"Сибирская жуть-3" - читать интересную книгу автора (Буровский Андрей Михайлович)ГЛАВА 6 МИФЫ КРАЙКОМАВ 1628 году казаки Андрея Дубенского построили острог Красный Яр, заложили Красноярск изначальный — как раз там, где Кача впадает в Енисей. Решение просто гениальное, потому что и ниже, и выше горы вплотную подступают к Енисею, обрывы уходят прямо в воду или на узкую полоску пляжа. А тут Кача долгое время течет почти параллельно Енисею, подмывая склоны Часовенной горы; их междуречье образует длинную низкую стрелку. В 10 километрах выше устья Качи Енисей сужается; здесь огромная река прорезает отроги Саян и выходит на широкую равнину. И Красноярск, получается, поставлен в точности там, где кончается Алтае-Саянская горная страна и начинается равнина Сибири. Столетия Красноярск развивался на Стрелке, постепенно распространялся между Часовенной горой и Енисеем, все заполнял и никак не мог заполнить эту равнину. Только к началу XX века город вышел к замыкающим долину отрогам Саян. Как раз вдоль этих отрогов и проложили железную дорогу — и достаточно близко от города, и в то же время достаточно далеко, чтобы шум поездов не мешал спокойно спать жителям города. За железной дорогой, уже за пределами города, лежала знаменитая Афонтова гора. Знаменита она стоянкой древнекаменного века, которой порядка 18 тысяч лет. Но в начале XX столетия не менее известна была Афонтова гора своими дачами. Опять же — близко от города и в то же время — полная дичь и глушь, нетронутая природа и чудесные виды на Енисей. Сейчас, впрочем, это тоже часть центра города. Центр Красноярска все время перемещался по этой равнине, все полз от Стрелки к Афонтовой горе; по мере того как рос город, в 1860-е годы городская дума даже приняла такое решение — запретить строить новые лавки в старом городе! Купец мог строить лавку или магазин в старом центре только в одном случае — если он уже построил лавку или магазин в новом центре, и не меньше по размерам, чем собирается возвести в старом… Постепенно центр города вытянулся вдоль Большой Воскресенской улицы, и сформировался тот длинный, охватывающий всю старую часть города центр, который как сложился в конце XIX века, так во многом сохранился и по сей день. Конечно же, центр города не мог обойтись без торговых рядов, без храма и без органов городской власти. Николаевские ряды охватывали Воскресенскую площадь, а на площади возвышался Воскресенский собор. Впрочем, центр города украсился еще одним интереснейшим элементом, которого, пожалуй, нет ни в одном другом знакомом мне городе мира. В 1888 году городская дума пришла к выводу, что тайга исчезает очень быстро и грядущие поколения рискуют уже не увидеть тайги. И тогда прямо напротив Воскресенского храма выделили участок первобытного леса и объявили его городским парком. Прямо через тайгу проделали дорожки, поставили скамейки, чтобы прямо по огороженному участку тайги бродили гуляющие горожане. Городской парк сохранился до нашего времени. Другое дело, что хвойные деревья не выдерживают жизни в городах… Это ведь листья меняются каждый год, а иголки-то раз в пять, в шесть лет. За такой срок поры в иглах забиваются грязью; дерево не успевает выбрасывать новые иглы и постепенно погибает. Так что идея думы сохранить участок настоящей тайги не удалась… Но кто же мог предполагать такую загазованность?! Современный парк находится на том же самом месте и там же, где прежде, лежит Воскресенская площадь… Только теперь она называется площадь Революции, а границы — все те же. Эта площадь и здания вокруг нее и в советское время составили центр Красноярска. Другой разговор, что само понятие центра изменилось: центр связывался, конечно же, не с какой-то контрреволюционной торговлей или там, страшно подумать, с церковью, а связывался исключительно с властью. Со своей властью, разумеется. Воскресенский собор коммунисты, разумеется, снесли, а на его месте в 1932 году начали строить Дом Советов. Война прервала строительство, и закончили его только в 1947 году. Главным зданием города и всего края для коммунистов был краевой комитет, выходивший на площадь Революции, — пятиэтажный монстр в стиле сталинского псевдоклассицизма: декоративные колонны, портики по обеим сторонам, подчеркнуто-официозный облик серого сооружения. В том же стиле сделаны и другие здания, выстроенные по периметру площади: вокруг здания крайкома строили и жилые дома для высшей партийной элиты. Дома оформлялись в том же стиле сталинского псевдоклассицизма, а квартиры в них мало походили на «хрущобы» и деревянные бараки, предназначенные для «винтиков». И