"Про моркоff/on" - читать интересную книгу автора (Жвалевский Андрей Валентинович, Пастернак...)Октябрь 1982 г.Когда студенты вернулись в город, Оле полегчало. Все-таки жили по домам, а не всей толпой в одном месте, появилось время спрятаться от всех и подумать. Лучше всего думалось под любимое занятие – поедание морковки. Оленька притащила домой целый мешок (не сама, конечно, нашлось кому притащить) и хрумкала в свое удовольствие. На лекциях Оля обычно садилась с девчонками, чтобы не выбирать между Алешей и Максом. Алеша всегда сидел на первых партах, вел конспект, задавал умные вопросы. Все преподаватели его быстро полюбили, а один, читавший механику, даже поздоровался с ним в коридоре за руку. Олю это так потрясло, что она тут же к нему подбежала. – Алеш, это твой знакомый? – Да нет, – Алеша пожал плечами, – просто он с кафедры теорфизики, мы с ними в школе одну задачку решали… – И что, решили? – Оля от изумления просто не знала, что еще спросить. – Да ее в принципе решить нельзя. Хотя было бы, конечно, интересно. Я предложил один метод… Они теперь обсчитывают. – Алеша, а можно, я сегодня с тобой посижу? Алеша расплылся в улыбке и начал счищать со скамьи воображаемые пылинки. Макс же всегда торчал на галерке. Оттуда временами слышалась шумная возня, смех и даже тихие песни. Макс был тоже по-своему талантлив в учебе. Он был неглуп, умел задавать на лекциях каверзные вопросы. Соображал быстро, мог даже решить сложную задачу. Но все, что он знал, мгновенно выветривалось у него из головы, как только на горизонте появлялось что-то поинтереснее. Теория его не интересовала в принципе, но он быстро соображал, как бы эту теорию реализовать на практике. Поэтому он не очень хорошо помнил подробности уравнений Максвелла, зато мог спаять телевизор. На первой же лабораторной работе Макс оказался просто незаменим. И вообще в электроприборы он лез без страха, мгновенно настроил всем в лабе осциллографы. Где-то подчистил контакты, где-то убрал доломанные приборы, а вместо них собрал из двух один, но целый. Все заработало, сам же Ширяевский, мгновенно скатав у кого-то теорию, уселся к лаборанту. И уже через пять минут они были на «ты» и говорили о непонятном. Оленька сообразила еще в самом начале лабораторной, с кем лучше сидеть, и теперь маялась от безделья. В списанных у Макса листиках она ровным счетом ничего не поняла, так же как и в тех загогулинах, которые светились на осциллографе. Поскольку лабы нужно было сдавать парами, она робко подошла к Максу, чтобы он ей хоть что-то объяснил. Лаборант заметил ее первым. – Это с тобой? – Ага. Макс лениво развернулся и осмотрел Олю. Надо сказать, что выглядела Оленька замечательно – юбочка в меру коротенькая, кофточка в меру обтягивающая. Поэтому Макс, не сомневаясь, демонстративно обнял Олю и прижал ее к себе собственническим жестом. – Это со мной, – сказал он, лучась от самодовольства. – Идите, девушка, я вам уже поставил зачет, – гаденько улыбаясь, сообщил лаборант. Оля уже совсем было собиралась влепить пощечину наглому Максу, но вовремя заметила завистливые взгляды окружающих. Натянуто улыбнулась и вышла. – Хорошо, что Алеша в другой группе, – пробурчала она себе под нос и отправилась в магазин покупать себе мороженое. До следующей пары оставался еще час. Целых две недели оба потенциальных жениха не вспоминали о предложениях руки и сердца. Оля уже даже успокоилась и решила, что пока решать ничего не придется. Но расслабиться ей не дали. Первым очнулся Макс. В одно прекрасное утро она обнаружила его у себя перед квартирой на лестничной клетке. – Что ты тут делаешь? – возмутилась она. – Тебя жду. А когда ты меня собираешься знакомить с родителями? Все-таки будущий муж… Макс явно шутил, но, увидев слегка остекленевший взгляд Оли, нахмурился. – Оль, я тебя не трогал две недели, я соскучился. Фраза получилась двусмысленная, и Оля остекленела еще больше. Макс немедленно разозлился: – Оля, я не понял. Да? Нет? Скажи уже что-нибудь. Нет так нет, я не пропаду. Вон, Ирка по мне сохнет, как Ассоль по тому мужику с яхтой. Упоминание Ирки вырубило Олю окончательно, и она заплакала. Не то чтобы ей уж очень хотелось плакать, но ничего умнее она придумать не смогла. Макс среагировал неадекватно, разорался, хлопнул дверью в подъезде и ушел. Правда, через три минуты вернулся, прислонился к стенке и сказал: – Оля, у тебя есть еще