"Конан и Врата Вечности" - читать интересную книгу автора (Олдмен Андрэ)

ГЛАВА 4 Сабля и шампур

Вазам Экатракан, пышнотелый холеный красавец в шитом золотой нитью кафтане и собранных в гармошку на голенях штанах-чудирарах, потянулся и с наслаждением зевнул.

Он стоял на ступенях дворца в Айодхье и смотрел в сад.

Вазам только что совершил утреннее омовение в яшмовой купальне, позволил массажисткам прогнать дрему из разомлевших на мягких перинах членов, а цирюльникам – расчесать бороду и уложить длинные, достигавшие плеч волосы красивыми волнами. Покончив с этими приятными делами, Экатракан надел перстни (по два на каждый палец), пристегнул саблю в роскошных ножнах и решил прогуляться в тени деревьев перед тем, как приступить к дневным заботам.

Огромные сады дворца дэви были прекрасны. Вазам любил гулять по запутанным дорожкам, наслаждаясь шепотом листвы и журчанием фонтанов, любуясь сказочной красотой цветов и мурлыкая под нос вирши собственного сочинения. Ибо слыл он лучшим поэтом при дворе, и горе было тому, кто осмелился бы высказать сомнения по сему поводу…

Особенно вдохновляли Экатракана павлины, во множестве разгуливающие среди кустов и перелетающие с дерева на дерево. Хвосты их отливали в утренних лучах солнца всеми оттенками радуги; синие шеи, изящные головки с цветными хохолками, легкость полета – не было и не могло быть зрелища прекрасней!..

Если, конечно, не считать женщин. Вот уж ради кого вазам готов был отказаться и от созерцания великолепных птиц, и даже от сочинения стихов! А женщин на дорожках сада было не меньше, чем павлинов. Одетые в полупрозрачные сари, а то и без оных, лишь с нитками тонко позванивающих колечек на бедрах, они, смеясь и болтая, прогуливались в сопровождении молчаливых евнухов, купались в прудах и плели венки, лежа на пахучих травах.

С тех пор, как пять лет назад умер старый мехараджуб, ставший жертвой заговора Черных Колдунов, наложницы лишились своего господина – теперь на престоле Вендии сидела женщина, красивая и властная дэви Жазмина, сестра покойного властителя. Впрочем, сие обстоятельство мало заботило одалисок: вазам и другие вельможи оказывали им достаточно знаков внимания. Евнухи же внимательно следили, чтобы красотки не приближались к мужчинам-париям, работавшим в саду: за подобное ослушание наложницу ожидала холодная яма, а работника – бассейн с голодными крокодилами.

Завидев стайку смеющихся девушек, вазам всплеснул руками и поспешил к ним с приторной улыбочкой на устах.

– Дахана, цветок моего сердца, – поманил он стройное создание в голубой накидке, столь прозрачной, что упругие формы отчетливо и соблазнительно виднелись под тонкой тканью. – Приблизься, о серна моей души, дай бедному поэту насладиться созерцанием прелестей твоих!

Дахана приблизилась и охотно позволила любоваться собою, игриво покачивая бедрами и поворачиваясь во все стороны.

– Всю ночь я думал о тебе, – соврал вазам, принимая томный вид, – и сердце мое пылало, словно сухой лист в печи. Твои глаза, как сливы, уста, как лалы, живот, как… э-э… словом, послушай вирши, сочиненные в твою честь, о небесная дева!

Он принял напыщенную позу и прочел:

Экатракану стоило немало усилий заучить четверостишие, вычитанное в одной древней рукописи, и теперь он декламировал его всем женщинам, с кем намеревался провести ночь.

Дахана верно оценила намерения вазама и зарделась.

– О тигр среди поэтов, – сказала она, – все, что творишь ты в уединении по ночам, столь же совершенно, как цветок лотоса на зеркальной глади озера.

– А что я творю по ночам, когда не один! – Вельможа просто расплылся от самодовольства. – Приготовься же, о сахар моих губ, когда лик Сомы озарит кущи, я приду. Пусть твои служанки достанут все необходимые приспособления любви: силы, вызванные лицезрением твоего совершенства, позволят мне совершить не один подвиг. А пока прощай, ягодка, меня ждут государственные дела.

Очень довольный собой, вазам зашагал дальше мимо великолепных ротонд и мраморных арок, мимо статуй многоруких богов, вдоль оросительных желобов, выложенных красной и зеленой мозаикой. Миновав пруд, на берегах которого безбоязненно вышагивали розовые фламинго, резвились ибисы и сидели зобастые пеликаны, Экатракан углубился в заросли олив и митровых деревьев, посаженных столь искусно, что можно было подумать, что находишься в настоящем лесу, хотя до зубчатых стен, ограждавших парк, было рукой подать.

