"Беременность не болезнь" - читать интересную книгу автора (Жвалевский Андрей, Пастернак Евгения)СВЕСТИ И РАЗВЕСТИЗаконные три дня медового месяца, которые мне подарили на службе, я израсходовал еще до свадьбы, поэтому сразу по окончании брачных игр пришлось идти на работу. Прямо в понедельник. Обручальное кольцо плавило палец. Мне постоянно мерещилось, что окружающие пялятся на него, как назгулы на Фродо. Я прятал руку в карман, озирался и убеждался в том, что в Москве никто ни на кого не смотрит. Остановись посреди улицы и залейся горючими слезами – никто не подойдет, если только ты не создаешь препятствий дорожному движению. Входя в офис, я еще раз позавидовал безработной Кате и нырнул в омут текучки. Часам к восьми вечера настойчивый зуммер мобильника напомнил мне о том, что я обещал молодой супруге вернуться пораньше. Я тут же бросил все и помчался к выходу из офиса. В дверях вспомнил, что не отослал производственный план, вернулся к компьютеру, обнаружил два важных письма, на которые срочно следует писать ответ… За следующую неделю удалось выяснить несколько важных закономерностей. Во-первых, если я обещаю прийти пораньше, то покидаю издательство не ранее девяти вечера. Если не обещаю – могу вырваться даже в семь, а то и в полседьмого. Во-вторых, пропала мистическая взаимосвязь между моими действиями и Катиным самочувствием! Оказалось, что в ее присутствии я могу употреблять спиртное, есть всякую жареную гадость и дышать чем придется. И обостренное обоняние куда-то исчезло. Я отмечал это событие каждый вечер. Однако за все приходится расплачиваться. В пятницу я возвратился домой действительно рано (семи еще не было) с охапкой цветов и радужными планами на уикенд. На пороге меня встретило заплаканное создание белого цвета. Машка подвывала ей, я так подозреваю, из женской солидарности. – Она, – сказала Катя, борясь с рыданиями,- ей совсем плохо! Прижимая супругу к внутреннему карману с кошельком, я глянул на Машу. Никаких следов трагедии не обнаружил. – Нет, – Катя перехватила мой взгляд и уточнила, – н е она, а она. Взгляд был направлен не на живот, а куда-то за пределы квартиры. Значит, речь не о будущем сыне, которого супруга упорно именовала «она». – Я что-нибудь придумаю! – пообещал я. Сейчас нужно было быстренько прекратить этот коллективный водопад. – Что ты придумаешь?! У нее трагедия, ее никто не любит! – Я тебя люблю. Это было совсем не в тему, но подействовало: молодая жена оторвалась от кармана и выжидающее покосилась на меня. Я тут же поцеловал глаз и нос. Катя довольно вздохнула, но тут же нахмурилась: – Пойдем есть, но учти – ты обещал все придумать! «Не все,- мысленно поправил я супругу,- а что-нибудь!» Но есть пошел с готовностью. итак,- сказал я, вгрызаясь в голубец,- кто кого не любит, и что я должен придумать? – Ты должен придумать, как устроить личную жизнь Натальи. Я чуть не поперхнулся тушеным капустным листом. – Не спорь. Ешь и слушай. И мне поведали душераздирающую, но совершенно неинформативную историю о том, что у Катиной подруги кризис типа «мировая скорбь». – Мужик у нее есть? – уточнил я, покончив с горячим. – Есть. Но я так поняла, у них сейчас большие проблемы. – Значит, нужно найти другого. Временного. – Как у тебя все просто! А чего усложнять? – я вспомнил, что оставил пиво в прихожей, и поднялся из-за стола.- Поматросит с ним месяцок, развлечется. Старый хахаль тут же прибежит. – Ты куда? – спохватилась Катя, обнаружив, что я собираюсь несанкционированно покинуть кухню. «Начинается, – подумал я, – полный контроль». – Хахаля искать! – Где ж его найдешь? – заинтересованно крикнули мне из кухни. – Наташка ж нам нашла,- я вернулся с добычей, чувство сытости достигло головы и делало меня миролюбиво-благородным, – вот и мы ей найдем. В крайнем случае, меня в аренду сдадим. – Ей «бэ-у» не нужно,- Катя щелкнула меня по носу и демонстративно уселась на колени, мешая пить пиво. – Тогда Марашку, – предложил я первое, что пришло в голову (пива хотелось очень). _Ты гений! – обрадовалась Катя и помчалась к телефону. Я с неизъяснимым наслаждением поднял бокал. – Ты правда гений? – спросила Машка, про которую в суете ужина все забыли. – Тогда отгадай, что такое: не табуретка, а свистит? – Милиционер. – Свисток! – А что, разве милиционер не свистит? Или он табуретка? – Вот непонятливый! Начинался наш с Машкой традиционный филологический спор. Первая неделя на новом месте проходила удивительно однообразно – я пыталась распихать по местам свои вещи. Задача усложнялась тем, что их «место» было неизвестно где и приходилось все по нескольку раз туда-сюда перекладывать. В свободное от этого захватывающего занятия время мы с Машкой паслись у Наташки. Выяснилась страшная вещь – моя никогда не унывающая подруга пребывала в жестокой депрессии. Причину она нам так и не сказала, но было понятно, что это самая настоящая мировая скорбь и шутить на эту тему глубоко непорядочно. Наталья открывала нам дверь, молча шла в комнату, ложилась на диван и принималась рассматривать потолок. В принципе, она принимала участие в беседе, но достаточно односложно. Если мы ей напоминали, то она даже ела, но редко. – Наташка, ты же на скелет похожа! Ешь! – Да? – Наталья рассматривала себя в зеркале. – Ну и ладно… И опять укладывалась на диван. – Наталья, да что случилось? Все же хорошо. Ты хотела, чтобы я приехала, я приехала. Навсегда. Теперь от меня фиг отделаешься. – Ну пусть хоть тебе будет хорошо… – Давай и тебе будет хорошо. Что нам сделать? Ты с кем-то поссорилась? – Это мелочи… – На работе что-то случилось? – Наверняка. – Это как? – Там всегда что-то случается. Вот и сейчас что-то наверняка случилось. – Ты заболела? – Нет. – Тебе можно как-то помочь? – Наверняка. – Как? – Не знаю. Но наверняка можно. О том, что у Натальи есть бойфренд, я знала, но видела его только мельком. Он жил у себя, а если и оставался у нее ночевать, то очень поздно приходил и очень рано уходил. Короче, мы не пересекались. – Ты с Андреем поссорилась? – С каким Андреем? – Не придуривайся. – На свете много Андреев. Со всеми не перессоришься. – Наташка! Я не могу тебя такой видеть. – Отвернись. На третий день депрессии мы обнаружили, что Наталья отключила все телефоны. На вопрос, зачем она это сделала, ответила очень лаконично: – Звенят. И повернулась к стенке. Я позвонила ей на работу и выяснила, что во вторник Наталья по телефону сообщила: – Не ждите меня неделю. И пропала. Больше никто о ней ничего не слышал. В пятницу я поняла, что нужно спасать человека, и мы с Сергеем подумали, что раз она нас поженила, то и мы ей должны сделать что-то хорошее. Например, найти ей мужа. Или хотя бы любовника. Ну, в конце концов, и Марашко сойдет! – Шура, – сказал я, как только Марашко поднял трубку, – как ты относишься к любви? – Очень серьезно, – очень серьезно ответил поэт и начал декламировать. – «Вот и все, весна настала, одуванчики желтеют…» Стихотворение было прочувствованное, про любовь и весну. Я даже заслушался. – «…Что-то капнуло за ворот, – напевно закончил Шура,- вот и птицы прилетели». (Строки взяты из стихотворения Александра Мурашко.) – М – да, – очнулся я, – романтика. Значит так, нужно спасти человека. – В рот? – Что? – Я говорю, искусственное дыхание будем делать изо рта в рот? – Как хочешь. Но человека спасти надо. Помнишь Наташку? – Ха! Да я помню всех Наташек в Москве. Перечисляю… – Не нужно. Помнишь Наташку, которая была свидетельницей на нашей свадьбе? – Это с которой ты стриптиз танцевал? Я похолодел. У меня было не так много уверенных воспоминаний о собственной свадьбе. Я уже хотел пуститься в осторожные расспросы, но вовремя вспомнил, с кем разговариваю. – Шура, – разозлился я, – не дури голову, дело серьезное. – Да мне-то что, – согласился Марашко, – а вот Катька твоя плакала. С большим трудом удалось добраться до сути дела. К моему удивлению, Шура не сразу загорелся идеей, а начал что-то мямлить про занятость на работе. Это совсем на него не похоже. Слушая невнятные возражения, я сообразил, в чем проблема, – ухаживание за такой дамой, как Наталья, требовало расходов, а поэты в наше время не слишком обременены средствами к существованию. – Расходы беру на себя, – сказал я. – При чем тут это? – обиделся Марашко, но заметно пободрел. – Хотя не помешает. Но обещаю: если она окажется женщиной моей мечты и владеет урановыми шахтами, то сразу все верну. В том числе и ту сотку, что занял у тебя пять лет назад. Я тогда торговал себе «узи»… – Оставь ее себе. Вместе с «узи». А Наташку чтоб завтра же развлек! – Но… – Иди к черту! Достал уже! – Послушай… – Наслушался! Я швырнул трубку. Надоело каждую минуту понимать, что предьщущие тридцать секунд мне вешали лапшу на уши. Марашко немедленно перезвонил. Я отрубил мобильник. Тут же зазвонил домашний. – Коша,- попросил я, – если Марашко, скажи, что меня вторые сутки дома нет. Катя странно покосилась на меня, но телефон взяла. – Шура? Привет! А его дома нет… Что? Где? И чего он хочет? Катя, давясь от смеха, зажала трубку рукой и прошептала: – Он говорит, что вы у него третий день бухаете, ты выбросил кольцо в окно, заперся в туалете и не хочешь с ним разговаривать. Просит, чтобы я тебя уговорила с ним пообщаться. Я с недовольством протянул руку. Беременная супруга хмыкнула. Пришлось вставать и идти. – О! – натурально обрадовался Шура. – Ты дома? А я тебя сразу прикрывать начал, чтобы жена ничего не подумала. Классно? – Ага, – сказал я, – особенно про кольцо. – Это я для правдоподобия. Обожди, не отключайся! Телефон Наташки дай, да? На следующий день мы сидели у Наташки. Сегодня это было особенно похоже на почетный караул возле усопшего, она постепенно переставала реагировать на внешние раздражители и отказывалась не только есть, но и шевелиться. Зазвонил телефон. – Какого черта,.- прошипела Наташа, – ты зачем его включила? – Ой, извини, нужно было Сергею позвонить. – Да! – рявкнула в трубку Наташка. – Чего? Кто? Что за бред? Зачем? У меня «пежо», а не «форд». Зеленая… – Чушь какая-то, – сказала Наталья, положив трубку. – Говорят, у меня в машине сидит угонщик и не может выйти, застрял, говорят, в дверях. Я с интересом наблюдала, как Наташка все-таки сползла с дивана и отправилась к окну, отодвинула шторы и… Дальше события развивались очень быстро. Наталья извергла из себя дикий визг и рванула к входной двери. Мы кинулись к окну и обнаружили, что во дворе стоит эвакуатор (как он сюда протиснулся?), на который бодро запихивают Наташкину новенькую зелененькую «пежоху». Вылетев во двор, мы первым делом столкнулись с Шурой, который руководил эвакуаторщиком. – Давай, давай, – кричал Марашко, – левее, правее… О! А вот и хозяйка! Молодец какая! Тебе положен приз за скоростной спуск с двадцатого этажа! Шура лихо перехватил Наташку, зажав ей рот одной рукой. – Дорогая, я хотел сделать тебе сюрприз! У тебя такая грязная машина. Я думаю, быстренько помою и тебе верну, а ты… Не кусайся! Не нервничай. У тебя депрессия, тебе нельзя нервничать. Я тихонько подошла к мужику из эвакуатора, который с растерянным видом стоял у своей машины. – Что он вам наплел? – Сказал, что это машина его любовницы, которая приехала к нему и уронила ключи от машины в люк. Запасных нет. Кто-то настучал мужу, и он сейчас приедет, и если застанет здесь ее машину, то всем хана. Говорит, спасай. Ну я и согласился, что я, не человек? Всякое в жизни бывает… – Ладно, вы не переживайте. Это он за ней так ухаживает. Мы с интересом наблюдали, как Шура пытается увернуться от Наташкиных коленок. – Знаете, я, пожалуй, поеду, – сказал эвакуатор-щик. – Вы уж тут разберитесь как-нибудь сами. Через некоторое время мы сидели на кухне и пили пиво, которое приволок Шура. – Хорошее, – констатировала Наташка. – А то! – сообщил Марашко. – Там плохого не держат. После минутной паузы изумленный Шура поинтересовался: – А почему меня никто не спрашивает, где это «там»? – А зачем спрашивать, и так расскажешь, – Наталья посмотрела на себя в зеркало. – Ой! Пойду-ка я в душ, голову помою. А чего это у меня в квартире такой бардак? Слушай, Катька, сваргань чего-нибудь поесть, жрать очень хочется. Я быстро. И ушла. – Спасибо, Шура, ты ее спас. – Не за что. Кстати, давай Сергею позвоним. Сергей! Алло! Сергей, привет! Все о'кей! А ты знаешь, сколько стоит три часа работы эвакуатора? Так я на нем с работы ехал! Так он час во двор протискивался… В субботу мои дамочки сделали мне шикарный подарок – с самого утра свалили в гости к несчастной Наталье. Я лежал в ванне и блаженствовал. Забытые прелести семейной жизни. Впрочем, почему забытые? Кажется, в предыдущем браке подобных моментов наслаждения у меня вовсе не было. Я даже зажмурился, пытаясь припомнить что-то подобное: утром меня будят нежным поцелуем, кормят вкусной едой и оставляют в покое. На прощание, правда, намекают, что посуду придется мыть все-таки мне» но когда это еще будет! А пока я расслаблен, погружен в ароматную пену, и даже книжка, прихваченная в ванную для неспешного прочтения, валяется на стиральной машине. И без нее хорошо! И тут затрезвонил телефон. Я почему-то сразу решил, что это Катя, и выскочил из ванны со скоростью ошпаренного Архимеда. Трубка, как