"Быть драконом" - читать интересную книгу автора (Стерхов Андрей)

ГЛАВА 14

Очнувшись, я, к большому своему удивлению, обнаружил, что люди в том мире, куда меня откомандировал удар по голове, ходят по потолку. Просто не люди, а мухи какие-то. Но уже через секунду до меня дошло, что это наш мир и что с ним все в порядке, просто я его почему-то вижу в перевернутом виде. Это не с ним, а со мной было что-то не так.

Сразу пришла и на секунду задержалась мысль: так новорожденный видит окружающую действительность в первые часы своего появления на свет, все у него вверх тормашками.

Откуда я это знал, не знаю.

Но знал.

Едва подумал о новорожденном, тут же вспомнил о ребенке, которого подписался спасти, и сразу проверил, что с биркой. Оказалось, с биркой все нормально. Не выронил. Продолжал сжимать в кулаке.

Так и должно быть, загордился я сам собой. Все в голове дракона может встать с ног на голову, но свое праведное дело он все равно сделает.

Потом стал разбираться, почему мне так неуютно.

Повертел туда-сюда головой и выяснил, что, во-первых, нахожусь в помещении, очень похожем на автомастерскую, а во-вторых, вишу вниз головой, чисто Буратино, пойманный лисой Алисой и котом Базилио. Мало того что руки мои были связаны вервием, так еще и ноги стягивала петля автомобильного троса. Второй конец троса враги вражеские накинули на крюк крана, каким обычно мастера по ремонту тачек тягают движки. Поскольку пасли меня не мастера по ремонту тачек, а мастера заплечных дел, потому и было оборудование применено столь затейливо.

А «мастеров» было двое.

В одном я сразу признал Пашу-борца из свиты господина Ащеулова и не сказать чтобы сильно этому обстоятельству обрадовался. Второго, низкорослого и ужас до чего толстого, я не знал. И, если честно, знать не хотел.

Перестав притворяться дохлым, я подтянул связанные руки к лицу и глянул на часы. Было уже без десяти одиннадцать. Дело обретало скверный оборот: до полуночи оставалось чуть больше часа, а я находился черт знает где и черт знает в каком состоянии.

Между тем мое энергичное барахтанье заметили.

– Оба-на, а клиент-то очухался, – предал меня толстяк.

Услышав добрую весть, Паша, которого я на днях так жестоко и цинично обидел, встрепенулся, что тот бойцовский петух, и тут же пошел ко мне.

Подходил он с ухмылкой, которая ничего хорошего не предвещала.

Будет бить, подумал я с тоской. И, возможно, ногами.

Предчувствия меня не обманули: вложив в удар всю свою ненависть, борец с ходу воткнул свой кулак в мой ничем не защищенный живот. Как говорится, у товарища наболело. Решил, чтобы и у меня поболело чуток.

«Чуток» вышел на славу.

Был бы я человеком – сразу бы сдох, а так ничего – напряг пресс и сдюжил. И даже подумал смиренно: есть время разбрасывать камни и есть время их собирать. А вслед за тем делово: хорошо, что это Павел, а не дружок его Савва. Все же греко-римский борец – это не профессиональный боксер. Удар его хотя и могуч, но не так мастерски поставлен.

Но одним ударом Паша, конечно, не обошелся.

– Где ребенок? – спросил он, резко дернув меня за волосы.

– Не знаю, – честно ответил я.

– Не знаешь?! – Паша замахнулся, но не ударил и повернулся к подручному: – А ну-ка, Толян, подними его чуть выше.

Толян с проворностью, которой трудно было ожидать от такого жиртреста, быстро поднял с пола блок управления и, удерживая нужный тумблер, вознес меня еще где-то на полметра.

Придерживая, чтобы не так раскачивало, Паша врезал на этот раз по ребрам. После чего опять спросил:

– Куда, сука, ребенка дел?

– Мне нужно срочно переговорить с Боссом, – морщась и постанывая от боли, сказал я. – А больше я вам, буржуинам, ничего не скажу.