Посреди зарослей находилась обширная низина, обнесенная мраморной балюстрадой. Среди зарослей клевера гуляли здесь ручные серны с небольшими изящными рожками – любимицы дэви Жазмины. Чуть дальше виднелась апельсиновая роща и розовые кусты, высаженные полукругом. Вазам с наслаждением втянул упоительный аромат растений: он всегда наслаждался чудной гармонией запахов в этом самом красивом месте дворцовых садов. Терпкий запах апельсинов, висевших среди синевато-зеленой листвы, как праздничные фонарики, пьянящий запах роз и… запах дыма!

Экатракан застыл, словно случайно натолкнулся на вход в преисподнюю. Из-за деревьев поднималась тонкая белесая струйка, исчезая в ярком солнечном свете. Дым! Кто-то жег костер в парке, и этот кто-то, будь он самим хранителем Большой Печати, заслуживал немедленной смерти!

Распугивая серн, вельможа ринулся через клеверную поляну и вломился в апельсиновые заросли с яростью взбешенного носорога. Однако, смекнув, что может спугнуть неведомого преступника, пошел тише, стараясь не ломать ветки, и вскоре оказался на краю прогалины возле стены, окружавшей парк.

Пылая праведным гневом, вазам раздвинул кусты и увидел сидевшего на корточках возле небольшого костерка полуголого человека. Спина его, бугрившаяся мышцами, блестела от пота, а черные волосы были схвачены на затылке в пучок засаленной лентой.

Человек закусывал. И закусывал он не чем-нибудь, а мясом несчастной серны, бренные останки которой лежали тут же на обагренной кровью траве. Рядом валялись большой нож и пара шампуров с нанизанными обжаренными кусочками.

Экатракан сидел в кустах, чувствуя бессильную ярость и горячий ком в горле. Если бы он не узнал святотатца, рискнувшего покуситься на ручное животное, то тут же зарубил бы его собственноручно. Ладонь вельможи судорожно сжимала рукоять сабли, однако клинок так и оставался в ножнах.

– Выходи, – сказал человек не оборачиваясь. – После поучишь через заросли лазать.

Экатракан собрал всю свою волю, гордо выпрямился и шагнул на прогалину. Черноволосый неторопливо обернулся.

– Эка! – воскликнул он, весело прищурив синие глаза. – Таракан!

Вазам застыл, уставившись на него в полном недоумении.

– Не гневайся, советник, – насмешливо прогудел пожиратель серны, – я все не могу запомнить твоего имени. Вот и решил называть тебя «эка-таракан». По-моему, похоже.

Он ухватил крепкими зубами кусок мяса, стянул его с шампура, который держал в огромных лапах, и принялся с удовольствием жевать.

– Ты… ты… – Вазам почувствовал, что задыхается и не может вымолвить больше ни слова.

– Меня зовут Конан-киммериец, – сказал здоровяк с набитым ртом, – если ты забыл. Хватит глаза таращить, присаживайся, свежатинкой угощу.

В душе вельможи боролись два противоречивых чувства. С одной стороны, перед ним был не кто-нибудь, а фаворит Жазмины, пожалованный дэви званием придворного раджиба. Сей варвар некогда был вождем диких афгулов, врагов вендийцев, но оказал Жазмине важную услугу, когда ее брат стал жертвой Черных Колдунов. Киммериец спас дэви, похищенную чародеями, и возвратил ей свободу. А значит – трон. Спустя какое-то время он снова появился в Айодхье и был отправлен Жазминой на юг с каким-то поручением.

Вернувшись с немалыми богатствами, но, кажется, не полностью выполнив задание, северянин тем не менее принят был милостиво и задержался при дворе, пьянствуя и развлекаясь с наложницами к немалому, но тщательно скрываемому возмущению знати. И вот докатился до убийства беззащитной серны!

Одно это достойно было самого сурового наказания. И потом, этот дикарь посмел назвать его, вазама, ведущего свой род от боковой ветви самого Вакришамитры, тараканом! Оскорбление, смываемое только кровью.

– Как смел ты… – выдавил Экатракан, намереваясь дать наглецу достойную отповедь, но в горле у него засипело, и речь прервалась, так и не начавшись.

– Если ты имеешь в виду серну, – небрежно сказал варвар, – думаю, Жазмина не обидится. Меня тошнит от изысков вашей кухни, а хорошо прожаренный кусочек, да еще с хрящами и жилами, просто клад для моего желудка. Правда, хрящи и жилы слишком мягкие…

Вазам тем временем наконец овладел голосовыми связками.

– Ты назвал меня тараканом, презренный…

– Да ну? – изумился киммериец. – Когда?

– … и должен смыть оскорбление своей черной кровью!

С этими словами вазам потянул из ножен длинную, украшенную изысканной чеканкой саблю.

Конан не двинулся с места: все так же сидел на корточках, дожевывая последний кусок с шампура.

– Защищайся! – прохрипел Экатракан, становясь в позицию. – Я не стану тебя убивать, только проучу!

