"Без выстрела" - читать интересную книгу автора (Клещенко Анатолий)

Глава первая

В изложении Ивана Александровича Пряхина все эти события выглядели проще и яснее. Он пересказывал то, что услышал в милиции, а там в излишние подробности вдаваться не любят. Но факты, изложенные даже самым скупым языком, есть факты.

То ли закончив, то ли прервав рассказ, Иван Александрович остановился. Этим воспользовался Костя, чтобы сказать:

— Да, хорош мальчик. Ловок, скотина!..

— Знаешь, и она хороша. Кассирша, — брезгливо прибавил Семён, словно вступаясь за кого-то…

Люда Раменкова расцепила сомкнутые пальцы.

— Не мог, — вырвалось у неё. — Не мог он с ней…

Костя снисходительно усмехнулся, а Иван Александрович как-то безучастно согласился с Людой:

— Не мог. Лезину нашли позавчера. Случайно.

— И где же? Далеко? — оживился Костя.

— Нет, рядом. Труп был обернут подклёновским плащом и забросан валежником. Зверский удар в висок чем-то металлическим. Рукояткой пистолета, возможно. Эксперты обнаружили в ране следы оружейного масла.

Наступило долгое растерянное молчание.

— Ну, гад-дина… — выдавил, наконец, Семён, скрипнув зубами.

— Хоть бы уж из пистолета убил, зверюга, — начал Костя и сразу умолк, взглянув на девушку.

Люда сидела, уронив голову в чашечку узеньких ладоней, жалкая, словно надломившаяся. Но вот она с явным усилием выпрямилась, попыталась встретиться с ускользающими взглядами остальных, и сказала:

— Всё-таки… я не верю…

Костя пожал плечами и отвернулся. Семён сделал вид, будто разглядывает заусеницу. Только Иван Александрович выдержал её взгляд.

— Факты, Люда…

Девушка снова уронила голову: фактов было больше чем достаточно.

— У него же был плащ. В поезде, — напомнил Костя.

— Раменкова, — сказал Пряхин.

— И компас — тоже отцов, наверное. Очень похож на тот, что он привёз с фронта.

Пряхин отмахнулся.

— Не имеет значения.

Но Люда не пожелала согласиться с этим:

— Я очень виновата, Иван Александрович…

Закончить ей не позволил Семён Гостинцев. Он вдруг испугался, что Люда, начав с компаса, вспомнит что-нибудь более значительное, такое, что ляжет на неё тенью. Испугался не только за девушку, но и за себя: не хотел знать о ней ничего теневого.

— Не нужно, Люда! — сказал он. — В чём вы можете быть виноваты? Сами подумайте, какая это чепуха. Обмануться в человеке и считать себя поэтому виноватой.

— Достоевщина какая-то, — присоединился к нему Пряхин.

— Нет, виновата. В том, что не могу заставить себя поверить. Всё ещё не могу. Не могу!..

— А что же в этом плохого? — искренне удивился Семён. — Это даже хорошо — не верить в плохих людей. Ведь таких, как этот Подклёнов, знаете сколько? Один на миллион, наверное. Исключение.

Девушка убежденно, хотя и печально покачала головой:

— Пусть. Но этот один — не он.

Тут уж не выдержал горный инспектор.

— Ну, знаешь… Обоих вас с батькой твоим… одним ремнем выпороть. Никак понять не хотите, что другой так ловко милым да хорошим умеет прикинуться — дальше некуда. Некоторые живут этим. Вроде профессии у них — прикидываться-то!

— Не прикидывался Василий… хорошим…

— Плохим, что ли, прикидывался?

— Никаким, — не обиделась на иронию девушка. — Вообще не прикидывался.

Пряхин скорбно махнул рукой.

— Верно говорят: переубеждать бабу — всё равно что воду решетом черпать. Давайте-ка лучше подумаем, как дальше. К Москве двигаться надо, а не на тары-бары время терять.

— Самолётом бы, — мечтательно сказал Костя. — Можно не только наверстать потерянное, а и выгадать ещё дня три — четыре.

— А ведь идея! Ведь идея, скубенты? — веселея, вспомнил свое словечко Иван Александрович. — Может, и правда, полетим? А?

Приятели смущённо запереглядывались, а Пряхин уже решил за себя и за девушку:

— Мы с Людой полетим, пожалуй. Советую и вам тоже.

— Заманчиво, но… ресурсов не хватит, — признался Семён.

Иван Александрович небрежно махнул рукой.

— Полбеды. У меня в долг перехватить можете. Когда-нибудь возвратите… Все мы теперь вроде как бы одной ниткой связаны.

