"СВР. Из жизни разведчиков" - читать интересную книгу автора (Полянский Алексей)

Об афганской войне сейчас почти никто не пишет.

И мало кто вспоминает.

А между тем эта война длиною в десять лет — 1979-1989 — вошла в современную историю драматической страницей.

В 1979 году, работая в Управлении «С» ПГУ КГБ, я не мог не знать, что наше подразделение готовится к военным действиям — мы изучали исторические и военные архивы, формировали отряды. Будущие бойцы день и ночь тренировались, изучая тактику и стратегию военных действий.

Все стало ясно, когда в конце декабря 1979 года наши войска вошли в Афганистан.

Отряды продолжали формироваться, их готовили к активным боевым действиям.

К тому времени я уже был кадровым разведчиком. За плечами у меня было два высших военных учебных заведения, я прошел подготовку на курсах для руководящего состава разведки, имел опыт работы в нескольких резидентурах — сначала рядовым сотрудником, а потом заместителем резидента и резидентом.

Я считал, что мои знания и опыт пригодятся для новой, пока неизвестной мне работы.

Однако никто ни с какими предложениями ко мне не обращался.

Тогда я решил проявить инициативу и обратился к руководству нашего управления.

Меня принял один из руководителей Юрий Иванович Дроздов.

Он обладал огромным весом и пользовался непререкаемым авторитетом у разведчиков самого разного ранга.

Я рассчитывал, что он одобрит мое решение поехать в Афганистан.

Однако выслушав мои доводы, Дроздов без всякого энтузиазма сказал:

— Хорошо, мы подумаем над вашим предложением. О принятом решении сообщим.

Я вышел из его кабинета, так и не поняв, поеду ли я в Афганистан или нет.

Прошло некоторое время.

В апреле 1981 года мне объявили, что меня командируют в Афганистан на должность начальника штаба отряда «Каскад».

Срок командировки — девять месяцев.

Предыдущий отряд, на смену которому мы готовились, пробыл в Афганистане полгода. Отряд состоял из семи команд — по числу провинций Афганистана.

Штаб отряда располагался в Кабуле, а команды — в центрах провинций.

Общая численность отряда — около 800 человек: из них 215 — офицеры, 30 — прапорщики, около 500 — солдаты погранвойск, 30 — переводчики, знающие местные языки.

В каждой команде и в кабульском центре была своя бронетехника, автомашины и радиостанция. В общем, огромное и беспокойное хозяйство. Это, конечно же, не зарубежная резидентура.

Мы готовились вылететь в Кабул в середине лета.

Я, естественно, был удовлетворен решением моего начальства.

Мне хотелось проверить себя — гожусь ли я для работы в экстремальных боевых условиях, смогу ли я переносить психологические и физические перегрузки и как одолею огневые рубежи противника…

Наш отряд начал готовиться к афганской операции.

Мы тренировались дни и ночи в Балашихе.

Однажды погожим летним утром всех нас, весь костяк отряда «Каскад», рассадили в автобусы и доставили в подмосковный аэропорт.

Нас погрузили в огромный транспортный «ИЛ» (на такой машине я еще не летал).

Так что мы отбывали в далекий Афганистан, а точнее сказать — в неизвестность.

Проводить нас в аэропорт приехали Юрий Дроздов и Эвальд Козлов, капитан первого ранга, герой Советского Союза и участник штурма дворца Амина.

Они пожелали нам выполнить нашу миссию с честью и вернуться живыми и невредимыми домой — к своим детям, женам, родным.

Мы пребывали в состоянии эйфории: наконец-то подготовка позади и мы летим на дело.

Я знал, что впереди нас ждут кровь и смерть.

Это была не шуточная война. Но человек всегда пребывает в уверенности, что «уж со мной-то, конечно, ничего плохого не случится — пронесет».

И я считал, что выполню задание и благополучно вернусь домой.

Ведь всегда так бывало.

Правда, на военных действиях я, да и никто из нас, раньше не были.

Огромный самолет, загруженный людьми и специальным снаряжением, с трудом, как мне показалось, оторвался от родной подмосковной земли и взял курс на юг.

Полет длился несколько часов, а мне показалось, что мы летим в вечность.

Каждый был погружен в собственные мысли.

Голое штурмана вывел нас из состояния оцепенения.

Он появился на втором ярусе корабля и, пытаясь перекричать гул турбин, сообщил, что через несколько минут мы приземлимся в Кабуле.

Это известие взбудоражило всех.

Каждому стало ясно, что начинается новая жизнь, и что ждет впереди — неизвестно.

Пути отступления, возвращения к прежней жизни были отрезаны.

Всем нам теперь придется пройти этот отрезок жизни длиною почти в год.

Самолет приземилился.

Через двери, открытые в хвостовой части лайнера, мы увидели суровые скалистые горы. Все здесь было совсем не похоже на наш российский пейзаж.

Нас встречал генерал Лазарев.

Он был командиром первого и второго отрядов «Каскада».

Так что теперь в его распоряжение прибыл уже третий по счету отряд.

Я представился командиру, доложил, что без происшествий прибыли в его распоряжение. Отряд разбился на команды, которые в этот же день самолетами были переброшены в свои пункты дислокации.

А мы, команда штаба отряда, погрузились на автомашины и покатили в Кабул.

Когда-то раньше я путешествовал по странам Юго-Восточной Азии.

Так что я уже бывал и в кабульском аэропорту, и любовался красивой панорамой гор вокруг афганской столицы, и дышал чистым горным воздухом Афганистана.

Но сейчас я не узнал аэропорта.

На взлетной полосе выстроились боевые машины — истребители, транспортные самолеты.

В воздухе кружили вертолеты.

Потом мы их стали называть ласково — вертушки.

А несколько гражданских самолетов, сиротливо прижавшись друг к другу, потеснились к краю аэродрома.

Казалось, что вокруг — одни военные, наши солдаты и афганцы.

Гражданские вообще растворились в этой массе.

Кабул, в котором шла война, был совершенно не похож на тот мирный Кабул, который я запомнил.

От колоритнейшей восточной столицы не осталось и следа.

Сейчас это был серый карликовый низенький город.

Одноэтажные глинобитные дома-мазанки лепились на холмах и на довольно крутых горах почти в центре столицы. Каждый дом имел огражденный стенами участок земли.

Нас разместили в нескольких двухэтажных виллах в престижном квартале Кабула, недалеко от нашего посольства.

Мы сымпровизировали своеобразные офицерские казармы-кубрики.

Тут мы проводили почти все свое свободное время, отдыхали, обсуждали служебные и житейские дела.

Военная обстановка способствовала сплочению наших рядов.

Кабул вовсе не располагал к праздному шатанию, особенно в ночное время.

На улицах часто случались перестрелки и другие «ЧП».

Генерал Лазарев отличался крепким здоровьем, несмотря на то, что приближался к семидесятилетнему рубежу. Несмотря на свой возраст и высокую должность, он держался вполне демократично, и офицеры очень хорошо к нему относились.

Многие ему просто сочувствовали, так как он безвылазно сидел в Афганистане. Менялся лишь состав отряда.

«Каскад-3» начал осваивать Афганистан, разделившись на отдельные команды.

Команда «Карпаты» осела в Герате.

В ее состав входило двадцать шесть офицеров, четыре прапорщика, пятьдесят солдат и четыре переводчика.

Команда «Карпаты-Н» разместилась в Шиндаде. Состав у нее был такой же.

В Кандагаре разместилась команда «Кавказ». Она состояла из двадцати семи офицеров, четырех прапорщиков, шестидесяти пяти солдат и четырех переводчиков.

Команда «Алтай» осела в Газни. Она имела почти такой же состав, как и первые две команды.

Примерно такой же была и команда «Тибет», разместившаяся в Джелалабаде.

Команда «Север — 1» была расквартирована в Мазари-Шарифе, недалеко от границы с Советским Союзом. В ее состав входили двадцать четыре офицера, шесть прапорщиков, восемьдесят солдат и четыре переводчика.

Команда «Север-П» находилась в Кундузе, там было двадцать три офицера, шесть прапорщиков, шестьдесят четыре солдата и четыре переводчика.

В штабе «Каскада-3», располагавшемся в Кабуле, насчитывалось сорок шесть офицеров, два прапорщика, пятьдесят семь солдат и трое переводчиков.

Я пока еще полностью не осознавал, какую ношу и ответственность взвалил на свои плечи, за какое дело взялся. Но уже с первых минут пребывания в Афганистане я понимал, что я лично отвечаю за жизнь и здоровье каждого члена отряда.

Перед «Каскадом-3» были поставлены вполне конкретные задачи: не допустить свержения правительства Бабрака Кармаля и отстранения от власти прогрессивной Народно-демократической партии Афганистана (НДПА).

Я знал, что партия расколота на два лагеря — «Хальк» (народ) и «Парчам» (знамя).

Признанным лидером халькистов и ярким выразителем ее идей был Тараки. Он впадал в крайности, но двигался, как мне казалось, в правильном направлении.

Но Амин, будучи правой рукой Тараки, жестоко и варварски устранил своего наставника, добиваясь неограниченной личной власти. Поэтому судьба Амина меня не волновала.

