"Вашингтонская площадь" - читать интересную книгу автора (Джеймс Генри)

4

Миссис Пенимен, гуще, чем обычно, украшенная брошками и пряжками, конечно, явилась на прием в сопровождении племянницы; доктор обещал, что тоже заглянет, попозже. Предполагалось, что можно будет вдоволь потанцевать, и когда танцы начались, Мэриан Олмонд подвела к Кэтрин рослого молодого человека. Представляя его, она сообщила, что он желает познакомиться с нашей героиней, а также что он приходится кузеном Артуру Таунзенду, жениху Мэриан.

Мэриан Олмонд была семнадцатилетняя девушка с очень тонкой талией и в очень широком поясе, – маленькая, хорошенькая и такая непринужденная, словно она была уже замужней дамой. Держалась она настоящей хозяйкой встречала гостей, помахивала веером и жаловалась, что, принимая столько народу, конечно, совсем не успеет потанцевать. Она долго говорила о кузене Артура Таунзенда, затем коснулась веером его плеча и отправилась заниматься другими гостями. Из этой длинной речи Кэтрин не поняла и половины – внимание ее рассеивалось: она любовалась непринужденностью манер Мэриан и легкостью, с какой та вела беседу, а также внешностью молодого человека, который был очень красив. Однако ей удалось то, в чем обыкновенно она при знакомстве с новыми людьми терпела неудачу: она уловила и запомнила его имя, совпадавшее как будто с именем нареченного Мэриан, юного маклера. Момент знакомства всегда приводил Кэтрин в волнение; он казался ей чрезвычайно трудным, и она поражалась, как это некоторые – например, только что представленный ей господин – справляются с этим так легко. Что ему сказать? И что выйдет, если она промолчит? Оказалось – ничего страшного. Она не успела даже смутиться; мистер Таунзенд весело улыбнулся и заговорил с такой непринужденностью, словно они уже год были знакомы.

– Какой дивный прием! Какой очаровательный дом! Какая интересная семья! Какая прелестная девица ваша кузина!

Этим не особенно глубоким наблюдениям мистер Таунзенд, казалось, и не придавал большого значения – он просто поспешил завязать разговор. Глядел он Кэтрин прямо в глаза. Она молчала, она только слушала и глядела на него; а он словно и не ожидал никакого ответа и с той же приятной легкостью продолжал говорить. Хотя слова и не шли ей на язык, Кэтрин не испытывала смущения; казалось естественным, что он говорит, а она только смотрит на него; естественным потому, что он был так красив, вернее, как сказала себе Кэтрин, так прекрасен. Музыка все это время молчала, но тут вдруг снова заиграла, и тогда он улыбнулся особой, значительной улыбкой и попросил оказать ему честь протанцевать с ним. Даже на это она не ответила; просто позволила ему обнять себя за талию, почувствовав вдруг с необычайной остротой, какой это странный жест со стороны джентльмена обнять девушку за талию. И вот он закружил ее по комнате в легкой польке. Во время паузы Кэтрин почувствовала, что краснеет; тогда она на некоторое время отвела взор от своего кавалера. Она обмахивалась веером, разглядывая нарисованные на веере цветы. Он спросил, не желает ли она еще потанцевать, и она не ответила и продолжала разглядывать цветы.

– У вас от танцев закружилась голова? – спросил он очень заботливо.

Тогда Кэтрин подняла на него глаза; он и впрямь был прекрасен и нисколько не покраснел.

– Да, – сказала она, сама не зная почему; у нее никогда не кружилась голова от танцев.

– В таком случае, – сказал мистер Таунзенд, – лучше присядем где-нибудь и поговорим. Я найду подходящее местечко.

Он нашел подходящее местечко – прелестное местечко, диванчик на двоих. Комнаты к этому времени были полны гостей; танцующих стало еще больше, а зрители стояли перед молодыми людьми, так что Кэтрин и ее кавалер оказались вдали от любопытных взглядов и как бы наедине. Мистер Таунзенд сказал "поговорим", но говорил по-прежнему только он. Кэтрин откинулась на спинку дивана, улыбалась, глядела на него и думала: какой он умный! Лицо у него было как на портрете; Кэтрин не встречала таких лиц – таких тонких, изящных и совершенных – среди молодых нью-йоркцев, которые попадались ей на улицах и на семейных торжествах. Он был высокий и стройный и при этом казался очень сильным. Кэтрин невольно сравнивала его со статуей. Но статуи не умеют так говорить, а главное – у статуй не бывает глаз такого удивительного оттенка. Он никогда прежде не посещал миссис Олмонд и чувствовал себя чужим; и очень мило, что Кэтрин снизошла к нему. Он дальний родственник Артура Таунзенда, очень дальний; и Артур привел его, чтобы представить семье своей невесты. Он и вообще в Нью-Йорке всем чужой. Он здесь родился, но много лет провел вдали отсюда: объездил весь мир, жил на краю света и вернулся всего несколько недель назад. В Нью-Йорке ему очень нравится, но он чувствует себя одиноко.

