Босс

Я сидел у себя в офисе, вычищая всякую дрянь из дула своего «тридцать восьмого» и гадая, когда и откуда на меня свалится новое дело. Подвизаться в частных детективах – дельце в аккурат для меня, и хоть время от времени мне массируют десны автомобильным домкратом, сладкий запах зелененьких искупает даже эту неприятность. Не говоря уж о дамочках, составляющих одну из потребностей моего непритязательного организма, малость опережающую потребность в дыхании. Вот почему, когда дверь моего офиса отворилась и в нее размашистым шагом вошла длинноволосая блондинка, назвавшаяся Хэзер Баткисс и объявившая, что она зарабатывает на хлеб с маслом позируя художникам голышом и что ей нужна моя помощь, слюнные железы мои разом переключились на третью скорость. На ней была юбочка короче некуда, свитер в обтяжку, а фигуру ее образовывали параболы, способные обратить в гималайского лося самого затрюханного сердечника.

– Чем могу быть полезен, бэби?

– Я хочу, чтобы ты откопал для меня одного субъекта.

– Он что, пропал? В полицию ты уже обращалась?

– Все немного сложнее, мистер Люповиц.

– Называй меня Кайзером, бэби. Ладно, кто этот прохвост?

– Бог.

– Бог?

– Вот именно, Бог. Творец, Первичный Принцип, Первопричина Сущего, Всеобъемлющий. Мне нужно, чтобы ты отыскал Его для меня.

Психи забредали в мой офис и раньше, но когда они сложены как эта малышка, к ним поневоле прислушиваешься.

– На что Он тебе сдался?

– Это мое дело, Кайзер. Твое – найти Его.

– Извини, бэби. Ты обратилась не по адресу.

– Почему?

– Потому что я не берусь за дело, если не знаю всех обстоятельств, – ответил я, вылезая из кресла.

– О'кей, о'кей, – сказала она и, прикусив губу, нижнюю, подтянула, расправляя шов, чулок. Шоу предназначалось для меня, но я в ту минуту не склонен был покупаться на подобные фокусы.

– Давай покороче, бэби.

– Ладно, по правде сказать, я вовсе не натурщица.

– Нет?

– Нет. И зовут меня не Хэзер Баткисс. Я – Клэр Розенцвейг, учусь в Вассаре. Философский факультет. История западной мысли и все такое. Мне нужно написать к январю курсовую работу. Насчет религии Запада. Остальные наши ребята ухватились за спекулятивные темы. А я хочу знать. Профессор Гребанье говорит, что того из нас, кто откопает настоящий верняк, переведут на следующий курс автоматом. А мой папаша обещал мне «мерседес», если я получу «отлично».

Я вскрыл пачку «Лаки», потом пачку жвачки и сунул в рот и то и другое. То, что она рассказывала, понемногу пробуждало во мне интерес. Студенточка с закидонами. Высокий IQ плюс тело, с которым стоило познакомиться поближе.

– Как он выглядит, этот твой Бог?

– Я его ни разу не видела.

– Ладно, а откуда мне знать, что Он вообще существует?

– Как раз это тебе и следует выяснить.

– Милое дело. Примет Его ты не знаешь. И где Его искать – тоже.

– Нет. Что нет, то нет. Хоть я и подозреваю, что Он повсюду. В воздухе, в каждом цветке, в тебе и во мне – даже вот в этом стуле.

– Еще того хлеще.

Ага, стало быть, пантеистка. Я сделал мысленную заметку на этот счет и сказал, что берусь за ее дело – сто зеленых в день, плюс расходы, плюс обед в ресторане – с ней. Улыбнувшись, она сообщила, что ее это устраивает. Мы вместе спустились в лифте. Снаружи темнело. Может быть, Бог существует, а может, и нет, но где-то в этом городе определенно обретается несколько умников, которые постараются помешать мне выяснить это.

Первой моей ниточкой был рабби Ицхак Вайсман, здешний раввин, бывший у меня в долгу – я однажды выяснил, кто натер его шляпу свиным салом. После первых двух сказанных нами слов я понял – что-то тут не так, уж больно он испугался. Здорово испугался.

– Конечно, этот, сам знаешь кто, существует, но я не могу назвать тебе даже Его имени, потому что Он меня тут же и пришибет, хоть я никогда не понимал, почему некоторые так нервничают, когда произносят их имя.

– Ты Его когда-нибудь видел?

– Я? Ты шутишь? Спасибо и на том, что я дожил до возможности собственных внуков увидеть.