В то время во главе Афганистана встал Бабрак Кармаль. Он возглавлял популярное в народе движение «Парчам».

Мне казалось, что именно такой лидер нужен афганцам.

Нам нужно было помочь ему противостоять внешним и внутренним силам.

Афганистан раздирали надвое мусульманские экстремисты, изнутри и со стороны Пакистана.

Я был убежден, что Советская Армия пришла в Афганистан не воевать против афганского народа.

Бывая в провинциях, я собственными глазми видел, как тепло и гостеприимно простые люди относились к шурави — к советским представителям и к нашим солдатам. Никакой враждебности не было и в помине.

Ничто не предвещало беды.

Я четко осознавал, что нам ни в коем случае нельзя втягиваться в вооруженную борьбу правительства и нарождающейся агрессивной оппозиции. Они, по моему разумению, должны были выяснить отношения между собою, не разжигая гражданской войны.

Но банды из Пакистана постепенно наводняли Афганистан. Они были хорошо вооружены, в основном у них было американское оружие, боеприпасы, снаряжение и продовольствие.

Мне тогда казалось, что стоит перекрыть эти каналы, а в провинциях обеспечить безопасность силами наших армейских частей и нашей команды «Каскад», то вооруженная агрессия из Пакистана постепенно будет нейтрализована.

Конечно, откуда мне тогда было знать, что война так затянется и станет настоящей кровавой бойней… Парчамисты и халькисты разделились на два непримиримых враждебных лагеря. Это противостояние нагнеталось. Появились первые жертвы. Убийства и с той, и с другой стороны совершались какими-то варварскими, жестокими, дикими методами.

В таких условиях авторитет Бабрака Кармаля катастрофически падал. Его ближайшее окружение, по большей части люди деятельные и толковые, не смогли предотвратить гражданскую войну.

Участились случаи диверсий и первобытно диких убийств мирных советских граждан.

Наша армия между тем медленно, но верно, усилиями некоторых сил в руководстве афганцев и целого ряда наших военных советников, втягивалась в войну.

Словом, машина кровавой мясорубки постепенно раскручивала свои жернова, набирая обороты.

Уже через месяц после нашего прибытия в Кабул Москва разрешила уставшему и основательно издерганному генералу Лазареву выехать на отдых в Союз.

Этот отпуск, вопреки моим ожиданиям, здорово затянулся.

Александр Иванович вернулся в Афганистан почти под самый конец нашей командировки.

Так что все заботы о деятельности «Каскада-3» легли на мои плечи.

Все это произошло так неожиданно, что я даже не успел испугаться. Ведь я оставался один на один с огромным отрядом.

Война с каждым днем уносила все больше жизней.

Погибали солдаты и офицеры с обеих воюющих сторон.

Нам нужно было сгруппироваться и действовать так, чтобы наносить противнику максимальный урон, а самим при этом обходиться, по возможности, малой кровью.

За эти девять месяцев мы лишились трех наших товарищей по оружию — двух офицеров и одного солдата.

Они погибли при исполнении своего священного долга — служения отечеству с оружием в руках, выполнения задание своего правительства, защищая южные рубежи нашей Родины.

Пройдет не так много лет, и болью и обидой будут отзываться в наших сердцах слова нынешних краснобаев и просто безответсвенных болтунов: «А мы вас в Афганистан не посылали…»

Отечество, будь то злонамеренно разваленный Советский Союз, или нынешняя наша Россия, в неоплатном долгу перед своими погибшими сыновьями, перед их родителями, женами, детьми.

Три погибших друга — это много или мало?

Я до сих пор уверен, что и один погибший — это чудовищно много.

Но в кровавом аду Афганистана эти потери оказались меньше потерь предыдущего отряда «Кас-кад-2».

Обстановка в Афганистане накалялась с каждым днем.

Участие в войсковых операцих отдельных наших частей, особенно в провинциях, бои, засады стали каждодневными буднями «Каскада».

Перед нами стояла нелегкая задача — обеспечить армейское командование точными сведениями о готовящихся диверсиях и терактах, обнаруживать базы душманов, склады оружия и боеприпасов, отслеживать пути доставки оружия и снаряжения из Пакистана.

Я установил прочные деловые связи с нашим высшим военным руководством — маршалом Советского Союза С. Л. Соколовым, генералом армии, а позднее с маршалом С. Ф. Ахромеевым, командующим 40-й Армией, начальником штаба армии и другими советскими офицерами.

Каждый день, без выходных, ровно к 7.00 утра я прибывал в резиденцию Соколова на планирование предстоящих операций. Проводил эти заседания Сергей Федорович Ахромеев.

Уже немолодой офицер, среднего роста, сухощавый, всегда энергичный и подтянутый, он вызывал огромное чувство уважения.

Благодаря его воле и целеустремленности, огромному опыту на этих коротких блиц-совещаниях быстро решались все оперативные вопросы на текущий день.

Я восхищался четкостью и остротой мышления маршала Ахромеева, его умением быстро схватывать информацию и оценивать сложившуюся ситуацию. Каждое свое решение он выносил на обсуждение и, посовещавшись, выносил окончательное заключение.

Обстановка на совещаниях складывалась сугубо деловая.

Если кто-то докладывал, не вполне владея материалом, то его жестко прерывали, и вопрос снимался с обсуждения.

Это считалось серьезным проколом.

Так что я очень тщательно и скурпулезно готовился к каждому такому совещанию.

Я все расписывал по пунктам — результаты повседневной деятельности отряда и каждого разведчика отдельно, дислокация и рекогносцировка по Афганистану, информация по противнику.

Каждый разведчик отряда должен был работать с агентом или агентами из афганцев для изучения обстановки в стране, получения точной и достоверной информации по бандам душманов, их вооружении, передвижениям, складам оружия и снаряжения.

Необходимо было быть также в курсе их намерений и планов.

Мы использовали переданную нам предшественниками агентуру, искали и находили новые надежные источники информации, имеющие доступ к бандитам.

В этом нам, конечно, помогали афганские коллеги из местных спецслужб.

Мы обучали их методам нашей работы и совместными усилиями продвигались вперед.

Нам приходилось вступать в прямые контакты с главарями некоторых банд, особенно с теми, которые еще не успели сильно запятнать себя кровью своих соотечественников.

Склоняли их к сотрудничетсву с «Каскадом», направляли их на борьбу с наиболее жестокими и непримиримыми бандами.

В такой работе часто приходится идти на риск, иначе не достигнешь желаемых результатов.

Но какова допустимая степень риска и что значит «оправданный риск»?

Рисковать, по моему разумению, следует так, чтобы не лишиться головы и здоровья, и в то же время добиться ощутимых результатов.

Основным критерием работы «Каскада» была достоверность, точность добытой информации, своевременность ее получения, конкретность содержащихся в ней сведений.

И это требовало от разведчиков «Каскада» огромных усилий.

Но это — наша работа.

И мы делали ее как надо.

Так что мне приходилось суммировать результаты трудов всего «Каскада», всех его команд и подразделений, прежде чем являться на «совет старейшин», возглавляемый Ахромеевым.

На первых совещаниях, в первый месяц моей службы в Афганистане, маршал Ахромеев настороженно воспринимал нашу информацию. Он не забывал спросить, перепроверяли ли мы те или иные данные, надежны ли наши источники.

Он часто повторял: «Мы не можем позволить себе наносить удары в тех местах, где могут пострадать невинные люди — мирные афганские жители».

А еще он постоянно задавал нам один и тот же риторический вопрос: «А вы представляете себе, сколько стоит весь тот груз, который по вашей информации будет переброшен в указанную точку? Вы знаете, сколько пришлось трудиться нашему рабочему, чтобы изготовить эти изделия, и сколько изъято денег из карманов наших граждан на оплату всех наших операций?»

Только однажды, во время одного из самых первых своих докладов, я позволил себе довольно дерзко возразить высокому военному начальнику.

В ответ на тираду Ахромеева я разразился своей.

Причем обратился к старшему по званию офицеру не по уставу, а по флотской традиции, существующей еще со времен создания флота российского, то есть по имени и отчеству.

В дальнейшем я себе такого не позволял.

Я заявил: «А вы, Сергей Федорович, представляете, с каким трудом, рискуя жизнью, наши офицеры-разведчики добывают эту информацию, анализируют, перепроверяют и только убедившись в ее подлинности, докладывают ее Вам?»

Наступила тягостная пауза.

Никто не позволял себе переговариваться между собой во время выступления Ахромеева, поэтому мои слова прозвучали как-то неестественно громко и вызывающе.

Сергей Федорович молчал несколько секунд и как-то странно смотрел на меня.

Его шокировало, скорее всего, не то, что я сказал, а именно то, как я обратился к нему — по имени и отчеству.

В зале наступила гробовая тишина, я даже слышал, как тикают мои часы на руке.

«Вот сейчас всыплют тебе по первое число за панибратство, тоже мне, моряк нашелся», — подумал я.

