"Изменяю по средам" - читать интересную книгу автора (Левински Алена)

Глава 4 Преступление в Тюбингене

Улочки были узкие, кривые и безлюдные. Дома жались друг к другу тонкими многоэтажными телами и нависали над мощеной дорогой, меланхолично взирая на нас. Антон, почесав голову под вязаной шапкой, включил камеру:

– Мы находимся в городке Тюбингене, известном своим университетом. Здесь жили Гегель и Шиллер и бывали почти все известные немецкие литераторы и гуманисты, – комментировал съемку Антон. – А это моя семья…

О, кажется, лед тронулся! Он сказал семья, значит, еще мысленно не развелся со мной.

– Это мой сын Григорий, – продолжал Антон неспешно, снимая прыгающего вокруг дерева Гришку. – А это… – Муж перевел камеру на меня: – Это… нда… это моя жена Маша.

Я скромно улыбнулась в черный глаз видеокамеры. Гришка выглянул из-за дерева и скорчил рожицу.

– Дим, ну скоро ратушная площадь? – тяжело дыша, спросила Катюха, сложив руки под животом. – Силы покидают меня….

Подъем, даже минимальный, уже давался ей с трудом.

– Скоро, Катенька, – отозвался Димка, направляясь к ближайшему дому. – У ратуши замечательный ресторанчик, там и пообедаем.

Огромное дерево с раскидистыми ветвями и толстым стволом, который отчего-то шелушился, как сухая кожа под носом после насморка, даже не сбросило листву. В доме напротив в открытом настежь окне под самым потолком трепещут на веревке серые исподние штаны. Вдалеке над ребристыми крышами виднеется готический шпиль.

– А здесь, между прочим… гуманировал великий… Меланхотон, – перевел Димка надпись на табличке у маленькой темной двери. – Меланхолик был, видимо.

– А портки тоже его? – поинтересовалась я, показывая на окно.

Не спеша кружился пушистый легкий снежок. Между домами втиснулись кривые ступеньки, дальше крутая лестница с железными углами, узкая настолько, что пройти может лишь один человек, почти вплотную к стенам. Антону приходится идти боком. Катюха мрачно замечает:

– Хорошее место, красивое… Поднимусь по лестнице и рожу на верхней ступеньке.

Слева дом туго обвит коричневой лозой. Кажется, что это и не лоза вовсе, а фантастическая злобная тварь вылезла из-под земли, пробравшись между камнями, и задушила в смертельных объятьях человеческое жилище.

– Кать, это что? Хмель? – спрашиваю я, заворожено рассматривая диковинное плетение.

– Это… погибель моя… – громко дышит Катька, поднимаясь впереди. – Лучше бы я осталась дома…

– Нет, это виноград! – радостно кричит Димка уже откуда-то сверху. Ему так приятно наблюдать за восхищенными лицами гостей, что он даже забывает утешить Катерину.

Справа дворик-колодец, обрывом уходящий вниз так, что смотреть боязно – дыхание перехватывает. На узком балкончике с внешней стороны прибито бордовое колесо от телеги – для красоты. А рядом в серой напольной вазе в форме раскрывшегося бутона нежно-розовые венчики неизвестного цветка, приветливо повернувшегося к нам… И ведь цветет же под снегом!

Бросить бы все… Все-все! И поселиться в такой квартирке, под небом Тюбингена на месяц-другой. Никуда не торопиться, ничего не быть обязанной сделать, не волноваться и не мечтать. Вставала бы я рано, ложилась тоже, телевизор бы не заводила, зато приобрела бы старенький радиоприемник и плетеное кресло на балкон. Каждое утро ходила бы в булочную за углом за свежими булками с тертым орехом и, взяв чашку кофе, молча смотрела бы на прохожих за стеклянной стеной. Может быть, даже начала бы пить молоко, которое на дух не выношу.

– Маш, ты что застыла? – услышала я голос Катьки.

Друзья-товарищи стояли на верхней площадке, как группа туристов на экскурсии, и выжидающе смотрели на меня.

