"Скотство и чуть чуть о плохих грузинах" - читать интересную книгу автора (Лебедев Andrew)

ВТОРАЯ ГЛАВА

К Маринке на свиданку он безнадежно опоздал.

Такой-растакой фифой она оказалась, что пришлось еще и под нее подстраиваться, ехать почти через пол-города в пробке в удобный для нее район.

Раньше он – Максимушка Тушников им – Маринкам таких вольностей не позволял, чтобы он тогда в те времена своей славы ехал бы через пол-города? Черта с два!

Самих Маринок напрягал ехать туда, где удобнее ему смотрины устраивать. Говорил им, – "у меня очень плотный график, мне никак с Чапыгина не улизнуть даже на пол-часика, в одиннадцать планерка, потом запись в студии, потом монтаж, потом отсмотр-просмотр, понимаете?" И Маринки проявляли недюжинную понятливость и послушно ехали на смотрины прямо к Тушникову на работу. Тут он им пропуск выписывал, как якобы для производственной нужды-необходимости, а там вел их в буфет и угощал копеешным кофе… Маринки сомлевали от одного только факта, что проходили на телевидение – бери их тепленькими! Но он брал далеко не каждую. За день так составлял расписание смотрин, что успевал побалакать с тремя – а то и с четырьмя соискательницами места на его холостяцком ложе. И только самую хорошенькую приглашал в святая-святых, к себе в редакцию, где у него был кабинет. И уже там – кофеем, чаем, сигаретками, он доводил процесс охмурения до такого его восторженного пика, что отказов и сбоев уже не случалось.

Кафе "Айвенго" на углу Большого проспекта и улицы Зеленина. Забегаловка!

И машину поставить негде. Вся площадь с памятником забита, разве что запарковаться на манер московских девчонок с Рублевки, что ставят свои "лексусы" посреди улицы прямо во втором ряду, а то и на трамвайных путях, потом включают аварийку и идут себе спокойненько в маникюрный салон или по бутикам. Однако, у Тушникова хоть и Мерседес, но не тех понтов, старый уже, шестилетка. Его посреди дороги поставишь, так его потом сметут, помнут или дерьмом обольют, понимая, что на таких старых автомобилях крутые не ездят. Или вообще эвакуатором на штрафную стоянку свезут, набегаешься потом, выручая.

Поставил Мерседеса в образовавшуюся дырку от уехавшей Пежо. Дырка была маловата, и пришлось ставить машину боком, притерев нос стоявшему позади форду.

– Ничего, надо ему будет выехать, посигналит, я услышу, – сам себе сказал Тушников, закрывая машину. Только внутренний его голос не сказал ему с упреком, что вот "фокуса" то притер, а вот случись на месте фордика новая "бэха" или "майбах", хрен бы решился так ему носа притереть.

Внутренний голос у Максима был в режиме самоцензуры.

Цветов Маринке не покупал.

И без цветов хороша будет!

Знакомясь в Интернете, Тушников сперва долго-долго изучал фотографии. Знакомился, так сказать, "камерально", стараясь сэкономить время и деньги, оценивая достоинства ножек, мордашки и титечек по фотоматериалам, выставленным кандидатками для интернетного обозрения.

Впрочем, на любом кастинге на теле-видео или на киносъемки, режиссеры тоже сперва отбирали героинь по альбомам и представленным ими портфолио.

Но при личной встрече иногда случались и сюрпризы.

То обнаруживалось, что у очередной Маринки грудь меньше, чем она выглядела на фотоизображениях, то мордашка у девушки выглядела не на заявленные в анкете "двадцать семь", а на все тридцать восемь с гаком.

Всякое бывало. И от этой частоты всякого, Максим уже давно разучился волноваться, превратив процесс перманентного отсмотра в рутину своего ежедневного абитьюда.

– Здрасьте, Марина, извините, задержался немного, пробки, пробки, да на службе была задержка…

– Я не Марина, я Алла, – слегка поперхнувшись, по видимости от сильного волнения, и прижав руку к груди, сказало существо, которое по всем расчетам должно было быть Мариной.

– Ничего, это бывает, – сказал Тушников присаживаясь, – вы тут уже заказали? Что пьём?

Девушка Алла пила кофе капуччино.

Максим довольно улыбнулся, это было недорого.