потолки были в этих квартирах высотой в 4 метра, и по три, по четыре комнаты выходили в огромные холлы, о самом существовании которых 99% населения СССР просто не имело решительно никакого понятия, разве что читали в западных романах, что есть такая штука — холл. При Воскресенском храме, разумеется, хоронили людей. Например, богатейших купцов Щеголихиных, меценатов и умнейших людей. При соборе была подземная крипта — скрытый от нескромных взоров склеп, вход в который не сразу и заметишь. Судьбу останков знаменитых купцов первой гильдии, меценатов и строителей многих зданий я так и не выяснил; скорее всего, просто вышвырнули прочь, да еще и глумились над скелетами. А вот судьба крипты известна — в ней сейчас находится краевой штаб ГО. История шутит весьма любопытные, но не особенно смешные шутки. В одном пространстве совмещаются порушенный храм, кладбище и крайком. Имеющий глаза — да узрит; имеющий мозги — да задумается. А в парке — современнике кладбища, в несостоявшемся осколке тайги, стали каждое второе августа собираться парни, прошедшие службу в Воздушно-десантных войсках. Ведь 2 августа — День ВДВ! Так сказать, профессиональный праздник! Умные люди в этот день стараются если и не уехать из города, то, во всяком случае, держаться подальше от городского парка, оккупированного орущими балбесами в разной степени опьянения. Кто знает, в каких формах эти дикие захотят доказать всем окружающим, что они — настоящие мужчины, а не какие-нибудь презренные штатские хлюпики. Каждое 3 августа город разворачивает газеты, уже точно зная: будет новая повесть о мордобоях, драках, оборванных юбках, перевернутых скамейках. Так что вот и еще одна шутка истории — место, специально оставленное думой как остаток чего-то дикого и первобытного, становится заповедником десантуры. А Плацпарадная площадь перед городским вокзалом? На этой площади всегда разворачивался приезжавший в Красноярск цирк шапито. Коммунисты переименовали ее в Красную площадь и устроили на ней Вечный огонь в честь своих мучеников. Что за мученики — отдельный разговор, но, опять же, каково сочетание в одном пространстве?! Цирк шапито, непристойные «мученики» революции и Красная площадь… Все вместе. В советское время полагалось делать вид, будто крайком — это место, совершенно гарантированное от вторжения нечистой силы, и что нечисть якобы боится комсомольских секретарей и партийных функционеров… Слов нет! В конце концов, речь ведь идет о людях, которые добровольно отказывались от Высшей защиты, кощунствовали на каждом шагу, просто по служебной обязанности, да к тому же совершали множество поступков, совершенно неподобающих человеку. Ну, а каяться и примирятся с богом — это они считали бреднями попов и выдумками отсталых людей. Так что вот кто-кто, а комсомольско-партийная верхушка просто обречена на самое пристальное внимание сил зла, а все здания, в которых эти люди заседали, отправляли свой культ или из которых управляли страной, неизбежно должны быть просто нашпигованы всякой нечистью. Косвенным подтверждением этому служит такая деталь, очень тяжелые похмельные синдромы у людей этого круга и сопровождающие их тяжелейшие видения. Видения, конечно, полагается объяснять галлюцинациями, таков уж советский обычай. Читатель может мне не поверить, но специально на тот случай, если нечто увидят одновременно несколько человек, в советской психиатрии придуман специальный термин — коллективная галлюцинация. Честное слово, я не шучу! Сколько бы людей не наблюдали нечто такое, чего заведомо не может быть, всегда есть объяснение — это у них, ребята, коллективная галлюцинация! Так вот, обычно люди из этого круга видят вокруг себя такое, что, казалось бы, самый черствый и глупый человек давно должен задуматься… Нет, не о том, не пора ли сделать перерыв? А о том, кто же его окружает и чем все это может кончиться… В целом же историй, связанных с крайкомом и прочими …комами, сравнительно немного. Объяснений этому я могу выдвинуть три: 1. Любые истории, идущие вразрез с официальной идеологией, крайне тщательно скрывались. 2. Нечистая сила всячески берегла коммунистов, как свою верную агентуру, проводников полезной для бесов политики. 