"Адмирал Де Рибас" - читать интересную книгу автора (Сурилов Алексей)

Осада Очакова

Капитан де-Рибас, которого определили воспитателем в кадетский корпус, оказался не только мужественный и верным долгу солдатом, но и ловким кавалером. Он сразу же привлек к себе внимание достойных девиц из хорошо обеспеченных и благородных семей. Среди них особо была им отличима Анастасия Бецкая – дочь генерала и почитаемого при дворе сановника Ивана Ивановича Бецкого. Де-Рибас был принят и довольно обласкан в семействе Бецких и после недолгого ухажерства сделал Анастасии предложение стать его супругой в законе, которое в уважение к достоинствам искателя было принято Анастасией и одобрено ее тятенькой. В уважение на этот раз к Ивану Ивановичу Бецкому свадебную церемонию удостоили присутствием сама государыня и светлейший князь Григорий Потемкин.

Служба в кадетском корпусе в понятии де-Рибаса была далека от настоящего военного дела. Для решительного и успешного движения в чинах и производства в генералы полагались боевые заслуги. Между тем, их то у де-Рибаса не было, несмотря на то, что он уже ходил в полковниках. Рубеж производства из полковника в генералы был самым трудным.

Настасья Ивановна была решительной противницей отъезда мужа из Петербурга, но де-Рибас послал рапорт в ставку южных войск с прошением отозвать его из кадетского корпуса в действующую армию. Испрашиваемая ординация не заставила себя долго ждать. Де-Рибасу было приказано явиться к Очакову и принять Мариупольский легкоконный полк. Войсковые формирования этого рода стали создаваться перед второй русско-турецкой войной и назначались для несения сторожевой и патрульной службы, обеспечения безопасности путей, сопровождения обозов, разных рекогносцировок, перехвата и ликвидации небольших деташементов неприятеля. Легкоконные полки по сути были регулярным войском лишь наполовину, состояли из вчерашних казаков Подднепровья и Приазовского края.

По прибытию в полк де-Рибас был занят строевыми учениями, вольтижировкой, стрельбой из карабинов по мишеням и особенно по движущим целям, отрабатывал атаки в лаве, сражения в спешенном строю, учил субординации.

Серьезное боевое крещение случилось при высадке турок с целью деблокады Очакова. Здесь де-Рибас впервые сошелся с Суворовым и был одобрительно отмечен светлейшим князем Потемкиным.

Сражение с турками было упорным. С обеих сторон крови пролилось немало. Высадка неприятеля случилась там, где россияне ее не ждали, под прикрытием целой армады боевых кораблей, бортовые орудия которых вели огонь по узкой полосе земли, где российская пехота занимала довольно слабые позиции. Здесь не было ни земляных, ни каменных укреплений. По причине мелководья корабли вели обстрел с дальних дистанций. Положение россиян облегчалось и тем, что корабельная артиллерия турок била по косе при полном отсутствии прицельности. Снаряды только лишь подымали фонтаны воды за и перед российскими позициями. Де-Рибаса, однако, брала оторопь, потому что столь высокой плотности орудийного огня не видывал не только он, но и бывалые солдаты. Но огонь этот для турок был столь плотным, сколь и пустым, для россиян без урона.

С боевых кораблей и транспортов были спущены баркасы, на которые погрузилась пехота и даже конница. Весельная флотилия приблизилась к косе без потерь. Командовавший войсками Суворов велел турок подпустить как можно ближе, позволив их высадку на сухую поверхность. Настоящая баталия началась, когда турки десантировались и толпами стали валить на российские позиции. Российская пехота и спешенная конница, построившись в каре, открыли убийственный по прицельности ружейный огонь. Но турки, которым нельзя было отказать в храбрости, не дрогнули и не побежали. Укрывая трупами песчаную полосу земли, они грозной силой надвинулись на россиян, вынудив их ввязаться в рукопашную. Та линия каре, которая была обращена к неприятелю, стала прогибаться. Состоявшая из новобранцев российская пехота смешалась и подалась назад. Но отступать было, почитай, некуда, слишком узкой была песчаная коса.

Оценив смертельную опасность уничтожения войск, в боевых порядках на виду у неприятеля появился Суворов.

– Заманывай, братцы, заманывай басурман! – Де-Рибас тотчас оценил суворовский призыв. Готовый было рассыпаться строй вновь обрел крепость, хотя и продолжал пятиться назад под бешенным натиском превосходящего неприятеля.