неделя. – А потом? – Оленька шмыгнула носом. – Потом? Потом – все! Прощай! У меня тоже самолюбие есть. Между прочим, я никому пока замуж не предлагал. Хотя они куда сговорчивее были. «Вот потому и не предлагал!» – хотела сказать Оля, но не решилась. Да и говорить было уже некому: по окончании ультиматума Макс немедленно скрылся. Оленька выскочила из подъезда, но потенциального жениха не обнаружила. На первую пару она еще могла успеть, но смысла в этом не видела – не то настроение, чтобы старательно копировать с доски непонятные закорючки. Оленька решила до метро пройтись пешком. У физфака она оказалась за полчаса до окончания первой лекции. К ее изумлению, Алеша стоял снаружи. Правую руку он держал за спиной. Левой крепко прижимал к груди коричневый портфель. «Еще школьный, наверное», – подумала Оля. – Привет, – сказала она как можно беззаботнее, – что, матан отменили? – Нет… Может быть… Не знаю… Оля! Квашин запнулся, набрал воздуха побольше, понял, что переборщил, выпустил излишки, снова вздохнул. – Чего дышишь? – улыбнулась Оля. – Это такие специальные упражнения? Как у йогов в «Науке и жизни», да? Алеша помотал головой, как лошадь, которую укусил овод, и резко выдернул руку из-за спины. Там оказалась не граната и даже не финский нож, а всего лишь букет ромашек. Причем даритель так вцепился в цветы, что Оле пришлось отнимать их практически силком. При этом она не могла избавиться от мысли, что снимается в новой версии «Приключений Шурика». – Спасибо! – Оленькино настроение стало стремительно перемещаться от отметки «что-то непонятное» к «а не так уж все и плохо». – Только я хризантемы больше люблю. Желтые. Но все равно спасибо. Оленька подумала и чмокнула Алешу в губы. Тот прерывисто вздохнул (наверное, все-таки переборщил с дыхательной гимнастикой) и сказал очень тихо, почти прошептал: – Оля! Стань моей женой. «Они сговорились», – эта мысль Оленьку даже не испугала. – Я должна подумать. – Ты уже подумала,– теперь Алеша говорил громко, но хрипло. – Целых три недели. Я настаиваю… Несмотря на серьезность ситуации, Оля с трудом сдержалась, чтобы не прыснуть: уж больно жалко Алеша произнес последнее слово. – А если нет, то что? – Она изо всех сил старалась не улыбнуться (зачем травмировать слабую детскую психику). – Переведусь в Москву, – Алеша наконец заговорил нормально, без пришептываний и похрипываний. – Меня в Физтех без экзаменов возьмут. Даже сейчас, я уточнял. Желание смеяться сразу улетучилось. «Точно, – подумала Оля, – сговорились. Что ж они такие нетерпеливые?!» – Лешка! Очень тебя прошу. Дай мне еще недельку, ладно? Квашин насупился, засопел и сжал губы. «Господи! – испугалась Оленька. – Сейчас развернется и убежит!» – Леш! – заговорила она как можно убедительнее. – Давай рассудим логично! Слово «логично» на Алешу подействовало. Он перестал сопеть. «Что бы такого логичного придумать?» – тем временем соображала Оля. – У нас ведь это серьезно? – начала она говорить, еще не зная, чем закончит. – Значит, на всю жизнь? А жить мы будем гораздо больше недели, правильно? У нас впереди… дет двадцать… тридцать… «Что я несу? Какие тридцать? Через тридцать лет мне будет уже сорок восемь! Это даже не конец жизни – это глубокая старость!» Но останавливаться было нельзя, и Оленька продолжила: – Что такое неделя на фоне тридцати лет?! – Около одной десятой процента, – мгновенно ответил Алеша. Это впечатлило, но не остановило Олю. – Вот видишь! Это ерунда! Меньше, чем ерунда. Но за эту неделю я смогу до конца разобраться в себе, Лешка. И Оленька прижалась к Алешиному синему пиджаку и затихла. Квашин вздохнул протяжно-безнадежно. «Еще неделю потерпит, – поняла Оля, – а одеколон ему нужно срочно сменить!» Всю неделю Оля непрерывно думала: на лекциях, на практических, на лабах. Думала дома и в гостях, размышляла в общественном транспорте, анализировала, отходя ко сну. Даже во сне она не переставала взвешивать и прикидывать. Оптимальным выходом было бы принять предложение сразу обоих, но этот вариант, к сожалению, пришлось отбросить. Только во сне Оленька иногда видела себя во главе мини-гарема: Макс бегал туда-сюда, добывая пропитание, а Алеша сидел у ног супруги и развлекал ее умными разговорами. В реальности такая идиллическая картинка не складывалась. Должен был остаться только один. Алеша, несомненно, надежнее. Макс, очевидно, энергичнее. Алеша умнее. Макс