"Белые медведи" - читать интересную книгу автора (Крысов Анатолий)

6

Когда-то у меня были родители: отец и мать. Мужчина и женщина, зачавшие меня из великой любви и по удивительной случайности. Папа и мама, научившие меня ходить и дышать, а главное - говорить. Первое слово я издал в два года. Поначалу это поощрялось, а потом все устали.

Я был вторым ребенком в семье, поэтому мне всегда уделялось чуть больше внимания, чем сестре. Так положено. По этой причине Инна быстро повзрослела, а я очень долго не мог адекватно реагировать на внешний мир. Отсюда появились юношеские комплексы: у меня уродливое лицо, кривая походка, я не умею драться и играть в футбол, мне никто никогда не даст. Лучше бы меня сразу утопили, избавили от вечных мучений, думал я.

Родители ничего не знали о моих мыслях. Они думали, что все идет по плану: мальчик ходит в школу, взрослеет, через каких-нибудь двадцать лет он станет начальником отдела, обзаведется семьей и подарит внуков. Я не собирался рушить их грезы и старался соответствовать общепринятым представлениям о сущности сына как большой надежды на. Никогда не грубил, но имел свою точку зрения. Не перечил родительскому слову, но иногда позволял себе маленькие шалости. Не ударялся в крайности, но однажды убежал из дома, имитируя конфликт отцов и детей. Все это я делал скорее для проформы, чем по убеждениям. Так требовала жизнь, и я подчинялся.

В отношениях с родителями была лишь одна проблема: мое непрекращающееся чтение, которое мне ненароком привила старшая сестра. Первые несколько месяцев меня очень за это хвалили и никогда не жалели средств на очередной поход в книжную лавку. Но вскоре наступили тяжелые времена: мне сообщили, что так больше продолжаться не может. Я был наказан: чтение разрешалось лишь по два часа в день перед сном. Все остальное время я должен был посвящать обыкновенным детским делам: катанию на велосипеде, получению плохих оценок в школе, киданию камней в уличных кошек.

С того момента жизнь превратилась в постоянный отсчет. Этим делом я занимался каждый день с утра и до вечера. Сначала я считал за завтраком, поедая омлет с зеленью, потом шел в школу и снова считал. Во время уроков я ненадолго останавливался, но стоило прозвенеть звонку, и я снова принимался за перечисление цифр в голове, иногда прерываясь для очередной словесной перепалки с одноклассниками. По дороге домой я покупал сливочное мороженое в хрустящем вафельном стаканчике и опять же считал. Дома меня кормили бульоном и котлетой с пюре, после выгоняли на улицу - поиграть с другими детьми. Я садился на скамейку, закуривал украденную у отца сигарету и считал, когда же, наконец, придет время чтения.

В то время мы с сестрой практически не общались. Наши отношения только начинали выстраиваться. Думаю, она ненавидела меня, ведь все внимание родителей доставалось не ей. Как-то раз она покрасила волосы в светло-фиолетовый цвет, но папа просто этого не заметил, а мама лишь сказала: «Тебе не идет, малышка». Общаться нам все же приходилось хотя бы по утрам, когда ругались из-за ванной. В этих стычках мы начали сближаться.

Вся моя жизнь с одиннадцати до четырнадцати лет состояла из очень длинного отрезка цифр и короткого отрезка букв, но я даже и не думал унывать. Я просиживал на скамейке положенный срок, а затем бежал к своим книгам. Тут обозначилась новая проблема: родители теперь отказывались ходить в книжную лавку, предлагая, в качестве альтернативы, спортивный универсам или магазин с игрушками. В ответ я лишь морщил нос и иногда плевал в след. Пришлось записаться в школьную библиотеку. Это был не лучший вариант в виду скудности ассортимента, но на худой конец сгодился и он.

Библиотекарша, маленькая бабушка в треснувших от старости очках, всегда с готовностью открывала каталог, чтобы отыскать что-нибудь особенное для своего любимого посетителя. Она отличалась потрясающей для ее возраста проворностью и ловко взбиралась по складной лестнице к самым верхним полкам, где хранилось все самое интересное.

К четырнадцати годам я перестал навещать милую библиотекаршу, так как ничего нового она уже не могла предложить, и, пользуясь появившейся свободой перемещений, переключился на другие заведения, которые имелись в зоне досягаемости. Я начал с районной библиотеки, затем переместился в городскую, а закончил самым большим в городе заведением подобного толка; оно находилось под управлением одного из университетов.