– Долго меня ждали?

– Да уж, ждала!

– Ну, ничего, я же приехал.

– Слава Богу.

Махнул рукой официантке, чтобы подошла принять заказ, закурил без спросу.

– Ну, как жизнь молодая? Что вообще хорошего?

– Где?

– В ней.

– В ком?

– В жизни Подошла официантка, Максим заказал бокал пива.

– А ничего, что вы это, как бы за рулем? – поинтересовалась Алла-Марина.

– А я небыстро поеду, – отмахнулся Тушников, – да потом я стекло боковое опущу, оно и выветрится у меня.

Алла-Марина была явный пролет. Зря через пол-города ехал.

Хорошо еще она себе много не заказала.

Пиво, да капуччино, это недорого.

– Ничего, – думал про себя Тушников, подъезжая к Сызранской, – вот откроем клуб, Маринок будет выше крыши!

Алина Хованская опоздала на два с половиной часа.

Говорят, есть негласная шкала, по которой можно оценить общественный статус или те понты, на которые выставляет себя та или иная гламурная mademoiselle.

И если у мужчины его позиция в табели о рангах соизмеряется со стоимостью его наручных часов, то у девушки – её понты тоже связаны с часами, но только не с наручными tissot, certina или rolex а с фактическими часами суток, на которые она может позволить себе опоздать на рандеву с известным продюсером или на съемки для обложки глянцевого журнала.

В общем, её сегодняшние два с половиной часа опоздания по негласной шкале соответствовали какому-нибудь крутому нефтянику с часами A.Lange amp; Sohne за 93 тыс евро, в туфлях зеленой крокодиловой кожи и на автомобиле Bentley…

Сегодня в питерском бюро Интер-пресс у Алны должны были брать интервью для каких-то московских изданий.

Алина даже не стала извиняться, следуя за своим телохранителем Володей и за администратором Димой Розеном, вошла в зал, где уже устало скучать и откровенно дремало журналистское сословие, удерживаемое на местах только обещаниями пресс-атташе от устроителей, что госпожа Хованская ну буквально вот-вот должна появиться, что мы, де звонили и что ситуация под контролем…

Алина вошла в зал, громко и звонко сняла с себя модный плащ, кинув его в руки своего администратора, резкая, высокая, прямая, как палка от швабры…

– Господа журналисты, – обращаясь к собравшимся, сказал Алискин администратор, – у госпожи Хованской есть восемь минут, мы приносим извинения за задержку, так что, задавайте ваши вопросы.

– Скажите, Алиса, вы своим имиджем на телевидении потакаете потребе зрителей?

– Не думаю, зритель любит фигуристое катание, бокс и футбол, а я как некоторые не катаюсь на коньках и не боксирую.

– Осталось теперь, чтобы вы заиграли в футбол, на пару с Аршавиным?

– С Аршавиным я готова, но не в футбол.

– Тогда чем объяснить ваш агрессивно-сексуальный имидж на телевидении, который чего скрывать, принес вам бешеную популярность?

– Помнишь, – "на ты" обращаясь к журналисту, задавшему этот вопрос, оживившись и сбросив с себя вуаль рутинного безразличия Алиса блеснула глазами, – помнишь, знаменитую фразу Кота Матроскина, телевизор мне природу заменил? Так вот у них,

– Алиса выразительно махнула рукой в сторону воображаемых телезрителей, – у них телевизор это заменитель жизни. Мы живем, а они смотрят, как мы живем.

– Означает ли эта ваша философская позиция, что если бы в блокадном Ленинграде зимой сорок второго года было бы телевидение, вы бы показывали зрителям, как вы сытно и обильно едите?

– Если у подобной программы был бы хороший рейтинг и хороший бюджет, то непременно.

Журналистская публика в зале возбужденно зашуршала.

– Последний вопрос, господа, – объявил Дима Розен, – госпожа Хованская должна ехать на съемки, последний вопрос.

Журналисты задвигались, словно муравьи, когда в их муравьиную кучу тыкают палкой.

– Алиса, скажите, скажите, Алиса, а как вы относитесь к тем слухам, что Матвей Гольдман на благотворительном аукционе в московском Меркьюри центре выставлял на продажу презерватив, с которым он якобы переспал с вами?

– А за сколько он его выставлял?