– Стой, чудо-богатыри, стой. В штыки басурман. Пулей рази метко, штыком коли крепко. Помни науку: пуля дура – штык молодец! Штыком на полное уничтожение басурман. – Бывшие без дела мариупольцы по знаку Суворова с места галопом, выбросив вперед пики, ударили и опрокинули фланг неприятеля. Ободренная примером мариупольцев пехота от обороны перешла в решительный наступ. Сражение обратилось в битву, в которой российский солдат падал лишь будучи трижды прострелен неприятельской пулей или четырежды рублен ятаганом. Это значило, что в пекло битвы бросались и раненые, отчего численное превосходство несущего большие потери неприятеля было уже не столь заметным.

В то время как пехота была в фронтальной атаке против турок, мариупольцы отсекали их от воды, от баркасов. Видя такое дело, османлисы стали терять мужество. Спасаясь, янычары побежали к баркасам, несмотря на отчаянные усилия офицеров их удержать. Малодушные увлекали тех кто еще не утратил волю к победе.

Полковник де-Рибас замечался в самой, что ни на есть свалке, хоть и не было в том нужды. И то сказать, не таков ли был генерал Суворов?

Неприятель был побит, пленен или сброшен в море. Десяток баркасов оторвался от ледового припая и взял курс на турецкие суда, стоявшие на якорях.

Полк выстроился в длинную шеренгу, каждый всадник в повод держал своего коня. Суворов с де-Рибасом обошли строй, пожимая руки кавалеристам.

– Благодарю, чудо-богатыри, благодарю, братцы, уважили старика, – приговаривал Александр Васильевич. – И тебе Осип Михайлович, низкий мой поклон, и мое представление к отличию крестом и к чину генерала. Достоин, голубчик, достоин. Не кабинетной, а боевой службы генерал.

Де-Рибас мысленно проиграл еще раз случившееся сражение и нашел, что десантирование войск с моря и лиманов следует делать вовсе не так, как то делали турки, не с баркасов, а с плавучих батарей, которые в поддержку своей пехоты вели бы смертоносный огонь с орудий в упор по неприятельским позициям. Но таких батарей российская сторона не имела и построить их в условиях суровой очаковской зимы не было возможности. Было известно, однако, о затоплении турецких канонерок, которые использовалась неприятелем на мелководье, а потому имели плоское дно.

Тем временем Светлейший именем государыни произвел де-Рибаса в генерал-майоры и приказал ему быть дежурным генералом в ставке. В это время из далекой Италии, преодолевая трудный и далекий путь, к Очакову добрался младший брат Осипа Михайловича – Эммануэль. Он был без проволочек принят в российскую службу, с учетом сицилийского чина получил производство в капитаны и определение командиром гренадерской роты.

Не только по упорству неприятеля, но по причине небывалых морозов и снегопадов осада Очакова была трудной. Не хватало продовольствия, в войсках распространялась скорбутная болезнь. Ставка была тем светлым островком, где не столько сражались, сколько развлекались. Тон этому задавал сам Светлейший, окруживший себя высшими чинами цивильной администрации, армии и флота, а то и попросту авантюристами.

Будучи в Ставке, не допущенным, однако, в ближайшее окружение Светлейшего, де-Рибас более был занят службой, а не разными увеселениями в обильных застольях и в женском обществе, до которых так охоч был Светлейший.

Возвращаясь к сражению на косе, как в нем он был сам и как были другие, не исключая турок, де-Рибас пришел к заключению, что к десантированию войск большими и малыми партиями крупные суда не способны из-за глубокой осадки. Прикрытие и поддержка десанта корабельной артиллерией больших судов, поскольку они возможны лишь с дальних дистанций, не только безуспешны, но более того – опасны, поскольку не исключается поражение своих войск по близости к неприятельским позициям, а порой и сближения их в рукопашную с противником. Это еще раз убедило де-Рибаса в необходимости для наступательной войны с турками иметь флотилию, которая состояла бы из плавучих батарей, то есть лансонов или канонерок с плоским днищем.

После производства соответственных расчетов и составления записки в обоснование этой мысли де-Рибас испросил прием у Светлейшего и был к нему допущен. Светлейший принял де-Рибаса с благосклонностью.

– Слышал, батюшка, слышал о твоем геройстве на косе. Молодцом был, голубчик. Мне об этом отписал Суворов, я же включил тебя в реляцию кому следует в Петербург. Служи, братец, и впредь так. Что у тебя нынче?

– Лансоны, ваша светлость. Надобно образовать флотилию, состоящую из малых судов для десантирования пехоты. Эта флотилия была бы способной не только перевозить войска по лиманам и рекам, равно вдоль морских берегов, но и поддерживать их бортовыми орудиями, что содействовало бы успешной высадке и поуменьшало потери.

