"Девять королев" - читать интересную книгу автора (Андерсон Пол, Андерсон Карен)

Глава семнадцатая

Отпраздновав победу, Ис вернулся к мирной жизни. Дел хватало. Помимо обыденных работ и восстановления разрушенного ураганом пора было готовиться к ежегодному празднеству летнего солнцестояния. Зато люди смело смотрели в будущее. Скотты повержены, саксы, без сомнения, учтут этот урок, римляне Арморики остались в стороне от гражданской войны, и – из дворца дошли слухи – Максим успешно действует на юге. Неудивительно, что все несколько расслабились.

В том числе и Грациллоний. У него тоже набралось множество дел: встречи с суффетами, организация обороны, налаживание внешних связей, восстановление опустошенной Колконором казны. Кроме того, он старался, не роняя достоинства короля и префекта, тем не менее налаживать отношения с простым народом, узнавать его нужды, изучать сильные и слабые стороны.

Выпадали и часы досуга. Он устроил себе столярную мастерскую, выезжал верхом, охотился или выходил в море. И мог уделять больше времени Дахилис. Что до остальных жен, то Грациллоний, не зная, как загладить нанесенную им обиду, пока встречался с ними только на людях. Дахилис тоже не затрагивала эту тему. Он понимал и знал, что она помнит – время, которое они проводили вдвоем, принадлежало ее Сестрам, но оба молчаливо согласились оставить все как есть до той поры, пока не настанет время ей оставаться одной на ложе. И Грациллоний, и его солдаты, митраисты и христиане, имели возможность соблюдать чтимое ими воскресенье.

И у него еще находилось время наставлять Кинана в вере. Он принимал деметца в одной из небольших и скромно обставленных комнат дворца. Первый визит Кинана случился в дождливый день, и слабый свет из узких оконных проемов придавал помещению вид тайного святилища. Слуга проводил гостя в комнату и прикрыл за ним дверь. Солдат отсалютовал. Парень был в римской тунике и сандалиях, чисто выбрит, причесан и отмыт до блеска.

– Приветствую, – Грациллоний не стал вставать с кресла. – Вольно. Что это с тобой?

– Центурион… так добр… – смущенно пробормотал Кинан.

Грациллоний некоторое время изучал красивое сумрачное лицо, сильное тело – под позолотой цивилизации скрывался мрачный горец.

– Я же сказал, вольно. За стенами этой комнаты ты – солдат, я – офицер. Но здесь… первое, что тебе предстоит усвоить, – для Митры не существует земных рангов. Перед его лицом нет ни бедных, ни богатых, ни благородных, ни простолюдинов, ни свободных, ни рабов, – Грациллоний улыбнулся. – Так что тебя тревожит?

Кинан напрягся и выпалил:

– Ты не такой, как прежде, командир. Я только сейчас заметил…

Грациллоний задумался. Исанская одежда – он привык к ней, хотя, выходя к легионерам, обычно одевался по римскому обычаю. Бородка и усы – коротко подстрижены, но густы и хорошо заметны. Волосы еще коротковаты, чтобы собирать в пучок на затылке, однако уже закрывают уши, и приходится надевать обруч, чтобы они не падали на лоб. В последнее время он ловил себя на том, что и думает по-исански. Неудивительно, если парень заподозрил, что центуриона околдовали!

– Не забывай, мне чаще приходится бывать королем, чем префектом, – Грациллоний нарочно заговорил на простонародной латыни. – И помни, Митра судит не по наружности. В счет идет то, что у тебя внутри, в душе. Садись же!

Гость повиновался, и он налил им обоим вина.

– Поговорим.

Момент для шуток неподходящий, да и Кинан не примет легкомысленного тона, но надо же как-то пробиться сквозь его скованность и яростную гордость, которые разделяют их.

– Прежде всего, – продолжал Грациллоний, – мне хотелось бы получше узнать тебя. Я взял тебя в свой отряд потому, что видел, как ты сражался под Валом. Ты дерешься словно демон. Но почему ты вызвался идти со мной?

Кинан подобрался.

– Приключение, центурион!

– Сможешь повторить это, глядя мне в глаза? Послушай, сынок, Митра не примет того, кто боится сказать правду. И Он отвергнет меня, если я накажу тебя за честный ответ.