– Так откуда ты знаешь, что Он существует?

– Откуда я знаю? Хорошенькое дело. По-твоему, я смог бы купить себе вот такой костюм всего за четырнадцать долларов, если бы там, наверху, никого не было? На вот, пощупай сам – чистый габардин, какие тут могут быть сомнения?

– Больше ты мне ничего предложить не можешь?

– Почему не могу? Могу – Ветхий Завет тебя устроит? А рубленая печенка? И как, по-твоему, Моисей вывел израильтян из Египта? Улыбался до ушей и чечетку отбивал? Ты что думаешь, Красное море можно заставить расступиться с помощью какой-нибудь дешевки, купленной в универмаге? Для этого сила нужна.

– Так он из крутых, что ли?

– А то! Еще из каких крутых. И добрее от всех своих успехов Он так и не стал.

– Откуда ты про Него столько всего знаешь?

– Да оттуда, что мы – избранный народ. Представляешь, как Он заботится о Своих детях? Насчет этого я, кстати, тоже хотел бы с Ним как-нибудь перемолвиться.

– И много вы Ему платите за эту вашу избранность?

– Ой, не спрашивай.

Вот такие, значит, дела. Получается, евреи здорово повязаны с Богом. Обычный рэкет: вы мне то да се, а я вам – защиту от неприятностей. Забочусь о вас, но, естественно, за приличные бабки. И судя по тому, как говорил со мной рабби Вайсман, брал Он с них немало. Я сел в такси и покатил на Десятую авеню, в бильярдную Дэнни. Заправлял там один скользкий тип, который мне никогда не нравился.

– Чикаго Фил здесь?

– А кто его спрашивает?

Я взял эту мразь за отвороты пиджака, прищемив заодно хороший кусок кожи.

– Тебе нужны подробности, придурок?

– Он в задней комнате, – сказал жалкий прыщ, мгновенно усвоив правила хорошего тона.

Чикаго Фил. Фальшивомонетчик, медвежатник, гопстопник и заядлый атеист.

– Этого парня никогда и на свете-то не было, Кайзер. Все это сплошное фуфло. Кто-то мухлюет, и мухлюет по-крупному. Никакого Босса нет. У них там целый синдикат. Международный. Хотя заправляют в нем все больше сицилийцы. Но чтобы кто-то лично его возглавлял, так этого нет. Разве что Папа.

– Значит, придется встретиться с Папой.

– Это можно устроить, – сказал он и подмигнул.

– Имя Клэр Розенцвейг тебе что-нибудь говорит?

– Нет.

– А Хэзер Баткисс?

– Постой-ка. Ну, точно. Пергидрольная цыпочка вот с такими буферами. Из Рэдклиффа.

– Из Рэдклиффа? Мне она назвала Вассар.

– Ну и наврала. Преподает в Рэдклиффе. Одно время путалась тут с каким-то философом.

– Пантеистом?

– Нет. Сколько я помню, с эмпириком. Поганый тип. Гегеля ни в грош ни ставил и диалектический метод тоже.

– А, из этих.

– Во-во. Лабал барабанщиком в джазовом трио. Потом запал на логический позитивизм. Ну, а когда тот не сработал, подался в прагматики. Последнее, что я о нем слышал, – он будто бы настриг где-то кучу капусты, чтобы прослушать в Колумбийском университете курс по Шопенгауэеру. Здешние ребята не прочь отыскать его – или хотя бы наложить лапу на его учебники, чтобы их перепродать.

– Спасибо, Фил.

– Ты, Кайзер, поверь мне. Зря стараешься. Этого мистера просто нет – одна пустота. Если бы я хоть на секунду поверил в аутентичный смысл бытия, думаешь, я смог бы шустрить с фальшивыми чеками и вообще вставлять обществу так, как я ему вставляю. Вселенная чисто феноменологична. Ничего вечного нет. Все бессмысленно.

– А кто вчера победил в пятом заезде?

– Санта Бэби.

Я взял у О'Рурка стакан пива и попытался свести полученные мной сведения в общую картину, но никакого смысла в них так и не обнаружил. Сократ покончил с собой – так, во всяком случае, говорили. Христа просто прикончили. Ницше съехал с катушек. Если кто-то за всем этим и стоит – там, наверху, – он определенно не хочет, чтобы о нем кто-либо прознал. И зачем Клэр Розенцвейг наврала мне насчет Вассара? Неужели Декарт был прав?

