Андрей Имранов Вопрос экономической целесообразности

Рассказ

Начинался сто двенадцатый день моего шестимесячного контракта, я брел, позевывая, из своего бокса в кубрик с целью перехватить пару глотков безвкусного пойла, совершенно незаслуженно называемого «кофе». Все было так же, как и в сто одиннадцать предыдущих дней и как будет в семьдесят последующих. Просто отвратительно. Первую неделю я был в восторге, вторую - в недоумении, потом два месяца хандрил, и, в конце концов, привык. Работа есть работа.

Первым человеком, попавшийся мне навстречу этим утром, был Хол МакДугалл, наш бригадир и мой непосредственный начальник.

- Хай, Зак, - сказал он мне, и я замер. Нет, что ни говорите, но психология - это в первую очередь интуиция, а уж потом - интеллект, образование, опыт и прочая шелуха. Сто одиннадцать раз Хол говорил мне «Хай, Зак», но сейчас я почувствовал, что машина, в которой я крутился послушной шестеренкой, вдруг дала сбой.

- Доброе утро, Хол, - ответил я, подавив зевок и настораживаясь. Интуиция не подвела.

- Звонили соседи, им нужен психолог. Они пришлют тачку в десять по-местному. Собирайся. Через сорок минут в шлюзовую. И пошел себе дальше. В этом весь Хол - ни единого лишнего слова, ни минуты даром. Сон как рукой сняло. За все время пребывания на Луне, на поверхность я выходил всего трижды. И не думал, что доведется еще хоть раз. Я крикнул вслед:

- Какие соседи?

- Русские - донеслось из-за поворота. Странно. Штатный психолог есть в любой бригаде. Интересно, какого черта им понадобился еще один? Да настолько, что они вызвали его с прииска чужой компании? Я бросился было за Холом, но через два шага передумал. У Хола есть недостатки, но босс он хороший - профессионал до мозга костей. Других сюда и не берут. Так что он сказал мне все, что знает или все, что считает нужным сказать. Поэтому я повернулся и продолжил свой путь в кубрик. За сорок оставшихся минут я могу ровно сорок раз собраться и даже не очень запыхаться, а вот ясные мозги мне не помешают. Вкус у местного кофе, конечно, отвратительный, но мозги он прочищает даже лучше настоящего.

Кое-что я все же с собой прихватил - альбом с тестами Роршаха и Люшера, секундомер, электронный тонометр, молоточек. На лунной базе каждый специалист, кроме отличного знания своей узкой области, должен еще разбираться во множестве смежных. Так что мне, будучи психологом, приходится быть и невропатологом, и психотерапевтом, и даже, не приведи Господь, психиатром. Пусть я в этих областях разбираюсь хуже вчерашнего выпускника университета, но так хозяевам компании выгоднее, чем везти сюда еще троих спецов. Может быть чуть-чуть, но выгоднее. И я их, в общем-то, понимаю. Когда килограмм любого дерьма, привезенного сюда с Земли, стоит восемь тысяч баксов, поневоле начнешь считать все на деньги. А если вспомнить, что этим троим спецам надо еще каждый день пить, кушать, дышать воздухом, а, в конце концов, их желательно увезти обратно... остается только удивляться, как они не возложили все функции на одного-единственного человека, желательно пилота челнока. Когда Хол сказал мне, что каждый контрактник на Луне обходится компании в сто двадцать миллионов долларов, я просто охренел. До этого я думал, что лунные алмазы - это золотое дно, после - понял, что алмазное.

«Тачка» русских меня удивила. Это странное сооружение мало того, что выглядело вышедшим из рук свихнувшегося конструктора велосипедов, оно еще и выглядело ужасающе хрупким. Подозреваю, на Земле оно бы развалилось под собственным весом. Нет, наши «жуки» тоже далеки от образа, нарисованного нам поколениями вдохновенных фантастов, но все же похожи на средство передвижения, а не на брачный союз раскладушки и четырех зонтиков. Единственное сиденье на этом агрегате занимал водитель, пассажирам, очевидно, полагалось стоять всю дорогу, держась за поручни.

- Хол, - сказал я в микрофон, не отрывая взгляда от машины, - ты уверен, что эта штука увезет меня дальше первой кочки? Хол хохотнул.

- Не беспокойся Зак, она хоть и выглядит хрупковатой, но на самом деле машинка надежная. Видел бы ты, как она по барханам прыгает на скорости миль под сорок.

Я представил, и мне стало жутко.

- Скажу по совести, я б с удовольствием сменил наших «жуков» на этих кузнечиков, но... ты ж сам понимаешь. Ладно, иди лучше с водителем поцелуйся.

- Чего?! - опешил я.

- Говорить он с тобой хочет, не видишь, что ли?

- А, понял.

Я слишком редко выходил наружу, и все эти тонкости прошли мимо меня, но кое-что я слышал. Поначалу, говорят, частота на Луне была открытая и одна у всех. Пока народу было мало, было удобно. Потом стало слишком шумно, вдобавок на лунной орбите появились спутники, которые, кроме всего прочего, повадились слушать радиопереговоры конкурирующих компаний. И теперь на каждом лунном прииске частота своя и разговоры кодируются. Проблема решена, никто не чувствует неудобств, пока на прииске не появляются гости. Для таких случаев есть резервная частота, но чтобы переключить на нее встроенную в скафандр рацию, из скафандра надо вылезти. В новых моделях, говорят, можно переходить на резервную частоту, нажав подбородком кнопку, вот только появятся здесь эти модели не раньше, чем старые скафандры придут в полную негодность. Все тот же вопрос экономической целесообразности, черт его подери. Теперь странная жестикуляция водителя стала мне понятна. Я-то думал, он просто руки разминает. Хотя, мог бы и сам подойти, тяжело, что ли, зад от сиденья оторвать? Я подошел к машине и наклонился к водителю так, чтобы стекла наших шлемов соприкоснулись. С непривычки (а откуда взяться привычке) немного не рассчитал движения и «поцелуй» получился крепковат - скуластое плохо выбритое лицо, слегка искаженное двумя сферическими стеклами, недовольно поморщилось. Негромкий, странно звенящий голос произнес что-то непонятное, судя по тону, ругательство.

- Извините, - сказал я, - Захария Ковальски, психолог. Можно Зак.

- Володя, - отозвался водитель, - Ковальски, говоришь? А ты, случайно, не русский?

- Мой прадед был из Польши. Эмигрировал в двадцать седьмом году.

- Понятно, - водитель кивнул, - ты наверняка на наших машинках еще не катался, поэтому тебе короткий инструктаж. Встаешь на сетку, вставляешь ступни в крепления... Я повернул голову, чтобы увидеть эти крепления и нечаянно оторвал свой шлем от шлема Володи. Голос тут же пропал, как выключенный. Посмотрел на скептическую ухмылку собеседника и осторожно восстановил контакт.

- Не отлепляйся, потом посмотришь. Так вот, ставишь ноги в крепления до щелчка. Чтобы отцепиться, надо наклонить ногу в сторону, поэтому в дороге стой ровно. Держись за поручень и держись, как следует, дороги здесь ненамного лучше, чем под моим родным Орском, даром, что дорожных служб никогда не водилось. Это - первое. Второе: мы не сразу к себе поедем. Сначала заскочим на Коперника, заберем там двоих, а уж потом - домой. Так что экскурсия займет часа полтора. Тебе воздуха хватит? Я забеспокоился.

- Хол, - сказал я, - ты меня слышишь?

- Слышу, - отозвался Хол, - все нормально, у тебя два полных баллона, хватит часа на три. Не волнуйся.

- Хорошо, - сказал я, - еще что-нибудь, Володя?

- У меня все. Если есть вопросы у тебя, задавай сейчас, в дороге я тебя не услышу.

- Нет... хотя, скажи, зачем вам понадобился психолог? Володя помрачнел.

- Люди у нас с ума сходят, вот зачем.

- Печально, но у вас же свой должен быть, нет?

- Наш - одним из первых с катушек съехал. Ладно, время дорого, если больше вопросов нет, поехали, - и он отодвинулся, разрывая контакт. Хол удивленно присвистнул у меня в наушниках. А я - я не сильно удивился. Психологи - те же люди. Большинство обывателей считают, что уж кто-кто, а психологи умственным расстройствам не подвержены в принципе, но это не так. Быть психологом, не значит не иметь в голове тараканов. Быть психологом, значит лишь - знать своих тараканов по именам.

Я залез на сетчатую платформу, подвешенную между колесами, и, чувствуя себя стоящим на водном матрасе, начал засовывать ботинки скафандра в устройство, сильно смахивающее на горнолыжное крепление. Раза с пятого мне это даже удалось. Я удовлетворенно вздохнул и крепко взялся за поручень. Внимательно наблюдавший за моими действиями водитель ободряюще кивнул и развернулся к своему нехитрому пульту. Мягко спружинив, машина тронулась и, быстро набирая скорость, понеслась вперед.

- Удачи, Зак, - прозвучал в наушниках голос бригадира.

- Спасибо, Хол, - отозвался я, - счастливо оставаться.

Что-то подсказывало мне, что удача на этот раз не помешает.

Я насмотрелся на унылые лунные виды через иллюминаторы станции, поэтому сначала просто скучал. Но скоро поверхность стала менее ровной, появились обнажения каких-то камней, почти что скалы, и жесткое очарование местных пейзажей понемногу меня захватило. Все же светофильтры в иллюминаторах станции сильно искажают цвета, и через стекло скафандра окружающий мир выглядел яснее. Громадный восхитительно-голубой диск Земли - единственное, чем я не уставал любоваться даже на станции - висел над изломанным горизонтом в окружении удушающе-черного неба и несчетного количества пронзительно-ослепительных звезд. Четкие, как нарисованные, тени и ярко освещенные поверхности довершали картину мира. Если из иллюминаторов станции Луна выглядела однообразно серой, то теперь она явила мне свой истинный лик. Лик черно-белого мира контрастов. Тьма и свет, жар и холод, жизнь и смерть - соседствовали здесь бок о бок, отделенные бесконечно тонкой границей. Мир, не признающий компромиссов. Полумеры остались там же, где и полутона - на голубом диске, отдаленном отсюда на сорок миллионов миль. Пожалуй, только сейчас, глядя на то, как, словно отрезанная ножом, исчезает в тени камня половина машины, я прочувствовал до конца, что нахожусь на другой планете. Не стану утверждать, что это чувство мне понравилось.

