"ЧУВСТВИТЕЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК" - читать интересную книгу автора (Андерсон Пол)

2

Конечно, это было лишь начало. Ниточка тянется далеко. А времени остается чудовищно мало – скоро они начнут переворачивать мозги Тайи. И по следу рыскают волки.

С пугающей ясностью Симон Далгетти осознал, в какое дело ввязался.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Банкрофт и его люди ушли. Далгетти проводил их взглядом – четверо мужчин и женщина. Все спокойные, выдержанные, очень представительные в дорогих темных костюмах. Даже неуклюжий телохранитель явно был выпускником колледжа, хоть и не самого престижного. Вы ни за что не приняли бы их за убийц и похитителей, за слуг тех, кто собирался вытащить на свет божий политический гангстеризм. «Однако, – размышлял Далгетти, – им, возможно, это и не приходило в голову».

Все тот же враг, хоть и в новом обличьи. Каких только масок он не надевал за кровавое столетие: фашисты, нацисты, маоисты, коммунисты, атомисты, американисты и еще бог знает кто… Он сделался более хитроумным и теперь способен обмануть даже себя.

Чувства Далгетти пришли в норму. Внезапно он с огромным облегчением ощутил себя просто человеком, сидящим в тускло освещенной кабине рядом с хорошенькой девушкой. Но все же чувство ответственности – сосущее и тревожащее – затаилось в уголке его сознания.

– Прости, что это заняло так много времени, – сказал он. – Выпей что-нибудь еще.

– Я только что это сделала. – Она улыбнулась.

Он заметил, что на диспенсере сияет надпись «10 долларов» и скормил ему две монеты. Потом – чтобы унять нервную дрожь – заказал себе еще порцию виски с содовой.

– Ты знаешь этих людей из соседней кабины? – спросила Гленна. – Я видела, как ты наблюдал за ними, когда они уходили.

– Конечно, мне известна репутация мистера Банкрофта, – ответил он. – Он ведь здесь живет, не так ли?

– У него есть квартира за Галл-стейшн, но бывает он там нечасто. Главным образом, на материке, я думаю.

Далгетти кивнул. Он приехал в Колонию Тихого океана два дня тому назад и рыскал в надежде, что Банкрофт даст ему какой-то ключ к разгадке. Так и произошло, но добытая информация стоила немногого. Она лишь подтвердила то, что Институт и так уже считал в высшей степени возможным.

Ему нужно было обдумать следующий шаг. Он осушил свой бокал.

– Пожалуй, мне пора закругляться, – заметил он.

– Ты мог бы здесь пообедать, – предложила Гленна.

– Спасибо, я не голоден. – Это была правда. Нервное напряжение, сопутствующее концентрации его силы, проделывало дьявольские фокусы с аппетитом. Да и с деньгами следовало обращаться поаккуратнее. – Может быть, позже.

– О'кей, Джо, возможно, увидимся. – Она улыбнулась. – Забавный ты парень. Но очень милый. – Она коснулась губами его губ и вышла. Далгетти подошел к двери и ступил в лифт.

Ему пришлось подняться на много уровней. Таверна находилась под станционными кессонами, возле главного кабеля, в зоне глубоких вод. Над ней размещались склады, помещения для машин, – изнанка современного существования. Он вышел из кабины на верхней палубе, находившейся на высоте тридцати футов над поверхностью. Там никого не было, и он подошел к поручням и перегнулся через них, глядя на воду и наслаждаясь одиночеством.

Внизу уходили вдаль, к главной палубе, пирсы, изгибались линии широких улиц из светлого пластика, виднелись движущиеся сигналы, трава и цветники маленьких парков. Торопливо или лениво шли люди. Огромный гидростабилизаторный пузырь двигался незаметно вдоль выпуклости Тихого океана. Станция «Пеликан» была «нижним городом» колонии. Здесь были сосредоточены магазины, театры, рестораны, станции обслуживания и учреждения.

На воде цвета индиго собирались сгустки пены причудливых очертаний, и он мог слышать, как ворчат волны, разбиваясь об отвесные стены. Вечернее небо было высоким. Лишь в западной его части, виднелось несколько легких перистых облаков. Парящие в нем чайки казались золотыми сгустками. Темная полоска на востоке напоминала о близости южного побережья Калифорнии. Он глубоко вобрал в себя воздух, дав отдых нервам и мускулам и запретив мозгу работать. На некоторое время он превратился в организм, просто живущий и радующийся жизни.

Видимость во всех направлениях ограничивалась контурами других станций, переплетениями стремящихся вверх линий. Несколько воздушных мостов должны были связать их между собой, но все еще существовало интенсивное водное движение. К югу он мог видеть черное пятно на воде – там было морское ранчо. Тренированная память подсказала ему что, согласно последним данным, 18,3% мировых запасов пищи добывалось теперь из модифицированных морских водорослей. И эта цифра будет быстро расти.

