"Путь тени" - читать интересную книгу автора (Пак Анастасия Владимировна)
Часть вторая Глава первая
Роун
Ветки длинными корявыми пальцами цеплялись за одежду, рвали волосы, но за спиной выли голоса, потерявшие человеческое звучание и останавливаться было нельзя. Воислава прижалась щекой к шершавой коре дерева и затаила дыхание. Она чувствовала их приближение. Они были уже совсем близко. Девушка закрыла глаза, сосредоточилась и мысленно протянула руки к шее ближайшего преследователя, сжала со всей накопившейся ненавистью. Сквозь плотно закрытые глаза она продолжала видеть, как он задыхается, пытается вырваться из прозрачного плена, хрипя, валится на колени и опрокидывается на спину.
Мертв.
Остальные замешкались, обступили неподвижного Милослава, не решаясь дотронуться, боясь непонятной смерти так, словно она стоит у них за спиной. Это был шанс, и Воислава не могла его упустить. Силы истончались, рвались, как прогнившая веревка, но она отчаянно стремилась уйти как можно глубже в лес.
– Мы найдем тебя, ведьмино отродье! – с неистовой злобой выкрикнул мужской голос, разбивая охватившее всех оцепенение.
– Найде-о-ом… – поддержало его эхо.
Грубый, надрывный голос узнать было не трудно – Илвин, брат Милослава. Хотелось убить и его, но тогда сил совсем не останется.
– Вам меня не поймать. Не так легко, – тихо прошептала девушка.
Запутанные лесные тропинки разворачивались нехотя, не желая впускать в свое чрево чужака. Убежище было совсем рядом, в глазах мутилось, но Воислава успела скользнуть в небольшой овраг под поваленной сосной. Ее длинные мохнатые ветви надежно укрыли беглянку от сурового внешнего мира. Девушка свернулась клубочком на усыпанной желтой хвоей земле. А селяне шли все неувереннее, окончательно потеряв ее след, да и смерть вожака поубавила в них смелости, но останавливаться они не хотели, видя в этом недостойное малодушие, вот если б кто-то…
– Все. На сегодня хватит, – послышался голос Тритона, кузнеца. – Надо покончить с Веленой, она сильнее. Потом вернемся.
– Но она уйдет! – яростно вклинился Илвин. – Наверняка притаилась где-то поблизости! Нужно искать ее сейчас, потом будет поздно.
– Тебе надо, ты и ищи, – откликнулось сразу несколько голосов. – У нас семьи, дети. Кому охота таскаться за этой тварью в потемках. Еще придушит, как Милослава.
– Трусы! – не своим голосом завопил тот. – Кого испугались?! Да она уже выдохлась вся. Выдохлась!
– Ну а раз выдохлась, значит сама помрет, – спокойно отозвался кузнец. – Да и голову ты ей вона как камнем разбил. Всяко не выживет. Митко в прошлом году забрел сюда сдуру и не вышел. Ан ведь здоровый был. А тут…
Переругиваясь, мужики потянулись обратно в деревню, где еще утром жила и она, Воислава…
Избушка стояла на окраине деревни, но не выглядела заброшенной, оставленной. Старый домик наконец-то нашел хозяев и понемногу возрождался, становясь уютным, семейным.
Велена, смеясь, обвила Древеня руками. Широко улыбаясь, он подхватил ее и бешено закрутил жену вокруг себя. Каждый день был для них днем любви, каждая минута, секунда. Время наслаждения жизнью, время счастья, безумного и нечеловеческого. Яркое осеннее солнце окутало светящейся паутиной дивную пару, затмившую излучающейся любовью его само и отражаясь от блестящей медной пластинки на груди молодой женщины скользнуло к их ребенку пушистой теплой кошечкой. Ведунья, с детства отвергаемая селянами, все же нашла свою судьбу – человека, видевшего не злобную темную сущность, как остальные, а нежную, ласковую девушку, пусть и владеющую странной силой. Шесть лет пролетели как лист, сорванный игривым стремительным ветром, мелькнувший перед глазами, и жизнь казалась бесконечной дорогой счастья, цвета безоблачного летнего неба с редкими вкраплениями золотых облаков…
Поставив жену на землю, он обернулся, привычно закрывая ее спиной. В отдалении стояла целая толпа селян, некоторые сжимали в руках вилы или колья, и солнечный день померк, прикрывшись темноватыми облаками. Окликнул староста, немолодой, но еще крепкий мужчина с пронзительным недобрым взглядом.