Станция «Николай Коперник», насколько я помню, была сугубо научной и к лунным алмазам никакого отношения не имела. Поговаривают, ее даже специально поставили подальше, чтобы ученые не бегали за камешками, вместо того чтобы заниматься своими учеными делами. Так что, глядя на две гротескные фигуры, странной походкой идущие от купола к машине, я задавался вопросом: зачем русским понадобилось забирать двоих человек с научной станции? Тем более, что «Коперник» - станция международная и все ученые на ней работают на МКФ, а не на алмазные компании. Странно. Один из вышедших коротко поговорил с водителем, потом оба полезли в «кузов», если это так можно назвать. Приветственно кивнули мне, (я кивнул в ответ), но «целоваться» не полезли, просто закрепились рядом. Машина лихо крутанулась на месте, и мы поехали обратно.

Мало-помалу «экскурсия» начала оказывать на меня гипнотическое воздействие: нелепые контрастные пейзажи, нелепая машина, странные ощущения при езде; и все это - в полной тишине, сопровождаемой только тихими щелчками клапанов и шипением воздуха в дыхательном аппарате. Я очнулся от несильного толчка в спину. Попытался резко обернуться и чуть не упал: ноги-то оставались зафиксированными в креплениях. Чертыхаясь, отцепил ботинки и только после этого смог обернуться и увидеть рядом одного из ученых с «Коперника». Он внимательно посмотрел мне в глаза, кивнул и показал подбородком, пошли, мол. После чего неуклюже развернулся и спрыгнул на грунт. Сколько раз видел прыжки на Луне (да и сам не раз прыгал), всякий раз поражался этому зрелищу. Представьте себе бегемота, прыгающего с легкостью зайца, и вы поймете, о чем я.

Купол русского прииска был покрупнее. Не сказать, чтобы он поражал воображение своими размерами - на Луне человечество вообще живет очень скромно - но для лунной архитектуры это был Скай-Доум, как минимум. Я прошел к шлюзовой, но засмотрелся на Володю. Теперь я понял, почему он не спешил выходить из машины - очевидная легкость конструкции, да еще с учетом пониженной гравитацией, сыграла с водителем злую шутку. Попробуйте как-нибудь встать на гамак и подойти к краю. Бедолага несколько раз приподымался с сиденья, но машина тут же задирала задние колеса и начинала опасно кренится, грозя перевернуться и накрыть незадачливого седока. Водитель тут же плюхался обратно, и, выждав немного, начинал все по новой. Наконец, ему удалось извернуться и соскочить на землю раньше, чем машина встала на дыбы. Конструкция раздосадовано подпрыгнула пару раз на месте и успокоилась.

Володя подошел ко мне, по лицу его стекали капельки пота. Хмуро посмотрел на мою широкую улыбку и поднял руку, показывая на шлюз. Я кивнул и пошел к раскрытым створкам.

Первое, что меня удивило внутри - это запахи. После лишенного всяких ароматов воздуха нашего «Эдвина Олдрина», сняв скафандр, я почувствовал себя попавшим на ферму. Здесь были запахи еды, запахи смазки, аммиака, еще какие-то технические запахи. Пол в шлюзовой выглядел неприятно влажным; вдали что-то неровно гудело, и яркость ламп под потолком менялась в тон этому гудению. Короче, первое впечатление было - не фонтан. Не хватало только мерзкого вида мха на полу, да струй пара бьющих из стен, чтобы представить себя на каком-нибудь заброшенном космическом корабле из фантастического ужастика. Не успел я подумать о паре, как двери шлюза с хлюпаньем раздвинулись, и в комнату вкатилась волна холодного тумана. Вслед туману внутрь шагнул Володя, торопясь, отсоединил шлем и с наслаждением вытер потное лицо - прямо перчаткой скафандра.

- Дурацкая машина, дурацкий скафандр, - с раздражением произнес он, - пока вылезешь, вспотеешь, как мышь, - посмотрел на меня с непонятным выражением и добавил, - влезать - еще хуже. И пошел по коридору, не сняв скафандра.

Я посмотрел на пустой шкаф для скафандров, понюхал холодный воздух и побежал вслед Володе, стараясь не выронить шлем. Навстречу прошли двое местных - оба в наружных скафандрах, но без шлемов и почему-то без перчаток. Мы с Володей прижались к стене, пропуская, я поздоровался. Один из проходивших посмотрел исподлобья, но ничего не сказал. Второй - даже не взглянул.

- Чего это они? - я проводил их взглядом.

- Не обращай внимания, - мрачно ответил Володя, - пошли дальше. Стас, наш бригадир, тебе все объяснит. Насколько это вообще возможно. Коридор вывел нас в небольшой круглый зал, в котором стоял еще один местный, на этот раз не в скафандре, зато в толстом вязаном свитере. Лучше бы он был в скафандре. Человек в свитере смотрелся здесь примерно как корова в бассейне. Вдобавок он был еще и небрит, и, что меня окончательно добило - заметно пьян. Н-да, неладно что-то в Датском королевстве. Более чем неладно. Между Володей и этим типом состоялся короткий разговор. Разговаривали, очевидно, на русском, я не слова не понял, но сделал вывод, что этот пьянчуга, по-видимому, начальник Володи. Вообще, все происходящее начало казаться мне каким-то нелепым розыгрышем. Сейчас зажжется яркий свет, выйдут улыбающиеся люди в форменных комбинезонах, и Володя скажет: «классно мы тебя подкололи, правда? признайся, ты поверил, что у нас и в самом деле все так?». И пойду я снимать банальный стресс у какого-нибудь перетрудившегося бедолаги.

Но ничего такого не происходило. Мы прошли по еще одному коридору и вышли, похоже, опять в шлюзовую, правда, не в ту, через которую пришли. Володя с ходу зашел в шлюз, даже не потянувшись надеть шлем. Я забеспокоился. Возможно, таинственное местное сумасшествие захватило уже и моего провожатого? Я следил за ним, собираясь броситься и заблокировать внутреннюю дверь, когда она начнет закрываться. Володя посмотрел на какой-то стрелочный индикатор у створок, постучал по нему согнутым пальцем, потом просто нажал кнопку. И внешняя дверь шлюза взяла и открылась!

Я только секунд через пять вспомнил, что нужно дышать. Осторожно подошел к шлюзу и выглянул за створки. Снаружи, как ни странно, была вовсе не лунная поверхность, снаружи был обычный коридор, ведущий, очевидно, к другому куполу. Хоть я его и не заметил снаружи, но, скорее всего, он был просто загорожен первым. Володя прошел уже полдороги до второй двери, заметил мое отсутствие и обернулся. Я сделал вид, что пристально рассматриваю материал стен, тем более что как раз напротив моего лица стену украшала черная клякса чего-то вроде смолы.

- Метеорит, - сказал Володя, - стенки коридора однослойные, любой камешек их на счет «раз» навылет протыкает. Тут еще пара дырок есть. Пошли, чего мы тут торчим как ... Последнего слова я не понял, но уточнять не стал. По контексту и так все было ясно. Поэтому я кивнул, и мы двинулись ко второму куполу.

Второй купол выглядел поухоженнее и потеплее. По крайней мере, тут можно было снять скафандр, не опасаясь простудиться. Я еще ни разу не ходил в скафандре более четверти часа, поэтому воспользовался возможностью его снять не без удовольствия. А вот Володя, как мне показалось, вылезал из своего с сожалением. Поставив наши «костюмы» в шкаф, мы пошли дальше. Впрочем, недалеко - до первой двери. Володя обернулся:

- Это наш бригадир, - распахнул дверь, и отстранился, пропуская. Бригадир оказался довольно крупным мужчиной, и, казалось, практически заполнял собой весь объем небольшого бокса. Я удивился: фактор веса претендента при отборе на луну обычно учитывался чуть ли не раньше профессиональных качеств. Надо было быть действительно классным специалистом, чтобы умудриться пролезть на Луну, не будучи больным анорексией. Бригадир поднялся со стула, пинком вогнал его в стену и отодвинулся, освобождая место. Мы кое-как поместились в этой каморке втроем, и, к моему удивлению, тут даже осталось еще немного места. Бригадир отрывистыми фразами заговорил с Володей, время от времени бросая на меня быстрые взгляды. Я тоже в долгу не оставался. И по моим наблюдениям выходило, что местный бригадир находился даже не в стрессе, а просто на грани нервного срыва.

- Станислав Редругин, - произнес бригадир, и я не сразу понял, что он обращается ко мне. Володя, тем временем, пятясь, вышел за дверь, и в боксе стало почти свободно.

- Можно просто Стас, - и бригадир протянул руку.

- Эээ, Захария Ковальски... психолог, - я ответил на рукопожатие, - кому здесь нужна моя помощь, бригадир? Стас ощерился, и я с трудом удержался, чтобы не отшатнуться, такая ярость плеснула из голубых глаз собеседника:

- Всем, blyat, на этом ebanutom прииске нужна помощь. Всем, слышишь? Даже, ebat, мне, - бригадир говорил с сильным акцентом, вдобавок, густо вставляя в речь напрочь неизвестные мне русские слова. Впрочем, неизвестные не значит непонятные, поэтому я их стал просто пропускать мимо ушей. А Стас продолжал:

- Единственный нормальный человек здесь - тот, который сидит в сером ящике, именуемом аппаратом космической связи. Но при всех своих достоинствах, этот малый - невероятный тормоз, поэтому разговаривать с ним неинтересно.

Посмотрел на мое лицо, явно остался увиденным доволен. Широко улыбнулся и хлопнул меня своей лапищей по плечу:

- Еще вопросы, Захария?

- Можно просто Зак, - запоздало сообщил я и задумался. Будь мы на Земле, я бы просто посоветовал ему провести недельку на Мальдивах. Но здесь...

- Сколько времени вы здесь, Стас?

- Без малого год, - откликнулся бригадир, - но не спеши радоваться, - собака зарыта не здесь.

«Какая собака?», - удивился я, но переспрашивать не стал.

- Меня, конечно, тоже плющит, но я пока держусь. А вот основной состав бригады сменился две недели назад. И многим из них куда хуже, чем мне. Миша, кстати, который первым съехал и уехал дальше всех, тоже из последней смены.

- Это..., - я замялся, - то, что вас «плющит», началось у всех одновременно? Когда?

