на копье оружие довольно солидных размеров, к тому же слегка напряженное.

«Он явно не обделен природой, – подумала Констанс. – Неплохо смотрится и сейчас, а в полной боевой готовности, вероятно, и того лучше».

Братья открыто на нее таращились. Шериф внимательно смотрел на своего сына, молодой монах – себе под ноги. Жена шерифа между тем объясняла старому Мельклану достоинства йоркширской вышивки для украшения алтарного покрывала.

Вулфстан повернулся к Констанс спиной. Тут виднелись еще более многочисленные шрамы. Еще раз обернувшись, Вулфстан с легким смущением посмотрел на сестру своей невесты.

– Учтите, что моя сестра нуждается в ласковом обхождении, – понизив голос, чтобы ее не могли слышать другие, сказала Констанс.

– Миледи! – Какой-то миг она думала, что Вулфстан вновь упадет на колено, но он остался стоять. Только пылко сказал: – Клянусь, я сделаю все, чтобы добиться ее любви!

«Он испытывает к моей сестре нежные чувства, – изумилась Констанс. – Но ведь он если и видел ее, то только мельком, с монастырской дороги. Или с забора, если у него хватило дерзости забраться наверх». Она подумала о Бертраде с ее каштановыми вьющимися волосами, осиной талией и длинными ногами. Если он не станет торопить события и будет обходиться со своей будущей женой ласково, вполне вероятно, что произойдет чудо.

– Да осенит вас своей милостью господь, – сказала она.

Шериф поднял руку, видимо, собираясь ласково потрепать ее по плечу, но в последний миг воздержался от такой явной фамильярности.

Наконец заговорил и он:

– Что ж, в таком случае нам остается только посмотреть на прелестную невесту.

Мельклан с улыбкой поднял голову. Молодой монах с вожделением уставился на дверь. Констанс прикинула, не окажется ли их приход преждевременным, и решила, что нет. К этому времени служанки уже наверняка одели Бертраду, вытерли пол и убрали комнату в башне. Вспомнив о красном платье, она вдруг вновь ощутила щемящую тревогу, как бы в последний момент, уже у крыльца церкви, Бертрада не сбежала.

– Да окажется ваш брак счастливым, – с некоторым трудом выдавила она. Приподняла свою грязную юбку и направилась к двери.

После того как состоятся смотрины, если Бертрада не будет грозиться наложить на себя руки, она наконец сможет зайти к себе в комнату, к своим горничным, к своим платьям, своей ванне и привычным домашним удобствам. Все это было так заманчиво, что она едва не споткнулась на неровной лестнице. Шериф даже предложил ей свою руку.

«Этот день никогда не кончится, – с отчаянием подумала молодая женщина. – Я ужасно голодна, измучена да еще и предстала перед гостями в таком неподобающем виде. Ведь это о тебе поют, графиня:

Она юна, прекрасна, как луна.И так же далека от нас она».

Она фыркнула, и шериф окинул ее изумленным взглядом.

Констанс тут же придала лицу бесстрастное выражение.


Сидевшая в фургоне женщина наблюдала, как донкастерский шериф со всеми своими спутниками вышел в многолюдный двор. Лвид из Абердарона ткнула пальцем мужчину, лежавшего на дне фургона.

– Подыми голову, – шепнула она.

Стражники, отвернувшись от фургона, наблюдали за танцующим медведем в кожаном наморднике и красном колпаке.

– Ты хотел видеть владельца замка, – прошипела Лвид. – Если сможешь, подыми голову. Вот эта женщина, выходящая из казармы, и есть владелец замка.

Несколько мгновений мужчина молча лежал на спине, он все еще не оправился от полученной им от рыцарей взбучки. Пленник тряхнул головой, как бы стараясь вернуть себе ясность мыслей. При этом движении во все стороны разлетелись густые, кое-где испачканные кровью золотистые волосы.

– Ну и крепкий же ты парень! – Лвид нагнулась над мужчиной, помогая ему поднять голову и подпереть ее локтем.

Дно фургона было завалено пустыми мешками, принадлежавшими аббатству, и грубая мешковина так и липла к его окровавленным ссадинам.

– Зачем ты затеял с ними перебранку, а потом еще и драку? – укоризненно произнесла она. – Чокнутый ты, что ли? Этот здоровенный рыцарь, его называют «сторожевым псом миледи», готов был заживо содрать с тебя кожу. Пленник не ответил. Его заплывшие глаза еле открывались. Он вновь тряхнул головой и окровавленной рукой подтянулся к решетчатому борту повозки.

– Где? – прохрипел он.

Лвид оглянулась. Медведь все еще продолжал ходить по кругу, беспорядочно махая лапами. Зрители и стражники одобрительными возгласами приветствовали его ужимки.

– Где лорд? – переспросил мужчина. – Где?

Лвид скосила глаза в сторону.

– Тс-с. Это не лорд, а леди, – прошептала она, обводя взглядом толпу. – Графиня Морле. Вон та высокая красивая леди в зеленом платье.

Он прижал лицо к деревянной решетке, вглядываясь в ту женщину, которую ему показала колдунья.

– Графиня.

Лвид, протянув руку, схватила его за плечо и оттащила от решетчатого борта. Он не сопротивлялся, только постанывал. Когда она отпустила его рубашку, ее рука была перепачкана кровью.

– Лежи спокойно, – прошептала Лвид. – Не гляди на нее и, упаси бог, ничего не говори. Не то они снова изобьют тебя, а то еще, чего доброго, отрежут язык.

Он перекатился на спину и даже издал распухшими губами что-то похожее на смешок.

– Что они с тобой сделают, Лвид? – сипло спросил он. – После того как состоится епископский суд?

Колдунья ответила не сразу:

– Что они со мной сделают? Эти римские священники, если на то будет их воля, быстро разделаются со мной.

– Тогда подумай о себе. – Он закрыл глаза. – Умрешь ли ты здесь, во дворе замка, принадлежащего этой проклятой суке, или позднее – какая тебе разница?

Медведь закончил свое представление, и рыцари вернулись к фургону. Лвид, опустив голову, забилась в уголок и обхватила руками колени. Пленник так и остался лежать с закрытыми глазами.