– Древень, ты ведь знаешь… – он помолчал, набрал в грудь воздуха и продолжил, чувствуя нарастающее напряжение за спиной, – урожай в этом году совсем плохой и скотина дохнет почем зря. Совсем худо дело. А ваша животинка здорова, хозяйство не в упадке…Странно это. Люди говорят, без жены твоей не обошлось. Мол, ворует молоко по ночам да, значит, урожай портит.
– Да что там говорить! – словно по команде подняли крик женщины. – Убить ведьму! Пакость эдакая! Нечисть! И на детей наших болезни наводит! А на днях у Родня изба сгорела дотла, вынести ничего не успел. Не иначе, как она огонь заняла! Убить!
– Убить! Убить! – поддержала толпа, заглушив укоряющий голос старосты. – Ты б отошел в сторонку, Древень. Околдовала ведьма, ясно все! А нечестивое отродье убить!
На лицах людей ясно читалась злоба, подогреваемая их же криками. Ненависть, затаенный, заглушаемый в себе страх перемешались и рвались наружу. Это были вопли людей, не способных побороть в себе чувство непонятной темной зависти к другому человеку, обладающему большей силой. Человеку, заставляющему себя бояться.
– Велена, лесом убегай да дитя сбереги! – строго приказал Древень и двинулся вперед, не торопясь, давая время жене и отбирал его у себя.
Ведунья застыла. День рассыпался, бился, раня острыми краями. Рука крепко сжала медную пластинку с острыми краями, ладонь почувствовала влагу выступившей крови. Она не могла заставить себя отступить от самого любимого, самого дорогого. Хотелось сделать хоть что-нибудь, лишь бы не стоять на одном месте. Острые края пластины врезались все глубже в кожу, кровь быстро заструилась по тонкому запястью, но даже боль не могла вывести ее из оцепенения, только в сознании неожиданно прозвучал давно позабытый голос, напомнив: "Выбор окончателен".
Она знала, что Древень силен, но со всеми ему не совладать. Стояла и смотрела, как его пытаются отбросить в сторону, но отлетают сами, мир вдруг закружился вихрем вокруг их дома. Он бил, превращая лица в кровавую маску, ломал, выворачивая кости наружу… но и вконец озверевшие селяне, уже не желая заканчивать дело миром, били его, толкали из рук в руки. Один из них, растолкав своих, с ходу воткнул в грудь Древеню вилы, и Велена отстраненно, будто со стороны увидела, как их концы вылезли у него из спины. Прорвав рубаху они рванулись назад. Крик клокотал у нее в горле, вырываясь сиплым шипением, широко раскрытый рот страдальчески искривился, она силилась выдавить хоть единый звук, позвать его, и не могла, только хватала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Древень падал неимоверно долго. Падал, падал, запрокидывая голову и ловя ее взгляд в последнем прощании, а они били и били, коверкая красивое сильное тело, уродуя дорогое лицо, а его глаза смотрели и приказывали бежать. Тускнея они все еще смотрели на нее, любя взглядом, сгустком чувств в один миг говоря все, что хотел, уходя в бесконечную дорогу счастья без нее…Это падение заканчивалось и вновь начиналось у нее перед глазами, повторяясь замедленно, словно для того, чтобы она увидела все до малейшей детали, увидела и запомнила навсегда. Их дитя громко испуганно плакало, и этот плач притянул ее к себе. В этом вращающемся мире она неловко подхватила малышку на руки и бросилась бежать, видя его глаза, они будто вели ее сквозь лес, сквозь мир, все дальше от их дома, цепко держа ее взгляд.
Бег, бег, бешеный стук сердца, разорванного пополам, деревья летели навстречу, свист ветра в ушах. Бег, бег, стук, бег, стук… Она теперь одна, нет, не одна. С ней Древень, и их дитя. Нет, Древеня нет, только дитя. А Древень? Где он? И снова взгляд, падение тела, запрокинутая голова, кровь…Древе-е-ень?! – крик. Чей? ЕЕ?! А взгляд тащит, продирает ее сквозь лес. Древень? Где ты? Где…где я? Зачем? За что? Почему? Шаг, стук, шаг, стук, взгляд. Он мертв.