Кровь бросилась в лицо молодому деметцу. Он выкрикнул, сжав кулаки:

– Ладно! Мне в самом деле надоели учения и маршировка. Хотелось путешествий и сражений. Но я не хотел идти с Максимом драться против римлян. Моя родная деревня лежит на побережье. Я был на охоте, когда там побывали скотты. Они перебили мужчин – и моего отца, и старшего брата. Мать изнасиловали всей шайкой. Младшего брата и сестер захватили, чтобы продать в рабство. Я поклялся отомстить. Чтобы вступить в армию, пришлось прибавить себе лет и солгать о вере. Но как я торжествовал, когда мы рубили этих тварей на севере, а потом – здесь! Это было отмщение! Потом это чудовище… и еще почести, которые воздали Эпиллу, – вот что привело меня к вашему богу.

Юноша расплакался, кашляя и захлебываясь. Сейчас в нем не осталось ничего римского – страстный кельт!

Грациллоний дал ему выплакаться, успокоил, утешил и наконец начал беседу:

– Я далеко не лучший из наставников, многого и сам не понимаю. Я всего лишь Персиянин – это четвертая степень посвящения. Но, может, и к лучшему для тебя услышать первый рассказ на языке простого солдата. Персиянин… наша вера происходит из Персии – старого, но достойного врага Рима. Нередко от врагов узнают больше, чем от друзей. Да и война порой сменялась миром, и не одни только персы разделяли эту веру. Греки, а позже – римляне внесли в нее немало своего. Так слушай же. Прежде всего и превыше всего – Единственный, от которого исходит все сущее…

Он оборвал себя. Концепция Времени – Эона, Хроноса, Сатурна, Источника – не для новопосвященных. Да и не Единому мы приносим молитвы.

– Превыше всех богов, – продолжал Грациллоний, – Ахура-Мазда. Его также называют Ормазд, Юпитер, Зевс – у каждого народа свое имя. Это не имеет значения: он – Сущий, Высший, Вечный Бог. – Он поймал себя на том, что невольно сбивается на слова Льва, наставлявшего в свое время его самого. Ладно, самому-то ему ни за что так складно не сказать. – Ниже всех богов – Ариман – Зло, Хаос, создатель ада, дьяволов и несчастий. История мира – это история войны между Ахура-Маздой и Ариманом. И в твоей душе, парень, идет та же война. Боги сражаются за нее, как за целое мироздание. Но тебе не приходится беспомощно стоять в стороне. Ты сам – воин. А твой командир – Митра Непобедимый. Он – бог света, истины, справедливости и добродетели. Эти свойства мира рождаются, страдают и умирают подобно смертным – и потому образ Митры воплощают факельщики-дадофоры. Один факел в их руках воздет кверху и пылает, другой – опущен и угас. Господь наш Митра порожден скалой. Иные говорят, что скала та была мировым яйцом. Случилось это на берегу реки под священным древом. Только пастухи видели Его рождение, и пришли поклониться Ему, и принесли дары. Но Митра был голоден и наг под холодными ветрами. С фигового дерева срывал он плоды, чтобы утолить голод, из листьев его сделал себе одеяние. И тогда вошла в него Сила.

Грациллоний сделал паузу и медленно проговорил:

– Это случилось, когда на земле еще не было жизни. Я сам не понимаю, но разве может смертный надеяться постигнуть Вечность? Первая битва Митры была с Солнцем. Он одолел благородного врага и получил от него корону славы. После того Он снова поднял Солнце, и они принесли клятву дружбы. Вторая битва Его была с Быком – первым созданием Ахура-Мазды. Он схватил его за рога и вскочил ему на спину, не обращая внимания на собственные раны, и Бык носил Его, пока не смирился в утомлении, и тогда Митра пригнал его к своей пещере. Но пленник бежал, и тогда Ворон, вестник Солнца, велел Ему сразить Быка. Против своей воли Митра исполнил повеление Солнца. Он выследил его со своей собакой и, настигнув, схватил одной рукой за ноздри, а другой вонзил ему в горло нож. И тогда из тела Быка зародилась жизнь на Земле, а кровь превратилось в вино Таинства. Ариман послал своих демонов уничтожить жизнь – но тщетно. Великий потоп залил землю, но один из живших в ту пору людей предвидел это и построил ковчег, в коем укрыл свою семью и по паре всех живых созданий. Потерпев неудачу, Ариман пытался сжечь мир, но Митра не позволил ему. И когда Его труды на земле были завершены, Он призвал Солнце и других друзей своих на последнюю вечерю, прежде чем взойти на небо. Океан пытался преградить Ему путь и утопить, но тщетно. Митра – среди бессмертных. Но по-прежнему Он – наш предводитель в битве со злом, конец которой настанет лишь в Последний День, когда Ариман сгинет, и возродятся праведные, и настанет вечный мир.

