"Форма воды" - читать интересную книгу автора (Камиллери Андреа)Глава седьмаяВ ресторанчике Сан Калоджеро его уважали, даже не потому, что он был комиссаром, а за то, что он был хорошим клиентом, из тех, кто понимает и любит хорошую кухню. Ему принесли свежайших морских петушков, зажаренных до хруста, маслу от жарки давали сначала стечь на тонкую прозрачную бумагу, в которую имеют обыкновение заворачивать хлеб. Завершали обед кофе и долгая прогулка по восточному молу. После он вернулся в управление. Фацио, завидев его, поднялся из-за письменного стола: – Комиссар, там вас дожидаются. – Кто? – Пино Каталано, вы его помните? Один из двух мусорщиков, что наткнулись на Лупарелло. – Скажи ему, пусть сразу заходит. Он тут же понял, что молодой человек нервничает. – Садись давай. Пино опустился на самый краешек стула. – Можно спросить, почему вы пришли ко мне домой разыгрывать комедию? Мне скрывать нечего. – Я это сделал, чтоб не пугать твою мать, вот и все. Если б я ей сказал, что я комиссар, ее, может, удар бы хватил. – Если так, то спасибо. – Как это ты догадался, что это я приходил тебя искать? – Я звонил моей матери, хотел узнать, как она там, – когда я уходил, у ней голова трещала, – и она мне говорит, что приходил человек, должен был передать конверт, но конверт забыл. Сказал, что сейчас принесет, но ушел и больше не показывался. Мне стало любопытно, и я попросил мать описать посетителя. Вы когда в следующий раз захотите прикинуться кем-нибудь другим, родинку под левым глазом заклейте. Зачем вы приходили? – Один вопрос. Являлся к тебе кто-нибудь с выпаса спрашивать, не нашел ли ты, случаем, цепочку? – Так точно, вы его знаете, Филиппо ди Козмо. – А ты? – А я ему сказал, что не находил, и это на самом деле правда. – А он? – А он мне сказал, что если б я вдруг нашел, тем лучше, он бы мне подарил пятьдесят тысяч лир, а если б нашел и ему не принес – мне бы крышка. То же самое, слово в слово, он сказал Capo. Только и Capo тоже ничего не находил. – Ты заглянул домой перед тем, как идти сюда? – Никак нет, сюда прямо. – Ты сочиняешь всякие там пьесы? – Никак нет, однако мне нравится иногда играть. – А это тогда что такое? И Монтальбано положил перед ним листок, который увел со столика. Пино посмотрел на него без всякого удивления и улыбнулся: – Не-е, это не сцена из пьесы, это… И вдруг, растерявшись, онемел. До него дошло, что раз тут не подмостки, ответную реплику выдать не так-то просто. – Я тебе помогу, – сказал Монтальбано. – Это запись телефонного разговора, который кто-то из вас двоих вел с адвокатом Риццо, как только вы обнаружили труп Лупарелло и еще до того, как пришли ко мне в комиссариат заявлять о происшествии. Так? – Так точно. – Кто звонил? – Я. Но Capo стоял рядом и слушал в трубку. – Зачем вы это сделали? – Затем, что инженер был человек известный, сила. И мы тогда подумали предупредить адвоката. Нет, не так, сначала хотели звонить депутату Кузумано. – И почему не позвонили? – Потому как Кузумано без Лупарелло – все равно что тот, у кого во время землетрясения не только дом провалился, но и деньги, которые под матрасом лежали. – Объясни мне получше, почему вы предупредили Риццо. – Потому как, не знаю, вдруг еще что-то можно было сделать. – Что именно? Пино не отвечал, он потел и водил языком по губам. – Я тебе опять помогу. Ты говоришь, вдруг еще что-то можно было сделать. Скажем, переместить машину с выпаса и поставить в каком-нибудь другом месте, чтобы тело нашли там? – Так точно. – И вы были готовы на это? – Ясное дело. За этим и звонили! – И чего вы от него ждали? – Что он, может, нам даст другую работу, сделает так, чтоб мы прошли конкурс на техников, найдет хорошее место, чтоб мы покончили с этим занятием мусорщиков поганых. Комиссар, да вы ж это знаете лучше меня: ежели попутного ветра нету, не поплывешь. – Объясни мне самое главное: зачем ты записал ваш разговор? Собирался его шантажировать? – И как же это? Словами, что он сказал по телефону? Слова ж – это дело такое, вылетели и нету. – Тогда зачем? – Поверите – хорошо, а нет – я переживу. Я этот разговор записал, чтоб мне его потом изучить, а то меня – а я человек театральный – он не убеждал. – Не понимаю. – Давайте так: допустим, то, что здесь записано, должно быть представлено на сцене, да? Теперь я, персонаж Пино, звоню с утра пораньше персонажу Риццо и говорю, что нашел мертвым человека, которому он и секретарь, и преданный друг, и товарищ по партии. Родней родного брата. А