– Босса тебе? – рыкнул Паша, сорвал с меня очки и ударил без замаха по лицу. – Тут я сейчас за Босса. Говори, сука, куда ребенка дел?!

Я, успев зажмуриться, проорал:

– Никуда я его не девал! На кой он мне?!

– Как на кой? – на секунду опешил Паша и тут же объяснил: – На той. За девку свою отомстить. Мы у тебя девку хапнули, ты у нас – пацана. Типа так.

Явив железную, но неподвластную уму дракона логику, он вновь ударил меня по ребрам.

– Говори, сука, где пацан?

– Чего ж вы, чудилы одноклеточные, по себе-то всех меряете? – превозмогая боль, прохрипел я.

И тут же за «чудил» за «одноклеточных» поплатился. Паша, обидевшись не на шутку, откладывать в долгий ящик сатисфакцию не стал и провел серию энергичных ударов – слева, справа, слева, справа и еще раз слева. А когда он запыхался, до тех пор стоящий в стороне Толян сменил его и надбавил, чтобы мне мало не показалось.

Не показалось.

– Пока вы, пассионарии, меня тут в свой кайф рихтуете, там ребенку кровь пускают, – простонал я, когда вновь смог дышать. – Отпустите, и я его спасу. Иначе локти потом искусаете. Только уже поздно будет.

Паша понял меня превратно:

– Значит, сука, все-таки знаешь, где пацан! – И приказал напарнику: – А ну-ка, Толян, давай тащи сюда паяльную. Сейчас он нам все расскажет.

Жирный колобок будто ждал этого приказа, одобрительно хрюкнул и куда-то подорвался.

– Дурак ты, Паша, – стараясь не потерять сознание, сказал я.

Вконец разъярившийся борец хотел отвесить мне очередную плюху, уже даже замахнулся, но тут у него в кармане зазвонил телефон.

– Слушаю, – ответил Паша, выудив из кармана трубку. – Да… Нет… Его Толян Фуфлыжник от офиса вел. Что?.. Нет, пока молчит. А?.. Нет-нет. Знает. Гадом буду, знает. А?.. Ага… Понял. Жду.

Спрятав телефон, Паша доверительно и не без злорадства сообщил:

– Хана тебе, фокусник. Через полчаса Босс подкатит, будет твои кишки себе на кулак наматывать.

Слова «кишки» он произнес с ударением на первый слог. Вышло смешно. При иных обстоятельствах я бы, наверное, рассмеялся, но сейчас мне было не до смеха.

– Полчаса – это слишком много, – прикинул я вслух. – Так не пойдет.

Паша повернул ко мне свое поломанное ухо:

– Чего-чего ты там, сука, шепчешь?

– Ничего, – ответил я, а потом приказал: – Посмотри мне в глаза.

Паша конечно же посмотрел (все всегда смотрят), огреб порцию свечения и в тот же миг превратился в соляной столб. Мою же грудь пронзила боль, какую и врагу не пожелаешь. Так скрутило, что не дай Сила. Даже вырвало.

Такая уж особенность у взгляда дракона – за его применение нагон расплачивается собственным здоровьем. Без очков ходили бы – сгорали бы за сутки.

Тем временем, сжимая паяльную лампу, в мастерскую вкатился Толян Фуфлыжник. Увидел Пашу и озадачился его не совсем естественной позой.

– Что за фигня?

После чего перевел взгляд с Паши на меня, увидел вместо глаз расплавленное золото в глазницах и на три-четыре ближайших часа тоже стал манекеном.

Когда вторая – не такая сильная, но более длительная – волна обжигающего огня схлынула, я приступил к многоходовой операции по собственному спасению. И тут, надо сказать, мне пришлось проявить чудеса цирковой акробатики. Дэвид Копперфильд, увидев эти мои выкрутасы, сдох бы от зависти. А все остальные – со смеху.

