"Случай в Момчилово [Контрразведка]" - читать интересную книгу автора (Гуляшки Андрей)

11

— Итак, — заговорил полковник Манов. — я прочел оба ваши доклада, и, как мне кажется, у меня тоже теперь есть некоторое представление об этой темной истории. — Он взглянул в сторону Аввакума, помолчал немного и продолжал: — Кроме того, мною получены дополнительные сведения, которые полностью подкрепляют тезис капитана Ковачева. А именно: в ночь с двадцать второго на двадцать третье августа учитель Методий Парашкевов совершит покушение на милицейского постового старшину Стояна Сгоименова, и тогда же Методий Парашкевов разбил окно в помещении военно-геологического пункта и похитил стратегически важную схему и две тысячи левов… Товарищу Аввакуму Заховв, который все еще сомневается в виновности Методия Парашкевова, теперь необходимо учесть: экспертиза установила, что на кусках разбитого стекла есть отпечатки пальцев учителя; на окурке сигареты тоже эти отпечатки; кроме того, окурок был затоптан его ботинком. Эти бесспорные факты вместе с другими доказательствами — рассказ милицейского старшины, полотенце и хлороформ — создают ясное и твердое убеждение, которое, я еще раз повторяю, полностью совпадает с выводами капитана Слави Ковачева. Неискренность Методия Парашкевова во время первого допроса, то есть его желание версией о ночной прогулке ввести следственные органы в заблуждение, надо расценивать как первую попытку преступника ускользнуть от обвинения. Меня удивляет лишь то, позволю себе заметить, что такой опытный работник, как товарищ Аввакум Захов, не сумел вовремя сориентироваться в этой сравнительно простой обстановке!

— Это иногда случается! — весело рассмеявшись, заметил Слави Ковачев.

— Смеяться здесь нечему, — нахмурившись, сказал полковник. Переведя взгляд на Аввакума Захова, он озабоченно спросил: — Как же это вы не заметили столь очевидные факты?

Аввакум попросил разрешения закурить, жадно затянулся несколько раз и, помолчав немного, ответил:

— Вся эта история гораздо более запутанна и более темна, чем это кажется моему коллеге Слави Ковачеву. Нет ничего проще, чем, основываясь лишь на нескольких фактах, обвинить человека в смертном грехе. Гораздо труднее установить истину, особенно когда кажущиеся бесспорными доказательства толкают следствие на ложный путь.

— Бесспорные доказательства — для него «ложный путь»! — Слави Ковачев развел руками.

— Вы его не перебивайте!

Полковник снова нахмурился. В последнее время он старался не курить — у него было неблагополучно с кровяным давлением, да и застарелая язва давала себя знать. Но на этот раз не выдержал: порывшись в ящике стола и найдя среди бумаг сигарету, с удовольствием закурил, воспользовавшись спичкой, которую поднес ему Аввакум.

— Пусть мой коллега Слави Ковачев воспроизведет происшествие так, как ему подсказывает воображение, — настаивал Аввакум. — Тогда я укажу, где он совершенно очевидно допускает серьезные ошибки. И вы увидите, что картина не так проста, как это может показаться на первый взгляд.

Полковник уселся поудобнее в кресле и с видимым удовольствием снова затянулся.

— Что ж, раз товарищу Захову не ясна картина происшествия, я ее воспроизведу так, как было на самом деле! — начал в довольно высоком регистре Слави Ковачев. Прищурив глаза, он продолжал: — Случилось это после полуночи, между часом и двумя. Методий Парашкевов возвращается из Змеицы. Змеица — место страшное, куда не всякий отважится пойти в ночное время. Он проходит через двор военно-геологического пункта и торопливо обменивается несколькими словами с постовым. Но, едва скрывшись в темноте, резко поворачивает обратно и металлическим предметом ударяет постового по голове. Постовой, потеряв сознание, падает на землю. Тогда Методий Парашкевов вынимает из карманов полотенце и ампулу с хлороформом, смачивает им полотенце и обматывает голову своей жертвы. Тем самым он обеспечивает себе на какое-то время безопасность и свободу действий.

