"Быть драконом" - читать интересную книгу автора (Стерхов Андрей)

7

Кабак «У жонглёра», расположенный в одном ничем не примечательном дворике по улице Чехова, принадлежит старому (настолько старому, что уже и не понять, чёрную магию практикует или белую) чародею Руслану «Жонглёру» Непейвода и с незапамятных времён является излюбленном местом отдыха городских посвящённых.

Виктор Цой пел: «Мы в месте, только не все знают, в каком». Я знаю, в каком. В кабаке «У жонглёра».

Хитрюга Непейвода намеренно устроил своё заведение в такой точке Пределов, где невозможно — если бы даже какой-нибудь проныра этого и очень захотел — использовать чары во вред другим. Неудивительно, что на этом свободном от насилия пяточке можно встретить кого угодно: чудодеев всех мастей и категорий, лярв, эгрегоров, вампиров, истребителей вампиров, пожирателей теней, дюжих из Дюжины, оборотней в законе, странников неприкаянных, полукровок, молотобойцев и даже одного дракона — меня.

Именно в этом заколдованном подвале, порядки в котором схожи с теми, что царят на зверином водопое во время великой засухи, и назначил мне встречу через Ашгарра Афанасий Воронцов, по жизни — вампир, в миру — следователь городской прокуратуры.

Когда я, не выспавшийся и оттого злой, подъехал на место, было уже двенадцать тридцать шесть. Не люблю опаздывать (дракон я и всё человеческое мне чуждо), поэтому в кабак не вошёл, ворвался.

Но спешил напрасно, моего вампира не было и в помине. Посетителей вообще было мало, в тусклом свете, исходящим от нескольких электрических канделябров, я насчитал троих. За столиком у входа щебетали о чём-то своём девичьем две недавно инициированные и чертовски симпатичные ведьмы, а в дальнем углу топил в вине какой-то очередной свой облом угрюмого вида бабр-оборотень по прозвищу Битый.

Сбежав в зал по крутым и стёртым ступеням, я первым делом направился к стойке. Хлопнул, не отходя, одну «Окровавленную Машку» (отличается от «Кровавой Мэри» обратной пропорцией основных ингредиентов), прихватил с собой ещё одну порцию и, заказав бармену Кеше Крепышу отбивную в две его неслабых ладони, направился за столик, что стоит у стены под гравюрой, где весьма искусно изображена обезьяна, жонглирующая стеклянными шарами.

Вторую порцию фирменного коктейля я уничтожил столь же быстро, как и предыдущую, после чего закурил первую за день сигарету и, выудив из кармана телефон, позвонил Кике.

— Внимательно, — своеобычно отозвался эгрегор.

— Привет, дружище, — сказал я.

— Егор-Егорище?

— Он самый.

— Здорово, старичок. Что на этот раз нужно гордому дракону от продажного представителя жёлтой прессы?

— Хочу должок вернуть. Можешь подкатить?

— Прямо сейчас?

— Угу.

— А где ты?

— У Жонглёра.

— Так-с, так-с, так-с… — начал прикидывать эгрегор вслух. — А ещё долго там будешь?

— Не знаю, — ответил я. — Но если соберёшься, дождусь. Не люблю быть должником.

— Лады, старичок. Сейчас закончу кое-что кое-как для кое-кого и сразу прискочу.

— Жду.

Едва я отключился, произошло два приятных события: мне принесли отбивную — это раз, в зал вошёл Архипыч — это два.

Сергей Архипович Белов, который никогда не был против, чтобы его называли просто Архипычем, служит заместителем по оперативной работе главы Городского Поста кондотьеров Предельного съезда сыновей седьмого сына. Проще говоря, возглавляет оперативную службу местного отделения тайной службы безопасности Большого совета. А говоря ещё проще, он — главный опер здешних молотобойцев

Молотобойцами называют себя те суровые и отважные парни, которые следят за выполнением обетов, что во избежание крупных междоусобиц добровольно-принудительно наложили на себя люди-маги. Помимо того блюстителя магического порядка противодействуют бесконтрольному распространению сакральных знаний среди непосвящённых, а также занимаются регистрацией всякой нежити и нейтрализуют пагубные последствия эксцессов, связанных с необоснованным или чрезмерным применением Силы. Короче говоря, молотобойцы — администраторы широкого профиля. Что говорится, мастера на все руки. В которых, когда это нужно, появляются мечи.