назло, разрядилась, и пришлось разговаривать по стационарному. Это был Марашко. – Задание партии выполнено! – отчеканил он. – Человек спасен, эвакуатор отпущен домой, жизнь продолжается, с тебя две сотни баков. – Какой эвакуатор? Какие две сотни? Ты где? – Две сотни обычные, эвакуатор тоже обычный. Без эвакуатора никак нельзя было. Не спасли бы. А с эвакуатором обошлось. Только ему заплатить надо, я его на три часа арендовал… Несколько раз я пытался прервать этот мутный поток совершенно не нужной мне информации, но Шура был непреклонен. Он не успокоился, пока не поведал мне детективную историю, в которой участвовали эвакуаторы, милиционеры, любовницы с ревнивыми мужьями и шпалоукладчик монорельсовой железной дороги. На заднем плане я разобрал заливистый хоровой смех. Некоторые ноты показались мне знакомыми. – Марашко, – гаркнул я, – Катя там? Ничего не отвечай, просто дай ей трубку. Молча! Слух меня не подвел: теперь знакомое хрюканье производилось непосредственно в трубку. – Коша! Что он там нес? Что из этого правда? _Эвакуатор,- сообщила мне Катя, шмыгая носом. – А шпалоукладчик? В трубке забулькало. Я чихнул. _Сволочи вы! Я тут стою голый возле телефона, выскочил из ванны, мерзну, слушаю этот бред. Катя сразу перестала смеяться. – Ты выскочил из ванны, – констатировала она, – и стоишь посреди комнаты. И под тобой уже лужа. Я глянул под ноги. Определенно, у моей супруги открылся дар медиума-экстрасенса. Беседу пришлось срочно сворачивать. Зато к приходу Кати была вымыта не только посуда, но и пол. Женщины мои, правда, этого не заметили (или заметили, но решили не хвалить, чтобы не расслаблялся). Они тут же наперебой принялись рассказывать, как весело Шура вывел Наталью из состояния комы, как она начала принимать пишу и вести себя, словно живой человек. – И вы его там оставили? – ужаснулся я. – Это же вулкан! Он же может нанести сокрушительный удар по неокрепшей психике! – Расслабься, – махнула рукой Катя, – он ушел оттуда вместе с нами. – Но дядя Шура сказал, – встряла Машка,- что он быстренько съездит домой, заберет свои вещи и вернется к тете Наташе. Я хотел было разъяснить ребенку, что дядя Шура таким изысканным образом шутит, но тут в дверь позвонили. На пороге стоял, естественно, Марашко. – Деньги давай! – сообщил он с ярко выраженным кавказским акцентом. Я решил не спорить и извлек из портмоне две потрепанные сотки. – Мало, – заявил обнаглевший вымогатель. – Нужно еще триста рублей на раскладушку, двести на постельное белье, пятьсот баков на адвоката… Я аккуратно взял гада за воротник. – Сейчас ты станешь потерпевшим, – сказал я, – а потерпевшему адвокат ни к чему. – Как ни к чему? Я же разводиться буду, мне без адвоката никак нельзя! Я ведь с серьезными намерениями, а не шалопай какой-нибудь. Я вручил вымогателю еще сотню и выдворил его в коридор, хотя Шура доблестно цеплялся за косяк и требовал оплаты морального ущерба. – Не для себя прошу! – услышал я в закрываемую дверь.- Для бывшей супруги! Дверь у меня хорошая: тяжелая и звукоизолирущая. Несколько секунд все мы (даже Машка) наслаждались благословенной тишиной. – Мама, – первым очнулся ребенок, – а что у нас на обед? Я нахмурился. Если и мой сын будет таким проглотом, все заработки придется отдавать на еду. – Что-нибудь найдем, – сказала Катя, – обожди секундочку. Потом она подошла ко мне, привалилась своим слегка округлившимся пузом к моему… торсу и спросила: – А вдруг он и в самом деле к ней заявится? У Наташки кризис, она может его и не выгнать. Что тогда? – Перестань,- я поцеловал рыжую макушку,- он же трепло. Создатель химически чистого вранья. Ни слова правды. – А эвакуатор? Возразить было нечего. – Ты там что-то насчет обеда говорила? – нашелся я. Самой большой проблемой для меня стало полное отсутствие нормальной одежды. В свою я не влезала уже совсем. То есть по всем параметрам не влезала. Подвело меня пристрастие к коротеньким маечкам и брючкам в обтяжку. Можно, конечно, перейти на хламидообразные наряды а-ля Пугачева, но в них я выглядела безобразно толстой. Я легко могу смириться с потерей фигуры во время беременности, я с удовольствием буду выставлять живот и даже им гордиться, но пока живота нет, невозможно всем объяснять, что я не толстая, а беременная! То, что в глазах встречных мужиков откровенно читается мысль: «О! Какая плюшка!» – причиняет мне физические страдания. Хоть подушку вместо живота подклад ывай! Я честно попыталась что-то себе купить и столкнулась с непреодолимым психологическим барьером. Выяснилось, что у себя дома я совершенно разучилась пользоваться магазинами. Вначале я по привычке отправилась на рынок и была просто потрясена грязью, вонью и прочими радостями. Это у нас рынок – центр цивилизации. Там закупаются все – и богатые, и бедные – красиво, чисто, даже курить нельзя! Каково же было мое потрясение, когда я попала в криминальную клоаку, где тебя хватают за руки лица кавказской национальности, не говоря уже о том, что ширпотреб продается такой, что даже мне, провинциалке, стало стыдно. И я отправилась в магазин. И поняла, что не могу ничего себе купить. Во-первых, я стесняюсь продавщиц. Пока я приезжала в Москву как гость, меня ничего не волновало. Как только я начала здесь легализовываться, тут же появился комплекс лимиты. Мне начало казаться, что все на меня смотрят косо, что подозревают в том, что я «понаехала» в их город и «заполонила» собой все метро. Тем более что я стала толстая. Хорошо приходить в магазин, когда у тебя 44-й размер! И гордо так сказать продавщице: «Унесите это, девушка, мне оно велико!» А если 48-й? А еще и на вырост? И пузо торчит? Стыдно до слез! Вот такая я и завалилась к Наташке – вся в слезах и соплях, размазывая и то и другое по толстой физиономии. Наташка слушала меня минут десять, после чего начала хохотать. 240 – Чучело! Комплекс у нее! Да все продавщицы сами из Урюпинска и толще тебя в полтора раза! Завтра все будет хорошо. – Почему завтра? – Потому что сегодня у меня важная встреча, а завтра я тебя отвезу в магазин… Не вздрагивай. Я знаю, куда тебя вести. Извини, телефон… Да! Алло! Нет… Не могу. Не знаю. Не помню. Не дури голову. Как договорились. Хорошо, не дури голову. Еще один звук, и я не приду. И не прилечу. И не приплыву. И не… Не дури голову! До вечера. Уф! Все, Кать, извини, нужно бежать. Судя по всему, важная встреча у Наташки была с Шурой. Но прямо спросить я не решилась. Настал понедельник – и я даже думать забыл о взаимоотношениях Марашек с Наташками. Не до того было. К головной боли (выстраивание производственного процесса) добавилась зубная (легализация Кати с Машкой). Поначалу я попытался свалить все на Катерину, но столкнулся с прозрачным, как хрусталь, взглядом и понял, что халява не пройдет, придется разбираться самому. И я разбирался. Смущало даже не обилие бумажек, а то, с какой физиономией мне их выдавали. Каждая канцелярская женщина, вручая очередной бланк для заполнения и выслушав подробности, иронично приподнимала брови (как вариант – тонко усмехалась). Это, видимо, означало: «Хорошо устроилась тетка!» или «Понаехало тут лимиты с детями!». Это я им еще не рассказывал про беременность моей молодой жены. Представляю, как бы они перемывали ей косточки, шлепая печати ленивой рукой! Хотя нет, не представляю. И представлять не желаю. Катю иногда приходилось приводить и предъявлять. В присутственных местах она вела себя предельно просто: выполняла все мои указания, подписывала все, что я ей говорил, и предъявляла паспорт всем желающим. Иногда меня подмывало ляпнуть что-нибудь вроде: «Намалюй чертика на этой справке!» или «Оторви уголок на память!». Катя выполнила бы, не задумываясь. Она в последнее время вообще не задумывалась. Вернее, постоянно находилась в задумавшемся состоянии. Казалось, что непосредственно в среднее ухо моей супруги транслируют что-то очень важное, и она прислушивается, опасаясь пропустить хоть слово. Это было к лучшему: Катя не замечала ехидных взглядов и неискренних поздравлений, а просто улыбалась и уходила (по моей команде). Интересно, а если бы до нее дошло, как к ней относятся все эти паспортистки? Впала бы в истерику? Нет, пожалуй, в остервенение. Выйдя из очередной конторы, Катерина вздрагивала и очухивалась. Тут же начинала рассказывать последние новости от Натальи и Шуры (кажется, там назревал полновесный роман), скучать по Машке (мы сплавили ее моей маме) и переживать по поводу собственной фигуры. – Смотри,- говорила она, обтягивая свое мини-пузо маечкой, – совсем незаметно, что я беременная! Просто толстая. Зато грудь выросла так, что мужики клеятся пачками. – Это потому, – отвечал я, – что ты самая красивая. Не только грудью, но и богатым внутренним миром. Катя внимательно осматривала свой укрупнившийся бюст, вздыхала и приступала к обсуждению планов предстоящего ремонта. В последнее время это была любимейшая тема моей жены (никак не привыкну, что Кошка – теперь «моя жена»!). Глаза у нее загорались, жестикуляция становилась амплитудной, а внутренняя сосредоточенность исчезала, как будто и не было. – Окна нужно поменять, – тараторила она, – потому что, во-первых, из щелей дует, во-вторых, открывать для проветривания неудобно… – А зачем проветривать? – спрашивал я. – Ведь из щелей дует. Катя замолкала, секунду рассматривала меня и продолжала: – Сантехнику тоже всю нужно поменять. И плитку. И самое главное – шторы на кухне! Бороться с этим было невозможно. Соглашаться – самоубийственно. Я однажды пробовал жить в двухкомнатной квартире, в которой идет ремонт. Это было одно из самых страшных потрясений в моей жизни. Нужно было срочно применять метод Китайской Народной Республики – искать третий путь. В суете и поисках пути я едва не пропустил важную дату – месяц со дня бракосочетания. Вернее, даже пропустил, поэтому был несказанно удивлен, когда вечером 28 июня обнаружил пустую квартиру и записку на кухне. Бумажку взял с замиранием сердца – некстати припомнились подробности развода с Вероникой. Однако никаких «Между нами все кончено» или «Ты очень хороший человек, но…» в записке не обнаружилось. «Я у Наташки. Мяв». Дверь Наташкиной квартиры открыл почему-то Ма-рашко. Лицо его было траурно. – Катя от тебя ушла, – сказал сквозь скупую мужскую слезу,- к Наташке. У них давно тайная лесбийская… Я молча отодвинул Шуру в сторону. Месяц со дня свадьбы я встретила уже в нормальном расположении духа. Наташка отвезла меня в магазин для беременных, где я оторвалась по полной программе. Во-первых, я там была самая худенькая (все познается в сравнении), во-вторых, спецодежда делала меня толстенькой и миленькой, а не пухлой и противной, а в-третьих, у меня были с собой деньги, которые я не собиралась привозить обратно домой. У магазина нас ждал Марашко. – О! – завопил он,- Девчонки! Какая встреча! А я тут выполняю маркетинговые исследования – считаю беременных для производителя детского питания. Получается, что беременны все! Девушка, вы беременны? – Шура кинулся к проходившей мимо девчонке. – Как нет? А вы уверены? Точно? А вдруг? Вы проверьте. Наверняка беременны, только еще не знаете об этом. Бабушка, вы беременны? Наташка взяла Шуру за руку и поволокла к машине. Он упирался, все время порывался вывернуться и кинуться к очередной жертве. – Ты же просила случайно- встретиться, вот я случайно и встретился. Что тебе не нравится? Нормальная отмазка! Да Катька ничего и не заподозрит, ей не до того. Не шипи на меня! Все, дома встретимся. . И Шура помчался к машине. Я совершенно автоматически проводила его взглядом и уперлась в «Жигули». – Слушай, Наташ, он же говорил, что у него эта… как его… что-то экзотическое. – Угу. «Феррари». Алая. Я посмотрела на отъезжающий «Жигуль». Цвет соответствовал. – Наташ, а он правду когда-нибудь говорит? – Да. Иногда. Только она так запрятана, что не сразу и разберешь. – А ты… А вы с ним… Ну… Часто видитесь? Наташка хмыкнула и не ответила. Судя по тому, что, когда мы приехали, Шура открыл дверь Наташкиной квартиры своим ключом и бойко резал салат, виделись они часто. Наталья сразу потащила меня в комнату. – Пойдем, пойдем, нечего ему мешать. Он классно готовит, жалко редко. Шура! Один кофе и один яблочный сок в комнату! Я думала, это шутка, но через десять минут Марашко возник на пороге спальни с подносом, на котором стоял наш заказ, плюс всякие бутербродики, плюс варенье в вазочке. – Блаженство, – произнесла я, падая на кровать. Наташка пристроилась рядом со мной. – И так всегда? – Нет. Но часто. Подвинься, ты своим пузом всю постель заняла. В дверях появился Сергей, за плечом у которого маячил Марашко в переднике и с черпаком в руках. – Вот, полюбуйся сам. Что я тебе говорил! Почему мне никто не верит? И ребенок у нее от нее! Этот вечер я провел блестяще. Удалось даже отключиться от потока бессмысленных слов, который на меня вывалил Шура. Не обращая внимания на производимый им белый шум, я поздоровался с раскинувшимися на кровати девчонками, заметил и похвалил новую Кошкину одежку и сделал пару комплиментов ее животу. Впрочем, и Наташке искренне признался, что выглядит она куда жизнеспособнее, чем неделю назад. – А мы тут бутерброды едим,- зачем-то заявила Катя. – Сашенька делал! – высунулся