- Правильной дорогой идешь, товарищ, - Стас хмыкнул с намеком, который остался мне непонятым, - но об этом мы поговорим завтра. А пока можешь пообщаться с Андреем - нашим психологом. Бывшим. В рамках обмена опытом, так сказать. Поговорите с ним на своем языке, глядишь, у него мозги на место и вернутся. Новость меня ошарашила:

- Как так завтра!? Мне нужно обратно на свою станцию! Мне не говорили, что я тут останусь до завтра!

- Ша, не кипятись, - Стас добродушно улыбнулся, - начальство твое в курсе, все согласовано. Да и никто тебя силком не держит, хочешь - иди себе домой. Пешком. Потому что батарейки у нашей «стрекозы» на нуле, а заряжаются они долгонько. Короче - не дергайся. У нас тут вовсе даже неплохо, кормят - как дома, свободные комнаты в жилом секторе есть в избытке, от конца левого крыла - занимай любую. Ну и вообще. Это тебе надо, завтра - поймешь. А Андрей сидит в комнате 2 по правому крылу. Давай, работай.

И бригадир замолчал, всем видом давая понять, что разговор закончен. Не люблю, когда меня явно к чему-то принуждают, но что мне оставалось делать? Не идти же, в самом деле, пешком. Поэтому я только поджал неодобрительно губы, кивнул и вышел в коридор. Ну, Хол, ну скотина, вот подложил свинью.

Из «комнаты» Андрея я вышел даже более озадаченным, чем вошел. Андрей не был сумасшедшим. По крайней мере, не был сумасшедшим в общепринятом смысле этого слова. Складывалось впечатление, что у него просто поменялась система ценностей. И очень сильно поменялась, вплоть до полного взаимного непонимания по некоторым вопросам. Но психом его назвать было никак нельзя. Вы же не назовете сумасшедшим, скажем, индийского йога? Другое дело, что индийскому йогу на лунном прииске не место, и сомневаюсь, чтобы хозяева русской компании об этом не знали.

С «уехавшим дальше всех» Мишей мне поговорить не удалось. То есть, не то чтобы совсем не удалось, но толку от этого разговора было немного. Ярко выраженная циклофрения в депрессивной фазе. На вопросы Миша не отвечал, сидел, покачиваясь и обхватив голову руками. Временами негромко бормотал что-то. Я попросил перевести. Мрачноватый парень, просто сообщил: «Бред». Я настоял. Парень пожал плечами и прислушался:

- ... синие долины, как далек путь до ваших корней... далек, далек... полжизни за жизнь, восемь смертей за смерть... если укусить себя за нос, можно увидеть солнце

Я недоуменно посмотрел на моего переводчика. Тот смутился и опять пожал плечами:

- Говорю же, бред.

Темп речи Миши вдруг изменился. Он поднял голову, взглянул на нас почти осмысленным взглядом и выдал длинную тираду. После чего снова уткнулся лицом в колени и замолчал.

- Что он сказал сейчас? - поинтересовался я.

- Не понял.

- Как это? - удивился я.

- Он не по-русски сказал.

- Но и не по-английски, не по-немецки и вообще, это был не романский язык. Он знает еще какие-то языки?

Переводчик задумался.

- По-уйгурски, наверно. Я не знал, что он на нем разговаривает, но почему бы и нет? Он уйгур по национальности.

«Уйгур». Надо же. Я только головой покачал. Ловить тут было нечего, Мише требовалось стационарное лечение, и я со своим молоточком и тестами Роршаха ничем не мог ему помочь. Я поднялся и вышел в коридор, обратив внимание, что ручка с внутренней стороны двери снята, что превращало комнату в камеру. Поморщился, но ничего не сказал.

Кормили здесь действительно неплохо. После безвкусных сублиматов, которыми я питался уже три месяца, салат из нехитрой, но, несомненно, настоящей зелени показался мне пищей богов. Интересно, откуда у них зелень? Неужто с Земли? Надо думать, не здесь же они ее выращивают, в самом деле. Я спросил. Оказалось - здесь. В первом куполе есть оранжерея, где в специальной питательной смеси все это и растет. А вот мясо им привозят с Земли. Мясо?! Я вначале не поверил, но, получив в квадратной тарелочке сероватый кусок размером с сигаретную пачку, убедился: действительно, мясо. Обезвоженное и восстановленное, разумеется, но все равно - мясо! Мое мнение о хозяевах русской компании поднялось с подвального уровня на недосягаемую высоту. А компотом из сухофруктов они меня просто добили, и спать я отправился в совершенно благодушном настроении.

Русские «комнаты» почти ничем не отличались от наших боксов. Те же три кубометра жизненного пространства, та же ортопедическая кровать «Меридиан» с нагрузочной сеткой. Почти такой же, как у нас, стенной шкафчик. Только если стенки наших боксов были обычно изрисованы их хозяевами в соответствии с их вкусами и наклонностями, то здесь стенки были плотно оклеены какими-то текстами, судя по скупым рисункам, всякими инструкциями. Поудивлявшись этим странным русским, которые не пожалели денег, чтобы привезти на Луну бумажные инструкции, я заполз в спальник и застегнул зажимы сетки.

Вокруг меня расстилалась черная пустыня, накрытая плотным слоем пепельно-серых облаков. Дул сильный порывистый ветер, и черный песок с негромким шепотом тек вокруг меня. Казалось, черные барханы оживают, начинают шевелиться и перешептываться друг с другом. Когда над пустыней дует сильный хиррим, нельзя долго стоять на месте. Песок потихоньку натекает на ноги, и, если он натечет выше малых мандибул, выбраться будет сложно. Но мне сейчас нельзя было шевелиться, никак нельзя, потому что всего в двух аххрах справа периодически взлетали фонтаны песка вперемешку с белесыми липкими сгустками. Это песчаные черви йиххимы вышли на охоту. Когда йиххим в фазе хебегенеза, у него нет рта и сложно найти более безобидное существо. Применяемые на фермах препараты задерживают созревание до 8-16 циклов, но иногда случаются деблокады. Как узнать фермера? Скажите вслух «каскадная деблокада». Фермер при этих словах должен почернеть и свернуться. Эта троица, резвящаяся неподалеку, явно с какой-то фермы, диких йиххимов, слава предвечному, не видели уже лет сто шестьдесят. Но мне-то нет никакой разницы, чьим обедом я стану - дикого червя или сбежавшего с фермы. Есть два (нет, вообще-то три, но тектолитных гранат у меня нет) способа спасения от йиххимов: быстро найти скальную гряду или стоять и не шевелиться, и, если они тебя еще не заметили, можешь считать себя в безопасности.

Но только не стоя на песке в хиррим.

Вот проклятье, похоже, выбор у меня небольшой: утонуть в песке или быть сожранным песчаным червем. Уже с пол-лаха я разглядывал окрестности, пытаясь высмотреть спасительные скалы, но тщетно. Пара крупных камней лежала неподалеку, но, увы, недостаточно недалеко и недостаточно крупных. Пока я до них добегу, йиххимы меня почуют, а с такого камешка они снимут меня с легкостью. Но делать нечего: еще чуть-чуть и я уже не смогу выбраться. Дернувшись, как укушенный пауком-скакунчиком, я вырвался из песчаного плена и понесся к камням, стараясь как можно легче касаться песка. Тщетно. Подбегая к камням, я обернулся и зашипел: три серые тени легко и красиво скользили по песку и в их цели сомневаться не приходилось. Полный отчаянья, я посмотрел вперед, и... о чудо, эта длинная тень на склоне бархана могла быть только скалой. Не очень большой, но вполне достаточной.

Я рванул. Пару раз оглянулся на бегу: похоже, я приду к финишу первым. Надежда на спасения добавила мне сил, и я еще прибавил в скорости. И только в одном архе от скалы ее форма чем-то вдруг меня насторожила. Если взять взрослого йиххима и увеличить его раз в шестнадцать... бред, даже дикие черви никогда не дорастали до таких размеров. Бред полный, если только это не... Матка! Я еще продолжал бежать, когда «скала» изящно и легко изогнулась, явив мне полный жуткой красоты и убийственного совершенства лик ангела смерти.

Я дернулся изо всех сил и чуть не заорал в голос, ощутив, что меня что-то держит и даже сдавливает. Но вовремя сообразил, что это - нагрузочная сетка. Я облегченно выдохнул. Всего лишь кошмар. Всего лишь? Чудовищная харя, ощетинившаяся во все стороны клыками, зубами, шипастыми, клешнястыми и зубастыми щупальцами стояла перед внутренним взором отчетливо, как солнце, отпечатавшееся на сетчатке. Как там его - йиххим? Приснится же такое. Я отщелкнул сетку и расстегнул спальник, остужая разгоряченное тело. Что-то казалось неправильным, и где-то, в глубине сознания, мигал красным светом тревожный огонек. Йиххим, да. Матка, причем определенного вида. Бессмысленный набор звуков всплыл у меня в сознании. Да-да, именно так этот вид и называется. Легко определим по рудиментарным конечностям под вторым рядом лицевых жвал. Считается давно вымершим. Я забеспокоился. Количество тревожных огоньков увеличилось, к ним добавился звук сирены. Какого хрена? Откуда я знаю анатомию давно вымерших животных с другой планеты, причем, приснившихся мне? Это нетипично для обычного сна. И почему меня очень тревожит тот факт, что я встретил матку дикого червя в явно половозрелом состоянии? И откуда это желание немедленно сообщить об этом факте в службу надзора? ...Стоп. Какого еще надзора?! «Службу надзора за перемещениями опасных животных», - услужливо подсказало сознание. Вот черт! Я выскочил из кровати в состоянии, близком к паническому. Естественно, допрыгнул до потолка и пребольно приложился к нему макушкой. Это меня слегка отрезвило, и я сообразил одеться, прежде чем бежать поднимать Стаса.

Стас спросонья соображал туго, и я пересказал ему произошедшее раза три, прежде чем у него в глазах затеплился огонек понимания. Я очередной раз излагал ему свои доводы, как вдруг Стас меня резко перебил:

- Погоди, не части. Я так понимаю, ты предлагаешь запросить Землю о немедленной эвакуации, потому что тебе приснился кошмар?

Я поперхнулся. С такой точки я еще не смотрел. Хотя надо было бы. Я попытался собрать разбегающиеся мысли.

