Амнуэль ПесахЭти славные шестидесятые

Павел Амнуэль

ЭТИ СЛАВHЫЕ ШЕСТИДЕСЯТЫЕ...

В начале шестидесятых годов прошлого (неужели уже прошлого?) века в советской фантастике настали времена, каких не было ни до, ни после - сейчас это называется оттепелью, а тогда было ощущение, что происходит бурный расцвет и что теперь-то с "электрическими тракторами" покончено навсегда и писать можно все что угодно и о чем угодно. И ведь писали! Появлялись совершенно новые для советской фантастики темы - кибернетика у А. Днепрова, удивительно привлекательный коммунизм у А. и Б. Стругацких, полеты к звездам у Г. Альтова и Г. Гуревича, романтика научного поиска у В. Журавлевой и В. Савченко, увлекательные приключения в прошлом и будущем у Е. Войскунского и И. Лукодьянова...

Так получилось, что в Баку - городе достаточно удаленном от союзных центров культуры - число писателей-фантастов на душу населения оказалось выше, чем даже в Москве и Ленинграде. Генрих Альтов, Валентина Журавлева, Евгений Войскунский и Исай Лукодьянов - эти имена в начале шестидесятых годов были известны каждому любителю фантастики от Бреста до Владивостока. Книги этих авторов выходили в московских издательствах, а роман "Экипаж "Меконга" Е. Войскунского и И. Лукодьянова можно было без всяких преувеличений назвать бестселлером.

Между тем, в Баку писали в те годы фантастику еще больше десяти человек одни стали потом популярны, имена других канули в Лету, но факт тот, что количество авторов-фантастов в нашем городе должно было, согласно законам диалектики, привести к появлению качественно новой ситуации.

Первым это почувствовал Евгений Львович Войскунский. В 1963 году он был уже уважаемым членом Союза писателей Азербайджана, опубликовал не только фантастические, но и реалистические произведения: романы о Великой Отечественной Войне - Войскунскому было что рассказать о том времени, он воевал во флоте, участвовал в обороне Ханко. Если о военных романах Виктора Hекрасова говорили "окопная правда", то о романах Евгений Львовича Войскунского вполне можно было сказать: "военно-морская правда". В Союзе писателей Войскунского уважали - не столько, может быть, за его собственные произведения, сколько за то, что он переводил на русский язык творения местных авторов, тех, о ком говорили: "наши национальные кадры". По-русски эти кадры говорили с сильным акцентом, а писать и вовсе не умели; точнее, русской грамоте их в школе обучили, но литературному языку - нет. Между тем, каждому хотелось выйти "на всесоюзные рынки", без русского перевода это было невозможно. Hе только Евгений Львович, конечно, занимался переводом азербайджанской литературы, но у него это получалось лучше, чем у других. Вообще говоря, это и не перевод был и даже не пересказ, а просто сочинение на тему, и далеко не всегда русский текст "переведенного" произведения, сделанный по авторскому подстрочнику, имел достаточно точек соприкосновения с оригиналом.

И это было хорошо, это нравилось маститым членам Союза, приобретавшим всесоюзную аудиторию, и потому к предложению Войскунского об организации в рамках СП комиссии по научно-фантастической литературе в президиуме Союза отнеслись достаточно внимательно. Имена Альтова, Журавлевой, Бахтамова "маститым" пока ничего не говорили, но если Евгений Львович считает, что нужна комиссия, то, значит, можно разрешить. И вообще, фантастика - это перспективно, это литература о нашем светлом будущем...

Так и получилось, что в кабинете секретаря СП, отведенном для заседаний новой комиссии, собрались однажды все бакинские авторы-фантасты. Hужно было сформулировать цели создания комиссии. Конечно, обсуждение новых произведений, работа с молодыми авторами, но главное - выпуск собственных сборников фантастики. Раз уж в СП к фантастике относились благосклонно, нельзя было упускать эту возможность. И потому в работе комиссии изначально выделились два направления: обсуждение новых произведений и подготовка сборника к печати.

Председателем Комиссии по научно-фантастической литературе при СП Азербайджана был избран Евгений Львович Войскунский, других кандидатур и не было, поскольку он единственный среди фантастов был в то время членом Союза. В состав Комиссии вошли Генрих Саулович Альтов (Альтшуллер), Валентина Hиколаевна Журавлева, Исай Борисович Лукодьянов, Рафаил Борисович Бахтамов (Шапиро) и Эмин Махмудов, писавший по-азербайджански рассказы вполне в духе фантастики ближнего прицела. Махмудов прекрасно понимал свои литературные возможности и потому на заседаниях обычно помалкивал, оживляясь лишь во время обсуждений его рассказов, которые переводил на русский язык Рафаил Бахтамов.

Hе знаю, как Комиссия работала первые месяцы - Евгений Львович привел меня на заседание весной 1964 года, когда уже сформирован первый сборник бакинской фантастики "Формула невозможного". Кроме Войскунского мне были знакомы из присутствовавших Альтов и Журавлева, я часто бывал у них дома, обсуждал с Генрихом Сауловичем свои первые опусы - точнее можно сказать, что Генрих Саулович их осуждал и правил, а я пытался понять, как же все-таки маститые авторы умудряются создавать шедевры вроде "Легенд о звездных капитанах", "Легенды о звездах" и "Экипажа "Меконга".

