Аарх Андрей Барбадару и его Женщина

Толик Барбадару, чья и без того необычная молдавская фамилия была переиначена друзьями как БабуДаром, жил интересной и насыщенной жизнью. Из двух комнат коммуны он сделал себе небольшую, но уютную отдельную квартиру, с символической прихожей, крошечной кухней и крайне занимательным туалетом, расположенном, вероятно в силу технических причин, на подиуме, так что желающему им воспользоваться приходилось подниматься на три высокие ступеньки, и восседая на унитазе чувствовать затылком близость фанерного потолка со скрывающимися за ним антресолями. Кроме этих минимальных удобств в квартире была просторная гостиная с окнами на трамвайное кольцо и Ленина, указующим перстом целившегося Толику в окно, в хитром прищуре пытаясь разглядеть что же происходит за тяжелыми зелеными занавесями.

Вторая комната была спальней, с кроватью занимавшей полкомнаты, зеркалом в ширину кровати, укрепленным на одной стене, и внушительной коллекцией вибраторов на другой. Данная коллекция вместе с разнообразными порно-журналами была предметом гордости хозяина и одним из способов соблазнения знакомых и полузнакомых дам.

Источники дохода у него были самые разнообразные, поговаривали что когда-то давно он был весьма удачливым карточным шулером и неплохо зарабатывал играя на пляжах в преферанс и клабар. Потом попался, провел некоторое время на «химии», о чем рассказывать не любил и не любил тех кто об этом распространялся, занимался разными, зачастую сомнительными делишками, пока не нашел способ реализовать себя творчески, пересмотрев в очередной раз свои таланты и найдя среди них теле-журналистскую жилку. Жилка оказалась не золотой, но полезной — платили журналистам мало и привелегий особых он, в общем-то не заработал, но звучала его профессия солидно. Кроме того, благодаря неординарной внешности Толика стали узнавать на улицах, что упрощало до невозможности процесс соблазнения новых женщин.

О внешности его надо сказать отдельно. Первое время, пока не привык к его необычному виду, я ловил себя на том, что задумавшись рассматриваю его как экспонат в музее уродов, и мне было абсолютно непонятно каким образом человек с такой внешностью мог быть шулером — даже теоретически. Росту в нем было метра два, не меньше. Он был очень поджарый, с плоским животом и сутулой спиной, похожий на полозья санок поставленных на-попа. Огромный размер ноги доставлял ему основные неприятности, потому что обувь обычно приходилось снимать с витрин магазинов, где она стояла для привлечения внимания и этот предмет одежды был самым вожделенным подарком. Волосы у Толика были темные и прямые, стричься он не любил и его голова походила на круглую лохматую сферу, приплющенную сверху.

Но самой большой достопримечательностью Толика, вернее самой бросающейся в глаза, был нос. Есть люди с выдающимися носами — горбатыми, орлиными, курносыми или картошкой. Нос Толика походил на клюв гигантского попугая обтянутый пористой розовой кожей. Он находился прямо по центру круглого лица и занимал большую его часть. Из-под него топорщились огромные, под стать носу усы, а наверху прятались в узких щелках черные глазки. Кроме того он шепелявил, порой черезвычайно смешно.

Не запомнить его или не заметить в толпе было невозможно.

Я был представлен как Макс-фотограф, хотя работал как и сейчас — в юридической конторе, а фотографией занимался не профессионально. Моим главным отличием от остальных любителей была, разве что Минолта, которая солидно выглядела и позволяла время от времени получать неплохого качества карточки, скорее вопреки, чем благодаря моему таланту. Привел меня приятель, сделавший Толику какое-то отдолжениие, за что тот снял его в одном из своих репортажей, прославив среди родственников и сотрудников.

Была самая середина июля и хозяин встретил нас в маленьких, цвета молодой травки, трусиках, приветливо распахнув дверь и улыбнувшись всем лицом, включая нос. Нас усадили в гостиной на длинном угловом диване, налили чай в хитрые стаканы в пластмассовых подстаканниках, и предложили винегрет. От винегрета я отказался, но воспользовался тем что можно курить.

Из спальни, в Толиковой рубашке, нимало не стесняясь своего вида, выплыла девица с каштановым каре и огромными серыми глазами.