- Кошмары снятся не только мне, так? Это, во-первых. Во-вторых, это был не обычный кошмар. Я увлекался гипнологией в университете, и знаю, о чем говорю. Я получил во сне новую информацию, что совершенно невозможно. Когда я говорю «хелицеры», я совсем не это имею в виду, это просто англоязычный аналог того слова, которое вертится у меня в голове, но которое я произнести не могу. Мне для этого тех самых жвал не хватает. Вне всякого сомнения, это искусственно наведенный сон. Это, во-вторых. И в третьих, все говорит о том, что происхождение сна - иноземное. Очнись, Стас, у нас экстратерральное воздействие.

Стас скептически хмыкнул.

- Во-первых, ты не прав. Такая хрень приснилась только тебе. Ребята говорят, что снится что-то странное, но это - кому как. Мне так вообще ничего не снится, как и дома, впрочем. Виктору, вон, вообще каждую ночь бабы снятся. Бедолага аж похудел, но ему все равно вся бригада завидует. И что, скажешь, что у нас вторжение инопланетных нимфоманок? Во вторых, я ни хрена не секу в этой твоей «логии», но с чего ты взял, что получил новую информацию? Ты что, теперь знаешь, как лазерную пушку из лампового телевизора собрать? А? А что тебе всякая хрень непроизносимая приснилась, так не мне тебе рассказывать чего там и как человеку присниться может. Тут человеку приснилось, что он сам себя в жопу оттрахал, так он сутки есть не мог, а ты говоришь - хелицеры. Тьфу. Короче, иди, давай, досыпай и дай людям выспаться, а завтра с утра поговорим. И я тебе кое-чего покажу. Там подумаем вместе, что и как. Как у нас говорят, утро вечера мудрее.

Я почувствовал, что краснею. Уж больно знакомы был и тон его речи и содержание. Сам сотни раз говорил подобное другим людям. Я засмеялся, ну тут же остановил себя. Не хватало еще тут истерику устроить. В сильном смущении я поднялся, и, бормоча извинения вперемешку с благодарностями, убрался к себе в бокс. Вот дерьмо.

Утром, поглощая завтрак и вспоминая свое поведение, я чувствовал себя просто препаршиво. Надо же - расклеился, как школьница. Ночной кошмар порядком сгладился и поблек, как это всегда бывает со снами, и теперь я просто не понимал, что именно меня так напугало. Представляю, что должен думать обо мне бригадир.

- Доброе утро ребята, - а вот и он, кстати.

- Доброе утро, - прозвучал нестройный хор. Я промолчал, втянул голову в плечи и попытался стать невидимым. Не получилось.

- Доброе утро, Зак, - сказал Стас, - позавтракаешь, зайди ко мне. Там Андрей накопал было что-то, перед тем как окончательно свихнуться. Послушаешь.

Взял свою тарелку и вышел. И все. Я почувствовал волну теплой благодарности к этому человеку. Быстро доел и выскочил из столовой.

Стас ждал меня у своей комнаты. Слушать мои извинения он не стал, сразу же перебил, и со словами «Не беспокойся, это нормально. Мне, как прихватило, поначалу тоже хреново было. Пошли, сходим наружу, ты должен кое-что увидеть» повел меня к шлюзу. На все мои вопросы только отмахивался и отвечал «сам увидишь». Только на один вопрос Стас удосужился ответить нормально: «Куда мы пойдем?» - «На прииск». Заинтригованный, я влез в скафандр и мы, пройдя знакомой дорогой через первый купол, вышли наружу. Водитель уже сидел в «стрекозе» и я задумался, почему русские так называют свою машину. Несмотря на очевидную легкость и хрупкость, на стрекозу она не походила ничуть.

Ехали недолго, минут десять. Прииск состоял из доброго десятка шурфов, каждый из которых напоминал кротовую нору. Первоначально камешки на месте падения алмазного метеорита собирали открытым способом. Но довольно быстро собрали все, что заслуживало внимания, и полезли вглубь Луны. На самом деле, как мне объясняли наши работяги, это намного легче, чем можно представить. Во-первых, на луне очень мягкий грунт, во вторых, пониженная сила тяжести здорово облегчает работу. Один человек с буровым рукавом за смену может пройти метров пять-восемь.

Мы подошли к одному из шурфов, Стас махнул мне рукой, потом просто спрыгнул внутрь. Я подошел и посмотрел вниз. Ужас! Метров десять, не меньше. Я, конечно, понимал, что уменьшившаяся в шесть раз сила тяжести поддержит меня надежнее любого парашюта, но все равно было страшновато. Ладно! Если после ночной своей слабости я еще здесь упрусь, Стас вообще черт-знает-что про меня подумает. Я спрыгнул, подавив желание закрыть глаза. Получилось довольно неуклюже, я еле удержался на ногах. Восстановил равновесие, огляделся. От центрального ствола в стороны уходило шесть горизонтальных ходов, из-за обилия керамопластовых крепей и хорошего освещения, похожих на обычные коридоры. Стас одобрительно кивнул мне и направился в один из них. Я пошел следом.

Это чувство я ощутил шагов через двадцать. Поначалу это был эдакий внутренний зуд. Примерно такой, когда долго пытаешься достать что-то мелкое из неудобной щели, а все не получается. Но в это время Стас зашагал быстрее, я поспешил за ним и не стал концентрироваться на ощущениях. Мы почти выбежали в небольшой зал, освещенный пятком ярких ламп. Зал не был закреплен, голые стены из лунного грунта выглядели, как хороший швейцарский сыр - сплошные дыры. Но мне было не до стен. У вас когда-нибудь чесалась загипсованная конечность? Помножьте это ощущение на десять. Нужно было сделать что-то важное, что-то необходимое, но непонятно что именно. И от этого ощущения аж судороги пробегали по всему телу. Я честно попытался осмотреться, разглядеть что-нибудь, но понял, что сейчас просто лопну, как перекачанное колесо и выбежал из зала. Остановился я только возле центрального ствола. Минуты через три появился Стас, прислонил стекло своего шлема к моему.

- Ну, и как тебе понравился наш аттракцион?

- Кошмар! - честно ответил я, - что это такое, Стас?

- А хрен его знает, но версии есть. Там, в зале, выход лунного газа. Первая версия - где-то там что-то резонирует и возникает инфразвук.

- Звук же здесь не передается, - тут же возразил я.

- А как же мы с тобой разговариваем? - Стас усмехнулся, - по грунту и по твоему телу инфразвук передастся даже лучше, чем по воздуху, которого тут нет.

- Так, значит, инфразвук? Или..., - мне казалось, что он чего-то не договаривает.

- Или, - кивнул Стас, - тут все меряли-перемеряли, но ничего похожего на инфразвук обнаружить не удалось. Газ слегка шипит, но и все тут. Версия вторая - какое-то мощное излучение, воздействующее на мозг. Вот здесь, похоже, удалось накопать что-то, но тут с Мишей эта беда приключилась. А радиометристом как раз он и был, единственным, как нетрудно догадаться.

Я задумался.

- Ясно. Неясно только, зачем вам в таком разрезе психолог понадобился? Лучше б радиометриста заказали.

- Радиометристов мы забрали сразу двух - с Коперника. Но они пока только плечами пожимают. Я надеялся, что ты сможешь Мишу разговорить. Похоже на то, что он чего-то выяснил. Перед тем, как съехать с катушек, он говорил, что нашел причину и что это будет открытие даже не века, а тысячелетия. Пошел в шурф, проверить, как он сказал, теорию. А там сел на землю, обхватил голову руками и замолчал. И так сидит по сей день. Да ты сам видел.

Я кивнул.

- Не думаю, что с Мишей что-то получится. Не здесь, по крайней мере, - я вздохнул, - но я попробую. Кстати, а почему в зале все стены в дырах? Стас поморщился:

- Ты же там был, чего спрашиваешь? Ощущение, что что-то есть, что-то рядом. Пытались до этого чего-то добраться.

Я опять кивнул.

- Понятно. А на Землю вы сообщили?

- Разумеется.

- И что?

- И ничего. Пообещали в следующей смене пару специалистов, а пока шахту законсервировать и распределить работу по остальным. Ну вот, теперь ты знаешь все. Пошли.

Стас отодвинулся и пошел к ведущей на поверхность тонкой лесенке.

Разумеется, с Мишей ничего не получилось. Я возился с ним весь день, применяя все известные мне, малоизвестные и слышанные краем уха методики. Сделал пару рискованных уколов, но добился только нескольких русских песен в отвратительном исполнении. Я высунулся в коридор, жестом подозвал парня, имя которого я снова забыл и поинтересовался, нет ли у Миши каких либо личных дорогих вещей. Может быть, фотографий родных или еще каких-нибудь памятных безделушек. Все-таки контрактом разрешается взять с собой с Земли полкило личного груза, и отнюдь не все берут банку пива. Парень пожал плечами и предложил мне посмотреть в шкафчике. Я мысленно обозвал себя идиотом, поблагодарил и вернулся обратно. Давно надо было сообразить залезть в шкафчик.

Впрочем, ничего интересного там не обнаружилось. Ничего личного, по крайней мере. Я уже собирался закрыть шкафчик, когда мне показалось, что в глубине нижней полки что-то блеснуло. Я нащупал увесистый цилиндр и вытащил наружу. Покрутил недоуменно в руках, потом сообразил - всего лишь обычный посадочный маяк. Старый, трехдиапазонный. Еще на гравитонах, вроде бы. Вообще-то, на посадку такой заведет ничуть не хуже тахионного, но за два парсека его уже не услышишь. Я развернул цилиндр торцом к себе и присмотрелся. На торце темнела надпись «ресурс исчерпан». Еще и севший. Зарядке они не подлежат, так что его теперь только на помойку. Я закинул маяк обратно в шкафчик, закрыл дверцу, повернулся и замер столбом, как жена Лота.

КАКОЙ ЕЩЕ В ЖОПУ ПОСАДОЧНЫЙ МАЯК??!!!