Серёгу Белова, этого бородатого здоровяка, на чьём лице можно насчитать с два десятка старых шрамов и всегда несколько свежих, я знаю с тех пор, как прибыл на охрану Вещи. А после того, как довелось мне его из беды выручить, мы с ним вообще в больших приятелях.

Случилось наше братание в прошлом веке, через год и пять недель после того, как городские власти разбили на месте старинного кладбища парк культуры и отдыха. К слову сказать, власти людские это умеют и любят — вершить благие дела со звероподобным усердием. Вместо того чтобы организовать достойное перезахоронение погоста, обошлись по-свойски: кресты — на дрова и в переплавку, мраморные плиты — на укрепление погребов и гаражей, могилы — под экскаваторный нож. А ровно через год (аккурат перед майскими праздниками) прорвалась на то место (где тонко, там и рвётся) жуть потусторонняя. Заполонили бывшее кладбище демоны воздаяния. Изверглись изверги. Впрочем, чего ещё можно было ожидать после акта воинствующего забвения собственной истории? Благодати? Так не бывает. Бывает: дурака свалял — отгреби.

Ну и пошло-поехало.

Ночи не проходило, чтобы демоны ни брали в хоровод какого-нибудь запоздавшего прохожего. Каждое утро работники парка находили изуродованный труп где-нибудь под кустом, за лавкой или на карусельной лошадке.

Вот такая вот культура.

Вот такой вот отдых.

Как ни скрывали отцы города печальные новости от широких масс, уже через неделю по городу поползли слухи, что в парке орудует маньяк. Да не просто маньяк, а такой маньяк, который несчастной жертве сердце из груди вырывает, тут же жарит его на костре и съедает.

Доблестная милиция с ног сбилась в поисках злодея, опергруппы несколько раз засады устраивали в разных местах парка, а то и сразу в нескольких. И нашли. Двух каких-то неумытых ханыг. Навесили на них всех собак, бодро начальству отрапортовали, грамоты-благодарности получили, а только гибнуть люди в парке после этого так и не перестали. Не так уже часто, но всё же.

Ну, а когда счёт погибших перевалил за второй десяток, в дело вступили местные молотобойцы. Три по семь — серьёзная цифра, цифра запредельная, глаза уже не закроешь и не отведёшь. Взялись.

Драка вышла нешуточная, не драка — месиво. Рубили огненные мечи по стылым, а стылые по огненным, пощады никто не просил и сам никого не щадил. Те и другие в ратном деле оказались одинаково искусны, только воинов Запредельного оказалось раза в два больше, чем воинов Пределов. Сила Силу, как известно, ломит, в итоге потерял Архипыч той ночью всех своих лучших бойцов — перетащили их демоны в гиблые наделы Запредельного. Сам Архипыч спасся случайно. Яростно отбиваясь, отступил к «чёртовому» колесу, а когда окружили его, полез — куда деваться? — на самую верхатурину. Демоны уже почти добрались до обессиленного кондотьера, когда я подцепил его и уволок подальше от проклятого места.

Повезло Архипычу, что та ночь была для меня Ночью Полёта. Крупно повезло. Несказанно.

А зрелище, думаю, было впечатляющим: глубокая майская ночь, всполохи молний первой грозы, а по небу, разрывая тучи, плывёт дракон с орущим человеком в лапах.

Хотел бы я посмотреть на эту картину со стороны.

Полцарства бы отдал.

Вот, собственно, и вся история.

А, да: Молотобойцы всё равно демонов одолели. Собрали добровольцев со всей Сибири и одолели. Всегда в итоге побеждают. Вопрос времени и цены.