Повсюду были фабрики минеральных веществ, рыбоводческие базы, экспериментальные и научно-исследовательские станции. Под плавающим городом, на шельфе, находилось подводное поселение. Здесь бурили нефтяные скважины, дававшие сырье для промышленного синтеза, а также данные для исследований, направленных на поиски новых ресурсов. Поле бурения расширялось, по мере того как человек забирался все дальше в мир холода, темноты и высокого давления. Это обходилось дорого, но у перенаселенной планеты не было выбора.

Низко над сумеречным горизонтом зажглась яркая холодная звезда – Венера. Далгетти набрал в легкие сырой, остро пахнущий воздух и с некоторой жалостью подумал о людях на Луне, на Марсе, между мирами. Они делали невероятно сложную и нужную работу, но вряд ли более сложную и нужную, чем та, что шла здесь, в океанах. Или та, что совершалась в тесных помещениях Института.

Довольно. Далгетти настроил себя на ощущения ищейки. Он здесь тоже для работы. Силы, которые ему следовало сосредоточить на ней, казались просто чудовищными. Он в одиночку выступал против загадочной организации. Ему нужно было спасти человека раньше, чем история изменится и ринется по ложному пути, по долгому, извилистому пути вниз. У него есть знания и способности, но они не могут остановить летящую пулю. И до сих пор ему не доводилось вести подобных войн, которые и не войны вовсе, но обдумывание комбинаций, мучительные поиски крупиц информации и анализ.

Банкрофт где-то прячет Тайи. Институт не может просить помощи у правительства, несмотря на свой высокий статус. Даже если в помощь Далгетти пришлют несколько человек, это не принесет большого облегчения. Время неумолимо наступало на него.

Чувствительный человек обернулся, внезапно осознав чье-то присутствие. Незнакомец – средних лет, сутулый и седовласый, с интеллигентным лицом – прислонился к поручням и спокойно сказал:

– Приятный вечер, не так ли?

– Да, – ответил Далгетти. – Очень приятный.

– Оно дает мне ощущение подлинной гармонии, это место, – продолжил незнакомец.

– Каким же образом? – спросил Далгетти, который был не против поговорить.

Человек посмотрел на море и произнес тихо, как будто про себя:

– Мне пятьдесят лет. Я был рожден во время третьей мировой войны и вырос под гнетом голода и массовой истерии. Я сражался в Азии, когда неконтролируемый рост населения угрожал истощением ресурсов. Я видел Америку, которая балансировала между упадком и безумием. И все же сейчас я могу стоять и смотреть на мир, делами которого вершат Объединенные Нации, в котором снизился прирост населения, а демократические правительства возникают в одной стране за другой. Мы осваиваем моря и даже уходим на другие планеты. Все изменилось со времен моего детства, но в целом изменилось к лучшему.

– А! – протянул Далгетти. – Поворот души к добру. Хотя, боюсь, все не так просто.

Человек поднял брови:

– Значит, вы голосовали за консерваторов?

– Лейбористская партия действительно консервативна, доказательством чего является коалиция с республиканцами или неофедералистами, а также с некоторыми группами. Нет, меня не беспокоит, останутся ли у власти лейбористы, или будут процветать консерваторы, или возьмут верх республиканцы. Главный вопрос в том, в чьих руках основные силы.

– В руках членов партии, я полагаю.

– Но кто конкретно ее члены? Вы знаете не хуже моего, что огромным недостатком американского народа всегда было безразличие к политике.

– Что? Но ведь они голосовали, не так ли? Каковы были последние цифры?

– Восемьдесят восемь против тридцати семи. Конечно, они голосовали, раз уж им дано такое право. Но кто из них имеет хоть какое-то отношение к выдвижению кандидатов или определению платформы? Кто нашел время задуматься над этим или хотя бы написать своим конгрессменам? Кличка «Прихлебатель политикана» все еще в ходу. Слишком часто в истории голосование сводилось к выбору между двумя хорошо смазанными машинами. Достаточно умная и решительная группа и теперь может навербовать достаточно сторонников, выдвинуть какое-то имя и лозунги и орудовать под их прикрытием. – Далгетти говорил быстро и уверенно: этой проблеме он посвятил свою жизнь.

– Две машины, – не сдавался незнакомец, – или четыре, или пять, – что мы имеем теперь, – по крайней мере, лучше чем одна.

– Только не в том случае, если все их контролируют одни и те же люди,

– мрачно ответил Далгетти.