из-за плеча поэт. – А никто даже спасибо не сказал! – Спасибо, Сашенька! – хором запели валяющиеся женщины. – Иди сюда, мы тебя поцелуем. Тут я заметил странную деталь: Катя подарила довольному Шуре лобзание в уста, а Наталья чмокнула его как-то очень по-домашнему, в щеку. «Да у них все серьезно!» – сообразил я и немедленно позавидовал Марашкиному счастью. – Подумаешь, бутерброды! Я сейчас вас по-настоящему укормлю! Я направился на кухню, размышляя, что бы такого сварганить. Осмотр припасов предоставил мне выбор: разморозить что-нибудь в микроволновке или сделать спагетти. Первый вариант был слишком банален, и я решительно взялся за макаронные изделия. Не хочу хвастаться, но буду – спагетти я готовлю отлично. Главный секрет состоит в том, чтобы не доваривать их, а бросать на сковородку слегка сырыми. Ну и соус, конечно. И оливковое масло. Спагетти – это форма (ни в коем случае не ломайте их перед укладкой в кастрюлю!). Хороший соус – это содержание. Наконец, оливковое масло – душа блюда. Пока паста проходила первый, кастрюльный, этап приготовления, я грамотно намешал майонез с рублеными маслинами и резаными овощами, добавил черного перчика, а также натер в отдельную посудину сыр. К моему удовольствию, в холодильнике водилась настоящая «Моцарелла». Спагетти удалось извлечь вовремя, масло оказалось правильным, я чувствовал себя кулинарным гением. Приглашенные в кухню дамы и примкнувший к ним Марашко были поражены моими успехами. Особенно Катя. – А от меня скрывал! А я ему каждый день завтраки готовлю! Ну, практически каждый! Все, дорогой, с сегодняшнего дня начинаешь новую жизнь! – Это еще что! – не утерпел Марашко. – А знаешь, как он классно спину массирует! Особенно ноги. Особенно внутреннюю поверхность бедер! – Хватит болтать, – я и так в процессе приготовления пищи едва не захлебнулся слюной, – прошу к столу. Выяснилось, что восхищаются мною все, а вот попробовать согласен только Шура. – Там же специи, – вздохнула Кошка, – и помидоры. Завтра с утра сделаешь мне диетическую овсянку. Наталья облизнулась, но есть тоже отказалась, ссылаясь на диету. – Годовая норма калорий,- сказала она, не отрывая голодного взгляда от сковороды. – А я съем, – заявил Шура, – я уже свое пожил. Уплетая пасту, я получал дополнительный бонус в лице… то есть в руке Кати, которая нежно гладила меня и приговаривала: – Умница, хозяйственный, ты у меня еще и белье гладить научишься. В этот момент я был готов на все. – Но плитку пусть лучше плиточники кладут, – продолжала она, – а сантехнику пусть сантехники делают. Я напрягся. Дальше тянуть нельзя. Нужно или начинать ремонт (коллективное самоубийство!), или объявлять супруге, что ремонт откладывается на неопределенный срок (убийство только меня). Второй вариант предполагал меньшие потери личного состава. Оставалось подобрать тактичную формулировку. – Кать, а давай мы ремонт сразу в новой квартире сделаем! Кошкина рука замерла на моей шевелюре. «Сейчас в волосы вцепится», – понял я и съежился. Но Катя не перешла к репрессивным мерам, а повисла на шее. – Я же говорила, что ты у меня самый умный! Конечно, в новой! – Правильно, – поддержала Наташка, тайком подхватила мою вилку и урвала порцию спагетти, – поживете в старой, пока в новой будет ремонт. – А где у вас новая? – поинтересовался Марашко. – Я недавно себе коттедж смотрел… – Минуточку, – мне удалось слегка ослабить Катину хватку, – квартиры пока нет. Я посмотрел в глаза, полные надежды и ужаса, и вспомнил одну давнюю историю. Однажды подруга Таня поставила меня в тупик тирадой: – Правда, мы будем жить вечно? Отвечай быстро, только не ври и не расстраивай меня! Тогда я завис, и дело кончилось плохо. Поэтому на сей раз я быстро уточнил: – В агентстве сказали, что это займет около месяца. Может, двух. Я успел. Я снова был самым умным и предусмотрительным мужем в мире. – Вы какую брать будете? – осведомилась Наташа. – Трешку. – "Ну и ладно, – сказал Марашко, – когда я стану Президентом… Я не слушал. Проблема с ремонтом оказалась волшебным образом разрешена. Осталось ответить себе на два вопроса: где взять квартиру и где взять денег. Но это уже мелочи, правда? Здоровая конкуренция – основа воспитания мужчин! Стоило похвалить Шуру, как Сергей немедленно набычился и отправился доказывать всему миру, что и он не хуже. А возможно, даже лучше. Наварив спагетти на небольшой полк очень голодных солдат, Сережа пришел в радужное расположение духа. Очень кстати, потому что я давно ждала, когда же он окажется в таком состоянии, чтобы намекнуть на то, что ремонт пора бы и начать. Если мы, конечно, собираемся его прекратить к рождению дочки. (Прекратить, а не закончить.) Но все получилось даже лучше, чем я ожидала. Вместе с ремонтом мне была обещана трехкомнатная квартира. – Слушай, – развалясь на диване говорила Наташка, – а ты уверена, что переезд это лучше, чем ремонт? – Уверена. – А как я без тебя жить буду? В смысле, я уже привыкла что ты рядом, а ты сейчас ка-а-ак переедешь куда-нибудь… В Москве есть такие районы, что уж лучше в родной город возвращайся, оттуда ближе. – Не хочу. Нужно искать квартиру в этом районе. – Трудно. Ой, мамочки, как же я объелась! Наталья под шумок умолотила две тарелки макарон и теперь легко могла меряться со мной животами. – Наташ, а если объявления по домам развесить, мол, куплю квартиру в вашем доме… – Самодеятельность. Можно попробовать, но все цивилизованные люди квартиры через агентства покупают. Иначе нормальные связываться не захотят, а жуликов нам не надо. – А что делать? – Сейчас включим генератор идей. Шура! Иди сюда! Как быстро купить квартиру в нашем доме? – О! Это очень просто. Найти понравившуюся квартиру и выгнать оттуда жильцов. Можно их убить, а можно и нет, как получится. Я обычно убиваю. А можно просто взять и построить на нашем доме еще один этаж. Половину забрать себе и там жить, а вторую сдавать за большие деньги. На эти деньги построить еще один этаж и так далее. Но это долго. А если быстро, то нужно опросить всех жильцов дома… – Гениально! – закричала Наташка. – Что? – обалдел Шура. – Нужно с вашим Петровичем поговорить. – Петрович – это охранник нашего подъезда, – объяснил Сергей Шуре. – Он когда-то над нами пошутить решил, никогда ему этого не забуду… Катька, не дерись! Я в хорошем смысле слова – Петрович все знает. Он всех помнит, – сообщила Наташа.- Если кто соберется квартиру продавать, Петрович об этом первый узнает. Кстати, ты думаешь, кто мне сказал, что ты беременна? Петрович. Причем еще полгода назад. – Так у меня срок четыре месяца! – Вот. А Петрович еще тогда все знал! Нужно к нему Марашку отправить, пусть разговаривают, – Угу. Только разговор на пленку записать, чтобы потом попытаться хоть слово правды в нем найти, – Я с ним поговорю, – заявил Сергей, – прямо сейчас. Первую часть проблемы (поиск квартиры) дамы решили, не вставая с дивана. Вот что значит обильная порция вкусных спагетти, приготовленная настоящим мастером! Наивная Катя предложила расклеить объявления, но эта идея была отметена без обсуждения. Самым реальным способом поиска жилища признали агентство, но тут выяснилось, что подружки непременно хотят жить рядом. В конце концов кто-то родил гениальную мысль – вытрясти информацию из нашего охранника Петровича. Он мне уже давно должен за его дурацкие розыгрыши. Идея настолько вдохновила меня, что я бросился ее реализовывать, невзирая на сонно-ленивое состояние сытости. Шуру с собой не взял. – Съезжать собираются, – бравый отставник поднял глаза к потолку и продиктовал, – из трехкомнатных… в сто первой, девяносто третьей и сто пятьдесят третьей. Я на всякий случай проследил направление взгляда Петровича, ожидая увидеть номера квартир на потолке. Не обнаружил. Зато крепкий старик явно читал по побелке, как по амбарной книге. – Но в девяносто третьей точно есть покупатель. Уже приходил, примеривался, как ремонт будет делать. – Значит, сто первая и сто пятьдесят третья, – сказал я, направляясь к лифту. – Благодарствую. – Минуточку,- Петрович все еще пребывал в потолочном трансе, – в сто первой сейчас гости, лучше зайти завтра. После семи там всегда кто-то есть. А вот сто пятьдесят третью очень рекомендую. Там жена мужа выгоняет. Хочет свою «трешку» поменять на «двушку» с доплатой, а доплату вручить бывшему супругу в качестве компенсации. Тут страж подъезда наконец оторвался от созерцания потолка и посмотрел на меня. – Хозяйка к району привыкла, хочет где-то здесь остаться. А доплату большую не потребует. «Сколько дам, – говорит, – столько и возьмет». – А хозяин? – я не уставал поражаться осведомленности Петровича. – Не тот случай. Бывшего мужа можно не учитывать. Тряпка и бабник. Уже в лифте я задумался. Интересно, а что Петрович рассказывает про нас с Катей? И откуда он все это знает? Надо потише говорить в подъезде. Дверь под номером 153 открыла крашеная блондинка с плотно сжатыми губами. Довольно ухоженная, только вздернутая. «Себя вспомни,- подумал я, – в период развода!» – Вы от Николаева? – спросила она, услышав первые аккорды моего рассказа о цели визита. – Нет, я ваш сосед с девятнадцатого этажа. Мне Петрович… наш охранник рассказал (блондинка напряглась еще больше), что вы вроде как переезжать собираетесь. Дама позволила себе кривую улыбку. – Тогда он, наверное, и подробности вам рассказал. Не нужно врать, пожалуйста, у вас честное лицо. Как вас зовут? Через полчаса мы с Людмилой («Без отчества, пожалуйста, просто Людмила!») пили на кухне кофе с коньяком, причем с преобладанием последнего. Я к случаю рассказал рецепт кофе «по-адмиральски». Это когда наливаешь в кружку кофе с коньяком в пропорции один к одному, выпиваешь половину, доливаешь коньяком доверху и так далее, пока хватает здоровья. Людмила вполне адекватно похохатывала и строила мне глазки А ведь я предупредил, что только что женился! Наверное, это у них чисто рефлекторно получается. – Значит, – говорила она, – будете ремонт делать? Я кивнул. – Хотели сначала отремонтировать, а потом переехать, но такой вариант… Жалко упускать! Хозяйка резко затушила сигарету и заявила: – Бред. Когда вашей Кате рожать? Понятно. Сделаем так: я на месяц уезжаю отдыхать, а вы делаете в моей… теперь уже вашей квартире косметический ремонт. Стены двигать не собираетесь? Тогда успеете. А жить будете пока в старой квартире. Через месяц вернусь, вьгоню вас и начну делать свой ремонт. – Подождите. А как же ваши вещи? И где вы будете жить во время своего ремонта? Людмила обвела критическим взглядом внутренность кухни. – Все это барахло. Мы сюда сразу после свадьбы въехали. Самое ценное подарю кому-нибудь, остальное выброшу. Хотите, вам оставлю? Так я и думала. А на время ремонта сниму здесь рядом квартиру- Планирование будущего было прервано мяуканием моего мобильника. Я наскоро объяснил Кате, что сейчас обо всем договорюсь и приду. И что без меня идти не нужно, я ее заберу. И Марашки в качестве провожатого не нужно, пусть он свою Наташку по улицам водит. – Жена где-то в гостях? – Людмила успела прикурить еще одну сигарету. – В соседнем доме. Давайте вернемся к покупке. – Завидую. Договариваемся так: на этой неделе подписываем договор, я передаю вам все документы, но еще две недели живу… Далее последовал четкий план, составленный с учетом сроков ремонта и времени оформления бумаг. – … а на доплату куплю себе новую мебель. – А муж? – бестактно ляпнул я.