Звонко и весело забили часы на ратуше. Закачалась елка с разноцветными шарами, достающая верхушкой до часов. В окнах соседнего дома – кружевные занавески в ряд, внизу – плотный строй велосипедов, припаркованных на специально отведенном для этого пятачке. Напротив – ресторанная вывеска с витиеватой надписью и сосиской лапками кверху.

Сфокусировавшись на черных ангелочках спящего зимой фонтана, Гришка побежал к ним.

– Мама, смотри, у него писютка! – радостно и громко сообщил он, показывая пальцем на скульптурного карапуза.

– Гриша, не тычь пальцем, это некрасиво, – менторски заметила я.

– Как же долго я к тебе шла сегодня… – застонала Катюха и из последних сил устремилась к ресторанчику.

Важный официант в салатового цвета рейтузах и белой рубахе на шнуровке приглашает нас пройти на второй этаж. Там есть очень удобные места, заверил он нас по-немецки. Помог Катьке снять пальто, ласково улыбнулся на ее живот и сказал что-то милое притихшему Гришке.

На втором этаже полумрак, со стен смотрят бутафорские головы лосей и вепрей, в углу висит огромный охотничий рог с цепочкой.

– Надо выбирать колбаски, их здесь десять видов, – посоветовала Катерина, разложив по столу полиэтиленовую гармошку меню.

Официант ждал, не торопя нас, но и не уходя прочь.

– Я хочу колбаску, – сказала я на своем ужасном английском. – Большую колбаску. Настоящую немецкую колбаску.

Лицо официанта приобрело озабоченное выражение, он наморщил лоб и судя по всему пытался разобрать хотя бы одно слово из моей речи.

– Ну вот, – мрачно констатировала я. – А меня уверяли, что в Германии все понимают по-английски.

– Почти все, – гаденько улыбнулся муж. – Но только в том случае, если с ними говорят по-английски.

– Настоящую, понимаете? – обратилась я опять к официанту, проигнорировав выпад Антона. – Немецкую. Колбаску. Большую!

Димка перевел официанту мой заказ, тот удовлетворенно кивнул, – и записав все наши пожелания, удалился.

Со второго этажа было хорошо видно манящую мишуру из сувенирного магазинчика, расположенного при входе.

– Я схожу посмотрю подарки в Москву, пока готовят еду, – дружелюбно сказала я Антону.

– Хорошо, – кивнул муж. – Только не сбеги, пожалуйста.

Катька с Димкой усмехнулись. Конечно, разве ж он мог смолчать!


В магазине высокие полки, заставленные крайне нужными мне вещицами. При входе целая коллекция тирольских шляп. Подсвечники на тонких, как лебединые шеи, ножках. Подсвечники-домики, с уютно мерцающими окнами, ароматические свечи…

А дальше – целая полка со страстно любимыми мною колокольчиками, самых безумных видов, форм и размеров. Строгий стальной, без изысков, с длинным языком, на котором выгравировано что-то по-немецки. Гипсовый с пышнотелыми фрау по кругу. Колокольчик-молочник, с ведрами по бокам, с бородой и усами. Колокольчик-корова, белый, в рыжих пятнах, с грустными глазами, совсем как на рынке в Сокольниках. Бумажный колокольчик с индийскими узорами. Интересно, как он звенит?

И вдруг я увидела то, что мне необходимо до зарезу. Колокольчик-сова с круглыми лупатыми глазами, с натуральными перьями и ощетинившимся птичьим хвостом смотрел на меня и ждал. Я подошла поближе. Потрогала жесткий крючковатый клюв. Сова улыбнулась мне, замурлыкала, как кошка, и мечтательно закрыла глаза. Внутри, на язычке, болтался ценник со штрихкодом. 23 евро. Совсем опупели!

Я положила колокольчик на полку и повернулась к выходу. Сова всхлипнула и курлыкнула грустно мне в спину. Я посмотрела открытки с видами Тюбингена, керамические тарелки на стену и выставку штопоров, стилизированных «под старину». Задержалась у стенда со щипчиками для барбекю, потом внимательно изучила щеточки для камина.