Это первая часть драмы. Вторая начинается так. Методий Парашкевов подходит к окну Он ведь высокого роста и запросто достает его рукой. Первый удар по стеклу — тихий, чтобы не поднять шума, — наносит металлическим предметом. Образуется отверстие, размеры которого позволяют просунуть руку и ухватиться за железную решетку. После этого, встав ногой на цоколь, он начинает осторожно вынимать из рамы осколки стекла. Покончив с этим, спускается на землю, чтобы передохнуть, и закуривает. Естественно, он прячет сигарету в руке. Но время не ждет. Затоптав недокуренную сигарету, Парашкевов снова становится ногами на цоколь и принимается пилить один из железных прутьев. Прут податлив, он из мягкой стали. Чтобы перепилить его, требуется не более десяти минут. Он загибает перепиленный прут — теперь в окне достаточно большое отверстие, чтобы проникнуть в комнату. Все это происходит в каких-нибудь пятнадцать-двадцать минут. Забравшись внутрь, он открывает отмычкой небольшой шкаф с документами и деньгами. Забирает нужный ему чертеж, а чтобы придать преступлению характер простого ограбления и скрыть его шпионскую сущность, прихватывает и деньги, две тысячи левов, лежащие на верхней полке шкафа… Затем наш герой возвращается к себе — я не я и хата не моя! И сразу, не раздеваясь, ложится спать. На рассвете он принимается укладывать свой рюкзак — на пpoгулку, видите ли, собирается или на охоту. А в действительности сборы его связаны с намерением подальше спрятать хлороформ и в первые часы после того, как преступление обнаружится, не быть дома.

Слави Ковачев потер рукой лоб и бросил на Аввакума снисходительный взгляд: «Надеялся найти слабые места в моих доводах? Как бы не так! Ну-ка попробуй!» Некоторое время все трое молчали.

— Могу я сделать несколько замечаний? — спросил затем Аввакум. Полковник кивнул.

Аввакум встал и принялся медленно, мелкими шажками расхаживать по комнате — от окна к двери и обратно.

— Расстояние от земли до нижней части окна составляем точно два метра и пятнадцать сантиметров. На такой высоте оконное стекло могло быть разбито лишь с помощью палки, прута или другою подобного предмета. При условии если преступник не боится сильного шума, оно могло быть разбито и брошенным в него камнем. Предположив, что преступник разбил окно одним из упомянутых способов, последуем дальше.

Известно, что оконная рама на палец выступает над поверхностью стены. Попробуйте-ка разбить стекло! Что получится? Во всех случаях получится одно и то же: крупные или мелкие осколки непременно упадут на землю. Но обычно падают те, что покрупнее. Я прошу обратить на это внимание: на земле под разбитым окном не было обнаружено ни крупных, ни мелких осколков, ни даже стеклянной пыли. Я обследовал по место с помощью лупы и не нашел признаков битого стекла.

Дальше. Коллега Слави Ковачев утверждает, что преступник просунул руку через первоначально образовавшееся в стекле отверстие, уперся ногой в стену и начал вынимать стекла и опускать их на пол. Это утверждение, по-моему, абсолютно несостоятельно. И вот почему. Когда человек закрепится на стене, он в любом случае непременно оставит на ее поверхности какие-то следы. Пусть даже он разулся, следы все равно будут. Обутая нога или в одном носке обязательно оставит какой-то отпечаток или след. А на стене, непосредственно под разбитым окном, справа и слева от него, не было обнаружено абсолютно никаких следов. Я обследовал с помощью лупы поверхность стены и не заметил ничего такого, что напоминало бы след обуви, носков или босых ног. Извольте!

Аввакум вынул из портфеля целую кипу снимков и разложил их перед полковником.

— Это части стены, которые я заснял, пользуясь специальным фильтром, чтобы были заметны поры штукатурки. Участки стены пронумерованы, и, если сложите снимки с учетом нумерации, вы увидите всю поверхность той части штукатурки, которая находится на высоте одного метра от земли. — Аввакум усмехнулся: — Никаких признаков туристских набоек, не правда ли?

