"Москва под ударом" - читать интересную книгу автора (Белый Андрей)2Накануне еще неполезных вкушений своих он пытался просунуться в спор: под окошко; стояли там – Клоповичен-ко, печник и рылястый мужик; топорищем с размаху при-кряхтывал он по тесине; печник лякал пальцами глину. И – слышалось: – Долго ли будем хворать – от своего от хвоста? Это выслушав, Грибиков – дергом: за форточку: – Ладно, – ужо тебе будет, – сказал он себе. И подвыставил ухо; к нему приложился, чтоб голос услышать: – Полено к полену… Рылястый мужик положил свой тяпок топором на тесину: – И будет… Нос выставил Грибиков: – Кто бы?… – Костер тебе!… Старою шамою он – к мужичку: сверху вниз: – Ты что знаешь? Поскреб безволосье куриною лапой. – Я? – Ты!… – Я… которое – знаю, которое – нет… Кекал Грибиков: – Вот и не знаешь. И сфукнул в кулак. – Я то знаю, что валятся, точно в помойную яму, в нас всякие дряни… Шипнул как на печке кусочек коровьего масла: – В большую, брат, яму, – побольше и хламу… Ответил плёвом. Подпахивал ямник, к которому шла в подчепечнике старая: с грязным ведром; раздавалось: – Буржуй щеголял лошадьми! – В щеку бил! – Чертопханил. – Кокошил… – Куражился. Грибиков лез из окошка глистой. Агитировал Клоповиченко: – Когда забастовка, то липнет буржуй с поцелуями; ты его в – губы, он – щеку, не губы, подставит. Не выдержал Грибиков: – Умокичение! Гадил глазами. Печник остроумничал и лякал пальцами с мокрою глиной: – Буржуй из яйца, из печеного, высидит цыпу: зажарит – да сам же и слопает. Грибиков – дернулся: – Мир сотворили, да вас не спросили. Отплюнулись; и – продолжали свое; меж собой. – Цыпу лопаешь? – Хворостом брюхо напхай, – такой урч! – Едим с урчами! Грибиков сверху рукой гребанул: – Оттого ты урчишь, что горшок каши слопал – роташку поджал: стал роташка полоской. Не слушали: – Едак восстанешь. – Давайте же вместе урчать: урч подымем такой, от которого город провалится. Грибиков трясся костлявым составом, свой палец в них тыкая: – Можно сказать, – он шипел, как вода, пролитая на печь, – из болота вольно орать чорту. – Сам чорт! – Против явности спорите. – Сам против явности сел: с сундучищами. Грибиков тут поперхнулся простуженным кашлем, схватясь за грудашку; и – сплюнул: – Не плюйся! – Ты что? – А ты что? – Я-то – то… Ты-то – что? – Ты не чтокай! – Шаров на меня не выкатывай. Сверху грозил им рукою: – Трень-брень, – малодошлый работник, а – тоже вот… Чуть он не выскочил из-за окошка: – С подшипником сделал – что?… А? Ему – взлаем: – Рабочий закон защищаю от хапов. – Правов не имеешь! – Сын курицын: шкуру содрать! – С самого-то уж содрана: ходишь без шкуры. Два пальца поставил: – Моя шкура, – пальцы согнул, – хоть не черного соболя. Третий свой палец просунул меж ними: – А все же – своя она. Кукиш показывал: – На! И захлопнул окошко. Ушел к Телефонову: вместе ходили куда-то. Наутро шпичок появился; в Бутырках уселся Анкашин Иван; Николай Николаевич Киерко либо обмолвился – в жужелжень миший. – Павко [21] – давит мух. И понесся летком в тепелке налетевшем, рванувши белье на веревках; столб пыли – за ним; был – во всюдах: Пар-фен Переулкин, Ивавина, Пэс, Твердисвечкин, Сергей Свистолазов, Денис Котлубанин, – с ним вместе. Затылки чесали на дворике: – Ясный донос! – Кто бы мог? – Не попакин ли? – Он – и не нашинский; он – и не вашинский. – Пашинский он: Пашин-прачкин. – Его бы и сфукнуть. А Грибиков кушал грибочки; и – охал, должно быть, от боли: на дворик – не шел; занавесил окошко; стал – шамой; стал – бабой. Рвалась паутина над злой моркотой переулочной. |
||
|