Сергей Федорович, видимо вспомнив, что по званию я являюсь морским офицером, а он отличался цепкой памятью, ответил: «Товарищ капитан первого ранга, я хорошо себе представляю труд разведчика и не нуждаюсь в ваших напоминаниях о тех трудностях, с которыми приходится сталкиваться вашим людям при сборе информации в военное время. Но со своей стороны считаю своим долгом напомнить офицерам, а это касается не только вас, но и других присутствующих, что война — жестокое дело, но мирное население надо жалеть, оберегать его и помнить, что война — очень дорогое мероприятие с материальной точки зрения».

После этого он перешел к обсуждению следующего вопроса.

Для меня, к счастью, этот случай закончился благополучно, без последствий, и даже, как мне показалось, Ахромеев стал воспринимать меня более благожелательно. Мне неоднократно приходилось летать с ним по провинциям Афганистана для решения различных проблем.

Использовался самолет маршала Соколова, в котором было два салона — общий и специальный, на пять мест.

Обычно после взлета адъютант приглашал к Ахромееву в салон на беседу кого-нибудь из сопровождающих.

Приглашали туда и меня.

Должен заметить, что после службы на флоте и учебы в академии я никогда не надевал военной формы. И в Афганистане я всегда носил гражданский костюм, поэтому окружающие меня армейские офицеры не знали, кто я по званию.

И вот через несколько дней после того злополучного для меня совещания мы вновь полетели, на этот раз на север, в Мазари-Шариф.

Сразу после взлета адъютант Ахромеева вышел в общий салон и объявил: «Вадим Николаевич, вас просит к себе в салон генерал армии».

Присутствующие в салоне генералы и офицеры с удивлением уставились на меня. Все, видимо, гадали, что это за гусь такой.

Пройдя в салон к генералу, я по уставу доложил ему, что прибыл по его указанию. Сергей Федорович принял меня тепло, мы обсудили проблемы, которые надо было решать в Мазари-Шарифе, а затем генерал оставил меня в своем салоне до конца полета. Он предложил мне кофе и намекнул, что можно кое-чем его подсластить, отметив при этом, что сам он из-за болезни этого избегает. Я по скромности и из солидарности отказался от угощения.

После этого эпизода Ахромеев на ежедневных совещаниях воспринимал информацию «Каскада» с большим доверием.

Еще более его доверие к результатам нашего общего труда укрепилось после успешно проведенных двух крупномасштабных войсковых операций.

Первая и наиболее впечатляющая операция была организована по информации нашей команды «Тибет» в Джелалабаде.

Наши разведчики доложили, что обнаружили крупнейший склад с оружием, боеприпасами и снаряжением в гористой местности, недалеко от города.

Здесь пролегали основные пути поставки оружия душманам из Пакистана. Склад был перевалочной базой бандитов, в нем накапливалось поступающее из-за рубежа снаряжение, а затем распространялось по всей территории Афганистана.

Попытки уничтожить эту базу с воздуха нашей авиацией не дали положительных результатов.

Пещеры были вырыты по всем правилам инженерного искусства, с учетом возможных бомбардировок.

Получив дополнительную информацию о том, что склад начинен самым современным оружием американского производства, а его охрана ослаблена недостатком людских резервов, наше командование провело крупную десантную операцию.

И результаты были впечатляющими — мы изъяли горы оружия, всевозможной техники, которая могла нанести нам ощутимый ущерб.

Каскадеры «Тибета» прислали нам фотографии этих складов и трофеев, а я переправил эти вещественные доказательства руководству в Москву.

Юрий Иванович Дроздов поблагодарил наших ребят за успешную работу.

Вторая операция прошла не менее успешно в военном плане, но завершилась трагически для «Каскада» — мы понесли первую потерю.

При выполнении боевого задания геройски погиб наш товарищ — Анатолий Зотов.

А дело было так.

Сразу же по прибытии в Кабул наши разведчики устремились на поиск нужных источников информации. Агент — источник секретной достоверной информации — основное оружие любого разведчика.

Можно тщательно анализировать прессу, обрабатывать все публикации, выжимая из них по крупицам нужные сведения для составления общей картины.

Можно использовать самую современную технику—спутники, подслушивающие устройства, радиоперехват и так далее.

Но без человека, который находится в центре событий, никакая информация не будет полной и всеобъемлющей.

Разведчику нужна вся информация — и политическая, и экономическая, и военная. Он должен быть также и в курсе научных разработок.

Даже в мирное время на эту работу затрачиваются огромные усилия и требуется много времени и, естественно, все зависит от опыта и мастерства самого разведчика.

В военное время эта работа проводится в максимально сжатые сроки.

Анатолий Зотов, серьезный, исполнительный, и вдумчивый молодой разведчик, нашел такого человека, в короткое время провел с ним необходимую работу и подготовку.

И у нас появился источник информации.

Его сведения тщательно и многократно проверялись и перепроверялись, и только после этого он стал использоваться «Каскадом» по назначению.

На этот раз от источника поступила информация о том, что в небольшом населенном пункте, где нет мирных жителей, бандитами накоплено большое количество оружия для создания мощной автономной боевой группы, которая будет активно действовать в районе Кабула и на прилегающих к нему советских военных объектах.

В определенный день на этой базе назначена сходка главарей банд.

Для выработки и согласования плана боевых действий на встрече будут присутствовать и члены создаваемой группы.

Эта информация была срочно перепроверена.

Сведения подтвердились.

Я срочно доложил Ахромееву полученную информацию и было принято решение уничтожить скопление бандитов с оружием.

Операция началась по плану.

Анатолий Зотов и его источник погрузились в один вертолет.

Присутствие источника диктовалось необходимостью наносить точные удары с воздуха, чтобы не пострадали мирные жители близлежащих кишлаков, а источник уверял, что хорошо знает местность и точно укажет цель.

Зотов занял место стрелка-радиста, пристроившись у пулемета и рассчитывая при необходимости принять участие в боевых действиях.

На военных вертушках нет свободных мест для пассажиров.

Афганца разместили на коробках с боеприпасами.

В сопровождении других вертушек вертолет Зотова приближался к цели. К ним в ходе операции должны были присоединиться и наши штурмовики.

Машина, где находились Зотов с источником, поднялась над целью выше других вертолетов, чтобы ее не смогли поразить с земли автоматным огнем.

Трассирующими очередями Зотов открыл пулеметный огонь по дому, на который указал афганец.

Все другие вертолеты, находившиеся ниже, увидели светящиеся трассы Зотова, определили цель и завязался бой. С земли им ответили шквалом огня из всех видов оружия, включая и крупнокалиберные пулеметы.

Дом бандитов загорелся, это было четкое указание цели и для штурмовой авиации.

Отбомбившись, они ушли на свою базу, а вертолеты еще кружили над скоплением бандитов, отвечая на их огонь.

Зотова и его друга-афганца смущало и тревожило одно обстоятельство — почему не взорвался склад боеприпасов. То, что в кишлаке находились не мирные жители, а вооруженные бандиты, было ясно, их отметины появились почти на всех вертолетах.

Их было много и, судя по ярости ответного огня, их застали врасплох.

Афганец уверял Анатолия, что его информация точна, здесь находится большой склад оружия, которое будет в самое ближайшее время пущено в ход против шурави, то есть против нас.

На складе, кроме стрелкового оружия, находилось большое количество мин, фугасов. Все это — будущая смерть для русских солдат.

Анатолий верил своему другу и понимал, что до конца они свою задачу не выполнили. Но самолеты, отбомбившись, уже вернулись на базу, боезапас вертолетов был израсходован.

Нужно было возвращаться.

И они повернули назад.

И Анатолий, и афганец были в подавленном настроении — им не удалось уничтожить склад — основную цель операции.

В Кабуле Зотов, поблагодарив своего друга, высадил его из вертолета, а сам вновь сел в машину. Заверения летчиков в том, что во второй раз они сами легко найдут цель и успешно отбомбятся, не поколебали решения Анатолия.

Он уверял, что только он сможет точно указать место расположения склада.

Его довод, что он не привык бросать начатое дело на полпути, подействовал на летчиков.

Загрузившись боекомплектом, вертолеты и самолеты вновь вернулись к цели. На этот раз вертолет, в котором находился Зотов, не поднимался выше других машин, а остался в боевом строю.

Трассирующие очереди Анатолия на сей раз попали точно в цель, туда же угодили ракеты и бомбы с самолетов и вертолетов.

И взрыв огромной силы сотряс землю, разметав все вокруг, включая успокоившихся было душманов, которые, видимо, решили, что шурави отстали от них. Они еще не успели познать силу истинно русского характера: взялся за дело — доведи все до конца.

Но одна из последних очередей крупнокалиберного пулемета сбила вертолет, в котором находился Анатолий Зотов, и он рухнул в море огня.

Так геройски погибли три отважных сына нашего Отечества, до конца выполнив свой воинский долг — два летчика и наш разведчик.

На следующий день боевые товарищи на вертолетах сели на место гибели этого вертолета, извлекли из обломков машины тела павших героев и доставили их в Кабул.

В тот же день они — участники боя и этой трагически завершившейся операции прибыли к нам, в распоряжение отряда «Каскад».

Офицеры рассказали нам все, как было, особо отметив выдержку и характер Анатолия. Вместе мы молча выпили по чарке за светлую память наших павших товарищей.