персонаж Риццо сидит себе и в ус не дует, спокойный, как удав, не тревожится, не спрашивает, где мы его нашли, от чего он умер, может, застрелили его или он в аварии погиб. Ничегошеньки, спрашивает только, почему мы решили позвонить именно ему. По-вашему, это нормально звучит? – Нет. Продолжай. – Никакого изумления, вот. Наоборот, пробует отгородиться от покойника, будто речь идет, примерно, о малознакомом. И сразу велит идти и делать, что полагается, то бишь заявлять в полицию. И трубку кладет. Не-е, комиссар, как пьеса это все будет неубедительно, публика засмеет, непохоже на правду. Монтальбано отпустил Пино, оставив себе листок. Когда мусорщик ушел, он перечитал его еще раз. Было похоже на правду, еще как похоже. Похоже до неправдоподобия, при условии, что в воображаемой драме, которая была не такой уж и воображаемой, Риццо до этого звонка уже знал, где и как умер Лупарелло, и только того и ждал, чтобы труп обнаружили как можно скорее. Якомуцци обалдело уставился на Монтальбано, комиссар стоял перед ним при полном параде: темно-синий костюм, белая рубашка, бордовый галстук, черные ботинки, надраенные до блеска. – Господи Иисусе! Ты жениться собрался? – Вы закончили с машиной Лупарелло? Нашли что-нибудь? – Внутри ничего особенного. Но… – …кардан у нее был сломан. – А ты откуда знаешь? – Птичка на хвосте принесла. Глянь, Якомуцци. Вытащил из кармана цепочку и швырнул на стол. Якомуцци взял ее, осмотрел внимательно, выразил жестом свое удивление. – Это ведь настоящая! Стоит десятки и десятки миллионов! Ее украли? – Нет, ее нашли на земле на выпасе и принесли мне. – На выпасе? И кто эта шлюха, что может позволить себе такую роскошь? Шутишь? – Ты должен провести экспертизу, сфотографировать ее, ну, в общем, разные там ваши штуки. Дай мне результаты как можно скорее. Зазвонил телефон, Якомуцци ответил и затем передал трубку коллеге. – Алло? – Комиссар, это я, Фацио, возвращайтесь скорей в город, а то у нас тут дурдом. – Что такое? – Учитель Контино вдруг вздумал по людям стрелять. – Что значит – стрелять? – Стрелять, стрелять. Пальнул два раза со своего балкона в народ, который сидел внизу у дома в баре, кричал дурным голосом, чего – никто не понял. Третий раз разрядил в меня, когда я в подъезд входил посмотреть, в чем дело. – Никого не убил? – Никого. Зацепил руку одному по фамилии Де Франческо. – Ладно, сейчас буду. На протяжении десяти километров, отделявших его от Вигаты и преодоленных им на полной скорости, Монтальбано думал об учителе Контино, – они были не просто знакомы, но даже связаны общей тайной. Полгода назад комиссар совершал прогулку, которую два или три раза в неделю привык позволять себе, вдоль восточного мола до самого маяка. Однако сначала он заходил в лавку Ансельмо Греко – лачугу, странно выглядевшую на проспекте среди магазинов модной одежды и баров, сверкавших зеркалами. Греко помимо прочих диковин, вышедших из употребления, как то: глиняных марионеток сицилийского народного вертепа, покрытых ржавчиной гирь от весов столетней давности – торговал смесью поджаренных и подсоленных тыквенных семечек, турецкого гороха, бобов и китайских орешков. Монтальбано просил насыпать ему фунтик и следовал дальше. В тот день он добрался до самого конца мола до основания маяка и уже повернул назад, когда заметил внизу человека, уже далеко не молодого, сидевшего на бетонном блоке волнореза, не обращая внимания на брызги, которыми обдавал его сильный морской прибой, в застывшей позе, с опущенной головой. Монтальбано вгляделся получше, не было ли у человека в руках лески, но тот не рыбачил, он вообще ничем не был занят. Вдруг он поднялся, быстро перекрестился, покачнулся на носках. – Стойте! – крикнул Монтальбано. Человек замер, он думал, что был здесь один. Монтальбано настиг его в два прыжка, схватил за лацканы пиджака, приподнял и оттащил от края. – Да что вы надумали? Утопиться хотели? – Да. – Но почему? – Потому что моя жена наставляет мне рога. Чего угодно мог ожидать Монтальбано, но только не подобного объяснения, человеку было явно за восемьдесят. – Вашей жене сколько лет? – Ну, скажем, восемьдесят. Мне восемьдесят два. Нелепый разговор в нелепой ситуации, и комиссару не хотелось его продолжать; он подцепил человека под руку и, подталкивая, потащил в сторону города. В этот момент, усугубляя абсурдность ситуации, человек представился: – Позвольте? Я Джозуе Контино, в прошлом учитель начальных классов. А вы кто? Разумеется, если сочтете нужным