– Но…

– Если не можете их разбить, лучше к ним присоединиться. А еще лучше присоединиться ко всем сторонам. Тогда вы не проиграете.

– Не думаю, что это произошло.

– Нет, этого не произошло, – согласился Далгетти, – не произошло в Соединенных Штатах, хотя в некоторых других странах… Впрочем, неважно. Это все еще впереди – только и всего. Сегодня за ниточки дергают не нации и не партии, но… философы, если вы предпочтете такое название. Все сводится к двум типам человеческого сознания, стоящим выше национальных, расовых и религиозных течений.

– И что же это за два типа? – спокойно спросил незнакомец.

– Я бы назвал их либеральными и тоталитарными, хотя не все носители тоталитарного мышления признают себя таковыми. Общеизвестно, что неистовый индивидуализм достиг своего пика в девятнадцатом столетии. Хотя, по сути дела, социальное давление и обычаи были более жесткими, чем это представляется теперь многим.

В двадцатом столетии социальные твердыни – в манерах, морали, привычках и мыслях – были разбиты. Эмансипация женщины, например, или легкость развода, или законы о правах личности. Но в то же время государство начало усиливать свою хватку. Правительства брали на себя все больше и больше функций, налоги росли, жизнь индивидуума все чаще регулировалось словами «разрешено» и «запрещено».

Итак, похоже, что война органически присуща обществу. Она снимает давление, запреты, касающиеся борьбы, работы или рациона. Чрезвычайно медленно мы идем к обществу, где индивидуум имеет максимум свободы – как от закона, так и от обычаев. Возможно, несколько дальше по этому пути продвинулись Америка, Канада и Бразилия, но эта тенденция наблюдается во всем мире.

Однако возникают некоторые тревожные симптомы. Новая наука о человеческом поведении, массовом и индивидуальном, оперирует религиозными формулировками. Она становится самым могущественным инструментом из когда-либо ведомых человечеству, ибо тот, кто контролирует человеческий разум, контролирует все. Напоминаю вам: наука может быть использована кем угодно. Если вы умеете читать между строк, то поймете, какая скрытая борьба идет за право лепить личность, как только она достигает зрелости и эмпирической нестабильности.

– Ах да! – сказал незнакомец. – Психотехнический институт.

Далгетти кивнул, дивясь про себя, почему начал эту лекцию. Что ж, чем больше людей получит верное направление мыслей, тем лучше – хотя этого не достаточно, чтобы узнать всю правду. Пока еще нет.

– Институт готовит кадры для правительственных постов и консультирует политиков, – проговорил человек, – так что иногда даже кажется, что именно он режиссирует все представление.

Далгетти поежился под легким ветерком и пожалел, что не взял с собой плащ. Он устало подумал: «Это я уже слышал. Знакомая тактика. Никаких прямых обвинений, бросаемых в лицо, но неясные слухи, шепоток здесь, намек там, уклончивая новая история, нарочито бесстрастная статья… О да, они знают, как обращаться с семантиками».

– Слишком многие боятся этого, – заявил он. – Но это не правда. Институт – частная исследовательская организация, одобряемая Федерацией. И его исследования доступны всем.

– Все исследования? – В сгущавшихся сумерках лицо человека было трудно разглядеть, но Далгетти почти увидел, как он скептически поднял брови. Он не ответил на вопрос прямо, но сказал:

– В общественном сознании бытует неясное мнение, будто группа, обладающая полным набором знаний о человеке – чего Институт еще не достиг, может сразу «возобладать» над остальными и путем некоторых неспецифических, но пугающе-вкрадчивых манипуляций завоевать мир. Считается, что если вы знаете, на какую кнопку нажимать и тому подобное, то люди сделают нужное вам, не подозревая, что ими управляют. Все это чистой воды вымысел.

– Не скажите… – возразил человек. – Эта мысль кажется вполне правдоподобной.

Далгетти покачал головой:

– Предположим, я был бы инженером и видел, что на меня надвигается лавина. Я точно знал бы, как ее остановить: куда заложить динамит, где построить бетонную стену и так далее. Только знания не помогли бы мне. У меня не оказалось бы ни времени, ни силы, чтобы их использовать. То же с людьми – как в массе, так и индивидуально. Нужны месяцы и годы на то, чтобы изменить убеждения человека, а когда имеешь дело с сотнями миллионов людей… – Он пожал плечами. – Социальные течения слишком мощны, чтобы поддаваться контролю, кроме самого слабого, в высшей мере постепенного. Возможно, самыми ценными результатами исследований являются не те, которые открывают, что можно сделать, но те, которые показывают, чего сделать нельзя.

– Вы говорите очень уверенно, – заметил человек.