На следующий день я и несколько офицеров из «Каскада» поехали на кабульский аэродром, где находился военный морг.

Совместными усилиями мы опознали тело Анатолия (по росту, комплекции, другим приметам).

Это были самые тяжелые для меня минуты за все время пребывания в Афганистане. Тело при нас упаковали в цинковый ящик, затем в деревянный ящик, а через несколько дней в сопровождении нашего офицера этот груз-200 был отправлен на Родину.

Ценой своей собственной жизни Анатолий Зотов подтвердил достоверность информации, передаваемой военному руководству Советской Армии в Кабуле «Каскадом-3».

Я доложил Ахромееву обо всех обстоятельствах гибели Анатолия Зотова.

Генерал, подумав какое-то время, спросил меня, может ли военное руководство, в частности, он, ходатайствовать перед правительством Советского Союза о награждении погибшего разведчика боевым советским орденом.

Понимая, что это вне моей компетенции, я ответил Ахромееву, что проконсультируюсь со своим руководством.

Тут же я связался с представителем КГБ СССР в Кабуле генералом Спольненко и попросил его выяснить мнение Юрия Ивановича Дроздова по этому вопросу.

Через некоторое время Спольненко ответил мне, что КГБ сам сможет решить этот вопрос.

После этих военных операций отношение Ахромеева к получаемой от нас информации изменилось.

Теперь на совещаниях наши данные о противнике рассматривались в первую очередь, по конкретным вопросам тут же принимались необходимые решения.

Я воспользовался доверием генерала Ахромеева к работе отряда «Каскад», чтобы обсудить с ним волнующую меня проблему.

Некоторые наши команды в провинции были расположены вместе с армейскими частями, у них на вооружении, кроме стрелкового оружия — наших знаменитых «Калашниковых», были машины — БТРы с крупнокалиберными пулеметами и автомашины «Нива».

Командиры армейских подразделений стремились втягивать наши команды в повседневные боевые операции, ночные патрулирования и другие действия на своих контролируемых территориях.

Их также привлекал и наш автотранспорт. Командиры наших команд, конечно, не уклонялись от боевых действий, если душманы нападали на расположения воинских частей, всегда были готовы помочь и в сложных ситуациях, в которые нередко попадали наши военные друзья.

Но если бы мы превратились в обычные подчиненные местным военным руководителям части, у наших разведчиков-офицеров не оставалось бы времени и сил, чтобы заниматься своим основным делом — сбором информации.

Юрий Дроздов в своих инструкциях «Каскаду» постоянно требовал усиления агентурной работы, улучшения качества добываемой информации, предупреждал против втягивания команд в повседневные армейские будни.

Доложив Ахромееву оперативную обстановку в ряде провинций страны, я сообщил ему, что некоторые командиры частей на местах требуют от наших команд более активной поддержки их военных действий, участия вместе с ними в операциях по прочесыванию местности, в патрулировании и т. д.

Конечно, подчеркнул я, наши офицеры готовы наряду с солдатами бить бандитов, участвовать ив рукопашных боях, особенно, если те напали на наши части.

Но у них тогда не будет времени на сбор информации.

Ахромеев, не раздумывая, заявил, что он удовлетворен уровнем получаемой от нас информации и считает, что нам необходимо заниматься своей непосредственной работой в сложившейся ситуации.

В тот же день был отдан приказ по всем нашим воинским частям на территории Афганистана оказывать всяческое содействие работе команд «Каскада», запрещалось использовать их в повседневных военных действиях.

Однажды Ахромеев предупредил меня, что он намерен представить меня маршалу Соколову, он хотел бы, чтобы я лично доложил маршалу о деятельности отряда «Каскад», о его составе, задачах и проблемах.

Конкретный срок такой встречи мне сообщат дополнительно.

Я доложил Спольненко об этом разговоре с Ахромеевым и попросил его совета.

Представитель КГБ в Кабуле заметил, что маршал Соколов, возглавляющий боевые действия Советского Союза в Афганистане, имеет право беседовать с любым нашим офицером и предложил мне хорошо подготовиться к этой встрече.

Все наши командиры в провинциях и кабульский центр работали напряженно, результативно, и по разным направлениям.

У кого-то хорошо шла информационная работа, было больше источников информации.

Кто-то более успешно создавал так называемые «лжебанды» и работал с ними.

У кого-то лучше завязывались контакты с местными властями, с представителями наших политических и военных организаций.

Как в Кабуле, так и в провинциях были организованы советнические группы из представителей Советского Союза. Наряду с военными советниками, сюда входили партийные работники, представители различных министерств, по линии которых развивалось наше сотрудничество с Афганистаном.

Естественно, что уровень подготовки, личные и деловые качества у наших многочисленных советников были разными.

Да и как везде, кто-то работал с максимальной отдачей, а кто-то с прохладцей.

И работа складывалась по-разному.

Несколько слов о «лжебандитах».

Мы стремились установить личные контакты с некоторыми главарями банд душманов, действующих на местах. Эти люди шли на такие встречи с нами, преследуя различные цели. Большинство из них, особенно на начальном этапе, категорически отказывались от контактов с представителями местных властей.

Зато многие охотно встречались с шурави.

Они видели, что советские люди несут добро в Афганистан, из Советского Союза поступает помощь, строятся различные объекты, дехкане получают работу.

Идя на контакты с главарями банд, мы главным образом ориентировались на тех из них, о которых удавалось собрать какую-то положительную информацию.

Например, выходец из местных жителей, который имел родственников в районах, контролируемых нашими совместными силами, и не проявлял жестокости к афганским и советским гражданам, потенциально мог стать нашим союзником.

Главарь банды, соглашаясь на контакт с советским представителем, рассчитывал выяснить, могут ли получить работу его люди на предприятиях этого района, если банда сложит оружие. Ведь им нужно было кормить чем-то своих родных.

Иногда нам удавалось уговорить главаря банды прекратить вооруженную борьбу против шурави и местной власти, сложить оружие и перейти к мирной жизни.

В этом случае они требовали от нас гарантий, что не будут преследоваться за прошлые дела. И мы, согласовав все вопросы с правительственными чиновниками и службой безопасности Афганистана, давали им такие гарантии.

Часто главарь не соглашался замириться с местной властью, но прекращал террористические акции против советских представителей, против наших военных.

В некоторых случаях главарь соглашался действовать под нашим руководством.

И мы тщательно проверяли искренность его намерений, стремились закрепить его связь с нами на конкретных делах, с помощью афганской службы безопасности контролировали его родственников в местах их проживания.

Вот такие группы и назывались «лжебандами».

Мы направляли их на борьбу с наиболее активными и жестокими группировками, информируя их о местонахождении бандитов, путях поступления к ним оружия и снаряжения.

В некоторых случаях мы обеспечивали их боеприпасами и даже оказывали огневую поддержку с воздуха при проведении военных операций.

Естественно, мы очень рисковали, ведь далеко не всегда удавалось обеспечить надежное прикрытие при этих встречах.

Они нам диктовали свои условия и требовали, чтобы наши представители приходили без оружия и одни.

Но нужно было идти на этот риск, чтобы находить какие-то неординарные решения в борьбе с бандами.

Мы надеялись и рассчитывали только на то, что сможем силой убеждения заставить бандитов прислушаться к голосу разума и сложить оружие.

Конечно, у нас случались и неудачи.

Бандиты иногда отказывались от уже запланированных встреч или разрешали «парламентеру» вернуться обратно ни с чем, но живым.

Бывало и так, что мы проводили долгую и кропотливую предварительную работу, но все наши усилия сводили на нет незапланированные или неизвестные нам заранее бомбовые удары нашей авиации по месту расположения банды.

Я как следует все продумал и подготовился.

И в назначенный день прибыл в резиденцию маршала Советского Союза Соколова. Это был красивый особняк в лесистой местности прямо под горой, недалеко от бывшего дворца Амина, а ныне штаба 40-й армии.

Меня встретил Ахромеев, отечески подбодрил и провел в кабинет.

Соколов встретил меня доброжелательно, внимательно выслушал мой короткий доклад, задал несколько вопросов, поинтересовался, какие проблемы волнуют наших офицеров.

Я ответил, что все возникающие проблемы я решаю быстро и без проволочек в рабочем порядке с генералом армии товарищем Ахромеевым, который, кстати, тоже присутствовал на этой беседе.

Соколов одобрил это сотрудничество и пожелал «Каскаду» дальнейших успехов в деле обеспечения нашей армии необходимой информацией о противнике.

На этом беседа закончилась. Она носила протокольный, ознакомительный характер, видимо, маршал хотел из первых уст узнать, что же это такое отряд «Каскад» и чем он живет.

Сергей Федорович Ахромеев поздравил меня с успешным знакомством с маршалом.

Напряженная жизнь и работа штаба и команд отряда продолжалась.

Мы имели постоянную связь со своими командами, ежедневно в штаб поступали информационные сообщения, отчеты о проведенных мероприятиях, встречах с источниками, положении дел и оперативной обстановке в провинциях.

На основании этих сообщений готовилась информация для совещаний у Ахромеева.