– Говорят, что за три тысячи евро…

– Всё, господа, пресс-конференция закончена, – категорически скрестив над головою руки, объявил Дима Розен, – госпожа Хованская еще раз приносит вам свои извинения, всего доброго, господа…

И снова, словно палка, словно шест, на котором церковные служки выносят на Крестный ход свои хоругви, она вышла из зала, громко шурша на ходу надеваемым модным плащом.

– С блокадным Питером по-моему получился перебор, – подводя итоги пресс-конференции, уже в машине, сказал Дима.

– Нет, в самый раз, – закуривая, ответила Алиса.

– Могут в суд подать.

– Навряд, блокадники, те кто еще остался, наш канал не смотрят, а если и подадут, я в Хельсинки к маме с папой уеду.

Алина засмеялась своим обычным для нее ненатуральным смехом, какой бывает у нервных девушек и наркоманок.

– Нас на открытие нового элитного клуба приглашают, – сказал Розен, откидываясь на сиденье лимузина.

– Что за клуб? – без особого интереса откликнулась Алиса.

– Называется Максим Деголяс.

– Это фамилия у него такая? – усмехнувшись, спросила Алиса, – нерусский что ли ?

– Нет, это по французски означает "непристойный Максим".

– Ну и что? Почему я должна им рекламу делать? – фыркнула Алиса, – клуб не раскрученный, пускай денег дадут.

– Так они и дали, – улыбнулся Дима.

– С этого и надо было начинать, – назидательно заметила Алиса и отвернулась, глядя в тонированное окно.

– Удивляюсь, как сегодня без разбитых журналистских морд обошлось и без разбитых фото и видеокамер, – вздохнул Дима, обращаясь скорее к телохранителю Володе, чем к Алисе.

– А это плохо, – откликнулась Алиса, – я хочу, чтобы скандалы были каждый наш выход, это поддерживает имидж и популярность.

– Ну, тогда обязательно сегодня ехать надо, – Дима развел руками, насколько позволяло ему пространство лимузина, – там и поскандалим.

– В неприличном Максиме что ли? – хмыкнула Алиса.

– В нём, – хрюкнул Дима Розен.

На презентацию клуба Сева с Золотниковым денег не пожалели.

Всех вип-гостей, а иных, если не считать журналистов, и не приглашали, всех вип-гостей предупредили, что будет беспроигрышная лотерея с ценными выигрышами.

Сева Карпов был на нерве.

Да и Максим Тушников уже не мог припомнить такого дня и случая, чтобы он так волновался, как сегодня.

Идя каждую ночь на свой прямой эфир, он привык уже к тому, что он всегда по-американски "cool", и что когда в студии загораются лампы софитов, и над камерой "бетакам" зажигается красная лампочка, говорящая о том, что эфир включен, когда скося глаз, он видел себя в экране контрольного монитора, ни грамма дополнительного адреналина не выбрасывалось в его привыкшую к популярности кровь. Но те времена уже прошли.

И вот снова мандраж, как в первый раз, когда он сказал на камеру "здрасьте"…

– Будет Митя Чубарский, будут Гиви Большой, Гиви Маленький, Гоги Мисрадзе, будут от Индекс-Банка либо сам управляющий, либо исполнительный директор, из департамента управления госимуществом человечек будет, – теребя лист со списком гостей, в который уже раз сам себе повторял Сева, – ты этим гостям, что за столиками от первого номера до четвертого, все самое свое внимание оказываешь, понял?

– Да понял я, – устало улыбался Тушников, – я только в толк никак не возьму, зачем Алису Хованскую пригласили? Она же может запросто скандал устроить, с нее станется.

– Во-первых, за нее грузины попросили, – исподлобья, как на недоумка, поглядев на своего арт-директора, сказал Сева, – а во-вторых, нам хороший скандал в первый день работы не помешает.

– В первую ночь, – уточнил Тушников и улыбнулся своему шефу.

– В первую ночь, – тихо согласился Сева.

– Так если скандал нужен, так давай платную драку закажем, как на одесских свадьбах бывало заказывали, – ухмыльнулся Максим.

– Так и давай, заказывай, – неожиданно нервно заорал Сева, – кто у нас тут арт-директор ? Я что, зазря тебе три штукаря грюнов плачу? Если надо драку по сценарию, так давно бы и заказал, твою мать!

