"Смотрите, смотрите внимательно, о волки!" - читать интересную книгу автора (Менялов Алексей)

Знает слово

В то укрытое туманом утро произошло невозможное.

Невозможное по опыту всего фронта.

Разведгруппы гибли.

Гибли одна за другой при попытке перейти линию фронта.

Казалось, не то что человеку, разведчику, но и мыши не проскользнуть сквозь глухую блокаду, из месяца в месяц совершенствовавшуюся немецкими строительными частями…

Парадоксально, но там, где нет надежды для маленькой мыши, может пройти размером с человека волк. Точно так же, как там, где хитрости лисы недостаточно, справится всё тот же волк. Кто, как не волхв, знает это — на собственном опыте? Ведь весь путь посвящения волхвов — огонь, вода и медные трубы — к тому и сводится: к обретению качеств волка.

…И вдруг наши бойцы из охранения увидели чудо. Произошло невозможное. Со стороны непроницаемой немецкой обороны из туманной мглы показалась подвода, гружённая мешками, по виду такими, в каких перевозили хлеб. Хлеб, в голодающем блокадном Ленинграде превратившийся в мечту.

Седой волчьей тенью скользнула вторая подвода…

Третья…

Десятая…

Двадцатая…

Но это же невозможно!

Двадцать первая…

Тридцатая.

«Волос к волосу» седым волком-спасителем скользнул весь обоз.

В предыдущих книгах я упоминал об обозе с хлебом, который провели в наглухо блокированный Ленинград люди, владевшие смыслом основополагающего слова древнего ведения: «варга». Это — редкость, и их характеризует. Знали и употребляли именно в сокровенном его смысле — «состояние углублённого размышления, состояние отстранённости». В «Культе Девы» их деревню я ошибочно назвал Волчьими Забегами. На самом деле, «волчьими забегами» на Псковщине называют всякую глухомань. Когда мне рассказывали эту историю в первый раз, я сразу этого не понял. Официальное название той деревни — Терептино, Порховский район. Здесь мой информатор, Морозова Анна Петровна, сразу после Войны много лет работала учительницей, вышла замуж. В терептинской школе учились дети не только из самого Терептино, сюда приходили и из соседних деревень. Даже дальних. Из «волчьих забегов». В речи одного из таких учеников и проскользнуло: «варга». Анна Петровна не поняла и попросила смысл слова «варга» объяснить. Ребёнок учительнице отказать не смог.

Чувство справедливости подсказывает, что история с удивительным обозом достойна того, чтобы о нём много писали и говорили — много и подробно. Я об этом обозе впервые узнал в средних классах, когда читал, наверное, всё, что публиковалось о действиях партизанских отрядов. Не знаю, сколь много написано с тех пор, но предполагаю, что в описаниях бездарей нигде не упомянуто самое главное — что обоз этот шёл из «страны колдунов».

Хотя об участии в обозе волхва легко догадаться не только по слову «варга». Сколько разведгрупп погибло при попытке перейти линию фронта и не столь глубоко эшелонированную, как вокруг блокадного Ленинграда, — а ведь в группе всего два-три человека! — а тут одних подвод тридцать, да возчики, да сопровождающие, словом, человек 40, не меньше. Да ещё обратно вернулись. Такое под силу только волку. Или волхву.

Вообще говоря, волхвы в Великую Отечественную — совершенно неизвестная страница нашей истории. А ведь по одному этому случаю с обозом очевидно, что страница эта самая из всех удивительная, самая прекрасная. Что ж, в этой книге постараюсь эту страницу приоткрыть. Она написана в Войну — только сокрыта.

С полным правом можно сказать и так: пока страница о боевых действиях волхвов не будет явлена, всякое без неё изложение истории Великой Отечественной не более чем фальсификация. Не более чем инструмент оболванивания аборигенов в учебных заведениях цивилизаторов.

Всё изложенное на «волховской» странице пересказать, понятно, невозможно, но и часть её прекрасна, и самая возвышенная, и, что самое главное, в Войне решающая.