– Разумно говоришь, генерал. Не ранее как вчера получил я эстафету от государыни, в которой указано, что ежели и впредь так воевать будем, как нынче воюем, того и гляди из-за больших потерь без войска останемся.

– Не откажите, ваша светлость, дать достаточно людей для судоподъемных и судоремонтных работ. Желательно препоручить это днепровским казакам по обычности для них дела.

– Бери казаков, бери, генерал, сколько надобно. Что Иван Иванович, жив ли, здоров?

– Благодарствую, ваша светлость.

– Крепок старик, ой как крепок, всех сверстников пережил и даст Бог жив будет. Ты что, генерал, в зятьях у Бецкого состоишь, а меня не жалуешь? Изволь ходить на ужины в мой домишко.

– Слушаюсь и сердечно благодарствую вашу светлость. За честь почту.

Днепровские казаки по степному делу были умельцы лучше не надо. Это де-Рибас знал. В судовой инженерии они будто наукой не владели, но в судоподъеме и ремонте были хороши, не уступая англичанам в российской службе. В подведении понтонов под затонувшие суда при зимней студенности воды англичане и вовсе не были им чета. Выносливости и искусности казаков де-Рибас не уставал удивляться, что подымать турецкие канонерки из пучины, что чинить их корпуса, конопатить и смолить днища, надежно крепить пушки и ставить на них российской работы прицелы, что мастерить рубки с навигацкими приборами – казак везде был в пору.

Де-Рибас признавал, что произведя идею образования флотилии, он сам в этом деле был многому от казаков научен.

За недосугом де-Рибас у Светлейшего не бывал. Судоподъемные и судоремонтные работы были изрядно удалены от Ставки. Да и путь к Ставке был от немирных эдисанцев небезопасен. Бывало, что эдисанцы побивали не только отдельных всадников, но и целые войсковые отряды. Скрытность их переходов, внезапность появления и нападения, умение уходить от преследований, используя знания необжитых степных просторов, балки и буераки, – были на удивление. К размышлению было и то, что разные приготовления к решающему штурму и взятию Очакова принимались турецким гарнизоном с упреждением. Это свидетельствовало о том, что в российском командовании армией осады не иначе как были турецкие доброхоты, а возможно и лазутчики, знавшие тайны Ставки и штабов. Отсюда должно быть и проистекали большие потери в регулярных и казачьих войсках. По зрелом размышлении де-Рибас пришел к заключению, что следы лазутчиков ведут в ближайшее окружение Светлейшего.

К месту судоподъемных работ пришло известие о тяжелом ранении Эммануэля при довольно загадочных обстоятельствах. При исполнении шанцевых работ, со стороны крепости невидимых, случился артиллерийский налет из ближайшего бастиона при большой точности попадания неприятельских снарядов. Эммануэль получил Владимирский крест, но потерял руку.

Оставив должные распоряжения по Лиманской флотилии, де-Рибас немедля отправился в Ставку. Началась работа по изучению осадных будней, приказов, их исполнения, рапортов о потерях. При этом сопоставлялись разные источники.

Вскоре у де-Рибаса уже не оставалось сомнения, что вся армия, осаждающая Очаков, была опутана паутиной неприятельских лазутчиков, что наисекретнейшие приказы были известны турецкому командованию. Люди неприятеля были не только в войсках, но и в Ставке.

Однажды де-Рибас получил цидулу, в которой указывалось: нынче в назначенное время в Ставку не ехать, ибо на обычном пути будет смертельная опасность, а ехать в другое время или другим путем.

На первом ужине у Светлейшего де-Рибас старался держать себя неприметно, более смотреть за другими, чем показывать себя. В женском сословии, окружавшем Светлейшего были заметны две соперничавшие красавицы – Потемкина и мадам Али Эметте. Потемкина, в девичестве графиня Закревская, была в замужестве за внучатым племянником Светлейшего генералом Павлом Потемкиным. До недавнего времени она полностью владела Светлейшим, который, несмотря на преклонные годы, не чаял в ней души. Во все концы посылались им курьеры для доставки возлюбленной разных нарядов и лакомств. Дом, где жила Потемкина, охранялся более чем Ставка. Когда у Очакова появилась для разных коммерции супружеская чета персидских негоциантов Али Эметте, Светлейший заметно поостыл к Потемкиной, хоть не порывал с ней связи. Мадам Али Эметте была постарше Потемкиной. Внешностью, однако, она не только соперничала с ней, но и превосходила ее. Будучи облагодетельствованной вниманием Светлейшего, мадам Али Эметте держала себя неприступно, чем также была возвышена в глазах сластолюбивого старца. Трудно сказать что больше – красота или неприступность мадам Али Эметте разжигала страсть к ней Светлейшего. Надо отдать, однако, должное Светлейшему, овладевая женщиной, он прибегал к разным соблазнам, но не к силе.