Первые гости начали прибывать к десяти вечера, а в пол-одиннадцатого, просто повалили залпом и уже в без-четверти одиннадцать, и фуршетное пространство фойе, и бар, и большой зал, где была сцена и столики, были заполнены по- выпендрёжному нарядной публикой, источавшей запахи самодовольства и самолюбования.

Модный художник-шарлотан в красном комбинезоне и от этого похожий на узбекского рабочего, раскрашивал по живому телу совершенно двух совершенно голых девиц.

– Этот "стоун" у них бодиартом зовется, – на некрасовский манер пошутил славившийся остроумием Моня Левинштейн – друг Севы и Золотникова, большой балабол и известный проходимец на тему где можно "срубить" легких денег.

Левинштейн и Сева с Золотниковым стояли у входа в фойе, встречали почетных гостей, принимали поздравления с открытием заведения, перекидывались остротами, обсуждая наряды некоторых дам и мадмуазелек.

– Это на ней гофли – Не гофли, а гольфы, это модно – Дурак, это не для моды, а чтобы трусики снимать, не снимая туфель – Не понял.

– Чего не понять, дурак, так бы надо было бы сперва колготки снимать…

– Ну – Баранки-гну! А колготки снять, надо и туфли скидывать, а с гофлями, тьфу, с гольфами можно трусики не вылезая из туфель снять…

– Слушай, а нахрена ей трусики снимать не вылезая из туфель?

– Ну, ты вообще дурак, а как же она без каблуков стоя трахаться с ним с таким с высоким будет?

– А-а-а, понял!

За светской беседой Сева успевал еще и подавать незаметные для посетителей знаки своим подчиненным – администратору Лене Веселовской, чтобы та подгоняла официантов и следила бы за поддержанием относительного порядка на фуршетных столах, но главное, Сева корча выразительные рожи, мигал и подмигивал своему арт-директору Максиму, чтобы тот веселил и занимал гостей, не давал бы им скучать.

– Дамы и господа, впереди у нас длинная ночь полная самых интересных приключений, – в бескордовый радио-микрофон вещал одетый в черный фрак Максим Тушников, – подкрепляйтесь шампанским, подкрепляйтесь икрою и готовьтесь к долгой ночи удовольствий.

– От икры стояны хорошие, – беря уже шестое канапе, осклабился один из стоявших рядом с Максимом гостей, – от икры стоит потом как Карбышев на морозе.

Музыканты – небольшого ждаз-оркестра с духовой секцией, потихохоньку занимали свои места и девочки из кардебалета нетерпеливо выглядывали из-за бархатного, украшенного блестками занавеса.

– Дамы и господа, – не унимался Максим. Ему предстояла длинная и нервная ночь, и он поэтому уже глотнул немного коньяку, но не закусывая, натощак, чтобы голова варила пошустрее и чтобы при этом не хотелось спать.

– Дамы и господа, сегодняшняя программа открытия нашего клуба Непристойный и неприличный Максим, будет отмечена не только беспроигрышной лотереей и беспрецедентным секс-аукционом, где будут выставлены лучшие секс-лоты Санкт-Петербурга, гвоздем нашей сегодняшней программы станет выдача и презентация супер-пупер приза, который обязательно будет вручен одному из счастливчиков или одной из счастливиц…

Максим улыбчиво балаболил в свой микрофон, а глазами трезво рыскал по лицам гостей, ища среди них свою опасную врагиню, Алису Хованскую, которую боялся пуще огня.

– Подсидела меня на телевидении, так она и здесь мне всю малину испортит.

Но Алисы, слава Богу, пока не было видно.

– Чтоб она в пробке застряла, чтоб она каблук сломала или с моста в Неву вместе со своим "майбахом" свалилась, – мысленно пришептывал Максим.

Примерно в пол-двенадцатого, уже хорошо накаченную шампанским, водкой, текилой и всем тем, чем бесплатно угощал сегодня местный бар, публику, стали приглашать в зал.

Раскрашенные художником-бодигардистом сисястые девочки, тряся вибрирующими молочными железками затрусили на своих высоких каблучках в туалет – смывать грим, а Максим, как сегодняшний конферансье и ведущий, не мог себе отказать в удовольствии, приглашая и ласково провожая гостей в главное зало – потной ладошкой, плашмя трогал дам и мадмуазелек за обнаженные спинки, благословляя Кардена и Нину Риччи за то, что те еще не разучились делать настоящие вечерние платья.