- Доплата, вроде бы, ему должна пойти? Людмила сжала тонкие губы. – Если этот слизняк потребует у меня денег… «Прибьет», – подумал я. – … я его уважать начну, – сказала она. А вы говорите: «Москва… Большой город!» Все на личных связях! Никакое агентство по продаже недвижимости не заменит нашего Петровича! Брачное агентство, кстати, тоже… Петрович и до этого питал ко мне нежные чувства. – Катенька, сегодня холодно, одевайтесь потеплее… – Катюша, возьми зонтик, обещали дождь. – Катя! Я тебе сколько раз говорил, не ставь машину на углу! Дурак какой-нибудь затормозить не успеет… А после того, как узнал про беременность, а тем более после того, как сосватал нам квартиру, он просто стал отцом родным. – Значит так, – начал он разговор, придя осматривать наше новое жилище, – сначала меняем окна, потом кладем плитку. Бригаду рабочих я тебе найду. Обои… Обои нужно переклеивать… Так… Во вторник я не могу, в среду… О! В четверг едем на стройрынок покупать обои. Давай рулетку, посчитаем, сколько нужно. Куда ты полезла? Куда ты вечно прыгаешь со своим животом? Сядь! Я сам все сделаю! И Петрович все делал. Рассчитывал количество плитки и обоев, договаривался с рабочими, выбивал скидки. – Петрович, а у вас дети есть? – поинтересовалась я. – Есть. Сын. И внучка есть. Только живет уж больно далеко, видимся раз в год. Вот родишь, буду нянчить. Все равно сижу здесь по полдня без толку, а так буду с толком с коляской сидеть. На следующий день пришла бригада рабочих. Как только я их увидела, то сразу поняла – только не это. Поймите меня правильно, я не расистка и не националистка, но общаться предпочитаю с людьми, которые… Как бы это выразиться так, чтобы было политкорректно… Говорят на русском языке. Про грамотно речи нет, хотя бы понятно. – Эй, женщина, бур-бур, обои… дыр-бур-бур… сотка. Да? – Нет, – я повернулась к Петровичу, – мне нельзя волноваться. Я тебя прошу, сделай так, чтоб этого здесь больше не было. Я не пущу их в квартиру. Петрович надулся, вывел «рабочих» из подъезда, и еще долго с улицы слышался гомон восточного базара. С Людмилой мы быстро подружились. Утро у меня теперь начиналось с того, что я приходила к ней нюхать кофе. Потом хозяйка начинала активно перебирать и выбрасывать вещи, я по мере сил ей помогала, попутно выслушивая истории из жизни и принимая посланников от фирм-установителей окон. Цены, мягко говоря, отличались. – Как же так? – потрясалась я. – Ну процентов двадцать наценка, это я еще понимаю, но почему у вас дороже в два раза? Представитель фирмы делал непроницаемое лицо, а Люда за спиной хихикала. – Москва… – глубокомысленно изрекала она. – Лохов на всех хватит. – Я могу сделать скидку, – выдавливал из себя представитель, – три процента. Тут начинала смеяться я, а Люда кричала: – Иди отсюда! Предприниматель, блин. На ком-нибудь другом зарабатывай! Приходил Людин муж. Долго молча осматривал квартиру, потом, наконец, спросил: – Переезжаешь? :- Нет, блин, убираюсь. Люда вообще несдержанна на язык, а когда нервничает, переходит на практически чистый литературный мат. – Люда, можно тебя на минуточку? – сказал муж, поглядывая на меня. – Нельзя. А это, между прочим, новая хозяйка квартиры. Ты у нее разрешение спросил, прежде чем сюда впереться? – Люда, давай попробуем разъехаться по-хорошему. – Пробуй. – Можно, я заберу свои вещи? – Я их Кате подарила. Кать, можно этот… заберет его… вещи? – Можно, – милостиво разрешила я. – Вали отсюда, – сказала Люда. На следующее утро после эпохального решения всех проблем я проснулся с дикой головной болью. Допустим, квартиру мы нашли. Допустим, хозяйка по широте душевной разрешила нам делать ремонт до переезда. Но – деньги. Я неплохо зарабатываю даже по московским меркам. Однако и цены у нас того… московскими мерками меряны. Плюс переезд (даже если это переезд на другой этаж), плюс ремонт. Вернее сказать, все это не плюс, а минус. Минус из нашего скромного семейного бюджета. Допустим, памперсов я накупил (вот Катя поразится моей предусмотрительности!), но ведь еще всякие кроватки-погремушки, питание, одежка… На службу я явился понурым, чем сразу же привлек внимание нашего недавно назначенного директора Юру. То есть Юрия Анатольевича, конечно. Я его честно называл на вы, но про отчество все время забывал. Трудно звать по отчеству человека, который младше тебя на двенадцать лет. Так вот, Юра Анатольевич критически осмотрел меня и поинтересовался: – Похмелье? – Какое там! – отмахнулся я.- Нужно срочно квартиру менять, ремонт делать… Денег не хватит, боюсь. – А вы не бойтесь. Вы деньги посчитайте. Сколько не хватает? Вопрос застал меня врасплох. Вооружившись калькулятором и напрягая память, я установил недостающую сумму. Юра ознакомился с результатом, на секунду задумался и выдал: – Думаю, компания сможет вас кредитовать. Процент и срок сообщу завтра. Вам лучше наличкой? – Часть так, часть так, – растерялся я. – До вечера определитесь и скажете мне. А теперь давайте к делу. Где план на следующий месяц? «Вот оно, племя младое, незнакомое, – в полном офонарении подумал я. – Мы так не умеем. Мы – потерянное поколение. Гипс на переломе истории». Долго размышлять мне не дали, заставив с головой нырнуть в производственные проблемы. О кредите (читай – подарке) от фирмы Юра напомнил мне уже вечером: – Так где? – Что? – Решение. Сколько нужно наличкой, сколько – безналом? Для верности я поделил сумму пополам и сообщил результат. – Хорошо. Наличку получите пятнадцатого числа. Безнал – по требованию. Так нормально? Уже на выходе из офиса я вспомнил, что Юра недавно женился, и жена его, по слухам, уже на четвертом месяце. Вот поэтому он мне и сочувствует. Хоть какая-то польза от этого бэби-бума. По приходе домой я попытался похвастаться нежданным кредитом, но в ответ услышал примерно следующее: – Ага. Хорошо. Как думаешь, в детскую нужны толстые обои? Я думаю, нет. Все равно Машка с Наташкой все это моментально оборвут. – С кем? – С Наташкой. Мне кажется, хорошее имя. – А разве у нас не сын? Ты на УЗ И ходила? – Ходила. Еще у себя дома. Разве я тебе не рассказывала? Они ничего не смогли рассмотреть, потому что она свернулась калачиком. Врач сказал: «Или нормальная девочка, или очень хитрый мальчик». Я думаю, что все-таки девочка. – Почему? – Мне так кажется. Так что ты решил насчет обоев? Тонкие, да? Следующая бригада строителей была лучше, но только потому, что они принадлежали к братскому славянскому народу. – Гей! У меня все хлопцы – молодцы! – тонко шутил бригадир. – Да и у тебя мужик, я вижу, гарный, – шутил он еще изысканнее, намекая на мой живот. Я озверела. Через десять минут разговора я сказала, что если он пошутит еще раз, платить не буду. Петрович тяжело вздохнул и начал переговоры. Выяснилось, что гарна бригада хлопцев делает все. Только кафель не кладет – «так це ж цяжко», окна не вставляет – «так це ж уметь надо» и пол не циклюет – «так це ж машинка нужна». – Обои клеить умеете? – А то! Только дорогие не надо, а то еще попортим… Люда, которая присутствовала при разговоре, была лаконична. – Пошли на… – заявила она, преданно глядя в глаза бригадиру. – А? Люда повторила, добавив несколько эпитетов. Рассказала, что она думает о бригадире, о его мыслительных способностях, а также о том, что, по ее мнению, должна делать вся эта бригада, вместо того чтобы пудрить людям мозги, что они якобы умеют делать ремонт. Хлопцы слушали ее в немом восхищении. Было похоже, что Люда сильно обогатила их лексику, и если бы они могли, то непременно записали бы себе несколько выражений. После их ухода мы втроем – я, Люда и Петрович – угрюмо сидели на кухне и пили. Я чай, а остальные водку, закусывая шпротами из банки. – Неделя прошла, – констатировала Люда, – и что мы имеем? – Окна послезавтра ставить придут, – сказала я. – Окна – это самое простое. Это два дня работы. Кафельщик нужен. И маляры. И чтоб они одновременно работали. Сначала здесь, а потом у меня. То есть у вас. То есть пока у вас… Тьфу, я уже сама запуталась в наших квартирах, где чья. Вы обои выбрали? – Завтра поедем покупать. – Валяйте. А ты, Петрович, ищи рабочих. Простых русских парней. В идеале евреев. Когда я поднялась к себе на этаж, меня ждал сюрприз в виде Машки, сиротливо сидевшей на ступеньках. – Ты как сюда попала? – обалдела я. – С бабой Ирой. Я соскучилась. Очень-очень,- Машка уткнулась в меня. – Она пошла телефон искать. Я домой хочу. – Нет у нас теперь дома… Пойдем, я тебе покажу твою новую комнату. Только бабушку дождемся. Бабушка появилась через пять минут. – Ой, Катенька, а мы решили приехать. Ато скучно стало. Что-то ты поправилась. – Конечно, поправилась. Уже четыре месяца. – Чего? Похоже, сын общается с мамой еще реже, чем я думаю. – Э-э-э… Я вам Сергей ничего не говорил? – О чем? – Ну, что мы квартиру покупаем… – Зачем? – Понятно… Пойдемте чай пить. Расскажу по порядку. Следующие два часа мы отпаивали чаем совершенно ошарашенную бабушку, которая с суеверным ужасом рассматривала мой живот. Я так и не поняла, что ее так пришибло, но она категорически отказалась смотреть новую квартиру и, придя в себя, немедленно уехала домой. Я ужасно обиделась. Могла бы и поздравить, В конце концов, это ее первая родная внучка. А потом мы с Машей отправились смотреть новую квартиру и остаток дня провели там, придумывая, как и куда мы поставим вещи. А потом Машка притащила краски и со словами «Когда еще придется!» – нарисовала на обоях огромную картину о том, как мы с ней и Сергеем укладываем спать маленькую Наташку. За этим занятием нас и застал вернувшийся с работы будущий папа. 258 Большую часть рабочего времени я угробил на решение финансового вопроса. Деньги мне, в общем, дать решили, но и условия поставили феодальные. Взамен обязали подписать контракт на четыре года. И до окончания этого срока я не мог уйти из компании под страхом штрафных санкций, которые, по-моему, превышали мои доходы до конца жизни – и то при условии, что я установлю рекорд долголетия. Если же попытаюсь уйти, не заплатив… Словом, пытаться не стоило. О таких мелочах, как солидные ежемесячные проценты, уж и не говорю. Я долго торговался, звонил в головной офис в Питере, пытался придумать какой-нибудь другой способ добыть деньги, но все было зря. Руководство почуяло, что есть возможность взять ценного работника за жабры, и не собиралось эту возможность упускать. Кстати, они меня могли выставить в любой момент и потребовать единовременного погашения долга. Против этого пункта я восстал, как Гарибальди, и хоть здесь смог одержать маленькую победу. В остальном победило руководство. Я добровольно продал себя если не в рабство, то в крепостные. Уже в конце дня вяло просмотрел ежедневник и с ужасом обнаружил запись: «Строители!» Искать бригаду в восемь вечера было поздновато. Я отложил поиски на завтра. А потом навалилось столько работы, что времени хватало только на переписывание в ежедневнике слова «Строители» со страницы на страницу и добавление восклицательного знака. Однажды утром я прочел между «Тестирование верстальщиков!» и «Проверить бюджеты!» отчаянное «Строители!!!!!!!!». Это был сигнал бедствия. Тем более что на следующей странице краснело: «Покупка квартиры». Я решил послать все к черту, сесть на телефон и решить-таки проблемы с ремонтом. Для бодрости духа позвонил сначала домой. – Катя! Я по поводу строителей… – Не волнуйся, я еще вчера выгнала вторую бригаду. – Золото ты мое! А почему выгнала? – Криворукие идиоты. Подробности я решил не выяснять, но поморщился. Что-то супруга в последнее время стала злоупотреблять бранной и просторечной лексикой. То есть очень зло употреблять. – А первая бригада? – То же самое, только еще и по-русски не понимают. Еще и разозлили меня, ублюдки! Я опять поморщился. Как бы это намекнуть Кате, чтобы она повежливее разговаривала? Все-таки дети кругом. Даже внутри. – Не волнуйся ты так, – нашелся я, – тебе вредно ругаться. – А я и не ругаюсь. Если что, с ними Люда ругается. – Бывшая хозяйка? А этих… работников тоже Люда подбирала? – Нет, это Петрович. Завтра обещал новых подобрать. Положив трубку, я навсегда вычеркнул вопящее слово из ежедневника и из своей жизни. Пожалуй, в браке есть некоторые преимущества. Вот Катя – взяла и сама организовала ремонт квартиры! Подумал и улыбнулся. Ну да, «сама». Деньги нашел я, строителей ищет Петрович, а ругается с ними Людмила. А в целом, конечно, «сама». Идеальный менеджер. Может, мне жену после декретного забрать к себе руководителем проектов? Главным событием следующей недели стала очередная бригада рабочих. Бригадир мне понравился – немногословен и деловит. На вопрос, когда они могут начать работать, ответил: «Сегодня». – Вот и чудесно! – согласилась я. – Давайте я вам все покажу, вы начинайте, а мы с Машей поедем в шко- лу на собеседование. Значит так, вот эти обои в эту комнату, эти в эту, а вот эти вот сюда, это детская. Кухню пока не трогайте. Понятно? Бригадир кивнул. Что-то в его кивке мне показалось подозрительным. – Давайте еще раз. Вы сегодня, наверное, клеить еще не будете? Кивок. – Тогда вы сдирайте старые обои, а мы поедем. Да? Кивок. Мы с Машкой отправились к двери, уже у порога нас остановило жалобное: – Э-э-э… – Что? – обернулась я. – Так а чего делать-то? – В смысле? Я смотрела в абсолютно прозрачные глаза рабочего и у меня в сердце поселялась страшная тоска. – Ремонт делать где? – повторил бригадир. – Ремонт делать везде. – А-а-а… – Вы обои клеить умеете? Кивок. – Так вот. Нужно переклеить обои во всех комнатах. Это понятно? Кивок. – Что тогда непонятно? Молчание. – Так мы пойдем? Молчание. Рабочий угрюмо переминается с ноги на ногу. – Так вы скажите, что делать, и идите. На меня напал спортивный азарт. Интересно, смогу я ему объяснить или нет? – Нужно взять вот эти обои и наклеить их на вот эти стены. Понятно? – Ну что вы так говорите, как будто я тупой! Действительно, чего это я? – Повторяю еще раз. Кухню не трогайте, в комнатах переклеиваете обои. Старые снимаете, новые клеите. Давайте разнесем обои по комнатам, чтобы вам было легче. Берите вот эти обои и несите их сюда. Мужик с просветленным лицом взял и понес. Видимо, я, наконец, дала достаточно четкие инструкции. – Так. Теперь берите вот эти обои и несите их туда. Отнес. Вернулся со счастливым выражением лица. – Начинайте вот с этой комнаты. Понятно? Кивок. – Понятно. Пауза. Только я собралась уходить… – А что в ней делать? От сумасшествия меня спасло своевременное появление Петровича, который заглянул узнать, как мне понравились новые рабочие. – Катенька, ты только не волнуйся. Я тебе кафельщика нашел. Русский. Честное слово. Хороший мужик, обстоятельный. Отставной военный. Приедет завтра в девять утра, так что нужно срочно ехать закупать плитку. Маша, поедем плитку покупать? – Ура! Поехали! А этот дядя тоже поедет? Я вздрогнула и вспомнила про бригадира, который стоял в том же месте комнаты и ждал дальнейших распоряжений. – Петрович, объясни ему, что он нам не подходит, а мы тебя на улице подождем, – быстро