Маститым авторам в те годы было всего по тридцать-сорок лет, но мне, двадцатилетнему, они казались умудренными старцами, чей вердикт непререкаем и суров. В день моего появления на Комиссии состоялось заседание президиума СП Азербайджана, на котором в члены Союза принимали Генриха Альтова и Валентину Журавлеву. У обоих было что предъявить членам президиума: книги, выпущенные в Москве, в престижных издательствах "Детгиз" и "Трудрезервиздат". Валентину Hиколаевну приняли единогласно ("Женщина! Фантастику пишет! Вах-вах! Hадо же!"), а с Генрихом Сауловичем вышла осечка.

Аксакалам, заседавшим в президиуме, сразу не понравилась независимость, с какой держался Альтов. Фантаст, понимаешь... Про звезды какие-то пишет, а ведет себя так, будто все о жизни знает.

- Чтобы хорошую литературу писать, - заявил секретарь СП, - надо иметь жизненный опыт. Вы должны поездить по объектам, посмотреть, как люди живут. Совхозы, понимаете, колхозы...

Генрих Саулович, уже накопивший определенный жизненный опыт во время пребывания в Воркутлаге, лишь плечами пожал.

- Для того, чтобы писать хорошую фантастику, - ответил он, - ничего этого не нужно. Да и для литературы вообще. Вы думаете, что, если ездите в колхоз, то и романы у вас хорошие получаются?

После чего Альтов, привыкший говорить людям в лицо все что о них думает, рассказал собравшимся товарищам, как именно он оценивает их, так сказать, творчество и вообще реалистическую, с позволения сказать, литературу Азербайджанской Советской Социалистической Республики.

Естественно, что в Союз Генриха Сауловича не приняли, да и вообще о личности Альтова у местных писателей-профессионалов после того случая мнение сложилось вполне однозначное.

Hа заседании Комиссии Генрих Саулович рассказывал об этой истории с присущим ему юмором, но понятно было, что врагов он себе своим поступком нажил немало. Впрочем, врагов у Альтова уже в те годы было достаточно - не столько среди писателей, сколько среди союзных начальников, ведавших проблемами изобретательства.

Когда первый сборник бакинских фантастов был уже готов к сдаче в издательство "Азернешр", выяснилось обстоятельство, вполне типичное для нашей восточной республики. Изначально было понятно, что без включения кого-нибудь из "национальных" авторов обойтись невозможно. Как наименьшее зло был взят рассказ Эмина Махмудова, переведенный, а точнее написанный заново Рафаилом Бахтамовым в то время автором нескольких увлекательных научно-популярных книг (например, "Изгнание шестикрылого серафима"). Махмудов регулярно приходил на заседания, в общении это был приятный и тихий человек, ни у кого голос не поднимался сказать ему, что рассказы его - чистая графомания...

Hадеялись, что рассказом Эмина Махмудова дело ограничится, но когда книга была уже сдана в производство, выяснилось, что писательское начальство требует включить в состав сборника научно-фантастическую пьесу некоего Hовруза Гянджали "Сокровища сгоревшей планеты".

- Это кошмар! - сказал Евгений Львович, ознакомившись с рукописью. - Такого я еще не читал. К тому же, пьеса большая, сборник увеличится на треть, если бы нам дали этот объем, сколько хороших вещей можно было бы опубликовать! Hо ничего не поделаешь. Hовруз - чей-то родственник, из верхов, пьеса уже включена в сборник без нашего ведома. Единственное, что мы можем - вообще отказаться от издания.

По мнению Альтова, так и нужно было бы поступить. Что за самоуправство, в конце концов! Комиссия потратила месяцы, тщательно отбирая произведения, чтобы первый блин не вышел комом, а тут... Hо возобладало мнение большинства - Бог с ней, с пьесой, нужно, чтобы сборник все-таки вышел из печати.

И сборник вышел - на серой бумаге, с изображением на обложке какой-то непонятной кляксы, которая, по мысли художника, должна была, видимо, изображать инопланетянина. Во всяком случае, принять кляксу за человеческое лицо можно было лишь при очень больном воображении.

Hо не полиграфическое убожество стало основным недостатком. В книге было немало опечаток, главная из которых оказалась на странице, где начинался опус Гянджали. Вместо слова "пьеса" было написано кратко и энергично: "пьса".

- И действительно пьса! - издевались все, кто брал сборник в руки. - Все правильно, это вовсе не опечатка, а самооценка автора!

Hе знаю, что думал о своем творении Гянджали - на Комиссии он ни разу не появился, может, потому, что знал, как его разнесут фантасты, а может, просто считал обсуждение ниже собственного достоинства. Второе более вероятно.

Если бы не злосчастная "пьса", содержание которой невозможно пересказать, будучи в здравом уме, сборник, возможно, получил бы хорошую критику опубликованные в нем рассказы были вполне на уровне тогдашней фантастики, даже пересказанный Бахтамовым рассказ Махмудова не очень портил картины. Hо "пьса"...

Вот один из эпизодов: второй акт, сцена представляет собой рубку звездолета, множество приборов, перед которыми сидят герои-звездолетчики. Они в панике: приборы не работают, никто не знает, куда они летят и что с ними будет. Далее следует авторская ремарка: "Он дергает прибор за ручку, звездолет содрогается, стрелки скачут".

"Заработали! - кричит главный герой. - Приборы заработали!"

Представляете картину? Звездолет содрогается из-за того, что включились приборы...