– А что будет за супер сексуальный приз? – поинтересовалась одна из облапанных Максимом блондинок, что шла, держась за плечо высокого и пузатого господина в классическом английском смокинге.

– Потерпите, мадмуазель, эйе ву пасьянс*, – с улыбкой ответил Максим, – я непременно об этом расскажу, прежде чем начнется наше шоу.

Хованская ввалилась незаметно.

Где-то в пол-второго ночи, вместе со своим менеджером и антерпренером Димой Розаном и высоким бодигардом Володей, хоть и разоруженным при входе охраной, что по инструкции забрала и положила в сейф его служебный пистолет, но остававшимся при своих ста килограммах натренированного в спортивных залах тела.

Многие журналисты, особенно из числа фотографов были близко знакомы с Володиными кулаками. Максим тоже испытывал трепет при виде этой ходячей рекламы человеческого мяса.

Но шоу уже шло своим порядком.

Кордебалет топлесс плясал на сцене кан-кан, вокруг шеста вились и крутились красивые голые девицы, Максим из зала вытаскивал на сцену поднабравшихся шампанского дам и их кавалеров и к радости присутствующих, разыгрывал с ними скетчи и сценки.

Народ хохотал, весело встречая взрывами скабрезного смеха каждую сальность, отпущенную Максимом, каждую заголенную пьяными дамами грудь, каждый матерный анекдот, на которые ведущий буквально провоцировал, выходивших на сцену распоясавшихся джентльменов.

Раскрепостить публику до такого состояния, чтобы та шла, чтобы та "велась" на любительский стриптиз или на оглашение нецензурщины, было делом особой техники.

Двумя первыми парами, которые для затравки, как бы явили пример образцовой раскрепощенности были подставные артисты, изображавшие обычных гостей. Вытащив их на сцену, Максим по заранее отрепетированному сценарию заставил одну пару псевдо-супругов изобразить на сцене первый школьный поцелуй, осуществленный якобы в туалете во время выпускного бала старшеклассников. Публика просто ревела от восторга, зайдясь рыданиями похоти и одобрения, особенно когда артист, изображавший приличного джентльмена, принялся выполнять задание – любой ценой – снять с девушки лифчик. А уж вторая пара подставных, которой выпала юмористическая задачка, помочь мужу, попавшему в неловкое положение, если у того, как бы порвалась резинка и его трусы стали спускаться в штанах, причиняя неудобство при ходьбе. Здесь дама должна была изловчиться и незаметно для окружающих залезть своему спутнику в брюки где под хохот присутствующих и сальные комментарии конферансье, своей ловкой ручкой облегчить страдания мужа, который в это же время имел свое задание незаметно застегнуть жене расстегнувшуюся застежку в оном интимном месте ее туалета.

А уж после этих подставных – пошло – и поехало.

Призы щедро раздавались налево и направо.

Пьяные жены солидных мужей охотливо являли окружающим свои груди, а некоторые джентльмены были не прочь показать не только задницу, но и гениталии разного калибра, какие у кого имелись в атласных штанах от Кардена и Гуччи.

– Ну что? Поскандалим? – сказала Алиса своим спутникам, входя в зал, наполненный беснующейся публикой.

Так как Максим был в это время на сцене, встречать почетную гостью вышел хозяин клуба Сева Карпов.

– Целую ручки, сеньёра, – низко склоняясь к манерно протянутой руке, пропел Сева.

– Буэнос ночес, амиго, – снисходительно хмыкнула Алиса, продолжая на своем финско-испанском, – уна баррача э дос респектатэ мучачос венида.

Сева усадил девушку и ее кавалеров за мгновенно вытащенный официантами столик, который в мановение ока поставили в первом ряду ВИП-зоны.

– Супер приз вручим Алисе, – шепнул Сева на ухо Максиму, когда усадив гостей, он улучил момент и подошел к своему арт-директору, – супер приз вручим ей, а там сориентируешься по обстановке.

– А вдруг она фортель какой-нибудь опять выкинет? – опасливо осведомился Максим.