3. Какой смысл искушать и пугать людей, чьи души и так принадлежат силам преисподней? Наоборот, пугать их опасно для бесов — вдруг человек поймет, куда движется, резко переменит образ жизни и через какое-то время станет уже недосягаем? Реальность, скорее всего, — на пересечении этих трех предположений. И знаем мы, что и ценили коммунистов, и оберегали их мохнатые. И тем не менее как бы ни скрывались разного рода …комовские истории, я могу рассказать несколько красноярских историй. В 1991 году, после крушения советской власти, перешли к новым хозяевам и так называемые крайкомовские дачи. Сами эти дачи не представляют собой ничего такого потрясающего: просто уютные домики под соснами, в приятном месте, и ничего больше. В домиках есть телефоны, холодильники и телевизоры, а прислуга приносит вполне съедобные обеды и ужины. Всего-навсего! Что крайкомовские дачи были эдаким островком высокого уровня жизни в океане просто неприличной нищеты, это второй вопрос. Вот в это поганенькое место после 1991 года попало много новых людей, в том числе людей довольно случайных, из волны «демократов» розлива конца 1980-х. Большая часть из них в коридорах власти продержалась в среднем год или полтора, но это уже отдельная история. Главное, что на какой-то короткий момент всегда закрытое пространство стало открытым для достаточно нормальных и приличных людей. Один из них, клинический демократ из «клуба содействия перестройке», попал в краевую администрацию в команде местного (очень местного) писателя С. и вскоре угодил на крайкомовские дачи вместе с женой и трехлетней дочкой. Зима после августа 1991 состоялась очень напряженная, и впервые за очень длительный срок этот человек смог отдохнуть, в том числе долго спать по утрам. А дочка вставала и шла какое-то время играть сама, пока не встанут папа с мамой. Ситуация, думаю, знакомая многим из читателей. Так продолжалось дня два, и вроде бы все были очень счастливы, но только на третий день дочка забастовала: — Я не хочу тут… Поехали домой! Как ни старались папа и мама, но уговорить ребенка не получалось. У девочки были какие-то свои причины не хотеть тут оставаться, и все тут… Потребовались долгие расспросы, уговоры, беседы, пока ребенок не сказал наконец: — Тут мохнатые дяденьки бегают… — Где?! Ты посмотри, все тут одетые! — Это они сейчас одетые… А вот утром вы спите, а черный такой, мохнатый, ходит… Я боюсь! Ребенок ударился в слезы, с трудом удалось убедить — мол, завтра папа проснется вместе с тобой, ты не бойся, Ирочка, мы его… В полвосьмого утра солнце еще не пекло, и Женя даже почувствовал некоторое удовольствие от такого раннего вставания. Он даже предложил дочке сбегать на заводь, до прихода мохнатых людей, но ребенок все был напряжен: — Папа… Вон он! К собственному изумлению, Женя и впрямь увидел какое-то странное существо, мелькавшее в сосновом подлеске. Больше всего оно и впрямь походило на человека, покрытого густой черной шерстью, но Женя быстро разглядел торчащие над макушкой острые уши, гораздо больше медвежьих или волчьих. У человека не могло быть ни таких ушей, ни такой круглой головы, словно шлем, ни такой, ни на что не похожей, какой-то хищной походки. Первой мыслью Жени было то, что кто-то привез сюда человекообразную обезьяну… Но он тут же отогнал от себя эту мысль как совершенно несуразную. — Эй ты! Постой! — закричал Женя и кинулся к этому существу. Дочка осталась возле домика, и Жене было неприятно думать, что ребенок остался без защиты, один, и может испугаться… На полпути он еще подумал, что такое существо может быть здесь не одно, и мысль о дочке стала особенно острой. А существо вдруг легко побежало через сосняк, удаляясь в сторону леса, отделенного от дач кирпичной стеной. Женя остановился посмотреть, что делает ребенок. Дочка стояла там же, стиснув ручки на груди, и Женю обожгла мысль, как ей должно быть сейчас страшно. Но никакого другого существа он не увидел и повернулся к тому, за которым бежал. Оно стояло за стволом, держась за него обеими руками, и как будто ждало Евгения. Тот еще раз крикнул «Эй!» и шагом направился туда. Существо побежало, потом снова остановилось и так же охватило ствол дерева. Встало и ждет, хотя непонятно — чего. Женя хотел гнаться еще, он только вошел в азарт погони, стал искать на земле палку, кирпич… что-нибудь. Но хватило ума сообразить — он углубляется в лес, перестает видеть ребенка, а дочка скоро не сможет увидеть его. Он еще раз погрозил существу (оно никак не реагировало) и вернулся к дочке. От домика существа не было видно. — А там был еще один такой дяденька… — сообщила Иринка, как только папа взял ее на руки. — Где?! — А он за тобой шел… Тут только Евгений сообразил, что его, кажется, заманивали, и, может быть, он только случайно избежал крупной беды. Семья уехала с дач в тот же день, а Евгений начал копаться в демонологии — все выяснял, кого же это он с дочкой видел?! Зрелище советского демократа, пытающегося определить беса, как