– Видите ли, люди забывают тех, кто надолго уезжает, – сказал он, улыбаясь Кэтрин своими восхитительными глазами; он опирался локтями на колени и сидел чуть подавшись вперед, вполоборота к ней.

Кэтрин казалось, что, однажды увидев мистера Таунзенда, его уже нельзя забыть; однако мысль эту она оставила при себе; так держат при себе для пущей сохранности какую-нибудь драгоценность.

Сидели они вместе довольно долго. Он очень старался занять ее: расспрашивал о гостях, находившихся поблизости, пытался угадать, кто они, и делал ужасно смешные ошибки. Он раскритиковал всех в пух и прах – весело и небрежно. Кэтрин в жизни не слышала, чтобы человек – особенно молодой человек – умел так говорить. Мистер Таунзенд говорил как герой из романа, или, вернее, как говорят актеры в театре, когда они стоят у самой рампы, и, хотя зрители смотрят прямо на них, сохраняют поразительное присутствие духа. И в то же время мистер Таунзенд вовсе не актерствовал, он держался на редкость естественно, душевно. Кэтрин было очень интересно, но в самый разгар беседы Мэриан Олмонд вдруг протиснулась сквозь толпу и, увидев, что молодые люди все еще вместе, издала насмешливое восклицание, отчего окружающие разом обернулись к ним, и Кэтрин зарделась. Мэриан прервала их разговор и велела мистеру Таунзенду (с которым она обращалась так фамильярно, словно уже числила его своим родственником) отправляться к миссис Олмонд, потому что та уже полчаса повторяет, что хочет представить его мистеру Олмонду.

– Мы еще увидимся! – сказал он Кэтрин на прощанье, и Кэтрин сочла это замечание в высшей степени остроумным.

Кузина взяла ее под руку и увлекла за собой.

– Я, кажется, могу не спрашивать, какого ты мнения о Морисе! воскликнула Мэриан Олмонд.

– Так его зовут Морис?

– Я спрашиваю, что ты думаешь о нем, а не о его имени.

– Ничего особенного, – впервые в жизни солгала Кэтрин.

– Пожалуй, я ему скажу об этом! – обрадовалась Мэриан. – Ему пойдет на пользу. Он слишком важничает.

– Важничает? – уставилась на нее Кэтрин.

– Так считает Артур, а Артур его знает.

– Нет, нет, не говори ему, – умоляюще прошептала Кэтрин.

– Не говорить ему, что он важничает? Да я ему это десять раз говорила!

Услышав о подобном бесстрашии, Кэтрин изумленно поглядела на свою крошку кузину. Наверное, решила она, Мэриан потому столь смела, что выходит замуж. Кэтрин тут же подумала, что и от нее, наверное, тоже будут ожидать таких подвигов, когда она станет невестой.

Полчаса спустя она увидела тетю Пенимен, которая сидела у окна и рассматривала гостей, склонив голову набок и приставив к глазам золотую лорнетку. Перед ней, спиной к Кэтрин и слегка нагнувшись к миссис Пенимен, стоял какой-то джентльмен. Кэтрин сразу узнала этого джентльмена, хотя прежде не видела его со спины: покидая ее по требованию Мэриан, он отступил по всем правилам вежливости, пятясь. Теперь Морис Таунзенд (имя уже казалось ей знакомым, как будто эти полчаса кто-то непрестанно повторял его) делился с ее теткой своими впечатлениями о вечере, как прежде делился ими с Кэтрин; он говорил что-то остроумное, и миссис Пенимен одобрительно улыбалась. Увидев их, Кэтрин тотчас отвернулась: ей не хотелось, чтобы он оглянулся и заметил ее. Но эта сценка доставила ей удовольствие. Видя, как он разговаривает с миссис Пенимен (с которой и сама она, живя с ней под одной крышей, говорила ежедневно), Кэтрин чувствовала, что это как бы приближает к ней молодого человека, а глядеть на него со стороны было даже приятнее, чем если бы он осыпал любезностями ее самое; к тому же миссис Пенимен явно благоволила к нему и не шокировалась его замечаниями; девушка воспринимала это почти как личную победу, ибо тетушка Лавиния предъявляла очень высокие требования к людям, и не мудрено: требовательность она, можно сказать, унаследовала от покойного мужа, бывшего – по уверениям миссис Пенимен – поистине гениальным собеседником. Один из "маленьких" Олмондов (так Кэтрин называла своих кузенов) пригласил нашу героиню на кадриль, и с четверть часа она была занята – во всяком случае, ноги ее были заняты. На этот раз голова у нее от танца не кружилась; напротив, была ясна. Завершив тур, Кэтрин очутилась в толпе гостей, лицом к лицу со своим отцом.