– Черной кровью, – пробормотал варвар, покачивая головой, – надо же… Ну да ты, слыхивал, рифмоплет, любишь говорить красиво. А что, таракан, не глянуть ли мне, какого цвета у тебя печень?

Вазам зарычал и ринулся на обидчика. Гнев заставил вельможу окончательно забыть об осторожности. Он готов был изрубить нахала на куски, даже если потом дэви обрушит на его голову свою немилость. В победе Экатракан не сомневался: в поединках, случавшихся между придворными, когда соперники дрались на деревянных саблях, он всегда одерживал верх. Сейчас сабля в его руках была настоящая, острая, из отличной даманской стали, а под рукой северянина был только нож.

Однако Конан к нему так и не прикоснулся. Вскочив, он легко отбил шампуром яростный выпад и пренебрежительно сплюнул.

– Шел бы ты к себе, – процедил киммериец, – зубы почистил. А то потускнеют.

Он снова ударил в самое больное место вельможи. Зубами своими Экатракан по праву гордился. Зубы у него были крупные, ровные, выкрашенные в шесть разных цветов – по числу птиц, запряженных в небесную колесницу Асуры. Когда вазам улыбался, рот его блистал, словно наполненный драгоценными камнями.

На этот раз было не до улыбок. Экатракан снова взмахнул саблей, и снова сталь клинка ударилась о железо шампура, который на сей раз не выдержал и погнулся.

– Сила есть – ума не купишь, – осклабился Конан. – Ты что, дурень, смерти ищешь?

Он проворно подхватил с травы еще одну шпажку для нанизывания мяса и, орудуя согнутым шампуром как крюком, а вторым – как настоящей шпагой, вступил с придворным советником в скоротечный поединок.

– Кто наврал, что ты умеешь драться? – фыркал варвар, отбивая выпады и наступая. – Льстивые ублюдки просто ложатся под тебя, чтобы заслужить милости! Ого! Это уже лучше! Хочешь я тебя натаскаю, таракан? Это, конечно, потруднее, чем сочинять стихи, но возможно. Ну хватит, ты мне надоел, пора заканчивать, а то мясо простынет!

С этими словами киммериец зацепил согнутым шампуром предплечье противника и сильным ударом по запястью выбил из его руки саблю.

Охнув от боли и обиды, вельможа выхватил кинжал, замахнулся…

– Стой! – истошно завопил Конан, указывая на его лицо.

Рука с кинжалом застыла в воздухе.

– Что?! – в ужасе выдохнул вазам, более всего гордившийся своей смазливой физиономией.

– Зуб! Синий зуб! Он подгнил!

И, сделав стремительный выпад, варвар ткнул острием шампура под верхнюю губу Экатракана.

В голове вазама лопнул огненный шар и, отняв ладони от лица, он с ужасом увидел изумрудно-зеленый клык, плавающий в луже темно-красной крови.

– Следующим будет желтый, – пообещал варвар, опуская свое импровизированное оружие. – Если не угомонишься.

Такого позора вазаму не приходилось испытывать никогда. Горестно подвывая, незадачливый рубака опустился на землю, не отрывая взгляда от своих окровавленных ладоней. В трех перстнях на его пальцах хранились быстродействующие ядовитые зелья, и в голове Экатракана промелькнула мысль тут же свести счеты с жизнью. Единственное, о чем он сожалел в этот миг, было отсутствие письменного прибора, чтобы оставить стихотворную записку, объясняющую его смерть достойными причинами. Неизлечимым заболеванием верхней челюсти, например.

– Да брось ты убиваться, – услышал он голос варвара сквозь звон в ушах, – зубом больше, зубом меньше… Зато через дырку удобно сплевывать, когда обожрешься. Я на тебя не нападал, ты первый полез. И, заметь, кишок тебе не выпустил, поучил только немного. И то сказать, разбей я твою башку, кто бы стал о делах государственных печься? Дэви тебя ценит. Да вон мальчишка через кусты лезет, не иначе по твою душу.

И правда, из зарослей явился запыхавшийся посыльный. Вазам успел прикрыть рот платком, а Конан отбросил шампуры и подобрал его саблю.

Юный скороход, выпучив глаза, взирал на открывшуюся картину. Только что евнух Суппра указал ему, куда удалился Главный Советник вендийского двора, и что же? Вот он, советник, сидит на земле, рот зажимает. А рядом этот страшный северянин зубы скалит и саблей мертвую серну тыкает…

– Закрой рот, – сказал страшный северянин. – Жазмина послала?

Мальчишка решил сохранять невозмутимость, как требовал того от слуг придворный этикет, приосанился и объявил:

– Дэви Жазмина, властительница Вендии, Химелии и всех земель, дарованных ей богами, немедля требует к себе господина Главного Советника и раджиба Конана-киммерийца.

И, сделав большие глаза, многозначительно добавил:

– В дарбар требует, не куда-нибудь!