определяют вид незнакомой птички — по справочнику, радует меня необычайно! А если серьезно, то я согласен с главным: именно таких существ древние евреи называли «садаим»; именно их появление на развалинах Вавилона описывал пророк Исайя. Древние эллины называли их «даймонас», и это слово вошло во все европейские языки, а в русском языке приняло форму «демоны». Принадлежность их к силам зла очень трудно отрицать, и люди бывалые не советуют с ними общаться. Но стоит ли удивляться, что такого рода создания водятся именно в обители людей этого круга? Так же мало удивляет меня, что эти люди то ли мирятся с присутствием бесов, то ли попросту не замечают их, и, очень может быть, даже не верят в их существование. Люди, склонные к ханжеству, легко осуждают новых русских за их пристрастие ходить в баню с проститутками. Находятся и завистники, которые осуждают новых русских только потому, что не они таскают девок в баню. А им самим только дай волю, они еще такого куража дадут! Люди умные и образованные пожимают плечами: а что, баня с девками — это изобретение 1991 года?! Не будем углубляться в Древний Рим, но ведь и в СССР это было. Что меньший контингент был допущен до непотребства, так тут можно спорить, хорошо это или плохо: большое число желающих и допущенных или малое число допущенных при большом числе осуждающих, глотающих слюни и делающих революции. Тут есть место для полемики. Но, во всяком случае, дело и в СССР имело место быть. Строились и спецбани для спецконтингента. Вот хотя бы сооружение при выезде из Дивногорска в сторону Красноярской ГЭС: здоровенная двухэтажная банька, оборудованная всеми необходимыми кабинетами типа массажного или парикмахерской. Строили это сооружение еще «созидатели величайшей в мире Красноярской ГЭС» на те самые денежки, что были отпущены на возведение гиганта. Народ захлебывался в романтическом пафосе, а люди, знающие цену трудовому энтузиазму — цену в самом прозаическом, самом натуральном смысле, уже строили их руками и на деньги всесоюзной стройки спецбаньку для себя и для красноярского начальства. И построили. В эту спецбаньку возили, естественно, податливый крайкомовский «инвентарь», возили толпами комсомолочек из местных организаций, но вот где-то в конце семидесятых, похоже, произошел некоторый «затык»… Грубо говоря, сложился некий контингент, который хотел все новых и новых девочек, а вот новые девочки и иссякли… То есть шлюхи-то были, да что за радость — пускать их по третьему кругу! Но нет безвыходных положений и не бывает проблем, которых не решили бы большевики. Тут же, в нескольких кварталах от спецбаньки, высятся ряды пятиэтажек. Серых, обычных пятиэтажек, жители которых отродясь не видели… ну, скажем, гэдээровских трусов. Или венгерских лифчиков. Или латвийских рыбных консервов. В самом Дивногорске вербовать сложно — мал городок. Зато под боком — огромный, поистине необъятный Красноярск! Те же ряды пятиэтажек — но на десятки тысяч людей, если брать только ближайшие районы. Еще ближе — районы частной застройки, и опять же десятки тысяч нищих, забитых людей, тысячи девочек подходящего возраста, тысячи молодых женщин, тоже представляющих интерес. Стоит послать машину, и обязательно она придет с уловом! Кто-нибудь свеженький да сядет. В 1985 году ко мне в экспедицию приезжали двое вербовщиков, подкатывали к старшеклассницам — Ларисе и Наташе, звали их увлекательно повеселиться в бассейне и в бане. К пышной светловолосой Наташе приставали так активно, что пришлось вмешаться и объяснить мальчикам, что они заехали не туда. — Да вы знаете, какие люди тут заинтересованы?! — взвыл один, который поглупее. — И знать не хочу. А девушки никуда не поедут, я им запрещаю. — Да ничего с ними не будет, начальник! Покупаются, попарятся, и все! — Вот когда вы будете давать расписки об ответственности за жизнь и здоровье детей, вы и будете их отпускать. А пока начальник в лагере я, и решать, поедут ли они, буду я. До свидания. Выпроводить мальчиков с глазами встающих покойников оказалось не особенно просто, но спустя минут пятнадцать они все-таки из лагеря исчезли. Через месяц или два, когда начались занятия в школах, Наташа с Ларисой с выпученными глазами рассказывали, кто из их одноклассниц рискнул поехать «покупаться» и какие последствия все это имело. А история эта получила продолжение в августе и в сентябре следующего года. …На трассе между Дивногорском и Красноярской ГЭС всегда много транспорта — именно тут проходит дорога на юг. Перед самой ГЭС — мост, а после моста дорога мягкими петлями поднимается на перевал. Почти сто