– Ничего, я тебе за то и зарплату плачу, – сухо ответил Сева и пошел назад к гостям, играть свою роль счастливого хозяина.

СНОСКИ: эйе ву пасьянс – наберитесь терпения фр.

Дос респектато мучачес э уна баррача венидо – два уважаемых мужчины и одна девушка прибыли исп.

– Золотая монетка, настоящий царский николаевский червонец будет тем счастливым жетоном, который кто-то один из вас или одна из вас, обнаружит в разносимом официантами десерте, смотрите аккуратнее кушайте десерт, – увещевал публику Максим, – не сломайте зубик о золотую монетку, будьте осторожны милые дамы и уважаемые господа, потому как мне известно, что многие присутствующие имеют бриллианты, вставленные в зубки, поэтому, чтобы не сломать свою ювелирную красоту, ешьте аккуратней, и кто из вас обнаружит в своем кусочке торта золотой червонец, не только станет обладателем этой монетки, но и получит наш супер-пупер приз.

Максим с опаской поверх очков следил за нехотя жующей Алисой.

Официант всего минуту назад расставил на их столике три тарелочки с десертом.

За другими столиками пьяные дамы уже лопали и уписывали за обе щеки не только свои, но и мужнины порции, а эта… А эта финско-грузинская шлюха отковыривала ложечкой по микрону от порции и томно отправляла в вытянутый бантиком роток.

Когда она до этой монетки доберется?

– Приз, приз, приз, – пели три полу-голых девчонки из собственной своей клубной поп-группы "Максимки".

– Приз уже за кулисами, он ждет своего счастливого обладателя, – крикнул Максим в свой потный микрофон.

– Мой приз, – не вставая с места спокойно и с достоинством сказала Алиса, подняв вверх щепоть в которой блестела уже облизанная от шоколада золотая монетка.

Максиму только оставалось изобразить крайнюю степень удивления.

– Как? Уже выиграли наш приз? Так быстро?

Максим дал знак оркестру, и музыканты грянули туш.

– Приз на сцену, – приняв пафосную позу, гаркнул Максим.

Занавес распахнулся и шесть полу-голых девушек внесли нечто большой, и до поры завернутое, закутанное в блестящий целлофан.

Девчонки поставили куль перед сценой возле самого столика, за которым восседали дос мучачос э уна амига.

– По правилам нашей игры, теперь владелица приза должна публично и всенародно немедленно приступить к владению и совершить акт вступления в обладание призом, – завизжал Максим, – просим!

Максим подал публике знак, чтобы та присоединилась и поддержала его в просьбе Алисе приступить к действию обладания.

– Про-сим! Про-сим! Про-сим! – послушно скандировала публика.

Максим то с Севой знали, что находится в целлофановом куле, но того еще не знала Алиса, и поэтому Тушников и Карпов с замиранием сердца следили, как веревочка за веревочкой, листик за листиком, Алиса медленно распаковывала большой и высокий в рост взрослого человека куль.

По мере распаковки, большинство присутствующих уже догадалось, что под упаковкой была скрыта фигура целиком шоколадного чернокожего мужчины. И когда последний листок целлофана упал на пол, все ахнули и засмеялись, у шоколадного негритенка был большой – сантиметров двадцать пять эрегированный, торчащий пенис.

– Обладай, обладай! – крикнули из зала.

– Трахни, трахни его, – поддержали с другого конца.

– Отсоси у него, – завизжала какая-то истеричка из брильянтовой знати.

Алиса спокойно взяла из рук Максима микрофон и с достоинством профессиональной ведущей обратилась к залу, – я не против того, чтобы совершить акт обладания моим законно выигранным призом, но при одном условии, хорошо?

Дура-публика, к ужасу Максима закричала, – согласны, давай условие.

– Мне нужен помощник, пусть им станет наш уважаемый Максим Деголяс, о-кей?

Максим похолодел.

Он почувствовал, что хитрая Алиса сейчас их переиграет и повернет все по-своему, он поглядел в сторону, где стоял Сева, как бы ища в нем поддержки, но Сева сделал повелительный жест и кивнул головой, что означало, что Максим должен подчиниться воле Алисы Хованской.

– Я хочу, чтобы мой помощник снял брюки и встал на четвереньки, – сказала Алиса.