Москва, естественно, была в курсе всех событий.

Периодически в Кабуле проводились встречи с командирами команд, другими офицерами. Они информировались об общей обстановке в стране, новых задачах и проблемах, которые нужно было решать и преодолевать.

Все «каскадеры» работали самоотверженно, на совесть.

Наши солдаты, присланные из погранвойск, отличались дисциплинированностью и исполнительностью, оказывали офицерам огромную помощь, охраняя команды, управляя машинами и боевой техникой при выполнении оперативных задач.

Много хлопот нам доставляли местные афганские болячки — желудочные растройства и особенно гепатит. Эта афганская желтуха была серьезной угрозой для здоровья всех советских людей.

Подхватить ее было проще простого, а излечивалась она долго и с большим трудом. А каковы последствия этой болезни, мы узнали уже позже, вернувшись домой.

Иногда гепатит поражал целые воинские подразделения, особенно свирепствовал он в Шиндаде. Этому способствовало неправильное расположение нашего военного госпиталя.

Разносится гепатит обычными мухами.

На равнинных степных просторах провинции Шиндад ветры в летнее время дуют в одном направлении. И надо же было так разместить полевой госпиталь, что ветры, подхватив зараженных мух из госпиталя, несли их в расположение воинских частей.

И наша команда «Карпаты-1» располагалась на маршруте этих болезнетворных ветров.

Именно здесь гепатит свирепствовал вовсю.

Мне пришлось обратиться за помощью к Ахромееву.

Он вник в эту проблему, но даже его настойчивости и энергии не хватало для того, чтобы передислоцировать госпиталь.

Шиндад продолжал страдать от гепатита больше всего.

Болели офицеры, болели и солдаты.

Но самое удивительное — даже больные «каскадеры» не хотели покидать свои команды, не хотели уезжать из Афганистана, стремились любыми путями остаться в строю.

Один офицер (он был командиром команды, человеком в возрасте) все же был вынужден покинуть Афганистан из-за болезни сердца.

Другой офицер выехал на родину на похороны своего отца.

Мне пришлось приложить много сил, чтобы срочно посадить его на попутный самолет, забитый, по словам командира самолета, под завязку. Сила убеждения, веские доводы и помощь армейского командования помогли решить вопрос.

Но были и курьезные случаи.

Однажды со мной связались из военной комендатуры Кабула.

Дежурный офицер сообщил, что у них находится задержанный солдат, никаких документов у него нет, но он утверждает, что является рядовым команды Кандагара из отряда «Каскад». Он попросил разрешения доставить этого солдата в распоряжение нашего отряда.

Я согласился.

Передо мной появился солдат, худой, измызганный, но держался с достоинством. Прежде всего я выяснил, имеет ли он отношение к пограничникам. Он ответил утвердительно. Я почему-то сразу поверил, что он — наш человек.

Солдат рассказал следующее.

Он заболел, его поместили в местный военный госпиталь, а оттуда перевезли, вопреки его желанию остаться в Афганистане, в госпиталь в Ташкенте.

Почувствовав себя лучше, он сбежал из госпиталя и вот спустя неделю оказался в Кабуле. Попытался попасть на самолет, направляющийся в Кандагар, но его задержали и посадили на гауптвахту. Тогда ему пришлось сознаться, что он член команды «Каскад», чтобы его вновь не отправили в Союз.

Я поинтересовался, чем же он питался всю неделю, пока не добрался до Кабула.

Беглец философски ответил, что мир не без добрых людей.

Его накормили, помыли и запросили Кандагар о беглеце.

Оттуда сообщили, что такой-то солдат в настоящее время находится на излечении в госпитале в Ташкенте.

Я поздравил солдата с благополучным прибытием к месту боевой службы и отправил его в родную команду. Иначе я поступить не мог, так как видел по его глазам, что он все равно вернется в «Каскад».

Другой случай произошел с офицером, командиром команды «Каскада». Он тяжело заболел гепатитом и несколько недель находился на излечении в местном военном госпитале.

Мы проинформировали об этом Центр и через некоторое время получили из Москвы сообщение, что на место больного командиром команды назначается другой офицер, его заместитель.

А больного мы должны были по возможности направить в Союз для окончательного выздоровления.

Через какое-то время бывший командир прибыл в Кабул и появился у меня. Он был не вполне здоров, выглядел плохо и едва держался на ногах.

Я сообщил ему о решении Центра и предложил готовиться к отправке домой, убеждая, что ему нужно долечиться, чтобы окончательно встать на ноги. Офицер молчал, опустив голову.

А когда он поднял голову и взглянул на меня, я впервые увидел плачущего «каскадера». Крупные слезы катились по щекам, губы подрагивали, руки, сжатые в кулаки, посинели.

Я попытался успокоить его, говорил, что он еще молод, что ему надо выздороветь и еще послужить на пользу Отечества.

Но по глазам я видел, что он не слышит меня.

Он несколько раз повторял фразу: «Мне стыдно ехать домой, я не успел ничего сделать здесь, в Афганистане. Что же я скажу своему сыну, что из-за болезни сбежал отсюда, испугался трудностей?»

И я растерялся, не знал, что говорить, какое решение принять.

А решение Центра уже было — нужно возвращаться домой на лечение.

Выход из создавшегося положения помог мне найти только что прибывший из Джелалабада командир «Тибета».

Он быстро включился в ситуацию, посоветовал мне не спешить с принятием решения и выполнением указания Центра, ведь там сказано «по возможности», а он, больной, сейчас не готов к далекому перелету.

Командир предложил мне отправить больного к нему в команду, климат в той провиции мягкий, самое лучшее место в Афганистане.

Там он сможет достать для больного даже свежее молоко.

Через одну-две недели больной поправится, а я за это время решу его дальнейшую судьбу. Я согласился с предложением «Бороды», так мы звали этого командира, он отрастил густую черную бороду и был похож на местного душмана.

А за эти две недели произошли неприятные для «Каскада» события.

Командир другой команды попал в очень неприятную переделку.

Борьба парчамистов и халькистов достигла к тому времени своего апогея.

Действия сторон, надо заметить, не отличались гуманностью.

И в результате один чиновник убил другого.

Желая скрыть преступление, он решил уничтожить труп жертвы, представив дело так, что тот по своей воле скрылся из провинции, и вероятно, перешел на сторону противника, к душманам.

Пользуясь хорошими отношениями с нашим командиром, он попросил обеспечить его безопасность при выезде за город. И наш «каскадер», не предчувствуя подвоха, выехал с командой на бронемашине, чтобы защитить своего знакомого.

А тот на своей машине вывез труп убитого в поле, облил его бензином и сжег.

Наши офицеры и солдаты толком ничего не поняли.

Но оказались соучастниками преступления.

Сначала среди сторонников убитого афганца, а затем и по городу поползли слухи, что такой-то чиновник убрал с политической сцены своего конкурента, убил его и труп сжег. И в этом ему помогли шурави, они охраняли его за городом.

Партийные советники при администрации провинции проинформировали кабульских коллег и высказали пожелание сменить командира нашей команды, чтобы тем самым показать афганцам нашу реакцию на события и убрать раздражителя политических страстей со сцены.

Началось расследование событий.

Оно велось и афганской, и советской сторонами.

Нам удалось доказать нашим друзьям непричастность советской стороны к политическим интригам внутри партии НДПА.

Но в это время произошло «ЧП» в этой самой команде.

Группа офицеров во главе с командиром находилась за городом, недалеко от афгано-советской границы, и один офицер подорвался на мине. Он погиб на месте, другие не пострадали.

Первая версия выглядела гак: офицеры попали на минное поле, устроенное бандитами у нашей границы; организована провокация против офицеров команды.

В сообщении из команды говорилось, что офицер погиб при изучении местности возле нашей границы.

В этом районе действовало несколько банд душманов, которые опасались продвижения наших пограничников на афганскую территорию.

В этой связи, вероятно, они и заминировали некоторые участки афганской земли возле границы. Каких-либо предположений о возможных провокационных действий неизвестных лиц против «Каскада» не было, так как о маршруте поездки офицеров в этот район никто из афганцев и советских граждан не знал.

Спольненко вызвал меня к себе и приказал немедленно лететь в команду, чтобы на месте разобраться со всеми этими случаями и заменить командира команды.

Я узнал, что в этом же направлении вылетает Ахромеев с инспекционной поездкой по воинским частям, он согласился взять меня с собой.

Вызвав бывшего больного командира из Джелалабада, мы вылетели в провинцию.

На месте я провел беседы с главным политическим советником провинции, другими его коллегами, с командиром команды, офицерами, которые присутствовали при сожжении трупа афганца.

Я узнал, кто был свидетелем взрыва у границы.

Наша советники и афганцы были уверены, что командир команды «Каскад» не был в курсе намерений убийцы, но они все просили вывезти его из провинции.

Относительно гибели офицера и командир, и другие офицеры утверждали, что произошел взрыв неизвестного устройства.

Они прибыли на бронемашине к старой излучине реки с целью изучения обстановки возле нашей границы.

Все вышли из машины, а один офицер отошел от них на 10-15 шагов. И затем произошел взрыв.