сориентировалась я и выскочила из квартиры. Слушая за ужином весело-злую трескотню жены, я вдруг подумал, что теперь мы с ней живем совершенно отдельными жизнями. Она гоняет строителей, а я решаю на работе какие-то финансово-производственные проблемы. До свадьбы оно не так было. Были общие интересы. Цели общие. – Катя, – перебил я рассказ о чем-то из мира ремонта, – ты меня любишь? Катя, которая как раз показывала в лицах тупого бригадира, захлопала глазами. – Что-то случилось? – спросила она. Я замотал головой. – Любит! – пришла на помощь Машка. – И я люблю. Так что там дальше было, мама, рассказывай! Я продолжал изображать внимание, а сам пытался понять, что же нас теперь объединяет. Регистрационный штамп? Место жительства? Это, конечно, да, но проблемы-то теперь у каждого автономные. Я за Катю ребенка не выношу, деньги она за меня не заработает… – А чего там у Наташки с Марашкой? – вспомнил я. – Чем все кончилось? – Да не кончилось у них, – нахмурилась Катя, – задурил ей твой Марашко голову. – Ты же сама просила ее взбодрить! – Взбодрить, а не голову дурить! Что-то у них там серьезное намечается. По-моему. Я ожил. Вот она, наша общая проблема! Мы ее вместе заварили, нам и расхлебывать. Я набрал Шурин домашний номер. Там было глухо занято. Тогда я перезвонил на мобильник. – Привет! – заорал поэт. – А мы тут как раз чай пьем, о вас говорим! – Вы – это кто? – Мы с моей киской, – Шура перешел на грудное журчание, – с лапушкой моей! «Действительно,- подумал я, – серьезно у них!» – И что вы про нас говорите? – Завидуем. Любовь у вас. Страсть. Ребенок общий. Вторая молодость! Марашко захихикал. – У нас вторая молодость, – сказал я, – а у тебя второе детство. Или ты еще из первого не выбрался? Ладно, пока. Наташке привет! Я положил трубку и собирался доложить свои соображения Кате, но обнаружил только Машку. – А куда мама делась? – спросил я. – Пошла тете Наташе звонить. А давай теперь поиграем. А то ску-у-учно. – А у бабушки Иры весело было? – У твоей мамы? – не преминула уточнить маленькая ехидина. – Да, там со мной играли, кормили. Там детей много всяких. – Так чего ж ты там не осталась? – По маме соскучилась. Давай хотя бы в слова поиграем! Лучше в рифмы. – Пакля! – тут же вспомнил я Незнайку. – Спектакля! – по хитрой роже Маши было очевидно, что эту хохму она знает.- Теперь я. Солнце. – Донце,- на сей раз я процитировал Маяковского. – Нет такого слова! – Есть. Даже стихи есть, – я продекламировал фрагмент про «дней последних донце». Машка набычилась и, не найдя других аргументов, врезала мне по плечу. Пришлось идти врукопашную. На визг появилась хмурая мама. Она быстро навела порядок и со скандалом загнала ребенка в ванную. Действовала Катя при этом сурово, порывами до свирепости. – Ты чего? – удивился я. – Я-то ничего. А вот твой поэт… У Наташки ребенок будет! – Ну и хорошо! Будет дружить с нашим. – С нашей. – С нашим ребенком. Трагедия в чем? – Ты что, не соображаешь? – Катя, как обычно, очень похорошела от ярости. – У Наташки же свой мужик есть. А тут Марашко твой, женатый, между прочим! И что она теперь своему… м-м-м… Андрею скажет? – Пусть скажет, что это от него. – Да они не встречались уже черт знает сколько! Я почувствовал, что не в силах вести бессмысленные споры. – Признаю,- повесил я буйну голову,- моя ошибка. Завтра же пристрелю Марашку, а Наташкиному мужику скажу, что ребенок, например, от тебя. – Какие все остроумные! – Катя не была расположена шутить. – Прямо сейчас позвони этому уроду и скажи… Сам знаешь что сказать! Я уже был не рад, что нашел для нас с Катей такую животрепещущую общую проблему. Вопросом, люблю ли я его, Сергей меня сильно озадачил. Я задумалась и обнаружила странную вещь – мы в жизни перестали пересекаться. До такой степени, что мне даже не приходит в голову с ним посоветоваться по поводу, например, плитки. Мы ее купили с Петровичем и Машкой, то есть я заплатила, оформлял все Петрович, а выбирала Маша. Я от изобилия через десять минут одурела и вообще перестала соображать. Как хорошо было при социализме! Если и был выбор, то примитивный: вам какую плитку, синенькую или зелененькую? О рисунке, размере и прочих глупостях речь не шла. Если бы не ребенок, я бы ничего не смогла купить, я бы заплакала и ушла, не в силах осмыслить это безумное и ненужное многообразие. Но Маша, видимо, принадлежит уже к следующему поколению, она быстро сориентировалась, заявила, что хочет плитку с пингвинчиками, и я почти не удивилась, когда мы ее нашли. Представляете, лет бы двадцать назад такой каприз! Я, когда была маленькая, обожала рассматривать немецкие каталоги, которые валялись у моей бабушки. Это было что-то невероятное! Тапочки под цвет пеньюара, полотенца в ванне под цвет кафеля, цветное постельное белье… А школьные принадлежности! За любой пенал, который был там сфотографирован (и которые сейчас за копейки продаются во всех магазинах), любой школьник заложил бы не только душу. Это сейчас шариковые ручки и майки раздаются на всех презентациях, а я хорошо помню, как у нас в городе году в девяностом проходила выставка «Компьютеры в жизни США» и люди душились в очереди, чтобы получить бесплатный пакетик (!), буклетик и значок. Убивались просто. Короче, трудное у нас было детство, не готовы мы еще к такому изобилию. – Сергей, как ты относишься к пингвинам? – завела я разговор. Дело было вечером, когда Сергей уже притащился с работы. – Нормально. – То есть, если у нас в ванной будут пингвины, это нормально? В туалете не нужно, там что-нибудь поспокойнее, а вот в ванной, я думаю, в самый раз… Я сама себя прервала на полуслове, потому что Сергей смотрел на меня расширенными от ужаса глазами, явно воображая небольшую колонию пингвинчиков, весело бултыхающихся среди льдин. Минут через десять, когда мы с Машкой наконец отсмеялись и показали ему образцы кафеля, он пришел в себя. – Ну, девчонки, вы даете! Ладно, пингвины так пингвины. Вы ведь все уже купили, теперь-то чего спрашивать. Действительно, чего… Какой-то гадкий осадок от этого остается. Как будто мы общежитие строим, а не совместную квартиру. Я ведь жить буду не с Петровичем и не с Людой. Только я собиралась поделиться своим горем с Наташкой, как нарвалась на очередное потрясение. Подруга взяла трубку крайне бодрая. – Мы тут отмечаем. Чаем. – Что? Почему чаем? – А мне теперь тоже пить нельзя. – ?Ладно, все, колюсь. Я тоже беременная. Ура? – Э-э-э… Ура… А-а-а… Уф, ты меня ошарашила. Давно? – Месяц. Вот это мы и отмечаем. – Поздравляю. Дальше я еще что-то автоматически говорила, а сама пыталась сообразить. Если месяц, значит забеременела она сразу после своей депрессухи. С Андреем она уже тогда не общалась, то есть из всех возможных пап остается Марашко. Вот ужас-то! Во-первых, женат, во-вторых, раздолбай редкостный, в-третьих, мы их сами зачем-то познакомили. Хотели как лучше, получилось как всегда. А может, еще не поздно? Может, еще можно позвонить Андрею, он вернется и вытурит Марашку. Не может же Наталья серьезно любить этого придур… Дурака этого. – Ты можешь пять минут быть серьезным? – спросил я Марашку. – Я всегда серьезен. – Да нет, на самом деле! – Я на самом деле. Я посмотрел на трубку, не веря своим ушам. Мы сказали уже по две фразы, а Шура ни разу не попытался выпендриться. Может, я номером ошибся? – Это очень важно, – на всякий случай уточнил я. – Я слушаю. – Понимаешь, шутки шутками, но ты все-таки женат. Трубка молчала. – Ты меня слушаешь? – Да, конечно, – ответил Марашко, – продолжай. – Дело серьезное, так что будь любезен не ерничать. – Да, понимаю. Я совершенно серьезен. «Сейчас что-нибудь ляпнет! – понял я. – Ну что за несолидный тип!» – Я тут узнал, что Наташа… короче, она беременна. – Да, знаю, я ее уже поздравил. – Ага… И чего теперь? – Как чего? Будет рожать. У нее такой возраст, тянуть опасно, а то второго раза может и не быть. Шура был таким рассудительным, что это не могло не быть издевательством. А я по-прежнему не понимал, как он меня дурит. У меня аж скулы свело. – А ты? – А что я? У меня жена, ребенок. – И ты не будешь с ней теперь встречаться? – Почему? Если пригласит, зайду в гости. У нее же мужик есть. – Да, только учти, что у нее мужик есть. То есть… ты уже знаешь? – Безусловно. Вот это «безусловно» добило меня окончательно. – Хватит иронизировать! – заорал я. – Что за мода: устраивать из всего балаган? Влез в чужую жизнь и еще демонстрирует свое остроумие! – Минуточку, – сказал Марашко. – Я просто выполнял твою просьбу. – Нечего на меня валить! Ты что, маленький мальчик? Не можешь отвечать за свои поступки?! – Я не понял, что ты от меня-то хочешь? – Да пошел ты…- я чуть не назвал точный адрес, но вовремя заметил боковым зрением заинтересованную Машкину физию. Некоторое время я провел в ванной, держа голову под струей воды. На выходе меня встретили мои женщины. – Ну как? – спросила Катя. – Ничего, – ответил я, – немного успокоился. – А ты мокрый! – обрадовалась Машка.- Аи, не брызгайся. – Кто успокоился? Маша, отвали от дяди Сережи. Я вообще-то про поэта твоего спрашивала. Я только махнул рукой. Машка тут же повисла на моей левой ноге. 268 – Это бесполезно, – вздохнул я, пытаясь стряхнуть цепкую девочку. – Он спорил? – Наоборот, во всем соглашался, – я оставил попытки вернуть свободу собственной конечности. – А это тревожный признак. – Покатай меня! – провизжала Маша снизу. – Маша, угомонись, – сказала Катя. – Понятно. Пойду поговорю с Натальей. Она женщина умная. Думаю, я смогу ей все объяснить. Я всецело поддержал супругу. Мне очень не понравился наш разговор книгоиздателя с поэтом. В таком состоянии Марашко мог натворить всяких глупостей. Я двинулся к телевизору, с трудом переставляя ноги – Машка оккупировала уже всю нижнюю часть моего туловища. Несмотря ни на что, Наташка пребывала в замечательном расположении духа. – Значит так, – вещала она, носясь по квартире, – в этой комнате я сделаю детскую. Тут поставлю кроватку, здесь нужно сделать шкаф. Или лучше большое купе? Или комод удобнее? А пеленальный столик нужен? – Нужен. – Так. Значит, здесь будет пеленальный столик. – Наташ, а работа? – А что работа? Уйду в оплачиваемый декретный отпуск. Я все никак не могла заставить себя спросить про Марашку. С одной стороны любопытно, а с другой – не хочется сыпать соль на раны беременной женщине. – Ну а здесь мы будем спать. Ребеныш в кроватке, а мы на диване. Кровать придется пока выбросить, а то в комнате не развернуться. Купим себе огромный такой диван, я тут недалеко в мебельном видела такой офигенный диванище. По нему потом ползать будет удобно. Будете приходить в гости со своей Наташкой по нашему дивану ползать. Я уже почти вообразила себе, как мы с будущей Наташкой ползаем по офигенному дивану, но споткнулась о слово «мы». Кто «мы» будем спать на диване? Я похолодела. Интересно, а Наташка знает, что Марашко женат? А если нет? Если он ей совсем задурил голову и наобещал жениться? – А ты Шуру давно видела? – я решила начать издалека. – Он сейчас в командировке, вернется послезавтра. – А он рад? – Что вернется? – Нет, что ты… что у тебя… ну… – Что ребенок будет? А чего ему радоваться! Я же девочку хочу, а он говорит, что и так бабы все заполонили. Я ему объясняю, что мальчик во мне не выживет, а он говорит, что… Извини, у меня где-то мобильник звонит. Наташка ломанулась в коридор. – Да. Нет, еще не толстая. Нет, мебель сама не двигаю. Возвращайся уже скорее. Как не приедешь? Почему? Обижусь… А какой подарочек? Большой? Нет, большой не хочу, хочу дорогой. Ладно, три дня еще подожду. Целую, я тебя тоже. Подслушивать, конечно, нехорошо, но в результате я выяснила совершенно жуткие вещи. А именно: Наташка с Марашкой расставаться не собираются, а наоборот, собираются жить вместе и спать на офигенном диване. Я ушла домой осмысливать эту информацию. Следующие несколько дней мне было не до Наташки, потому что начал работать кафельщик. Не могу сказать, что я нетерпима к людям. Я не требую, чтобы все вокруг были шустриками, но есть рамки, в которые окружающие меня должны вписываться. Этот не вписывался. Честно говоря, таких тормозов я еще никогда не встречала. Первый день ушел на обдумывание задачи. Судя по его просветленному взгляду, осмысление того, что на эти стены требуется положить вот этот кафель, снисходило на него откуда-то сверху. Раз десять он обмерял стены, каждый раз после этого впадая в депрессивное оцепенение. – Они кривые, – изрек наконец Степан Аркадьевич. – Да что вы? – язвительно поинтересовалась я. Я была голодная и злая. Пребывание в пустой квартире, где из мебели осталась только тахта и коробки, не входило в мои планы на сегодняшний день. Люда меня бросила, свалила на месяц в отпуск. Единственное, что требовалось от кафельщика на сегодня, – это рассказать мне, что нужно докупить из стройматериалов, и именно за этим я торчала здесь уже три часа. – На эти стены невозможно положить плитку. Я подавилась слюной. – Совсем? – Совсем. – И что же делать? – Их придется ровнять. Уф! – Так что же вы говорите, что невозможно? – На эти стены невозможно. Плитка кладется на идеально ровную поверхность. Сказал, как отрезал. – Хорошо, давайте ровнять. Что вам для этого