километров будет идти машина по глухой горной тайге из пихты и кедра, и на этой трассе очень много крутых поворотов и неожиданных подъемов. Мало кто отправляется в этот путь к ночи, и вечером трасса в ту сторону пустеет. Подъезжает много тех, кто возвращается с юга края; кто прошел горную часть трассы днем, а теперь хочет только дотянуть до дома по уже знакомым местам. Господин (или, по тем временам, — товарищ?) Н., инженер одного из крупных предприятий, устал совершенно смертельно, вел машину уже почти что на пределе, когда кто-то кинулся к нему почти что под колеса: девочка лет шестнадцати-семнадцати, с перекошенным простеньким личиком. Сначала Н. решил, что она в ночной рубашке, но выяснилось — это простыня. Девочка шла через оживленную трассу, завернутая в простыню. Шла она странно, приволакивая одну ногу и двигаясь как бы рывками, а на трассе оказалась так неожиданно, что Н. едва успел ударить по тормозам. Н. давно только искал предлога, чтобы остановиться, и сделал это с огромным удовольствием. С таким, что даже почти не рассердился на глупую девчонку. — Эй! Ты чего на дорогу полезла?! Сбить же могут! Девочка повернулась в сторону машины, так же рывками двинулась к открытому окошку. — Дяденька… Отпусти домой, дяденька… — Садись, конечно, подвезу. Ты откуда? — Дяденька, пожалей… Я девочка еще, не трогай, дяденька… — Тьфу ты! Нужна ты кому-то, сопля! У меня жена есть, взрослая и красивая. Давай садись быстрее, я тебя и так подвезу. — Дяденька… Отпусти… Только теперь господин Н., необъятного ума человек, начал замечать, что тут что-то не в порядке и что свел его случай вовсе не с обычной живой девочкой. Теперь полудитя стояло метрах в двух от машины, поздний закат неплохо ее освещал, и стали хорошо видны одутловатое, страшно распухшее лицо с каким-то, как выразился Н., невероятным выражением, странные пятна на лице, на руке и обнаженном плече — не все скрывала сбившаяся простыня. На очень нехорошие мысли навели эти пятна Н. и он судорожно закрутил ручкой, закрывая окно. Впрочем, он опять прокричал что-то в духе — мол, садись, поехали домой… но уже включил двигатель и держал ногу на педали газа — на всякий случай. Все такими же нелепыми рывками двигалась девочка к машине, и все виднее становилось запрокинутое одутловатое лицо с совершенно заплывшими глазами, страдальчески перекошенным ртом, опухшее до того, что кожа начала лопаться. И все виднее становились неправильной формы буро-зеленые пятна на лице и простертой руке. — Дяденька… На этот раз «дяденька» чересчур ясно увидел, что при звуках голоса остается неподвижным этот судорожно стиснутый, пошедший набок рот и что опухло не только лицо. То, что он принял за детские перетяжечки, оставшиеся у хорошо кормленной девочки, оказалось все той же опухлостью. «Дяденька» отпустил сцепление и двинул в объезд девочки, повел машину на середину дороги — благо трасса пустая. Но сколько он мог еще видеть, покойница шла и шла за ним по обочине все теми же рывкообразными, не свойственными живым движениями. Если верить господину Н., он и тогда, в середине 1980-х, не делал секрета из своего приключения и рассказывал о нем довольно много. Возможно, это и правда, потому что его координаты дал мне человек, слышавший от него эту историю еще в те времена. Но потом у господина Н. появились двое людей из органов и очень настойчиво советовали ему ни в коем случае не распространяться о явлениях, которых не бывает и которые не должны происходить в уважающем себя советском городе. Господин Н. замолчал, но историю эту помнит очень хорошо и воспроизвел все крайне точно; было даже предложение съездить на то самое место, чтобы показать все в лицах, но я счел это уже излишним. Эта семья тоже ехала с моря — в смысле, с Красноярского водохранилища, которое у нас упорно именуют морем. Кое-где к морю есть удобные подъезды, и там романтические люди ставят палатки, устраивают летний отдых компаниями и семьями. Примерно на том же месте, где и Н., отец семейства Р. остановил машину — хотел дать детям выйти и пописать. До этого они спускались с гор, дорога вилась серпантином, там было круто и страшно. Потом был мост, пост ГАИ, многолюдно… А до дома еще далеко, и детям резонно выйти прогуляться в кустики. Стоял ранний вечер: с Бирюсы выехали заранее, чтобы не возвращаться по темноте и вовремя уложить детей. Сын (11 лет) пошел писать сам, дочка (7 лет) пошла вместе с мамой, а глава семейства блаженно закурил, не ожидая быстрого возвращения семейства. Но жена с дочкой прибежали почти сразу, а до их появления из кустов доносились какие-то вопли. «Что