"Дороги веков" - читать интересную книгу автора (Никитин Андрей Леонидович)14Всего сто тридцать километров, и то не по меридиану, а наискосок, — и какая разница! За два дня беготни по городу я успел привыкнуть к лету, бушующему на московских скверах и улицах. А теперь, возвращаясь на Переславщину, обогнал его шествие где-то между Пушкином и Загорском. Что было? Ничего не было. «Числа не помню. Месяца тоже не было. Было чёрт знает что такое», — мог бы я написать вслед за бессмертным Николаем Васильевичем Гоголем. Была Москва — душная, по-летнему пыльная, с обычной толкотнёй, суетнёй, очередями и тем великим множеством дел, которых никогда не переделать, из-за которых никуда не поспеть, но их всё-таки и делаешь, и успеваешь, и дышишь, как загнанная ломовым извозчиком лошадь, испуганно озираясь на вдруг успевший потемнеть, притихнуть и даже заснуть этот уже отдалившийся от тебя за две с половиной недели естественной жизни город. А зимой живём — и ничего, терпим… Нет-нет, скорее назад, в джунгли Вёксы, к черепкам, плотве, к наконечникам стрел, посылаемых нам через тысячелетия «папуасиками», как любовно называет Королёв древних обитателей этих мест. И не поехал бы я в Москву, если бы не всё тот же треклятый вопрос с деньгами, которые по словам Данилова уже переведены на счёт института. Туда-то они, может, и переведены, а вот когда их ждать обратно в Переславль, когда они появятся на счету экспедиции? Но всё обошлось. Старый институтский бухгалтер, обучавший не одно поколение археологов премудростям полевой отчётности и подводным камням «финансовой дисциплины», встречавший каждого настороженным и словно бы оценивающим взглядом — сколько пришёл просить? — на этот раз позволил себе лёгкую тень улыбки и, не ожидая вопроса, протянул бумагу: — У вас всё в порядке. Уведомление о переводе мы уже получили и завтра же вам переведём. Так что можете смело начинать! Эх-эх, начинать… С кем, спрашивается, начинать? Нет рабочих. А если бы даже и были, то никто не согласится работать за ту плату, которая предписывается финансовой инструкцией Академии наук, той, что получает каждый начальник экспедиции перед выездом в поле. Это раньше было просто: вот деньги, а вот рабочие, которые с радостью готовы махать лопатой за восемнадцать… то бишь теперь за рупь восемьдесят в день. Не та жизнь пошла. И заработки у людей выше, и самих людей на временную работу не найдёшь. Вот и с деньгами так же. Вроде бы они у тебя и есть, числятся, а на поверку как бы и нет: все по графам расписаны, и из пяти тысяч дай бог иметь возможность хотя бы одной распорядиться так, как это для дела нужно. Остальное же всё — фикция, которую только с одного счёта на другой переводишь… Тут и крутись, тут и придумывай различные комбинации. И не то чтобы незаконные, а, попросту говоря, дурацкие, чтобы порученное тебе дело до ума довести. Ну кому, скажите на милость, я эти три или четыре тысячи переведу, чтобы он мне рабочих поставил, да ещё таких, как надо, местных, чтобы ни о жилье, ни о питании их не думать, со своими лопатами, да ещё в нужном количестве? Нет таких волшебников. И остаётся одно — школа. Местная школа ремонтируется, средств на ремонт, как всегда, не хватает, школьников директор организовать может, а уж как они там потом выкручиваться будут — не моё это дело. То ли школьникам засчитают как практику на подсобном хозяйстве торфопредприятия, то ли оформят их как бы временными ремонтными рабочими… Главное — что в принципе с директором школы мы договорились. И он заверил меня, что не позже двадцать пятого мая первый отряд землекопов выйдет на Польцо. По нынешним временам и это — слава богу! Так, внутренне ликующий, я ринулся из Москвы на Вёксу. …Вечером в доме неожиданно появился Володя Карцев. Он приехал на велосипеде и, оставив его у крыльца, долго шаркал ногами в сенях, старательно счищая налипшую грязь и песок. И лишь потом, застенчиво, как-то боком, протиснулся в полуоткрытую дверь в комнату — по-прежнему нескладный, немного колючий от стеснения, каким я увидел его в первый раз у себя на раскопках.