"Ночное лицо" - читать интересную книгу автора (Андерсон Пол Уильям)

ГЛАВА 7

Дождь пошел на следующий день; первые грозовые тучи нависли над Колумкиллом как иссиня-черный гранит, серовато-синий свет в пещерах, затем ливень и завывающий восточный ветер, и наконец расслабление, когда гвидионцы обнаженными шумно резвились на траве, блестевшей под лучами солнца, пробивавшимися сквозь потоки воды. Толтека вступил в игру, такую же энергичную как те, в которые он когда-либо играл. Потом они бездельничали внутри, возле импровизированного очага, сложенного из камней, и рассказывали байки. Люди слушали его воспоминания с ненасытным желанием побольше узнать о галактике. Взамен у них были свои рассказы, никаких межчеловеческих конфликтов — они, казалось, были озадачены и встревожены этой идеей — но достаточно живые события в море, в лесу, на горах.

— Так мы и сидели там, поджидая, зацепит ли нас их крюк до того, как у нас кончится воздух, — говорил Ллирдин, — и никогда в жизни я лучше в шахматы не играл. Был так захвачен, когда они нас подцепили. Вообще-то сих стороны было бы порядочней на несколько минут задержаться. Я такой финал спланировал! Но доска, конечно, перевернулась.

— А что бы это могло означать? — подразнивал его Толтека.

Ллирдин пожал плечами.

— Не знаю. Я сам-то не такой уж мыслитель. Может Богу иногда нравится пошутить. Но если так, то у By лукавый юмор.

После того, как шторм прошел, отряд продолжил путь к площадке космодрома. Толтека провел в делах день и ночь, исследуя местность. Это как раз то, что нужно, решил он.

Хотя время Бейля все приближалось, и гвидионцы стремились домой, Даид назначил обходной маршрут. Дождь прибил вулканическую пыль, но для полного очищения земли понадобится больше осадков. Было бы глупо возвращаться по загрязненному пути. Он стремился к уступу гор, выдававшемуся в северной части массива, между экспедицией и побережьем. Перевод через него поднимался над границей леса, и путь был тяжел. Они остановились на несколько часов в самом верхнем лесу, чтобы отдохнуть перед последним подъемом. Была середина утра.

Поев, Толтека вышел из лагеря, чтобы умыться в ручье, протекавшем поблизости. От ледниковой воды он окоченел, но, растеревшись полотенцем, он почувствовал, как весь горит, словно маленькое солнце. Одевшись, он двинулся в поисках водопада, шум которого слышался на расстоянии. Охотничья тропа вела через кустарник к подножью. Он уже собирался выйти, как вдруг услышал голоса. Ворон и Эльфави!

— Пожалуйста, — просила девушка. Голос ее дрожал. — Умоляю тебя, будь благоразумен.

Ее отчаяние поразило Толтеку. В какой-то момент негодования ему хотелось прорваться вперед и разобраться с Вороном. Он сдержался. Подслушивать не по-джентельменски. Даже если — или может именно потому что — с первого вечера в Священном Городе они так часто были вместе. Но если она была в каком-то трудном положении, он хотел знать об этом, чтобы можно было попытаться помочь ей, а он думал, что она не скажет ему в чем дело, если он задаст вопрос прямо. Ведь существовали культурные барьеры, запреты или смущение, и переступать через это мог только бесчувственный Ворон.

Толтека облизал губы. Ладони его вспотели, а в ушах стучал пульс — почти так же громко, как ручей, бежавший перед ним через уступ. К Хаосу это джентльменство, яростно решил он, скользнул за живую изгородь и пригляделся сквозь листву.

Вода, пенясь, уходила в поросшую молодыми деревцами лощину. Их листва создавала подвижный узор света и тени под таинственным горным небом. В водяной дымке плясала радуга, меж камней, покрытых мягкой зеленью, вились ручейки, камни на дне, казалось, покрывались рябью. Прохладный и сырой воздух звенел от шумного водопада. Высоко над головой кружила одинокая хищная птица.

Ворон стоял на берегу — словно статуя в черной походной накидке. Когда он смотрел на девушку, его лицо, казалось, было отлито из металла. Она все время прятала от него глаза и ломала пальцы. Крошечные капельки, застрявшие в ее волосах, преломляли свет в пылающие осколки, но эта распущенная грива была сама по себе самое яркое, что видел перед собой Толтека.

— Я благоразумен. — отрезал Ворон. — Когда я натыкаюсь носом в одно и то же три раза подряд, я не могу не заметить запаха.