Грациллоний замолчал. Он не привык к таким долгим речам, и у него першило в горле. Хотелось глотнуть вина, и не слишком разбавленного.

Кинан заговорил не сразу.

– Я уже слышал кое-что из этого прежде, – сказал он. – Но ты рассказал так… живо.

– Хорошо, если так, – вздохнул Грациллоний, – хотя это не моя заслуга. Моими устами говорил Дух. Обдумай услышанное. Задавай вопросы. Мы встретимся еще несколько раз, потому что мой рассказ не окончен. После этого, если не раздумаешь – имей в виду, я не стал бы сердиться на тебя за это, потому что каждый должен сам выбрать свой путь, – если ты не раздумаешь, я, как сумею, посвящу тебя.

Дахилис решила отправиться в Нимфеум, просить благословения ребенку, которого носила. К ее радости, Грациллоний согласился проводить жену. Им предстояло всего десять миль пути, так что отправились без слуг, прихватив только корзинку с легким завтраком. Грациллоний все же взял с собой троих легионеров – не для безопасности, как он объяснил, а для поддержания королевского достоинства. Дахилис смеялась от удовольствия и хлопала в ладоши. Ей давно хотелось получше познакомиться с римлянами – доверенными людьми мужа. Грациллоний выбрал Маклавия, Верику и Кинана.

Впятером они выехали через Верхние Ворота, миновали кузни, кожевенные и прочие шумные или дурно пахнущие мастерские, изгнанные за черту города, и свернули с мощеной Аквилонской дороги на тропу, уводящую к востоку вдоль канала. Тропинка пересекала южный край Священного леса. Солнечным днем под зелеными с золотом сводами леса дышалось легко и радостно, но Дахилис задрожала и потянулась к руке мужа. Впрочем, едва лес остался позади, она снова развеселилась.

– Правда, красиво? – воскликнула она. – Как добры Трое, создавшие все это для нас!

В самом деле, мир был хорош. Под светлым небом, где проплывали редкие облачка да проносились птицы, зеленела долина. Луга пестрели цветами. Среди садов белели хижины фермеров. На холмах виднелась красная черепица крыш и блестели стекла окон богатых усадеб. Веял теплый ветерок, доносил запахи цветов, зелени и возделанной земли. В каменном русле ярко мерцала рябь на водах канала, высокие берега поросли изумрудным мхом, над ними парили голубые стрекозы.

– Красиво, – с улыбкой согласился Грациллоний, – но проигрывает в сравнении с тобой.

В самом деле, Дахилис была хороша. Ее волосы свободно рассыпались по плечам, желтые, как лютики в траве, серебристое платье туго перепоясано по все еще тонкой талии, юбка с высоким разрезом для верховой езды открывала ножку, созданную мастером, равным Праксителю, – но живую и готовую пуститься в пляс. И какая же крошечная на этой ножке сандалия!

– Ой-ой! – рассмеялась она. – Ты учишься любезничать, милый? Берегись, римлянину подобает быть грубоватым!

Тропа лениво взбиралась к лугам, где паслись стада. Близ Иса было мало пахотной земли – зерно в город ввозили из Озисмии. Ребятишки-пастухи бросались к изгородям, полюбоваться на редкое зрелище – высокий нарядный мужчина, трое воинов в блестящих доспехах и знатная красавица. Собаки лаяли до хрипоты. Дахилис махала рукой и приветливо здоровалась с пастушатами.

Они нашли тенистое местечко и остановились отдохнуть и перекусить. Дахилис разложила на траве хлеб, масло, соленую рыбу, крутые яйца, поставила флягу с вином. Кинан покачал головой и отошел в сторону.

– Не нравится? – забеспокоилась королева.

– Он постится перед неким религиозным обрядом, – объяснил Грациллоний.

– О! – она поспешно сменила тему. Верика и Маклавий охотно развлекали ее разговорами. Заметив, что женщине не по нраву рассказы о войне и сражениях, легионеры предались воспоминаниям о родной Британии. Дахилис слушала, затаив дыхание.

– Грациллоний, дорогой! Как бы мне хотелось когда-нибудь побывать с тобой в твоей стране!