они там, бродячего пса увидели?!» — думал дяденька, совершенно не предполагая, что его семье грозит опасность. Тем не менее жена возвратилась, что называется, на рысях, таща за собой ревущую дочку: — Мы уезжаем отсюда! И уже ввалившись в машину, втащив в нее дочку, с видом невероятно оскорбленным: — А где Иван?! — Вон в кустах торчит… Маша, что с тобой? — Ты, я думаю, не хуже меня знаешь! Мог бы выбрать место поприличнее! Вконец обалдевший глава семейства уже открыл было рот, как из кустов донеслось: — Дяденька! — Кто здесь? — Дяденька, пожалей! — Ты еще с ней тут беседовать будешь! Это же труп! — Да помолчи ты! Кто тут?! — Ты еще и не знаешь, кто тут?! — Дяденька! Отпусти меня домой! — …Меня с детьми! Разврат! Антисанитарные условия! Моя мама! — Дяденька… — Папа, что тут у вас происходит?! Они выломились из кустов одновременно: с одной стороны — пописавший и обалдевший сын; с другой — наша старая знакомая. Вот только была она уже в более заметной стадии разложения: кожа полопалась, из буро-черных изъязвленных мест текла отвратительная мутная жидкость, опухшее лицо мало походило на человеческое, а раздутый газами живот вздымал запачканную грязью, заляпанную бог знает чем простыню, как у беременной. И это существо еще говорило! Непонятно как, непонятно чем, но оно говорило, расточая мольбы и жалобы, еле-еле передвигая ноги! Тут никто не стал ждать, пока покойница подойдет вплотную, — автомобиль рванул, когда была она метрах еще в четырех или пяти, но и то всех обволокло облако чудовищного сладковатого смрада. Всю дорогу до дома обсуждалось происшествие, и это обсуждение довело главу семьи до совершеннейшего неистовства: по абсолютно непостижимой причине жена решила, что это он, ее супруг, заманил сюда девушку, изнасиловал и задушил. — А иначе ну чего она ко мне пристала?! И эти разговоры про «пожалей!». У тебя сердца нет, Геннадий! Такую молоденькую, такую милую! Как права была моя мамочка! Самое дикое, что женщина вовсе не имела ничего против, чтобы ее муж кого-то душил на пустынном шоссе и в этом же месте закапывал. — Ты же хоть смотри, кого душить!!! Скажем, она ничего не имела против, чтобы муж задушил директора ателье, в котором она трудилась, и большую часть клиентуры. Она категорически возражала, чтобы муж ей изменял с посторонними девочками… — А со знакомыми можно? — Как ты смеешь говорить так при детях?! В общем, она была против общения мужа с посторонними девочками, и особенно против того, чтобы эти девочки приходили бы к ней, единственной законной владелице супруга. Безобразный скандал почти затмил в сознании супругов само происшествие; никому они о нем особо не говорили, потому что супруга искренне считала своим святым долгом покрыть преступление мужа, а сам супруг и от природы был не особенно болтлив и вообще не хотел говорить о делах, ему не особо понятных. Вот только дети-то ведь тоже видели немало. Мальчик, к примеру, рассказал о странном происшествии, а коли слухом свет полнится, было уже нетрудно выйти и на него, и на его сестру (сейчас ей, слава богу, двадцать один год!) — и уже не очень важно, что говорят или о чем молчат родители. Милиционер М. в конце сентября вышел на трассу с вполне понятными целями: на крутом повороте он поставил временный знак, ограничивающий скорость до 40 километров, и штрафовал всех, кто превышал скорость на этом участке. У милиционера дочка собиралась замуж, нужны были деньги на свадьбу, и М. полюбовно договорился с начальством — где ставить знак и сколько дней собирать возле него мзду. Был он с приятелем, тоже бывшим гаишником, который помогал частью по дружбе, а частью за обещание славной попойки в конце, когда все деньги уже соберут. Денек стоял ясный, холодный, и такими же холодными становились и краски заката. Удивительно, как всегда заметно по цветам заката, холодно или нет! Закат был розовый и лимонный, ветер — холодный, и друзьям становилось все очевиднее — вот один из последних дней бабьего лета, наваливается зима, скоро полетят белые мухи. Как всегда в такой день, становилось им как-то грустно, сладко-печально и тянуло прийти с холодка, с шуршания палого листа куда-нибудь, где горит, стреляет дровами печка, где можно сесть за стол, разлить в кружки вино, посмотреть в окошко на мир, стремительно движущийся к зиме… И тут начался подозрительный шум в уже знакомом нам кустарнике, невнятные стоны и жалобы. Потянуло таким смрадом! Что такое?! Из кустов вываливалось НЕЧТО. Клочья багрово-сизо-черного, еле-еле замотанного в потерявшую всякий вид, почерневшую от грязи простыню, рывками передвигались в