Для начала я разорвал веревки на руках (далось легко, такой фокус для нагона – пустяк), потом раскачался и, добившись нужной амплитуды, схватил швабру, оставленную каким-то добрым человеком у станка балансировки колес. На швабру намотал провод блока управления краном. Потянул к себе. С третьего раза нашел нужный тумблер и аккуратно – майна, майна, майна – опустил себя на бетонный пол. Освободил ноги от пут, после чего сразу – хотя и не без труда, но все-таки – поднялся.

Какое-то время просто стоял, привыкая к нормальному положению тела, потом, разминая затекшие мышцы, сделал несколько осторожных наклонов. Присел. Встал. Прислушался к себе.

В общем и целом все было в порядке, только частности подводили: голова гудела и при каждом резком движении возникала боль в груди. Однако на такие пустяки мужественные нагоны (а других не бывает) внимания не обращают. Высморкаются, вытрут нос и топают туда, куда наметили.

Я и потопал.

Тщательно обыскав Пашу, нашел за поясом свой кольт, а во внутреннем кармане пиджака – родной мобильный. Понимая, что мой болид так и стоит у дома Антонины Лихониной, я стал искать ключи от их тачки, не такси же было вызывать. У Паши в карманах никаких ключей не оказалось. А вот у Толяна нашлись и были незамедлительно изъяты. Больше мне от господ бандитов ничего нужно не было. Все что нужно взял. Мелькнула, правда, шальная мыслишка снять и с того и с другого портки и отходить древком швабры, но была тут же отброшена за неимением времени. Хотя, конечно, руки чесались. Еле-еле сдержался. Бросил им на прощание: «Не скучайте, пассионарии» и, прихрамывая на обе ноги, поковылял на выход.

Уже в дверях вспомнил про очки. Пришлось вернуться и потратить на их поиск еще полминуты. Такая вот незадача.

Зато экспроприированный «мерс» летел ласточкой, и уже в двадцать три часа двадцать три минуты я был у Альбины.

– Что с тобой? – спросила ведьма, когда я ворвался в квартиру.

– Ничего, – ответил я. – Один раз, правда, убили, два раза каким-то дубьем по голове съездили, ребро еще сломали. А так ничего.

– Нашел гадов?

– Гадов – пока нет. А вот это вот – да.

Я протянул ей бирку и, решив, что такое объяснение будет самым скорым, процитировал Николая Гумилева:

Альбина все поняла, никаких вопросов задавать не стала, выхватила лоскуток и устремилась в комнату.

Ведьма прекрасно знала, что нужно делать, и умела это делать. Моя помощь не требовалась. Единственное, о чем я ее попросил, так это чтобы отработала как можно быстрее.

– Не дура, соображаю, – сказала она, а сама уже поджигала лоскуток. Опустив его в хрустальный кубок, попросила: – Ты бы пока вышел, дракон.

– Меня уже нет, – сказал я и поплелся на кухню.

Но несколько слов все-таки услышал:

– Аскар, Шалим, Тангир, Вени, Вени, Вени, Трамп…

Произнося заклинание и вдыхая дым тлеющей клеенки, Альбина начала вводить себя в транс.

Пока ведьма искала ребенка, я стоял в кухне у открытого окна и курил. Свои сигареты у меня давно закончились, курил хозяйские. Оказались с ментолом. Противно, но что поделать.

Пепел я стряхивал за окно, он падал вниз и таял в матовом свете подрагивающего фонаря.

Вот так и мы, меланхолично думал я. Летим-летим куда-то вниз, а потом исчезаем.

На дворе стояла непутевая городская ночь, дневная жара ушла, но было так душно, как бывает душно перед хорошим дождем. Воздух пах бензином, жженой резиной и скошенной травой. На душе было муторно.

Выкурив до фильтра две сигареты, я потянулся за третьей, но тут меня позвала Альбина, и я пошел в комнату.

Ведьма стояла у зашторенного окна спиной к двери.

– Они на кладбище, – сказала она, не оборачиваясь.

– На каком? – уточнил я.

– На том, что в Предместье.

Кинув взгляд на часы (было уже двадцать три двадцать восемь), я дал себе отмашку:

– Первый, пошел!