— Познакомьтесь, это моя женщина, — представил ее хозяин. В его исполнении это прозвучало как «женфина», что придало забавную торжественность фразе.

Девица кивнула и присев рядом со мной закурила. Она курила ментоловые сигареты, не глядя не меня и стряхивая пепел в принесенную с собой пепельницу в форме бабы с широко раздвинутыми ногами.

Допив чай мы попрощались и ушли, получив гостеприимное предложение хозяина заходить, если что. Выйдя на улицу мой приятель причмокнул языком и сказал

— Ну, как тебе Марго?

— Да, ничего себе. Не в моем вкусе, груди у нее практически нет, — в тон ему ответил я

— Зато в рот берет… закачаешься!

— А ты откуда знаешь? — поразился я. Мой приятель не отличался внешностью или замашками Дон Жуана, что немало способствовало его репутации хорошего семянина.

— Толик любит устраивать дружеские вечеринки. Ну, я на одну попал, скромно ответил он, блестя замасленевшими глазами. — Маргарита его постоянная баба, но они оба ищут что-то новенькое, знаешь такая свободная любовь, я про такое читал.

Я тоже про такое читал, но как-то представлялось все больше или заграничные виллы или, на худой конец, загородный дом, но уж никак не двухкомнатная квартирка с видом на Ленина и грохотом трамваев за окнами. Между тем мой друг продолжил

— Ты, кстати в ее вкусе. Я заметил, ей нравятся мальчики с длинными темными волосами и атлетической фигурой. Она на тебя сразу запала — видал как коленкой повела когда ты встал?

Его заявление застало меня зрасплох. Не видал. То что бабы на меня клюют я, конечно, знаю. Но обычно надо хоть как-то им намекать…

Мы попрошались и разбежались каждый по своим делам и в ежедневной суете я на время забыл о необычном знакомстве.

Прошло два месяца или около того, наступил сентябрь, благословенное время, когда разъехались туристы, но еще осталось тепло, можно купаться, валяться на непривычно пустых пляжах, пялится на бесстыжих, трясущих голыми сиськами девок, что, конечно мало нравится Викуле, но что делать, такова мужская натура.

Мы возвращаились с пляжа, поднимаясь по бесконечной лестнице под точечной тенью акаций, когда кто-то хлопнул меня по плечу и радостно произнес

— Привет, как дела?

Обернувшись я увидел знакомое улыбающееся лицо и гигантский обгоревший нос. Он виновато потрогал его и сказал

— Представляешь, все лето не мог на море вырваться, работал. А с девушкой познакомь?

Я взглянул на Викулю. Она сияла — как же такая знеменитость как Барбадару, автор и ведущий популярных "Кухонных разговоров" и "Откровений падших" стоял перед ней желая познакомится.

— Вика, Толик. Толик, Вика. — сказал я.

Толик галантно поцеловал ей руку. Она откинула черные кудри и кокетливо улыбнулась. Толик весело но настойчиво пригласил нас к себе, пообещав что соберется теплая компашка и будет весело. Викуля, не дожидаясь моего ответа согласилась и, заехав домой переодется, мы поехали к нему.

У него действительно было много народу — человек пятнадцать, что, в небольшой квартире производило впечатление толпы. Играла музыка, народ в сидел на диване или перемещался по квартире, повинуясь неведомым мне законам и течениям, сталкиваясь и извиняясь, ахая и охая, рассказывая друг другу какие-то байки и сплетни.

Мы взяли по бокалу вина и вскоре Викуля была унесена очередным подводным потоком в сторону двух неведомых мне молодых людей, а я остался сидеть на диване, курить и следить за происходящим.

Маргарита возникла ниоткуда, я почувствовал изменение дивана под тяжестью тела, повернул голову и встретился взглядом с серыми требовательными глазами.

— Пойдем потанцуем? — предложила она, выпустив кольцо дыма.

Я огляделся. Вокруг действительно танцевали, Викуля танцевала с одним из парней, смеясь и роняя голову ему на плечо.

— Пойдем, — согласился я, затушил сигарету и встал.

Она тоже поднялась, сделала несколько затяжек, бросила сигарету в пепельницу и положила руки мне на плечи. На ней было тонкое шелковое платье и не было намека на лифчик. Она улыбнулась и толкнула мою руку ниже, чтоб я мог ощутить полное отсуствие трусиков. Потом закинула голову — иначе у нее не получалось смотреть мне в глаза, и сказала

— Жарко тут. Пойдем на балкон, покурим?