Я стоял, чувствуя, как колотится сердце, в компании тихо помешанного старателя и инопланетного устройства, залезающего в чужие мозги, как к себе в кладовку. И стоял так минут пять. Ничего не происходило. Ладно. Я осторожно заглянул в шкафчик. Темно-серый цилиндр размером со школьный пенал. Интересно, как он воздействует на память? При тактильном контакте? На торце полукругом расположились значки, на мой взгляд, ничуть не напоминавшие письменность. Скорее, это выглядело как вариант штрих-кода. Я приблизился и в круге значков явственно проступил смысл - «ресурс исчерпан». И более того, сейчас я мог бы легко ответить на любой вопрос о конструкции и принципе действия этого прибора. Я отодвинулся. Текст снова стал набором бессмысленных значков, а о том, как оно работает, я б сейчас рассказал, как студент, плохо вызубривший конспект. Очень интересно. Сквозь первоначальный испуг проявилось, пока слабое и неясное, ощущение большой удачи. Неужели то, о чем на протяжении доброй сотни лет мечтали фантасты, наконец, становится явью? Человечество находит заброшенный инопланетный артефакт, изучает его и становится космической державой? У меня перехватило дыхание. Ведь я сейчас - единственный, кто знает об этом. Фактически, я держу в руке ключ к звездам. Кто из мальчишек не мечтал о подобном? Передо мной уже щелкали фотовспышки, увивались репортеры, и, одновременно, сияли никогда не виданные звезды и расстилались странные и прекрасные пейзажи далеких планет. Разумеется, я буду в числе первопроходцев. Я перевел дух и приглушил яркость радужных видений. Надо еще дожить до этого, и, желательно, в своем уме. Вот - живой пример сидит, тоже, небось, видел себя делающим первые шаги на чужих планетах. Пока не поперся зачем-то в забой... Стоило подумать о шахте, как сразу же появилась четкая уверенность, что туда следует сходить еще раз. Что-то там было, к чему следует подойти на расстояние ментального контакта... как будто бы... Корабль! Панический ужас бурлил во мне в равной смеси с ожиданием чуда. Миша нашел маяк (наверное, в шахте), пообщался с ним, пошел в шахту и рехнулся. Вдохновляет? И в то же время пойти туда надо. Просто необходимо. Я схватил маяк, вышел за дверь и направился к бригадиру.

Мы со Стасом стояли на дне шурфа и, как завороженные, смотрели в коридор. Зов ощущался четче, чем вчера, но как нечто куда менее назойливое и куда более осмысленное. Я сказал, не отрывая взгляда от хода:

- Я пойду.

Перед выходом мы переключили частоту скафандров на аварийную и поэтому могли общаться, не стукаясь шлемами.

- Почему это? - так же, не поворачивая головы, безразличным тоном поинтересовался Стас.

- Потому что я - психолог. И скорее останусь в ясном уме, чем ты.

- Ага. А кто ко мне приходил рыдать и биться в истерике сегодняшней ночью?

Я смутился, но быстро нашелся:

- Но ведь я же оказался прав насчет экстратеррального воздействия. А значит, я могу более адекватно оценивать происходящее, чем любой на этой станции. И вообще, маяк нашел я, мне и идти.

Стас хмыкнул:

- В герои рвешься? Ладно, иди уж... Гагарин.

Он повернулся, посмотрел внимательно мне в глаза. Хмыкнул.

- Итак, еще раз - каждый шаг - комментарий. Минуту молчишь или не отзываешься - я шлю помощь.

- Сам не идешь.

- Не иду, - Стас кивнул, состроив убедительную физиономию.

Ох, не верю я ему что-то. Как пить дать, сам попрется. Хотя - какого черта? Будем исходить из предположения, что все (хотел бы я знать, что это имеется в виду под этим «все») пройдет без эксцессов.

Луна быстро учит ценить время. Просто помнишь о том, что каждый твой вздох стоит сорок баксов, и к времени начинаешь относиться совсем по-другому. Поэтому я глубоко, на все шестьдесят вздохнул, и пошел к источнику зова.

Страшно не было. Было странно. «Прошел пять метров». Я смотрел на себя как бы со стороны. «Прошел десять метров, вижу вход». Вот странной скользящей походкой идет нелепая фигура по нелепому коридору в нелепую комнату. «Вошел в комнату». Фигура выходит в зал, стены которого испещрены дырами и останавливается. Направление на источник зова определялось хорошо, но находился он в глубине лунного грунта довольно далеко от шурфа, поэтому мне пришлось почти вплотную прижаться к издырявленной стене, чтобы микрогенты, обосновавшиеся в сером веществе моего мозга, смогли уловить гравитонное излучение корабельного инфора. Они слишком маленькие, чтобы хорошо принимать слабый сигнал аварийного гравитопередатчика, а ресурс основного исчерпан еще тогда, когда Луна дрейфовала в космосе в миллионах световых лет от Земли.

Инфор, вообще-то, мог использовать направленное гипергенное излучение для осуществления связи с микрогентами на значительно больших расстояниях, но это излучение, как выяснилось, разрушает фосфодиэфирные связи в сфингомиелинах. К сожалению, сфингомиелины играют большую роль в деятельности головного мозга вида Homo Sapiens Sapiens. Корабельный инфор не подозревал об этом, его создатели имели мозг совершенно иного принципа действия (необычные, но хорошо понятные схемы странных химических процессов явственно пронеслись у меня перед глазами). Мишу можно вылечить, но сделать это следует как можно быстрее, пока нейроны его мозга еще способны поддерживать низшую нервную деятельность. Нужно просто поместить Мишу в медблок и поврежденные нервные клетки будут восстановлены в течение приблизительно 80.0421 секунд. Или 1.3340 минут. Но предварительно следует запустить один из вторичных реакторов и обеспечить топливом основной реактор. Для этого с приемлемо высокой степенью вероятности понадобится 422 килоэрга унифицированной энергии и 1.7 кг любого нестабильного элемента. Корпус корабля (полуавтономного исследовательского зонда класса 3-3 «Хашша») имеет вид, приблизительно описываемый как сплющенный эллипсоид вращения... (очень приблизительно, я бы описал это как «скругленный акулий зуб»). Корабль залегает на глубине 82.17217 м от верхней точки корпуса до поверхности Луны и в 71.44129 м от ближайшей точки стенки шурфа в направлении... (я мог с точностью до миллиметра указать эту самую точку и с точностью до секунды - это самое направление). Входной люк расположен... (разумеется, я знаю, где он расположен). Рекомендуемый способ проходки...

- Зак, черт побери, ответь немедленно! - прорвался вдруг до моего сознания встревоженный голос и я только сейчас понял, что Стас вызывает меня уже минуты три. (192.17 секунд с момента окончания первого вызова).

- Заткнись, - сказал я инфору и сразу почувствовал, что... (Команда распознана и воспринята. Переход в режим ожидания).

- Чегоооо?! - заорал Стас, возмущение и облегчение в равной степени звучали в его вопле.

Я засмеялся.

- Я не тебе. Все нормально, Стас. Все просто замечательно. Мы с тобой, Стас, теперь первые представители Homo Galacticus.

- Ты там еще не рехнулся? - встревоженно, но уже поспокойнее.

- Нет, и в ближайшее время не собираюсь. Стас, я инопланетный корабль нашел. Он исправен. Что случилось с Мишей - досадная случайность. Мы его вылечим.

- Вот как? Ты идешь?

- Лучше ты подойди. Тебе надо это ощутить.

- Зак! - тревога опять вернулась в его голос, - ты забыл, о чем мы договаривались?

Да, мы и в самом деле договаривались. Ни при каких обстоятельствах Стас не должен был идти за мной, а я - должен был сам вернуться к центральному стволу. Если смогу. А потом пройти полное медицинское обследование, а может, и в карантине посидеть пару дней. Но насколько же абсурдными казались мне сейчас наши недавние опасения! Я вздохнул.

- Помню, помню. Сейчас иду. Но имей в виду, что откапывать корабль надо начать побыстрее. Мишу можно вылечить только с помощью аппаратуры, которая есть в корабле, а разрушительные процессы в его мозгу продолжаются. Не сегодня-завтра он просто забудет, как дышать.

- Мы поговорим об этом в куполе... - Стас замялся, - ты сейчас общаешься с этим... кораблем?

Я хмыкнул в микрофон:

- Сейчас - нет, я попросил его заткнуться. И, Стас, не беспокойся. Если там и был кто живой, он мертв уже тысячи лет, а компьютер, с которым я связался, не производит впечатления очень разумного.

- Понятно, - судя по голосу, Стас совсем успокоился, - похоже, тебя можно поздравить. Двигай ко мне... хотя... есть еще один момент, который я бы хотел прояснить: ты можешь узнать у этого компа, как это он с тобой общается?

- Нас можно поздравить, - откликнулся я, - а насчет общения, я и так знаю - через какие-то штучки у меня в мозгу... (эй, инфор!) Да, микрогенты. Многофункциональные нанокомпьютеры, вброшенные мне в организм при тактильном контакте с посадочным маяком. Совершенно безопасные и даже наоборот - могут выполнять некоторые медицинские функции в автономном режиме, - я прислушался, - да, сейчас их во мне немного, но если довести концентрацию хотя бы до полутора тысяч на кубический сантиметр, я стану сверхчеловеком. Регенерация конечностей и органов, причем очень быстрая, полное отсутствие болезней, увеличение срока жизни... ты хоть понимаешь, какую фантастическую находку мы совершили? Мы станем самыми известными людьми человечества! Нас будут помнить, и прославлять и через тысячу лет!

- Погоди, - перебил меня Стас, и в голосе его отчетливо ощущалось напряжение, граничащее с агрессией, - эта штука вбросила в тебя какие-то... устройства? И ты этому доволен?

- И в тебя, кстати, тоже. И в Мишу. Но ты зря беспокоишься - это совершенно нормально для их техники. Понимаешь, это идеализированный вариант руководства для пользователя. Ты берешь прибор в руки и сразу знаешь досконально его устройство, принцип работы и как с ним обращаться. Все их устройства имеют модуль связи и воспроизводящийся набор микрогентов, на случай, если у пользователя их по какой-то причине не оказалось.

- Зак, мне это не нравится, - ответил Стас после недолгой паузы, - ты не находишь странным, что штуковина, принадлежащая черт знает какой расе и пролежавшая под землей, точнее - под луной - хрен знает сколько тысяч лет, общается с тобой и ты ее запросто понимаешь? Уж не по-английски ли она с тобой разговаривает? С Лондонским акцентом, а? Что-то тут не то. И мне это очень не нравится. Зак, я хочу, чтобы ты вернулся сюда и немедленно.

- Именно что по-английски. Но это только инфор - он достаточно мощный, чтобы разобраться в чужом языке. А остальные устройства вообще не используют никакого языка, - я задумался, - микрогенты анализируют поступающую извне информацию и одновременно анализируют происходящие в организме изменения. Отсеяв лишнее, они устанавливают, каким образом устроена память существа-пользователя и вносят информацию прямо в нее, минуя языковой слой, сразу в виде образов. Непростая задачка, но я не вижу в ней ничего невозможного.