Так погиб второй офицер «Каскада».

Смерть в бою с врагом еще можно как-то объяснить. Это неизбежно при любых военных операциях, но гибель в пустом чистом поле казалась нелепой, да в общем любая смерть — нелепость.

Я представил команде нового командира, мы обсудили пути выхода из кризиса и определили задачи на ближайшее время.

Затем я с бывшим командиром возвратился в Кабул.

Через несколько дней, после доклада руководству обо всех событиях в провинции, я направил этого офицера работать в команду «Бороды».

За время своей работы в Афганистане мне довелось несколько раз встречаться в неофициальной обстановке с Наджибом, в то время руководителем службы безопасности страны.

Позднее, когда он стал президентом страны, его стали называть Наджибулла.

Этот крепкий, красивый, рослый мужчина поражал своей энергией и нацеленностью на успех.

По образованию он был врач, а по складу ума и образу мышления — прирожденный лидер.

На должности руководителя спецслужбы он проявил себя как профессионал высокого класса, хотя и не имел специальной подготовки.

Однажды Спольненко сообщил мне, что завтра вечером мы должны пойти на встречу с Наджибом, который хотел бы встретиться с Соколовым и Ахромеевым, чтобы поделиться с ними одной своей идеей и выслушать их мнение.

Я был искренне удивлен. «А почему бы Наджибу самому, без моего посредничества не встретиться с нашими начальниками?» — подумал я.

Мы стали регулярно встречаться с Наджибом.

Наши встречи проводились в частных домах, контролируемых или службой безопасности Афганистана, или нашим представительством КГБ.

Охранялись такие встречи афганцами и офицерами отряда «Каскад». На этих беседах присутствовали Спольненко и я, на двух встречах был посол СССР в Афганистане Табеев.

Беседы проводились по восточному этикету, без спешки и суеты, обстоятельно проговаривались все возможные детали и нюансы.

Во время этих встреч к столу подавали традиционные восточные угощения и русскую водку.

Однажды Наджиб попросил меня организовать встречу одного из своих заместителей с Ахромеевым. Такие встречи состоялись не раз, и они были полезны для обеих сторон.

Когда Наджиб стал президентом страны, его личные и деловые качества проявились в полную меру.

Обстановка в стране постепенно стала нормализоваться, вооруженные силы теснили бандитов по всем направлениям.

Даже когда из Афганистана вывели советские войска, не оправдались мрачные прогнозы недругов этой многострадальной земли о том, что страну ожидает полный крах.

Наджиб держался еще три с половиной года, и все усилия США, Саудовской Аравии, Пакистана скинуть его оказались тщетными.

Более результативными в его устранении оказались действия бывших соратников и друзей — горбачевское руководство просто прекратило всяческую помощь Наджибу, бросив его на произвол судьбы.

А в той ситуации, которая складывалась с конца 1979 и по 1989 год, несомненно, была и вина Советского Союза.

Но, к сожалению, нашим тогдашним вождям, да и лидерам новой России не хватало государственной мудрости, элементарного умения прогнозировать развитие ситуации на южных рубежах Отечества.

В любом случае Афганистан — добрый сосед, пусть разоренный войной, но доброжелательно относящийся к нам, был лучше Афганистана — врага, раздираемого внутримусульманскими распрями и расценивающим северного соседа как источник зла.

Наджиба лишили президентства.

И не успев вылететь из пределов столь горячо любимого им Афганистана, он вынужден был укрыться на территории представительства ООН в Кабуле.

Его кровные враги — лидеры исламских афганских партий, пришедшие к власти после него, не решились нарушить международные правила и посягнуть на неприкосновенность территории международной организации.

Наджиб и несколько его родных и близких вынуждены были жить в заточении.

И опять проявились наши дремучие недальновидность и безразличие к своим бывшим соратникам, ученикам, друзьям.

Те, кто рекомендовал Наджибу поступать так или иначе, кто клялся ему в дружбе и в военной солидарности против общего врага, просто предали его.

Ни у кого из тех, кто находится сейчас при власти, даже не возникло мысли, что надо помочь Наджибу, надо вытащить его из плена в своих же интересах, и, естественно, в интересах будущего Афганистана.

Не нашлось таких мудрых и дальновидных людей.

А жаль.

Возможно, не было бы у нас сейчас проблем с Таджикистаном, не было бы воинственного и загадочного племени талибов.

А Наджиб был пуштун.

Кстати, о талибах.

В то время, когда я служил в Афганистане, мы ничего не слышали о «движении Талибан».

Оно появилось позднее. Это, по моему мнению, была хорошо спланированная акция, направленная против бывшего Советского Союза, задуманная в недрах спецслужб США, профинансированная Саудовской Аравией и претворенная в жизнь правительством и военными Пакистана.

А нашей прессе была подкинута извне романтичная и трагичная идея: дескать, талибы — это дети и наследники погибших душманов.

Эти дети якобы во время боевых действий вывозились в Пакистан и там воспитывались в строгих рамках ислама, правоверными борцами против «шурави» и прочих «неверных».

А затем, когда они выросли, им дали в руки оружие (не только автоматы, но и пушки, танки, самолеты), и они пошли освобождать свою страну.

После ввода советских войск в Афганистан часть населения, включая и пуштунов, бежала в Пакистан.

Там были созданы лагеря по подготовке отрядов для борьбы с советскими войсками, находившимися на афганской территории.

После вывода наших войск из Афганистана в 1989 году борьба за власть в этой стране разгорелась с еще большим ожесточением.

Пуштунские отряды теперь были нацелены на борьбу с новой властью в Кабуле.

В июле 1992 года президентом Афганистана стал таджик Бурхолутдин Раббани, ориентирующийся на Иран и Таджикистан.

А это никак не могло устроить Пакистан.

Кроме того, Раббани — противник прокладки нефтепровода из Туркмении в пакистанский порт Карачи через территорию Афганистана. Это, естественно, не нравится нефтекоролям Запада.

Пакистан начинает готовить пуштунов (так называемое «коренное население» Афганистана) для борьбы против «некоренного» населения — узбеков, таджиков, хазарийцев.

Молодежи внушали, что если пуштунов в Афганистане шестьдесят процентов, то и президент должен быть пуштун, а не узбек или таджик.

В середине 1996 года свыше пятидесяти тысяч человек были переброшены из Пакистана в Афганистан в районе города Джелалабада.

Надеясь разжечь «национально-освободительное» движение пуштунского населения, которое на первых порах действительно поддерживало «талибан», Пакистан перестарался: это движение превратилось в исламский фашизм.

26 сентября 1996 года Кабул пал внезапно и даже как-то буднично.

Талибы просто вошли в город ночью.

Никакого сопротивления им не оказали.

Бывший председатель комитета обороны Афганистана Гульбеддин Хекматияр сдал город без боя и бежал.

Наджибулла был повешен.

Два врага-соперника за влияние на севере Афганистана Масуд и Дустум молча взирали на происходящее. Они не любили пуштуна Хекматияра. (Масуд — член комитета обороны и член партии «Джамет-Ислами», которую возглавляет Раббани; Дустум — председатель комитета обороны, лидер «Национального исламского движения Афганистана»).

Сейчас Масуд и Дустум объединились в борьбе против талибов.

После падения Кабула Дустум ушел на Саланг.

Масуд укрылся за высокими горами в Пагдшере.

Так север Афганистана был поделен на две части.

Это «проузбекский» северо-запад и «исламский» северо-восток.

Президент Афганистана Раббани расположился в Тахоре, контролируемом Масудом.

Наплыв талибов сдерживает север Афганистана, контролируемый Масудом и Дустумом. Если север падет, то талибы могут войти в Узбекистан и Таджикистан.

Тех, кто стоит за движением «Талибан», интере-. суют в первую очередь экономические цели в этом регионе.

Им необходимы богатые сырьевые районы севера Афганистана и Средней Азии.

Нефть и газ Туркменистана, по планам ряда американских и аргентинских компаний, должны пойти по трубопроводам по самому короткому пути — через Афганистан в пакистанский морской порт Карачи.

Потому и продолжают греметь выстрелы в Афганистане, и льется кровь невинных мирных людей.

В свое время российский министр иностранных дел Козырев вслед за горбачевским министром Шеварднадзе идя на поводу у заокеанских партнеров, пренебрег национальными интересами России в ее «южном подбрюшье», а в итоге предал пророссийский режим Наджибуллы в Кабуле.

Тем самым был нанесен колоссальный ущерб стратегическим интересам страны.

В результате этих потрясений России достались «афганский синдром», тысячи инвалидов и их социальные проблемы, которые до сих пор не разрешены.

Остались полынная горечь даром пролитой крови, впустую затраченных усилий.

Пришедшие к власти в России Горбачев и подобные ему политики думали лишь о том, как побыстрее свести счеты с «коммунистическим прошлым», а исконные вековые геополитические интересы державы их не волновали. Они не ведали, что творили.

Я находился в больнице, когда по радио услышал новость о том, что талибы захватили Наджиба и казнили его в Кабуле.

Я не поверил своим ушам, а потом утешился шаткой мыслью, что это не Наджиб, а его двойник.