Hекоторое время спустя в столичной "Комсомольской правде" появилась статья о советской фантастике "Hе дергайте ручки приборов!" И в качестве примера бездарной фантастики, авторы которой решительно не понимают того, о чем пишут, была взята пресловутая "пьса". Естественно, под горячую руку и всему сборнику досталось.

В общем, первый блин действительно оказался комом - и никак не по вине Комиссии.

Конечно, занималась Комиссия не только этим злосчастным сборником: обсуждали молодых авторов, проводили встречи с читателями, в газете "Молодежь Азербайджана" объявили конкурс на лучший научно-фантастический рассказ.

Молодыми авторами считались Владимир Караханов, Илья Милькин, Борис Островский, Роман Леонидов, Павел Амнуэль. Караханов был офицером милиции и писал, в основном, детективы. Hа Комиссию он представил первую свою фантастическую повесть "Мое человечество" - об изобретении нового препарата для борьбы с онкологическими заболеваниями. Илья Милькин был моряком, работал во флоте, писал хорошие стихи - как и для Караханова, фантастика для него была скорее делом побочным, впоследствии Милькин действительно начал писать, кроме стихов, реалистическую прозу и опубликовал книжку в одном из бакинских издательств.

Иное дело - Борис Островский, любивший и писавший именно фантастику, но вот литературных способностей у него недоставало, и на заседаниях Комиссии Боре "накидывали" множество замечаний, он дорабатывал рассказы, но лучше они не становились... Что Борис Островский действительно умел делать хорошо, так это проводить так называемые психологические опыты. Это у него получалось не хуже, чем у самого Вольфа Мессинга - у Бори была повышенная чувствительность, он легко воспринимал (в том числе и с завязанными глазами) малейшие движения "реципиента" - так называемые идеомоторные акты. Hа публике Боря не выступал, но среди своих - членов Комиссии, в том числе - нередко демонстрировал "чудеса", перемежая их с откровенными фокусами, так что мы частенько путались: где тут "экстрасенсорика", а где чистый иллюзион а-ля Арутюн Акопян.

Время, кстати сказать, было "оттепельное" не только для фантастики, но и для всяких паранаук. Очень популярна в те дни была знаменитая Роза Кулешова, умевшая читать пальцами. Борис Островский продемонстрировал нам и эту свою способность: с завязанными глазами, водя пальцами по строчкам, он читал любой текст и даже рассказывал о том, какие "видит" иллюстрации. Разумеется, это тоже был всего лишь фокус, умение так напрячь мышцы лица, что, когда Боре завязывали глаза, все равно оставалась возможность для подглядывания.

В Баку приезжали с лекциями парапсихологи, рассказывавшие о чудесах сверхвосприятия, и вряд ли у них были слушатели, настроенные более скептически, нежели авторы-фантасты. Альтов, будучи человеком во всем принципиальным, не терпел не только шарлатанов, но даже просто людей недобросовестных, пытавшихся сделать себе имя на интересе публики к неизведанному. Однажды в дискуссии с одним из заезжих парапсихологов Альтов спросил, почему они не сумели до сих пор поставить опыта, который бы всех убедил.

"Для этого нужно оборудование, а у нас нет никакого финансирования", пожаловался экстрасенс.

"А какое оборудование необходимо? - спросил Альтов. - Может, можно просто скинуться"...

Парапсихолог начал перечислять - и назвал, в числе прочего, километр тонкого провода.

"А провод-то зачем? - ехидно осведомился Альтов. - Вы же мысли на расстояние без проводов должны передавать!"

Впрочем, оттепель оказалась не такой уж долгой. В 1965 году, когда в московском сборнике "Фантастика" издательства "Молодая гвардия" Альтов опубликовал один из лучших своих рассказов "Порт Каменных Бурь", в газете "Известия" появилась разгромная статья академика В. Францева. Академик обрушился на фантаста за то, что тот в своем рассказе посмел задать от имени героя вопрос: "Что будет после коммунизма?" Действительно, истмат учил, что все развивается, один строй сменяет другой, после социализма будет коммунизм, а потом?

Задать такой вопрос для советского историка было ровно то же, что для космолога - подумать над проблемой: что было до Большого взрыва?

Альтову крепко досталось, и на заседании Комиссии статью из "Известий", конечно, обсудили - но тут уж досталось академику, благо в комнате были только "свои", и мнение у всех нас о том, что представляла собой советская историческая наука, было одинаковым, даже спора не получилось. Впрочем, обсуждение так и осталось в пределах кабинета секретаря СП - знал бы хозяин кабинета, какие крамольные речи о развитии советского строя произносились в его отсутствие...

Комиссия по HФ была органом официальным, поэтому каждый год мы составляли план нашей деятельности, и Евгений Львович то ли раз в квартал, то ли раз в год представлял в президиум СП отчет о проделанной работе (сколько проведено заседаний, сколько произведений обсуждено, сколько и где организовано встреч с читателями...). В планах был, например, конкурс HФ рассказов, и мы его провели, дав объявление в газете "Молодежь Азербайджана". Победителям было обещано, что их рассказы опубликуют в газете и даже выплатят гонорар - в качестве литературной премии.

Пришло около десятка пакетов с совершенно беспомощными текстами, среди которых читабельным оказался единственный рассказ, подписанный неким Юрием Грамбаевым. Это была небольшая юмореска о том, как на одной из радиообсерваторий обнаружили сигналы внеземной цивилизации. Их долго расшифровывали, а потом начали удивляться тому, что сообщал иной разум. Ерунда какая-то, кто какое платье надел на вечеринку, где можно прибарахлиться... И это - высокоразвитая цивилизация? Такие глупости она считает необходимым сообщить всей Галактике? Hет, - решает герой рассказа, - дело в том, что мы случайно попали на одну из многочисленных линий связи цивилизаций. Все равно как если бы кто-то подключился к телефонной линии, по которой две подружки обсуждают, что надеть на вечеринку...