То место произвело на меня громадное впечатление. Помню, как зашел внутрь и замер, словно верующий в храме. Эти длинные коридоры, просторные залы, высокие-высокие стеллажи - все было до краев наполнено мыслью человеческой. Эхо доносило до моих ушей скрип половиц в читальном зале, кашель уборщицы в туалете, тихие шаги посетителей - и это лишь дополняло величественную тишину, окутавшую все помещение библиотеки. Тишина имела обволакивающее свойство: я шел сквозь липкое масло, которое плотным потоком спускалось сверху и заполняло все вокруг. Я будто плыл.

Начиная с того дня, я каждый вечер после школы просиживал в читальном зале до самого закрытия. А через два месяца родители предъявили мне обвинения в алкоголизме и криминальных связях, сказав:

- Ты - долбаный алкаш, и тебя надо лечить. Покажи вены и дыхни.

Я показал и дыхнул. Вены были девственно чисты, а изо рта у меня пахло чем угодно, но только не алкоголем. Тогда меня показали специалисту, но и это не принесло результатов. Меня спрашивали:

- Где ты все время пропадаешь?

- В библиотеке, - отвечал я.

Моим словам не верили. Даже когда я предъявил читательский билет, родители сказали:

- Тебе не обмануть нас своими штучками. Вы, бандиты, очень хитрые и изворотливые. Ты все придумал. Как же ты умудрился так опуститься? Как же мы не уследили? Мы были плохими родителями, но мы исправимся.

И, в конце концов, я был посажен под домашний арест. Мать каждый день приходила с работы пораньше и проверяла меня дома. Она следила за тем, чтобы мои зрачки были в норме, и не было перегара. Не давала мне шанса употребить эти сатанинские зелья. А все книги отец запер в подвале со словами:

- Наркоманское чтиво.

В ответ я мог лишь смеяться и поражаться, но протестовать смысла не имело - все было решено.

Инна понимала чудовищность моего положения и сочувствовала. Целыми днями она сидела со мной дома и разговаривала. На первых порах это давалось с трудом - слишком уж разными людьми мы были, но вскоре контакт наладился. Появилось интуитивное понимание друг друга.

- Зачем ты столько читаешь? - спрашивала меня Инна, сидя на подоконнике. - Лучше слушай музыку, как я. В мире столько замечательных групп: Beatles, Rolling stones, Doors, New Order, Jam, Stone Roses.

И у тебя никогда больше не будет проблем, ведь наушники заграничного плеера, торчащие из кармана, никогда не вызовут подозрений в наркомании или гомосексуализме. Тебя никогда не обвинят в сектантстве, если полки твоего шкафа сплошь уставлены пластинками. Музыка не отнимает столько времени от жизни, как чтение. Слушать любимую песню ты можешь где угодно, не отрываясь от повседневных дел.

- Или ходи в кино, - говорила Инна, наливая мне чай. - По крайней мере, использованные билеты из кинотеатра выглядят намного правдоподобнее читательского талона.

Сделай то, чего от тебя ждут. Будь предсказуемым хотя бы до совершеннолетия, не убивай родителей своим долбаным чтением, они это не переживут. Сейчас никто не увлекается литературой - это глупо. Ты пытаешься выделиться? Это зря.

- Мне просто нравится, - говорил я. - Я люблю книги. Что же мне теперь делать? Отказаться от этого?

- Конечно, - в ответ. - Должны же родители получить хоть что-то взамен своих усилий. Взамен еды, которую они тебе покупали, и одежды, которая сейчас на тебе. Если желаешь протестовать, откажись от завтраков, обедов, ужинов и приличных брюк. Питайся на помойке, запивай водой из луж и ходи в лохмотьях, подобранных на улице. Только тогда ты будешь волен делать то, что захочешь. Это и есть свобода.

Такова была позиция Инны. Пока ты не обрел самостоятельность, ты не имеешь права поступать так, как тебе вздумается. Основное - это доставить родителям удовольствие, а уж потом ублажение себя самого. Не поддавайся соблазну перекроить жизнь под собственные убеждения, потому что такое поведение разрушит родителей, и тогда они умрут несчастными. За это ты будешь винить себя всю оставшуюся жизнь.

Соответствуй надеждам, даже если они тебе чужды, даже если тебя выворачивает наизнанку от одной только мысли о них. В противном случае тебя посчитают последним ублюдком, который довел родителей до могилы, свел на нет их труды, а ведь они не были обязаны тратить на тебя все силы, пытаясь вылепить человека.