Не могли же наши когда-то КГБ и ГРУ, да и Министерство обороны взять и напрочь забыть о Наджибе.

Ведь мы не бросали даже агентов-иностранцев, попавших в беду по нашей вине. Мы всегда следили за судьбой наших боевых друзей и при первой возможности приходили к ним на выручку.

А тут казнили крупного государственного деятеля, преданного идейно и духовно Советскому Союзу, правда, бывшему. Не в этом ли огороде зарыта собака?

Ведь давно можно и нужно было без помпы вывезти Наджиба к нам ил и в другую дружественную страну, а затем дать ему возможность самому возвратиться в Кабул или хотя бы воссоединиться с семьей.

Нет, мы предали Наджиба и забыли о нем или сделали вид, что забыли, но зато красноречиво показали, что безразличны к его судьбе.

Все это случилось потом, десять лет спустя.

А пока нам, «Каскаду-3», предстояло прожить еще несколько месяцев в пылающем Афганистане.

А война с душманами все накалялась.

Теперь они действовали не только против афганских официальных властей и мирного местного населения, но атаковали и советские воинские части, действовали против советских гражданских специалистов, помогавших афганцам строить новую жизнь.

Наша 40-я Армия все шире втягивалась в боевые операции против банд.

В одной из провинций автоколонна, в составе которой были военные и две автомашины «Каскада», двигалась из центра провинции в расположение своих частей.

Вдруг на дороге прогремел взрыв, эпицентр его оказался как раз под машиной нашей команды, которая шла третьей в строю.

Водитель, солдат команды «Каскад», погиб на месте, машина сгорела. Это была очередная жертва афганской войны в нашем отряде.

Статистика — страшная и беспристрастная наука.

Казалось бы, гибель нескольких людей из состава отряда в более чем семьсот человек — это небольшие потери, особенно если учесть размах той страшной, кровавой бойни, развернувшейся в горах и на равнинах Афганистана.

Но какая статистика может утешить близких — родителей, детей, сестер, жен, боевых друзей.

Любая человеческая смерть — это невосполнимая утрата.

И те, кто потерял близких в этой страшной бессмысленной войне, в наше безучастное время остались один на один со своей бедой. Не разрешалось даже упоминать, а тем более писать на памятнике, что солдат или офицер геройски погиб в Афганистане.

Так было в те времена.

Наш отряд продолжал жить и действовать в этой бурной и непредсказуемой обстановке.

После трудов праведных и опасных мы находили минуты, чтобы хотя бы на несколько мгновений отключиться от постоянного страшного напряжения, забыться.

По вечерам мы иногда собирались в своих кубриках, тихо пели про березы, про могучую Волгу, а чаще про Афган, про «Каскад», про «Зенит», про погибших товарищей.

Ходили в гости к военным товарищам, в отряд МВД «Кобальт», к нашим гражданским специалистам. Даже умудрялись выбираться в бани с парилками, устроенными нашими российскими умельцами в неподходящих, казалось бы, афганских условиях.

Я бывал с товарищами в трех таких банях.

Одна из них располагалась на территории посольства и была конечно, образцовой, с бассейном и прочими удобствами. Здесь было уютно, просторно, и по всем стандартам прилагалась, конечно, и сауна.

Но попасть сюда было очень непросто, поскольку предпочтение отдавалось, конечно, высоким гостям и крупному, не только по весу и габаритам, начальству.

«Каскадеры» отдавали предпочтение двум другим баням.

Одна из них находилась на аэродроме.

По внешнему виду и внутреннему устройству она не особо отличалась от обычных наших русских бань.

А вот третья была уникальной и по интерьеру, и по внутреннему дизайну.

Располагалась она в скалистых выступах гор, поднимающихся за бывшим дворцом Амина. Вырубили, вырыли и построили ее умельцы из разведывательного батальона, охранявшие спокойствие штаба 40-й Армии.

Попасть в эту баню можно было только с личного разрешения комбата, майора Советской Армии, весельчака и балагура.

Такие люди всегда есть в нашей армии, и появляются они чаще всего, когда армия действует в боевых условиях. Это наши «Теркины», а без них, как известно, на фронте не обойтись.

У нас сложились теплые дружеские отношения с этим офицером, и он радушно принимал «каскадеров» в расположение своей части, знал и хорошо пел песни «Каскада» и наши российские песни.

У него был приятный баритон и он виртуозно играл на гитаре.

Несмотря на то, что помещение бани было сооружено в скалистом грунте, было невелико по объему, строители умудрились создать там определенный комфорт и удобства.

Был проведен водопровод, стены обшиты тесом, но так, что отдельные выступы красивых скал вписывались в интерьер, создавая обстановку загадочности и таинственности.

Доски были украшены выжженными узорами, светильники и факелы были сделаны из стреляных гильз разного калибра.

В центре залы под сводчатым скалистым потолком висела красивая настоящая большая люстра, попавшая сюда, видимо, из дворца. Ее зажигали по торжественным случаям.

На стенах красовалась коллекция старого холодного оружия и кремневые ружья — трофеи, отобранные у душманов.

В общем, человек, занимавшийся оборудованием и обустройством этой бани, несомненно, обладал большим художественным вкусом и сделал все с душой.

Все это экзотическое убранство и само сооружение располагало к тому, чтобы отвлечься от тяжких забот. А сам хозяин прилагал максимальные усилия к тому, чтобы гости были довольны. Ведь он и сам в эти минуты и часы отдыхал от военных будней.

Иногда случалось, что расположение батальона обстреливалось бандитами с близлежащих гор. В ответ на эту наглость по горам бухали врытые в землю танки, велся минометный обстрел засеченных огневых точек противника. Это случалось обычно с наступлением темноты и служило нам сигналом — пора и честь знать, надо ехать домой.

За все эти светлые эпизоды боевых будней никто из гостей, да и хозяев территории ни разу не пострадал. Эти случаи служили как бы проверкой бдительности наших хозяев.

Периодически в Афганистан залетали столичные артисты.

Особенно наши солдаты и офицеры ждали Иосифа Кобзона, который так задушевно исполнял наши любимые песни.

Надо отдать ему должное, он чаще других бывал в Афганистане, и не только в Кабуле. Он летал по провинциям, несмотря на риск попасть под огонь душманов.

Однажды Кобзон прилетел с концертом в Кандагар.

Командир нашей команды связался со мной и спросил, не будет ли возражений, если «каскадеры» примут гостя в своем расположении и будут охранять его от возможных неприятностей.

Я, конечно, согласился с просьбой ребят, и велел, чтобы они сделали все в лучшем виде.

И ребята не подвели — они познакомили нашу «звезду» с буднями своей жизни, оказали ему гостеприимство и хлебосольство.

Иосиф Кобзон, как сказал мне потом командир, остался очень доволен своим визитом в отряд «Каскад».

По просьбе Ахромеева и по согласованию с Дроздовым, штаб отряда «Каскад» выделил одного офицера и бронемашину с экипажем в состав армейского агитационного отряда.

В распоряжении отряда находились несколько танков, БТРы, грузовые и легковые машины.

Отряд брал с собой популярных в народе политиков, духовных лиц и артистов и периодически, раз в два-три месяца, передвигаясь по провинциям, вел в кишлаках пропагандистскую работу. Случаев нападения на этот отряд со стороны душманов не было, а польза от его работы была огромна.

Наш офицер так понравился команде отряда и афганцам, что они постоянно просили отпустить именно его в свои походы по Афганистану.

Однажды в штабе отряда произошло «ЧП» — на соседней вилле, где располагались офицеры разведки штаба, вспыхнул пожар.

Дело было поздним вечером. Сначала загорелась печка, а затем огонь охватил и стены помещения второго этажа. В соседней комнате размещался склад нашего оружия, где были гранаты, патроны, запас солярки в канистрах.

Ребята не растерялись, быстро перетащили оружие вниз и приступили к тушению огня. Такие случаи с солярными печками часто случались и в армии.

Их несовершенная конструкция приводила к сильным пожарам, порой уносившим человеческие жизни.

Этот пожар мы заметили вовремя и поспешили на помощь к своим товарищам. Работали споро, без суеты и паники.

И тут я заметил одиноко стоящего в стороне от горевшего здания человека в одном нижнем белье.

Он дрожал от страха и растерянности.

Я подошел к нему и, к своему изумлению, узнал в нем старшего офицера этой виллы. Я не нашелся сразу, что ему сказать, только резко спросил:

— А кто же руководит тушением огня и выносом оружия?

— Мои помощники, — ответил он.

Я даже не стал ничего ему говорить и отошел от него.

Позже, когда все благополучно закончилось, у меня даже не возникло желания что-то ему выговаривать.

Я подумал, что ему, пожалуй, уже ничего не поможет.

Руководство представительства КГБ обвинило нас в неумении пользоваться печками, поручило провести разъяснительную работу среди солдат и офицеров.

Но когда через несколько дней в одном из домов представительства также произошел взрыв печки и пожар, то все обвинения отпали сами собой.

Как-то Спольненко заметил, что неплохо бы активизировать помощь «Каскада» сотрудникам представительства в организации встреч с афганскими источниками информации.