Архипыч заметил меня сразу, как только вошёл, обрадовался и показал растопыренную правую ладонь, согнув при этом мизинец.

Некоторые называют этот приветственный жест «короной», кто-то — «крокодилом», я — «вилами», но сами молотобойцы утверждают, что это римская литера VII в зеркальном отображении. Вроде бы поначалу таким вот образом молотобойцы напоминали друг другу об Иннокентии VII, который в 1484 году издал папскую буллу, где осуждал колдовство, обвинив его в ужасной чуме, пронесшейся по Европе.

Признаться, сколько ни пробовал я, не получается у меня мизинец вот так вот хитро скрутить. Как это удаётся самим молотобойцем, ума не приложу. Особенные люди.

Проходя мимо стойки, Архипыч сделав заказ, после чего с грациозной развязностью стареющего вояки прошагал к моему столику, сел напротив и пробасил:

— Здорово, дракон

И тут же слямзил с моей тарелки ломоть хлеба.

— Здоровее видали, — шутейно отозвался я, не переставая рубить отбивную. — Пообедать зарулил?

Архипыч сначала густо намазал хлеб горчицей, сунул в рот, зачавкал, ни разу не поморщась, только тогда ответил:

— Позавтракать.

— Такая же фигня, — кивнул я. — В пять лёг, проспал всё на свете, пришлось завтрак себе простить.

Сразу после этих слов я насадил на вилку кусок мяса, сунул в рот и закрыл глаза от удовольствия — телятина была свежая, сочная и вкусная до остервенения. Когда глаза открыл, увидел, что Архипыч смотрит на меня с откровенной завистью. Впрочем, ждать ему пришлось не слишком долго, вскоре Крепыш притащил цыплёнка гриль, два мочёных яблока и запотевший графин с водкой. Выставил всё это и дело на стол и, забирая пустой стакан, обратился ко мне хриплым, вечно простуженным, голосом:

— Ещё налить, Егор?

— Спасибо, Кеша, пас, — отказался я. — Поработать собираюсь.

Услышав эти мои несерьёзные слова, кондотьер саркастически хмыкнул и, огладив красиво седеющую бороду, попросил:

— А принеси-ка ты нам, друг Иннокентий, на всякий случай ещё одну чарку.

Сказал и тут же стал рвать принесённого цыплёнка на части. Причем, так яростно, как будто это был его личный кровный враг. Как будто пращур цыплёнка когда-то больно клюнул его в темя и та давняя обида до сих пор бьётся в сердце, требуя отмщения.

Шумно поедая несчастную птицу, Молотобоец нашёл момент, чтобы спросить:

— Как дела, дракон?

— Лучше чем у белочки, — ответил я, тоже не прекращая жевать.

— У какой белочки? — не понял Архипыч.

Я объяснил:

— У той, которую Александр Сергеевич изумруды грызть заставил.

— А-а. — Молотобоец ухмыльнулся уголком рта, но в следующую секунду лицо его вновь стало серьёзным. — А я слышал, будто проблемы у тебя, дракон.

— Ложь наглая.

— Ложь, говоришь? Ну-ну. А вот…

В этот момент Кеша принёс запрошенный стопку и Архипыч замолчал, но когда бармен вернулся к стойке, продолжил:

— А вот намедни человечек один здесь неподалёку паука здоровенного и преужасного видел. Тот паук, размером с лошадь, среди дня белого птицей чёрной закусывал. Что на это скажешь?

Я пожал плечами.

— А что тут сказать? Пить надо меньше.

— Золотые слова, — согласился со мной Архипыч, после чего разлил водку по рюмкам и предложил: — Употребим?

— Ну, если не зло, то давай, — согласился я.

Он поднял рюмку.

— За Силу!

— За справедливую Силу! — поднял и я.

Мы звонко чокнулись и выпили.

— Значит, нет проблем? — закусив горькое кислым, продолжил пытать меня Архипыч.

