"Крутизна" - читать интересную книгу автора (Амнуэль Песах)

ПРИТЧИ

Первое впечатление – в этой комнате никогда не жили. Нервами, а вовсе не глазами, я ощущал первозданную аккуратность, созданную наверняка не самим Астаховым. После его гибели здесь прибрали, навели порядок, и этот порядок не давал теперь сосредоточиться.

Я обошел комнату, не особенно приглядываясь, просто стараясь почувствовать себя дома. Не получалось – возникло желание расшвырять по полу бумаги, выставить со стеллажей десяток книгофильмов, в общем, создать ту чуточку хаоса, которая и придает вещам приемлемый для человеческого сознания порядок.

Я сел за стол и увидел белый листок, приклеенный к стене. Это было нечто вроде стихов, две строчки:


Крутизна дорог ведет к вершинам гор, Но гораздо круче пропасти обрыв...

Не знаю, хорошие ли это стихи, в поэзии я разбираюсь плохо. Убежден, что и Игорь Константинович повесил перед глазами двустишие вовсе не оттого, что увидел в нем красоты стиля или тайный поэтический подтекст.

Я отошел к стеллажам и заставил себя не думать об этих стихах. Я запомнил их и знал, что, едва возникнет нужная ассоциация, они непременно всплывут в памяти.

Книгофильмы стояли в алфавитном порядке, и я понял: это и есть знаменитый астаховский каталог. Знаменитый... Несколько писем, в которых этот каталог упоминался, я отыскал в архивах Института футурологии. Игорь Константинович писал, что ведет работу по прогнозированию открытий. Начальная фаза естественно включает в себя системологию – всеобщее обозрение открытий человечества.

Я взял крайнюю левую капсулу. "Аарон. Описание к патенту на открытие. Эффект Аарона при низких температурах". Аарон открыл эффект Аарона. Очень понятно. Следующая капсула. "Абель. Математические труды".

Прогудел вызов, и я нажал клавишу подтверждения. Игин остановился на пороге, покачиваясь, будто шарик на ветру. "Тренировался бы, – подумал я. – Разве можно быть таким толстым?" Шарик вплыл в комнату, заворочался в кресле.

Разговор начинался медленно. Игин выдавливал слова, будто под прессом. Я чувствовал, что это не от нежелания говорить, просто у него манера такая.

– Я представлял вас иначе, – сказал Игин. – Думал, Яворский такой... худенький... не очень уверенный в себе... руки прячет за спину.

– Вам рассказывал Игорь Константинович? – догадался я.

Игин кивнул.

– Два года сближают людей... обычно, – медленно сказал он, заполняя паузы громким дыханием. – Совместная работа... А вышло наоборот. Астахов нас встретил. Показал станцию. Возил к Спице. Она была тогда поменьше, километров семьсот... Вы знаете, почему он оставался?

– В общих чертах, – уклончиво ответил я. – Знаю, что была авария. Астахова ранило, и он не мог лететь на Землю. Все возвращались, а он оставался.

– Да... В конце первой смены, девять лет назад... Был только фундамент. И отношение было другое. Автоматики тогда было поменьше, людей побольше. Летали над фундаментом. В корабль ударил разряд. Астахову сломало позвоночник, сожгло кожу на лице. Еле выходили...

– Позвоночник... Я не знал.

– Но он мог лететь. Потом, с третьей сменой. Не захотел. Работал. Прогнозирование открытий – тогда это началось. Характер у него был... не очень. Все же болезнь. Столько лет без Земли. Конечно, трудно. Тяжелый характер... Так и получилось. Он с людьми – как одноименные заряды, все дальше и дальше...

Я показал Игину стихотворение.

– Крутизна дорог, – продекламировал теоретик нараспев. – Знаю. Есть такая поэма...

– Раньше Игорь Константинович не любил стихов, – сказал я.

– Да, его больше привлекала мифология, – кивнул Игин.

– Притчи! Игорь Константинович рассказывал их на каждом уроке.

– Притчи, аллегории, как хотите... О каждом из нас. Притчи о планетах...

Я молчал выжидающе.

– Люди-планеты, – продолжал Игин. Он, верно, не привык к долгим речам, паузы между словами все удлинялись, слушать его было мучением. – У каждого своя орбита. Есть массивные планеты. Влияют на судьбу других. Иные очень малы. Действие их неощутимо. Небесная механика в судьбах людей...

– Расскажите хоть одну, – попросил я. Представил, как рассказывает притчи Астахов: в его голосе не было таких тягучих интонаций, многие детали он опускал, приходилось дополнять рассказ воображением – один из методов воспитания ассоциативного мышления.

– Расскажу о себе, – подумав, сказал Игин. – Планета-скиталец. Сегодня под одним солнцем, завтра под другим. Сегодня ее притягивает Сириус. Завтра – далекий Денеб. Планета летит к нему. Потом – дальше...

Планета-скиталец. Если так, лучше я поговорю об Астахове с кем-нибудь другим. Услышу более определенное мнение.

В тонкостях настроений Игин, однако, разбирался.

– Пойду, – сказал он. – Время позднее. Собственно, я зашел, чтобы... Игорь Константинович рассказывал о вас, и я хотел... – он смущенно повел плечами. – А помощь... Вряд ли я смогу...

Он обвел взглядом стеллажи. Встал, потоптался у порога, будто ждал какого-то вопроса.

– Картотека на первых полках, слева... Мы пробовали разбирать. Потом бросили. Нет времени. В столе – текущая информация. В красной капсуле акт экспертизы. Спокойной ночи...