Двенадцать лет прошло, но Велена помнила этот взгляд. Он вывел ее из леса на дорогу, спас от смерти ради дочери. Семнадцать лет – ей теперь столько же, сколько было Велене, грустной девушке, встретившей свою судьбу. Древень. С ним ушло счастье, их небесная любовь. Но она все еще живет ради дочери, ради памяти. Воислава выросла такой похожей на нее, а характер и глаза отца. Сильная, решительная, живое ранящее напоминание о том, что когда-то было.
В Рынске Велену, будто бы сбежавшую от лихого люда, приняли настороженно. Время такое – верили люди, что с новым человеком может прийти и новая беда. Столько лет прошло, а они так и остались чужаками. Сначала на красивую молодую женщину заглядывались, звали замуж, но Велена оставалась верна Древеню, и от женщины отступили. Веяло от нее силой, дремлющей, но могучей и стали косо посматривать люди, сами не понимая причины. Вроде хозяйство маленькое, а ладное. Как же так? Ведь женщина без мужчины не может совладать со всем. И дом уютный и дочь подрастает… такая же гордая, холодная – чужая. Зависть, обида на отказы копились, непонятный горящий, как крохотный черный огонек страх жег душу, перерастая в тихую злость, затаенную ненависть…
Воислава на ходу поигрывая тонкой стрелой, пошла с утра в лес. Среди деревьев она всегда чувствовала себя в безопасности. Здесь можно было бродить целыми днями. Она легонько сжала подаренную матерью медную пластинку и ощутила душащий приток сил. Ей это нравилось, словно резкий холодный порыв ветра он захватывал дух и подбрасывал в воздух павшую листву. Легкий шум привлек ее внимание. Тихо ступая, Воислава натянула лук, сорвавшаяся стрела пронзила длинноухого зверька, затаившегося за кустом. Подхватив добычу, она спрятала ее в заплечный мешок и поспешила домой, задерживаться сегодня не хотелось. Что-то тревожило, но что?
Нахмурившись, она выбралась из-за деревьев и пошла к дому, но на площади натолкнулась на путника, попросившегося вчера на ночлег к соседям. Его страшно изуродованное лицо напоминало разбитую и неумело склеенную глиняную миску… и что-то еще.
Он бил, превращая лица в кровавую маску, ломал, выворачивая кости наружу, а окружавшие обрушивались на него, превосходя силой, числом, били в грудь вилами, колами и рвались за спину, но он словно зверь, отшвыривал их назад, защищая, защищая…их?
Воислава так и не смогла забыть, как убивали отца. Сейчас это ярко вспыхнуло перед глазами и среди мелькавших обликов нападавших она наткнулась на отлетевшего израненного человека с кровавым месивом вместо лица. Оно совместилось с лицом путника и застыло, приклеившись чертой к черте. В темных глазах Воиславы мелькнул затравленный ужас, бросивший ее вперед: ей навстречу шла мать, все такая же хрупкая, с большими печальными глазами. Миг и она встретилась взглядом с прошлым, взгляды прорезали насквозь, прокалывали, как тонкая острая игла с отравленным острием. Лицо путника перекосилось:
– Ведьма?! – его глаза расширились. – Ведьма!
Обернувшись он закричал:
– Ведьма! Ведьма!
Велена оцепенела – это был кошмар, много раз приходивший к ней во сне, безумная фантазия, внушенная страхом. Словно не было двенадцати лет и она вновь стоит на дворе перед домом, спрятавшись за спину Древеня, а люди кричат, обвиняют ее, трясут кулаками… Но Древеня не было, зато толпа быстро собиралась, окружая путника и бросая на нее подозрительные взгляды. Он что-то объяснял, указывая на нее пальцем, голос срывался на визг, и лица людей темнели, черты искривлялись, выпуская на поверхность все таимые помыслы. Первым на Велену взглянул Милослав, когда-то тоже получивший отказ. Тогда его взгляд был гневным, теперь стал злым и мстительным.