Доктору Слоуперу несвойственно было улыбаться во весь рот – он улыбался слегка; и сейчас легкая улыбка искрилась в его ясных глазах и играла на его чисто выбритом лице, когда он оглядывал пунцовое платье дочери.

– Возможно ли, что эта величественная особа – моя собственная дочь? произнес он.

Если бы доктору сказали, что за всю свою жизнь он ни разу не обратился к дочери иначе как в иронической форме, он бы очень удивился; тем не менее в ином тоне он с ней не разговаривал. Кэтрин радовало любое обращение отца, однако радость свою ей приходилось ткать самой, и при этом всегда оставались еще какие-то воздушные нити иронии, слишком тонкие для ее рук; будучи не в состоянии оценить и использовать их, Кэтрин грустила о своей ограниченности, жалела, что приходится выкидывать такие ценности на ветер, и надеялась только, что ветер отнесет их в подходящее место и они все же приложатся к мудрости человечества.

– Вовсе я не величественная, – кротко сказала она, раскаиваясь, что надела это платье.

– У тебя вид великолепной, роскошной, богатой женщины, – возразил ей отец. – Женщины, которая имеет восемьдесят тысяч в год.

– Но раз я не богатая женщина… – начала Кэтрин не очень логично. Она пока имела лишь очень приблизительное представление об ожидающем ее капитале.

– Раз ты не богатая, значит, не надо так богато наряжаться. Тебе весело сегодня?

Кэтрин ответила не сразу; она отвела глаза и пробормотала:

– Я устала.

Я уже говорил, что вечер у миссис Олмонд стал для Кэтрин началом чего-то значительного. Сейчас она второй раз в жизни уклонилась от прямого ответа на вопрос, а ведь когда наступает время уклончивых ответов – это действительно значительное событие. Кэтрин не так уж быстро уставала.

Тем не менее в карете по дороге домой она сидела тихонько, как мышка, и можно было подумать, что вечер и впрямь утомил ее. Со своей сестрой доктор Слоупер говорил примерно таким же тоном, каким беседовал с дочерью.

– Кто этот молодой человек, который любезничал с тобой, Лавиния?

– Ах, братец! – смущенно запротестовала миссис Пенимен.

– Он, кажется, был чрезвычайно нежен с тобой. Я полчаса наблюдал, как вы беседуете; вид у него был самый увлеченный.

– Это не мной он увлечен, – сказала миссис Пенимен, – а Кэтрин. Он говорил о ней.

– Ах, тетя! – тихо воскликнула Кэтрин, не пропустившая ни одного слова.

– Он очень красив, – продолжала ее тетка, – очень умен. Он так… так метко выражается.

– Стало быть, он влюблен в эту царственную особу? – насмешливо поинтересовался доктор.

– Ах, отец! – еще тише воскликнула девушка, благодарившая небо за то, что в карете темно.

– Чего не знаю, того не знаю. Но он восхищался ее платьем.

"Только платьем?" – могла бы подумать Кэтрин. Но даже скрытая темнотой, она этого не подумала. Теткино сообщение не разочаровало, а осчастливило ее.

– Вот видишь, – сказал отец, – он думает, что у тебя восемьдесят тысяч годового дохода.

– Уверена, что он вовсе об этом не думает, – возразила миссис Пенимен. – Он слишком благороден.

– Мало у кого хватает благородства не думать о таких вещах!

– У него хватает! – вырвалось у Кэтрин.

– Я полагал, ты спишь, – заметил доктор, а про себя добавил: "Час настал. Лавиния сочиняет для племянницы роман. И не стыдно ей так насмехаться над Кэтрин!"

– Как же зовут этого джентльмена? – спросил он.

– Я не расслышала, как его зовут, и не хотела переспрашивать. Он сам попросил, чтобы его представили мне, – с достоинством сказала миссис Пенимен, – но ты знаешь, как неразборчиво говорит Джефферсон.

Мистера Олмонда звали Джефферсоном.

– Кэтрин, милочка, как зовут этого джентльмена?

В карете воцарилось молчание – только колеса громыхали по мостовой.

– Не знаю, тетя, – тихонько ответила Кэтрин. И, несмотря на всю свою насмешливую проницательность, отец поверил ей.