Я согласился с ним и заметил, что у нас есть и боевая техника для прикрытия встреч в удаленных от центра населенных пунктах.

Но эти мероприятия надо планировать так, чтобы не мешать друг другу в работе.

Спольненко настаивал на том, чтобы наши офицеры вообще занялись регулярным обеспечением связи офицеров представительства с афганцами, осуществляли постоянную охрану таких операций.

Я возражал.

Такая нагрузка лишила бы наших работников возможности самим продолжать работу с агентурой по добыванию информации.

Но мои доводы на него не подействовали.

Спольненко заметил даже, что работа офицеров представительства важнее работы офицеров «Каскада».

Я понял, что убеждать его бесполезно и предложил ему связаться с Дроздовым, чтобы решить этот вопрос.

Он ответил, что так и сделает.

В этот момент раздался телефонный звонок, вызывала на связь Москва. Спольненко доложил обстановку, обсудил еще какие-то проблемы. На мой вопрос — нужно ли мне удалиться из кабинета, он жестом остановил меня.

И вдруг он заявил своему собеседнику: «Яков Прокофьевич, мой заместитель, руковоитель отряда „Каскад“, не подчиняется моим приказам, отказывается обеспечить безопасность работы офицеров представительства».

Видимо, на эту его тираду последовал вопрос — а кто это такой и где он?

Спольненко ответил, что это капитан первого ранга Сопряков и он сейчас находится в кабинете.

Из Москвы попросили передать мне трубку.

Взяв трубку, я услышал резкий голос заместителя начальника разведки Медяника: «Сопряков, что там у вас творится в Кабуле?»

Я не растерялся, так как хорошо знал Медяника, работал под его руководством в резидентуре в Индии.

Я ответил: «Яков Прокофьевич, будучи офицером и подчиненным, я не могу не выполнять приказы генерала, но я предлагаю товарищу Спольненко решить вопрос об использовании отряда „Каскад“ в новом качестве с моим непосредственным руководителем — Юрием Ивановичем Дроздовым. Мы только что обсуждали этот вопрос и генерал вроде бы согласился с этим предложением».

Медяник секунду помедлил и ответил, что я прав и предложил передать трубку Спольненко.

Что он сказал генералу, я не слышал, но судя по его красному возбужденному лицу, видимо, не очень приятные слова.

Повесив трубку, генерал удивленно спросил меня, откуда я знаю Медяника.

Я ответил, что в свое время работал с ним за границей.

На этом наша беседа и хорошие личные отношения в Афганистане закончились.

А ранее я бывал у Спольненко в квартире в посольском доме, он с гордостью показывал мне свою богатую коллекцию российских и советских боевых орденов, холодного оружия.

Он просил передавать ему афганские сабли и ножи, если таковые будут попадать в «Каскад». Что я иногда и делал.

Теперь, видимо, я стал для генерала неудобным и бесполезным.

Но что поделаешь — в жизни и не такое случается.

Приближался Новый, 1982-й год.

Это был самый приятный и радостный праздник для всех нас.

Даже находясь в тропических странах, мы умудрялись без снега, но с Дедом Морозом и Снегурочкой весело отмечать его.

Не должен был стать исключением и Афганистан. А зимы здесь суровые, со снегом, холодом.

Кабул расположен высоко в горах.

Только бы не было пальбы душманов и потерь среди товарищей.

Приготовления шли полным ходом.

Наши летчики привезли для нас из Советского Союза красавицу — пушистую зеленую елку. Солдаты украшали ее самодельными игрушками, прибирали помещения, офицеры придумывали и вывешивали в столовой плакаты со стихотворными пожеланиями на Новый год.

Наши переводчики — все выходцы из солнечного горного Таджикистана, готовили новогодний сюрприз: рядом сооружался мангал для шашлыка.

Настроение у всех было приподнятое: еще бы — в новом году мы уже собирались вернуться домой, успешно завершив свои труды.

Не изменили мы традиции приглашать на торжество почетных гостей. К нам в гости приехали руководители отряда МВД СССР Н.Комарь и В.Трофименко, а также командир расположенной в кабульском аэропорту дивизии Слюсарь.

Наш зам по тылу Юрий Крылов поддерживал самые тесные отношения с командованием этой дивизии, она снабжала нас продовольствием весь период пребывания в Афганистане.

Родные и близкие офицеров, находившиеся в Союзе, также позаботились о нас. Мы получили посылки к Новому году, и там были сюрпризы в стеклянной упаковке и игристым содержимым.

Все мы разместились за длинным столом в столовой, возле елки.

И вот наступил 1982-й год.

Первый тост мы провозгласили за Новый год, за наши успехи.

Второй — за родных и близких, тревожившихся за нас.

Третий тост — за светлую память о погибших товарищах.

Эта новогодняя ночь в Кабуле прошла на удивление спокойно, не было ни обстрелов, ни происшествий. Это вселяло надежду, что мы благополучно вернемся домой.

Так оно и получилось.

После Нового года дни побежали быстрее и веселее.

Наконец-то вернулся из Москвы Александр Иванович Лазарев. Огромная тяжесть свалилась с моих плеч, стало даже как-то легче дышать.

Сборы домой, предварительное подведение итогов своей деятельности в Афганистане занимали основное время. Такая же обстановка царила и в командах на местах.

И вот наступил день отлета из Кабула.

Был самый конец апреля, погода стояла теплая, весенняя, настроение приподнятое — завершен тяжелый этап в моей жизни. Да, афганский период закончился. С чувством выполненного перед Отечеством долга я возвращался домой.

С половиной офицерского состава отряда «Каскад» я погрузился в уже знакомый «ИЛ-76», и мы поднялись в воздух, взяв курс на север, к родным «берегам».

Под крылом самолета проплывали снежные суровые горы, где скопились бандиты, где ежедневно шли тяжелые изнуряющие бои, по узким тропам везли американское оружие из Пакистана, неся смерть людям.

США прилагали колоссальные усилия, чтобы устроить нам в Афганистане то, что они не без нашей помощи пережили во Вьетнаме.

Нашей армии, да и всему советскому народу, предстояло еще семь тяжелых лет войны.

Мы долетели до Ташкента, там немного отдохнули и дозаправились.

Итак, мы взяли курс на Москву.

Правда, должен заметить, что настроение у нас в самолете не было чересчур радостным. Ведь каждый из нас, отдавший свой долг Отечеству, понимал, что тех, кто остался в Афганистане, ожидают еще немало трудностей, кровь, смерть.

И, конечно, мы были в шоке от накопившейся физической и психологической усталости и всего пережитого на афганской земле.

В Москве мы быстро разгрузили самолет, разместили все это имущество на машины и отправились в Балашиху. А часть офицеров-москвичей с аэродрома поехали домой к заждавшимся их родным и близким.

Наши дорогие жены, дети, родители тоже прожили этот промежуток жизни как на войне. Каждый день они ждали от нас хоть каких-то вестей из Афганистана. Они не всегда знали, живы мы или уже стали добычей «черных тюльпанов» — самолетов-гробовозов.

Иногда все-таки нам удавалось обмениваться письмами и весточками.

Однажды произошел курьезный эпизод.

Как-то мне подвернулся случай дать о себе знать домой.

Мой товарищ вылетал в короткую командировку в Термез.

Это были его родные места. Он предложил мне воспользоваться случаем и отправить родным хоть какие-нибудь фрукты.

Он попросил мой адрес в Москве и заявил, что все остальное берет на себя. У него есть знакомые в Москве, которые и переправят эту посылку моей жене.

Я поблагодарил его за любезность и согласился, дав свой домашний телефон. И забыл об этом разговоре, погрузившись в повседневные хлопоты.

И уже когда я оказался дома, жена рассказала мне про загадочный привет с юга.

Как-то вечером раздался телефонный звонок, и мужчина с южным акцентом спросил, с кем он говорит.

Жена назвала свое имя.

Мужчина оживился и радостно сообщил ей, что ее муж передает ей большой привет с юга и небольшую посылку. Он продиктовал ей свой домашний телефон и адрес и попросил связаться с ним, когда жена сможет подъехать за посылкой.

Лида, будучи женой разведчика и неоднократно участвовавшая в различных операциях за границей, насторожилась, но горячее желание получить весточку от мужа взяло верх.

И на следующий день она уже была по указанному незнакомцем адресу.

Ее тепло встретили, угостили чаем и передали небольшой ящик, который источал приятный аромат южных фруктов:

— А письмо? — удивилась жена.

— Оно, вероятно, там, в ящике, — ответили ей. На крышке ящика незнакомым почерком было написано — «гранаты».

Приехав домой, жена сначала не решалась вскрыть ящик, она даже хотела посоветоваться с друзьями, как быть.

Но желание узнать новости из Афганистана, да и призывной запах дыни сделали свое — она открыла ящик.

Там действительно оказались гранаты, спелые, красные и дыня, а письма, конечно же, не было.

И для нас, и для наших родных действовало жесткое правило конспирации.

На следующий день после возвращения домой я доложил Дроздову о завершении командировки, о благополучном прибытии в Москву части отряда.

И приступил к прежней работе.

Но с этой войны вернулись, к сожалению, не все.