Продавец говорил по телефону и вдруг наклонился за стойку и стал там что-то искать, не прерывая разговора. Это был момент истины. Я быстро шмыгнула в угол колокольчиков, схватила сову и спрятала ее под свитер. Нащупав на язычке бумажку-штрихкод, отчаянно заскребла ее ногтем. На пол посыпалась мелкая бумажная стружка.

Продавец вынырнул из-за стойки, встретился со мной взглядом, улыбнулся, продолжая беседу по телефону. Я попыталась изобразить ответную улыбку. Видимо, получился страшный оскал, потому что юноша опять нырнул под прилавок. Я пулей бросилась вон из магазинчика, зацепилась о резиновый коврик у двери, неловко подпрыгнув при этом, чтобы не упасть и не выронить свое богатство.

Чуть не сбив потенциального покупателя, входившего в этот момент в магазин, я побежала в ресторан и, только взлетая по лестнице на второй этаж, обернулась, выпучив в ужасе глаза. Посетителем оказался все тот же Ганс, мой коллега и собутыльник. Он приветливо помахал мне рукой и скрылся в магазине.


Еду уже принесли. На огромной, совершенно плоской тарелке меня ждала пара тощих, как глисты, бледных колбасок, коротких и несчастных, в окружении жидкого болота тушеной кислой капусты.

– Это и есть настоящая немецкая колбаска? – недоверчиво спросила я.

– Видимо, да, – ответила Катерина. – Мы по привычке заказываем мюнхенские, они потолще, а цена та же.

– А это что? О, нет… – простонала я, садясь на тяжелый деревянный стул с вырезанными на спинке сердечками. – Только не кислая капуста! Этот деликатес мы едим всю зиму. Свекровь морит капусту на балконе и потом готовит из нее, мертвой и желтой от тоски, дурно пахнущие гарниры.

Димка неприлично заржал, Антон зыркнул на меня враждебно.

– Ой, смотрите, Ганс! – обрадовалась Катя, показывая на лестницу.

Я обернулась. Застенчиво улыбаясь и моргая безресничными глазками, к нам шел душка Ганс в своей дурацкой зеленой шапочке.

Он остановился у нашего столика, чуть поклонился учтиво, пожал Антону руку и подмигнул Гришке, увлеченно гоняющему по тарелке свою колбаску. Потом они с Димкой заговорили по-немецки.

У меня в кармане задрожал телефон, оповещая, что принял сообщение. Я достала его и прочитала на дисплее: «Машка, крандец! Нашу богадельню разогнали к чертовой бабушке. Аня». Это было сообщение от приятельницы, с которой мы вместе работали в журнале «Лучшие банки Москвы». Анечка была художником, а я координировала процесс производства журнала. Есть такая должность, медленно, но верно отмирающая в издательском процессе, – ответственный секретарь. Она не имеет никакого отношения к приему телефонных звонков, делопроизводству и подаче начальникам кофе. Ответственный секретарь в редакции – это человек, который согласовывает работу отделов и внештатных сотрудников, следит за соблюдением технологической цепочки и получает на орехи от всех, кто в дурном расположении духа. Должность не для слабонервных, надо сказать.

Наш замечательный журнал был карманным изданием мелкой финансовой структуры, руководитель которой захотел трибуны для публичных выступлений. Его фамилия и большая цветная фотография красовались на первой полосе, назвался он председателем наблюдательно совета и, похоже, чувствовал себя медиа-магнатом, со всеми вытекающими неприятностями для коллектива.

Каждый раз, когда он звонил в редакцию и я брала трубку, у нас происходил примерно такой диалог:

– Але? Это кто?

– Редакция журнала «Лучшие банки Москвы», Маша – ответственный секретарь.

– Маша-секретарь? Что вы мне голову морочите, секретаршу в журнале зовут Ира.