сторону милиционеров. Потерявшее всякую форму лицо, на котором с трудом можно было угадать черты, готовое развалиться, с отвратительными красками распада, и с него все еще четко неслось это «Дяденька»… Рассказ об этом я слышал через четырнадцать лет после происшествия, и то, упоминая про запах, милиционер изменился в лице и зажал руками конвульсивно сокращавшийся живот. Тут бегство началось сразу, мгновенное и отчаянное: может быть, сказалось профессиональное умение быстро оценивать опасность и так же реагировать на нее. Отбежав где-то на километр, гаишники тормознули какого-то проезжавшего и уехали с ним до Дивногорска. Только завтра и строго с утра они приехали к тому же месту — забрать столбик со знаком, ограничивающим скорость движения. Схватили его, сунули в казенную машину — и ходу! На этот раз никто не показался из кустов, наверное, было не время. Милиционерам и в голову не пришло рассказать о покойнице сослуживцам или тем более подать рапорт начальству. В милиции так не полагается. Сказано, что привидений не бывает, — значит все не бывает. Рассказываешь о них — все ясно, крыша едет, и делать тебе в доблестных рядах нечего. Прошло много лет, эти люди продолжали поддерживать какие-то дружеские отношения, и им попала в руки книга «Сибирская жуть». Найти автора большинства историй в ней не составило проблемы для бравых милиционеров, и я услышал эту повесть. Правда, они сразу же, еще по телефону, поставили условие — фамилий их не называть! Что я и делаю. — Мужики, как думаете, что сталось дальше с трупом? — Бог весть… До весны, скорее всего, не долежал… то есть, тьфу! не доходил, распался. Не знаю, так это или нет, но что все истории с появлением покойницы ограничены одним летом и осенью — это факт. Еще в том же 1985 году по Красноярску прошел смутный слух — мол, в спецбаньке утонула девочка. То ли сама утонула, сдуру и спьяну, то ли не поняла, куда и зачем едет, орала, отбивалась и ее от злости утопили (или хотели попугать и перестарались?). То ли молодежные «игры» нетрезвых ребят в бассейне так вот для нее закончились, без чьего-либо злого умысла, — возможен ведь и такой вариант. Гибель девочки, скорее всего, правда. По крайней мере, уже упоминавшиеся Лариса и Наташа с выпученными глазами рассказывали мне, что это за девочка, откуда взялась, где жила и что именно произошло в баньке и в бассейне. Правда, причины смерти так и остаются не очень ясными, и говорят о них много разного, взаимно исключающего. Тогда же говорили и о странном исчезновении трупа. Мол, когда «золотая молодежь» обнаружила, что девочка-то мертва, великовозрастные сопляки кинулись срочно звонить папенькам и покровителям: спасите, дяденьки (почти как их жертва)! Бегали, звонили, и никто не остался возле бассейна, где лежал завернутый в простыню маленький труп. Вернулись — а трупа-то и нет… Разумеется, и эту часть истории рассказывали по-разному, со множеством самых невероятных подробностей. Многие детали не могу не назвать высосанными из пальца — хотя бы про огненного дракона, влетевшего в баньку и похитившего то ли труп, то ли еще вполне живую девицу; или про то, что велели милиции привезти труп девицы в крайком… Зачем ее везти в крайком, вы не знаете? Вот и я ума не приложу… Передавали эту историю со смаком, в очередях и компаниях, в невероятнейших подробностях и со множеством откровенно вымышленных деталей: по городу валом шел слух со всеми вытекающими последствиями… Я очень хорошо знаю, что такое слух и как его пускают, и слухи принимаю не всерьез: сам запустил в народные массы несколько слухов. Вот, например… В 1980 году в Петербурге помер в зоопарке слон. Труп слона так и так должны были отдать для изучения в Зоологический институт Академии наук, и археологи попросили дать им возможность поставить эксперимент — разрезать труп каменными орудиями. Разрешение было дано, и прекрасный эксперимент состоялся. Возможно, когда-нибудь я расскажу и о самом эксперименте — он того стоит. Пока же речь только об одном эпизоде, когда колоссальную тушу сбросили с грузовика и люди побежали тянуть тросы от лебедки, чтобы закрепить их на ногах слона и втащить его в здание института. Сколько лежал труп на всеобщем обозрении? Вряд ли больше пятнадцати минут. Потом лебедка заработала, и грязно-серая туша поползла внутрь. Но и пятнадцати минут хватило, потому что успело возникнуть между стеной института и грузовиком неприятное старушечье лицо: востроносое, неумное и любопытное. — Ой, сынки, а что это дают?! И тут сработала моя природная пакостливость: я органически не был способен отпустить ситуацию