Закурив новую сигарету он продолжал медленно расхаживать взад и и перед по комнате.

— Коллега Слави Ковачев утверждает, что преступник, ухватившись за один из железных прутьев и упершись в стену ногами, другой рукой принялся вынимать осколки стекла и опускать их на пол. Я позволю себе задать вопрос: почему именно на пол, а не на землю? Ему было куда удобнее бросать куски стекла на землю, нежели внутрь, в комнату. Ну, так и быть! Оставим эту деталь. Человеческая душа не под стеклянным колпаком, трудно разгадать ее намерения, не правда ли? Лучше вернемся к осколкам, это проще.

Итак, злоумышленник вынимает крупные и мелкие осколки и опускает их на пол. Мы обнаружили и послали на исследование два осколка величиной в полторы пяди и с десяток поменьше, с мужскую ладонь. Теперь я прошу принять во внимание два обстоятельства. Первое — что пол в Илязовом доме выложен каменными плитами. Второе — что расстояние oi подоконника до пола составляет один метр и пятьдесят три сантиметра. Если кусок стекла опустить с такой высоты на камень, то, разумеется, он разобьется вдребезги. Любой осколок окажется значительно меньше мужской ладони. Я не очень-то сведущ в стекольном деле, но полагаю, что в окнах Излязова дома не йенское стекло.

Дальше. Коллега Слави Ковачев утверждает, что преступник перепилил стальной пилой железный прут оконной решетки, а потом отогнул этот прут, чтобы можно было влезть в окно. Верно, там есть перепиленный и отогнутый прут. Но я прошу обратить внимание на такую деталь. След пилы на концах прута шире с внутренней стороны, то есть со стороны, обращенной в комнату. Если вы висите за окном и держите в одной руке пилу, вам будет в тысячу раз удобнее распиливать мешающий вам железный прут с внешней, то есть со своей, стороны, а не с противоположной. Второе. Если вам куда-то нужно протиснуться и железный прут служит вам помехой, то, перепилив, вы, естественно, согнете его. Но как вы это сделаете? Вы непременно станете гнуть концы прута от себя, а не на себя. Из рассказа моего коллеги следует, что преступник избрал второй путь, то есть согнул прут на себя. Едва ли во всем мире найдется такой глупый и несообразительный преступник. Но предположим, что наш преступник архиглуп и архинесообразителен и поэтому отогнул прут на себя. В таком случае уместно задать вопрос: как при подобном положении концов прута он сумел протиснуться в комнату? Направление его движения и направление торчащего прута прямо противоположны друг другу.

Аввакум достал из портфеля и положил на стол фотоснимок.

— Судите сами, — сказал он. — Может ли человек протиснуться вот здесь и не порвать о концы распиленного прута своей одежды и не оцарапаться? Должен сказать, что я осмотрел с помощью лупы эти концы и не обнаружил на них никаких следов одежды или крови.

Еще одно только замечание, и я кончаю. Коллега Слави Ковачев утверждает, что преступник держался за железный прут рукой. Это верно, но только отчасти. Я обследовал прут с помощью лупы и не смог заметить на нем следов прикосновения пальцев или ладони. Я заметил другое — ржавчина на поверхности прута несколько стерта, как будто ею касались чем-то шерстяным. На подоконнике, среди железных опилок, я обнаружил, также с помощью лупы, несколько синих волосков. Не может быть сомнения, что преступник действовал в перчатках. Как видите, он и не архинесообразителен и не архиглуп! Он орудовал в перчатках.

Аввакум сел в кресло. Все молчали.

Немного погодя Аввакум сказал:

— Из всех этих мелких замечаний, которые тоже покоятся на бесспорных доказательствах, можно сделать основной вывод. Этот вывод помогает найти ключ к следствию: окно в помещении военно-геологического пункта было разбито не снаружи. Слави Ковачев поднял голову.