– Ира на обеде. А я – ответственный секретарь, это другое…

– А Ира что – не ответственная? Раздули, понимаешь, штат… Где главный редактор?

В последнее время мы стали подозревать, что дни нашего чудесного журнала сочтены. Однажды председатель наблюдательного совета вызвал главного редактора на свой большой волосатый ковер, и вернулся редактор оттуда с грустной вестью – грядет пересмотр зарплат, причем, как мы все сразу догадались, в сторону уменьшения. И вот теперь это сообщение от Ани. Ну что ж, может, оно и к лучшему, по приезде серьезно займусь поиском работы. Вообще-то это нужно было делать давно. Но зарплату мы получали исправно, в одинаковых серых конвертиках, а природная лень и разгильдяйство мешали мне начать исследование рынка труда.

– Мама, у меня сосисочка убежала, – захныкал Гришка, глядя под стол.

– Я так и знал, что этим закончится, – мрачно сообщил Антон, перекладывая колбаски со своей тарелки на тарелку малыша.

– А ты можешь съесть мои, – сказала я мужу. – Когда я смотрю на их мертвые тела, то забываю, что голодна… – Да, кстати, – добавила я. – У меня новости. Кажется, я осталась без работы. Так что теперь кормить меня нет смысла, я не приношу в семью денег.

– Дура, – спокойно сказал муж. – Я тебя не за то кормлю.

– А за что? – поинтересовалась я, заискивающе глядя на супруга.

Антон хотел было ответить, но помешала Катерина. Она наклонилась ко мне и прошептала прямо в ухо:

– Машка, я чего-то не понимаю. Ганс говорит, что тебе не о чем беспокоиться. Он заплатил за колокольчик. Какой колокольчик?

В эту секунду я поняла, что это такое – хотеть провалиться под землю. И еще, что означает – краска ударила в лицо. Правда, я не имела возможности видеть свою физиономию и поэтому не могла точно сказать, какого она цвета, но ощущение было такое, как будто неожиданно дыхнул в лицо змей Горыныч, обдав кожу красным горячим паром. Катька все еще смотрела на меня и, похоже, ждала ответа.

Самое ужасное, что я совершенно не знала, что говорить. Язык не поворачивался отрицать то, что было сделано пятнадцать минут назад, а как объяснить свой, мягко говоря, странный поступок, я не представляла… Ситуацию спас тактичный Димка:

– Я сказал ему, что ты первый раз за границей и подумала, что попала в уголок бесплатных подарков для посетителей ресторана.

– А что случилось? – поинтересовался Антон.

– Ничего особенного, – невинно захлопала глазками Катька. – Маша хотела купить открыточку со средневековым замком, но запуталась в купюрах.

– В каких купюрах? – не понял Антон.

– В тех, которых у меня нет, – выпалила я, с перепугу набивая рот кислой капустой.

– Господи, ну сказала бы мне, что хочешь открытку!

– Но ты же со мной не разговариваешь, – обиженно пробубнила я сквозь вязкую кислую жижу.

– Перестань дурачиться. Я что – не купил бы открытку с несчастным замком? Я похож на деспота?

– Нет, ты похож на чудовище, которое терроризирует меня уже третьи сутки. Я же принесла свои извинения! То был просто несчастный случай…

– Алкоголизм – тяжелая болезнь, а не несчастный случай.

– Давайте забудем об этом, – предложила Катерина. – Прямо сейчас и – навсегда.

– Мама, от меня опять убежала сосисочка! – заныл Гришка в углу.

– Надо было сразу откусить ей ноги и только потом уже есть, – посоветовала я. – Забери у папы мои колбаски, но сначала дай слово, что не будешь играть с ними в догонялки.

– Ганс прощается с нами, – перебил меня Димка. – Он говорит, что ему было приятно познакомиться, и желает всем удачи. Послезавтра он улетает в Москву.

– Счастливо поработать в России, – напутственно произнес Антон.

Немец заулыбался, прочувственно потряс протянутую руку, сказал всем «Бай» и… заговорщески подмигнул мне.