Я согласился — в комнате действително нечем было дышать. Выйдя на балкон она наклонилась, оперлась о перила, и ветер шаловливо задирал легкую материю, обнажая выпуклые крупноватые для ее роста ягодицы, вызывающе отражавшие желтый свет фонаря.

Я повернулся и пошел в комнату, нашел Викулю, прервав ее беседу с каким-то пожилым мужичком, и не слушая ее возражений потащил домой.

Дома Викуля закатила мне скандал. Мужичок с которым она общалась оказался не много ни мало продьюсером телевидения Кушаком, который запросто мог бы устроить ей, недавней выпускнице филфака, непыльную и интересную работку на телевидении, о чем Викуля, как выяснилось, страстно мечтала. Мне пришлось выслушать горькую правду о себе и своих родственниках, не выдержав тяжести которой я ушел, хлопнув дверью, и поехал к себе домой.

С Викулей мы помирились через неделю, после того как благодаря стараниям Барбадары и содействию всемогущего Кушака она все-таки получила должность ассистента и заветный пропуск на территорию загадочного места владевшего эфиром.

Мы продолжали заходить к Толику. Начав дружить семьями посещали вместе различные мероприятия, куда Толик, как представитель прессы бесплатно ходил сам и водил нас. После мероприятий зачастую шли к нему. Он учил Викулю играть в преф, а мы проводили время с Маргаритой, обсуждая все — от носков до японской поэзии. У нас оказались схожие интересы и взгляды, и мне нравилось как она говорит, как слушает меня, как смеется и курит. Было в ней что-то что меня раздражало — она была цинична, слишком цинична для женщины, а я не люблю это качество, кроме того ее жесткость пугала меня и иногда я малодушно думал что не смог бы жить с такой женщиной, так много было в ней желчи. Она не была прирожденной феминисткой, скорее это была защитная реакция на невезение, жизненные удары, а может любовные неудачи. Впрочем не знаю — я не психолог, а она не любила говорить о себе.

Расширяя кругозор и поднимая культурный уровень за счет просмотра фестивальных фильмов и прослушивания местных рок-групп, мы провели сентябрь и октябрь, за которыми пожаловал промозглый ноябрь с дождями, слякотью и ежегодным фестивалем КВН между профтехучилищами. Толик должен был идти на полуфинал и мы согласились составить ему компанию, договорившись о встрече в 4:30, за полчаса до концерта.

Я пришел раньше, и заранее огорчился ожидая что придется мерзнуть в тумане и одиночестве, но к моей радости на условном месте уже кто-то был, и подойдя поближе я увидел Маргариту. Она улыбнулась и взяла меня под руку, предложив походить туда-сюда чтоб не замерзнуть. Я согласился и неторопливо гуляя по безлюдной улице мы дошли до широких резных дверей когда-то богатого дома, а теперь заброшенного, с выбитыми стеклами и стойким запахом мочи. Она потянула меня внутрь, под мраморную лестницу, где обычно хранят свои пожитки дворники, расстегнула пальто, одним движением справилась с молнией. Я не удержался и застонал, и положил руки ей на голову чтобы ощущать ее тепло и шелк густых тонких волос.

На следующее утро началась зима. Похолодало и выпал первый снег, закрыв убожество улиц и празднично украсив обваливающиеся фасады. Вечером мы как обычно шли к Толику, смотреть премьеру его новой телепередачи "Желтые мальчики" — о сутенерах и продавцах наркотиков. Назвал он ее так странно в честь своего давнишнего приятеля китайца, приторговывавшего и тем и другим по мере сил.

Прийдя мы застали еще одну пару: моложавого интересного мужчину с несколько потасканной спутницей, как вскоре выяснилось — женой, причем в мужчине Викуля узнала своего бывшего преподавателя истории литературы из универа.

