"Москва под ударом" - читать интересную книгу автора (Белый Андрей)11И в сумерках синих оконного выреза видел – отчетливо: рожа прилипла; казалось, что – желтая. Рожа в окошке исчезла. Иван же Иваныч, шарахнувшись, влип – в желто-сизые стены; и – замер: подъюрк под окно несомненный! Схвативши фонарик, случайно (случайно ль?) просунутый между томами ван-Агнуса и Карла Вранца («Гешихте дер Математик» и «Проблемен») – вприсядку: к окну: заседать и молчать, чтобы – высмотреть. Сел там орлом; осторожно подъерзывал носом; и ждал, как с фундамента выглянет; да – очевидно, что кто-то там влез на фундамент, таяся в застенном простенке, стененный, прилипнув руками, ногами и телом к стене; представлялся удобнейший случай поймать: того самого; или – то самое, что не давало покою, решив навсегда… Потому что, – мелькания, тени и рожа в окне (оставалась такая возможность) могли оказаться «пепешками», «пшишками», то есть приливом кровей к голове. Но звук «дзан», всеми ими услышанный, – вовсе не призрак! Сидел на карачках, выерзывал носом; и слышал, что там, за дверями, сначала шушукались, плакались и, наконец, закричали, – Надюша и Вассочка: – Папочка… – Ах, да пусти меня… В дверь застучали. Иван же Иваныч – дверь запер; теперь, из засады своей он не мог подать голоса. – Вот еще дура – кричит: – эдак можно спугнуть! И в засаде засев, видел: небо; вдруг – ти-ти-ти-ти-ти. И с ти-ти-ти-ти-ти (подшептывал в миг напряженья он) – подкарабкался. Там же в стекле стал картузик, – подвыюркнув: перепривыюркнул с молниеносною скоростью; и, убедившись, что нет никого, – ну и к стеклу прилипать: чуткий пес за юлящего мышкою носом юлит – вверх-вниз-наискось – так, чтоб уткнувшися в норку, где скрылась она, присмиреть, выжидая. Профессор Коробкин таким неожиданным, прытким и вертким, упругим, как мячик, летком быстрей молньи: с карачек – на стол; и оттуда (одной ногой – на столе, а другой – на окне) он двудырчатым носом – к окошку; и выстрелил наискось сверху в окно электрическим белым лучом потайного фонарика. В белом луче оказалась накрытая рожа – без носа: бульдожья, в картузике! – Есть! – вскричал громко, слетевши (оттуда – сюда) с подоконника. В то же мгновенье, с ним вместе отсюда туда (разделяло стекло), чье-то тельце, присосанное к камню стен, – отвалилось: и – шмякнуло наземь. Профессор Коробкин бежал от окна: заоконное тельце бежало в противную сторону, вот перебросилось через литую решеточку, дом отделявшую от тротуара; и вот перебросилось – вдоль переулка; профессор же, дверь распахнув, мимо плачущих Наденьки и Василисы Сергеевны, – в переднюю; цепи сорвавши, на улицу – с криком: – Ловите, держите! – за юрким мальчишкою, улепетнувшим в пустой переулок: бесследно! За ним же, стремительно выскочив с черной метлой из ворот, бежал Попакин: – Да – барин, да – что вы? Забороздили заборики – мимо. Неслись из соседних дворов, кто без шапки, кто в туфлях: бежал генерал Ореал (отставной, опустившийся) – за проживателями домов Янцева и Шукеракина; все собрались под кривым фонарем, окружив запыхавшихся и растаращами друг перед другом стоящих – Ивана Иваныча и Тимофея Попакина. – Видел-с! – А я говорю – никовошеньки! – Вор в окно лез! Так кричали они. Генерал Ореал и все прочие – слушали; кто-то, одетый в пестрявые брюки и пестрый пиджак, проходя, обернулся; и – дальше пошел. – Говорю вам, что видел! – Помилуйте, я по сию пору тут в приворотне сидел! – Он уж видел бы, – Шохин сказал. – Да-с, морщинистый, – да-с – с черным носом, – упорствовал громко профессор. – Морщинистый!… – Слышь?… – Говорит – с черным носом он… Не удивился один генерал Ореал: – Я всегда говорил… С этим людом… Позвольте пожать… Генерал Ореал… Возвращалися кучей к подъезду, откуда выглядывали уже Дарьюшка с Марьей, кухаркою. Шохин сказал: – А я знаю – кто… – Кто? – Это – Яша. – Как-с? – Так, очень просто, – настаивал Шохин. – Я – не понимаю вас, – остановился профессор: и очень тревожно моргал. – В Телепухинском доме живет карлик Яша: блажной и безносый: так – он. Раскрывались окошечки: слушали: и – соглашались. – Он… он… Он и четь! Обозначалась новая стека людей; и тут Дарьюшка, вспыхнувши, – носом в передничек: фырк! Потому что раздался из стеки насмешливый голос: – Он ефта за Дарьей, курчонкин сын, лазат: надысь в саду лапались! Марьюшка, Дарья, профессор – стояли в передней; все прочие же гоготали на улице; лишь генерал Ореал собирался, да Марьюшка – дверь затворила: ему прямо под носом: – Яша и есть. – Просто, барин, нет мочи: таскаться стал в кухню: его я – взашей; а все Дарья… Вы не сумлевайтесь… Какой это вор… Лез за Дарьей: подглядывать… Как тебе, право, не стыдно… Нашла обважателя! Фырк! Успокоились: все разъяснилося. – Энтот же самый карлишка, – вполне безобидный: с амуром в мозгах! – С перетрясом! – Пархуч. Как-то радостно стало: не вор. – Это он. – Он… – Карлишка!… Профессор вполне раздобрел: объяснялось, что «это» – не «это», а просто – карлишка! И, ткнувшись в Марью, кухарку, пожвакал губами, слагая в уме каламбурик: – Вы, в корне взять, – Маша? – А как же-с! – Вы варите кашу нам? – Кашу варю, – ну? – Он – Яша? – Ну, – Яша… А что? – Он – без каши? Фырк, фырк! – Ну – так вот-с! И – прочел: Пошел пир горой! Позабыли: за дверью все ждали, бледнея, не смея просунуться: и, уж услышав стишок, они поняли: нет, – не «она»; Василиса Сергеевна – в слезы; Надюша – салфеточкой в пол: – Как не стыдно вам, папочка: мамочка – в горе, а вы… Присмирел. |
||
|