Центурион промолчал, но про себя подумал, что это маловероятно, а случись такая возможность, путешествие было бы небезопасным и вряд ли доставило бы ей удовольствие.

Они уже подъезжали к границе, когда тропа свернула к северу и круто пошла вверх. Канал превратился в обычный ручей со множеством маленьких водопадов и тихих заводей. Лес стал гуще, в тени под сенью деревьев играли солнечные зайчики. Здесь царила прохлада. Нимфеум открылся перед ними внезапно. И Грациллоний едва не ахнул от изумления.

Он раскинулся на дне широкой круглой долины между холмами, открытой с юга. Склоны холмов поросли диким лесом. На восточном склоне из-под груды валунов пробивался священный источник, а над ним, в тени огромной липы, стояло изваяние Матери. Все воды долины стекались в широкий чистый пруд, из которого выбегал ручей, дававший начало каналу. По глади пруда плавали лебеди. Вокруг расстилался шелковистый газон, по траве гуляли важные павлины. По краю лужайки с милой простотой были раскиданы беседки, клумбы и живые изгороди. На западной стороне открывалось здание Нимфеума, деревянное, но с классической колоннадой, выкрашенной белым. Небольшое здание с широкими окнами казалось легким, воздушным. Пара священных кошек богини возлежали на ступенях портика, под крышей ворковали Ее голубки.

Здесь, по преданию, собирались духи природы в облике прекрасных дев, чтобы купаться в лунном сиянии по ночам, а днем играть среди деревьев. Нередко появлялся и рогатый Кернуннос, привлеченный их красотой. Здесь было единственное в мире место, где бог Леса не внушал ужаса. Говорили, что вечерний и утренний бриз рождается от его влюбленных вздохов. В Нимфеум частенько приходили женихи и невесты перед свадьбой, будущие матери и усталые душой – в поисках отдохновения.

Отряд Грациллония спешился. Лошадей привязали, и, охваченные радостным трепетом, люди направились к зданию. Их встретили семь женщин – младших жриц и весталок, в простых бело-голубых одеяниях. Девушки зашушукались, узнав короля. Старая жрица с достоинством произнесла слова приветствия. Услышав просьбу Дахилис, она улыбнулась и положила морщинистую руку на плечо гостьи.

– Воистину, ты получишь благословение, дитя, – как только отдохнешь с дороги, – она перевела взгляд на Грациллония. – Мужчины не допускаются к этому обряду. Не могли бы вы найти себе занятие на час-другой? Можете сами отвести коней в дом стражи: в такую погоду прогулка доставит вам удовольствие, а стражи рады будут поболтать. Позже вы сможете разделить с нами ужин и переночевать. Да, вы можете оставаться здесь сколько пожелаете.

– Благодарю за приглашение, – склонился перед ней Грациллоний. – Утром я должен вернуться в Ис, но до тех пор мы с радостью воспользуемся гостеприимством богини.

– Проводи их, Сэсай, – распорядилась жрица и, взяв Дахилис за локоть, увела ее в здание.

К оставшимся робко приблизилась девушка лет шестнадцати-семнадцати на вид, молча кивнула и пошла вниз по лестнице. Грациллоний вспомнил, что видел ее в храме Белисамы, когда приходил просить галликен о буре. Девушка была высока, с тяжелыми бедрами и лодыжками. На маленькой голове топорщились темные волосы; тонкие губы, тяжелый подбородок и длинный нос не красили ее лицо. Когда Грациллоний поравнялся с ней, весталка покраснела и потупилась.

Солдаты шли следом, ведя лошадей по лесной тропинке, уводившей за Нимфеум. Молчание стало напряженным. Грациллоний решил завязать дружелюбную беседу.

– Тебя зовут Сэсай?

– Да, повелитель, – пробормотала девушка, не поднимая глаз.

– А твоя мать?

– Морванилис. Она умерла.

Грациллоний мысленно выругал себя. Должен был догадаться. Ведь со всеми дочерьми своих жен успел познакомиться! Он с трудом припомнил: Морванилис – родная сестра Фенналис, обе они дочери Охталис от Куллоха. А девушка, судя по ее возрасту…

– Твой отец – Хоэль?

– Да, повелитель.

Снова напряженное молчание. Грациллоний задумался, о чем же с ней поговорить, и наконец выдавил:

– Ты счастлива?

– Да, повелитель, – монотонно повторила она.

– Я имел в виду, собираешься ли ты и дальше служить богине после того, как тебе исполнится восемнадцать?