Повернувшись, он потащил из плетня кол. Велена побледнела, завертела головой в поиске дочери. Воислава прочитала по ее губам немой приказ: "Беги".
– Ведьма! – бросил Милослав и толпа занялась, как сухой стог сена. – Ведьма! Ведьма! Ведьма! Смерть!
Это был конец. Уже второй. Наплыв враждебных чувств был настолько силен, что стегал ее ненавидящими выкриками так ощущаемо, словно это были и не слова, а она вновь застыла, как тогда, беспомощно глядя вперед, и крик, рвущийся с губ, пропал. Чувство близкой смерти, которую на этот раз уже не избежать, повисло в неожиданно наступившей оглушающей тишине.
Воздух холодно свистнул, мелькнуло черное оперение стрелы, выбив одного из строя селян, затем второго, третьего… Девушка покачнулась, не успев увернуться от кома земли, ударившего ее в плечо, пальцы судорожно искали за спиной стрелы. Камень скользнул острой гранью по виску, рассекая кожу, горячая кровь заструилась по лицу, а влажные пальцы хватали воздух, пустоту, словно надеясь извлечь из него стрелы. На лбу выступила испарина – стрел не было, Воислава никогда не брала с собой больше пяти штук, в голове бешено закрутились мысли, перебирая все возможные варианты бегства и не находя среди них подходящего. Воислава машинально подняла руку, стирая струйку крови с щеки, взглянула на подергивающиеся пальцы, поблескивающие угрожающе алой влагой и ощутила мелкую предательскую дрожь, поднимающуюся из глубины сознания бурной накрывающей с головой волной. Селяне прикрыли собой упавших и поняв, что стрел больше нет, ощерились всеми подручными средствами. Воислава невольно попятилась, но тут же совладала с собой и пошла вперед, широко раскинув руки. Веки, полуприкрывающие глаза, подрагивали, словно ища что-то внутри, в самой глубине… Почему именно сейчас ей показалось, что в ее силах перевернуть всю деревню, убить, смести, исковеркать десятки человеческих жизней. Это захватывало целиком, отдаляя реальность, и болезненное, грубое прикосновение земли к губам резко вырвало ее оттуда. Зрачки расширились, встретив темноту…
Велену сбили с ног градом камней, из рассеченной скулы потекла кровь, что придало нападавшим трусливой смелости. Ее окружили, враждебные крики слились в один волчий вой, безумное требование крови, и рядом не было никого, кто бы мог спасти ее от этого. Взгляд Велены устремился к дочери, уткнувшейся лицом в землю и она впервые пожалела о сделанном выборе.
"Где ты, Воля?!", – безнадежно прошептали губы. Перед лицом на миг вспыхнули незнакомые зеленые глаза, наполненные искренним сочувствием, и голос, неожиданно всплывший в памяти, тихо сказал: "Мне очень жаль, Велена. Прощай…".
Прохладная тень скользнула вбок и растворилась, возвращая ее в реальность.Тонкие руки скрестились, защищая лицо от прямых ударов, внезапно бок словно резануло раскаленным лезвием и от невыносимой боли мир завертелся, превратившись в сплошное марево, а земля, поднявшись вертикально, ударила ее по коленям, а потом осторожно, почти ласково коснулась щеки. Перевернуться лицом к небу самой ей не дали, и она приготовилась к новой оглушающей боли, но боль не последовала, селяне чуть расступились, повинуясь, чьему-то властному жесту. Милослав отступил на пару шагов, и широко размахнувшись, метнул в грудь Велене кол, пригвоздив поднимающуюся женщину к земле. Крик протяжный, жалобный полоснул людей, заставив отшатнуться. Изумрудные глаза, незаметные среди зеленой листвы наполнились искрящимися слезами…
Воислава, еще раньше опрокинутая наземь, широко раскрыв полные ужаса глаза, судорожно дернулась окровавленными пальцами к пластинке и ощутила взрыв мгновенной силы, закружившейся вокруг нее. Он, казалось, втягивал в свою воронку клочья разорванных туч и само небо.