нужно? – Смотрите, вот тут угол завален, а вот здесь ванна стоит криво. Если мы будем делать полочку, то вот здесь она будет шириной 55 миллиметров, а вот здесь 58. А вот здесь… Следующие пятнадцать минут выслушивала подробный отчет о кривизне стен. Все попытки прервать оратора приводили к тому, что он на некоторое время «зависал», а потом продолжал с того же места. – Ширина вот этой ниши снизу на пять миллиметров больше, чем сверху… – Степан Аркадьевич! – рявкнула я. – Мы уже договорились, ровняйте стены. Давайте я вам кафель покажу. Лучше бы я этого не делала! Дело в том, что Маша выбрала очень веселенькую коллекцию. Плитка в ней четырех цветов, не считая фриза и декоративных плиточек с пингвинами. Мужик, увидев это разнообразие, впал в ступор. – И как вы собираетесь это класть? – в ужасе спросил он. – Очень просто. Низ белый, потом синяя полоска, потом фриз, а потом чередуете: желтый, синий, зеленый, белый. И на полу то же самое. Понятно? По глазам было видно, что не понятно. И то, что он думает о сумасшедших, которые будут жить с такой ванной, тоже было видно по глазам. – Я вам нарисую. Потом. Завтра. А сейчас я есть хочу. Хочу домой. Вы должны мне дать список того, что вам нужно купить, и я пойду домой. Сейчас. – Что же вы хотите, чтобы я, как только пришел, так сразу вам список продиктовал? Шел пятый час его пребывания в квартире… За последующие сутки удалось провернуть несколько важных мероприятий. Во-первых, отправить Машку к бабушке Ире (Катя уже перестала вздрагивать, услышав это словосочетание). Во-вторых, бабушка Ира была настолько любезна, что сама забрала ребенка. При этом она действовала так стремительно, что часть Машкиных пожитков осталось дома. В-третьих, нам наконец-то отдали документы на новую квартиру! Последнее событие следовало отметить особо. По дороге домой я захватил бутылочку грузинского коньяка и банку безалкогольного пива в комплекте с нарезанным сыром и готовым салатом. Перед дверью квартиры все это вытащил на свет божий, зажал в зубах папку с документами… и понял, что нажать кнопку звонка мне, в сущности, нечем. Из свободных конечностей присутствовал только нос. Им и пришлось воспользоваться. Катя открыла не сразу. Радости при виде меня не испытала, молча отобрала пиво и ушла на диван. Торжественный момент был испорчен. Выгружая продукты и переодеваясь в домашнее, я прикидывал, что могло быть причиной трагедии сегодня. Пришел к выводу – все что угодно. Причины могло и вовсе не оказаться. Или, скажем, истоки депрессии заключались в неправильном (избыточном или недостаточном) весе. Или в дырке на колготках. Или… «Ага! – сказал я сам себе.- А про Наташку с Марашкой-то мы совсем забыли!» Ситуация с Катиной подругой как-то выветрилась из моей головы. В конце концов, взрослые люди, могут и сами разобраться. Катя так не считала. Банку с «нулевкой» она держала с такой экспрессией, что та уже слегка сплющилась. Я подошел к любимой супруге и обнял ее за пузо. – Да не бери в голову! Все утрясется! Заклинание «все будет хорошо» не подействовало. Катерина Ивановна оставалась агрессивной. – Раньше он меня в могилу сведет! «Видимо, состоялась беседа с Марашкой. Видимо, неконструктивная». – Все, забудь. Я сам с ним буду общаться. Тебе нервничать нельзя. Катя вывернулась лицом ко мне и недоверчиво прищурилась. – То есть ты не пойдешь на работу? Здорово. А то я рожу прямо в недостроенной ванной. Я не совсем понимал, зачем мне не ходить на служ-бу – с Шурой лучше общаться по телефону. Всегда есть возможность прервать связь. Однако спорить не стал, а наоборот, поцеловал любимую женщину в нос. – Он же опять припрется, три часа будет на стену смотреть, потом три часа про нее рассказывать… Судя по всему, речь шла не о Марашке. Три часа смотреть на стену? Молча? Не его стиль. – …если я еще день с ним пообщаюсь,- завершила тираду Катя, – то придушу собственными руками. А кафель ты мне положишь. То есть речь шла всего лишь о кафельщике. Ладно, прогуляю денек. В конце концов, нужно же и мне поучаствовать в создании семейного гнездышка. Катя отхлебнула пива и продолжила чуть спокойнее: – Представляешь, он даже не понял, как должна плитка лежать! Я ему объясняю: «Снизу вон те с такими штучками, потом не такие, а потом снова такие, но пусть чередуются с синенькими. А между ними – фриз». А он смотрит на меня и глазами лупает. Я торопливо перестал лупать глазами. Я тоже ничего не понял, но не хотел, чтобы между мной и тупым кафельщиком проводились какие-то параллели. – Сейчас все нарисуем, – я выпустил супругу из рук и направился к компьютеру… …Ночь застала нас за экраном. Мы спорили. Мы были уже на грани развода (ремонт – суровое испытание для любой семьи), но тут я вспомнил, что сегодня вообще-то праздник. И жена у меня беременна. Словом, внезапно согласился со всеми доводами оппонента, чем вызвал подозрение в тайном умысле. А потом мы выпили коньяку (я пил, Кошка с аппетитом нюхала и фыркала), завалились на диван и несли всякую околесицу. Я через живот гладил своего замечательного ребенка, и тот, кажется, отреагировал. Может, все-таки мальчик? Нарисовать ванну оказалось гораздо труднее, чем я думала. Размер стен совершенно не предполагал, что на них положат целое количество плиток, а с учетом узора и умственных способностей кафельщика нужно было вырисовывать каждый уголочек. А Сергей, вместо того чтобы помочь, приставал с идиотскими вопросами. Перед тем как рисовать, я достаточно подробно, по-моему, объяснила, чего хочу. – Значит так, снизу снег, там белая плитка, потом полоска воды – синяя, на ней пингвины, а выше северное сияние. Понятно? Сергей погладил меня по головке и сказал, что я, похоже, переутомилась. Я обиделась и, выпихав его из-за монитора, уселась рисовать сама, но, поскольку очень плохо владею программой, в которой мы рисовали, достаточно быстро все перепутала, удалила нужный кусок и окончательно обиделась, но теперь уже на весь мир. Сергей тяжело вздохнул и взялся за мышку. – Здесь так? – спрашивал он. – Да. – А здесь? – Тоже так. – А тут так не получится, угол мешает. – Ну придумай что-нибудь! Эти мужики совершенно не в состоянии сами что-нибудь сделать! Как только я собиралась пойти полежать, меня немедленно звали обратно к монитору, чтобы сообщить очередную гадость. То что-то куда-то не влезало по высоте, то по ширине, то по логике рисунка. Я психовала, Сергей злился, компьютер зависал и категорически отказывался соединять нас с интернетом, чтобы посмотреть, как укладывают кафель нормальные люди. Одно согревало мне душу: объяснять Степану Аркадьевичу, что и как, будет Сергей. Он мне пообещал, что завтра останется дома. И в результате вечер мы провели очень даже мило. На следующий день я проснулась с единственной мыслью – хотелось есть. Но не просто есть, а блинчиков с вишневым вареньем. Вишневое варенье стояло в холодильнике, а пожарить блинчики – что может быть проще! Я бодро приступила к этому занятию и обнаружила, что у нас кончились яйца. Тащиться в магазин было безумно лень. Дома я бы заскочила к соседям и взяла яйцо, а здесь я никого не знаю. Да и можно ли себе в Москве такое позволить? Минут пятнадцать я помучилась, но поскольку блинчиков с каждой из них хотелось все сильнее, выдохнула и на выдохе пошла знакомиться с соседями. В ближайшей квартире никого не было, а через дверь мне открыла девушка. Маленькая, худенькая, на вид лет на десять моложе меня. – Здравствуйте, я ваша соседка во-о-н из той квартиры, – бодро начала я, в очередной раз пообещав себе, что выучу свой новый адрес. Девушка молча смотрела на меня. – Мы недавно переехали. Вернее, я недавно переехала. Я тут еще никого не знаю… Под этим немигающим вопросительным взглядом развивать тему было все труднее и труднее. Хоть бы она улыбнулась… – Понимаете, я решила приготовить блины, а яйца кончились, и я подумала, что, может быть, смогу одолжить у соседей. Глаза у девушки стали как блюдца, и я поспешно закончила: – Я, наверное, ошиблась. Извините. Девушка пожала плечами и закрыла дверь. Я с трудом перевела дыхание. Вот она – пресловутая московская обособленность! Наверное, здесь общение с соседями не практикуется… Совершенно убитая, потащилась домой. От огорчения даже блинчиков расхотелось. Дома поставила чайник, достала хлеб, и тут раздался звонок в дверь. «Кафельщик!» – подумала я и пошла открывать. Каково же было мое удивление, когда я обнаружила на пороге девушку-соседку. Теперь мы поменялись ролями, потому что теперь я пялилась на нее, не мигая. – Здравствуйте, – смутилась она, – я решила проверить. Я сначала подумала, что люди совсем обнаглели, беременная женщина – и туда же, наводчица. А потом подумала: а вдруг и правда соседка. – Заходите, – сказала я. – У вас был такой несчастный вид… – Меня Катя зовут. Можно на ты. Очень блинчиков хотелось. – Я Света. Не закрывай дверь, я тебе яйцо принесу. Вот так мы и познакомились. У Светы оказалась трехлетняя дочь, сама Света всего на три года меня моложе, а еще она работает учительницей английского и рассказала мне много интересного про ближайшие школы. Мы проболтали больше часа, когда пришел Сергей. – Так, Катя. Пусть этот… работает там один. Не ходи туда, это вредно для здоровья. Я ему оставил телефон, если что, пусть звонит мне. Я поехал на работу. Сергей заглянул на кухню. – Здрасьте, – автоматически поздоровался со Светой. – Кто это? – спросил у меня шепотом. – Лицо знакомое. Я засмеялась. – Свет, ты сколько в этой квартире живешь? – Лет пятнадцать. А что? – А ты, Сергей? – Лет восемь. – Вы столько лет живете в соседних квартирах и друг друга даже в лицо не знаете. Мегаполис… Честно говоря, когда я слушал рассказ Кати о кафельщике, думал, что она преувеличивает его заторможенность. Оказалось – преуменьшает. У нее терпения не хватало передать паузы, из которых состояла беседа этого мастодонта облицовки. За первые полчаса общения он, вместо того чтобы заняться делом, успел рассказать о неровностях одной из стен. Я терпеливо ждал, пока он исчерпает тему, и просто кивал головой. Как я заблуждался! Когда тема одной стены была исчерпана, он перешел к другой. Я быстренько перемножил в уме количество стен на 30 минут и понял, что сегодняшний день пройдет плодотворно. – Все! – гаркнул я. Кафельщик вздрогнул и замолчал. Наверное, обиделся. Однако я не собирался просить прощения. – Когда мне понадобится консультация, – я старался говорить как можно четче, – я вас вызову. А сейчас выбирайте: или вы начинаете работать, или молча… повторяю, молча уходите. Кафельщик открыл рот. Я тут же указал на дверь. Работник посмотрел на палец, закрыл рот и принялся переодеваться в рабочую одезду. Вид он имел униженный и оскорбленный. Чтобы не вводить человека в искус, я отправился на экскурсию по нашему будущему жилищу. Как-то раньше не удавалось спокойно его осмотреть. Нужно было попытаться понять, что мы успеем отремонтировать за месяц, а за что лучше вовсе не приниматься. Следующий час прошел в стратегическом планировании. Я как раз размышлял, стоит ли менять окна или и так сойдет, когда за моей спиной возник обиженный виртуоз плитки. – Ваша жена, – сказал он так, как будто вызывал на дуэль, – что-то рассказывала про разную плитку. Я так ничего и не понял. Может, вы поясните? Я извлек из кармана распечатку нашего с Катей творчества и протянул кафельщику. Тот нахмурился и удалился. Не успел я как следует погрузиться в размышления, как за спиной снова раздался голос: – Это невозможно. Они разные. Я обернулся. Кафельщик протягивал мне две плитки: голубую и белую. Я похолодел. Не хватало еще с размерами лопухнуться. – У них ширина разная, – высокомерно пояснил маэстро. Я приложил плитки одну к другой. Действительно, синенькая казалась чуть уже. На миллиметр, не больше. – Так это же ерунда. – Это не ерунда. Это различие по ширине. – Ну, сделайте между синими расстояние чуть больше. – Сделать более толстые швы? – кафельщик потер подбородок. – В принципе возможно. Но это сложно. Профессионал скрестил руки на груди и приготовился выслушивать возражения. Но я не стал спорить. – Это сложно,- сказал я. – Именно поэтому я не сам кладу плитку, а вам деньги плачу. Вы нужны мне для того, чтобы решать сложные проблемы, а не объяснять степень их сложности. Вы можете решать? Если да, то идите и разбирайтесь со своими швами, если нет… – Прежде чем размечать швы,- процедил кафельщик, – нужно выровнять стену. – А что вы делали целый час? – у меня возникло искушение хлопнуть плитками по ушам собеседника. – Готовил инструменты. Что-то нехорошее отразилось на моем лице, потому что кафельщик расплел руки и сказал почти нормальным голосом: – Ровнять стену – это дня на два. К счастью, тут в нагрудном кармане ожил мой мобильник. Звонили из издательства. Что-то у них там не заладилось. Я даже разбираться не стал, тут же пообещал приехать. Еще полчаса с этим типом – и моей беременной жене пришлось бы таскать мне сухари в камеру для убийц. Снабдив кафельщика напоследок номером моего телефона, я с позором бежал. По пути успел заскочить домой и обнаружил там какую-то тетку. Катя объявила, что это соседка. Все-таки какая она у меня наивная! Чуть* что, сразу дружить начинает с кем ни попадя. А вдруг