– Не знаю, повелитель.

Грациллоний вздохнул и сдался. Бедняжка, должно быть, не только некрасива, но и туповата. Вряд ли ей удастся подыскать себе мужа, да и прожить одна не сумеет. Только и остается, что обет младшей жрицы – Белисама о ней позаботится.

До дома стражи оказалось недалеко. Здесь, на случай тревоги, были размещены двенадцать солдат морской пехоты – хотя до сих пор ни один дикарь не осмеливался посягнуть на святость этих мест. Стражи в самом деле обрадовались компании и выставили кувшин меда. Грациллоний встретил здесь знакомых, которые уже успели убедиться, что новый король – славный малый и хороший товарищ. Римляне с исанцами надолго засиделись за выпивкой, так что в конце концов Грациллоний оставил их, а сам поспешил обратно.

Дахилис выбежала навстречу и, забыв о королевском достоинстве, бросилась ему на шею.

– О, любимый, все так чудесно, и предзнаменования… предзнаменования! Ей не будет равных – твоей дочери! – Привстав на цыпочки, она дотянулась губами до его губ.

…Он разделил со служительницами богини простую, но вкусную вечернюю трапезу. Пришли Верика и Маклавий, после молитвы завязался оживленный разговор. Кинан не ужинал и прошел прямо в отведенную гостям комнату.

На закате трое солдат выехали из долины. Главная жрица дала позволение принести молитвы Митре – но не на священной земле. Они отыскали поляну, освещенную последними лучами солнца. На обратном пути богобоязненный Грациллоний развеселился настолько, что решился пошутить: «Не проспите, ребята!»

Дахилис снова ждала его перед храмом.

– Погуляем перед сном? – предложила она. Рука об руку они прошли сквозь сумерки, увидели первые звезды. Нимфы не показывались, но ему было довольно той, что шла рядом.

Вернувшись в свои покои, она сбросила одежду и потянулась к нему. Пламя светильника бросало розовый отблеск на ее щеки и плечи, освещало драгоценный сосуд – ее живот. Все остальное скрывалось в нежной тени. Дахилис улыбнулась.

– Ну что ты стоишь? Разве не видишь, как я хочу тебя?

– А… можно?… здесь?

– Ты потрясающий дурачок! – звонко расхохоталась она. – Где же еще заниматься любовью, как не здесь?

Всю ночь ему казалось, будто над ними стоит Белисама.

Грациллоний велел своим снам разбудить его до рассвета, и они исполнили приказание. За окнами стояла серая мгла, в комнату лились сырая прохлада и тишина. Он с трудом различил на подушке головку Дахилис с разметавшимися прядями волос. Она спала, свернувшись под одеялом, как ребенок. Какие у нее длинные ресницы! Он тихонько поднялся, но кожаная обшивка матраса заскрипела, и ресницы ее сразу затрепетали. Грациллоний наклонился и поцеловал жену.

– Т-с-с… – шепнул он. – Я ухожу встретить солнце молитвой и, может, задержусь немного в лесу. Спи, – он промолчал о предстоявшем, чтобы не огорчать ее лишним напоминанием о разделявшей их вере. Волнение может повредить нерожденному ребенку. Дахилис улыбнулась и снова закрыла глаза.

Грациллоний достал чистую одежду, застегнул сандалии и прихватил все необходимое. На цыпочках вышел из комнаты и на ощупь пробрался к задней двери. Жрицы и весталки еще спали – их моления совершались в полуденный час, в полночь в ночи полнолуния и на восходе Венеры. Мужчины ждали его снаружи. Под военными плащами у всех виднелись белые туники. Они молча приветствовали его военным салютом и вытянулись в цепочку. Кинан шел последним. На западе еще мерцали звезды, но восток просветлел. Над прудом плавал туман. Сандалии сразу промокли в росистой траве. Слышался только звонкий голосок ручья.

Накануне Грациллоний обследовал холмы и решил направиться на северо-восток. В полумраке тропка была почти неразличима. Люди спотыкались о корни, но ручей пел и блестел, провожая их вверх по холму. Не сразу удалось найти хорошее место, но наконец наткнулись на долинку, которую словно приготовил сам Митра. Круглая, как миниатюрная долина Нимфеума, пересеченная ручьем, который брал начало из источника чуть выше по склону. Деревья теснились вокруг, храня ночь под сводами листвы, но вершины их уже посеребрили рассветные лучи. Белые колокольчики вьюнков светились на стволах, на листьях горели капли росы.