И устремился в коридор.

– Успеешь? – спросила Альбина, проследовав за мной.

– Должен.

Ответил и обернулся, желая подбодрить. Альбина этого явно не ожидала. Закрыв лицо руками, она рухнула на корточки и взмолилась:

– Не смотри на меня, дракон! Ради Силы, не смотри!

Но было поздно.

Я уже увидел, в какую уродливую и седую старуху она превратилась. Мое сердце, лежащее на улице Марата, сжалось от сострадания, а холодный ум выдал сияние: дороговато нам порой обходятся собственные ошибки.

Вышел я, не прощаясь, а через полминуты уже выруливал со двора.

Выехав из колдобистых переулков на площадь Декабристов, я решился и позвонил в офис Тюрина. Не думал, что там кто-то есть, звонил чисто наудачу. Удача не подвела.

– Да, – ответил мужской голос.

– Я насчет похищенного ребенка, – упредил я все возможные вопросы. – Моя фамилия Тугарин.

Мужик на том конце провода здорово напрягся:

– Слушаю.

– Определитель есть?

– Да.

– Пусть Большой Босс выйдет на этот номер. Только срочно.

Тюрин перезвонил через несколько минут (я к тому моменту проносился мимо Дома офицеров). По своему обыкновению Большой Босс попытался перехватить контроль над ситуацией.

– Твои условия? – сказал он спокойным, чуть глуховатым голосом.

– Угомонись, Иосиф Викторович, – охладил я его порыв. – Я твоего ребенка не трогал.

– А кто?

– Есть один псих. Только сейчас вопрос «кто?» не актуален. Сейчас актуален вопрос «где?».

– И где?

– На кладбище в Предместье.

– Какого… – начал было он.

Но я его оборвал:

– Спокойно, Иосиф Викторович. Ребенок жив. Если поторопимся, и дальше будет жить. Я уже лечу. Обещаю сделать все, что в моих силах, но и ты уж давай постарайся.

Сообщив все, что хотел сообщить, я сразу отключился, сосредоточился на дороге, сжал крепче руль и добавил скорости.

Выжимал я из движка все что можно и даже больше, но, когда подъехал к воротам кладбища, было уже без семи двенадцать.

И ворота и калитка были заперты, я посигналил, но никто не подошел. Пришлось – старость не радость – перебираться через забор. Куда деваться, перевалил. И даже штаны не порвал.

Пробегая мимо сторожки, понял, почему охранник не вышел. Он не мог. Его расстреляли. Просто-напросто расстреляли. Видимо, среагировал бедняга на лай собаки, выглянул и, слова не успев сказать, получил три раза по девять. Так и остался лежать у крыльца с неестественно подогнутой ногой.

И дворнягу его тоже убили. Она лежала в конце кровавой полосы дальше по главной аллее. Похоже, ползла за ворогом до тех пор, пока окончательно не истекла кровью.

Хорошая смерть, подумал я, оббегая доблестную псину. Если, конечно, прилагательное «хорошая» вообще можно приставить к существительному «смерть».

Вокруг было тихо, как и должно быть ночью в таком месте. Даже птицы не трещали. Только местные тополя, корявые и неухоженные, дружно шумели на ветру. А ветер усиливался. Небо затягивало тучами, и луна все реже высвечивала своим неверным светом скорбные холмы погоста. В воздухе все явственней пахло грозой.

Я бежал по главной аллее, вертел головой и пытался высмотреть среди деревьев, оград и крестов тех, кого должен был остановить. Добрался до самого конца – до заваленного мусором забора, но так никого и не обнаружил. Глянул на часы. До полуночи оставалось четыре минуты. Впору было отчаяться.

Кому угодно, только не дракону.

Понимая, что бессистемно тыкаться по боковым аллеям не имеет смысла, я развернулся и побежал назад. Добравшись до центральной развилки, остановился, замер и превратился в слух.

И, слава Силе, услышал.

Откуда-то с юга-востока доносился тихий, ни на что не похожий звук. И я пошел на него, как жертва вампира на Зов. Точнее – побежал.