мне об этом сказать. – Меня зовут Сальво Монтальбано, я комиссар управления охраны общественного порядка Вигаты. – А, вот как! Вы как раз кстати: скажите ей вы, этой страшной шлюхе, моей жене, чтоб она не смела путаться с Агатино Де Франческо, иначе я в один прекрасный день сотворю что-нибудь неподобное. – Кто это, Де Франческо? – Когда-то служил почтальоном. Он моложе меня, и пенсия у него в полтора раза больше моей. – Вы уверены в том, что говорите, или это только подозрения? – Уверен. Вот те крест. Каждый божий день после обеда, в дождь или в ведро, этот Де Франческо является пить кофе в бар прямо у моего дома. – Ну и что? – Вот вы, сколько времени вы будете пить чашку кофе? На мгновение Монтальбано поддался тихому сумасшествию старого учителя. – Зависит от обстоятельств. Если у стойки… – При чем здесь стойка? За столиком! – Ну-у, если, к примеру, у меня в баре встреча и я жду кого-нибудь или просто хочу убить время… – Нет, дражайший, этот заседает там только затем, чтобы пялиться на мою жену, и она тоже на него смотрит, и, уверяю вас, возможности они не теряют. Между тем они уже добрались до города. – Учитель, где вы живете? – В конце проспекта, на площади Данте. – Давайте пройдем задами, так лучше. – Монтальбано не хотелось, чтобы старик, мокрый и дрожавший от холода, возбудил любопытство и вопросы соседей. – Вы подниметесь ко мне? Хотите чашечку кофе? – спрашивал учитель, пока вытаскивал из кармана ключи от подъезда. – Нет, спасибо. Переоденьтесь, пожалуйста, учитель, и обсушитесь. В тот же вечер он вызвал Де Франческо, бывшего почтальона, старичка тщедушного и вздорного. На советы комиссара тот отреагировал неприязненно, визгливым голосом: – Я свой кофе буду пить, где моей душеньке угодно! Это что, запрещается ходить в бар около дома этого маразматика Контино? Я удивляюсь на вас, ваше дело представлять закон, а вы пускаетесь в такие разговоры! – Конец, – сказал ему муниципальный полицейский, державший любопытных на расстоянии от входа в дом на площади Данте. У двери в квартиру стоял бригадир Фацио, он безутешно развел руками. Комнаты были в идеальном порядке, чистые как стеклышко. Учитель Контино лежал на одном из кресел, у сердца – маленькое кровавое пятнышко. Револьвер валялся на полу рядом с креслом, допотопный пятизарядный «смит-и-вессон», восходивший, должно быть, ко временам Дикого Запада, но, к несчастью, оставшийся в исправности. Жена покоилась на кровати, у нее тоже было пятнышко под сердцем, в руках зажаты четки. Вероятно, молилась, прежде чем дала мужу себя застрелить. И опять Монтальбано подумал о начальнике полиции, на этот раз тот оказался прав: здесь смерть обретала величие. Расстроенный, резкий, он дал распоряжения бригадиру и оставил его дожидаться судью. Он почувствовал, помимо внезапной грусти, легкий укол совести: а если бы его вмешательство оказалось более продуманным? Если бы он предупредил в свое время друзей Контино, его врача? Он долго ходил по набережной и по своему любимому восточному молу, потом, немного успокоившись, вернулся в управление. Там сидел Фацио, злой как черт. – Что такое, что случилось? Судья еще не приезжал? – Нет, он был, уже увезли тела. – Тогда что тебя разбирает? – А то, что пока полгорода стояло и глазело на пальбу учителя Контино, какие-то сукины дети не теряли времени и обчистили две квартиры, все вынесли, от и до. Я уже отправил туда четверых наших. Дожидался вас, чтоб самому туда пойти. – Хорошо, иди. Здесь останусь я. Комиссар решил, что пришло время приниматься за дело всерьез: придуманная им уловка должна подействовать, совершенно точно. – Якомуцци? – Да чтоб тебя! Что за спешка такая? Мне еще ничего не доложили о твоей цепочке. Слишком рано. – Да знаю я прекрасно, что пока ты не можешь мне ничего сказать, отдаю себе полный отчет. – Тогда чего звонишь? – Чтоб попросить тебя о максимуме секретности. История с цепочкой не так проста, как кажется, и может привести к неожиданному повороту в ходе следствия. – Ты меня просто оскорбляешь! Если ты мне сказал, что я не должен говорить о том-то и том-то, то я слова не скажу, даже самому Господу Богу. – Инженер Лупарелло? Я очень сожалею, что не смог прийти сегодня. Но поверьте, у меня правда не было такой возможности. Я прошу вас передать мои извинения вашей матери. – Подождите минутку, комиссар. Монтальбано принялся терпеливо ждать. – Комиссар? Мама спрашивает, вас устроит завтра в то же время? Его это устраивало, и он сказал, что придет. |
||
|