— Третий раз? Что ты хочешь этим сказать? Почему ты так сердит сегодня?

Ворон вздохнул и отметил на пальцах:

— Мы уже говорили об этом. Первое: ваши дома построены как крепости. Да, ты сказала, что это символ, но мне трудно поверить, что такие рациональные люди, как вы, пойдут на такие трудности и расходы только ради символа. Второе: уже никто больше не живет один, особенно в глуши. Не могу забыть то место, где это однажды пробовали. Те люди были убиты из оружия. Третье: пока мы искали площадку для космодрома, твой отец сказал что-то насчет того, что пещеры в скалах легко становятся укрытиями во время Бейля. Когда я спросил его, что он имеет в виду, он вдруг вспомнил, что ему срочно нужно куда-то идти. Когда я спросил пару других, они расстроились, почти так же как и ты, и что-то промямлили о мерах предосторожности на случай непредвиденных обстоятельств.

Что меня поразило, так это то, что получилось, когда я надавил на Кардвира, чтобы он по-настоящему мне все объяснил — несколько часов назад, во время похода. Во всем остальном он был так откровенен со мной, что я думал, он и дальше будет таким. Но вместо этого он рассердился — насколько это могут гвидионцы. Я даже на минуту подумал, что он меня ударит. Но он просто ушел, сказав, чтобы я вел себя как следует. Здесь что-то не так. Почему вы нас честно не предупредите?

Эльфави отвернулась, словно собиралась уходить. Она часто моргала, и на щеках ее заблестела влага.

— Я думала, ты… ты пригласил меня погулять, — сказала она. — Но…

Он поймал ее за руку.

— Послушай, — произнес он мягче. — Пожалуйста, послушай. Я пристаю к тебе потому что, ну, потому что ты дала мне повод рассчитывать на то, что ты никогда не солжешь или не уклонишься от того, что мне очень важно. И вот еще что. Ты никогда не видела насилия, а я видел. Слишком часто. Я знаю, что из этого выходит и… должен сделать все возможное, чтобы вы этого не узнали. Ты понимаешь? Должен.

Она перестала вырываться и стояла, дрожа, склонив голову, так что падающие локоны скрывали лицо. Ворон изучал ее некоторое время. Рот его потерял свою жестокость.

— Сядь, дорогая, — сказал он наконец.

Эльфави опустилась на землю, словно силы оставили ее. Сев рядом, он взял ее маленькую руку в свою. Толтеку словно пронзило.

— Вам запрещено говорить об этом? — спросил Ворон так тихо, что журчание ручья почти заглушило вопрос. Она помотала головой.

— Почему же тогда не расскажешь?

— Я, — пальцы ее сжали его ладонь, и она положила на нее вторую руку. Он сидел по-кошачьи пассивно, пока она глотала воздух. — Я не знаю. Мы не… — прошло несколько секунд, прежде чем она смогла выдавить слова. — Мы почти никогда не говорим об этом. И не думаем об этом. Это слишком ужасно…

Есть такая вещь, как подсознательный запрет, промелькнуло в голове у Толтеки, налагаемый неосознанно самим собой.

— И не то, чтобы плохое случается очень часто, сейчас, когда… когда мы научились принимать… меры предосторожности. Когда-то раньше, давно, было хуже.

Она взяла себя в руки и прямо посмотрела на него.

— Вы живете с большими, чем наши опасностями и ужасами, не так ли?

Ворон слегка улыбнулся.

— А-а, вот что. Я отклоняю твой контр-вызов. Давай не будем отвлекаться от главного. Во время Бейля что-то происходит или может произойти. Это очевидно. Ваши люди, должно быть, интересовались, что, если на самом деле не знают.

— Да. Предположения были.

Эльфави, казалось, успокоилась. Она нахмурилась, сделав паузу, а затем сказала почти холодно.

— Мы на Гвидионе не очень склонны к изучению своих собственных душ, как, кажется, склонны вы, со звезд. Я полагаю, что мы проще. Мигель мне однажды сказал, что до того, как он попал сюда, он никогда бы не поверил, что существует целая раса таких свободных от внутренних конфликтов людей, как мы. Я про это ничего не знаю, но я знаю, что я очень плохо читаю свои сокровенные мысли. Поэтому я не могу сказать тебе с уверенностью, почему мы так не любим думать об опасности во время Бейля. Однако, разве не может быть так, что самые радостные моменты жизни нестерпимо связывать с… с тем, другим?