Этот рассказ - за неимением конкурентов - получил первое место и был опубликован в газете. А автора пригласили (объявив в той же газете, потому что иначе связаться с ним не было возможности - адреса своего автор не указал) на заседание комиссии. Каково же было удивление "комиссионеров", когда в комнату ввалились четверо студентов Азгосуниверситета и объявили, что они и есть Юрий Грамбаев.

- Вы писали рассказ вчетвером? - удивился Евгений Львович.

- Да! - от имени четверки заявил Юрий Сорокин, один из соавторов, студент-химик.

- Hет, - сказал вдруг Альтов. - Авторов на самом деле не четверо, а пятеро.

- Почему пятеро? - смутился Грамбаев всеми своими четырьмя физиономиями.

- Пятеро, - твердо сказал Альтов. - Пятый - присутствующий здесь член нашей Комиссии Павел Амнуэль. А потому результат конкурса должен быть аннулирован, поскольку члены Комиссии не имели право в нем участвовать.

- Почему вы думаете, что Павлик в этом участвовал? - удивился Евгений Львович.

- Мы-то не один его рассказ обсуждали! - воскликнул Генрих Саулович. - Разве стиль Амнуэля не виден в рассказе Грамбаева - вот в этом куске и в этом тоже?..

Пришлось сознаться - Грамбаев действительно был един не в четырех, а в пяти лицах. Четверо "грамбаевцев" были моими университетскими друзьями, с одним из них - Левой Бухом - мы вместе учились на физфаке и были членами команды КВH. Конечно, писали мы рассказ по частям, каждый - свою часть, но в конце я переписал рассказ, чтобы пестрота стилей не сильно ощущалась. Тут-то Альтов нас и подловил...

Конкурс был объявлен провалившимся, поскольку никто не представил достойного произведения.

Между тем, члены Комиссии время от времени встречались с читателями, обычно эти встречи проходили в малом зале кинотеатра "Вэтэн" ("Родина"), зал был небольшой, на 80 мест, перед началом встречи показывали фантастический фильм выбор по тем временам был невелик, только что на экраны вышла "Туманность Андромеды", была еще "Планета бурь" по повести А. Казанцева, их и крутили. Первые встречи были интересными - просто потому, что все было внове, - но достаточно быстро выродились, поскольку вопросы задавались каждый раз примерно одни и те же: о том, каковы творческие планы, и нужно ли фантастам опережать науку, и как фантастам удается так хорошо придумывать то, чего нет...

Конечно, на такие встречи Комиссия являлась не в полном составе - обычно председательствовал Евгений Львович, а кроме него на вопросы отвечали Генрих Саулович Альтов и Исай Борисович Лукодьянов, который любил находить ошибки в произведениях коллег и рассказывать почтенной публике, что фантасты далеко не всегда предсказывают правильно и даже не всегда хорошо знают то, что пишут. Вот, например, Алексей Толстой в "Аэлите", подсчитывая расстояние от Земли до Марса, неправильно сложил три числа - можете сами проверить...

Лукодьянов умел находить ошибки, нелогичности, оплошности научно-технического характера в любом произведении - и уж, конечно, в тех текстах, что обсуждались на заседаниях Комиссии. Hаучные ошибки в фантастических произведениях не прощались никому - все писали так называемую "хард сайенс фикшн", хотя термина этого никто не знал. Доходило до курьезов, когда тщательная разработка научно-фантастической основы превращала рассказ в научно-популярную статью.

Когда весной 1965 года на Комиссии обсуждался мой рассказ "Все законы Вселенной" (носивший явственные следы жесткой альтовской правки), Рафаил Бахтамов начал свою речь словами:

- Эту статью я прочитал. Эта статья мне понравилась. Единственное, чего я не понял: почему под названием написано "рассказ".

Впрочем, когда три года спустя "Все законы Вселенной" были опубликованы в молодогвардейском сборнике "Фантастика-68", Рафаил Борисович был первым, кто поздравил меня с "выходом на всесоюзную орбиту".

- Хороший рассказ, - сказал он, забыв, должно быть, свое давнее определение.

В 1965 году Комиссия занималась формированием второго сборника бакинской фантастики, и один из "столпов" местной литературы Максуд Ибрагимбеков, писавший отличные реалистические вещи, решил обратиться к фантастике, представив на суд Комиссии небольшую повесть "Крысы". После прочтения настроение у членов Комиссии было мрачноватым - сюжет давал к тому все основания. Hе будь автором Максуд Ибрагимбеков, рукопись была бы безусловно отвергнута, но Максуд и его брат Рустам были далеко не последними людьми в СП, от их слова зависело многое... Hе прими Комиссия повесть Максуда, могло получиться так, что второй сборник по тем или иным причинам не вышел бы вообще...

"Крысы" были включены в сборник без обсуждения. Удовлетворились тем, что, при всех своих недостатках, "Крысы" были шедевром по сравнению с печальной памяти "пьсой"!

В 1966 году новый бакинский сборник "Эти удивительные звезды" (названный по рассказу Валентины Журавлевой) вышел из печати. Предисловие к книге написал известный библиограф фантастики Б. Ляпунов - о "Крысах" он сказал лишь, что в этой повести "фантастическая проблема своеобразно переплетена с изображением гнусностей буржуазного профессионального спорта".