веселее. Алеша настойчивее. Макс легче достигает цели. В отчаянии Оля попыталась написать плюсы и минусы каждого на бумажке, но особенного толка не вышло – она моментально запуталась в этой высшей арифметике. Дошло до того, что Оленька решила обратиться за помощью к родителям. Она собралась с духом и направилась в комнату, которую родители – по общежитской памяти – называли «комната». Была «спальня», была «детская» и была «комната». В «комнате» сидел отец и смотрел программу «Время». – Новости из-за рубежа, – сказала диктор Ангелина Вовк. – Папа, – сказала Оленька. Но тут вошла мама и перехватила инициативу. – Некрасов, – сказала она, – мусор вынеси. Папа не стал принимать участия в женской болтовне, промолчал. – Американская военщина… – гнула свою линию дикторша, но мама ей уступать не собиралась. – Мусор вынеси! – Мама перекрыла изображение своим круглым телом. «Никогда не буду толстой!» – подумала Оленька. Папа переместил голову так, что ему стала видна левая половина Ангелины Вовк. – Все прогрессивное человечество… – патетически начала Ангелина, но мама договорить не дала. Она не глядя, отработанным движением выключила телевизор. Папа поднял глаза на жену. – Новости досмотрю – вынесу. – А мусор будет стоять и вонять? «И квартира у меня будет с мусоропроводом!» – поняла Оленька. Такая квартира существовала в природе. В ней жила бледная Машка, одноклассница и дочка инструктора обкома. Папа молча встал и не менее отработанным движением включил телевизор. Мама выключила. Папа включил. Мама выключила и заметила Оленьку. – Ты чего? – спросила она. – Ничего, – сказала Оля. – Так. – В университете все в порядке? – Да. Тем временем папа опять включил программу «Время» и любовался осенним наступлением трудящихся в Японии. – Ты бы хоть с дочкой пообщался! – Мама не стала мешать трудящимся выражать свою волю. – А что? – Отец не отрывал стеклянного взгляда от экрана. – Ничего! Вот выйдет замуж, а ты и знать ничего не будешь. Оленька вздрогнула. От маминой проницательности стало не по себе. – Я пойду, – сказала она, – позанимаюсь еще. Вернувшись в комнату, Оля выключила свет и стала смотреть в окно. На родителей рассчитывать было нечего. «А телевизора у меня вообще не будет!» – решила Оля. Она не собиралась каждый вечер отрывать мужа от японских трудящихся и американской военщины. И еще от хоккея. Впрочем, нет. Телевизор быть должен. С большим экраном, цветной. Оля сладостно прищурилась. Такой большой цветной телевизор она видела все у той же Машки. Аппарат назывался «Грюндик» и был снабжен даже пультом дистанционного управления. Правда, толку от пульта было немного: Машина бабушка неизменно закрывала экран белоснежной вязаной салфеткой, а кнопки «Снять салфетку» на пульте не было. «И никаких салфеток! – продолжала мечтать Оленька. – Но смотреть телевизор будем только вместе. Например, на Новый год». Она живо представила себе Новый год, гости – немного, человек шесть, но очень приличные. А главное – муж. Оленька непроизвольно облизнулась, но даже не заметила этого. Муж у Оленьки не мог не быть идеальным. Нет, Оля не желала ничего эдакого, она не мечтала о «Волге» и купонах из «Березки», даже не претендовала на продуктовые заказы с красной икрой, но муж ее должен быть такой… такой, чтоб все завидовали! Чтоб работал на престижной работе, был, например, хирургом или главным инженером большого завода. Чтоб приносил домой хорошую зарплату. Чтоб по выходным можно было с нарядными детьми сходить в парк, а все вокруг оглядывались и умилялись – какая красивая семья! Чтоб на сберкнижке лежали деньги. У всех приличных людей на сберкнижке что-то лежит «на черный день». Чтоб могли себе позволить съездить, например, в Сочи или в Ялту. Олины соседи каждый год ездили в Сочи, возвращались оттуда такие загорелые, такие важные… Очень хотелось утереть им нос. Чтоб одеваться красиво. Одна подружка подсуетила портниху, шьет так, что от фирменных вещей не отличишь! Но и берет двадцать пять рублей за юбочку. Еще много было у Оли таких заветных мелких мечтаний. Но главное – муж должен быть… идеальный. И никаких телевизоров! Оля представила себе, как будет выглядеть сцена с мусорным ведром в ее семье. И поняла – а никак не будет выглядеть! Не будет никакой сцены. Просто заходит Оленька на кухню – а ведро уже пустое и даже вымытое. А муж стоит у плиты в переднике и улыбается: «Ты чего сюда