— Может быть, — уклончиво ответил Ворон. Она подняла голову, откинув волосы за спину, и продолжила: — И все равно Бейль — это когда приходит Бог, а у Бога тоже есть Ночные Лица. Не все возвращаются из Священного Города.

— Что с ними происходит?

— Есть теория, что горная обезьяна сходит с ума от близости Бога и спускается на равнину, убивая и разрушая. Вот чем объясняются факты. В самом деле, я думаю, если бы вы каждого на Гвидионе заставили сказать свое мнение, как вы заставили меня, большинство сказало бы, что это, должно быть, так и есть.

— Разве вы не пытались проверить? Почему бы не оставить кого-нибудь в городах, в засаде, чтобы увидеть?

— Нет. Кто же отказался бы от похода в Священный Город, на каком бы то ни было основании?

— Гм. Можно было бы хотя бы оставить автоматические камеры. Но я могу узнать это позже. Что за горные обезьяны?

— Всеядные, часто охотятся за дичью, чтобы питаться. Они передвигаются стаями.

— Я думаю, что для зверей хватило бы запертой двери и решетки окна. А вы разве не держите роботов-охранников?

— Ну, предполагается, что зверь может быть полуразумным. Как мог он быть найден на стольких островах, если никогда не переплывал на бревне?

— Это могло произойти случайно. Или, может, острова — это остатки первого континента. Когда-то в геологическом прошлом то там, то здесь должны были быть какие-то перемычки.

— Что ж, возможно, — неохотно ответила она. — Но если, предположим, горная обезьяна довольно хитра для работы. Понимаешь, чтобы причинить неприятности, необязательно, чтобы это происходило часто. А если она уже умеет пользоваться орудиями, которые могут ломать и поднимать, как рычаг. Не думаю, что кто-то серьезно, по-настоящему когда-либо исследовал ее привычки. Она обычно держится далеко. Только общины, которые расположены недалеко от края большого леса, как Инстар, видели бродячую стаю. Не забывай, нас только десять миллионов, разбросанных по планете. Она слишком велика, чтобы мы могли знать все.

Сейчас она казалась совершенно спокойной. Ее взгляд обошел долину, поднялся по бурому ручью к небу, к высматривающей добычу птице. Она улыбнулась.

— И правильно, что мир таков, — сказала она. — Разве ты хотел бы жить там, где нет никаких тайн и ничего не покорено.

— Нет, — согласился Ворон. — Думаю, потому-то люди и полетели к звездам.

— И должны все время искать дальше, истощая планеты, — сказала Эльфави с состраданием, смешанным с оттенком презрения. — Мы сохранили существующие границы.

— Мне нравится такое отношение, — сказал Ворон. — Но я не вижу никакого смысла в том, чтобы оставлять активную угрозу на свободе. Мы исследуем дело с горной обезьяной, и если она окажется причиной ваших бед, мы быстро найдем способ справиться с этой тварью.

Эльфави открыла рот. Она уставилась на него ничего не видящими глазами.

— Нет, — задохнулась она. — Вы не будете их уничтожать!

— Э-э-м… верно, вы посчитали бы это аморальным, не так ли? Очень хорошо, пусть этот вид живет. Но он может быть истреблен в населенных районах.

— Что? — она вырвала свои руки из его рук.

— Нет, подожди, — запротестовал Ворон. — Я же знаю, что у вас здесь нет этой ерунды о священности жизни. Вы ловите рыбу, охотитесь, бьете домашний скот не ради забавы, а по экономическим соображениям. Тогда какая же разница в этом случае?

— Обезьяны могут быть разумны!

— На очень низком уровне, может быть. Я бы не стал беспокоиться из-за этого. Но если вы так щепетильны, то я думаю, что их можно просто оглушить и перевезти всех по воздуху куда-нибудь на далекое плато или еще куда-нибудь. Уверен, они бы не были очень уж против.

— Перестань, — она приподнялась. Через плотно облегающую тунику, на обнаженных, золотистых от солнца руках и ногах Толтека мог увидеть, как она вся напряжена. — Неужели ты не можешь понять? Ночные Лица должны быть!

— Ну, ну, успокойся, — проговорил Ворон, протягивая руку. — Я только предложил…

— Оставь меня!

Она вскочила и побежала по тропе, почти коснувшись Толтеки, но в слезах не заметив его.