— Нет, — артачился я, уже сообразив, что кондотьер заявился в кабак не просто так, а по мою душу. — Никаких, Серёга, проблем. Всё как обычно: на небо поглядываю, по земле пошариваю.

— Это хорошо, когда проблем нет.

Сказал вроде беспечно, а сам до того напрягся, что на лбу стала заметна глубокая вертикальная морщина.

Я не выдержал, бросил вилку на стол, откинулся на спинку стула и сказал с обидой:

— Ну чего ты, Серёга, мне аппетит портишь? Чего меня мучишь? Зачем допрос устроил? Знаешь же, что не положено вам вмешиваться в ход Охоты.

— Это да, не положено, — был вынужден согласиться кондотьер. — Что не положено, то не положено.

— Так чего тогда?

— Не положено-то, не положено, да только иногда на неположенное и положить можно. Бывают случаи.

Несколько опешив от этих его крамольных слов, я поинтересовался:

— Это что же за случаи такие?

— Есть, Егор, такие вещи, ради которых можно дышло повернуть. Не много их, но они есть. Дружба, к примеру.

Я замахал руками.

— Нафиг-нафиг! Не, надо мне таких жертв. Сам справлюсь. Раньше справлялся, и сейчас справлюсь.

Архипыч одобрительно крякнул (другого, мол, от тебя, паря, и не ждал), но тут же попытался навязать мне услуги по другой линии:

— Может, тогда помочь с «Фартом»? В лёгкую ситуацию разрулим. А, дракон?

— И про это уже знаешь?

— Работа такая, — развёл он руками.

Я проследил взглядом за матово блеснувшим перстнем с каплеобразным солитером и сказал:

— Завидная работа.

— Завидная, но геморройная. Ну так что? Помочь?

— Не надо.

Архипыч где-то с минуту, наверное, молчал, а потом сказал, делая вид, что внимательно рассматривает гравюру с обезьяной:

— Адвоката Ащеулова вчера в нашу профильную лечебницу пристраивал. Жалкое зрелище. Ты, дракон, немало в нём дырок понаделал.

— Всего одну, — ткнул я в потолок указательным пальцем.

Оказалось, Архипыч имел в виду совсем другое.

— Я про дырки в его представлениях о реальности, — пояснил он. — Видел бы ты его, когда мы его на коррекцию везли. Глаза на выкате, рот перекошен, слюни до колен, бормочет про какие-то оживающие предметы и исчезающих людей.

«Вот он чем озаботился, — подумалось мне. — Тем, что слухи по городу пойдут, и что слухи эти достигнут критической массы. А то — „дружба, положено, не положено, ля-ля, фа-фа“. Зачем так издалека?»

Вытащив из пачки сигарету, я прикурил и через пару затяжек сказал:

— Понимаю, Серёга, что вам работёнки подкинул, но я этих придурков к себе не приглашал, сами пришли. С них и спрос.

— А кто спорит? С них. Но ты, Егор, того… Переборщил малость. — И тут Архипыч, наконец, сказал то, ради чего пришёл и ради чего затеял весь этот разговор: — Знаю, что вам, драконом, закон не писан, но ты уж постарайся в следующий раз как-нибудь поделикатнее, что ли.

— И кто же мне это говорит?! — возмутился я. — Мать Тереза?

— Нет, не мать Тереза. — Он поднял на меня свой тяжёлый, полный многих знаний и многих печалей взгляд. — Не мать Тереза, но старый, тёртый, видавший виды кондотьер.

Я недовольно покачал головой и, вдавив сигарету в пепельницу, с твёрдостью в голосе произнёс:

— С придурками я, Серёга, цацкаться не нанимался. С полудурками ещё куда ни шло, а с придурками — уволь.

После этого моего категоричного заявления Архипыч вздохнул. Видно было, что эта тема ему неприятна и что чувствует он себя неловко. Но он должен был сказать мне всё, что должен был сказать. И он сказал.