Передача была так себе. Главные герои сидели спиной к камере и отвечали на вопросы Толика, крупным планом в кадре. Толик был суров но сочуственен, на рассказы о тяжелой жизни сутенеров кивал понимающе, так что у зрителя складывалось впечатление что не такие уж они и плохие люди, эти сутенеры, и уж кто виноват так это система, заставившая инженеров и слесарей заниматься таким грязным и неблагодарным делом. Хозяин ухаживал за гостями, подавая напитки и бутерброды, приготовленные Маргаритой на кухне, менял пепельницы и подкладывал в чай лимон.

Похвалив программу и ее автора мы плавно перешли на разговоры о проститутках и сексе, в процессе которого Толик принес откуда-то из недр спальни недавно приобретенный вибратор, похожий на гибкую палку сервелата с двумя головками.

Народ оживился. Посыпались вопросы о способах применения и Толик скромно но со знанием дела рассказывал о возможных позах и необходимом количестве людей.

Преподаватель уже не стесняясь массируя лобок жены с интересом осведомился не хочет ли глубокоуважаемая публика испробовать сие орудие, на предмет изучения гибкости и эластичности последнего. Все согласились, в том числе Викуля, что меня просто поразило.

Неожиданно все кроме меня оказались раздеты. Викуля раздвинула ноги и громко стонала в ответ на жадные прикосновения Барбадарских усов, не стесняясь присутствующих, чем удивила меня еще раз — обычно она вела себя очень тихо.

Преподаватель полулежал на диване, грубо тиская ее грудь, а жена целовала его, торопливо спускаясь вниз.

Маргарита подошла ко мне и потянула за галстук, одновременно расстегивая штаны. Я отодвинулся.

— Ты что, — спросила она. — стесняешся?

Нет, я не стеснялся, я просто не хотел. Мне доводилось заниматся сексом в присутствии других людей, спасибо советской армии, но сейчас, с ней, мне просто не хотелось. Маргарита оставила в покое мои брюки и отстранившись произнесла

— Мы можем пойти в спальню.

Это прозвучало слишком громко, Толик услышал и повернулся к нам, сев на пол и уставившись на меня непонимающими маленькими глазками. Викуля перестала стонать и выглядела сердито. Впрочем преподавателя и его жену мы не отвлекли.

Толик вытер мокрые усы и противно как никогда сказал

— Макс, ты фто, стесняефься?

— Нет, я… мне нужно идти.

— Макс, тебе понравится, я гарантирую. Ты попробуй, решись и попробуй, один раз.

Оставь эти свои советские комплексы…

Я не ответил, пробормотал спасибо, пятясь вывалился в прихожую и торопливо открыв дверь вышел, Маргарита крикнула что-то мне вслед, но я не разобрал, сбежал по лестнице вниз и с облаком пара вырвался на улицу.

На улице была ночь, часов, наверное одиннадцать, но никого не было, легкий мороз разогнал народ по домам. Где-то продребезжал трамвай, и было слышно шепот падающего снега и потрескивание покрытых коркой льда веток. Я глубоко вдохнул хрустящего морозом воздуха от которого закружилась голова, закурил и пошел к более-менее людным улицам, ловить такси.

Она догнала меня минут через пять, запыхавшаяся, раскрасневшаяся, с блестящими глазами и снежинками запутавшимися в волосах.

— Я же просила меня подождать, — удивленно сказала она, без обиды, но как бы досадуя на мою непонятливость. — Мне пришлось бежать за тобой, я боялась что снег заметет следы…

Я не ответил, обнял ее и поцеловал в изящные, слегка подведенные помадой, губы, чувствуя как они раскрываются мне навстречу, как наполняется ее рот моей слюной и ее язык гладит мои губы, она не делала ничего особенного, но я зашелся от удовольствия, похожего своей необычностью на то, что испытал кончив в первый раз, под руководством своей, на три года старше, соседки по этажу. Я обнял ее, я таял от ее поцелуев, мое тело переставало быть моим и когда руки, проникшие мне под рубашку погладили меня, мне вдруг захотелось стать котом, чтоб лежать у ее ног целыми днями, в ожидании ласки. Она остановилась первая и переведя дух сказала

— Ну ты и целуешься, прямо профессионал…

Я удивленно возразил, что, дескать, это не ко мне, это она фея поцелуев, но она не стала меня слушать, взяла под руку и повела куда-то.

— Куда мы идем? — поинтересовался я.

— Ко мне.

— К Толику? — вяло удивился я, мы двигались в противоположном направлении.