– Дава-давай, – увидев, что Максим смущенно замешкался, заорала толпа, – делай, как она говорит!

Максим снова перехватил грозный взгляд своего начальника и решительно стал расстегивать брюки, – эх, была-не-была, ведь не убъет же она меня, – мелькнуло в голове.

Оставшись в трусах, Тушников встал на четвереньки и принялся ждать развития событий.

Публика вмиг замолкла.

– Давай, отсоси у негра, – одиноко крикнула какая-то истеричка, но ее не поддержали.

– Итак, я обладаю моим подарком, – громко сказала Алиса, – оркестр, музыку, телевидение, если оно тут есть, видеосъемку!

Сердце в груди Максима ёкнуло.

Он обернулся, скосив глаз на Алису.

А та, а та красиво изогнувшись, сперва расстегнула пуговицы на блузке и сняв ее осталась в юбке и в черном лифчике, и полураздевшись, принялась танцевать эротический танец вокруг шоколадного негра и стоявшего на четвереньках Максима.

Публика принялась аплодировать в такт музыке.

– Давай, давай, трахни их обоих! – крикнул какой-то мужчина, – секс втроём!

Краем глаза Максим видел, как красиво изгибаясь, Алиса то губами, то попкой, то грудью в своем танце касается эрегированного шоколадного члена.

– Трахни, трахни его!

– Отсоси!

– Обоих, обоих трахни!

Вдруг, Алиса остановилась, и подала знак музыкантам, чтобы те прекратили играть.

В зале мгновенно воцарилась мертвая тишина.

Как на арене цирка, когда дрессировщик приготовился к последнему движению в своём смертельном номере.

Алиска картинно встала перед негритенком на колени, раскрыла ротик и зажав часть торчащей шоколадки зубами, рукою отломала ее в основании, где шоколадный пыпыс-гениталий крепился к шоколадному низу шоколадного живота.

У публики вырвался вздох, – откусила! Вот сучка!

Но тут произошло неожиданное.

Быстрым движением, Алиса стянула со стоящего на четвереньках Максима его шелковые красивые трусы и еще быстрее размашистым ударом всунула ему шоколадку в то место задницы, где по идее должна была находиться дырка ануса.

Толпа заревела от восторга.

– Молодец! Молодчина девка, молодец!

Алиска сделала знак своим спутникам и быстро направилась к выходу.

Телохранитель Володя устремился за ней, а администратор Дима Розен, только подхватил с пола Алискину блузку и тоже поспешил скрыться.

Публика ревела аплодисментами.

– Вот эт-то шоу, вот эт-то угодили! Не зря вечер пропал, нет, не зря!

Утро Алискино, утро седое.

Почему седое?

Ну, потому что романс такой есть на слова Ивана Тургенева.

Между прочим, Гоги, он хоть и грузинский бандит, но очень образованный и местами даже очень воспитанный мужчина.

Алиска проснулась и указательным пальчиком принялась водить по волосатой груди своего любовника.

Волос был густой, жесткий, весь в завитушках и сплошь седой.

Утро Алискино,

Утро седое

Груди грузинские

Снегом покрытые…

– Ты что про что там поешь? – проснувшись, спросил Гоги, – шени диди дзудзуэби минда макацо* сноска: "шени диди дзудзуэби минда макацо" – хочу твои сиськи целовать (груз.) Гоги простер руки.

Алиска вывернулась, гибко, словно кошечка, изогнувшись спинкой, грациозно соскользнула с постели на пол.

Подошла к роялю, открыла крышку, взяла на пробу пальцев пару аккордов, еще больше выпрямила и без того балетную спинку и запела низким меццо-сопрано, взяв гораздо ниже своих возможностей, почти под мужской трагический баритон, Утро туманное, Утро седое, Нивы печальные, Снегом покрытые.

Нехотя вспомнишь

И время былое,

Вспомнишь и лица

Давно позабытые,

Алиска почувствовала как сильные и ласковые ладони Гоги прокравшись сзади и проползя у нее под мышками, крепко взяли ее груди.

Вспомнишь обильные

Страстные речи,

Взгляды, так жадно

И нежно ловимые,

Продолжала петь Алиса, закрыв глаза и откинув голову мягким затылком в твердый живот любовника.

Первая встреча,

Последняя встреча,

Тихого голоса

Звуки любимые,

Теперь уже мощным дуэтом пропели они с Гоги вместе.