Прошло не меньше минуты, прежде чем звук перестал быть единым и рассыпался на составляющие. Послышались жутковатое подвывание, уханье и скрежет. Я не сразу, но все-таки догадался, что это магнитофонная запись. А потом – и что это за запись. Антонов-Демон подошел к организации действа не без изуверской выдумки: записал органную мессу задом наперед.

Когда я их увидел, до полуночи оставалось меньше минуты.

Они расположились на одной из старых могил, украсив ее зажженными свечами. Свечей было много, не меньше двух десятков. Даже тогда, когда луна скрывалась в тучах, дрожащие на ветру огни позволяли видеть сцену жутковатого действа.

Обнаженная Антонина лежала на гранитной плите, прижимая к себе правой рукой мирно спящего ребенка. В левой ее руке сверкала серебряная чаша. Та самая Чаша, которую я подвизался найти. Чаша братьев кипяченой росы.

Антонов-Демон, обряженный в балахон из какой-то черной материи с отливом, стоял в ногах у подруги. В правой руке он держал ритуальный нож, а в левой (ну конечно же, в левой, в какой же еще) – перевернутый крест.

Черная месса подходила к своему завершению. Магнитофонная какофония умерла на невообразимо высокой ноте, и порыв ветра донес до меня голос. Демон громко, четко и монотонно выговаривал последние перед жертвоприношением словеса:

– …Ахадон, Вай, Boo, Эйе…

Ни Антонина, ни сам Демон не слышали, как я приближаюсь: то ли были настолько увлечены процессом, то ли шум начавшегося дождя надежно скрыл звук моих шагов. Я встал за три ограды от них возле куста багульника и вырвал кольт из кобуры.

А тот, кто собирался стать иным столь диким образом, уже заканчивал свое воззвание:

– …Эксе, Ам, Эль, Ши, Хау…

В какой-то миг небо озарила вспышка молнии. Может, Небеса с ним разберутся сами? – подумал я с надеждой.

Но у Небес были более насущные дела.

Убрав с лица пряди слипшихся от пота волос, я поднял пистолет и прицелился. А когда Демон, откинув в сторону крест, занес нож над ребенком, снизил пафос мероприятия громким возгласом:

– Даже не думай, придурок!

Антонина вскрикнула, а Демон обернулся. Узнав меня, на мгновение оцепенел, а затем полез свободной рукой под балахон.

Я не дал ему ни единого шанса. Я не позволил ему выхватить пистолет. Я выстрелил раньше.

Крикнул:

– Делай что хочешь, только не здесь!

И плавно нажал на спусковой крючок.

Раскат грома заглушил звук выстрела, но это меня не огорчило. Достаточно было того, что увидел: моя пуля снесла Демону кусок черепа, и несостоявшийся иной, повалившись спиной на острые прутья ограды, ответил за «козла».

Наступила полночь. Ожидаемого прорыва инферно не случилось. Все было кончено.

Но не совсем.

Обезумевшая Антонина, перестав изображать из себя сатанинский алтарь, вскочила и отбежала к ограде. Ребенка, который от шума проснулся и теперь истошно орал, она продолжала прижимать к груди. Я испугался, что уронит. Хорошо еще, если на землю, но если на штыри ограды – крышка.

Картинно, так, чтобы видела, я отшвырнул пистолет в сторону. Показал ей пустые ладони и, стараясь не делать резких движений, стал медленно приближаться. При этом говорил-приговаривал:

– Тихо, детка, тихо. Слушай, чего расскажу. Пошел я как-то раз на лыко гору драть, увидал, что на утках озеро плавает. Срубил тогда три палки: одну еловую, другую березовую, третью рябиновую. Бросил еловую – не добросил, бросил березовую – перебросил, бросил рябиновую – угодил. Озеро вспорхнуло, полетело, а утки остались. Такая вот ерундовина. Такая вот дребедень.