– Не-е-ет, – шепнула мать посиневшими губами. – Ты не смо…
Ее вновь манили его глаза, завлекая, отдаляя от земли. Боль осталась далеко внизу, а впереди – его глаза: близкие, родные…
А дочь ее не слышала, лишь чувствовала, как тело наполняется странной тягучей силой, поднимающей ее на ноги, мысли путаются, из сердца вздымается волна душащей, обжигающей ярости, дикой жажды убийств. Воислава напряглась и зацепила кончиками пальцев ускользающий шелк ветра. Миг – и он взвился вихрем, готовый вместе с движением ее руки снести все вокруг. Воислава повела рукой, раскидывая толпу, и вновь пальцы попытались поймать бесплотный извивающийся порыв, все ближе и ближе, она почти дотронулась до него, но внезапно буйный вихрь яростно отбросил ее в сторону и взвыв, бросился ввысь. Она не смогла. Вот о чем хотела предупредить ее мать.
С потерей силы тело наполнилось давящей усталостью и болевым отзвуком лопнувшей нити между ней и недавней мощью. Неудовлетворенная жажда крови рвала ее на части. Опустошенная, она беспомощно смотрела в широко раскрытые глаза матери, мертвые глаза.
Ошарашенные селяне осторожно поднимались с земли, пугливо вжимая головы в плечи. Ничего не происходило и они потихоньку тянулись за вилами, шарили по земле, пододвигая камни и не отрывали испуганно-ненавидящего взгляда от Воиславы. И она побежала. Вспыхнувший страх швырнул ее к лесу. Камни безостановочно били в спину, плечи, голову, бросали ее на землю. Все вокруг расплывалось, но лес уже был перед ней, поглощая большим размазанным пятном. Она оттолкнулась от первых деревьев, заставляя тело бежать все дальше. Споткнувшись о корни, упала, руки загребали опавшую хвою, листья, скребли землю, но подтягивали тело вперед. Дикая боль клонила голову вниз. "Ползти, ползти, ползти", – с каждым вздохом било сердце. Воислава судорожно вдыхала воздух, из разбитых губ сочилась кровь, а там, за спиной все еще били мертвую мать…
Голова неприятно ныла, но короткий отдых дал результаты: девушка, все еще дрожа и оглядываясь через плечо, смогла выбраться из под сосны и доковылять до лесного озера, скрытого мощными стволами деревьев. Воислава нагнулась над водной гладью и безразлично отметила глубокие грязные царапины на треугольном лице, чужие испуганные глаза и слипшиеся черные волосы. Наскоро умывшись, интуитивно дотронулась ладонями до воды, потянула их к себе. Вода послушно следовала за ладонями, вылепляясь в подобие колеблющегося шара. Откинулись прозрачные ресницы, плеснув на нее каплями влаги.
– Ты давно не вызывала меня, Велена. Нарушила обещание, данное Древеню? Впрочем, не важно. Что ты хочешь?
– Я не Велена. Я Воислава, ее дочь. Хочу знать, что происходит в деревне, – голос девушки задрожал.
– Хорошо, ты имеешь право, – спокойно ответствовала голова. – Я скоро вернусь.
Водяной шар рассыпался. Воислава обхватила себя руками, пытаясь подавить дрожь. Хотелось громко рыдать, кричать, выть, как одинокому животному, брошенной побитой собаке…и убивать. Всех.
Вода вспучилась:
– Ваша изба горит. Люди радуются, как редкому празднику, – лаконично сообщила голова.
– А мама? – вырвалось у девушки. – Что они сделали с ее телом? Что?
– Затащили в избу и оставили там. Это хорошо. Велена превратится в пепел. Пепел развеет ветер. Он упадет на землю и дремлющие силы Велены проснутся, впитаются в нее, а от земли перейдут к тебе…Ты можешь вызвать меня еще два раза, – добавило прозрачное существо.
– Но мама говорила, что часто вызывала тебя до замужества? – удивилась Воислава. – Почему я не могу?
– Велена от рождения была ведуньей. Она дитя Сумрака, с первым вздохом впитавшая могучую силу Темной воли. Силы, самой выбирающей себе хозяина и передающейся от него по наследству. Она темна не потому, что от Тьмы, а потому, что душа каждого человека темна. Кто-то воспользовался силой во имя Тьмы, кто-то во имя Света. Твоя мать добровольно отказалась от нее, пообещав мужу также никогда не использовать свою собственную силу ведуньи. Часть этой силы есть и в тебе, она заключена в медной пластине. Дотрагиваясь, ты вызываешь ее. Теперь, после смерти Велены, вся ее сила и дар перейдут к тебе. Ты будешь очень сильна, если…
– Если? – Воислава наклонилась к голове.