– Здесь, – сказал Грациллоний. – Приготовимся.

Он первый скинул одежду и омылся в водах ручья. За ним – Верика и Маклавий. Омывшись сами, они стояли рядом, пока Кинан повторял их движения. Все трое накинули туники прямо на мокрые тела, сам же Грациллоний облачился в мантию и фригийский колпак.

– Преклони колени, – сказал он, положив ладонь на голову принимающего посвящение, и обратился к богу, прося его милости.

Над поляной разгорелся свет. Солнце поднялось над вершинами деревьев. Грациллоний, Маклавий и Верика хором произносили утреннее славословие. Кинан молчал.

Легионеры-митраисты принесли с собой кремень, огниво, сухие дрова и предмет, который Грациллоний специально заказал у кузнеца. Посвященные в степень Воинов солдаты разводили огонь, пока Персиянин Грациллоний задавал ритуальные вопросы. Заученные Кинаном ответы твердо звучали в тишине.

Костер скоро разгорелся. Маклавий за деревянную рукоятку поднял клеймо, положил на угли.

– Преклони колени, – снова приказал Грациллоний, – и прими Знак.

Кинан повиновался. Грациллоний принял от Маклавия раскаленное клеймо. Кинан бестрепетно наблюдал за ними. Верика подошел к нему сзади, обхватил за плечи. Левой рукой Грациллоний отвел со лба солдата прядь волос, заглянул в глаза. На миг ему припомнилось, как он хлестнул по этому лицу, тогда, на корабле. Это уже прошлое. А клеймо Солнца останется навсегда. Только побледнеет со временем. Произнося Слова Огня, Грациллоний коснулся железом лба. Кинан со свистом выдохнул сквозь зубы. Запахло паленым. Центурион отнял клеймо, вернул его Маклавию и нагнулся, чтобы помочь Кинану подняться.

– Идем, – сказал он.

Они вместе вошли в ручей. Грациллоний зачерпнул воды, плеснул на горящий ожог.

– Добро пожаловать в Братство, Ворон.

Он обнял нового брата, поцеловал его в обе щеки. Они вышли на берег, раздвигая ногами вьюнки.

– Исполнено, – сказал Грациллоний.

В их торжественное молчание ворвался крик. Мужчины резко обернулись и увидели под деревьями Дахилис. Ее волосы растрепались, подол платья был в грязи. По лицу текли слезы.

– Что ты здесь делаешь? – выкрикнул пораженный Грациллоний. За его спиной Кинан прорычал:

– Женщина, в этот священный час!

– Мне не спалось. Я увидела ваши следы на росе и пошла вверх по ручью. Я думала, мы… О! Мне так жаль, так жаль, но это ужасно – то, что вы сделали. Я не смела заговорить… – она воздела руки и глаза к небу. – Мать Белисама, прости их. Они не ведали, что творят!

Как всегда в моменты кризиса, Грациллоний не размышляя начал действовать. Прежде всего он повернулся к мужчинам.

– Она не осквернила церемонию, – обратился он к ним на латыни со всей властностью, на какую был способен. – Это не Митреум, а просто подходящее место. Оно открыто для каждого. Она не прерывала обряда. Митра не гневается. И вы успокойтесь, – хотел бы он надеяться, что сказанное – правда. Он и сам не был посвящен в глубинные таинства.

Увидев, что они сердиты, но стоят неподвижно, он подошел к Дахилис. Ему хотелось обнять, отогнать от нее все страхи, но вместо этого он сложил руки на груди и заговорил спокойно:

– Мы не причинили вреда и не совершили святотатства. Мы проводили церемонию посвящения. Для нее требуется проточная вода, а в Исе ее нет.

Скептическая сторона его разума тут же напомнила, что в городских Митреумах воду брали из цистерны. Но ведь в Исе нет Митреума!

– Ты… разве ты не понимаешь? – запинаясь, выговорила она. – Этот ручей… от Ахе… он впадает в священнейший из Ее водоемов… а вы, с вашим богом мужчин…

Он решил, что позволительно тихонько коснуться пальцами ее руки, взглянуть прямо в лазурные глаза и искренне сказать:

– Милая, в конце концов все боги соединяются в Одном, кроме того, я и сам высший жрец и земной образ Тараниса, Ее возлюбленного. Если я совершил грех, пусть на меня падет воздаяние, но я отрицаю свою вину. Спроси Сестер. А пока – не бойся.