— Нет, ко мне. Только тихо, мама спит.

Мы шли, петляя по улочкам, она рассказывала мне о себе, о своем бывшем муже, о том как они трахались по три раза в день — утром, потому что проснулись, перед уходом на работу, потому что расставались, вечером перед сном — буднично, как о чем-то бытовом. Потом он ей надоел, я так и не понял в какой момент это случилось и почему ей перестало хватать секса, она его бросила, повернулась и ушла к маме, а он потом ходил, страдал, прислал ей 28 роз на день рождения…

— Сколько тебе лет? — перебил я.

— Неважно, мне было 28 пару лет назад, — ответила она. — Знаешь, откуда Толик берет деньги на жизнь? — заговорщецки понизив голос перевела она разговор.

— Ну, я слышал что он возит вибраторы, сексуальное белье и всякую ерунду для секс-комиссионок… — неуверенно ответил я.

— Ерунда, — сказала она. — это все для прикрытия. То есть это, конечно, тоже пользуется спросом, но на этом особо не разживешся. Он возит оружие.

Я промолчал. Годы жизни научили не задавать лишних вопросов, особенно в такой ситуации — сама ведь рассказывает, можно и подождать пару минут. Она действительно продолжила.

— Толик с двумя товарищами покупает купе в поезде и едет в Варшаву, где их в заранее оговоренное время ждет немец с сумкой пистолетов. В основном газовых — настоящие он возит только по спецзаказу и с предоплатой. Набрав пистолетов и упаковав их на дно сумок они закупают различные вибраторы, видом понеобычнее и кидают сверху, а потом кладут свои вещи. Таможенники, найдя под вещами вибраторы обычно удаляются, решив что уж если они нашли ЭТО, то искать больше нечего.

Вдруг она побежала по идушей под уклон улице и с разбегу, как девченка, покатилась по скользкой укатанной школьниками дорожке. Я погнался за ней, догнал, еле устояв на ногах, она схватила меня за руку и мы свернули в ничем не отличающийся от других двор и прижав палец к губам Маргарита сказала

— Я покажу тебе секретную тропу, только ты никому не рассказывай. Для начала запомни этот двор.

Я оглянулся. Двор как двор, брусчатка, фальшивый колодец посредине, две лавочки, три старых дерева, задубевшее на морозе и потому похожее на цветной забор, белье, темные окна со спящими за ними людьми, все как обычно. Я пожал плечами, а она, поправив мне шарф продолжила

— Смотри, мы заходим сейчас в эту парадную, — с этими словами она завела меня узкий с откровенными кучами мусора подьезд, — это черный ход. Поднимаемся наверх…

На лестнице было абсолютно темно. Я достал Зиппо и освещал путь как Прометей.

Лестница была загажена сплошь и рядом. Ступеньки проржавели и грозили ежесекундно обрушиться под ногами, поскрипывая и постанывая в такт нашим шагам.

Маргарита бесстрашно шла впереди, а я с замиранием сердца брел за ней, придерживаясь рукой за сырую стенку, потому что перила у этой лестницы отсуствовали. Подьем длился долго, так долго что у меня замерзла рука с Зиппо и занемели ноги, а Маргарита, подбадривала меня как мама уставшего от похода по магазинам ребенка. Наконец-то подъем кончился. Мы оказались на лестничной площадке, Маргарита толкнула дверь и мы вышли в совсем другой двор, наверху спуска, залитый светом вышедшей луны. Свежевыпавший снег ровным ковром покрывал его, а посредине стояла аккуратная, рано украшенная елочка, которую охранял сказочный снежный гриффон в белой шапке.

— … и к тебе не пройдешь, не оставив следа, а зачев этот след, предостерегающе пропел БГ.

Маргарита повернулась ко мне и сказала

— Почти пришли.

Она взяла меня за руку и повела за собой. Свернула, попав в другой двор поднялась по лестнице на третий этаж, открыла ключом дверь и прижав палец к губам завела меня внутрь.

В прихожей было абсолютно темно, ее рука выскользнула из моей и я стоял не шевелясь, чтоб не задеть что-нибудь в темноте. Что-то холодное и мокрое тронуло мою руку, потом ткнулось в ногу, зажегся свет и я увидел двух огромных ньюфаундлендов дружелюбно смотревших на меня. Я не люблю собак и не знаю как себя с ними вести, поэтому я тоже стоял и смотрел на них и если бы у меня был хвост я, может, тоже помахал бы в ответ. Хвоста у меня не было, но собаки, очевидно поняли, и та что покрупнее заулыбалась, вывалив большой розовый язык.