– Я психолог, – ответил Далгетти, не слишком отступая от правды. Он не добавил, что является одновременно и наблюдателем, и объектом исследования, и подопытным кроликом. – И боюсь, я слишком много говорю. Дурная привычка.

– Ну что вы! – воскликнул человек. Он прислонился спиной к поручням и протянул собеседнику едва видимую в полутьме пачку. – Закурите?

– Нет, спасибо. Я не курю.

– Вы редкое исключение. – Огонек зажигалки осветил на мгновение лицо человека.

– Я нашел другие пути расслабления.

– Вам повезло. Между прочим, я сам не чужд науке. Преподаю английскую литературу в Колорадо. Профессор.

– Боюсь, что в этом отношении я профан, – сознался Далгетти. На мгновение он ощутил горечь потери. Занятия психотехникой слишком отдалили его от обыкновенного человека для того, чтобы он мог находить большое удовлетворение в художественной прозе или поэзии, другое дело – музыка, скульптура, живопись. Он посмотрел на широкую сверкающую полосу воды, на станции, темными силуэтами вырисовывающиеся на фоне звездного неба, и с истинной радостью осознал гармонию природы. Человеку нужно обладать его остротой чувств, чтобы понять, как прекрасен этот мир.

– Я сейчас в отпуске, – вновь заговорил человек. Далгетти ничего не ответил. Но собеседника это не смутило. – Вы тоже, полагаю?

Далгетти ощутил укол тревоги: столь личный вопрос в устах незнакомого человека прозвучал странно. Подобной бестактности можно ожидать от кого-то, подобного той рек-девушке, Гленне, но профессор должен быть лучше знаком с законами вежливости.

– Да, – бросил он. – Осматриваетесь?

– Между прочим, мое имя Тайлер, Хармон Тайлер.

– Джо Томсон. – Далгетти пожал протянутую руку.

– Мы могли бы продолжить наш разговор, если вы останетесь здесь на некоторое время, – предложил Тайлер. – Вы затронули некоторые интересные аспекты.

Далгетти задумался. Пожалуй, стоит поболтаться по колонии, пока здесь Банкрофт, – а вдруг выплывет что-нибудь еще?

– Может быть, я пробуду здесь еще пару дней, – сказал он наконец.

– Какая удача!

Далгетти посмотрел на небо. Оно начинало наполняться звездами. Палуба все еще оставалась пустой. Она бежала вокруг массивного корпуса метеорологической башни, которую по вечерам переводили на автоматический режим. Поблизости никого не было видно. На пластиковом покрытии загорелось несколько флюоресцентных ламп.

Посмотрев на часы, Тайлер произнес:

– Сейчас около девятнадцати тридцати. Если бы вы подождали до двадцати, я мог бы показать вам кое-что интересное.

– Что же?

– А! Вы будете удивлены. – Тайлер усмехнулся. – Немногим известно об этом. А теперь вернемся к тому вопросу, который вы подняли…

Полчаса пролетели незаметно. Говорил в основном Далгетти.

– …и масса активности. Видите ли, очень поверхностно, приближенно, состояние семантического равновесия в мировом масштабе, которое, конечно, никогда не существовало, должно представляться равенством формы…

– Извините меня. – Тайлер снова посмотрел на светящийся циферблат. – Если вы не возражаете, прервем наш разговор на несколько минут. Я покажу вам то странное зрелище, о котором говорил.

– А? О… о, конечно.

Тайлер отбросил сигарету. Крошечным метеором промелькнула она в темноте. Он взял Далгетти под руку. Они медленно двинулись вокруг башни.

Навстречу им вышел человек. Далгетти едва успел заметить его, когда ощутил пружинку у своей груди.

Игольчатый пистолет!

Мир закружился вокруг него. Он сделал шаг вперед, пытаясь закричать, но горло его оказалось в тисках. Палуба поднялась ему навстречу и ударила его, и разум закружился навстречу темноте.

Где-то внутри него пробудилась воля, тренированные рабочие рефлексы, и он собрал все, что осталось от его иссушенной силы, и начал бороться с дурманом. Эта борьба походила на попытку ухватиться за туман. Снова и снова он по спирали уходил в забытье и выныривал из него. Смутно, как в кошмаре, он сознавал, что схвачен и его несут. Кто-то остановил группу в коридоре и спросил, что случилось. Ответ, казалось, пришел откуда-то издалека:

– Не знаю. Он проходил мимо… и с ним стало плохо. Мы несем его к врачу.

Потом целую вечность они ехали в лифте. Стены плавучего дома дрожали вокруг них. Его перенесли на большое судно, очертания которого терялись в густом тумане. Последней его мыслью было, что это явно пиратский дом, поскольку никто не пытался остановить… не пытался остановить… не пытался остановить…

Потом пришла ночь.