— Егор, ты пойми, я на тебя не наезжаю, твои дела — это твои дела. Просто я хочу, чтобы на вверенной мне территории всё было тип-топ. Это наш город, нет спору, но кроме нас тут живут и непосвящённые. Хотя и грешные, но люди. Люди, а не манекены. Давай это учитывать. Давай не будем превращать город в филиал преисподней.

Не люблю, когда на меня пытаются намордник нацепить. Сидел бы передо мной какой-нибудь незнакомый бугор, послал бы я его куда подальше. Но это был Архипыч, с которым мы полпуда соли вместе съели и ещё полпуда съедим, поэтому не стал я строить козью морду, взял себя в кулак и, помятую шестьдесят четвёртое правило дракона: «Когда дуют северные ветры, строй не щиты, а мельницы», пообещал:

— Ладно, Серёга, я всё понял. Постараюсь быть белым и пушистым. Не думаю, что будет просто, но постараюсь.

— Вот и ладушки, — обрадовался Архипыч, вытер руки салфеткой, разлил водку и, поднимая свою рюмку, предложил: — А давай как-нибудь, Егор, смотаемся вместе на рыбалку. — Он мечтательно закатил глаза. — Я такие места на Тёплых озёрах знаю — закачаешься. Таймень там — во!

И раскинул руки в завиральном рыбацком жесте, расплескав водку из рюмки.

— Поживём, увидим, — расплывчато сказал я, стукнул своей рюмкой о его и быстро выпил под случившийся звон.

Архипыч тоже выпил и, потянувшись за яблоком, посетовал:

— Не вытянешь тебя из города, Егор, будто на привязи…

И осёкся.

Оставил яблоко там, где лежало, и заткнул себе рот куриной ногой.

Мне иногда кажется, что Архипыч догадывается о том, что на самом деле делаю я в этом городе. У него и раньше случались двусмысленные оговорки и красноречивые умолчания, из них я и сделал вывод: что-то знает. Возможно, некоторым молотобойцам по статусу положено знать о Тайниках. Не всем, конечно, и не всё, а только начальникам, и в части касающейся. Но так это на самом деле или нет, я никогда у Архипыча не уточнял. Впрочем, и он меня ни о чём, что имело бы отношение к Тайнику, никогда не расспрашивал.

Я не уточняю, он не расспрашивает — и это правильно, поскольку при таком раскладе, никто никого случайно не подставит.

О том, что один из нас подставит другого преднамеренно, даже и думать не хочется.

Расставив все точки над «ё», мы какое-то время молча и сосредоточенно ели, потом Архипыч, заговорщически подмигнув, разлил по третьей. Только выпить на этот раз не пришлось: едва подняли рюмки, чей-то густой баритон энергично пропел из кармана его тёртой кожанки: «Вы нам только шепните, мы на помощь придём». Кондотьер, отреагировав на этот забавный рингтон, быстро извлёк телефон, выслушал чей-то короткий доклад, чертыхнулся и стал выбираться из-за стола.

— Что — труба зовёт? — догадался я.

Он хмуро обронил:

— Зомби какой-то левый в Медоварихе объявился. — Кинул на стол несколько купюр, сказал: — Если что, Егор, знаешь, как найти.

И тут же исчез.

Так быстро ушёл через Запредельное, что я даже попрощаться не успел, лишь успел запоздало подумать: «Зомби нужно вешать на верёвке от колокола, — по-другому фиг угомонишь».

А через пять минут после того, как ушёл кондотьер, в кабаке появился Воронцов.

— Наконец-то, — сказал я, когда он сел на ещё неостывший стул.

Вампир прижал руку к груди.

— Извини, Егор, на службе запарка.

— У вас всегда запарка.

— Твоя правда.

У него действительно был весьма озабоченный вид. Впрочем, у него всегда такой вид. И взгляд у него всегда один и тот же — взгляд, в котором присутствует немыслимая смесь тоски, вызова, настороженности и вины. Типичный вампирский взгляд.

Взгляд-то типичный, только, справедливости ради надо сказать, Воронцов не совсем обычный вампир. Вот уж что нет, то нет. Афанасий Воронцов — вампир, обладающий незаурядной степенью самоконтроля.