Она сглотнула. Передернула плечами и выпрямилась. Ему так хотелось утешить ее. И она вдруг робко улыбнулась.

– Я всегда, всегда с тобой, Граллон… Грациллоний, любимый, – и добавила, обращаясь к Кинану: – Прости, что потревожила тебя в такой момент… Надеюсь, обряд сохранил силу. А знаете, это ведь источник Ахе… моей нимфы-покровительницы. Она, уж наверно, послушает меня, если я попрошу заступиться перед Белисамой… Мы ведь останемся друзьями, все пятеро?

Король с восторгом подумал, что женщина с такой возвышенной душой вполне может исполнить предсказание и выносить дочь, которую будут помнить и тогда, когда забудут даже Бреннилис.

Дахилис огляделась по сторонам. – Ой, вьюнки! – воскликнула она. – Подождете, пока я нарву букет? – и живо принялась за дело, продолжая болтать: – Это целебное растение. Но в городе их не сажают, потому что они забивают все другие цветы. Сестра Иннилис говорила, что у нее кончается запас, а ей всегда нужно много для ее подопечных. Мы называем их – чашечки Белисамы. А знаете, почему? Рассказывают, что давным-давно в грязи увязла телега. Возчик никак не мог ее вытащить, и тогда Она явилась ему в образе смертной и предложила помощь. Он рассмеялся и спросил, какую плату Она возьмет. «Платой за мои дары бывает любовь, – отвечала Она, – но сейчас мне хочется пить. Нет ли у тебя вина?» «Я не отказал бы женщине в таком пустяке, – сказал возчик, – но у меня нет чаши». Тогда Она сорвала вьюнок, он наполнил вином его чашечку, и едва Она выпила, как колеса телеги выкатились на твердую землю. Воистину, богиня бывает милостива!

А бывает и ужасна, подумал Грациллоний. Дахилис набрала целую охапку вьюнков. Роса на листьях и цветах была прохладна, почти холодна, как лунный свет.

Иннилис жить не могла без красивых безделушек. Даже дом ее выкрасили снаружи розовой краской, а внутри бледно-голубой с золотой каемочкой по верху и расписали цветами и птицами. Все комнаты были уставлены статуэтками, хрусталем, серебром, завешены дорогими тканями. Она не покупала украшений, ибо средства, которые имела, почти все раздавала бедным. Ей их дарили. Многим хотелось порадовать добрую королеву. Она обходилась двумя слугами, мужчиной и женщиной. Мужчина за работой всегда улыбался, а женщина напевала.

Океан блестел полированной медью под вечерним солнцем, когда пришла Виндилис. Иннилис отворила ей дверь. При служанке они могли обменяться только простым приветствием и взглядами.

– Проходи, проходи же! – шепнула Иннилис, перевела дыхание и повернулась к служанке: – Ивар, нам с королевой Виндилис надо многое обсудить. Ужинать будем… когда стемнеет, наверно. Я скажу позже. Готовить ничего не нужно, обойдемся легкой закуской. Идем! – она торопливо увела Виндилис во внутренние покои.

Едва закрыв дверь, они бросились в объятия друг друга.

– Так долго, – всхлипывала Иннилис, прижимаясь щекой к маленькой груди подруги.

– Да, – прошептала Виндилис в ароматные каштановые пряди. Никто в Исе не слышал такой нежности в ее голосе. – Но теперь все время наше. Мы исполнили свой долг и заслужили награду.

Иннилис отступила назад и, вглядываясь в жесткое лицо Сестры, печально возразила:

– Мне еще рано отдыхать, любимая моя. Многие из тех, кто получил тяжелые раны, еще лежат в бреду и лихорадке, а жены и дети ничем, кроме молитв, помочь не умеют.

– И зовут тебя, – договорила Виндилис. – Как всегда. Ты – наша Сестра Милосердия.

Иннилис затрясла головой:

– Нет-нет! Ты же знаешь, Бодилис, Фенналис, Ланарвилис…

– Знают больше тебя, но милость богини – в твоем прикосновении.

Иннилис покраснела.

– Ты тоже делаешь свое дело.