— Кобели? — спросил я повинуясь безумной догадке.

Маргарита взглянула на меня удивленно и ответила

— Нет, суки, а какая разница?

Я облегченно вздохнул, и не стал пояснять, но она видимо, поняла, смутилась и повела меня в гостиную, попросив подождать минутку, пока она приберет у себя в комнате.

Собаки составили мне компанию и вежливо пропустив вперед вошли следом.

В гостиной стояла стандартная мебельная стенка, диван и журнальный стол.

Необычность комнате придавала огромная, во всю стену, картина "Три медведя", довольно неплохо скопированная с известного оригинала. Пораженный неожиданным выбором сюжета больше чем существованием данной настенной живописи вообще, я спросил вернувшуюся Маргариту, об авторе, на что она, махнув рукой небрежно сказала

— А, мама балуется, — и повела меня к себе.

Я так и не узнал как выглядит ее комната. Картины на стенах, стеллаж с книгами, большая ваза на полу возле балконной двери, вот и все что было создано для меня капризной луной. Мы любили друг друга не включая свет, не останавливаясь и почти не разговаривая. Временами диван начинал скрипеть невыносимо громко, она охвативала меня руками, мне приходилось замирать и я шепотом чертыхался и умолял ее выбросить завтра эту дурацкую кровать, обещая купить новую, а она заходилась в беззвучном смехе, царапая меня твердыми, как у девочки, ягодами груди, я целовал ее лицо, ее тело, я не мог остановится, она стонала тихо-тихо, чтоб не разбудить маму и я прижимал свое ухо к ее губам, чтоб слышать ее шепот, чтобы не упустить ни одного стона сорвавшегося с ее губ, чтобы чувствовать ее прерывистое дыхание.

Я ушел рано утром, она проводила меня до дверей вместе с молчаливыми собаками, поцеловала на прощание выскочив на лестницу нагишом и исчезла за обитой дермантином дверью. Я взял такси, приехал домой и завалился спать.

Проспав до двух я проснулся совершенно разбитый. К счастью была суббота и не надо было ехать на работу. Превозмогая головную боль я встал, выпил таблетку и кофе.

Вспоминая события вчерашней ночи с досадой осознал что забыл у Толика дипломат с видеокамерой и документами. Надо было ехать. Я решил не откладывать это в долгий ящик, натянул джинсы, свитер, куртку и вышел на улицу.

Опять шел снег и день уже начинал сворачиваться на ночь, солнце едва угадывавшееся за светлым пятном в тучах висело низко над горизонтом. Я решил пройтись пешком и, подгоняемый морозцем, двигался быстро, огибая одиноких прохожих.

На углу сидела замерзшая бабка и продавала неожиданно красивые вишнево-алые розы. Я решил сразу после Толика заехать к Маргарите.

— Сколько? — спросил я.

— Две на дорал, — бодро ответила бабка и посмотрела на меня вызывающе выцветшими слезящимися глазами. Я усмехнулся, достал двадцатку и сказал

— Беру все.

Бабка засуетилась руками, схватила деньги и сказала

— Милок, а сдачи-то у меня и нету… Тут всего тридцать пять…

— Ладно, бабка, будешь должна. — строго сказал я.

Она согласно закивала, завернула мокрые стебли в газетку и пожелала мне всех земных благ о существовании которых узнала за свою жизнь. Я поблагодарил и пошел дальше.

Пока дошел до Толика замерз как черт, газета промокла и руки без перчаток закоченели, а на ушах перестал таять снег. Я позвонил в дверь, собираясь ограничить визит посещением прихожей, но мне никто не открыл. Я постучал, и дверь приотворилась, я вошел внутрь и застал там все как вчера, они, похоже не прекращали, только теперь там была еще и Маргарита, которую с видимым удовольствием надевал хозяин, а она сама двумя руками держала преподавателя за ягодицы и делала тоже, что умирающий от жажды делал бы с огромной ледяной сосулькой. Викуля вместе с женой преподавателя испытывали вибратор, азартно стукаясь задницами. Они увидели меня и обрадованно замахали руками.