Вконец отупевшая, она позволила мне подойти, и я осторожно, как самую драгоценную в своей жизни ношу, принял из ее дрожащих рук голого, лысого и мокрого наследника большого бизнеса.

Маленькое морщинистое чудовище, попав в мои руки, отчего-то сразу затихло, вытаращилось на меня своими глупенькими гляделками и, задорно гугукнув, протянуло мокрую ручонку к очкам. Видать, гены дали о себе знать, потянуло парня на чужое. А быть может, просто в стеклах отразилась молния и он так живо отреагировал. Кто его знает, как у него там и что.

Строго-настрого предупредив, чтобы не вздумал уделать, я спрятал шалопая под полу куртки от греха подальше. И от греха подальше, и от дождя. Дождь зарядил будь здоров, не дождь – ливень. Настоящий летний ливень. Из тех, которые надолго.

А безутешная в своем горе Антонина постояла, раскачиваясь из стороны в сторону и заламывая руки, затем рухнула на мертвого своего дружка да завыла в голос. Слушать ее причитания мне было без надобности. Я подобрал Михееву чашу, нашел свой верный безотказный кольт и стал выбираться на главную аллею.

По кладбищу уже сновали люди. Много людей. Они, громко перекрикиваясь и шинкуя темноту лучами фонарей, метались взад-вперед меж крестов и надгробий. Метались, конечно, бестолково. Но все-таки метались.

Люди, они почти как драконы, думал я. Тоже переживают за детенышей. Детеныш и для них важнее взрослого.

Как это часто бывает при большой суматохе, никто на меня внимания не обращал. Шел себе и шел. Один раз даже кто-то чего-то спросил. Я в ответ пожал плечами, человек выругался и побежал дальше.

И только когда я выбрался к темнеющему на развилке памятнику воинам-интернационалистам, во мне наконец признали чужака. Набежали со всех сторон, окружили, наставили стволы и фонари.

Заметно было, что парни, взявшие меня в плотное кольцо, здорово волнуются. Хотя и старались казаться крутыми, но напряженные позы, немигающие глаза и тревожное молчание выдавали их с потрохами.

Впрочем, странно было бы ожидать чего-то иного – уж больно время, место и суть операции располагали к волнению. При таких обстоятельствах каменным нужно быть, чтобы оставаться спокойным.

Упреждая глупую случайность, я сразу предупредил:

– Ребенок у меня за пазухой. Опустите пушки и зовите Босса.

Минуты не прошло, как он предстал передо мной – невысокого роста крепыш с осунувшимся лицом.

Для своих парней он был главным, самым главным, почти богом. Для меня же – просто несчастным маленьким человеком, промокшим под проливным дождем. Я пожалел его и без лишних слов вернул ему сына.

Сил радоваться у Большого Босса, похоже, не было, но поблагодарить поблагодарил.

– Спасибо, – тихо сказал он. И, спрятав мальца под плащ, добавил: – Не забуду.

Изобразив на лице подобие улыбки, я козырнул и отчеканил:

– На моем месте так поступил бы каждый.

Хотел добавить «дракон», но удержался.

– Где подонок? – поинтересовался Большой Босс.

– Его больше нет, – ответил я.

Большой Босс кивнул, потом что-то коротко сказал, и все вновь пришло в движение: откуда-то появились зонты, темные тени собрались в единую массу и дружно, чуть ли не в ногу, двинули на выход. Но через пять-шесть шагов сбились, затоптались на месте и дружно повернулись ко мне.

– Тугарин! – позвал меня Большой Босс.

Я отозвался:

– Да?

– По офису вопрос снимаю.

– Я рад.

– Что-нибудь еще?

– Нет… Да. Оставь «мерина» домой доехать. На трамвае как-то…

– Забирай совсем.

И вновь они развернулись, как по команде.

– Нет, гражданин-товарищ, чужого нам не надо! – сумел крикнуть я и в следующий миг повалился на мокрый гравий.

Тугие струи хлестали меня по лицу, но мне уже было все равно. Я устал. Я чертовски устал. Мне хотелось спать. Спать. Спать. Спать…