Вспомнишь разлуку

С улыбкою странной,

Многое вспомнишь

Родное далёкое,

Слушая говор

Колёс непрестанный,

Глядя задумчиво

В небо широкое,

С последним аккордом Алиска захлопнула крышку рояля, повернулась лицом к своему любовнику и начав жарко облизывать его тренированный рельефный боксерский живот, стала опускаться все ниже и ниже…

– У нас на телевидении скоро большие перемены грядут, – сказала Алиска, когда они отдышавшись выкурили одну сигаретку на двоих.

– Что такое? Какие перемены? – изобразив озабоченность, спросил Гоги.

– Каналу федеральный статус придают, все поменяется, и сетка и формат.

– И что?

– А могут и мой проект закрыть, вот что.

Гоги нахмурился. Ему менее всего хотелось теперь показаться неспособным влиять на события. Это было бы как-то не по грузински и не по мужски.

– Может им снова денег дать? – с сомнением спросил он.

– Э-э, там на Останкино такие деньги сейчас, что с твоими там делать нечего, – сказала Алиса. Сказала и пожалела, потому как Гоги буквально взвился, как будто увидал гремучую змею в их скомканных простынях.

– Ты что говоришь, дура, ты не понимаешь, что говоришь, я если надо, всех их куплю, потом продам и снова куплю.

Алиса поняла, что наступила на больное грузинское самолюбие. Она ведь в Финляндии росла с ребятами определенного заторможенного темперамента, обусловленного и климатом, и потомственной склонностью народа к алкогольной зависимости, поэтому, опыта общения с настоящими горячими парнями не имела. И часто нарывалась, как нарвалась и в этот раз.

– Ну, прости, дура я, не понимаю в жизни ничего, – надув губки и держась за мгновенно покрасневшую после полученной оплеухи щеку, – сказала Алиса.

– Правильно, не понимаешь, шени дэда,* – фырчал Гоги. В гневе он был похож на перегретый кипящий самовар, когда тот уже закипел, а дрова в его топке еще не прогорели. Он фыркал, плескал изо всех щелей кипяток и вообще, начинал плохо-плохо говорить по русски (сноска) шени дэда – твою мать (груз) В знак замирения еще раз занялись любовью и еще раз выкурили одну сигаретку на двоих.

– Она меня публично в жопу трахнула, она меня опустила, – в полу-истерике орал Максим.

– Ничего, вот твой месячный гонорар и премия за хороший старт, – сказал Сева, протягивая Максиму конверт, – пять штук баксов премия тебе, неплохо ведь?

Сева и Золотников были довольны.

Газеты писали, что открывшийся на Сызранской новый ночной клуб Максим Деголяс – станет по всей видимости самым модным из пикантных заведений своего рода, что туда уже ходят такие знаменитости, как Алиса Хованская, что программу там ведет недавно ушедшая с телевидения звезда ночного эфира Максим Тушников и что там есть куда поставить дорогостоящий автомобиль.

Чего еще желать владельцам клуба?

После того, как Максимка успокоился, поехали к Золотникову креативить.

На этот раз в предбаннике ни минуты не ждали, Сева открыл дверь ногой, а секретарша улыбалась им как лучшему из своих любовников в предвкушении 25 см.

Золотников был радостно возбужден.

– Один раз – не пидарас и рифмуется с деголяс, – похохатывал он, дружелюбно похлопывая Максима по спине.

Шеф бегал по кабинету в нервном возбуждении и потирал руки – О-кей, подчинимся инерции движения, как в борьбе айкидо, используем движение сделанное противником в нашу пользу, – сказал он остановившись посреди кабинета в задумчивости и изобразив на лице радость откровенного озарения, – Хованская сказала, что деголяс – пидарас, так мы и не будем отнекиваться, а даже усилим эту позицию, поменяем имидж Максима, повесим ему на шею шоколадный член…

– Что? – нервно сглотнув слюну, переспросил Максим, – что повешу?

– Член повесишь себе на шею и будешь с ним по клубу ходить, – Гриша снова хохотнул, – вот тогда будет настоящий деголяс.

– Полный шиздипец! – утвердительно кивнул Сева, – так и сделаем.

В клубе началась рутина ежедневной работы.