- Это глупо, - говорил я и объяснял: все индивидуально. Родители могут попросить меня стать в будущем строителем, могут настоять. Но я не хочу быть строителем и не буду им.

- Только в том случае, если у тебя нет сердца, - отвечала Инна. - В знак благодарности за подаренную жизнь ты должен будешь подчиниться. Смирение - высшее проявление любви.

Высшее проявление родительской любви - это подавление. Когда со мной было покончено, папа и мама наконец-то взялись за Инну. О да, она получила по полной программе. Что может стать идеальной судьбой для нашей непутевой дочки, подумали родители и быстро нашли ответ: удачное замужество. Женихов подбирали долго и много, но Инна вела себя с ними крайне неучтиво и прямым текстом посылала во всевозможные направления, навлекая тем самым на себя кристальный родительский гнев. Она изменила своим же правилам, поняв, что значит уважить папочку и мамочку ценой собственной жизни.

- Начинаю снова читать, - сказала Инна как-то раз, вернувшись со встречи с очередным перспективным молодым человеком. Но книг не было, ведь они все покоились в подвале под замком.

Таким образом, мы оба оказались в немилости. Нас считали подлыми, злобными, эгоистичными. От обиды, что все идет не так, как планировалось, родители начали выпивать. Жизнь была прожита зря. Весь негатив ударил опять же по мне и Инне: мы стали публичными ведьмами, которых следовало сжечь на знаковом ритуальном костре. Знакомые и родственники считали хорошим тоном говорить своим подрастающим деткам:

- Никогда не будьте такими, как эти двое. Они неблагодарные, и до кучи сволочи.

А время шло, все вокруг старело, мы взрослели и с родителями общались все меньше. Даже я, живший с ними в одной квартире, редко заговаривал о чем-то, кроме «привет-пока». Разделившая однажды нас дистанция уже никогда не была преодолена, а, вступив на персональную дорогу в ад, я и вовсе забыл о папе с мамой. Видел их только один раз: на своей свадьбе. Они отсидели официальную часть, а потом, быстро поздравив и попрощавшись, ушли.

Но вот однажды позвонила Инна и сказала:

- Саша, они умерли.

Я сразу понял, о ком идет речь. Нужно было что-то делать, организовывать похороны. Мы решили их кремировать. На церемонии было немного людей.

Помню, как стоял перед гробами и смотрел на родителей и не верил своим глазам. В памяти остались молодые мужчина и женщина, которые с улыбками на лицах забирали меня из школы с первого по третий класс, а на похоронах в деревянных коробках лежали незнакомые мне старики с осунувшимися лицами, которые изъели морщины. Как так могло получиться? Как я упустил тот миг, когда все изменилось?

Пепел был упакован в две урны и опущен глубоко в сырую землю. Инна заказала простую квадратную плиту с именами и датами рождения-смерти. Поминки длились недолго: мы поели супа, тушеного мяса и запили компотом из сухофруктов. Все прошло спокойно.

И только спустя несколько дней Инна снова позвонила мне. Спросила:

- Тебе их не хватает?

Я не знал, что ответить. Честно. Поэтому молчал. Инна тоже молчала. Так мы и сидели много минут с трубками у уха, не открывая рта.

- Что-то ведь должно было измениться? - говорила моя сестра. - Ну, после их смерти. Что ты почувствовал, когда закапывали урны?

Удивление. Я стоял и удивлялся тому, как изменились мои мертвые родители, во что превратились их лица. Как поседели волосы. Как гладко прошла их смерть.

- Тоже самое, - говорила Инна и добавляла: на кладбище я почувствовала себя полной дурой. Стояла там и не понимала, что происходит. Кто те двое, когда-то бывшие моими папой и мамой? Мне показалось, что это были совсем не они.

Я отвечал:

- Не знаю.

Инна рассказывала мне о том, как она тайком отсыпала немного пепла в собственную урну, которую специально купила в магазине, торгующем восточными побрякушками.

- Для памяти, - объясняла моя сестра.

- Говорят, мертвые приходят к нам во снах, - говорил я и спрашивал: они навещали тебя?

Нет. Инне вообще ничего не снилось. Мне тоже.

- Что будем делать дальше? - спрашивала Инна. - Как нам теперь быть?

Я вздыхал и говорил:

- Нужно решить все вопросы с бумагами. Определиться с продажей их квартиры и дачи. А там - посмотрим.

С тех пор мы часто возвращались к теме родителей и их смерти. Постоянно обсуждали это, но никогда не получали ответов. Возможно, оттого, что не могли определиться с вопросами.