На этот раз пауза была подольше. И голос, прозвучавший после нее, был снова почти спокойным:

- Раз они такие безопасные, и даже полезные, то с Мишей-то что случилось?

- Говорю же, случайность. Для связи друг с другом микрогенты и большинство модулей общения используют гравитонную связь. Она безопасна, но у нее намного меньший радиус действия по сравнению с гипергенной при аналогичной мощности передатчика. Чувствительности приемников корабля достаточно, чтобы получать данные от микрогентов на расстоянии... (Инфор?...Ага, спасибо) около 150 метров. А вот приемники самих микрогентов обладают намного меньшей чувствительностью, поэтому, даже на максимальной мощности передатчика корабля, принимающие микрогенты должны находится на расстоянии 70-80 метров. Получив сигнал от микрогентов Михаила, корабельный инфор связался с ними по гипергенному лучу. Через некоторое время инфор разобрался в происходящих процессах и понял свою ошибку, но было поздно.

- Ясно. Давай, возвращайся.

Но меня уже несло:

- Нужно срочно откопать корабль и положить Мишу в медблок. Обычным способом 70 метров до корабля проходить будет слишком долго и опасно, поэтому стенки шурфа лучше крепить силикатным клеем на основе керамопласта, который мы можем сами изготовить в необходимом количестве. Еще надо подготовить пару кило чего-нибудь из трансурановых. Можно взять отработанный плутоний с Коперника.

Из наушников прозвучал тяжелый вздох, и я прервал свои излияния.

- Иду, Стас. Уже иду... хотя... погоди.

- Ну чего еще? - голос прозвучал уже не столько встревожено, сколько устало.

- Я только узнаю, чего это мне снилось и зачем.

- Ты же сам сказал только что... про излучение какое-то... гиперхренное?

- Гипергенное. Нет, это только для связи с микрогентами используется, тут что-то другое... ага... ух ты, здорово... Прямое воздействие на инфоматрицу, представляешь... вот только, похоже, мы к такому способу передачи информации невосприимчивы. Точнее, плохо восприимчивы. А жаль.

- Ты идешь уже или мне звать людей, чтобы тебя вытащили?

- Иду, Стас, иду, - я нехотя отлепился от издырявленной неровной стены, - знаешь, ты вроде неплохой парень, но можешь быть таким занудой! Сейчас творится история, понимаешь, нет? То, что мы сейчас говорим, потом во все учебники попадет.

Стоящий в коридоре, шагах в десяти от центрального ствола, Стас встретил меня настороженным изучающим взглядом.

- Детишки наш разговор наизусть учить будут, - закончил я свою мысль и остановился перед бригадиром.

Стас, хмурясь, внимательно меня осмотрел, пристально взглянул в глаза, потом хмыкнул:

- Не беспокойся, не будут. Политики тебе другую речь придумают, пафосную до невозможности и всю насквозь политкорректную. Будешь сам ее учить наизусть и перед микрофонами излагать.

- Думаешь?

- Знаю, - веско ответил Стас и развернулся к выходу.

Я долго не мог заснуть, ворочаясь с боку на бок в своей кровати. Катушки нагрузочной сетки комментировали мои движения недовольным жужжанием. Разговор со Стасом получился странным. Видимо, это одно из проявлений той самой загадочной русской души - искать во всем подвох. Ну да, когда вся история твоей страны - сплошной пример того, как легко и быстро кажущийся рай оборачивается адом, поневоле начинаешь легче воспринимать удары, чем подарки. Но надо же понимать, что когда ждешь от судьбы одних неприятностей, только неприятности и получишь. Я раз двадцать предложил Стасу самому сходить к кораблю и столько же раз получил завуалированный отказ. В конце концов, Стас опять сослался на то, что «утро вечера мудрее» и отправился спать. Глупость, если вдуматься. Как это утро может быть мудрее? Если нормального человека растолкать часов в пять и попросить извлечь квадратный корень из 16129, какой будет ответ? Правильно, такой, какой не найдешь ни в одном школьном учебнике. Мне так больше по душе пословица «не откладывай на утро то, что можно сделать вечером». Другая культура, что поделать. Мы настолько отличаемся друг от друга в пределах одного биологического вида... Интересно, каково нам будет общаться с существами, похожими на нас не больше, чем сыр на пятницу?

Утро - определенно тупее вечера. Если дверная ручка не находится с пятой попытки, это означает, что еще часик сна был бы определенно не лишним. Я зевнул, попытался заменить перед внутренним взором вид подушки на вид дымящейся чашки кофе и поискал еще раз. Тот же результат. Я насторожился. Шесть раз - это явно лишнее, даже с поправкой на непроснувшийся мозг. Я присел и тупо уставился на кружок в двери с небольшим квадратным отверстием. Ставлю получку за два месяца, что еще вчера вечером на этом самом месте была дверная ручка. Сонливость потихоньку испарялась, заменяясь предчувствием чего-то неприятного. Я поискал на полу - может, отвалилась ручка? Пол был чист, закатиться ей было решительно некуда, да и отвалиться сама собой она тоже не могла - снять ее можно было, только вывинтив болт в торце.

Как было сделано в комнате Миши.

Или в камере Миши?

Я начал беспокоиться. Может, Стас решил просто пошутить? Слабо верится, но кто их знает, этих русских? Шкафчик! Я распахнул дверцу и тяжело вздохнул. Два термоса, три пакета с сухпаем. Даже без лежащей рядом записки, написанной корявыми печатными буквами, мне было понятно, что шутить Стас не собирался.

«Тебе придется посидеть здесь до вечера. Захочешь в туалет - постучи в дверь. Мурад английского не знает, можешь не пытаться с ним общаться. И ни с кем другим тоже - у Мурада на этот счет четкие инструкции. И, поверь, он намного круче, чем кажется. Искренне рекомендую тебе этого не проверять. Все объяснения - вечером. Извини. Стас.» Хвостик у букв i был завернут в другую сторону, как у j, и из-за этого весь текст приобретал какой-то дикий акцент. Чему удивляться, в наш век поголовной компьютеризации не всякий американец имеет хороший почерк.

Я сел на кровать, открыл термос, понюхал. Лунный кофе, судя по запаху. И на том спасибо. Ненавижу ждать и терпеть. Я полжизни только этим и занимаюсь, что жду и терплю. Дерьмо.

И главное - совершенно непонятно, зачем Стас меня тут запер. Чтобы загрести всю славу себе? Ерунда. Чтобы предотвратить распространение опасного сумасшествия? Больше похоже на истину, но все равно ерунда. Скорее всего, он запер меня по распоряжению от хозяев компании. А вот чего ждать от них? Вероятнее всего, вечером прилетят какие-то спецы, которые меня подробно расспросят и изучат. Конечно, это влетит компании в копеечку (в охеренную такую копеечку), но то, что лежит под лунным грунтом - окупит любые расходы. Хотя... пожалуй, компании придется поделиться найденным с остальным миром.

Все могло бы пойти по-другому, если бы вот здесь я хорошенько подумал. Но тут начиналась большая политика, а я всегда питал к ней стойкое отвращение. Мой покойный папа, полжизни просидевший в городском совете выборным главой, сказал мне, когда я поступил в институт: «Захария, ты уходишь из дома и начинаешь жить сам. Одному Господу известно, кем ты станешь. Ты можешь стать ассенизатором, гангстером, или копом. Ты даже можешь стать альфонсом или, не приведи Господь, даже чертовым юристом! И вот что: в трудную минуту твой отец всегда протянет тебе руку помощи. Но если ты станешь политиком, я тебя прокляну, так и знай». Не то чтобы я всегда слушался родителей, но, согласитесь, сказано сильно.

Я совершенно извелся, выпил оба термоса и съел содержимое всех трех пакетов. Два раза прогулялся до туалета в сопровождении молчаливого, смахивающего на сицилийца, парня. Проверять его крутизну мне совершенно не хотелось: хоть я и был покрупнее, но его змеиный взгляд и вкрадчивые кошачьи движения недвусмысленно предостерегали от подобных попыток. Я нашел в шкафчике карандаш и играл сам с собой в точки. Достойное времяпровождение для дипломированного психолога.

Стас появился, когда я уже подумывал отойти ко сну. Открыл дверь, смерил меня мрачным взглядом и буркнул: «Пошли». Если он ожидал, что я наброшусь на него с претензиями, вопросами, или, еще лучше, с кулаками - то я его разочаровал. Я просто молча пошел за ним - у меня тоже есть своя гордость.

Стас завел меня в комнату, размеры которой меня удивили - она была бы просторной даже по земным меркам. Вдобавок на одной стене красовался иллюминатор площадью в добрых пару квадратных метров, разумеется, с видом на Землю. Неяркая лампа смутно освещала силуэт грузного, я б даже сказал, толстого, мужчины, стоящего ко мне спиной. Что-то в этой фигуре показалось мне знакомым. Дверь мягко чмокнула, закрываясь, и толстяк оторвался от созерцания колыбели человечества.

Большой человек. Очень большой человек. Конечно же, я его знаю. На мгновение мне стало не по себе - не каждый день к тебе на Луну прилетает самый богатый человек мира. Леонид Штейнберг, «Бриллиантовый король», «Русский Мидас». Это ему принадлежат больше двух третей всех добываемых драгоценных камней и металлов. По слухам, в его главной резиденции, вся сантехника сделана из золота. Я сглотнул и поздоровался. Штейнберг кивнул:

- Добрый вечер, - голос его оказался сухим и неприятным, - пропустим знакомство. Я знаю, кто Вы, а Вы, наверняка, знаете, кто я. Для начала, хочу поблагодарить Вас, что вытащили меня сюда, - он кивнул головой в сторону иллюминатора, - всегда мечтал посмотреть на Землю со стороны, но никак не мог урвать для этого время. Спасибо.

Пауза. Я опять сглотнул:

- Не за что.

- А теперь - к делу, - Штейнберг прошелся по комнате - пять шагов в одну сторону, пять шагов в другую, - у меня к Вам предложение. Насколько мне известно, вы не связаны с «Селдайм, инк.» никакими обязательствами, кроме контракта, который заканчивается через два месяца с небольшим. Я предлагаю Вам работу в «Рашн Бирс» и обещаю, что Вы будете самым высокооплачиваемым психологом в мире. Что скажете?