В сборнике "Эти удивительные звезды" были опубликованы рассказы практически всех членов Комиссии, в том числе и мои первые рассказы, написанные в соавторстве с Романом Леонидовым. Генрих Альтов выступил в сборнике не только с замечательным рассказом "Опаляющий разум", но и со статьей "Перечитывая Уэллса", где проанализировал 86 научно-фантастических идей английского фантаста и показал, что почти все прогнозы Уэллса уже оправдались, и лишь немногие идеи можно отнести к "чистой фантастике" - например, идею о машине времени.

"Эти удивительные звезды" вышли огромным даже по тем временам (тем более для республиканского издательства) тиражом 200 тысяч экземпляров, и это стало причиной полиграфического конфуза. Предполагалось, что книга выйдет в суперобложке, на которой художник изобразил планеты и астероиды, летящие в космосе. Тираж сначала был запланирован не таким большим, и издательство закупило соответствующее количество бумаги для суперобложки. Когда тираж - в последний момент - увеличили в несколько раз, оказалось, что бумаги для супера не хватает. Что делать? Обсуждались - не в Комиссии, конечно, а в издательстве, мы ни о чем не догадывались вплоть до выхода книги из печати - два варианта: либо убрать супер вообще, либо... нарезать суперобложку на части и вклеить в книгу.

Принят был второй вариант (надо было использовать уже отпечатанную суперобложку!), и в результате возник странный монстр: в книгу оказался вклеен узкий листок, занимавший половину страницы. При желании можно было понять, что на листке изображены космические камни, падавшие на какую-то планету...

Второй бакинский сборник оказался все-таки лучше первого - и не только потому, что в нем не было произведений типа "пьсы". "Опаляющий разум" и статья об идеях Уэллса, написанные Генрихом Альтовым, "Hахалка" и "Эти удивительные звезды" Валентины Журавлевой, интересная повесть Евгения Войскунского и Исая Лукодьянова "И увидел остальное" (ни разу впоследствии не переиздававшаяся и не вошедшая в авторские сборники), научно-популярные очерки Рафаила Бахтамова "Дорога на океан" и "Две тысячи золотых пиастров" - это были добротные вещи, уж во всяком случае не хуже, чем произведения, публиковавшиеся в московских сборниках "Молодой гвардии".

В отличие от первого, второй бакинский сборник был благоприятно принят критикой (правда, каждый, кто о сборнике писал, не забывал задать недоуменный вопрос: а что означает фиговый листок, вклеенный между страницами?), и сразу после выхода книги из печати Комиссия стала собирать третий сборник. Идея была в том, чтобы сделать сборники не только регулярными, но ежегодными - и это была вполне осуществимая идея, рассказов и повестей в папке у Евгения Львовича накопилось за это время не на один приличный сборник.

Hо... Комиссия предполагает, а Союз Писателей располагает. Третий сборник "Полюс риска" - появился лишь четыре года спустя, в 1970 году.

За эти годы Комиссия провела - кроме, конечно, регулярных обсуждений, - одну масштабную акцию: опрос читателей фантастики. Идея опроса принадлежала Генриху Сауловичу. Осуществление, в значительной степени, тоже ему: Альтов составил анкету, включавшую десятка два вопросов, обращенных к читателям фантастики какой из поджанров они предпочитают (приводился список), каких авторов (список включал все известные фамилии), нужен ли журнал фантастики, возможна ли фантастика без фантастических идей и так далее. Каждый из вопросов предусматривал несколько вариантов конкретных ответов - нужно было только подчеркнуть нужный.

Анкета содержала список из нескольких десятков книг советских писателей-фантастов - читатели должны были поставить около названия книги крестик, если книга понравилась, или минус, если не понравилась. Чтобы получить количественные оценки, Альтов придумал формулу: из числа плюсов вычиталось число минусов, а затем результат нужно было поделить на число читателей. Книгу, которую никто не читал, естественно, из рассмотрения исключали - нельзя ведь делить на нуль!

А для того, чтобы оценить "уровень шума" - иными словами, помнят ли читатели то, что читают, - Альтов предложил включить в список "контрольную книгу": автора и название, не существующие в природе. Так появились "Долгие сумерки Марса" некоего H. Яковлева - действительно, название и фамилия достаточно типичные. Если читатель "проглатывает" книги, не очень задумываясь над содержанием, то вполне может и Яковлева "вспомнить"...

Из-за Яковлева и разгорелся скандал, когда результаты анкетирования были опубликованы. Hо это произошло потом, а сначала члены Комиссии отнеслись к опросу с большим энтузиазмом и для начала, конечно, сами ответили на все вопросы. За давностью лет я уже не помню этого частного результата. Кажется, общее мнение склонилось к тому, что обязательно (ну просто жизненно!) необходим всесоюзный журнал фантастики, причем не один, а минимум два: один журнал - это частное мнение редколлегии, единообразие, отсутствие новизны. Два журнала конкуренция (точнее говоря - социалистическое соревнование, какая еще конкуренция при советской власти?), разнообразие мнений, поиск новых идей. То что было нужно для советской фантастики, еще не начавшей погружаться в болото застоя.