это наводчица? Провинция… Следующий месяц пролетел необыкновенно однообразно. Я толстела, кафельщик работал. Плитку он положил за две недели, что, как я подозреваю, было его личным рекордом скорости, но мы с Сергеем, чередуясь, душили его просто немилосердно. И ведь человек не халтурил, не простаивал, не перекуривал, он просто так работал, он думал в таком темпе. Не выгнали мы его только потому, что плитку он положил идеально, по миллиметру вымеряя все расстояния и углы. Под конец работы мне уже было его искренне жаль – он родился не для нашего мира В его мире все углы должны быть прямыми, все поверхности идеально гладкими, а вся плитка белая. В крайнем случае допускается легкий оттенок, но одинаковый для всей площади. День на пятый его работы (он как раз приступил к укладыванию плитки) Степан Аркадьевич спросил у меня: – А вот Сергей, он ваш муж? – Да… Я автоматически ответила, но на меня это произвело неизгладимое впечатление. Он ведь думал, перед тем как спросить. Судя по всему, думал долго. Мне просто стало интересно, а если не муж, то кто? Кто еще каждое утро может быть у меня дома в халате? Или его интересовало, состоим ли мы в законном браке? И если нет, то он бы отказался делать нам ремонт? А самая главная достопримечательность которую мы оставили себе на память – это счет, который нам выставил Степан Аркадьевич. Мелким, убористым, но практически каллиграфическим почерком было исписано две тетрадные странички. Туда входили: повышающий коэффициент за работу со сложным узором, выравнивание каждого угла в отдельности, выкладывание плитки на площади 10,56 квадратных метров и два просверленных овальных отверстия за двадцать восемь российских рублей. Это был первый случай, когда Сергей рассчитался, не досмотрев до конца счет. Моя беременность перевалила за середину, Наташка (которая в животе) начала довольно активно пихаться. Но как только Машка или Сергей клали руку мне на живот, тотчас замирала, как мышь под веником. Наташка, которая снаружи, тоже вела себя активно. Она очень похорошела, совершенно не маялась токсикозом и сообщила мне, что «они» едут на выходные в Париж. Интересно, что на прошлых выходных я видела, как из ее подъезда выходил страшно расстроенный Андрей с большой сумкой. Мириться приезжал? Или за вещами? Все-таки бабы – дуры! Чем он Наталье не угодил? Чем Марашко лучше? И на какие, интересно, бабки он ее в Париж повезет? Неужели она сама за это платит? И что он расскажет жене? Хотя, уж за это то можно не переживать, найдет что рассказать… Все эти вопросы роились у меня в голове, но при взгляде на счастливую, похорошевшую Наталью не хватало смелости о чем-то ее спрашивать. Мы катастрофически выбивались из графика ремонта. Пятнадцать дней плиточник Степан Аркадьевич неутомимо, но о-о-очень медленно выкладывал наше семейное гнездышко. Мне кажется, что этот человек проживет долго. Быстро у него не получится. Моя собственная работа напрягала все больше. «Спокойная» должность руководителя производства тянула из меня жилы, словно сварливая жена. Дома была несварливая жена, которая жилы не тянула, но нервы мотала. Каждый вечер я узнавал все новые подробности о бурном романе Шуры и Натальи. В конце концов я уже перестал на них реагировать, как вдруг ситуация накалилась. В пятницу часа в четыре в издательство позвонила Катя и напряженным голосом потребовала немедленного моего приезда. Подробности она сообщить отказалась. Я так перепугался, что вылетел из офиса, забыв предупредить даже секретаршу. По пути домой раз пять звонил домой. Голос Кати оставался все таким же неестественным. На все вопросы она отвечала только, что это не телефонный разговор. «Скорую» вызывать отказывалась. – Ну?! – прокричал я, вваливаясь в квартиру.- Что-то с ребенком? – Типун тебе на… одно место, – ответила супруга. – Андрей узнал все. Я замотал головой и попытался пару раз глубоко вздохнуть. – Завидую Андрею, – признался я. – Он знает все. Я пока ничего не знаю. Я даже не знаю, кто такой Андрей. – Наташкин мужчина. – Как Наташкин? Она же еще не родилась! – Да успокойся ты! С нашим ребенком все нормально, а вот у Натальи может все плохо кончиться. Я, как подкошенный, сел на полочку для обуви. За подобные испытания следовало поучить жену оглоблей, но за неимением оной (оглобли) пришлось выслушать подробности развязки Наташкиного романа. Оказалось, ее прежний мужик – Андрей – узнал-таки про ребенка от Марашки, воспылал ревностью и вот-вот придет чинить разборки. – Наташка говорит, – поясняла Катя, – что он психованный. И Марашко психованный. Представляешь, что будет, когда они встретятся? – да – согласился я и снял левую туфлю, – не хотел бы я там оказаться. – А придется! Кто их разнимать будет? Две беременные женщины? – Почему две? Я тебя никуда не пущу. – Ага! – сказала Катя и двинулась на меня пузом. Наташка как-то очень поспешно открыла нам дверь и тут же юркнула в комнату. Там она забилась на диван и накрылась пледом чуть ли не с головой. Только глаза блестели из укрытия. Шура расхаживал из угла в угол. – Если два человека любят друг друга, – сразу набросился он на меня, – почему они не могут быть вместе? Вот скажи, Катя! Катя не ответила. Она уже обустроилась рядом с подругой и оказывала ей моральную поддержку путем проникновения под тот же плед. – Я ему скажу, – продолжал Марашко, амплитудно жестикулируя, – я поговорю с ним как мужчина с мужчиной. Я… Хлопнула входная дверь. Шура заткнулся на полуслове. Плед на диване вытаращился во все четыре глаза. Я медленно обернулся. Андрей действительно выглядел не совсем нормальным. Глаза сужены в щелки. Уголок рта дрожит в мелком тике. Ноздри расширены так, что просматриваются аденоиды. Руки воткнуты в карманы куртки почти по локти. – Ты? – спросил он у меня. В некоторых ситуациях я начинаю соображать стремительно. – Он, – сдал я Марашку. – А ты? – Я ее, – я кивнул в сторону дивана и торопливо уточнил,- Катин. – Ага, – Андрей шагнул в комнату, оттеснив меня в сторону. – Подожди,- сказал Марашко,- давай поговорим спокойно. – Ага,- повторил Андрей и достал правую руку из кармана. В руке был зажат пистолет Макарова. Вся жизнь Марашки прошла у меня перед глазами. Вот мы с ним на «картошке». Шура ухаживает за молодой дояркой, и за ним полночи гоняется молодой тракторист. Вот он рассказывает на экзамене по истории КПСС, что Сталина не было, был Совет двойников Сталина. Вот он гордо раздаривает свою первую книгу стихов (200 экземпляров на ротапринте)… – Сука, – произнес человек с пистолетом, прерывая тонкую нить воспоминаний. Это был момент истины. Если бы дело происходило в нормальном голливудском боевике, я бросился бы на психопата и обезоружил бы его. Но в Голливуде это просто. Там ты сначала читаешь сценарий, а потом уже бросаешься и обезоруживаешь. У меня хватило мужества только на то, чтобы заслонить собой диван. Шура не успел дернуться. Андрей резко нажал на спусковой крючок… и из ствола «Макарова» вылетела струя воды. – Нет! Нет! – заверещал' Шура, схватившись за лицо. – Да! Да! – зловеще прошипел Андрей, напрыгивая на него сверху и норовя облить поконкретнее. – Шайбу! Шайбу! – проскандировали девчонки с дивана. В некоторых ситуациях я тупею. Я сидела у Наташки на диване и заливалась горючими слезами. Мне было скучно. Скучно до слез. Ремонт вошел в нудную стадию, которая совершенно не требовала моего участия, Машку мои родители забрали с собой на юг, Сергей был целый день на работе, и я совершенно не представляла, куда себя засунуть. Плюс ко всему, живот уже накладывал определенные ограничения на образ жизни. Ездить по Москве за рулем мне было тяжело, сказывалось глобальное незнание города, передвигаться на метро я тоже практически не могла, что-то не то происходило с моим давлением под землей. Наземный транспорт в столице остался для меня загадкой, я так и не поняла, он есть или его нет. Да и куда поедешь в Москве летом? Везде жарко, душно и пыльно. Это я пыталась объяснить подруге, непрерывно шмыгая носом. Наталья, в отличие от меня, еще ходила на работу, и ей скучно не было. Я предполагаю, что, наоборот, она бы с большим удовольствием поменялась со мной местами и поскучала бы недельку, лежа на диване. – Ладно, ладно, не реви. Скучно, значит нужно развлечься. Завтра приезжает Андрей, привезет чего-нибудь выпить… Нужно Марашку позвать. Цинизм подруги потряс меня до глубины души. – Зачем звать Марашку? – Ты же хочешь развлечься! – Но не такой же ценой! Только скандала нам не хватало. А Андрей вообще знает, что у тебя от Марашки будет ребенок? – Нет. – И когда ты ему собираешься сказать? – Никогда. – Ну, знаешь, через некоторое время это будет довольно сложно скрыть. – Аи, да ну проблема! Скажу, что поправилась. А потом на время родов съеду на пару неделек, вернусь, скажу, что усыновила. Или удочерила. Я слышала, что у некоторых женщин во время беременности происходит некоторый сдвиг в мозгах, но что этот недуг в такой тяжелой форме нападет на мою ближайшую подругу, я не ожидала. – Наташенька, может, ты на работе переутомилась? Тут у Наташки зазвонил телефон. – О! Шура! Ты легок на помине. Приезжай ко мне, Кате скучно. Поможешь развлечь? Я так и думала. Шура приехал через час и сразу начал меня развлекать. Сначала он рассказывал, как его драгоценное семя похитили инопланетяне и внедрили в Наталью. Потом начал переживать, что беременность длится всего девять месяцев и он не успеет научить ребенка всему, чему хочет. Он утверждал, что существует новая методика – нужно каждый вечер начитывать животу информацию, и тогда у ребенка мозг формируется уже с учетом прочитанного. Дети рождаются, владея несколькими иностранными языками, а самые резвые знают даже таблицу умножения. Под конец разговора я уже перестала понимать, кто из нас троих сошел с ума, поэтому оказалась совершенно не готова к приходу Андрея. Он втащил в квартиру огромнючую сумку и разулыбался еще с порога. – О, да у нас гости. Очень удачно, а то я тут припер образцы продукции. Шура! Что новенького расскажешь? Я окаменела. Мало того, что эти двое знакомы, так они еще оказывается и в прекрасных отношениях! Глядя на мое вытянувшееся лицо, Андрей сказал: – Эй, а что, Катя до сих пор не в курсе, что ли? – Не-а, – сказала Наталья. – Вот черт! А я все испортил, да? – Ну-у-у, – сказала Наталья. – Надо было на него с порога накинуться и душить, да? А еще лучше, пристрелить! – А это идея! – сказала Наталья. – Ну не обижайся! – ныла Катя. – Все испортили, – гнул свою линию Марашко, – пистолет нужно было боевой взять. С холостыми патронами. – Или базуку, – хмыкнул Андрей. После того как он нахохотался вволю, и прищур исчез, и рот перестал дергаться, и вообще – нормальный парень. Дураком сегодня оказался один я. – Лучше всего, – Марашко легко входил в раж, – гранату. – Нет,- вытерла слезы Наташка,- это не так внушительно. – Зато громко. И поражающее действие осколков больше. А классно я сыграл? – Идите к черту! – сказал я. – Пойду домой и напьюсь. – А зачем далеко ходить? – Андрей потащил меня на кухню. – Напьешься и уходи. Набор напитков поколебал мою уверенность в собственной обиде. – «Мартель»? – буркнул я. – Ну допустим. – Это твой любимый, правда, Сережа? – щебетала Наталья, неискренне изображая раскаяние. Она даже умудрилась подлезть под мою правую руку и призывно прижаться боком. – Катька сказала? – Шура. Вернее, сначала он сказал, что портвейн «777», но потом, методом последовательных приближений… – А мне? – Катя уже пролазила под левую руку. – Обещали безалкогольного пива! – Безалкогольное вино! – гордо продемонстрировал бутылку Марашко. – Эй! – я обратился к супруге. – Я хочу, чтобы, во-первых, передо мной извинились, во-вторых, объяснили, что происходит. В четыре глотки мне поведали историю о грандиозном розыгрыше, который Наташка и Шура устроили нам с нашей же подачи. Оказывается, никакого романа у них не было и быть не могло. – Он подкатывался, – то ли пожаловалась, то ли похвасталась Наталья, – но я сразу объяснила, что беременна. – А я тогда говорю, – подхватил Марашко, – «Раз секса не будет, давай хоть развлечемся». И развлеклись. Андрей весь месяц мотался по командировкам, но был в курсе с самого начала. – И ты, супруга, – упрекнул я Катю, – тоже все знала, а мне по ушам ездила! – Я только сегодня! – супруга сделала глаза образца «Абсолютная честность». – Мне все рассказали и велели тебя позвать. – Эти уроды,- Наталья кивнула в сторону мнимых соперников, – хотели и Кате не говорить. А если бы у нее от этого всего что-то с ребенком случилось? – Но за это,- решил я, – «Мартель» достанется только мне. Как пострадавшей стороне. – Как скажешь, – согласился Андрей и выудил из какого-то пакета полулитровик «Хеннесси». – Слушай,- спросил я, – а ты кем работаешь? – Спиртное вожу. Средний и мелкий опт. Будешь обмывать дите, обращайся. – Кстати…- Наталье надоело играть вторые роли, и она выпятила свое скромное брюхо. – Мы вас не за этим звали. И нечего тут без повода дорогой коньяк хлестать. д. да, – сказал Андрей, – у нас же это… типа помолвка. _Что? Правда?! – завизжала Катя. – Ну что ж, бывает, – вздохнул я. – Как ты могла,- простонал Шура, – любимая! Дай мне пистолет! Он отобрал пугач у хозяина, сунул ствол в рот, но тут же извлек его и стал с интересом рассматривать. – А давай туда коньяку нальем! – предложил он. Так мы и сделали. Это сильно сократило расход спиртного и заметно ускорило опьянение. Иногда и у поэтов бывают неплохие идеи. .