Ворон выругался — скорее горько, чем зло, — и двинулся за ней. «Это уже чересчур», — в порыве раздражения подумал Толтека и шагнул вперед.

— Что здесь происходит? — спросил он.

Ворон плавно остановился.

— Ты долго слушал? — по-тигриному рыкнул он.

— Достаточно. Я слышал, как она попросила тебя оставить ее. Так что оставь.

Некоторое время они стояли друг против друга. Черная фигура Ворона была вся в пятнах света и тени. Легкий ветер доносил брызги водопада до лица Толтеки. Он ощущал их холод на своих губах, но в носу стоял запах, похожий на запах крови. «Если он бросится, я выстрелю. Выстрелю».

Ворон сделал глубокий выдох. Тяжелые плечи его заметно опустились.

— Думаю, это самое лучшее, — сказал он и отвернувшись уставился на реку.

Такое быстрое окончание сцены было подобно тому, как если бы рухнула стена, на которую оперся Толтека. Он с ужасом понял, что все это время рука его лежала на рукоятке пистолета, и отдернул ее. «Айлем! Что это со мной?»

«Что произошло бы, если…» — Ему потребовалось все его мужество, чтобы не убежать.

Ворон распрямился.

— Твое рыцарское негодование делает тебе честь, — саркастически произнес он. — Но уверяю тебя, я всего лишь старался, чтобы она не оказалась убитой в одну прекрасную фестивальную ночь.

Все еще потрясенный, Толтека ухватился за возможность сгладить ситуацию.

— Я знаю, — сказал он, — но нужно щадить чувствительность людей. Разные культуры имеют черт-те какие странности.

— Угу.

— Ты когда-нибудь слышал, почему не состоялась торговля с Ориллионом, почему туда больше никто не летает? Казалось, это был один из наиболее перспективных среди изолированных миров, которые нам встречались. Честные, теплосердечные люди. Настолько теплосердечные, что возможно мы смогли бы иметь с ними дело, если бы не продолжали все время отказываться от их предложений личной дружбы… которая включала гомосексуальные отношения. Мы даже не могли им объяснить, почему это не годится.

— Да, я слышал об этом случае.

— Нельзя врываться в жизнь людей — самую важную ее часть — подобно артиллерийскому снаряду. Это имеет корни в самой глубине подсознания. Сами люди не могут логически думать об этом. Предположим, я подвергнул сомнению честь твоего отца. Ты бы, наверное, убил бы меня. Но если бы ты сказал что-нибудь в этом роде мне, я бы не обиделся до такой степени, чтобы пойти на убийство.

Ворон снова смотрел ему в лицо, приподняв одну бровь.

— Ну, а какие же тогда чувствительные места у тебя? — спросил он сухо.

— А? Ну, как — семья, наверное, даже если эти отношения не так сильны, как для лохланнцев. Моя планета. Демократическое правительство. Не то, чтобы я против обсуждения всего этого, споров об этом. Я не верю в драку, если только нет прямой физической угрозы. И я могу допустить возможность того, что мои понятия совершенно неверны. Конечно нет ничего, что не может быть улучшено.

— Самоуправляющийся человек, — проговорил Ворон. — Жаль мне тебя.

И поспешно продолжил:

— Но на Гвидионе есть что-то опасное, особенно во время так называемого Бейля. Я узнал, что считается, что все это из-за некоего животного, горной обезьяны. У тебя есть какая-нибудь информация об этой твари?

— Н-нет. В большинстве языков «обезьяна» обозначает более или менее человекоподобное животное, весьма сообразительное, хотя и не имеющее орудий и настоящей речи. Этот вид распространен на террестоидных планетах — параллельная эволюция.

— Я знаю. — Ворон принял какое-то решение. — Послушай, ты согласишься, что нужно принимать меры хотя бы для безопасности персонала базы. Позже мы можем позаботиться о том, как это сделать, не оскорбляя местных предрассудков. Но сначала нам надо узнать в чем состоит практическая проблема. Могли ли обезьяны и вправду все разрушить? Эльфави в этом вопросе была настолько нерациональной, что я просто не могу поверить ей или любому другому гвидионцу. Придется разобраться самому. Ты как-то упоминал, что подолгу охотился в лесах нескольких планет. И я думаю, что ты лучше, чем я можешь выспросить у людей, особенно когда дело касается их больных мест. Так что не мог бы ты осторожно разузнать, как выглядят следы этой обезьяны и так далее? Потом, если получится мы можем и сами пойти и посмотреть. Договорились?