– Верно, – голос Виндилис стал жестче. – Наш король склонен все перевернуть вверх ногами. Кроме всего прочего, собирается по-другому наладить управление общественной казной и начал с описи каждого сундука. Не говорю, что это дурно. Я и не подозревала до сих пор, как беспорядочно ведется храмовая отчетность. Но контроль над финансами должен остаться в руках Девятерых. Мы с Квинипилис руководим этой работой. Ее силы иссякают, так что основная доля достается мне, – королева рассмеялась. – Вот почему я назначила встречу у тебя. В моем доме к нам каждую минуту врывался бы кто-нибудь с вопросом.

Улыбка Иннилис осветила комнату.

– Вот ты и здесь, – сказала она и потянулась навстречу подруге.

Они раздели друг друга, лаская и нежно подшучивая, и опустились на широкий диван. Пальцы, губы, языки гладили и ласкали. Время пролетало незаметно.

Как вдруг дверь открылась, и вошла Дахилис с корзинкой цветов.

– Иннилис, милая, – беззаботно окликнула она. – Ивар сказала… – она выронила корзинку и сдавленно вскрикнула.

Виндилис была уже на ногах.

– Закрой дверь, – прошипела она.

Дахилис закрыла. Ее взгляд метался от сухой скорчившейся фигуры Виндилис, чьи пальцы напряглись и напоминали острые когти, к Иннилис, беспомощно прикрывающей ладонями лоно, побледневшей, с ужасом в распахнутых глазах.

Виндилис надвинулась на нее.

– Несносная проныра! Как ты посмела? Как посмела?

Дахилис отступила.

– Я не знала!

– Виндилис, дорогая, откуда ей было знать, – дрожащим голосом пролепетала Иннилис. – Я должна была приказать Ивар никого не впускать… даже Сестер… Я забыла. Я б-была так рада. Это только моя вина! – Она расплакалась в подушку.

Виндилис опомнилась.

– Мне тоже следовало бы обратить на это внимание. Если кто и виноват, то мы обе. Мы разделим вину, как делим любовь.

Дахилис расправила плечи.

– Быть может… то воля богини, – сказала она. – Только я этого не хотела.

– Верю, – Виндилис подняла с полу плащ и прикрыла наготу. Сказала мрачно: – Нам предстоит теперь решить, что делать.

Дахилис опустилась на колени у ложа, обняла Иннилис.

– Не плачь, сестренка, не плачь, пожалуйста, – уговаривала она. – Я люблю тебя. Я люблю тебя больше всех Сестер. Я никогда не выдам тебя. Даже самому королю!

Виндилис предоставила ей утешать и гладить Сестру. Когда плач наконец сменился тихими всхлипами, принесла из спальни ночную рубаху. Дахилис помогла Иннилис одеться. В пышных кружевах рубахи королева выглядела совсем ребенком. Все трое уселись на диване.

– Благодарю тебя за верность, Дахилис, – сказала Виндилис.

– Ты всегда была добра ко мне, – отозвалась та.

– Не так уж добра. Теперь я это понимаю. Но такова моя природа, – Виндилис помолчала. – И не в моей природе – любить мужчин.

Дахилис бросила тревожный взгляд на Иннилис, которая неуверенно проговорила:

– Я сама не знаю, какова моя природа. Хоэль и Грациллоний… но они меня не научили…

Дахилис прикусила губу.

– Это и моя вина. Я… жадная… мне не хотелось делить… его. Боюсь, это прогневило богиню.

Виндилис вспыхнула.

– Ты полагаешь, это? – с вызовом повторила она. – Нет, мы друг в друге черпали силу противостоять Колконору. Только так могли мы выполнять свой долг и не сойти с ума. Любовь – дар Белисамы. Неужто мы отвергнем ее ради мужчины, которому нет до нас дела?

– Ты несправедлива к нему, – стиснув кулачки, заспорила Дахилис. – В том и грех ваш, мне кажется, что вы отвернулись от короля, которого послали Трое нам во спасение. Иннилис… хотя бы ты, прошу тебя!

– Я постараюсь, – послышался слабый шепот. – Если он захочет. Но я никогда не оставлю Виндилис.

– Наверно, так можно… Кто я такая, чтобы судить? – Дахилис медленно разжала ладони, провела пальцами по своему животу, и ее охватил покой. Поднявшись, она открыто взглянула на Сестер и сказала: – Я обещала не выдавать вас и сдержу слово. Но мы должны узнать, правильно ли поступаем. Давайте вместе подумаем, к кому обратиться. Скажите мне, когда будете готовы. До тех пор прощайте, Сестры мои!

Она вышла, разметая подолом рассыпанные вьюнки.