Сейчас в «стране колдунов» никто не живёт, как ветром сдуло, уж и следов от большинства деревень не осталось. Забегинцы себя проявили и обязаны были уйти, обязаны были раствориться, исчезнуть из поля зрения тех, кто не умеет видеть непосредственно.

Пустыня-пустыней, но значение очень важного выражения «знает слово» мне было объяснено именно там, на территории «страны колдунов».

До границы (Терептино) я добрался сам, но через границу меня перевёз коваль. Вернее, сам себя он называет молотобойцем, да и то во времена самой первой своей молодости, и всего лишь год — но он коваль. Сейчас он глава одного из посёлков Порховского района Псковщины, по штату ему положен «козёл», на нём мы и «рассекали» январское снежное бездорожье «страны колдунов».

В точном соответствии с канонами культа воды снежный покров в «стране колдунов» намного толще, чем за её пределами. Переход очень резкий — не промерил бы своими ногами, не поверил бы. Впрочем, и на глаз всё видно. Коваль сказал, что, сколько себя помнит, со снегом здесь из года в год так.

Глава главой, зарплата и «козёл», но зарабатывает коваль сейчас как пчеловод — почему-то пчёлы размножаются у него, ну, очень хорошо, да и трудятся что надо.

Хобби — вполне надёжный материал, по которому можно судить о наличии волхвов среди предков того или иного человека.

Удивительно, пожалуй, ещё и то, что кузнец-пчеловод открыл мне, наконец, тайну профессии мельников с ныне уже исчезнувших мельниц. Все знают, что мельников причисляли к колдунам, но вот почему?

При слове «мельник» мне с детства представлялись крутящиеся жернова и сыплющаяся мука, словом, сплошное разрушение. К такой ассоциации со словом «мельник» приучили нас цивилизаторы — сколько знаю горожан, все представляют сосредоточение тайны мельников именно вокруг жерновов.

На самом же деле, тайна мастерства мельника заключается в умении «держать плотину». У среднего человека плотину — испокон веку деревянную — постоянно сносило в паводок, а если и не сносило, то тогда её непременно заиливало, и внутри плотины воды не оказывалось. Казалось бы, крутится средний человек, крутится, вертится, толк есть, но не так чтобы уж очень. А вот у настоящего мельника, про которого люди говорили «знает слово», ту же самую плотину никогда не сносит, да и не заиливается она никогда. Вовремя открыл задвижку, вовремя закрыл — вот и всё. Надо «только» время угадать.

А бобрам и вовсе удаётся перегородить реку кучей хвороста — и очень успешно. Попробуйте-ка изобразить! И тоже не заиливается. И тоже вода всегда есть. Так что механизм обретения слова можно представить так: мы — деграданты, а вот предки были совершенней, умели находить общий язык с животными, в частности с бобрами, — соответственно, мельница предков была совершенной. Но и нам для того, чтобы стать мельником-«бобром», достаточно обратиться к родовой памяти и оживить в себе того древнего мельника-«бобра».

Итак, различие между двумя владельцами мельниц только одно: один, мастер, знает слово, а другой, средний, — нет.

Точно так же и у пчеловодов. Один и книжки о пчёловодстве читает все, что выпускаются, и крутится он, вертится, всё время при ульях, и пчёлы мёд дают, и пчеловод доволен, нос всегда в табаке. Но иной к ульям, казалось бы, и не подходит вовсе — а мёда многократно больше, рекой течёт. Знает слово.

Вот и добровольный мой проводник по «стране колдунов» из числа тех самых, кто знает слово. Потому-то он и понимает и в кузнечном деле, и в пчеловодстве, и даже в мельничном деле, к которому по жизни не прикасался.

Таким образом, в первом приближении древнерусское выражение знать слово вовсе не означает результат прежнего чтения какого-то набора букв. Состоянию знает слово никакой учитель научить не может.

Когда я был молодой и глупый горожанин, то думал, что выражение знать слово означает воспринять на слух некое слово — так мне представлялось после того, как я прошёл обработку в учебных заведениях цивилизаторов. Узнать слово — это именно инициатическое постижение мастерства при созидании. Совершить первое проникновение в мир предков.

Глюк истерика отличается от настоящего проникновения в мир предков тем, что истерик не обрёл мастерства в каком-то из видов созидания.