Не знаю, появился ли у меня в глазах значок доллара, как в мультике у Скруджа МакДака, но перед глазами определенно потемнело. Кстати, «самый высокооплачиваемый» - это сколько? Вот, скажем, Людвиг Майерс. Зарабатывает не менее двухсот тысяч в год и при этом (я совершенно уверен) далеко не самый высокооплачиваемый психолог в мире. Где-то на краешке воображения, затмевая пейзажи иных миров, замаячили яхты, личные самолеты, дорогие автомобили, дома на побережье и прочие атрибуты роскошной жизни. Поймите меня правильно, я родился и вырос в достаточно обеспеченной семье, но при этом никогда и мечтать не смел, что смогу добраться до таких вершин. Я с трудом удержался от желания себя ущипнуть и спросил, не слыша своего голоса:

- Что для этого от меня требуется?

Штейнберг глянул на меня взглядом почуявшего прибыль страхового агента и кивнул:

- Всего лишь - честно и правильно ответить на два вопроса, - выдержал грамотную паузу и в момент, когда я уже разинул рот, чтобы выяснить - какие, продолжил, - вопрос первый: можно ли воспользоваться этими инопланетными знаниями, или их частью, таким образом, чтобы скрыть их происхождение?

Ага! Так я и знал. Все же не зря я потратил столько лет на свое образование. Вопрос этот я предвидел, всесторонне его обдумал, поэтому ответил честно, быстро и даже весело:

- Нет. Определенно невозможно. Эти знания настолько далеки от современного уровня развития наших наук, что выдать их за собственные изобретения никак не удастся. Но даже не в уровне дело: способ изложения и представления этих данных чужд человеку и совершенно не похож ни на один из наших способов. Для того, чтобы понять принцип действия какого-либо их прибора, Вы должны иметь в мозгу необходимое количество микрогентов и находиться на расстоянии ментального контакта с ним, но объяснить этот принцип кому-то третьему, скорее всего, не получится. Вы можете записать полученные знания, но даже Вы сами ровным счетом ничего в них не поймете, когда пропадет ментальный контакт. Необходим долгий труд множества ученых, чтобы переложить эти знания на язык научных формул, привычных и понятных нашему человечеству.

«Вот так тебе! Монополистом хотел стать? Даже не мечтай».

Штейнберг нахмурился и пару раз прошелся по комнате.

- То есть, не имея в мозгах этой инопланетной мелюзги, разобраться с находкой не получится?

Я пожал плечами:

- Думаю, что не получится. Практически вся их техника нанотехнологична. Даже в самые лучшие свои микроскопы мы ее и рассмотреть-то толком не сможем, не то, что разобраться. Да и зачем? Микрогенты не только дают доступ ко всем знаниям корабля, они еще и множество других функций выполняют. Даже если опустить медицинские функции, их возможности в информационном плане просто грандиозны. Они способны организовать глобальную сеть наподобие Интернета, только подключены в нее будут не компьютеры, а сами люди. Они способны хранить гигантские объемы информации и передавать ее с громадной скоростью. Вы понимаете, что это значит? Единое информационное поле! Больше не будут нужны библиотеки, исчезнут за ненадобностью радио, телевидение, компьютеры. Человечество сделает даже не шаг вперед и не два, это будет грандиозный прыжок, возможно, больший, чем весь путь, пройденный им до этого! Все изменится! Все! - мне стало не хватать воздуха, и я остановился перевести дух.

- Ты совершенно прав, - задумчиво произнес Штейнберг, - это действительно грандиозный прорыв. К моему глубокому сожалению.

Мне послышалось, или он оговорился? Штейнберг холодно глянул на мое недоуменное лицо, хмыкнул:

- Бездомный бродяга, роясь в помойке, нашел чемодан с необработанными алмазами. Как думаешь, принесет ему эта находка богатство и здоровье?

- Ну... взять алмаз помельче, и...

- А самый мелкий алмаз весит килограмм пятнадцать?

- Все равно, если подойти с умом... найти честного ювелира..., - я не понимал, к чему он клонит. Штейнберг жестко усмехнулся:

- Плохо ты знаешь жизнь, мальчик. Единственный способ этому бродяге остаться в живых - немедленно зарыть чемодан обратно и сделать вид, что никогда его не находил. И никаких других вариантов. Поверь, я скорблю не меньше тебя, но: сколько ты хочешь за то, чтобы забыть обо всем этом?

Штейнберг сделал неопределенный жест рукой.

- Ты знаешь, кто я и представляешь мои возможности, а я понимаю твои чувства. Так что не стесняйся, - он остановился напротив и воткнул в меня острие своего взгляда, - итак?

А я стоял, как громом пораженный, и мне казалось, что невидимая рука рисует на стене раскаленными буквами «Мене, мене, тэкел, фарэс». Только секунд через пять я начал соображать. В самом деле - то, что для всего человечества будет благом, конкретно для Штейнберга может таковым не быть.

Во-первых, эта находка может запросто пошатнуть хрупкое юридическое равновесие по лунным приискам. Дело в том, что вся Луна - как бы американская территория. На самом деле, этот вопрос нигде никогда не рассматривался, просто ни у кого не возникало на эту территорию претензий. Пока не возникало. Далее, та часть Луны, куда упал алмазный болид, как бы выкуплена компаниями Штейнберга. А подразделение НАСА, одно время подрабатывавшее такими продажами, как бы имело на это право. И все эти «как бы» очень сомнительны с точки зрения международной деловой практики. Неувязок там хватит лет на десять судебных баталий целой армии юристов. Пока что просто никто не искал эти неувязки. Но немедленно начнут, как только о находке станет известно.

Во-вторых, есть какой-то закон в американском земельном праве, в соответствии с которым правительство США в чрезвычайных ситуациях имеет право реквизировать проданные иностранным компаниям и резидентам земельные участки. И пусть этот закон противоречит всему, чему можно противоречить, куда важнее то, что США - единственная страна, имеющая настоящий военно-космический флот. Три «Спейс Фалкона» стоят на базе Аполлон-49. И пусть это - всего лишь челноки с увеличенной автономностью и бортовым оружием, этого более чем достаточно, чтобы взять на мушку все внеземные станции.

Да, как ни крути, а ничего хорошего Штейнбергу эта находка не сулит. Но нельзя же быть таким моральным уродом! О чем я ему и сказал:

- Вы хоть представляете, что сулит людям эта находка? Мало того, что это - ключ к звездам, это же еще - здоровье и долголетие для каждого человека. Это - решение проблем экологии и решение энергетического кризиса. Это - самый великая удача, которая выпала человечеству за все время его существования и вы - вы хотите это скрыть!? Я понимаю, почему вы этого хотите - вы опасаетесь за свой бизнес, и справедливо опасаетесь, но неужели вы не понимаете, что нельзя все считать на деньги? - я перевел дух, - Вы - богатые люди - вы не сливки общества, нет, вы - паразиты на теле общества! Когда первый человек высадился на луну? Полвека назад! И что потом - тишина? А стоило только найтись на Луне алмазам, ракеты стали летать на Луну каждую неделю и Галактик-Тур предлагает отдых на Луне для любого американца со средним доходом и чистой кредитной историей! За два года аэрокосмическая индустрия шагнула больше, чем за двадцать предыдущих, и только потому, что толстосумы, наконец, заинтересовались космосом! Когда же вы научитесь видеть дальше собственного носа?! Где бы мы были, если бы миллиарды долларов не тратились на развлечения и на сверхизысканную еду? На Альфе Центавра? В другой галактике? Нет! Мой ответ - Нет! Что бы вы мне не предложили и чем бы не угрожали - я приложу все усилия, чтобы донести благую весть своему народу и своему человечеству.

Все-таки я дурак.

Умный человек бы помялся для виду, назвал какую-нибудь сумму, миллионов там десять, а уже потом, на Земле, начал бы шум поднимать. А сейчас, глядя в холодные серые глаза самого богатого человека мира, я отчетливо понял, что Земли не увижу. Мне попадется бракованный скафандр, я подавлюсь обедом или просто выйду погулять и пропаду без вести. Папа мой частенько говаривал: «Захария, если не научишься держать язык за зубами, кончишь с ножом под ребром, пулей в мозгах или на электрическом стуле. Короче, плохо кончишь», перед тем как приступить к более радикальным воспитательным мерам. Хоть он вряд ли допускал, что я окажусь жертвой первого внеземного убийства, но, как ни крути, прав был старикан. Язык мой - враг мой.

- Ты закончил? - поинтересовался Штейнберг холодно.

Я нашел в себе силы, только чтобы кивнуть.

- Тогда скажу я. Ты очень меня разочаровал, мальчик. Перед тем, как прилететь сюда, я разузнал о тебе все, что возможно. Если б я решил, что ты - законченный идеалист, я бы не стал тратить свое драгоценное время, а просто распорядился бы, чтобы тебе организовали несчастный случай. Но мне показалось, что у тебя есть своя голова на плечах. Жалко будет, если я ошибся, но твоя столь же горячая, сколь и глупая речь наводит меня именно на такую мысль. Любое открытие можно применить как во благо, так и во вред, причем во вред - обычно эффективнее. И с чего ты решил, что именно это открытие пойдет только во благо? И с чего, позволь поинтересоваться, ты решил, что я настолько трясусь за свои деньги? Ты меня этим оскорбил, причем оскорбил незаслуженно. Остерегайся делать подобное впредь, если хочешь жить долго и счастливо. И почему ты решил, что обнародование твоего открытия поставит крест на моем бизнесе? Я ведь мог просто пойти в ФСБ. Тарелку бы тихо и незаметно выкопали, бизнес мой цвел бы себе дальше, а тебя - тебя бы шлепнули легко и просто, и совершенно без моего участия. Федералы бы с меня пылинки сдували, совесть моя была бы чиста, да и патриотические чувства были бы удовлетворены. Почему же я так не сделал, а?

Я бледнел и молчал.

- Молчишь? И правильно молчишь. Потому что я готов отдать все, подчеркиваю - все - свое состояние за то, чтобы этот корабль остался там, где он сейчас лежит, навсегда. Разумеется, я буду пытаться минимизировать потери любыми способами, но если не останется никаких других вариантов - отдам все, не задумываясь. Потому что я лучше голодным и бедным буду подметать улицы родного Питера, чем жить в роскоши, не зная, кому принадлежат мысли в моей голове. Федералы роются в моем прошлом, налоговики - в моих деньгах, журналисты - в моем грязном белье, но будь я проклят, если позволю кому-то рыться в своих мозгах!