[11] И я почувствовал, как вместе с ним вошло всё то хорошее, забавное и трогательное, одновременно романтически-героическое, что связывалось моей памятью с теми годами. В ту далёкую уже, холодную и мокрую осень я впервые заложил раскоп на Польце. Лаборантов у меня было двое: Степан Михайлов, которого я быстро научил разбираться в черепках и нехитрых тайнах ведения плана раскопа, и Валя — застенчивая, большеглазая, казалось, всему на свете удивлявшаяся студентка, приехавшая со мной из Москвы. Ещё было девять десятиклассников и Володя Карцев. На долю Володи выпала нелёгкая судьба. Мать его была больна, он был старшим, и, чтобы поддержать семью, ему пришлось распрощаться со школой. Медлительный, неторопливый, с большим, полным, ещё ребяческим лицом и крупными, уже рабочими руками, он выделялся среди остальных не только старанием и тщательностью работы, доходившей до виртуозности, но и своей пытливостью, безостановочной и ненасытной. Он хотел знать всё. Это было не праздное любопытство: Володя не мог выполнять работу, если от него был скрыт её смысл. Каждый черепок, каждое орудие, каждый отщеп, звякнувшие под его лопатой, Володя очищал от песка, вытирал о ватник и старательно разглядывал, пытаясь понять, что к чему. Наверное, потому что в известной степени считал и себя археологом, раз уж пошёл работать в археологическую экспедицию. Затем начинались вопросы. Эти вопросы, задаваемые медленно, бесконечно добродушным и благожелательным голосом, выводили из себя Валю, на участке которой работал Володя. Думаю, иногда он этим злоупотреблял: порой в его глазах мне случалось замечать огонёк лукавства, вспыхивающий и исчезающий в щёлках припухлых век… Простые, односложные ответы его не удовлетворяли. Валя выходила из себя, в сердцах кричала, бежала на другой конец раскопа, где нужно было отмечать новые находки, а Володя неприметно ухмылялся и снова брался за лопату. Во время перерыва он подсаживался ко мне, и у нас начинался долгий разговор, останавливаемый только началом работы. Последние годы Володя учился в Ростове, в сельскохозяйственном техникуме, поэтому я не ожидал его увидеть здесь. Но оказалось, что с ученьем ему опять пришлось проститься из-за болезни матери, он вернулся домой, в Купанское, работал осень и зиму в бригаде плотников, а теперь, узнав о моём приезде, поспешил сюда. — Теперь на мотовозе буду работать, Данилов меня берет, — говорил Володя, привычно растягивая слова и налегая на «о». — Дома пока всё в порядке, матери легче, а то без меня она тут маялась… Значит, вы на всё лето? Вот бы мне опять покопать с тобой! — Ты же знаешь, Володя, что для тебя всегда и место и лопата найдутся. Приходи, я только рад буду. Поставлю тебя лаборантом, мне же легче… — Не выйдет. На постоянную работу берут, тут думать уже не приходится. Да и по хозяйству дома тоже дел много, матери помогать надо. А так бы пошёл. Хочется! Я ведь здесь раскопки производил, не говорили тебе ещё? — Пока не слышал. Где же это тебе довелось? — На площадке. Весной этой, когда плотничал. Мы около девятнадцатого барака яму выгребную копали. Песок там, копать легко. Вот я копаю и смеюсь, что настоящий шурф закладываем, вот-вот сейчас покойника откопаем. Надо мной, конечно, смеяться стали: чего здесь в песке найдёшь интересного? Песок — он и есть песок… А я не зря говорю: ещё с первых штыков приметил, что вроде бы на этом месте пятно какое-то от древней ямы. Тут как раз Юра Нестеров подошёл, он в соседнем бараке живёт, у нас клубом заведует. Помнишь, приходил как-то к нам в ту осень? Подошёл, посмеялся: дескать, опять по раскопочному делу? Ну а я говорю: подожди, вот откопаю сейчас… И понимаешь, как раз в это время лопатой кость задел. Смотрю — вроде бы на человечью похожа. Тут уж я всех из ямы выгнал. Зачистить, говорю, следует, посмотреть, что и как… Мужики, конечно, ругаются, дескать, время идёт, работать надо, а ты тут с костями возишься, чистить их вздумал… Саша с Вадимом, в момент прихода Володи игравшие в бесконечный бридж, давно оставили карты и слушали его рассказ. — …Ну, значит, расчистил я его по