Де-Рибас не мог не заметить мадам Али Эметте, которая была окружена вниманием не только Светлейшего, но и преклонением искателей разных удач, видевших в ней новую королеву в Малом дворе и весьма уповавших на ее щедроты.

Внешность Али Эметте показалась де-Рибасу до боли знакомой. Ну конечно же это была герцогиня Валдомирская. Но как могло случиться, что опасная преступница, заточенная в Петропавловскую крепость, оказалась не только на свободе, но и в Ставке Южной армии? Да что же это со мной, Господи? Не наваждение ли какое? Словно бы желая убедиться в этом де-Рибас закрыл глаза, потер лоб, но мадам Али Эметте вновь предстала в образе герцогини Валдомирской.

Оторопь, взявшая де-Рибаса, уступила разным размышлениям и, как обычно, верх взяла решительность. Он вспомнил бал в Неаполе и выпавшую ему удачу танцевать с герцогиней, хоть, казалось, он был тогда всего-то ничего – лейтенант королевских кирасир.

– Мадам, могу ли я быть удостоен вашим соизволением на польский?

– Отчего же, генерал, – с чарующей улыбкой сказала она по-французски.

Манера танцевать у мадам Али Эметте де-Рибасу также напоминала бал в Неаполе. Вспомнил он темную улицу и сад палаццо, где жила герцогиня.

– Не скрою, мадам, я томим воспоминаниями о любви, которая казалась давно угасшей в моем сердце.

– Кто же она – счастливица, удостоенная ваших чувств, генерал?

– Вы, мадам. Вы и она – одно лицо.

– Это делает мне честь.

– Вы – герцогиня Валдомирская, графиня Пиннеберг, не правда ли?

– Не приложу ума кто бы это мог быть.

– Конечно это вы, герцогиня. В этом нет сомнения. Но как могло случится?…

– Что могло случится?

– Вы были заточены в Петропавловскую крепость, откуда один выход – в мир потусторонний.

– Я думаю, генерал, что ваша возлюбленная герцогиня скончалась.

– Но…

– Вы исключаете, что две женщины могут походить друг на друга?

– Не исключаю, мадам. На белом свете бывают и чудеса. Нынче я должен оставить это собрание. Готовится решающий штурм крепости. Мне назначено вести колонну против северных ворот, где будет главный прорыв.

– Как жаль, генерал, что вы уходите.

– Мне тоже жаль, мадам.

– Поберегите себя, мой друг.

– Благодарствую в надежде на скорую встречу и вашу благосклонность.

– Конечно, но когда я увижу вас?

– После штурма. До этого я полностью в военных приготовлениях.

– Когда этот ваш штурм? Вы мне вскружили голову.

– Через неделю, но это военный секрет. Узнай Светлейший, что я вам проболтался – не миновать мне сурового взыскания.

Замысел де-Рибаса был прост. Ежели из крепости от российских агентов поступят известия о приготовлениях гарнизона к отражению штурма и особая неприятельская активность будет замечена у Северных ворот, то, следовательно, мадам Али Эметте и есть лицо, через которое российские военные секреты известны турецкой стороне.

Уже на третий день начальник канцелярии Светлейшего генерал Попов сказал де-Рибасу, что турки в Очакове спешно ставят новые фортификации у Северных ворот.

О том, кто и зачем была в Ставке мадам Али Эметте у де-Рибаса не оставалось сомнений, равно как и в том, что эта персона по близости к окружению Светлейшего при известной искусности могла знать многие приготовления в осаждающей армии. В Ставку поступало и от Ставки исходило также все, что имело отношение ко второй российско-турецкой войне.

Схватить и взять под арест мадам Али Эметте была незадача, прежде, однако, следовало установить наблюдение за домиком, где жила эта особа для выявления ее связей с другими турецкими лазутчиками, были бы такие. Отсутствовала лишь уверенность, каково к тому будет отношение Светлейшего, для которого Али Эметте тоже была крепостью. Её взятие для Светлейшего также имело свою привлекательность.

Сомнения де-Рибаса вскоре разрешились сами собой. Домик мадам Али Эметте был пуст. Она и ее супруг, который выдавал себя за персидского купца, исчезли. По некоторым разысканиям оказалось, что их сани видели на Хаджибейском тракте.