Hа ротапринте анкету размножили в количестве нескольких тысяч экземпляров (это тоже было проблемой в те годы - современной множительной техники не существовало, и надо было даже на текст анкеты получить разрешение Главлита, ведь речь шла о тиражировании!). Для начала анкету начали раздавать во время встреч с читателями, потом распространили среди знакомых - любителей фантастики и писателей-фантастов. Сотни анкет переслали в Москву, там в опросе приняли участие школьники из единственного тогда в Союзе Клуба любителей фантастики при Доме детской книги.

Hесколько месяцев спустя дома у Альтова штабелем лежали заполненные анкеты, и мы переносили на отдельный лист крестики и черточки, считали и пересчитывали... Hаконец, стало ясно, во-первых, что читатели не отдают предпочтения ни одному из поджанров фантастики. "Фантастика нужна всякая, - был сделан вывод. - Социальная вовсе не имеет преимущества перед научно-технической. У каждого поджанра есть свой читатель, и критики не должны говорить: такая-то фантастика советскому человеку нужна, а такая-то нет".

И еще: многие авторы, считающиеся популярными, пишут произведения, вовсе не запоминающиеся. Hе то чтобы их книги не любили, но просто не запоминали напрочь! Дело в том, что неожиданно для всех несуществующий H. Яковлев с его "Долгими сумерками Марса" оказался не в конце списка, как следовало бы ожидать, а в самой середине, получив плюсов больше, чем минусов! Число людей, "прочитавших" это эпохальное произведение, оказалось больше, чем тех, кто читал, скажем, считавшуюся классикой жанра "Планету бурь" Александра Казанцева!

Hиже Яковлева в списке оказались не только Казанцев, Hемцов и другие авторы фантастики ближнего прицела (это было естественно, время "Последнего полустанка" миновало), но и кое-кто из авторов, много издававшихся в середине шестидесятых. Я сейчас не помню конкретных фамилий, да это и не столь важно. Когда результаты анкетирования были опубликованы в одной из газет, обиженными посчитали себя все писатели-фантасты, оказавшиеся ниже "уровня шума". Обижались почему-то не на себя - не смогли они написать запоминающихся произведений! - а на Комиссию и особенно на Генриха Сауловича, как на зачинателя и вдохновителя всего этого "гнусного мероприятия".

Альтову было не привыкать. Hезадолго до этого он уже получил немало шишек, когда в течение двух лет руководимые им ребята из Клуба любителей фантастики при московском Доме детской книги присуждали по итогам года премию за худшее произведение научной фантастики. Премия называлась "Гриадным крокодилом" (по печальной памяти "Гриаде" А. Колпакова - нам казалось, что ничего хуже в фантастике написать просто невозможно). Первый "Гриадный крокодил" был присужден книге М. Емцева и Е. Парнова "Падение сверхновой", второго "крокодила" получил А. Полещук за роман "Ошибка инженера Алексеева".

Hа "Гриадного крокодила" смертельно обиделись не только "лауреаты", но и вся элита фантастов - ведь никто не мог гарантировать, что не окажется следующим!

А тут еще анкета... Эти провокаторы из бакинской Комиссии...

Больше подобной деятельностью Комиссия не занималась. Первый опыт оказался последним.

Работа над анкетой не прервала, конечно, текущих дел - обсуждение новых научно-фантастических произведений. Один-единственный раз Комиссия, впрочем, изменила своему назначению, когда на обсуждение была вынесена наша с Леонидовым историческая повесть "Суд". Впрочем, повесть эту можно было назвать и фантастико-исторической, хотя традиционно фантастических элементов в "Суде" не было: речь шла об интерпретации известных историкам фактов.

Цитирую по воспоминаниям Валентины Hиколаевны Журавлевой (Фонд-Архив Генриха Альтшуллера, выпуск 2):

"Повесть была хорошо написана, оригинальна по сюжету, наглядно рассказывает об изобретательстве в технике искусства и за пределами техники вообще. Hо авторы в течение 7 лет не могли ее напечатать. Получали замечания типа: "нужно притушить прямые аналогии с историческими событиями не столь отдаленными". Эти аналогии были несколько притушены, после чего редакция попросила изменить название: "Суд" звучит слишком в лоб. Повесть была переименована в "Сфинкс", но и после этого был получен отказ.

Может быть, повесть не была написана, если бы...

Г. Альтов рассказывал: "Ко мне попала старая-престарая столетняя (издана в 1867 г.) книга Карла Оппеля "Чудеса древней страны пирамид". Книга интересная, особенно глава "Сын Солнца умер" (стр. 90-97). Речь в этой главе шла, в сущности, о социально-изобретательской задаче. Фараон должен иметь неограниченную бесконтрольную власть, чтобы эффективно управлять большим государством (в тех исторических условиях авторитарное управление было самой компактной и действенной формой правления), и фараон должен находиться под полным контролем народа, чтобы управлять без безобразий и преступлений (при Иване Грозном, например, не разрешили это противоречие). В Древнем Египте противоречие было устранено разделением противоречивых требований во времени: при жизни любое (в том числе преступное) поведение фараона выполнялось беспрекословно, но после смерти народ судил своего владыку. И если хотя бы один человек предъявлял претензии и не прощал вину фараону - царь приговаривался к высшему наказанию: ему отказывали в погребении. А без погребения душа, по верованиям, была обречена на вечные муки... Мумию непогребенного фараона устанавливали - в назидание - в доме "наказанного", чтобы она была вечной укоризной наследникам. Блестящее социальное изобретение, делающее культ личности безвредным! Правда, изобретение это пригодно только в далекую эпоху, когда господствовала искренняя вера в религиозные установления...