— Хорошо, я принимаю эту маленькую поправку. Методий Парашкевов забрался в дом не через окно, а через дверь. Большое дело! Воспользовался отмычкой и влез!

— Вот те на! — рассмеялся Аввакум. — Зачем же тогда Методию Парашкевову понадобилось разбивать внутри окно, вынимать осторожно осколки из рамы, оставлять на них отпечатки своих пальцев и опускать на пол? Зачем ему понадобилось после этого надевать перчатки, пилить железный прут, выгибать концы его наружу? Да еще при наличии ключа или отмычки, позволивших ему открыть наружную дверь и бесшумно проникнуть в дом?

Слави Ковачев покраснел и опустил голову.

— Моя гипотеза в данном случае такова. — Аввакум встал и снова начал ходить по комнате. — Некто X. — он нам пока что не известен — получил задание похитить документы стратегического значения. Это один вариант. Возможен и другой: некто Х не получал никакого задания, а просто-напросто хотел навлечь серьезное подозрение на человека, мешающего ему или очень для него опасного. Возможен и третий вариант: комбинация двух первых.

Каким-то загадочным способом X. сумел заготовить осколки стекла с отпечатками пальцев Методия Парашкевова. Дальнейший ход событий ясен. Некто X., открыв с помощью ключа дверь, проникает в ночь с двадцать второго на двадцать третье августа в помещение пункта. Непременно с помощью ключа, потому что, уходя, он позаботился о том, чтобы снова ее запереть. Он открыл окно, разбил стекло и унес часть осколков с собой; на полу оставил лишь те куски стекла, на которых — в чем он был уверен — имелись отпечатки пальцев Парашкевова. Затем, чтобы кража казалась более очевидной, перепилил железный прут, отогнул его концы и, когда со всем этим было покончено, благополучно скрылся. Вы скажете: ну, а хлороформ, а полотенце? А окурок, на котором остался след Методиева ботинка?

Ответить на эти вопросы совсем не трудно. Представьте себе, что мы все трое живем в Момчилове. И что у товарища Манова имеется, к примеру, цианистый калий. И о том, что у него имеется цианистый калий, известно некоторым людям. Между тем я тайком добываю себе такой яд и умерщвляю им моего коллегу Слави Ковачева. О том, что у меня есть этот яд, никому не известно, и поэтому, по крайней мере в первое время, я вне подозрений. Но товарища Манова заподозрят многие, так как вспомнят, что именно он, товарищ Манов, располагает таким редким ядом. И вот неизвестный X., зная, что у Методия Парашкевова есть хлороформ и что в Момчилове только он один имеет его, решает воспользоваться не каким-либо другим оружием, а именно хлороформом. На деле X. действовал, как в поговорке: одним выстрелом убивал двух зайцев. То есть сделал нужное ему дело, а подозрение навлек на другого человека. В данном случае X. пользовался собственным хлороформом. А что касается полотенца — я думаю, что он выкрал его у учителя накануне происшествия. Ну, а окурок — это чистая случайность, он действительно мог принадлежать учителю. Проходя мимо окна, тот бросил недокуренную сигарету и наступил на нее ногой.

Как видите, X. не лишен сообразительности, у него достаточно изобретательное воображение. Его ни в коем случае не следует искать среди простаков или людей ограниченных.

Но, несмотря на все свои «способности» и вопреки своей осведомленности, X. допустил в данном случае несколько непростительных для него просчетов. Если бы преступники не совершали ошибок, их преступления никогда не удавалось бы раскрыть, не правда ли? Наша задача состоит в том, чтобы эти ошибки вовремя заметить.

Я считаю, что план диверсии X. в общих чертах умно задуман и хитро разработан. Но при его осуществлении X. допустил несколько весьма грубых ошибок. Во-первых, он не позаботился о том, чтобы оставить на стене дома несколько царапин, которые напоминали бы следы ног. Во-вторых, не догадался разбросать на земле под окном хоть несколько осколков стекла. В-третьих, X. поступил очень неосмотрительно, начав пилить железный прут изнутри и загнув его концы наружу, а не внутрь. Его грубая ошибка также в том, что он оставил на каменном полу крупные осколки стекла.