Кузнечное дело — это стихия огня. Парадоксально, но и мельница — тоже стихия огня, хотя открытого огня в водяной мельнице нет. Пчеловодство — тоже стихия огня, всё то же место ПЕРВОГО проникновения в мир более одарённых предков (инициация «огонь»).

Итак, мой проводник, хотя и пчеловод и знает тайну мастерства мельника, архетипически именно коваль.

Но на этом удивительные качества проводника в «страну колдунов» не заканчиваются. Я уже писал, что внук Сталина Владимир Константинович Кузаков (Сольвычегодская ветвь), совершенно очевидный волхв, — единственный встреченный мною человек, который спонтанно сажает дубы. «Спонтанно» — это просто нравится.

Так вот, теперь могу сказать, что в своей жизни встречал уже двоих. Второй — этот кузнец-проводник.

С одним из посаженных ковалём дубов случилась следующая история. Посадил он дуб почти у самой стены родительской избы. Казалось бы, место выбрал очень неудачное. Но вот прошло семнадцать лет, и в бурю января 2005 года, равной которой старожилы не помнят, стоявшее невдалеке от дома родителей высоченное дерево рухнуло — и, вот несчастье, как раз в сторону избы. Но на пути оказался тот самый юный семнадцатилетний дубок. Он всё и всех спас. Прикрыл собой, спружинил, удар отвёл. Сам дубок, на удивление, уцелел. Живой символ всей системы причинно-следственных связей нашей жизни.

То, что проводник именно коваль, я знаю не только из того, что он кувалдой махал, а потому, что тема предков для него свята. Охотиться он любит только в пустынной «стране колдунов», там ему не просто хорошо, а насладительно. Но бывает, ну не идёт, ничего вокруг не видит. Тогда зайдёт на какое-нибудь заброшенное кладбище, постоит, шапку снимет — и глаза как бы открываются. Лес-то, оказывается, отнюдь не пустой!

Но и это, сами понимаете, не всё. Ещё принимал меня кузнец все три дня по-царски, аж приятно вспомнить — а ведь мы встретились, с формальной точки зрения, совсем случайно. Я, разыскивая слово «варга», заглянул в дом с молодым дубком у стены — а через час и он подъехал. Подозрительность — норма, однако, кузнец перестроился уж как-то очень быстро. Человек может прятаться за словами — но его всё равно выдаёт скорость реакции.

Принимал он меня «по-царски» — но не подумайте, не в материальном смысле.

А его мама на прощанье подарила мне шерстяные, ручной вязки, носки.

Всё сказанное, и эта последняя деталь тоже, имеет прямое отношение к теме знает слово.

Собственно, о знает слово я уже сказал почти всё, что имеет смысл сказать в начале книги. Знать слово по Гребню Девы: СЛ-В — «слияние с Девой», в меньшей степени «сила Девы». В переносном смысле, «слияние с совершенством». ВЛ — символ Девы, одно из Её качеств.

Не секрет, конечно, что каждое слово имеет несколько значений, слово «слово» — не исключение. Познавшему слово есть что сказать.

Но главное, для знающего естественно становится восприятие Волшебного слова «космос» — ключа к Гребню Девы. Без Гребня Девы Волос Девы не расчесать…

Да, ещё один штрих. В кузнечном роду моего проводника странное население, жившее в «стране колдунов», называли хозы. Что интересно, опрашивая на границе стариков из обычных крестьян, я выяснил, что они слово «хозы» не знают. Слово «варга», кстати, тоже не знают. Скорее всего, слышали, но ничего в сердце не отдалось, чтобы спросить, что это слово значит, какую сокровищницу ведения отмыкает. А может, действительно, только ребёнок мог употребить слово «варга» в присутствии внешних.

«Не слышали» — очень важная деталь. Очень.

Хозы слово явно однокоренное слову «хозяин». ХЗ-Н — «старший над хозами». На языке Русского Севера «хозяин» вовсе не владелец или командир, как это звучит в южных областях, а волк. Волк — глава хозов? Отец хозов? В каком смысле глава или отец? Волк или человек-волк? Но это уже следующая ступень, более высокая.