— Я за дипломатом, — сказал я, делая вид что ничего не происходит.

— Вон он, — не отрываясь сказал Толик. — Кстати, вон твоя камера, не забудь. Мы тут поигрались…

Все захихикали. Я криво улыбнулся.

— Кому это розы, — спросил Толик. — Мне?

Я посмотрел на цветы. Тугие бутоны были покрыты каплями растаевших снежинок.

— Да, — сказал я. — Тебе. Спасибо за избавление меня от комплексов.

Они опять засмеялись, причем преподаватель в этот момент кончил и изо рта Маргариты полилась сперма. Я взял дипломат и ушел.

Волею судьбы я попал в командировку в Европу, потом меня занесло в Америку, где я прожил полгода, возненавидив китайскую еду, негров и Брайтон-бич, после опять жил в Европе, тем временем наша компания перебралась в Москву и мне никак не представлялась возможность вернуться в город моего детства.

В суете дел я почти забыл о Толике и его друзях, когда попивая кофе в маленьком уличном кафе, каких полно в Голландии да и в Европе вообще, столкнулся взглядом с молодым мужчиной, который вниметельно меня изучал. Увидев что я его заметил он улыбнулся, встал, оказавшись огромным как баскетболист-переросток и подошел ко мне.

— Макс, — сказал он, — не узнаешь? Это же я, Толик!

— Толик… Толик… Ты усы сбрил, что-ли?

Он улыбнулся и спросил

— А больше ты ничего не замечаешь?

Я присмотрелся. В его лице явно было что-то не то. Не дожидаясь пока я соображу он радостно подсказал

— Пластическую операцию я себе сделал, нос изменил, глаза…

Я чуть было не расхохотался. Вот уж воистину — у каждого свои комплексы.

— Зачем? — как можно серьезнее спросил я.

— Да так, чтоб бабы больше любили, — внезапно погрустнев ответил он.

— Ну и как, помогло?

Он отрицательно качнул головой.

— Знаешь, я думаю что раньше они на меня бросались как на диковинку.

Такой урод, что не боишься влюбится и можно спокойно трахаться, ну и вообще… А теперь — никто и не узнает даже.

Он нервно побарабанил по столу пальцами.

— Как там Маргарита? — стараясь звучать спокойно спросил я.

— А? Маргарита? Мы с ней расстались. Она обиделась что я заставил ее тогда вернуться, ну после того как вы трахнулись. В шутку пообещал маме кино показать. У меня этого кино с нею в главной роли было пруд пруди, ей даже нравилось смотреть себя на экране, знаешь чем хуже тем лучше… Незнаю где она. Мама ее умерла, а она вроде собиралась разменивать квартиру. Н-да, не знаю где она сейчас.

А я тут теперь бизнес кручу, пистолеты из Польши это пошло, а вот теперь…

Но я его не дослушал. Оставил на столике деньги, взял такси и поехал в аэропорт.

Ближайший самолет улетал через час и мне с трудом, но все же удалось купить за бешенные деньги билет. Я позвонил в отель, попросил переслать вещи в мою московскую квартиру и через несколько часов приземлился в аэропорту моего города.

Там опять был ноябрь, смеркалось, горели редкие фонари и моросил холодный дождь.

Я взял такси, поехал искать ее двор, и не нашел. Я заглядывал во все дворики, пытаясь найти похожий, но нигде не было елочки, или снежного сфинкса. Тогда я попытался найти двор с потайным ходом, но и это мне не удалось — то во дворе не было деревьев, то их было четыре или лавочек три, то было должное число деревьев и лавочек, но не было колодца. Я пытался вспомнить что-то еще, что-то что могло подтолкнуть меня к правильному дому, но перед глазами стояли кадры из кассеты, заботливо отснятой Толиком. Я занервничал, стал спрашивать у прохожих не знают ли они девушку с двумя собаками, но люди шарахались в сторону и спешили домой, гасили свет, и наблюдали за мной прячась за занавесками.

Стало совсем темно и я остался один, я стою во дворе ставшего чужим города, мне на лицо падают холодные капли и стекают, смывая воспоминания, память о ее прикосновениях и утешая боль.