Если бы некто X. избежал этих мелких, но роковых ошибок, я не сумел бы раскрыть диверсионный характер совершенного преступления, я бы тоже предположил, как это делает коллега Слави Ковачев, что преступление совершил учитель Методий Парашкевов.

Аввакум остановился у окна. Внизу, по другой стороне улицы, не спеша проходил молодой человек в мягкой фетровой шляпе. Он рассеянно глядел прямо перед собой. «Обычно у мужчин шляпа немного сдвинута к правому уху, — подумал Аввакум. — А у этого наоборот — к левому». Тут Аввакум опомнился и упрекнул себя: «Стоять спиной к полковнику неприлично и не полагается по уставу». — Он быстро обернулся и пошел к своему креслу.

Тем временем полковник рылся в ящике своего стола: искал сигарету, завалявшуюся среди бумаг; он делал это с большим усердием, очень сосредоточенно.

Аввакум снова вспомнил о молодом человеке в фетровой шляпе. «Узнал неприятную новость или чем-то взволнован, что-то спутало его планы», — подумал он.

Слави Ковачев сдержанно вздохнул, тряхнул головой и встал. Он еще сохранял самоуверенный вид, но немного побледнел, и морщины на его лбу и возле глаз как будто удлинились и стали глубже.

«Сейчас его честолюбие мечется, как змейка, на которую наступили ногой», — подумал Аввакум и тут же почувствовал даже какую-то жалость, только он не мог понять, кого больше жалел в это мгновение — взволнованного молодого человека в фетровой шляпе или своего расстроенною коллегу.

Полковник нашел наконец сигарету, повертел перед глазами, потом, будто рассердившись, смял ее и швырнул в корзинку. Он поднял глаза на Слави Ковачева и, пожав плечами, сказал:

— Ну, что, товарищ капитан, вы, кажется, дожидаетесь разрешения уйти?

— Да, если позволите, — тихо сказал Слави Ковачев. Полковник встал и протянул ему руку.

— Благодарю вас за старание.

Слави Ковачев поморщился, словно у него неожиданно заболел коренной зуб.

— Вы можете сегодня же приступить к своим служебным обязанностям, — сухо добавил полковник.

Слави Ковачев подошел к Аввакуму. Он пожал своей влажной рукой его руку и улыбнулся. Влажная рука, улыбка, искренне дружеское рукопожатие — все это навеяло на Аввакума еще большую грусть. Он как-то сник в своем кресле, и взгляд его остановился на пестром узоре ковра.

Полковник Манов встал возле него и положил ему на плечо руку.

— Сегодня ты будешь моим гостем, пойдешь ко мне обедать. Я сейчас скажу Христине, чтоб приготовила лапшу со свежей капустой и черным перцем. Ведь это твое любимое блюдо, не так ли? Да еще чтобы поставила под кран две бутылки «Карловского муската». Твое венгерское блюдо мы запьем нашенским вином, и получится весьма недурно.

Пока Аввакум подбирал слова, чтобы поделикатней отказаться от приглашения, начальник управления уже говорил по телефону с женой. Лицо его было радостным, он даже казался моложе — вот таким его помнил Аввакум, когда они вместе работали в оперативном отделе. Водворив телефонную трубку на место, полковник положил руку на стол и откашлялся.

— Товарищ Захов, — начал он и снова кашлянул, чтобы перейти на официальный тон. — Если я не ошибаюсь, вы в отпуске, верно?

— Да, в отпуске, — ответил Аввакум. «Опять начинается игра в прятки», — подумал он и добавил: — Мне пришлось на время прервать свой отпуск, но завтра я смогу возобновить его.

— Так-так… — кивнул по привычке полковник. — Очень хорошо! Это ваше право, разумеется. Море, пляж, солнце — все это приятно, что и говорить. Лежишь, отдыхаешь, никаких забот. Словом, живешь в свое удовольствие.