– Если вовремя не остановишься. С каждым разом сила будет увеличиваться и в какой-то момент ты поймешь, что не сможешь без нее жить. Это шанс, выбор. Все будет так, как ты захочешь. Темная воля не навязывается, это дар и получивший волен выбирать, использовать его или нет. Отвергнуть дар нельзя. Сила уже близко, скоро она станет твоей…
Внезапно шар взорвался, налетевший ветер пригнул к земле кроны деревьев, завыл, как раненый зверь, спиралью закрутился вокруг Воиславы, покорно прильнув к ее рукам. В легком, почти неощущаемом прикосновении чувствовалось полное отчаяние свободного человека, вновь попавшего в рабство на многие лета. Подрагивающий шелк лежал на ее пальцах безвольно, словно закованный в невидимую могучую цепь. Сухая листва под ногами вспыхнула алым пламенем, горячим, но не обжигающим ее и взметнувшись, легла красной жаркой полосой поверх прозрачной трепещущей нити ветра. Из огненных недр доносилось сиплое рычание, совсем не похожее на тонкий возглас возмущения ветра. Из озера стремительно взвилась пенная волна, распахнула влажные прохладные объятия, нежно прильнула к девушке, добавив голубовато-снежный цвет. Ее ласковые, нежные прикосновения совсем не походили на поведение других стихий, в тихом журчании слышалась мелодичная любовь, верность настоящего друга. Тяжелые грозовые тучи свернулись над лесом упругим тяжелым жгутом, вплетая в него все новые темно-серые клочья, разодранные на длинные бахромчатые нити. Сверкнувшие молнии распороли низкое небо, обжигающие стрелы показались среди туч огромными стальными когтями и устремились к земле, вырывая грязные клочья. От соприкосновения с небесным огнем земля мгновенно высыхала, вздымаясь в воздух черной пылью. Дождь подхватывал ее прямыми тяжелыми полосами, вновь прибивая к земле, черное небо опускалось все ниже, деревья скрипели, пригибаемые к земле свирепыми порывами вихря, и внезапно стали заваливаться, вырывая длинные толстые корни, облепленные сползающей грязью. Спираль разворачивалась, заполучив последнее, золотисто-черное пятно. В нем слились песок пустынь, черная плодородная земля, сухая вымершая, красная глина…
Одинокая человеческая фигурка стояла посреди хаоса с закрытыми глазами, спокойно и безмятежно…
Покончив с праведным делом, селяне не торопились разбрестись по домам, они кучками стояли на площади и живо спорили, кричали, не обращая внимания на усиливающийся дождь. Солнце давно скрылось, а ночное небо казалось черным и неприветливым. Что-то надвигалось. Люди впервые взглянули вверх, и на лицах появилось выражение крайнего ужаса, напрочь стеревшего все остальные чувства. Вслед за раскатистым рокотом грома к земле устремилась первая пылающая стрела, поразив перепуганных людей. Толпа схлынула, как волна, оставляя одинокие тела. Люди с воплями бежали под укрытия, запирались в домах, но молнии, пущенные умелым стрелком, били без промаха, поджигая соломенные крыши. Деревья стонали, падали, охваченные пламенем и быстро тухли под тяжелыми злыми каплями дождя. Взбесившийся ветер молотом бил в двери, распахивая их настежь. Земля дрожала, как живая, усиливающийся гул поднимался кверху, люди, вжавшиеся в угол, всем телом чувствовали приближающуюся беду. Толчки становились все сильней, достигая крайней степени, целые пласты почвы быстро приподнимались и опадали, приближая конец. Рывком вздыбившаяся земля встала вертикально и резко обрушилась назад, одним махом проглотила дома, заживо похоронив селян, среди которых был и оставшийся на еще одну ночь путник.
Яркие вспышки раскалывали небо на тысячу осколков, заглушая отчаянные, преисполненные ужаса крики, а из рыхлой черной почвы уже тянулись ввысь молодые сильные побеги…