Костя вопросительно посмотрел на Семёна.

— Что же, — наконец сказал он. — Если вы сделаете нам такое одолжение…

— Значит, решено. Надо узнать, где тут касса аэрофлота, и — за билетами.

— На «ТУ»? — спросил Костя.

— «ИЛ-14», наверное. До Иркутска. Предлагаю уполномочить вашего друга и Люду. Мы с вами должны всё-таки поесть как следует.

Помня о колких репликах девушки в свой адрес, Костя не стал возражав: пусть их идут с Сенькой. Не такое сейчас настроение у Люды, чтобы добиваться её общества. Вот в самолете он попытается сесть рядом с нею, и тогда…

Что будет тогда, Моргунов не знал. Неизвестно, что будет. Но, во всяком случае, он приложит все силы, чтобы девушка переменила мнение о нём.

Иван Александрович вручил Семену деньги, рассчитав их на всякий случай с запасом.

— Без билетов не возвращайтесь, смотрите! А мы перекусим и придём сюда же.

Люда охотно присоединилась к Гостинцеву. Успев присмотреться, не боялась, что спутник окажется не по времени говорлив. Пожалуй, в его присутствии даже легче было — никто не мешает думать о своём и в то же время рядом идёт человек, товарищ. В том, что Семён Гостинцев именно таков, Люда не сомневалась.

Проводив уходящих долгим внимательным взглядом, Иван Александрович изрек:

— Переживает девчонка.

И скорбно поджал губы.

— Вероятно, у неё есть особые основания… — голосом обиженного человека произнёс Костя.

Пряхин подарил его осуждающим взором и, демонстрируя нежелание развивать тему, сказал:

— Ладно, идёмте искать столовую или закусочную. Я, пожалуй, не откажусь от пивка.

— Берите курс на вокзальный ресторан, Иван Александрович. Ближе всего.

— Можно и туда. Только, пожалуйста, без лишних разговоров за столом. Ясно?

В ресторане наскоро расправились с борщом по-флотски; зразы Иван Александрович только поковырял вилкой. Раскурив трубку, он сунул спичку не в пепельницу, а на свою, не убранную ещё, тарелку и отхлебнул пива.

— Бывает же так, — сказал он назидательно, — живёт среди нас человек. Годы живёт. Можно сказать — под одной крышей. А мы не догадываемся, кто он. Чем дышит.

— У меня, Иван Александрович, какое-то особое чутьё на таких. Вроде шестого чувства. Помните — в поезде — с первого взгляда почти…

— Бросьте, — устало махнул трубкой Пряхин. — Раменков, Степан Раменков, раскусить не мог! Вот что удивительно!

— Поздно теперь вспоминать об этом.

— Поздно, — согласился со вздохом горный инспектор. — В милиций говорят: будем искать. Сказать легко. Теперь он — как иголка в стогу сена.

— У них, Иван Александрович, определенные методы, в уголовном розыске.

— Методы! Фотокарточки мне показали. Пятилетней давности. Одна посвежее, — видимо, с паспорта, так и на той сам на себя не похож.

— Без этого обойдутся. Словесный портрет. А потом — старые связи, знакомства…

— За три года, что он у Раменкова работал, все его связи, знаете, куда упрятали?

— И он попадётся. Говорят, сколько веревочке ни виться…

Расплатившись, Иван Александрович заторопил Костю:

— Пора двигаться.

Их уже ожидали.

— Приказание выполнено, — доложил Семён, отдавая Пряхину сдачу.

Иван Александрович удовлетворённо кивнул.

— Слава богу. Послезавтра будем в Москве. Посадка на Внуковском или в Шереметьево, не уточняли?

Все аэродромы похожи, как братья. Разве что один понаряднее другого. Но на всех — стандартные взлётные дорожки из тяжёлых бетонных плит, одинаковые посадочные трапы и деловитые девушки-контролеры, тоже чем-то похожие одна на другую.

Усевшись в кресло, Пряхин блаженно сощурился и сказал:

— Уфф! Повезло, знаете, с билетами. Иной раз такое бывает!..

Костя считал, что ему не повезло, — Люда заняла место возле Ивана Александровича. С Костей её разделял проход между креслами. Всякие объяснения приходилось исключить.

Заглядывая вперёд, он решил хотя бы подготовить Семёна, чтобы после пересадки в Иркутске тот не вздумал мешать ему поговорить с девушкой.