Аввакум вдруг вспомнил, что на завтра он назначил свидание Сие, и улыбнулся.

— Да, — вздохнул полковник. — Что ж, я очень рад. А между прочим, ваш Методий Парашкевов на волосок от смерти. Должен вам сказать, что этому человеку на лучшее рассчитывать не приходится.

Аввакум почувствовал, что у него запылали щеки.

— Вы, кажется, собирались ехать в Варну, на Золотые пески или что-то вроде этого? — продолжал полковник. — Я каждый год даю себе слово поваляться летом на этих песках, но дальше источников в селе Банкя не выбираюсь. А вот зимой мне иногда случается бывать на море. По службе, конечно… Так вот что. Должен вам сказать, положение этого Методия Парашкевова незавидное. Вы, вероятно, знаете, что правосудие руководствуется очевидными фактами и бесспорными доказательствами. А очевидные факты и бесспорные доказательства не в пользу вашего учителя, как ни печально это для вас… Я уверен, что ваши гипотезы в данном случае абсолютно верны, но для правосудия важны факты, а не гипотезы. Отпечатки пальцев Методия Парашкевова на разбитом стекле — это факт, верно? А то, что железный прут оказался загнутым наружу, а не внутрь — на это наплевать! Прутья можно гнуть куда угодно, на то они и прутья. Так что должен вам сказать, товарищ Захов, только когда ваша гипотеза cтанет фактом, то есть, когда будет обнаружен и пойман некто X., только в этом случае Методий Парашкевов увидит, как говорится, белый свет… Дело касается не одного Методия Парашкевова. Если следствие начнется и закончится обвинением только учителя, все произойдет так, как планировали враги: настоящий преступник, шпион останется на свободе, и у него будут развязаны руки… На границе орудует хитрый и ловкий шпион — вы представляете, Захов, что это значит? Да… А вот некоторые утверждают, что Солнечный берег куда приятнее Золотых песков. Это правда? В таком случае, почему бы вам не поехать туда… Будете загорать на дюнах, дышать влажным морским воздухом… Там, может статься, и своей любимой лапши со свежей капустой отведаете в каком-нибудь ресторане…

Аввакум уже не ощущал жары, напротив, его стало познабливать Полковника он слушал рассеянно, отдельные его слова пропускал мимо ушей; перед глазами Аввакума мелькали розовые фасады домов с желтыми балкончиками, а до слуха его как будто доносилось знакомое журчание фонтана. Потом он подумал: «А все-таки почему она больше не желает встречаться с инженером?» Полковник пророчит Методию Паашкевову виселицу, а ему сулит лапшу с капустой. Говорит про Солнечный берег, но почему-то вместо песчаных дюн Солнечного берега перед глазами Аввакума стоит белесая мгла, которую он видел в глубоких расщелинах Змеицы. И он спросил себя: «Неужели Методия Парашкевова действительно повесят?» И вдруг почувствовал, что на душе у него очень спокойно. Полковник распространялся о тушеной капусте и морском воздухе, а он, весь уйдя в себя и наслаждаясь спокойствием своей души, видел рисунок, который рука древнего художника запечатлела на терракотовой чаше: летящая оперенная стрела настигает серну.

— Товарищ полковник, — улыбнулся он. — Если вы не против, я могу отложить свой отпуск. В конце концов, и в Момчилове климат неплохой! Вы знаете, там есть такая местность, Змеицей называется, так она но красоте, как мне кажется, немногим уступает Солнечному берегу.

Полковник опять шарил в своем столе — ему хотелось закурить. Хотя у него не было насморка, он шмыгнул носом и нахмурился — вероятно, потому, что не нашел в ящике сигареты. Он взялся за телефонную трубку и, повернув к Аввакуму просиявшее, взволнованное лицо, сказал торжественным голосом:

— Сейчас я скажу Христине, чтобы поставила под кран еще одну бутылку. Ты не возражаешь?