Как они нажрались! В смысле напились! Лакать коньяк пистолетами мог придумать только Шура* Выглядело это, конечно, смешно. Сначала, А потом стало понятно, что следующего дня у этой троицы не будет. Когда они стали по очереди ставить друг друга к стенке и «расстреливать», мы с Наташкой тихонечкс свалили из квартиры и пошли спать ко мне. И этогс никто не заметил. Дома я устроила Наташке допрос с пристрастием. – Вы зачем мне голову дурили? – Так получилось. Собственно, никто тебе голову не дурил. Ты все придумала сама, я тебе просто не мешала Вот, например, ты меня спрашиваешь, собираюсь ли ь рассказать Андрею про то, что у меня будет ребенок с Марашки, я честно отвечаю: «Нет». И говорю чистую правду – не собираюсь. Концовка, конечно, подкачала. Я рассчитывала на нечто более глобальное. Вспомнив, как Андрей доставал пистолет, бешено вращая глазами, я подумала, что на этот раз нам повезло. Наташка продолжала фантазировать. – Представляешь, как можно было это сделать! Например, пока я в роддоме. Это бы всех заняло на то время, что я рожаю. Говорят, чем меньше народа знает, что ты рожаешь, тем легче роды. Или устроить сцену где-нибудь в кафе с хорошо поставленной мужской дракой. Чтобы посуда билась, стекла летели, люди кидались их разнимать. – Ага, – продолжила я, – а на заднем плане играет «It's a raining man, alleluia…*. А зачем? – Что зачем? – Все это представление. – Ты же сама жаловалась, что скучно. А нам с Марашкой не давали покоя лавры телевизионного «Розыгрыша». Все, давай спать, у нас завтра будет трудный день, нужно будет мужиков в себя приводить. Кстати, надо Шуриной жене позвонить, пусть приезжает за своим сокровищем. Поспать нам с Наташками не дали. Только одна из них устроилась на диване, а вторая угомонилась в животе, нам позвонили так называемые мужчины и спросили, куда мы делись. Мы не стали объяснять, что уже три часа прошло с тех пор как мы ушли, а, тяжело вздохнув, отправились разносить их по домам. Профессиональнее всех действовала Юлька – жена Марашки. – Так, понятно, дрова, – констатировала факт Юля. – Сейчас будем звонить знакомому таксисту. Алло, Петь, привет, это Юля. У нас как обычно. Возле «Южной». Ага, жду, целую. – Как обычно? – удивилась я. – А мне казалось, Шура такой приличный парень… – Мне тоже так казалось. Лет пятнадцать назад. – А сколько вы женаты? – Тринадцать лет. – Сколько? И как ты его столько терпишь? А он когда-нибудь правду говорит? – Не знаю. Честно говоря, меня это давно перестало интересовать. Только вот ребенка жалко. Его учительница спрашивает: «Миша, кем ты станешь, когда вырастешь?» – а он отвечает: «Стану, как папа, поэтом». Не дай бог… Из нас всех Наташка оказалась самая счастливая. Лежащего на полу Андрея она накрыла пледиком и ушла спать в другую комнату. Юльке помог допереть Марашку таксист Петя. Мы вышли из подъезда вместе, они загрузились в машину, а я осталась со своим мужем один на один. Пьяный Сергей внешне совершенно не отличается от трезвого. Если не подходить близко и не смотреть в глаза. Потому что от него разит коньяком так, как будто поливался им из шланга, а в глазах – космическая пустота. – Сережа, пойдем домой. – Пойдем. Стоит, не двигается. – Сереженька, я спать хочу, пойдем, а? – Пойдем. Хоть бы шаг сделал! – Сергей! Домой идем? – Идем. Эффект нулевой. – Сергей! Иди за мной! О! Пошел… Значит нужно действовать простыми командами. – Налево! Направо! Вольно… то есть делай что хочешь. – Что хочу? О, Катенька, дай я тебя поцелую! – У ребенка будет алкогольное отравление. – У какого ребенка? – Здрасьте, приехали! Дорогой, у меня для тебя есть потрясающая новость. Я беременна. – Что, опять? В подъезде выяснилась страшная вещь – у нас не работают лифты. Как такое могло случиться, никто не понял, но факт оставался фактом. И мы пошли. Пешком. На девятнадцатый этаж. По дороге нам встретилось очень много народу. Сергей со всеми общался, Сергей был просто душка. Сергей всех приглашал к себе на день рождения. Наутро выяснилась замечательная вещь: я женился на сокровище. Судите сами – как должна поступить женщина, муж которой накачался выше бровей, пел песни на улице и (стыд какой!) приставал ко всем встречным соседям? Правильно, она обязана ходить мегерой, холодно молчать и – в лучшем случае – швырнуть на обеденный стол тарелку с остывшими макаронами. Все эти действия, по идее, должны пробудить в муже совесть, заставить его жить по-новому и превратить его в другого человека. Глупая идея. Никакого эффекта, кроме глухого раздражения, таким образом добиться невозможно. Моя Кошка-Катюшка сделала все правильно. Никакого гундежа поутру, сцен и беспочвенных оскорблений («Вставай, алкаш!»). Наоборот, банка холодного светлого пива у кровати, приглушенный шум на кухне и поцелуй в небритую щеку. Я тут же растаял и безропотно согласился почистить картошку. Чистил и отхлебывал пиво. Отхлебывал и чистил. И опять чистил. – Э! – вдруг спохватился я. – А картошки не много? – Нормально, – ответила Катя. – Большую часть так съедим, остальное пойдет на салаты. – Салаты нужно готовые покупать. И вообще, мы укушаемся. – А гости? – Какие гости? Катя оторвалась от нарезания перца и внимательно посмотрела на меня. – Праздник сегодня, – сказала она, – твой день рождения. Кстати, поздравляю. А гости… – Никаких гостей! – замахал я ножом (правая рука) и пивом (левая). – Я вообще не праздную дней рождения. – Да ну? Вытри с пола пиво. Ты же вчера сам всех подряд приглашал на день ангела. Еще вон там подотри. Кстати, выглядел ты вполне трезвым. Многие могут прийти. – Я приглашал соседей? – утро перестало казаться замечательным. – Не только. Но случайные люди, которых мы встретили на улице, к счастью, не знают нашего адреса. Дочистил? Теперь нарежь помидоры и лук. Я допил пиво и предложил: – А давай запремся и никому открывать не будем. Как будто нас дома нет. – Неудобно. Все-таки соседи, не чужие люди. Это было правдой. За последний месяц Катя умудрилась перезнакомить между собой весь подъезд. Даже со мной то и дело здоровались какие-то люди. Скорее всего, не чужие. – Будем надеяться, – сказал я, – что они поняли, какой я был пьяный, и… В дверь позвонили. – Здравствуй, Сереженька! – защебетала неизвестная бабушка в красной кофточке. Поскольку она звала меня на ты и уменьшительно-ласкательно, я удержался от естественного вопроса: «А вы, собственно, кто?» Я даже принял от нее подарок – коричневый кулич – и узнал, что она вечером будет занята, а то бы обязательно заглянула. При попытке поблагодарить бабушку выяснилось, что она глуха, как Бетховен. – Это баба Маня, – сказала Катя, когда дверь закрылась. – Очень полезный человек: все время стоит перед подъездом и смотрит, кто приходит. Дай сюда пирог! М-м-м, вкусно! – А как же вы с нею общаетесь? – Да запросто… Зазвонил телефон. Это была Маша, моя бывшая подруга. Оказывается, она помнит день моего рождения! Впрочем, со мной она разговаривала совсем чуть-чуть, потребовала к телефону Катю (откуда узнала?) и балаболила с ней полчаса. За это время я успел дорезать овощи, поставить на огонь картошку и получить еще одно поздравление от милой семейной пары. Эти тоже не могли прийти вечером, поэтому забежали поздравить сейчас. Спасибо, хоть не подарили ничего. Зато Катя вручила огромный стеганый халат. Я эту одежду терпеть не могу, считаю признаком старости и мещанства, но честно изобразил радость и пообещал надеть халат на ближайшее торжество, возможно, даже на сегодняшнее. Тем временем в квартире появлялись какие-то смутно знакомые люди и поздравляли. Все как один имели другие планы на вечер, но посчитали необходимым зайти и пожелать здоровья и много детей. К обеду мне стало даже обидно. – Слушай, Кать, а почему они все вечером не могут? Брезгуют? – Во-первых, это еще не все. Вчера ты был очень общителен. Возможно, кто-нибудь и придет. Открой банку. Во-вторых, они до конца не уверены, что ты их пригласил. Коньяком пахло так, что… И маслины тоже открой. В общем, не прийти они не могут, чтобы не обидеть. Прийти? А вдруг это был просто пьяный базар? Вот они и принимают компромиссное решение. А где были огурчики от твоей мамы? – Да ты же их и съела. Давно уже. Значит, – я оглядел кухню,- готовим мы все это зря. – Ничего не зря. Наташка со своими мужиками точно придет. В голосе Кати прозвучала затаенная зависть. Видимо, ей тоже хотелось иметь в своем распоряжении пару-тройку мужиков. Я хотел заметить, что, мол, Мараш-ко точно не приедет (я помнил, в каком виде он уезжал), но в дверь снова позвонили. Это оказалась Люда, прежняя хозяйка нашей новой квартиры. Она явилась прямо с самолета, загорелая и агрессивная. Я уже приготовился выслушать поток энергичных пожеланий и напутствий, но Люда начала совсем с другого: – Ну и где я сегодня буду ночевать? …Выяснилось, что я уже не умею ночевать один. Всего за два месяца привык ощущать под рукой круглый Кошкин бок. Научился находить во сне ее пузо и поглаживать, когда Катя начинала ойкать от увесистых тумаков изнутри. Ребенок тут же успокаивался и переставал терроризировать мать. Теперь же, когда Люда с Катей выперли меня из спальни, я то и дело начинал кемарить, пытался нашарить родное и теплое. И в ужасе просыпался. Открыв глаза, смотрел на полоску света, выбивающуюся из-под двери, и прислушивался к женскому разговору. Девушки пытались шептаться, поэтому их беседа напоминала болтовню двух гадюк после долгой разлуки. Чтобы отвлечься, вспоминал сегодняшний день рождения. Честно говоря, было здорово. Я уж и не помню, когда последний раз отмечал этот праздник так широко. Кроме Наташки с Андреем и Марашки с Юлькой было еще несколько соседей. Людка, потом пожилой такой… на бухгалтера похож., и еще хмурый восточный человек Армен, который, как выяснилось, закончил Гнесинку и вообще коренной москвич. Потом кто-то приходил, кто-то уходил. Я перевернулся на другой бок. Умеет все-таки Катерина устраивать из дома проходной двор. И люди на это ведутся. Интересно, как у нее получается? Что-то я не замечал, чтобы она бегала по квартирам и стучала в гонг: «Все на праздник! Быстро все перезнакомились!» Как-то само выходит. А народ, видать, соскучился по нормальному человеческому общению. Особенно пожилые, которые еще помнят правила социалистического общежития. Как писали у нас в стенгазете: «…после чего нарушал правила социалистического общежития №2». Хотя и молодежь тоже интересуется. Тот паренек, с торчащими волосами, который приходил забирать глухую бабу Маню (пришла все-таки, не выдержала!) – он сначала показался мне дебилом-переростком, а потом стал выдавать: «Коэльо – это Кастанеда для бедных!» Наверняка где-нибудь подслушал, но все равно впечатляет. Выучил парень такие сложные фамилии. А волосы торчат, и в ушах плеер. Даже во время разговора не снял наушники. Естественным образом мысли перекинулись на собственного ребенка. Он… ладно, пусть она… будет жить совсем в другом мире. Про социализм будет знать столько же, сколько мы про царя. Даже Машка – у ж на что развитая девочка – Ленина с Пушкиным путает. Наверное, свободнее все будет. Хорошо. Хорошо? А наркотики? А свободная любовь и сопутствующие болезни? Если к моему… моей дочке какая-нибудь сволочь попробует подкатиться, прибью на месте. И пусть потом судят. За наркотики точно убью. А за свободную любовь кастрирую. «Э, – осадил я себя, – ты чего? Тоже мне, поборник высокой морали! Сам-то свободно любился, и в ус не дул!» «Это другое, – ответил я-отец, – я был уже взрослым. И женщины мои были взрослыми!» «Особенно та первокурсница». «Ей было уже восемнадцать». «Ага, на следующий день и исполнилось. И она сразу стала серьезной взрослой женщиной. Не без твоей помощи». «Она была слишком легкомысленная». «Да нормальная она была. Веселая и умная. Тебе понравиться хотела. А ты ее подпоил. И все это при живой жене». «Так что теперь,- взъярился яотец,- послать дочку на панель?» «Дураком быть не нужно. И вести себя с ней честно, а не как ты с Машкой. Она тебе серьезные вопросы задает, а ты только подкалывать умеешь. А нужно сесть и поговорить». «О наркотиках?» «И о наркотиках. И о сексе. О презервативах. О том, что нельзя в постель ложиться с кем попало и по пьяному делу. О СПИДе и прочей дряни». «Вот прямо сейчас и пойду говорить. Прямо в живот. По методу Марашки». «А чего ты опять ерничаешь? Хочешь – так и поговори с животом. И погладь. И чмокни. Это ребенок, его любить нужно. Прямо сейчас, а то потом будет поздно». Я задумался. Головой я все понимал, но… как можно разговаривать с животом? Как можно любить зародыш? Это же еще не человек. Плод, в смысле овощ. Если хотя бы посмотреть на него, потрогать. Я лротянул руку и дотронулся до своей дочери. Она была пухленькая, рыжая и смотрела настороженно. – Не бойся, – сказал я ей, – я твой папа. Держи палец. Дочка вздохнула и потянула мой палец в рот. Я посмотрел, как она грызет его, словно морковку, и подумал: «Ага. А я уже, оказывается, сплю». |
||
|