пришла? Ты же вымоталась за день, сегодня я готовлю ужин». А Оля… нет, не уйдет лежать на диван. Она засмеется и станет рядом. И они будут готовить ужин, болтая о том о сем. А потом они сядут за совместно созданный кулинарный шедевр, муж откроет бутылку хорошего вина – болгарского или даже «Токая», – будут гореть свечи, вино будет светиться в бокалах, а потом муж отнесет ее на руках в спальню… «А дети? – ехидно спросил здравый смысл. – Дети-то не спят еще!» «У бабушки дети!» – огрызнулась Оленька. Вот такой у нее будет идеальный муж. И пускай даже без «Волги». Хотя «Волга» как раз будет, наверное. Главному инженеру положена служебная. Однако здравый смысл не собирался сдаваться. «И кто у нас будет идеальным мужем? Алеша? Макс?» Оля нахмурилась. Было понятно, что ни тот ни другой идеальными не являлись. Пока не являлись. Оленька была уверена в себе: год дрессировки – и все будет в порядке! Оля вышла на кухню и застала очередную родительскую семейную идиллию. Мама, чертыхаясь, терла на терке морковку в огромный таз. Это был остаток мешка, привезенного с сельхозработ. Костяшки пальцев уже были расцарапаны, мама злилась и рычала на отца. – Конечно, как есть потом, так все горазды, а как помочь… Черт!!! А ты только и можешь, что газеты читать! Что есть мужик в доме, что нет… Как с водкой эту закуску есть, так будешь, а как пальцем о палец ударить… Черт!!! Надо сказать, что отца эта тирада не задевала никак. Он спокойно продолжал хлебать суп из тарелки, читая газету. А у Оли снова случилось прозрение. Она вдруг увидела свою будущую семейную жизнь. Вот она стоит, трет морковку, ранит пальчик, вот к ней подходит муж, нежно целует в пострадавшее место. Вот отбирает терку и делает все сам. Оля отчетливо видела сильные мужские руки, которые буквально в три движения расправляются с бедным корнеплодом, а вот лица разглядеть не могла. Кто же это? Макс? Лешка? Между тем неделя неумолимо истекала, как раненный гладиатор кровью. Квашин и Ширяевский поочередно попадались ей на пути и делали выразительные глаза: Макс – грозные, Алеша – печальные. Все это очень щекотало нервы, но удовольствие приносило небольшое. В среду вечером Оленька осознала, что час пробил. Завтра ей придется сказать одному «да», а второму «нет». В какой-то миг в ней проснулась Настоящая Женщина, которая завопила: «Да пусть они сами разберутся! Принимать решения – мужская работа!» – но Оля подавила малодушный порыв. Она не собиралась пускать судьбу в свободное плавание, тем более доверять ее каким-то мальчишкам. Оля взяла в руки пятнадцатикопеечную монетку и рядом на бумажке написала, что «орел» – это Макс, а «решка» – Алеша. Чтобы потом, когда монетка будет брошена, с перепугу не перепутать. Минут десять Оля гипнотизировала денежку взглядом, убеждая ее принять единственно правильное решение, а потом быстро зажмурилась, потрясла сложенными ладошками – и хлоп на стол! Медленно убрала руку… На столе во всей красе гордо возлежал герб Советского Союза. – Орел, значит, – прошептала Оля. На всякий случай сверилась с бумажкой. – Значит, Максим… И тут у Оли перед глазами возник Алеша. Милый, чудесный Алеша, такой надежный, такой умный, такой талантливый. Она представила себе, какими глазами он будет смотреть на нее, когда она скажет «нет», представила, как он, такой несчастный и обиженный, уезжает в Москву. И он сутулится под тяжестью чемодана, и идет дождь… Откуда взялся дождь, было не очень понятно, но, мысленно увидев эту печальную картину, Оля расплакалась и ринулась к телефону. – Алеша, да это я… Алеша, я согласна. Я подумала, я буду твоей женой. Говоря все это, Оля ревела, вытирая слезы рукавом. Алеша что-то говорил, даже кричал в трубку, а Оля была просто счастлива, что ей не придется ему отказывать, что Алеша не поедет ни в какую Москву. И только через пару минут, уже после того, как повесила трубку, Оля заметила монетку, лежащую «орлом» вверх, и вспомнила о Максе. Первой реакцией была паника, но Оля постаралась быстренько взять себя в руки. – Все, дело сделано, нельзя такие важные вещи решать с твоей помощью, – заявила она монетке. Хотела красивым жестом выбросить ее в окно, но пожалела, сунула в карман. Вместо этого небрежно порвала листик, на котором было записано, кто «орел», а кто нет. Решение было принято, и на душе у Оли было спокойно. Она улыбнулась, с чувством зевнула и завалилась спать. |
|
|