правилам, скелет этот, замерил, даже компас ребята притащили… Тут народу набежало, столпились все, смотрят. Он, значит, на спине лежал, головой к реке, на запад, и ноги чуть приподняты, градусов на двенадцать. Вокруг угольки и пятно от ямы, в которую его положили. — А с покойником что-нибудь было? — не выдержал Вадим. — Особенно ничего, только вот колечко одно с лучиками, вроде бы серебряное. Я его под черепом нашёл, когда разбирать стал… и волосы чёрные, так, пучок небольшой. А кости совсем плохие, и череп рассыпался… — А колечко, колечко-то где? — Принёс я его! В школу хотели его взять, да я не дал: затеряете, говорю, а я археологам отдам, когда приедут… Володя полез за пазуху и достал пакет. Он развернул газетную бумагу, вытащил спичечный коробок, поставил его на стол и осторожно открыл. В нём лежало серебряное височное кольцо — плоское, со щитком внизу, от которого отходили семь лопастей, оканчивающихся расширениями, как будто на них повисли крупные капельки металла. — Вятичи! — ахнул Саша. — Самые что ни есть… Женщина была. — Женщина? — переспросил Володя. — Вот я и смотрю, что кости больно тоненькие, слабый человек был… А волосы чёрные, поди, косы. — Вятичи вятичами, да не совсем, — в раздумье проговорил Вадим, рассматривая находку. — Тут даже и не скажешь сразу: лопасти это или лучи? И вятические кольца побольше да поопределённей… Здесь же сразу как бы и вятичи и радимичи. Похоже, круг здесь и смыкается! Володя Карцев в раскопанном им случайно погребении нашёл височное кольцо. В те времена женщины ещё берегли мочки своих ушей и украшения вплетали в волосы. Раскапывая курганы на территориях, занимаемых некогда славянскими племенами, известными по летописям, археологи выяснили, что у различных племён были различные типы украшений, в частности височные кольца. У двух славянских племён — вятичей и радимичей, согласно легенде ведущих своё происхождение от двух братьев, Радима и Вятко, пришедших в наши края «из ляхов», — украшения оказались очень похожими. Разница была только в височных кольцах да в тех территориях, на которых их находили. Судя по погребениям, Радим отправился вниз по Оке, а Вятко прошёл севернее, на Верхнюю Волгу. Южные, западные, северные границы этих племён были очерчены довольно точно, а вот восточная граница до сих пор оставалась загадкой. Вадим полагал, что именно здесь, на Переславщине, могло происходить смешение родственных, когда-то разделившихся племён. И вот это височное кольцо, сочетавшее в себе признаки обоих типов, казалось, подтверждало его догадку. — Вот, отцы, завтра и начнём копать на этом бугорке! — резюмировал Вадим. — А мы ещё голову ломали, откуда начинать… — Значит, будете там раскопки вести? — обрадовался Володя. — А как же! Пока на Польце не начали работать, весь бугор перекопаем! — ликовал Саша. — Ты не слышал, может быть, там кто-нибудь ещё что находил? Володя задумался. — Нет, не слышал. Вот только… Может, это неинтересно, я погреб копал под домом своим, ещё давно, так тоже вроде кости попались… Ну, тогда я ничего не знал, внимания не обратил, а потом косарь нашёл — совсем ржавый, разломился он, но большой, с метр будет. Я таких и не видал. Ещё вытащил и удивлялся, кому надо было косарь так глубоко зарывать… — Да ведь это меч, меч был! — закричал по всегдашней привычке Саша. — Куда ж ты его дел? — Выбросил, — виновато протянул Володя. — Не знал же я… Потом вот ещё… У Нестерова я спрашивал, он аккурат в девятнадцатом бараке живёт, ну, где я эту женщину нашёл… Говорит, когда в войну на огороде щель рыли, тоже кости находили, колечки какие-то, бусинки… Теперь-то я понимаю, откуда всё это! — Ай да Володя! — радовался Вадим. — Нашёл всё-таки могильник, который граф пропустил! — Какой граф? — искренне удивился тот. И мы рассказали ему, как сто лет назад были раскопаны переславские курганы, как потом перепутали найденные в них вещи и как многие археологи, в том числе и мы, безрезультатно пытались отыскать оставшиеся нераскопанными, чтобы с их помощью разобраться в груде вещей, лежащих в подвалах Исторического музея в Москве. |
||
|