Штейнберг замолчал, мерно меряя комнату широкими шагами. Я следил за ним, как, наверное, затаившийся в траве заяц следит за гуляющим неподалеку волком. Наконец, он остановился, обернулся ко мне и продолжил тоном поспокойнее:

- Ты забыл, что есть еще одна сфера, в которой у нас, людей, прогресс идет даже быстрее, чем в сфере высокой экономической выгодности. Я про военно-промышленный комплекс, если ты еще не понял. И поэтому тебе придется забыть все, что ты видел, если на Земле есть хоть один человек, который тебе дорог. И еще: не делай из того факта, что ты останешься жив, далеко идущих выводов. Просто твоя смерть, сколь бы продуманной она не была, привлечет ненужное внимание. А его и так предостаточно. Поэтому ты придумаешь какое-то научное объяснение тому, что здесь происходило, получишь за это более чем приличный гонорар и улетишь домой живым, здоровым и богатым. Но имей в виду, у меня достаточно способов держать тебя на коротком поводке, и если мне однажды просто покажется, что ты хочешь разрушить тот мир, который я знаю и люблю, ты проживешь не дольше, чем мне понадобится, чтобы набрать телефонный номер. Все. Разговор закончен.

Медленно и бессмысленно, как сомнамбула, я повернулся, вышел из комнаты и, медленно и осторожно, закрыл за собой дверь. Мне определенно нужен отпуск.

Многое (если не сказать - все) изменилось в моей жизни за шесть лет, прошедшие с моего лунного приключения. Против ожидания, со мной ничего не случилось. Никто не пытался отправить меня на тот свет, более того, сколько не присматривался, я не замечал никакого особенного внимания к своей персоне. А если и замечал, то это всегда оказывалось естественным людским любопытством - все же я стал довольно известной персоной после той истории. Временами мне даже казалось, что Штейнберг просто попугал меня своими последними фразами и давно уже и думать про меня забыл. Тем более что самому предаваться раздумьям у меня особо времени не было. Сегодня я - один из самых известных и самых дорогих практикующих психотерапевтов. И - один из величайших циников. Имею право, поверьте. Если я хотя бы заикнусь, что собираюсь писать мемуары, через пару часов к моей двери выстроится очередь наемных убийц. По-моему, мы зря ищем следы иных цивилизаций в космосе. Представители иной цивилизация давным-давно живут среди нас, пользуясь плодами наших трудов. Им чужды понятия честности, порядочности, любви, дружбы и всего того, что отличает хорошего человека. Чужды, но не непонятны. Они высокоразумны и легко пользуются этими понятиями для достижения собственных целей. Не знаю, откуда появился этот вид Homo Superiour, вывелся ли в результате эволюции или действительно пришел из глубин вселенной. Но если последнее - не удивлюсь.

У меня дом в швейцарских Альпах, два дома на восточном побережье, квартира в Париже. Но бываю я в них редко, и живу обычно в особняке в Куинсе, где обычно и принимаю клиентов. По остальным моим домам в основном Лиззи мотается, иногда - с сыном. Лиззи - моя вторая жена. У нас с ней просто договоренность - я даю ей деньги и ввожу ее в высший свет, а она создает мне домашний уют, ощущение надежного тыла, сверкает красотой на раутах и не гуляет налево, или, по крайней мере, делает это незаметно. Не скажу, что у нас какое-то взаимное чувство, но договоренность мы соблюдаем хорошо. Во всяком случае, так получилось лучше, чем с первой женой. Я принимаю клиентов с двенадцати дня до восьми вечера по будням, по субботам хожу на собрания Хаус-клуба, по воскресеньям играю в гольф с Маккензи, Полем Брауном или с четой Дикаприо. Так и живу. Если бы не Макс - мой сын от первого брака, все было бы совсем тоскливо.

Первый год я еще иногда вспоминал о грандиозном рождественском подарке, спрятанном под лунным грунтом на берегу моря спокойствия, но чем дальше, тем меньше оставалось во мне от того восторженного идеалиста, которым я был когда-то. И все реже я думал о звездах и о всеобщем благоденствии. Не бывает всеобщего благоденствия, так уж люди устроены. Личного благоденствия хотят почти все, но вот всеобщего - немногие, да и те, что хотят, имеют каждый свое представление, чего именно надо дать всем и каждому, чтобы оно, наконец, наступило, всеобщее это счастье и благополучие. Может, я еще долго не вспоминал бы о тех событиях, если бы три дня назад не наткнулся на заметку в газете. «Бриллиантовый король при смерти», гласил заголовок и чуть пониже спрашивал шрифтом помельче: «Кому достанутся миллиарды?». Я бегло просмотрел статью. Штейнберг госпитализирован с обширным инсультом. Он в сознании, но состояние тяжелое. Больше всего автора статьи занимал тот факт, что детей у Штейнберга нет, и 99 процентов ее состояло из спекуляций на эту тему.

Не скажу, что новость вызвала у меня шквал эмоций. Я, пожалуй, и забыл бы скоро об этой заметке, но сегодня в пол-одиннадцатого прозвучал дверной звонок. Я никого не ждал, а на медной табличке у двери четко написаны часы приема. Поэтому спустился я в некотором раздражении. Стоявший за дверью худощавый длинноволосый тип в сером пиджаке мог быть только госслужащим, потому что никакой нормальный человек не станет носить костюм в тридцатиградусную жару. Я распахнул дверь и довольно желчно поинтересовался:

- Чем могу быть полезен?

Мужчина неторопливо полез во внутренний карман и вытянул удостоверение.

- Филипп Кармак, ФБР. Могу я задать вам пару вопросов?

ФБР? Я посторонился, пропуская.

- Я думал, вам положено коротко стричься.

- ФБР - не армия, - ответил он с достоинством мирового судьи в пятнадцатом поколении и прошествовал на кухню, оставив едкую смесь запахов пота и дешевой туалетной воды.

- Буду краток, - заявил он, устроившись в кресле и с наслаждением отхлебнув из предложенного стакана, - сегодня в аэропорту имени Кеннеди нами задержан некто Майкл Короткофф. Совершенно непонятно, как он получил визу, потому что нам совершенно точно известно, что мистер Короткофф является высококлассным киллером и обычно выполняет работу для русских мафиозных группировок. К сожалению, он действительно высококлассный специалист, поэтому у нас нет никаких улик против него, и мы не можем возбудить дела. Максимум, что мы можем сделать - выставить его из страны.

- Печально, - откликнулся я равнодушным тоном, - эта русская мафия вконец обнаглела. Но позвольте, офицер, причем тут я?

- Продолжаю, - ФБРовец покачал стаканом, непринужденно плеснув тоником на мой персидский ковер, - в багаже у мистера Коротокффа обнаружилась ваша фотография. Более того, у него обнаружился также план вашего дома и ваш распорядок дня.

Признаюсь, мне стало немного не по себе.

- И что же это значит?

- Мистер Короткофф утверждает, что всего лишь хотел встретиться с вами приватно для получения психологической консультации, и, скажем прямо, у нас нет формальных поводов обвинить его во лжи. Также у нас нет ни малейших идей, кто именно и почему послал его по вашу душу.

Он допил стакан, с сожалением посмотрел в него и поставил на стол.

- Поэтому у нас возникает вопрос: возможно, вы лучше представляете, кто может быть заинтересован в вашей смерти. Принимали ли вы когда-либо клиентов из России, или, возможно, наоборот, отказали?

Я задумался.

- Нет, офицер, не припомню ничего такого...

Штейнберг! Возможно ли, что, почувствовав приближение костлявой, старая акула решила обезопасить этот мир от опасной информации и после своей смерти? В первый год после своей лунной работы я читал в какой-то бульварной газетенке про эпидемию самоубийств русских лунных старателей. Я тогда всерьез опасался за свою жизнь, но меня эта эпидемия не затронула. Надо думать, мы со Штейнбергом - последние, кто знает про инопланетный корабль, и я - последний и единственный, кто знает, где он точно находится и как до него добраться. Чем больше я думал, тем больше мне казалось, что я угадал, кто именно решил отправить меня в лучший мир. Но каков старикан, а? Детей у него нет, сам он одной ногой в могиле, и, казалось бы, какое ему дело до того, что будет завтра? Как ни парадоксально, но я даже почувствовал к нему некоторое уважение. Кармак прервал мои размышления:

- Вы понимаете, что у русской мафии не один наемный убийца?

И уставился в меня пронзительным взором. Я промолчал.

- Поймите меня правильно, правительство Соединенных Штатов готово предоставить вам убежище, провести по программе защиты свидетелей или иным способом гарантировать вам жизнь и здоровье, но для этого у нас должны быть веские основания. В конце концов, возможно, мистер Короткофф и в самом деле хотел лишь немного вправить себе мозги. Не сомневаюсь, что у него достаточно денег для оплаты ваших недешевых услуг. Вы меня понимаете?

Чего ж тут непонятного. Обычная сделка. Я сдаю Штейнберга, а ФБР за это спасает мою шкуру. На секунду я даже предположил такой вариант развития событий. Но только на секунду.

- Нет, - сказал я, и голос мой был тверд, а взгляд - ясен, - нет, офицер. Боюсь, мне нечего вам сказать.

- Жаль, - ответил агент, - мне показалось, что у вас есть, что мне сказать. Но если вы вдруг что-то вспомните, позвоните.

Он достал визитку, посмотрел на меня. Я не пошевелился. ФБРовец пожал плечами, положил визитку на стол и ушел, не прощаясь. Он бы еще и дверью хлопнул, но у меня на двери хороший доводчик стоит.

Хотелось бы верить, что эта история дойдет до Штейнберга. Впрочем, она наверняка до него дойдет. Поймет ли он, что я давно уже в его лагере? Что я сам готов заплатить любую цену, чтобы корабль не был найден? И, если поймет, повлияет ли это на его решение касательно моей судьбы? Не думаю. Разве что я получу небольшую отсрочку, и то - вряд ли. В любом случае, надо не тянуть и озаботиться завещанием. Если все деньги достанутся Лиззи, она спустит их за полгода и моему сыну придется опять начинать все с нуля, как мне когда-то. Надо позвонить в «Хардинг и Клей», пусть подыщут хорошего стряпчего. Отпишу-ка я большую часть Марку по достижению совершеннолетия. А Лиззи вообще только пансион назначу. Ей же лучше будет. Ей-ей. Я улыбнулся и достал телефон.

Что же звезды, скажете вы? А звезды - подождут.