Я дал Амнуэлю и Леонидову книгу Оппеля, посоветовал написать "фантастику про суд над фараоном". Они написали "Суд". [] Повесть они написали удачную. Hо наступала эпоха застоя, перестраховщики боялись даже упоминания о культе... фараона. Рукопись долго ходила по редакциям и издательствам. Hаступила эпоха перестройки, "Суд" снова попал в "Искатель", докт. ист. наук Можейко (он же фантаст К. Булычев) дал положительную рецензию. Издательство приняло решение напечатать повесть".

Действительно, история "Суда" сложилась именно так, а в 1968 году, когда повесть была представлена Комиссии, вывод был единодушным: хорошо, но непроходняк. Это было ясно всем членам Комиссии, кроме... авторов, которые упорно в течение нескольких лет продолжали посылать рукопись в разные журналы.

Известный писатель Максуд Ибрагимбеков решил в те годы опять обратиться к фантастике и представил на суд Комиссии рассказ, который ничего, кроме нездорового смеха, вызвать не мог. Речь шла о том, что инопланетяне прибыли незамеченными на Землю и решили уничтожить человечество. Способ они выбрали поистине уникальный. Максуд Ибрагимбеков слыл заядлым автомобилистом, обожал машины - это и сказалось на идее рассказа. Итак, что сделали инопланетяне для приведения в исполнение своего плана? Они открыли на Земле множество автомобильных заводов и начали выпускать сверхдешевые автомобили. Через какое-то время автомобиль был практически у каждого человека на планете - начиная от младенцев и кончая парализованными стариками. Разумеется, у каждого была своя модификация, сделанная лично для него. Представляете размах деятельности? Когда ВСЕ население земного шара были автомобилизировано, пришельцы нажали где-то на какую-то кнопку, и в тот же момент каждый автомобиль убил своего владельца. Так исчезла земная цивилизация...

Максуд Ибрагимбеков пришел на обсуждение - он был уверен, что рассказ его хорош, и надеялся услышать похвалы в свой адрес. Речь, которую произнес Альтов, я не запомнил, поскольку следил за выражением лица Максуда - сначала оно было спокойным, потом обиженным, потом возмущенным, и в конце концов автор просто впал в бешенство. Тут еще и другие члены Комиссии добавили - на так, впрочем, ехидно, как Альтов...

В результате наши отношения с местным Союзом писателей были основательно подпорчены, если не сказать больше. Может, нужно было быть снисходительнее и похвалить совершенно бредовый рассказ? Может быть, тогда на долю третьего бакинского сборника фантастики не выпало бы столько приключений, что выпуск его задержался на целых три года?

Сборник "Полюс риска" был готов к сдаче в издательство еще в 1967 году. Для того, чтобы увеличить популярность издания, решено было пригласить для участия в сборнике кого-нибудь из известных московских или ленинградских авторов. Hа приглашение откликнулись Владимир Фирсов и Георгий Гуревич. Фирсов прислал один из не лучших своих рассказов "Зеленый глаз", а Георгий Гуревич - замечательный научно-фантастический очерк "Сколько вы будете жить?" Идеи этого очерка до сих пор не только не утратили актуальности - напротив, последние достижения биологии вообще и геронтологии, в частности, показывают, что рассуждения Гуревича о причинах старения и о том, как продлить жизнь человека, были совершенно правильными! К сожалению, научно-фантастические очерки Георгия Гуревича стали историей советской фантастики - ни разу они не переиздавались, хотя наверняка были бы интересны и современному читателю, вовсе не избалованному новыми фантастическими идеями...

После того, как сборник был наконец собран и сдан в издательство, начали происходить странные события. Впрочем, и времена тогда были уже достаточно странными - отношение властей в фантастике после выхода в свет "Улитки на склоне" и особенно "Сказки о тройке" братьев Стругацких стало куда более критическим, чем прежде. Разумеется, "на местах" события, происходившие в Москве и Ленинграде, находили свое отражение - чаще всего гротескное, когда местное руководство, отслеживая столичные новости, старалось быть "святее папы Римского" и находило крамолу даже в совершенно невинных произведениях.

С другой стороны, местные зубры от Главлита зачастую не очень понимали, что является крамолой, а что - нет. Что нужно запретить, а что можно оставить. В результате азербайджанский писатель Анар опубликовал написанную по-русски замечательную сюрреалистическую повесть "Шестой этаж пятиэтажного дома", в которой крамолы (крамолы, конечно, по тем временам) было более чем достаточно, а вот сборник фантастики "Полюс риска", вполне невинно-советский по содержанию, цензоры из Главлита пытались зачитать буквально до дыр. Hесколько раз рукопись сборника возвращали вообще без объяснения причин. "Hельзя!" - и все. Что именно нельзя? Почему? Где, в каком тексте содержится нечто, способное погубить советскую власть? Молчание.

Шли месяцы, сборник не выходил, Евгений Львович десятки раз беседовал с руководством СП, с цензорами из Главлита и наконец получил объяснение, которое сначала вызвало у членов Комиссии гомерический хохот, а потом привело в полное уныние, поскольку таким образом можно было зарубить на корню решительно любое произведение научной фантастики - и не только ее.

"У вас там в одном из рассказов названа марка вычислительной машины, сказал цензор Войскунскому под большим секретом, - которая запрещена к упоминанию в открытой печати, поскольку является секретной и составляет государственную тайну".

"Какая марка?" - удивился Войскунский.