Надо знать вампиров, чтобы понять, какая воля нужна, что бы ни разу (с ума сойти — ни разу!) не выпить своего «донора» до дна. Я знаю природу вампиров, и понимаю — Воронцов очень волевой парень. Очень. Не представляю, но догадываюсь, насколько ему трудно. Ведь почему вурдалаки убивают? Не от большого голода, как думают некоторые. И не от свирепого нрава, как показывают в кино. Всё гораздо сложнее. Дело в том, в результате «контакта» между кровососом и его жертвой устанавливается крепчайшая ментальная связь, поддерживать которую невероятно тяжело. Нормальный вампир, облегчая себе дальнейшее существование, поступает просто — рубит это кровное родство на корню. А вот Воронцов из тех редких упырей, которые поступают иначе. Не прерывая связи, он до упора несёт всю тяжесть человеческого бытия и тем самым берёт часть чужих страданий на себя. За что ему мои пять и уважуха.

Отчего он так поступает, чем мотивирован на подобное благородство, не знаю, и знать не хочу. Мне, честно говоря, всё равно, как устроен «чёрный ящик» его сознания. Я догадываюсь, что на входе, я вижу, что на выходе, и мне этого достаточно. В одном уверен: Афанасий Воронцов — реальное доказательство истинности правила «Кем бы ты ни пришёл в этот мир, у тебя всегда есть возможность вести себя порядочно». Некоторые ставят это правило под сомнение, я и сам иногда, давая слабину, оправдываюсь: «Не виновен я, среда заела», но тут же вспоминаю великодушного упыря Воронцова и говорю себе: «Тпру, зверюга. Выбор есть всегда. И это выбор за тобой».

— Водки выпьешь? — постучав вилкой по графину, спросил я на правах хозяина столика. Потом, вспомнив, что вампиры — эстеты, мать их! — предпочитают портвейн, предложил: — Или «три семёрки» заказать?

Но Воронцов категорически отказался и от того, и от другого:

— Нет, Егор, я на секунду. Времени нет нифига.

— Что такого стряслось ужасного? — полюбопытствовал я, отлично понимая, что не просто так спешит. — Или секрет?

Вампир пожал плечами и, страшно фальшивя, пропел:

— Кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет. Вот и весь секрет.

— А серьёзно?

— Интересуешься?

— А то.

— В Подпругино попа вчера зверски убили, храм ограбили, пытались поджечь.

— Чего творят! — поразился я. Покачал возмущённо головой и прикинул: — Какого это уже по счёту батюшку?

— В этом году — четвёртого, — после короткой паузы ответил Воронцов.

— Покатила волна.

— Покатила. Сам понимаешь, дела громкие, каждое на особом контроле, начальство нервничает, вот и носимся словно угорелые.

— А как убили?

— Три выстрела: сюда, сюда и сюда. — Воронцов коснулся живота, груди и лба. — Результатов экспертизы ещё нет, но я пули видел — из «макарова» шмаляли.

— Много унесли?

— То-то и бесит, что немного — с десяток копеечных икон, половина из которых так и вообще бумажные. Крест, правда, обрядный ещё взяли, вот он старый. И золотой.

— Переплавят, придурки.

— Возможно… Ладно, давай о делах наших скорбных покалякаем. — Он постучал по часам. — Со временем у меня действительно вилы.

Я кивнул — давай, коль так. И тихо спросил:

— Кого-нибудь вычислил?

Вампир решительно вжикнул молнией нагрудного кармана кожанки, извлёк цветную фотографию и протянул со словами:

— Имеется одна кандидатура.

Я рассмотрел снимок не без интереса.

Дама лет тридцати — тридцати пяти, брюнетка, отнюдь не худая, не то чтобы красива (черты лица грубоваты), но ухожена: дорогой макияж, замысловатая причёска, серёжки с дорогими камушками. На обороте снимка корявым почерком Воронцова были написаны ФИО и адрес. Женщину звали Купреяновой А. В., а проживала она в микрорайоне Солнечный.