И Вселенная действительно дуалистична? Или все-таки в яблочко попал Кант, постулировав существование Бога на основе нравственного принципа?

Вечером я обедал с Клэр. И через десять минут после того, как официант принес нам счет, мы уже оказались в постели, где я и получил полное представление о западной мысли. С такими гимнастическими способностям Клэр стоило бы поразмыслить об олимпийской карьере. Потом она лежала рядом со мной, разметав по подушке светлые волосы. Наши нагие тела еще оставались сплетенными. Я курил, глядя в потолок.

– Клэр, а что, если Кьеркегор был прав?

– О чем ты?

– Ведь по-настоящему ничего знать невозможно. Можно лишь верить.

– Это абсурдно.

– Не будь такой рационалисткой.

– Я не рационалистка, Кайзер. – Она тоже зажгла сигарету. – Я просто не хочу быть онтологичной. Только не сейчас. И не вынесу, если ты станешь онтологичным со мной.

Что-то ее мучило. Я потянулся к ней губами. И тут зазвонил телефон. Она взяла трубку.

– Тебя.

Голос в трубке принадлежал сержанту Риду из отдела убийств.

– Ты все еще ищешь Бога?

– Есть немного.

– Всесильное существо? Всеединого, Творца Вселенной? Первопричину всех вещей?

– Точно.

– Некто, отвечающий этому описанию, только что поступил в морг. Так что тебе лучше мотать туда по-быстрому.

Это был точно Он, и, судя по тому, как Он выглядел, над ним поработали профессионалы.

– Когда Его привезли, Он был уже мертв.

– Где Его нашли?

– На складе на Диланси-стрит.

– Улики?

– Это работа экзистенциалиста. Тут у нас никаких сомнений.

– Откуда ты знаешь?

– Все сделано тяп-ляп. Никакой системы. Чистый порыв.

– Преступление на почве страсти?

– В самую точку. И это означает, кстати, что главный подозреваемый у нас ты, Кайзер.

– Почему я?

– Всем в Управлении известно, как ты относишься к Ясперсу[16].

– Это не делает меня убийцей.

– Убийцей – нет, подозреваемым – да. Выйдя на улицу, я набрал полные легкие воздуху и попытался прочистить мозги. Потом взял такси, поехал в Ньюарк и, не доехав одного квартала до итальянского ресторана Джордино, прошел остаток пути пешком. Его Святейшество сидел за столиком в глубине зала. Самый что ни на есть Папа, пробы негде ставить. С двумя молодчиками, которых я видел в полудюжине полицейских листовок.

– Присаживайся, – сказал он, поднимая глаза от пиццы. И протянул мне руку с перстнем. Я улыбнулся ему во все зубы, но перстня не поцеловал. Это его встревожило, уже хорошо. Очко в мою пользу.

– Пиццу будешь?

– Спасибо, Святейшество. Ты ешь, не обращай на меня внимания.

– Ничего не хочешь? Салату?

– Я недавно заправился.

– Дело твое, хотя майонез у них тут – пальчики оближешь. Не то что в Ватикане, там приличной жратвы днем с огнем не сыскать.

– Давай к делу, Понтиф. Я ищу Бога.

– Считай, что обратился по адресу.

– Выходит, Он существует?

Это показалось им забавным, все загоготали. Громила, сидевший рядом со мной, сказал:

– Видали умника? Бога ему подавай.

Я малость подвинул свой стул, устраиваясь поудобнее, и прищемил ему ногу.

– Виноват. – Но он все равно запыхтел от злости.

– Разумеется, существует, Люповиц, однако связаться с Ним можно только через меня. Ни с кем другим Он разговаривать не станет.

– И за что тебе такая честь, приятель?

– За то, что я весь в красном.

– Ты об этом костюмчике?

– А ты не хохми. Это дело нешуточное. Вот я встаю поутру, одеваюсь в красное, и все разом усекают, кто тут у нас главный. Вся штука в одежде. Потому что, как ни верти, а если бы я разгуливал в джинсах и спортивной куртке, никто бы меня за религиозную фигуру не держал.

–Значит, и тут обман. Никакого Бога нет.

– Понятия не имею. Да и какая мне разница? Деньги-то я все равно огребаю хорошие.

– И ты никогда не задумывался о том, что в один прекрасный день прачечная не успеет вернуть тебе твой красный прикид и ты обратишься в одного из нас?