— Понимаешь, обидно даже: чего она дуется на меня? Кажется, ничем не обидел. Думал, что в самолете поговорим, и я выясню, в чём дело. Так Иван Александрович рядом плюхнулся…

— Во-первых, — невольно улыбнулся Семён, — если уж говорить правду, так это Люда плюхнулась возле Ивана Александровича. Да и не дуется она вовсе. Мне кажется, просто не любит, когда перед ней рассыпаются.

— Ты это насчёт чего?

— Насчёт твоих цезаревских замашек: пришел, увидел, победил.

— Глупости порешь! — обиделся Костя. — Не такая девушка; я и не думал даже. А ты, я вижу, не в меру горячо за неё вступаешься. Спроста ли?

— Как тебе сказать…

Костя нахмурился, поджал губы.

— Всё ясно. Можешь не объяснять дальше. Только, по-моему, Семён, это не по-товарищески.

— Что?

— Сам знаешь.

Конечно, Семён знал — что. Не знал только, почему не по-товарищески. И он — вполголоса, чтобы не привлекать внимания соседей — спросил приятеля:

— Значит, если тебе и мне понравилась одна девушка, я должен промолчать о своем чувстве? Отказаться от него, да? Это было бы по-товарищески, по-твоему? Но почему именно я, Костя? А?

Моргунов на мгновение смешался, сказал не совсем уверенно:

— Пойми, что она нравится мне серьёзно.

— Не понимаю, как человек может нравиться несерьёзно.

Костя отвернулся и замолчал. Пожалуй, долголетняя дружба начала давать трещину, — решил Семён Гостинцев. Он тоже примолк, впервые задумавшись о том, что дружбу, как и металл, следует иногда проверять на разрыв. Грош ей цена, дружбе, если она легко рвётся.

Но молчание длилось недолго. Словно ненароком, Костя несколько раз искоса поглядывал на Семёна, вертелся, будто удобнее устраиваясь в кресле. Семёну даже захотелось спросить, как спрашивала когда-то мать в таких случаях: не сидит ли тот, часом, на шиле? Но заговорил не он, а Костя:

— По-твоему выходит, что если два друга любят одну девушку, надо разыграть чувство на спичках? Как тогда — помнишь? — кому с кем идти? Тебе не смешно?

— Смешно, что тебе могла прийти в голову подобная глупость. И обидно, что ты хочешь свалить её на меня: «по-твоему!»… Это не по-моему, Костя!

— А ты что предложишь? Американскую дуэль, что ли?

— Предложу вспомнить, где и когда мы живём. Это во-первых. А во-вторых, — не забывай, что наши идиотские разговоры ничего не решают. Догадываешься, кто может решать? А?

Моргунов достал папиросу, постучал мундштуком в подлокотник. Но Семен показал на табличку «Курить воспрещается».

— Видишь?

Вздохнув и обиженно посмотрев на Семёна, словно тот был повинен в запрещении, Костя запихал папиросу в пепельницу. Он сознавал правоту друга, не мог не согласиться с ним и в то же время не хотел соглашаться. Семену хорошо играть в благородство — за столько дней успел, конечно, пустить девушке пыль в глаза. На него время поработало. Небось, не так рассуждал бы, доведись не ему, а Косте получить тогда в спутницы Люду. Если уж говорить о настоящей дружбе, следует уравнять шансы в этой игре, а не так вот — чтобы Косте Моргунову брать старт, когда за спиной Семёна Гостинцева добрая половина дистанции. Игра должна быть честной, чёрт побери…

Он посмотрел туда, где сидели Люда и горный инспектор. За высокими спинками кресел их не было видно. Но Костя легко воскресил в памяти лицо девушки, горестно сдвинутые брови и синие, широко расставленные глаза.

— Конечно, все это не игра, Семён, — осуждающе сказал он, поворачиваясь к Гостинцеву и отвечая на собственные мысли. — Мы с тобой не стометровку бежим, чтобы стараться первому оборвать ленточку, я же понимаю. Но не получается у меня философского спокойствия, и все тут!

— Не получается, — охотно согласился Семён, а Костя догадался, что друг говорит и о себе тоже. Значит, и он не очень-то уверен кое в чём? От этой мысли Костя подобрел как-то, доверительно положил ладонь на колено товарища.

— Эх, Сеня!..

Тот притворился, будто увлечён разглядыванием окрестностей под крылом машины. Летели над Ангарой, каким-то чудом сумевшей не вылиться из берегов, когда на вираже земля стала вставать дыбом, — словно перелистывали гигантский атлас… Река ослепительно вспыхнула, потом отодвинулась за пределы круглого иллюминатора. Самолёт мягко стукнулся колёсами о бетон дорожки и побежал по ней, теряя скорость, к аэровокзалу.