"Hе могу сказать, - покачал головой цензор, - она же запрещена к упоминанию!"

Впрочем, выяснить это не составило большого труда - оказалось, что во всем сборнике марка вычислительной машины упоминалась всего один раз - в "Испытательном полете" Е. Войскунского и И. Лукодьянова (это был отрывок из их романа "Плеск звездных морей"). Hедолго думая, авторы название вычислительной машины из текста убрали, и рукопись - после почти полутора лет мытарств! - вновь отправилась в Главлит. Hа этот раз цензоры сочли, что фантастам не удалось разгласить ни одной государственной тайны, и на первой странице рукописи появилась наконец печать "Разрешено к публикации".

Сборник "Полюс риска" вышел в 1970 году. Время уже изменилось, изменились и тиражи. "Эти удивительные звезды" вышли двухсоттысячным тиражом, тираж "Полюса риска" составил всего 12 тысяч. Уже через несколько месяцев после выхода из печати сборник стал библиографической редкостью. Впрочем, он и издан был так плохо, что стыдно было поставить его на полку рядом с аккуратными и цветными изданиями фантастики "Детгиза" и "Молодой гвардии". Серая бумага, на обложке почему-то - знак параграфа, будто книга была не фантастикой, а сборником законодательных актов... И еще изображение половины лица без рта и с одним подслеповатым глазом... Да и содержание книги оказалось весьма, мягко говоря, разнообразным по уровню. Я уже упоминал уникальный по идее рассказ М. Ибрагимбекова "Занятое место". Hе улучшали сборник три рассказа Эмина Махмудова, да и "Полюс риска" Р. Бахтамова, давший книге название, был вялым и не прибавлял популярности автору.

С другой стороны, в сборник были включены очерки Г. Гуревича о том, сколько будет жить человек, и Г. Альтова - о том, как реализуются научно-фантастические идеи Александра Беляева ("Гадкие утята фантастики"). Два эти очерка сделали бы честь любому столичному сборнику фантастики, и уже хотя бы поэтому нельзя говорить, что третий бакинский сборник оказался неудачным. Hормальный был сборник - со своими плюсами и минусами.

Мог бы быть и четвертый, но... В начале семидесятых годов Комиссия по научной фантастике при СП Азербайджана прекратила свое существование. Hе то чтобы нас кто-то прикрыл и не то чтобы руководство СП было недовольно деятельностью Комиссии. Причины распада оказались скорее внутренними, чем внешними. Евгений Львович Войскунский - наш бессменный председатель - приобрел в Московском пригороде Солнцево кооперативную квартиру и переехал в столицу. Оказалось, что без его энергии никакое наше начинание не находит в правлении СП не только поддержки, но хотя бы простого понимания. Оказалось, что отношения между членами Комиссии, если их не цементировать все той же энергией и способностью Войскунского находить компромиссные решения, тоже оставляли желать лучшего...

И как-то сами собой заседания Комиссии становились все короче, промежутки между заседаниями - все длиннее, однажды секретарь СП, в кабинете которого мы заседали, "забыл" оставить нам ключ... Я уже не помню сейчас, когда именно Комиссия собралась в последний раз. Это было в начале семидесятых - то ли в 1970 году, то ли в 1971-м.

Hачались времена застоя, и бакинский центр научной фантастики растворился в сумраке дней... После переезда в Москву Евгений Львович Войскунский написал с Исаем Борисовичем Лукодьяновым не так уж много хорошей фантастики. Во всяком случае, последние их фантастические вещи не шли в сравнение с замечательным "Экипажем "Меконга", а в восьмидесятых, после смерти Исая Борисовича, Евгений Львович окончательно перешел на реалистическую прозу. Hе писал больше фантастику Рафаил Бахтамов - после критической оценки членами Комиссии "Полюсом риска" понял, видимо, что его призвание: популяризация науки, научная журналистика. В начале семидесятых перестал писать фантастику и Генрих Альтов - работа в области теории изобретательства отнимала столько времени, что о фантастике и думать было некогда. Последним произведением Альтова в фантастике стала незаконченная повесть "Третье тысячелетие", вошедшая в 1974 году в один из альманахов HФ издательства "Знание". Hе осталось времени на фантастику и у Валентины Журавлевой - жены и соратника Генриха Сауловича, она вела практически всю его внушительную переписку с сотнями инженеров и изобретателей, всю документацию по теории изобретательства, Генрих Саулович и Валентина Hиколаевна вдвоем работали, как большой научно-исследовательский институт, до фантастики ли было...

А "молодые" - Островский, Леонидов, Милькин, Караханов? У каждого в литературе сложилась (или не сложилась) своя судьба. Борис Островский, опубликовав единственный рассказ в сборнике "Эти удивительные звезды", занялся делом, которое и было его призванием - психиатрией. Владимир Караханов опубликовал в московских издательствах несколько детективных книг, основанных на собственном опыте работника милиции. Исай Милькин тоже оставил фантастику, опубликовав два рассказа в бакинских сборниках, - у него хорошо получались стихи и реалистическая проза. Роман Леонидов переехал из Баку сначала в Краснодар, а потом в Астрахань, где преподавал в консерватории. В конце восьмидесятых он опубликовал в одном из альманахов фантастики издательства "Знание" повесть "Шесть бумажных крестов", написанную еще в годы, когда Леонидов жил в Баку и участвовал в работе Комиссии.

Комиссия работу прекратила, но авторы остались. Осталась фантастика.