– А я пользуюсь специальным однодневным обслуживанием. Приходится отстегивать пару лишних центов, но я так считаю – безопасность того стоит.

– Имя Клэр Розенцвейг тебе что-нибудь говорит?

– А как же. Факультет естественных наук Брин-морского колледжа.

– Естественных, говоришь? Спасибо. – За что?

– За ответ, Понтиф.

Я поймал такси и помчался к мосту Вашингтона, заскочив по дороге в офис и кое-что проверив на скорую руку. Подъезжая к квартире Клэр, я складывал вместе кусочки мозаики, и они в первый раз вставали у меня по местам. Клэр встретила меня в прозрачном пеньюаре, и вид у нее был определенно встревоженный.

– Бог мертв. Тут были копы. Искали тебя. Они считают, что это сделал экзистенциалист.

– Нет, бэби. Это сделала ты.

– Что? Не надо так шутить, Кайзер.

– Это твоя работа.

– О чем ты говоришь?

– О тебе, бэби. Не о Хэзер Баткисс, не о Клэр Розенцвейг – о докторе Эллен Шепард.

– Как ты узнал мое имя?

– Профессор физики Брин-морского колледжа. Самый молодой из всех, кто когда-либо возглавлял там кафедру. В середине зимы ты познакомилась на танцульках с джазовым музыкантом, который по уши увяз в философии. Парень был женат, но тебя это не остановило. Пару ночей в койке, и ты решила, что это любовь. Однако любви у вас не получилось, потому что кое-кто встрял между вами. Бог. Видишь ли, лапушка, он верил или хотел верить в Бога, но тебе с твоими очаровательными научными мозгами требовалось точное знание.

– Нет, Кайзер, клянусь тебе, это не так.

– И ты сделала вид, будто изучаешь философию, потому что это позволяло тебе устранить кое-какие препятствия. От Сократа ты избавилась без особых хлопот, но ему на смену явился Декарт, так что тебе пришлось использовать Спинозу, чтобы пришить Декарта, а когда у тебя не заладилось с Кантом, ты устранила и Канта.

– Ты не понимаешь, о чем говоришь.

– Лейбница ты превратила в котлету, но этого тебе было мало – ты понимала: если хоть один человек поверит Паскалю, тебе каюк, так что пришлось убрать и Паскаля, и тут ты совершила ошибку, потому что доверилась Мартину Буберу. Он оказался слабаком, бэби. Он верил в Бога, и поэтому тебе пришлось ликвидировать Бога собственными руками.

– Ты сошел с ума, Кайзер!

– Ничуть, бэби. Ты притворилась пантеисткой, потому что это давало тебе шанс подобраться к Нему поближе – если Он существует, как оно и было на самом деле. Вы с Ним пошли на прием к Шелби, и когда Джейсона что-то отвлекло, ты Его замочила.

– Черт подери, кто такие Шелби и Джейсон?

– Какая разница? Все равно жизнь – сплошной абсурд.

– Кайзер, – сказала она, внезапно затрепетав, – ты ведь не выдашь меня?

– Выдам, бэби. Когда убивают Высшее Существо, кто-то должен за это ответить.

– Ах, Кайзер, мы могли бы уехать вместе. Только ты и я. Давай забудем о философии. Осядем в каком-нибудь тихом месте и, может быть, займемся семантикой.

– Прости, лапушка, но это не пляшет. Лицо ее было уже мокрым от слез, когда она стянула с плеч бридочки пеньюара и я оказался лицом к лицу с нагой Венерой, все тело которой, казалось, твердило: возьми меня – я твоя. Венерой, чья правая рука ерошила мне волосы, между тем как левая взводила курок «сорок пятого», который она держала за моей спиной. Однако нажать на спусковой крючок ей не довелось, потому что я всадил в нее пулю из моего «тридцать восьмого», и она, уронив пистолет, уставилась на меня неверящим взглядом.

– Как ты мог, Кайзер?

Жизнь быстро покидала ее, но я все-таки успел сказать ей все, что хотел.

– Манифестация Вселенной, как сложной идеи в себе, противопоставляемой Бытию внутри или вовне истинного Бытия как такового, по существу своему является концептуальным ничто или Ничто в его отношении к любой отвлеченной форме существования, бытующей или бытовавшей в вечности, но не управляемой законами физикалистики, или движения, или идеями, трактующими о вневещественности либо отсутствии объективного Бытия субъективного несходства.

Концепция, конечно, не из самых простых, но, думаю, Эллен усвоила ее, прежде чем испустила дух.