"Пятеро в звездолёте" - читать интересную книгу автора (Мошковский Анатолий)

Глава 6. ТРЕТИЙ ЧЛЕН ЭКИПАЖА

Между тем красного автолета с нетерпением ждала вся Алькина семья. Из окон его квартиры чуть не каждую минуту высовывались головы его братьев и сестёр: вот-вот должен был приехать их отец вместе с Алькой.

Через несколько минут дети художника шумной гурьбой высыпали из подъезда в ярких платьях и костюмчиках, с блестящими пуговками и лентами в волосах и стали бегать и прыгать во дворе, время от времени посматривая на ворота. Однако не только они поджидали художника. Видно, многие в доме узнали о скором приезде Андрея Михайловича и хотели увидеть его последнюю работу; и дети, и бабушки, и дедушки — все, кто был не на работе, кучками толпились во дворе, горячо обсуждая какие-то свои проблемы.

Между группками ребят и взрослых одиноко расхаживал Колёсников.

Неожиданно смех и крики замерли: во двор стремительно влетел красный автолет.

Когда Толя выскочил из подъезда, автолет обступили со всех сторон жильцы дома, и Андрей Михайлович с Алькой вылезли из него. Художник, увидев столько народу, покачал головой и сказал Альке:

— Столпотворение! Надо б и другие картины показать, а не только последнюю.

— Покажите, покажите! — раздались голоса.

— Хоть на минутку!

— На сколько угодно! — Художник с радостным удивлением оглядел жильцов.

— Аля, мчись домой, тащи… ну конечно, не самые худшие…

Алька побежал домой и через несколько минут принёс большую стопку картин — тонких листов прочного лёгкого металла, на которых художник, как и его знаменитый учитель Астров, писал вечными, несмываемыми и не выгорающими на солнце красками. Андрей Михайлович ещё раз оглядел жильцов, улыбнулся. И мягкие чёрные глаза его, и острая неуступчивая бородка, и даже крупный загорелый лоб в тонких морщинках — все улыбалось в нем.



Андрей Михайлович сказал:

— Пожалуйста, только, умоляю вас: с последней картиной будьте осторожней — не просохла…. Алик, расставь листы на скамейках и у деревьев… Спасибо, конечно, за такую встречу, но ничего особенного, уверяю вас… — И, смущённый таким неожиданным интересом соседей к своей работе, художник быстро скрылся в подъезде.

«Какой молодец,… — подумал Толя, — такой и Альку пустил бы, если бы тот хорошенько попросил, не только в глубину моря, но и в любую точку Вселенной… Однако надо помочь Альке…» Толя взял из его рук несколько листов, скреплённых специальными узкими полосками, и пошёл через толпу к скамейкам; Алька же нырнул в машину и — с сияющим лицом, осторожно держа ладонями за края, — понёс к деревьям большой лист, сверкающий ещё не высохшими, густо наложенными красками. Толя расставил картины на скамейках, и Алька прислонил лист к стволу платана.

Люди отхлынули от картин, чтоб получше рассмотреть их на некотором расстоянии, и почти тотчас послышались возгласы удивления. И чем дольше смотрели люди на картины, тем громче ахали, тем глубже и сосредоточенней молчали. А кое-какие старушки, которым давно перевалило за сто, вытирали глаза краешками платков. Был тут и Жора, он тоже смотрел на картины, и на толстых, добродушных губах его блуждала улыбка, и относилась она, видно, к публике, с таким вниманием разглядывавшей картины… Неужели ему не нравятся?

Отойдя от Жоры, Толя встал около Альки и стал смотреть на картины.

Он смотрел и не мог оторваться от них, словно они втягивали его, как омут, вбирали в себя, и ничего нельзя, было поделать, чтоб не поддаться им, не погрузиться в них, не смотреть на них…

Особенно поражала последняя, большая сегодня законченная. Сквозь мерцающую зелень воды проступал завалившийся набок огромный эсминец, в слизи и водорослях, свисавших с орудий, которые торчали из проклепанных башен, — из этих орудий когда-то выпускали особые штуки из стали, называемые снарядами, начинённые взрывчатым веществом. Сейчас по этой броне в колеблющемся сумраке ползали, подгибая лучи, морские звезды, крабы, и грустно смотрела подводная мгла, а из узких щелей в надстройках вверх уходили длинные полосы света.., Нет, это были не полосы — вглядись получше!

— это были искажённые болью и страданием человеческие лица, лица погибших моряков, и столько в них было благородства и мужества, тоски по непрожитой жизни, жалости к матерям и братьям… Лица погибших моряков чудились и в низких, приплюснутых надстройках, и в дулах орудий, и в странно изогнутых морских звёздах и водорослях, и даже в самой мгле тяжёлой воды, пронзённой тусклыми бликами; и она, эта вода, вся так и колыхалась, так и светилась, так и кричала этими лицами, этой тяжёлой зеленью глубин, этой массивной древней броней, этим острым носом корабля, из отверстия которого торчал трехлапый, похожий на спрута якорь, этой вечной беззвучной тишиной…

Толя с трудом оторвал глаза от этой картины и перевёл их на другую, стоявшую рядом, — на ней прекрасными серебряными молниями плыли дельфины, на третью — на ней сверкали в чудесном искромётном танце лёгкие, изящные ставридки, на четвёртую…

И опять Толя вернулся глазами к картине с потопленным эсминцем. Возле неё собрались почти все жильцы, и каждый хотел подойти поближе, чтоб получше рассмотреть. Подошёл и Жора. Работая локтями, он стал неуклюже, но довольно настойчиво протискиваться к ней: видно, и его в конце концов разобрало любопытство.

А Толя все смотрел на картину, смотрел… И вдруг он понял — и его прямо-таки обожгло оттого, что он неожиданно понял: моряки были такие храбрые, сражались до последнего, а он даже рот раскрыть боится, боится прямо сказать обо всем Альке.

Толя вытянул его за руку нз толпы, отвёл в сторонку и, решив ничего больше не скрывать от него, в упор, немножко даже свирепо посмотрел в ясные, добрые Алькины глаза и негромко сказал:

— Алька, полетим с нами… Я прошу тебя… Ты нам очень, очень нужен…

— Туда? — Алька поднял вверх глаза и улыбнулся своим худеньким треугольным личиком.

— Туда.

— И есть на чем? — Глаза его понятливо и сочувственно светились.

Толя кивнул и чуть не крикнул от радости и благодарности:

— Ты не пожалеешь, Алька! Это будет прекрасный полет! Ну, иди к отцу. О подробностях чуть попозже…