До вылета «ТУ-104» на Москву оставалось более четырёх часов. Пряхин поморщился — называется, самый скорый способ передвижения! — но потом смирился.

— Ладно, нет худа без добра. У меня тут фронтовой друг на улице Карла Маркса живёт, автобус почти у дома останавливается…

При встречах старых друзей, да ещё фронтовых, лишние всегда не желательны. Это ставило Люду перед выбором между одиночеством в незнакомом городе и обществом студентов. Поколебавшись, девушка выбрала последнее.

— Посмотрите город, на катере до ГЭС прокатитесь, — посоветовал Иван Александрович.

Люда забеспокоилась.

— А самолет не может вылететь раньше?

— Только позже, — едко усмехнулся Иван Александрович.

Пока ожидали автобус, солнечный свет померк, хмурые тучи надвинулись на небо. Начал накрапывать дождь. Но четыре часа утомительного ожидания в аэропорту? Право, дождь менее страшен!

Семён высвобождал из ремней плащ-палатку. Костя свою не стал распаковывать. Но, как только автобус тронулся, по стёклам забарабанило как следует, и он, посмотрев на Люду, спросил всех:

— Может, вернёмся?

— Не растаем! — заверил оптимист Семён, а Иван Александрович презрительно махнул рукой, — подумаешь!

На счастье, ливня хватило ненадолго. Снова заморосил мелкий и, как выразился Семён, «довольно сухой» дождичек. Выйдя из автобуса, влез в накидку и Костя. Ему очень хотелось накрыть её широкой полой девушку, но разве угадаешь, как отнесутся к этому? Впрочем, китайский плащ защищал Люду довольно надёжно.

Руководствуясь указаниями Пряхина, от моста через Ангару они двинулись по набережной, разыскивая пристань. Берег одевали в нарядный бетон, но пока что эго только затрудняло ходьбу. С работами явно не торопились, кучи гравия и облепленных бетоном досок валялись где попало и как попало. Приходилось лавировать между ними, выбирая дорогу. Тусклая, в мелкой сыпи дождевых капель, Ангара казалась бессильной и покорной. Рыжие голые острова были похожи на отвалы, оставленные драгой. На стрежне течением мотало несколько заякоренных лодок с удильщиками хариусов. Им явно не везло, беднягам.

Костя отпустил какую-то шутку в адрес рыбаков, но разговор не клеился. Без особого удовольствия прокатившись до плотины и обратно, посетовав, что нет времени для поездки к Байкалу на крылатом теплоходе «ракета», решили трогаться в обратный путь.

Сразу за прибрежным парком начинались тихие, обсаженные деревьями улицы. Отлакированные дождём листья стучались в стекла неприветливых, закрытых окон. Редкие автомашины проносились по асфальту, разбрызгивая воду из незаметных до этого луж. Торопливо, подбирая полы плащей, пробегали ещё более редкие прохожие. Как назло, дождь стал усиливаться.

— Повезло с погодкой, — пробурчал Костя, последним из троих поднимая капюшон.

В обрезанный капюшонами кругозор попадала только убегающая вперёд перспектива неширокой улицы без неба над нею, как на экране кино. Автомобили, влетев в кадр, стремительно исчезали в глубине или за боковым обрезом экрана. Люди не торопились исчезать. Встречные норовили вылезти в «крупный план», прежде чем кануть в тьму. Наверное, все они про себя удивлялись троим, выбравшим такую отвратительную погоду для неторопливой прогулки.

Немногим, впрочем, приходилось этому удивляться, Прохожих почти не попадалось. Вот на перекрестке перебежали улицу мальчишки, с удовольствием шлёпая по лужам. Вот промелькнула девушка в плаще из прозрачного полиэтилена. Сыпанув мелкими брызгами и подмигивая красным огоньком, отвернула влево зелёная «Волга». Потом в кадр втиснулась широкая спина мужчины, заслонив половину улицы. Прохожий шагал размашисто, видимо торопясь куда-то. Он легко оставил позади себя синюю, отливающую металлом, спину Люды, даже не взглянув на девушку. Зато Люда вдруг замедлила и без того неторопливые шаги.

Теперь она шла, как ходят слепые, потерявшие поводыря.

Даже вытянула в стороны руки, словно ища опору или боясь, что спутники бросят её, уйдут вперёд.

Костя уже разомкнул губы, чтобы спросить — что с нею? — и вдруг всё понял сам.

И Семён тоже понял.