просто так, без некоторой попытки развлечься: — А это, бабушка, слон! Теперь Ленинград кормить слонами будут. — Ух ты! — Старушка от избытка чувств даже замотала головой. — А где будут давать?! — Да везде… На Васильевском острове — так точно будут продавать. Они же дешевые, слоны, кормить не надо, сами по джунглям ходят, — авторитетно объяснил я этой бабке. — Кормить не надо, а зато транспорт вон какой дорогой, — строго заметила бабуля. — Ну и что?! Нам из Вьетнама слонов будут посылать, в обмен на ракеты. Мы им ракету — они нам дохлого слона. Себестоимость килограмма слонятины — всего восемнадцать копеек. Представляете?! — По стольку и будут продавать?! В бабулькиных глазах-точечках мелькнула жадность, рука крепче стиснула зонтик: бабулька уже была готова сокрушить всякого, кто помешает ей быть первой в очереди за слонятиной. — Нет, продавать будут по восемьдесят… Вы же политику знаете, — развел я руками сокрушенно, и бабка вовсю закивала. Тут из распахнутых ворот вылетел Дима Ч., потащил стальной трос к ноге слона и недовольно зашумел: — Андрюха, да хватит трепаться, помоги лучше… Я опять развел руками и пошел помогать Диме, а там и лебедка заработала. Но когда я отходил, меня слушало уже три бабульки… Через три дня меня чуть не побили в трамвае: я не только вслух усомнился в том, что Ленинград будут кормить слонятиной и мамонтятиной, но и объяснил, каким образом родился этот слух. Вернее, я только начал объяснять, потому что закончить мне не дали. — Фулюган! Их КГБ специально рассылает, чтоб врать! Мы знаем! Врут тут всякие! Сам видел! Слонов сто штук в один гастроном завезли! Гад! Сволочь! Из Китая понаехали! — примерно так орал трамвай, постепенно разжигая себя, стуча палками и зонтиками в пол, придвигаясь ко мне, багровея физиономиями… Так что я был счастлив соскочить на ближайшей остановке и исчезнуть, а трамвай все шумел и бушевал. Пущенный мною же слух мои друзья отследили уже в 1986 году — некий пожилой дяденька в подробностях рассказывал в очереди, почему слоны такие дешевые. Все потому, оказывается, что летит себе над джунглями вертолет, а с него в слона раз! И гарпун! Так, насаженного на гарпун, и везут на вертолете из окрестностей Ханоя в Ленинград… Так почему же я, так хорошо зная, что есть слух, склонен видеть рациональное зерно в этом слухе про покойницу? А вот почему. Во-первых, вербовщики юных дев — были, сам видел. Так что произойти нечто подобное могло. Во-вторых, знакомый врач рассказал: было мол, «высочайшее» предначертание — труп вывезти себе по-тихому в морг, чтобы снять роговицу с глаз и прочие полезные органы, которые всегда нужны, а потом расчленить на наглядные пособия для студентов. Труп-то свежайший, а отдавать его родственникам — себе дороже. Лучше сделать вид, что нет никакого трупа, увезти в анатомичку медицинского института и пустить на экспонаты. А врач этот как раз собирался вступать в КПСС, должен был зарабатывать политическое доверие и получил от главы парткома приказ быть в числе тех, кто должен труп быстро расчленить, а потом об этом не болтать. Саша ждал несколько часов, а потом «заслуживающим доверия» сконфуженно объявили, что труп почему-то исчез и что можно его больше не ждать… Значит, получается, труп был? Был. И бесследно исчез, к огорчению уже организовавших все, что можно, спасителей «золотой молодежи». А в-третьих, тут не только слух… Как и всегда при расследовании слуха, мгновенно таяли ряды «надежнейших» свидетелей. Тот, кто совершенно точно все знает и сам все видел, на поверку оказывается попросту элементарным болтуном: «Да вообще-то нет… Не я видел… Мой брат видел, точно вам говорю!» Но стоит взять в оборот брата, и выясняется, что и он толком ничего не видел, а видел вовсе даже его друг… И друг, в свою очередь, ссылается на шурина, тестя или деверя… Такая цепочка может продолжаться до бесконечности, и найти свидетеля оказывается вообще невозможно. Хотя, справедливости ради, в истории со слоном тоже вот были люди, «своими глазами» видевшие, как продавалась мамонтятина в Елисеевском, на Невском проспекте. Но в этой истории, с покойницей, нашлось несколько людей, которые ни при каких обстоятельствах не «переводили стрелки» на свата, кума, сына, друга, сослуживца. «Я сам видел!», — твердо говорили они. И в-четвертых, все эти люди показывали на одно и то же место, на одну и ту же извилину дороги от моста через Енисей к Дивногорску. Поэтому я верю в то, что такая история действительно произошла. А вот комментировать, что за ней стоит и кто была энергичная покойница на самом деле, не берусь. |
||
|