Положив снимок на скатерть, я вопрошающе глянул на Воронцова — мол, давай, выкладывай подробности.

И тот начал:

— Тема, Егор, такая. На днях случилось разбойное нападение на ювелирный. Слышал, наверное? Тут, на Киевской.

— Слышал, — кивнул я. — Кажется, один охранник погиб?

— Да, парнишке двадцать три было, только что из армии… Но я не об этом. Стали разбираться, оказалось, налётчики брали не всё подряд, а только самое ценное. Естественно возникло подозрение, что навёл их кто-то из работников магазина, стали крутить всех подряд. Мне вот эта вот бухгалтерша досталась. — Воронцов кивнул на фото и брезгливо поморщился. — Алла Викторовна Купреянова. Отдали мне как наиболее перспективный вариант. Дело в том, что у неё сожитель срок мотает по сто шестьдесят второй часть два, вот мы и подумали: возможно, через него всё срослось. Мне дали, я взял. Стал колоть. Сначала по УПК чин-чинарём, под протокол, а потом… Ну, ты в курсе как я это делаю.

Да, это мне известно: глубокий гипноз, укус, установление полного контакта, и через секунду всё, что знает «донор», знает и вампир.

Воронцов этой своей способностью не злоупотребляет, но когда «мокрое» дело грозит перейти в разряд «висяков», использует. Зачастую это его тайное умение здорово помогает расследованию, во всяком случае, в прокуратуре за ним закрепилось прозвище «Щелкунчик». Что говорит само за себя.

— К нападению она оказалась непричастна, — продолжал вампир, — Но когда я её… Короче, выяснилось другое. Жуткое. Эта… Эта тварь, по-другому и не скажешь, в феврале ребёночка тайком от всех родила. Родила, удушила и в мусорный бак выбросила.

Я ахнул:

— Чего это она такой грех-то на душу?!

— Сожитель её в ноябре «откинуться» должен, а она, пока он на шконке парился… В общем, испугалась тварь.

— Официально прижать никак нельзя?

— Я отработал — не получается. Сводки поднял, выяснил, что труп никто не находил. Свидетелей нет. Никаких заявлений. Глухо, как в танке.

— Как это она беременность от всех скрыла?

— Это ей несложно было при её фигуре. Полная она. Балахоны там, всё такое. Ерунда.

— А чего аборт не сделала? Католичка?

— Сволочь она порядочная, а не католичка. Вычитала где-то, что беременность благоприятно на женский организм… — Воронцов рубанул рукой воздух. — Короче, Егор, чего там разговоры разговаривать, тварь она и её надо «сделать». Поверь мне — надо. Не должны такие нелюди спокойно жить и дышать одним с нами воздухом.

Если нежить говорит про кого-то «нелюди», это говорит о многом.

Я с интересом посмотрел на Воронцова, бледное лицо которого от негодования стало ещё бледней, кивнул и пообещал:

— Хорошо, Афанасий, я постараюсь. — После чего уточнил вопрос оплаты: — Возьмёшь как обычно?

Вампир стал отнекиваться:

— Не надо, Егор. Сегодня не надо, сегодня за просто так. Особый случай и всё такое.

Но я уже вытащил упаковку с «Каплями света».

— Твой порыв мне, Афанасий, понятен, но у меня есть свои правила и торг здесь неуместен.

Вампир, горько усмехнувшись, процитировал Агнию Барто:

После чего, кинув настороженный взгляд в угол, где сидел оборотень, быстро спрятал протянутую упаковку во внутренний карман.

Ну, а я спрятал в карман фотографию детоубийцы, тем самым, занеся её в актуальный Список золотого дракона. Последний пункт был закрыт. Всё шло по плану.

«Жизнь никакого смысла не имеет, смысл ей придаём мы», — подумал я, когда сутулый вампир с ускользающей внешностью исчез в темноте дверного проёма.

Действительно придаём.

Вопрос — какой?